Текст книги "Петька Дёров(изд.1959)"

Автор книги: Виктор Аланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Она быстро спустилась в погребок и вынесла два черных сухаря.

– На, возьми на дорогу, – совала она их Петьке.

– Что вы, тетя, мне не надо, – спрятав руки за спину, отнекивался мальчик.

Взять последние крохи у этой несчастной! Разве можно?

– Бери, бери, дурачок, – уговаривала женщина. – У меня еще картошки припрятано немного и муки фунта три есть. Я обойдусь. А тебе в дороге пригодится.

И, насильно засунув Петьке за пазуху сухари, она взяла его за плечи и повернула лицом к дороге.

– Вот, смотри. Как к лесу подойдешь, будут две дороги. Влево не ходи, забирай всё вправо. Так прямо и выйдешь в Полновский район. Да смотри, лучше по самой дороге не иди, пробирайся лесом. Тут у нас всё пусто; как выжгли гитлеровцы проклятые, так и сами сюда не заглядывают. А дальше снова деревни пойдут, там и на беду налететь недолго. Ну, иди, детка, будь счастлив.

От души поблагодарив женщину, Петька снова двинулся в путь.

* * *

Прошло несколько дней. Следуя совету женщины, Петька продвигался вперед, избегая людей. К деревням он подходил лишь для того, чтобы выпросить или купить на еще сохранившиеся у него деньги Зозули немного еды. Укрываясь в лесной чаще от встречных людей, а пуще того – от машин, он упорно искал партизан.

Дни становились всё теплее, но ночи были еще холодными. На лесных ночлегах плохо грела легкая курточка. Огонь же разводить мальчик боялся, чтобы не привлечь к себе внимания. Сказывалась и усталость от долгого и трудного пути.

Встреча с партизанами стала казаться всё более и более неосуществимой. Петька начал подумывать о том, чтобы выйти из лесу, остаться в одной из деревень и, поработав там, войдя в доверие к местным жителям, с их помощью пробраться к партизанам.

Однажды в сумерки, пробираясь по обыкновению лесом, Петька услышал негромкие голоса. Прячась в чаще, он подобрался поближе.

На полянке он увидел группу вооруженных людей. Они грелись у небольшого костра, почти незаметного в густой чаще леса. Одежда на них была разная, но говорили они по-русски.

Петька устал, продрог от вечерней сырости и очень хотел есть.

«Может быть, подойти к ним? – подумал он. – У них, наверное, есть хлеб. Нет, страшно… А вдруг это немецкие шпионы, переодетые каратели? Возьмут и сожгут, как сожгли в деревне Пески старика и старуху, которых поймали в лесу.»

– Эй, братец, ты что тут делаешь?

Петька от неожиданности так и замер. Осторожно обернулся на голос и увидел перед собой человека, одетого по-крестьянски. Высокий, усатый, с трубкой в зубах, он внимательно смотрел на мальчика.

– Ты что это ночью по лесу ходишь? Э, да ты, видно, замерз – трясешься, как заяц. Идем, мы тебя согреем.

И, не дожидаясь согласия, высокий властно взял мальчика за руку и повел к костру.

– Вот, гостя привел, – сказал он, обращаясь к товарищам. – Встречайте. Садись к огню, мальчик.

Петька настороженно вглядывался в обращенные к нему лица сидевших у костра. Страх проходил. Нет, ни в одном из этих лиц он не видел ни холодной жестокости гитлеровцев, ни тупой злобы и грубости, отличавшей немецких пособников-полицаев. Глаза людей внимательны, насторожены, но скорее добродушны. А вот тот, молодой, прилегший у костра, даже улыбается Петьке совсем по-свойски. А если это те, кого он искал, – партизаны?

От этой мысли Петька даже радостно заулыбался, садясь на указанное ему место у костра.

– Рассказывай, – снова обратился к нему усатый. – Из какой ты деревни?

– Я не из деревни. Я из-под Ленинграда, из Гатчины, – ответил Петька.

– Отец есть?

– Нет, никого нет. Всех немцы убили. И отца, и мать, и сестренку с братом. Я убежал в Псков, к тетке, а ее дом бомбой разбит и самой нет. Всю зиму в Пскове жил, с товарищем, только и его недавно в гестапо взяли и расстреляли, – торопливо рассказывал Петька.

Окружавшие его суровые, мужественные лица стали еще строже.

– Ничего, малыш, потерпи, недолго осталось. Скоро прогонят врага с нашей земли и снова будет у тебя дом, – хмуро сказал усатый, видимо бывший здесь главным. – А ты что же в лесу ищешь?

– Партизан ищу, – окончательно осмелев, признался Петька.

– Партизан?.. Зачем?

– Я хочу вместе с ними против фашистов бороться. За отца с матерью, за Фомку. Я разведчиком могу быть, а нет– всё стану делать, что скажут. Дяденька, а вы не партизаны?

Мужчина слегка улыбнулся.

– Что ты, мальчик. Какие же в этих лесах партизаны? Это все немцы со страха выдумали.

– А оружие вот у вас…

– Оружие?.. Да. Так, видишь ли, охотники мы, на волков охотимся. Знаешь ведь, какой вредный зверь волк.

– Да-а… на волков с автоматами… – недоверчиво протянул Петька.

Молодой, лежавший у куста, вдруг засмеялся.

– Тише, Коля, – строго остановил его усатый и снова обернулся к Петьке. – Если говорю, – охотники, – значит, верь. А пока вот садись, поешь с нами.

Петьке дали котелок, ложку, хлеб, и он почувствовал себя так, словно после долгой разлуки встретился, наконец, с родными и близкими людьми.

Как хорошо около огня! Трещат сухие сучья, всё тело охватывает благодатное тепло. Можно, наконец, освободить свои натруженные ноги, просушить рваные портянки. Из котелка, висящего над огнем, идет вкусный запах супа. Петька не помнит даже, когда он ел такой вкусный суп.

А еще лучше, что сидишь у огня в кругу своих людей, в гостях у бесстрашных неуловимых народных мстителей – партизан. Слова усатого, что они – охотники на волков, не убедили мальчика. Всё больше он уверялся в том, что попал именно к партизанам. Но чем доказать им, что он, Петька, заслуживает доверия? Как уговорить их взять его к себе? Может быть, попросить вот того, молодого, которого усатый назвал Колей? Он так сочувственно поглядывает на Петьку, всё пододвигая к нему новые куски хлеба.

Но как начать этот разговор? Удобного случая всё не представлялось. А тепло и непривычно сытный ужин делали свое дело. Глаза Петьки закрывались сами собой, и, разморившись окончательно, он задремал, доверчиво привалившись к высокому усатому партизану.

Смутно, сквозь дремоту, до него донеслись слова, сказанные, по-видимому, молодым:

– Жаль мальчишку, пропадает. Взять бы его к нам, пригодится.

– Эх, Николай Иванович, знаешь ведь, далек и труден путь. До мальчишки ли тут? Жалко, конечно, но…

Петька понял, что говорят о нем. Сон как рукой сняло. Вскочив, он увидел, что его новые знакомые собираются в путь. Один из них, с такими же карими глазами, как были у Петькиного отца, подошел к мальчику и подал ему пару теплого белья.

– На! Сходи в деревню, в бане помойся.

Другие, окружив Петьку, также давали ему: кто несколько кусков сахару, кто – белые сухари.

Петька растерянно принимал подарки, умоляюще глядя на усатого.

– Дядя, – решился он, – не оставляйте меня, возьмите с собой.

Усатый хмуро покачал головой.

– Нельзя, друг. Наша дорога далека, тебе с нами не по пути. Аты вот что, – смягчился он, увидев полный отчаяния взгляд мальчика. – Будешь проходить по деревням, расспрашивай осторожненько, – не слышно ли где про партизан. Услышишь, где они были, – туда и иди. Да смотри, про то, что нас видел, никому не болтай!

– Да что вы!

– Ладно. Верю, что не болтун. Зовут-то тебя как?

– Петькой, а фамилия Деров, – грустно отозвался мальчик.

– Что ж, до свиданья, Петро. Живы будем, может, и встретимся.

Кусты шевельнулись в последний раз, и всё затихло. Как будто тут никого не было. Ни звука, ни шороха удалявшихся шагов. Исчезли, как тени.

– Хорошие люди, увижу ли я вас еще?.. – прошептал Петька.

Потом, посмотрев на оставленные ему подарки, уложил в сумку еду, потрогал мягкое теплое белье. Подумав, взял его и переоделся. Навернул высохшие портянки и натянул разбитые ботинки. Уходить от теплого костра в темноту, в неизвестность не хотелось. Мальчик подбросил в огонь хворосту и прилег около приветливо потрескивающего огня.

Петька не помнил, сколько он пролежал так. Сухое чистое белье, тепло, идущее от костра, давно не испытанное чувство сытости наполнили его тело приятной истомой. Ровный шум леса убаюкивал его. Петька сам не заметил, как заснул. Разбудил его грубый толчок в бок. Привыкший к неожиданностям во время бродячей жизни, мальчик быстро вскочил на ноги. Первое, на чем остановился его взгляд, было холодно поблескивавшее сталью дуло пистолета.

Петька оглянулся. Со всех сторон его тесным кольцом окружали гитлеровцы в своих серых мундирах.

– Партизан? – спросил один из них, по виду начальник.

«Ах, вот что! – подумал Петька. – Партизан ищут. Так и скажу, дождетесь!»

Он отрицательно покачал головой.

Что-то тяжелое больно ударило его в лицо. Мальчик молча упал. Превозмогая боль, Петька всё же пытался подняться. Два гитлеровца грубо схватили его и, вытащив из леса, бросили в кузов грузовика, стоявшего на дороге.

Ехали долго. Петьку сильно трясло, подбрасывало. Болела голова, кровь тихо сочилась из ссадины на лица. В изнеможении мальчик закрыл глаза.

Неожиданно впереди раздался взрыв. Потом затрещали автоматы, где-то рядом грохнул еще один взрыв. Машина, резко затормозив, остановилась. Стоявшие в кузове солдаты повалились на Петьку. Потом машина снова дернулась и завалилась набок, в канаву. Гитлеровцы кувырком полетели через мальчика.

А кругом трещали выстрелы, рвались гранаты. При падении Петька не ушибся. Он попал в мягкую грязь, покрывавшую дно канавы. Тяжелый немец навалился на него, потом со стоном сполз и полез под машину.

Вдруг совсем рядом послышалось: «Ура!»

Петька выкарабкался из канавы и пополз в кусты. На дороге стало светло – машина горела. Мальчик увидел вдруг, как один из немцев поднял руку с пистолетом в его сторону. Но в это время прямо в лицо гитлеровца угодила пуля, и он, взмахнув руками, упал на землю. Петька дополз до кустов, поднялся и, что было сил, побежал в лес.

Бежал он долго, без оглядки и без отдыха, пока лес не кончился. Выбежав на опушку, Петька остановился и осмотрелся. Перед ним виднелась деревня. Он перевел дух. Позади всё еще слышались приглушенные выстрелы и взрывы. «Отдохну немного, а потом пойду в деревню», – решил Петька и присел на пенек. В это время в лесу снова грохнул выстрел, и Петька снова сорвался с места и побежал прямо к деревне.

Добежав до пруда у околицы, он посмотрел назад. Кругом было тихо. Спустившись к воде, мальчик раздвинул руками зеленую тину и умылся.

Весь день он пролежал в кустах за деревней. Только дождавшись темноты, подошел к крайней хате и попросил напиться. Одинокий хозяин хаты, немногословный старый дед, не только напоил мальчика прохладным березовым соком, который принес из подпола в глиняном кувшине, но, без всяких просьб, дал большой кусок хлеба. А когда Петька, поблагодарив, собирался уйти, дед молча взял его за плечи и, подтолкнув в угол, где стояла большая печь, жестом показал, чтобы мальчик забирался на лежанку. Петька не заставил себя уговаривать.

Однако, как ни хорошо было на печке, под чистой дерюжкой, наброшенной дедом, успокоился Петька не сразу. Как он ни старался заснуть, сон не шел. Тревожные мысли продолжали мучить его.

Что делать дальше? Конечно, – искать партизан. Но, оказывается, мало найти их, – надо добиться, чтобы они поверили Петьке, взяли к себе.

Может быть, сходить сперва в Захворово, поискать Машу? Как она живет, жива ли? Может, ее там и нет уже, может, как он, бродит по деревням, просит хлеба? Нет, ведь люди, которым отдал ее Петька, казались такими добрыми. Не выкинули же они на улицу сироту…

Только под утро Петька забылся тяжелым, тревожным сном.

А на следующий день дед, накормив мальчика на дорогу, вывел его на крыльцо и, показав на темневший вдали лес, сказал:

– Туда ступай! Там хороших людей найдешь.

ЧАСТЬ II
У ПАРТИЗАН

В ОТРЯДЕ

В партизанский отряд, расположенный в глухой, затерянной в лесах и болотах деревушке Мараморке Карамышевского района, разведка привела худенького оборванного мальчика.

– Идем, смотрю – кто-то под кустом лежит, свернувшись. Поглядел – мальчишка спит. Жалко стало, вот и привел к вам, – несколько виновато докладывал старший разведгруппы командиру отряда Николаеву.

Грязный, истощенный подросток стоял перед командиром, неотрывно глядя ему в глаза, пока приведший мальчика партизан докладывал.

– Возьмите меня в отряд, дяденька, – взволнованно, совсем по-детски попросил мальчик. – Я буду делать всё, что велите. Все, что заставите, буду делать, – добавил он.

Командир смотрел в воспаленные, горящие надеждой глаза мальчика, и сердце его кольнула жалость. Сколько таких сирот бродит по дорогам войны!.. Но никогда еще, казалось, не видел командир такого лихорадочного блеска, такой решимости, которую прочел он во взгляде оборванного мальчугана.

– Откуда ты? – мягко спросил командир.

И Петька поведал ему свою печальную повесть.

– С тех пор и хожу вот по всем деревням, по всем селам, партизан ищу, – опустив голову, тихо закончил мальчик.

– Зачем тебе партизаны? – строго спросил Николаев.

У мальчика даже дух захватило от волнения. Он судорожно глотнул и вымолвил тихо, но твердо:

– Против фашистов воевать хочу!

Босые ноги мальчика были красны от холода. Одежда превратилась в грязные лохмотья, висевшие на худеньких плечах. Вся фигура выглядела жалкой и хрупкой. И только большие горящие глаза делали его лицо решительным и смелым.

Это и заставило командира задуматься.

В отряде было правило – не брать детей. Обычно партизаны, встретив бродивших по дорогам осиротевших ребят, отводили их в те деревни, где не было немецких гарнизонов, и оставляли, поручив заботам местных жителей.

Но мужество, с которым этот мальчик рассказывал о пережитом, упорство, светившееся в его глазах, горячее стремление добиться своего – найти партизан и вместе с ними мстить ненавистному врагу за мученья и смерть близких людей – тронули командира. Он не смог наотрез отказать этому подростку и не решался выполнить его просьбу.

– Постой, – поднял голову командир. – Вот комиссар идет. Посоветуемся. Что он скажет.

Петька с тревогой и надеждой смотрел на приближавшегося.

Высокий, чуть сутуловатый человек был одет в штатское: брюки, заправленные в высокие охотничьи сапоги, темная, туго подпоясанная гимнастерка. Всё было пригнано так ловко, сидело так безукоризненно, что создавалось впечатление военной формы. Общему впечатлению строгой военной выправки не мешала даже легкая хромота подошедшего. Темные, аккуратно подстриженные усы не скрывали шрама, пересекавшего щеку.

Петька вскинул голову, подтянулся.

Темные, по-птичьему зоркие глаза внимательно смотрели на него из-под густых, резко изогнутых бровей, почти сходившихся на переносице крупного, с горбинкой, носа.

«Как орел», – вспомнил Петька поразившую его воображение картинку в одной из давно читанных книг.

– Что скажешь, молодой человек?

– Вот, к нам просится. Ну-ка, малец, расскажи комиссару, что мне говорил.

Петька снова начал сбой рассказ. Комиссар слушал внимательно, переспрашивал, заставлял повторять.

– Похоже, – не врет, – тихо сказал командир отряда. – Так и мне он рассказывал.

– Подождите. Как же ты попал из Гатчины в эти края, что делал, чем жил? Ведь с начала войны уж год прошел.

Глаза комиссара ласково смотрели на него. Петька волновался всё больше. Что сделать, как убедить, что он рассказывает правду и только правду?

– И в Пскове так вот самостоятельно и жил? Совсем один?

– Да нет. Я с мальчиком одним. Рыжий такой, конопатый… Рыжим Фомкой мы его звали…

– Постой! – комиссар вдруг поднялся со скамьи, на которую присел рядом с командиром, и, шагнув к Петьке, крепко взял его за плечо. – Постой!.. Это не ты ли с ним портвейн пил?

– Мы не портвейн. Мы мадеру… – покраснев, проговорил Петька.

– А на Карамышевской дороге что вы с ним делали?

– Немцев подорвали. Паша Кривой нам мины дал.

– И помогали вам… дай вспомнить… Да, Белоголовый и Зозуля!

«Ой! Всё знает!» – промелькнуло в голове у Петьки…

И рука комиссара продолжала тихо сжимать Петькино плечо, но мальчику не было страшно. Строгие глаза глядели на него теперь с неожиданной, почти отеческой теплотой.

– Так, значит, вот ты какой… Петька Деров, – тихо сказал комиссар.

– Вы его знаете? – удивленно спросил командир отряда.

– Лично не встречался, но слышал о нем от одного очень хорошего друга. Да… очень хорошего и очень верного. Что же, Петр, будь с нами. И постарайся быть похожим на твоего друга Фому. Из него мог бы вырасти очень ценный человек, если бы не…

Комиссар не закончил и отвернулся.

– Спасибо, дядя! – радостно проговорил Петька.

Комиссар улыбнулся.

– Меня зовут товарищ Чернов. Можешь звать и просто Сергей Андреевич. А теперь пойдем, надо тебя обмундировать, да и покормить с дороги не мешает.

* * *

И вот Петька начал новую, полную неожиданностей партизанскую жизнь в отряде.

Жизнь Петьки в отряде была интересной, но, к его удивлению и даже большому огорчению, гораздо более мирной и спокойной, чем он ожидал. Оберегая мальчика, партизаны не брали его с собой на задания. Мечты Петьки об опасных разведках, о лихих боевых налетах на гитлеровцев продолжали пока оставаться лишь мечтами.

Да и весь партизанский быт оказался совсем не таким, как представлял себе Петька. Думая о партизанах еще в Пскове, куда доходили вести о славных делах народных мстителей, разыскивая партизан после своего ухода из города, Петька видел перед собой суровых, обросших бородами, увешанных оружием людей. Они таятся в глубине лесов, в глухой чащобе и буреломе. Под покровом ночной тишины, крадучись, ползком подбираются к дорогам, нападают на немцев и неслышно скрываются в своих мрачных лесных убежищах. Разговаривают они только о войне и налетах на немцев и говорят при этом особо сурово.

А люди, окружавшие Петьку в отряде, были самыми обыкновенными и говорили обычно о самых обыкновенных вещах. Правда, у всех было оружие, но борода, например, была только у одного, – старшины роты Ивана Ивановича Синицына, или, как его называли в отряде, – «Бати». Больше того, если кто-либо из партизан показывался небритым или небрежно одетым, комиссар Чернов, нахмурившись, быстро приказывал ему «привести себя в человеческий вид».

И житье партизанское было не таково, как рисовал себе в своих думах Петька. Аккуратные, тщательно сделанные землянки лесного лагеря были совсем не похожи на мрачные лесные логова. Иногда, выходя в деревни, где не было немецких гарнизонов, партизаны становились па дневки, порой проводили в деревне и несколько суток. Пекли там хлеб, стирали белье, чинили обувь и одежду, помогали жителям деревни в их хозяйственных делах.

Правда, почти не проходило дня, чтобы из отряда ку-да-то не уходили то одиночные партизаны, то целые группы. Но они, вернувшись и доложив о чем-то командиру отряда Николаеву и комиссару Чернову, снова запросто смешивались с остальными товарищами по отряду и не рассказывали ничего интересного.

Напротив, когда Петька пытался осторожно выспрашивать, где они были, не дрались ли с немцами, они весело отшучивались, говоря, что немцев и в глаза не видали. А молодой Митяша Волков, по возрасту ближе всех подходивший к Петьке, на вопрос мальчика сделал страшные глаза и доверительно зашептал:

– Что ты, Петя? Развес немцем можно драться? Он, знаешь, какой сильный! Всю Европу завоевал. Я, если только фрица издали вижу, – на неделю пугаюсь, зубами щелкаю со страху.

И, сощурив глаза, наглядно показал, как у него дрожат ноги, щелкают зубы. Но, не выдержав характера, тут же захохотал.

– Да… – обиженно протянул Петька. – А рука?

Левая рука Митяши, совершенно здоровая до его ухода из отряда, была сейчас аккуратно забинтована и висела на перевязи.

– Ах, рука-а?.. – равнодушно протянул Митяша. – Да это, Петенька, я свояку в соседней деревне помогал на огороде репку тянуть, вот и сорвал сухожилие.

И, лихо подмигнув Петьке, повернулся и зашагал прочь.

Вот и поговори с ними!

Так вот оно и получилось. Сидеть без дела Петька не мог. Он охотно и ловко выполнял все поручения, но поручения-то эти, к горести мальчика, носили больше хозяйственный характер.

С первых дней его пребывания в отряде Петьку сильно, по-матерински полюбила жена комиссара Чернова– Мария Федоровна, ведавшая в отряде санитарной и хозяйственной частью. Партизаны любили и уважали Марию Федоровну, как мать, всячески старались чем-нибудь угодить ей.

Петька всей душой привязался к Марии Федоровне за ее ласку к нему, за материнскую заботу о партизанах. Несколько раз он пытался было поговорить с ней о том, что колоть дрова и носить воду он мог и для бабки Агафьи и что для этого, собственно, не нужно было уходить из Пскова. Однако на его намеки Мария Федоровна отвечала обычно поучительно, с улыбкой:

– Заниматься другими делами тебе еще пока не время, Петенька.

И смотрела при этом на него, покачивая головой, так серьезно, что продолжать разговор было бесполезно.

Несколько отводил душу Петька со старшиной роты, Иваном Ивановичем Синицыным, «Батей», которого сам Петька называл дядей Ваней.

Дядя Ваня занимался снабжением отряда продовольствием, сеном для лошадей, выполнял все хозяйственные поручения Марии Федоровны, которой был подчинен непосредственно.

Петька был первым помощником «Бати» во всем. Особенно в уходе за лошадьми. Верховая езда привлекала мальчика, как магнит. Забраться на лошадь, заседланную настоящим седлом, было его мечтой.

Он подолгу и с завистью смотрел на лихого командира второй ударной партизанской роты Иванова, отличавшегося в отряде своей ездой и как-то особенно красиво и ловко гарцевавшего на своем вороном скакуне.

Смотрел и вздыхал. И вдруг, как-то раз, когда он с жадностью глядел вслед промчавшемуся по улице Иванову, подошедший к мальчику старшина Синицын неожиданно сказал:

– Что, сынок, и ты, верно, покататься хочешь?

Петька так и загорелся:

– Дядя Ваня, хоть разочек… Я не боюсь, я не упаду, – просил он.

– Ну, ладно, ладно. Пойдем на конюшню, – добродушно проворчал дядя Ваня.

Синицын оседлал смирнейшую лошадь отряда, Немку, получившую свою кличку потому, что она была взята партизанами при налете на немецкий обоз. С помощью старшины Петька взгромоздился на седло и с гордостью сунул носки в стремена, подтянутые Батей по длине его ног.

Стоя у ограды, старшина Синицын, улыбаясь, глядел на мальчика. Ведь такой же постреленок остался у него дома.

Немка шла неторопливым ровным шагом. Сделав круг-другой, Петька осмелел и стал подгонять ее. Случилось неожиданное – спокойная лошадка, привыкшая не спеша возить сено, дрова и прочие хозяйственные клади, вдруг вспомнила молодость и разрезвилась. Весело мотнув головой, она перешла на крупную рысь, от которой Петьку стало сильно подкидывать в седле.

– Держись крепче! – смеялся дядя Ваня. – Неровен час, упадешь, казак сопливый!

И надо же было так случиться, что как раз в этот момент группа партизан решила за сараем проверить пулемет. Только поравнялся Петька с сараем, а пулеметчик как резанет очередью по лесу.

Немка шарахнулась в сторону от неожиданности, подкинула задом… Петьку как ветром с седла сдуло, так и брякнулся. Хорошо еще, что, перелетев через невысокую ограду двора, он упал прямо на мягкие грядки огорода.

Испуганный старшина, перескочив через ограду, стал поднимать и отряхивать Петьку.

– Ничего, дядя Ваня, – успокаивал его мальчик. – Все в порядке. Только ногу немножко зашиб. Я сейчас снова поеду.

Старшина, убедившись в Петькиной целости, сердито напустился на пулеметчиков. Кажется, впервые они видели обычно всегда благодушного Батю по-настоящему рассерженным.

– Чуть мальчишку не убили, черти полосатые! – бранился он. – Нашли место, где стрелять.

Партизаны хохотали, а пулеметчик, татарин Мухамедов, разводя руками и прищелкивая языком, приговаривал:

– А-ца-ца!.. Хорош Петька, хорош! Как в наш аул джигит скачет. Жалко, мой пулемет мал-мало помешал.

А Петька не только не испугался первого неудачного катанья, но полюбил лошадей еще больше и пользовался любым случаем, чтобы с разрешения Бати поупражняться в верховой езде. Он особенно охотно ухаживал за лошадьми, чистил их, помогал старшине в его хозяйственных поездках. Но и тут не обошлось без приключений.

Как-то отряд остановился на дневку в деревне. Решили воспользоваться случаем, чтобы выпечь хлеб. Но, по летнему положению, деревенские хозяйки топили печи хворостом, а для того чтобы быстро и хорошо напечь хлеба на весь партизанский отряд, их нужно было накалить как следует.

– Дровец бы настоящих, – сокрушались хозяйки. – А то пока еще хворостом поднагреешь.

– Дровец? – воскликнул Батя. – Да мы мигом. Ну-ка, Петяша!

В глубине ближнего леса с прошлого года лежали штабеля дров. Вывозили их крестьяне для себя только зимой, да и то помалу, чтобы не наводить гитлеровцев на след хорошего топлива. Увидят – заберут да еще заставят возить без отдыха.

Пожадничав, старшина нагрузил воз как можно полнее. Раскормленная Немка вывезет.

«Привязать только покрепче надо, – рассуждал про себя старшина. – Люди труд затратили, а мы с тобой по дороге поленья растеряем. Не дело.»

С этими словами дядя Ваня залез под воз, привязал один конец веревки, а другой перебросил на другую сторону и скомандовал:

– Тяни, Петяша!

Петька – рад стараться – повис на веревке. Тянет, дергает, что есть силы. Натянул и тоже привязал за грядку. Вдруг слышит, кто-то словно ворчит за возом. Обошел Петька телегу и видит – стоит дядя Ваня, уткнувшись головой в дрова, и как-то странно головой мотает. Надо же было так случиться, что роскошная черная борода старшины, закрывшая ему полгруди, попала под веревку.

Сконфузился Петька, бросился веревку отвязывать, а в это время, как на грех, другие партизаны подъехали. Ну и смеху было!..

И пошел по всему отряду рассказ, как Петька Деров старшину Синицына за бороду к возу с дровами привязал.

– Отрезал бы ты, Батя, бороду, – шутили партизаны, – а то помощник у тебя такой, что не только привяжет, а, чего доброго, и подожжет всю твою красу.

Но старшина только отшучивался:

– Не могу срезать, в ней у меня вся сила, – говорил он, поглаживая свою пышную черную бороду.

Петька же в таких случаях виновато поглядывал на дядю Ваню. Заметив это, тот любовно трепал мальчика по голове и приговаривал:

– Ничего, сынок, на войне и не такое бывает.

Вечерами партизаны из хозяйственного взвода часто собирались вокруг старшины. Обычно в таких случаях начиналось пение. Любил старшина песню. Самой любимой была у него старинная русская про покорителя Сибири Ермака. Он пел ее особенно, с чувством, заражая этим и других. У Петьки всегда даже холодок по спине пробегал, когда приятный глубокий бас дяди Вани начинал эту старинную русскую песню:

 
Кто жизни не жалел своей,
В разбоях злато добывая,
 

и партизаны дружным хором подхватывали:

 
Тот думать будет ли о ней,
За Русь святую погибая!
 

И от могучих партизанских голосов в окнах избушки дребезжали стекла, Петька замирал от восторга, а хозяйка избы, пожилая молчаливая Мироновна, крестилась и приговаривала:

– Силища-то какая! Вот оно что значит – русский человек! Попробуй, сломи его!

* * *

Занятый в основном хозяйственными обязанностями, Петька пользовался любым случаем, чтобы прикоснуться к настоящей боевой жизни партизан. Заметив страсть мальчика к оружию, то один, то другой боец отряда показывал Петьке свой автомат или винтовку, рассказывал, как обращаться с гранатой. И так, исподволь, Петька в короткий срок выучился стрелять. Убедившись в том, что ему можно доверить оружие, старшина Синицын, с разрешения командира, дал Петьке автомат, легкий такой, «ППС». Радости Петьки не было границ. Он не расставался со своим автоматом даже ложась спать.

Петьку любили все партизаны. Но сам он особенно привязался к командиру разведки – Василию Николаевичу Белову. Частенько мальчуган приходил к Белову в избу, садился в уголок и слушал. Всё здесь было ново, все интересно. Петьку волновали рассказы о том, как кто-либо из разведчиков сходил в расположение немцев и достал «языка».

Сперва Петька не совсем понимал, что такое «язык». Как это можно поймать язык, привести его? Отрезать язык у немца, что ли? Наконец, Петька осмелился спросить об этом у Белова.

– Дядя Вася, что это за язык такой, за которым разведчики ходят?

Белов, серьезный мужчина с усами, как у Буденного, посмотрел на мальчика.

– А ты как думаешь?

– Я думаю – вот!

И Петька, разинув рот, простодушно показал Белову язык.

Тот расхохотался. Петька смутился.

– Язык, Петя, да не тот.

И, подсев к мальчику, Белов рассказал Петьке, что называется на войне языком и зачем его добывают.

– Посылаю я, командир разведки, группу разведчиков и приказываю достать языка. На другой день приводят они немцев, солдата или офицера, – все равно, только живого, который может рассказать то, что нам нужно узнать. Вот эго и есть «язык». Но добывать языка– дело опасное. Нелегко язык достается.

Петька готов был без конца слушать Белова, засиживался у него до ночи, пока за ним не приходил Батя и не начинал браниться.

– Ты что это, Василий Николаевич, хочешь у меня моего помощника совсем отнять? Не отдам!

И сердито уводил Петьку спать.

Но мальчика всё больше тянуло к разведчикам. Вот там настоящие боевые дела! А у дяди Вани что? Всё по хозяйству, да по хозяйству… Надоело ему быть постоянно около дяди Вани, заготавливать продукты, ездить за сеном и дровами, гонять корове места на место. Ведь в отряде было и стадо, крестьяне, спасая скот от немцев, сдавали его под охрану партизан. Петька понимал, – стало надо сохранить, этим он поможет борьбе с фашистами. Но всё же его тянуло к разведчикам, хотелось принимать участие в настоящих боевых действиях.

«Эх, был бы я большим», – часто мечтал Петька.

В своих мечтах он видел себя похожим на лихого командира второй роты Семенова, славившегося своей бесшабашной удалью: нарвавшись с десятком партизан на крупный отряд фашистов, Семенов перебил много врагов, человек пятнадцать взял в плен, вышел из боя невредим и без потерь вывел своих партизан.

– А кто такой Семенов, Николай Трофимович? – говорил Петьке Батя. – Бывший смирный сельский учитель Порхозского района. Раньше мухи не убивал – жаль было. Только и знал, что детей добру учить. А теперь, коль с врагом встретится, – зверь лютый. А кто его сделал таким? Фашисты, Гитлер проклятый!

На его собственных глазах фрицы повесили его молодую жену, потому что она была коммунисткой, работала в райкоме партии инструктором.

– А он, Семенов, разве непартийный? – прервал его Петька.

– Тогда не был партийным, а теперь стал, – ответил Батя. – Место жены занял. Немцы думали его запугать. Заставляли в Порхове школу немецкую открыть. Среди населения он, видишь ли, большим уважением пользовался, вот они и рассчитывали этим на людей повлиять, – Семенов, мол, и от жены-коммунистки отступился, и сам нам служит. А он – крепкий человек. Для виду согласился, а ночью поджег школу, в которой немцы после пьянки уснули, и подался в лес, к партизанам. И попал как раз в наш отряд.