Текст книги "Петька Дёров(изд.1959)"

Автор книги: Виктор Аланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

ЖИЗНЬ В ПСКОВЕ

Рано утром, чуть забрезжил свет, Фома поднялся. Осторожно, чтобы не разбудить спящего Петьку, он оделся, цыкнул на завозившегося было кота и вышел. Ловко спустившись вниз по опасной лестнице, Фома вылез из своего убежища и осмотрелся. Кругом всё было спокойно. Фомка взглянул на небо. И оно не предвещало ничего худого – чистое, безоблачное после ночного дождя. «Хороший денек будет», – решил мальчик.

Он вышел на дорогу, по которой двигались по направлению к городу верхнереченские рабочие. Они шли тихо, с опущенными головами, словно на каторгу. Переждав, пока скрылся последний, Фомка быстро свернул к реке и побежал по берегу… Пробежав с полкилометра, он остановился, перевел дыхание, огляделся. Полускрытая кустами, неподалеку от берега стояла маленькая избушка. Подойдя к ней, Фома тихо постучал в окно… Никто не ответил. Мальчик снова постучал.

Дверь скрипнула, и на крыльцо вышел плечистый мужчина лет сорока – сорока пяти, прихрамывавший на одну ногу. Несмотря на хромоту, он двигался легко, почти бесшумно. Слегка сутулые плечи и крупный нос с горбинкой придавали ему сходство с большой и сильной птицей. Это сходство еще усиливали близко поставленные зоркие темные глаза. Нижнюю часть его лица закрывала недлинная, но густая темная борода. Если приглядеться внимательнее, можно было заметить, что на левой щеке под нею скрывается багровый шрам.

Увидев мальчика, он приветливо улыбнулся.

– А-а! Фома! Долго, долго ты, брат, не появлялся. Где изволил пропадать, юноша?

Позабыв поздороваться, Фома выпалил:

– После расскажу, Сергей Андреич, а сейчас – дайте молока и хлеба.

Хозяин избушки не двигался с места.

– Ой, извините… – спохватился мальчик, заметив насмешливо-выжидательный взгляд. – Здравствуйте. И… я хотел сказать, дайте, пожалуйста, молока и хлеба, если можно…

– Вот так уже лучше, – Сергей Андреевич провел рукой по Фомкиной рыжей лохматой голове. – Вежливость, друг, никогда забывать не следует. В особенности сейчас. Ну, пойдем в избу. Что же мы на улице кричать будем!

В избе, на скамье под окошком, сидела молодая женщина – жена Сергея Андреевича.

– Здравствуйте, тетя Маня, – как можно вежливее поклонился Фома. – Я к вам по делу. Дайте мне, пожалуйста, молока и хлеба кусок. Я вам заплачу.

– Здравствуй, здравствуй, племянничек, – хозяйка улыбнулась. – Ты что же это, разбогател? Ну, если уж платить собираешься, – придется дать.

С этими словами она вышла в чулан.

– Фома, ты всюду в городе бываешь. Не знаешь, что вчера было на вокзале? – спросил Сергей Андреевич.

– Не знаю. А что? Если что надо узнать, я мигом…

– Вообще-то надо, да не знаю, справишься ли.

– Я-то?.. – Фома даже захлебнулся от обиды. – Да я куда хочешь проберусь!

Я везде пройду! Я всё, что надо, узнаю!..

– Ну, раз ты всё можешь, так слушай. Вчера на станцию прибыл военный эшелон. Надо узнать, куда он направляется, в какой район.

– А зачем это, Сергей Андреевич?

– Да так, любопытно.

Может быть, кому-нибудь из нас будет по пути. Тогда попросимся, – не подвезут ли.

Голос Сергея Андреевича был вполне серьезен, но в его пристальных темных глазах Фомка уловил еле заметную хитринку. Мальчик покраснел.

– Опять, никак, я глупость ляпнул. Ладно, всё узнаю, – обещал он.

– Спасибо, – на этот раз без тени насмешки ответил Сергей Андреевич. – И помни, друг, что я всегда тебе говорю: не горячись, будь осторожен, а главное – сперва подумай, прежде чем задать вопрос. Обещаешь?

– Обещаю!.. – твердо ответил Фома.

В это время дверь открылась и вошла тетя Маня с бутылкой молока и краюхой хлеба.

– На, получай! Да смотри, не забудь рассчитаться, богач голопузый, – с ласковой улыбкой добавила она.

Взяв хлеб и молоко и поблагодарив хозяев, Фомка помчался к церкви.

Знакомство Фомы с Сергеем Андреевичем завязалось в один из самых голодных для мальчика дней. Отчаявшись раздобыть что-нибудь в городе, Фомка отправился на берег реки Псковы, в надежде наловить самодельной удочкой рыбы на уху. Но его любимое место, у глубокого омута, под корявой ивой, было уже занято каким-то незнакомым бородатым рыболовом. У незнакомца было роскошное бамбуковое удилище, не чета ореховой палке Фомы. Вот это удочка! Верно, и крючки к ней специальные.

– Черт бородатый, пожалуй, всю рыбу из омута перетаскает, – ворчал про себя недовольный Фомка, искоса поглядывая на бородача.

Увидев оборванного подростка, Сергей Андреевич подозвал его к себе, расспросил. По-братски поделился с ним взятой из дому едой и даже дал поудить своей замечательной удочкой, на которую Фомка поймал двух вполне приличных окуней. А на прощанье наказал приходить к нему в маленький домик у реки, когда мальчику будет трудно.

Вот с тех пор и подружился мальчуган с Сергеем Андреевичем и охотно выполнял его поручения, сперва мелкие, а затем, по мере того как Сергей Андреевич убеждался в смышленности мальчика, всё более серьезные.

Фома, конечно, не знал, что Сергей Андреевич Чернов, бывший кадровый советский командир, после тяжелого ранения в ногу на финской войне вынужден был выйти в отставку и стать председателем артели инвалидов «Заря» в городе Острове. Тем более не знал мальчик, что коммунист Чернов был оставлен партией для подпольной работы в тылу у немцев. Фома знал только, что до войны Сергей Андреевич жил где-то в другом месте, а сейчас работает сторожем на находившемся поблизости мыловаренном заводе.

Но инстинктивно, сам не зная почему, Фома с первой встречи почувствовал к Сергею Андреевичу безграничное доверие и уважение. Он даже ни разу не осмелился назвать его «дядей», а всегда по имени-отчеству. Озорной, непокорный мальчуган своим своеволием прибавил не один седой волос на голове снисходительной Марфы Ивановны, – заведующей детским домом, где Фома жил и воспитывался. Тогда он порой не подчинялся даже учителям, а сейчас, в дни одинокой жизни, окончательно ставший хозяином своей судьбы и поступков, всей душой потянулся к Сергею Андреевичу, чувствуя в нем твердую опору, верного человека, каждое слово которого для Фомы было законом. И сейчас мальчик спешил выполнить задание. Выйдя на берег реки, он внимательно огляделся и во весь дух побежал в город. Перед тем как отправиться на вокзал, нужно было забежать домой, в развалины церкви.

«Может, Петька уже проснулся и перепугался, увидев, что меня нет», – тревожно думал Фома.

Добежав до церкви, он остановился и опять зорко огляделся по сторонам. Всё было спокойно. Мальчик юркнул в подвал, быстро вскарабкался по разбитой лестнице и открыл дверь своей комнаты.

Петька по-прежнему крепко спал, а кот Васька пристроился у него в ногах и потихоньку мурлыкал свою песню.

«Ну и устал. Никак не отоспится», – подумал Фомка, посмотрев на спящего друга.

Выложив на стол принесенную еду, он остановился в раздумье: разбудить Петьку или нет? Уж больно сладко спит он, свернувшись калачиком. Нет, всё-таки надо разбудить, а то проснется один и еще испугается.

Фома осторожно потряс Петьку за плечо.

– Петь, а Петь, вставай!

Петька заворочался. Фома потряс его сильнее. Петька, не открывая глаз, дернулся, приподнялся…

– Дяденька, дяденька… я уйду… я сейчас… – тревожно забормотал он.

– Петь, да ведь это я. И никакого дяденьки здесь нет. Это я, Фомка. Вставай!

Петька вскочил на ноги и, посмотрев на Фомку, с облегчением вздохнул.

– Ох, а мне приснилось… Ну и спал же я!

– И еще спи, отдыхай. Ты только поешь сначала. Вот я хлеба и молока принес. Поешь и снова ложись. У меня здесь тепло и не придет никто. А я сбегаю к приятелю. Он у меня далеко живет, около вокзала, – соврал Фомка. – Если задержусь, – не бойся.

Фоме было немножко совестно обманывать Петьку, но что поделаешь. Сергей Андреевич не раз наказывал никогда и никому не говорить ни слова о его поручениях, не приводить никого в маленький домик у реки и вообще держать язык за зубами.

– Так ты отдыхай, – повторил он еще раз и похлопал Петьку по плечу.

Закрыв за собой дверь. Фомка бесшумно спустился вниз и зашагал к реке.

Хорошо было на улице! Особенно после сырого подвала полуразрушенной церкви, через который только что пришлось пробираться Фоме. Яркое, уже высоко поднявшееся солнце на минуту ослепило мальчика. Он сощурился, чтобы глаза привыкли к яркому свету, постоял, осмотрелся.

Невольно Фомка оглядел и себя, свой порванный костюм, босые ноги. При свете солнечного дня особенно бросались в глаза все дыры и прорехи. Мальчик горько усмехнулся. Как нищий – весь в лохмотьях…

Фома торопливо спускался к речке, он спешил выполнить поручение Сергея Андреевича. Проходя мимо высоких кустов, Фомка услышал смех. Он повернул голову и увидел на берегу своих кровных врагов – «купчишек». Так Фома и его друзья презрительно называли сынков появившихся при немцах частных торговцев и прочих фашистских прихлебателей. Главарем этой компании был сын толстого полицая. «Купчишки» оживленно о чем-то спорили. В стороне лежали их удочки.

Фомка посмотрел на сытых, расфуфыренных «купчишек»– и злоба закипела в нем. «Эх, дать бы вам по зубам!»– подумал он.

Но сейчас драться было нельзя, и, сжав кулаки, он сунул руки в карманы.

– Эй, ворюга!.. Рвань, нищий!.. – услышал Фома насмешливые выкрики «купчишек».

Фома оглянулся.

– Сами вы все воры, со своими батьками! – злобно огрызнулся он.

– Рыжий… вшивый… побирушка… – не унимались «купчишки». – Трус!.. нищий!..

И вдруг ком мокрой грязи ударил Фому по затылку.

Этого уж Фома вынести не мог. Быстро повернувшись, он неожиданно кинулся на мальчишек. Ближним из них оказался толсторожий сын полицая. Фома заехал ему по носу и подставил подножку другому мальчишке, тут же дал ему в ухо – и тот полетел на землю.

Но двое других налетели на Фомку, свалили его на землю и начали бить. Изловчившись, Фома до крови укусил одного из них за ухо. Тот заревел не своим голосом и, отскочив в сторону, схватился за ухо и запрыгал на одной ноге.

Фома снова вскочил, кого-то ударил и сам получил по носу. Из носу пошла кровь.

– Бей его, бей нищего!.. – яростно кричали мальчишки.

Но Фомка отбивался изо всех сил. На счастье, под ноги ему подвернулась палка. Фома схватил ее и начал лупить «купчишек» по чему попало. Те струсили и бросились бежать.

Фома пустился за ними и, догнав полицаева сына, – толстяку трудно было удирать от быстроногого Фомы, – отвесил ему на прощанье еще одну оплеуху.

– Я вас, сволочи, проучу, – погрозил он кулаком вслед убежавшим врагам. – Навалились кучей на одного… Настоящие фрицы – рады поиздеваться. А получили сдачу – небось сразу наутек…

Обмыв в реке лицо и руки и утеревшись рукавом, Фома вдруг спохватился. Торопиться ведь надо, а он тут с мелочью возится. И быстро зашагал к мосту.

Выйдя на Октябрьскую улицу, Фомка увидел немцев. Они двигались от вокзала, нагруженные какими-то мешками, хмурые, сердитые. Мальчик обошел их стороной.

Неподалеку от вокзала стоял маленький приземистый домик. Здесь при немцах был открыт трактир. Фома знал его хозяина – Степана Ивановича. Бывший кулак, он был арестован советской властью, приговорен к десяти годам и выслан на север. В 1939 году он какими-то незаконными путями вернулся в Псков. После прихода немцев Степан Иванович «вышел в люди»– открыл трактир. Фома бывал здесь, – иногда ему случалось помочь хозяйке принести с рынка купленную провизию. За это ему давали поесть, а иногда, когда Степан Иванович не видел, хозяйка совала мальчику и немного денег.

В трактире вечно торчали полицаи и немецкие солдаты. Они пили самогон и спьяну болтали о многом, что знали. Здесь-то и решил Фомка добыть нужные ему сведения.

Войдя в трактир, он громко поздоровался с хозяином, стоявшим за стойкой. Тот ничего не ответил, лишь недоброжелательно поглядел на оборванного мальчугана и буркнул:

– Зачем пришел?

Встретив столь холодный прием, Фомка неожиданно дерзко заявил:

– За долгом!

Почесав в голове, хозяин спросил уже не так строго:

– За каким же это долгом, а?

– А третьего дня, помнишь, я тебе с рынка целую корзину рыбы принес, – не унимался Фома.

– Ну, и что же ты за это хочешь?

– Поесть хочу.

– Так бы ты и сказал, – с облегчением ответил хозяин.

Видно было, что ему гораздо приятнее дать мальчику каких-нибудь объедков, чем платить деньгами.

– Иди на кухню. Даша, накорми его, – обратился он к подавальщице.

– Ступай сюда, детка, садись вот, в уголке, – позвала Даша. Потом, оставив Фомку одного, взяла две миски и пошла к плите. Налив щей и положив кусок мяса с картошкой, она поставила всё это на стол, перед мальчиком.

– На, ешь. Проголодался, небось? – участливо спросила она.

– Есть немного, но ничего, терпеть можно, – бодро ответил Фома и принялся за горячие щи. Хоть и не очень они были хороши, но Фомке казались вкусными, – редко доводилось ему в эти дни есть горячую пищу. Поэтому он с удовольствием уплетал обед, посматривая на добродушную Дашу. Пользуясь затишьем в трактире, она присела перед Фомой и, скрестив на груди полные руки, с сочувствием поглядывала на мальчугана.

– Один живешь, что ли? – спросила она.

– Один, – коротко ответил мальчик.

– Эх, детка, детонька? Много вас, сирот, теперь… Всё он, проклятый, чтоб его черти на худой сковороде жарили. Сатана сущая!.. – Обычно благодушное, улыбчивое лицо женщины исказила злобная гримаса. Глаза ее украдкой скользнули в сторону большого портрета «фюрера», висевшего в трактире на почетном месте над стойкой, за которой красовался Степан Иванович.

Фома пододвинулся к ней поближе и тихонько спросил:

– Тетя Даша, а что это сегодня немцев так много? И у вас в трактире и у вокзала.

– Да когда же их мало бывает! – с сердцем ответила Даша. – Всё едут да едут куда-то. Конца им нет. Видно, опять на чью-то погибель собираются, живодеры. Болтал тут утром хозяин, похвалялся. Вот, говорит, очистят Полновский район, а там и в Гдовский пойдут. Партизанам, мол, крышка будет, а мы спокойно заживем. Чтобы ему и на том свете покоя не найти, толстобрюхому. Штрафами задушил. Поверишь, Фомушка, вчера вот на такую чуточку тарелка треснула, стукнула я ее о плиту ненароком, а он сразу – «вычту из жалованья!»

– Теть, а откуда ж он знает, что Полновский чистить будут? – прервал Фома словоохотливую Дашу.

– Кто его знает! Пьет всё с унтерами, может, они что сказали, – равнодушно ответила тетя Даша. – Дружков у него завелось немало да всё новые подваливают. Им только ставь на стол. Вчера с ног сбилась – до вечера полно было. Эшелон военный на станцию прикатил, ну, конечно, все сюда. А завтра, говорят, еще один придет, из Эстонии.

Фома не мог больше сидеть спокойно. Наскоро проглотив мясо, он поблагодарил Дашу и выскочил через кухню во двор.

«Скорее на вокзал, – думал он. – Там проверить надо».

На вокзале, куда ни глянь, ходили эсэсовцы. Большие кокарды на их фуражках устрашали изображением черепа и скрещенных костей. На Фому здесь никто не обращал внимания.

Мальчик вышел на перрон, быстро окинул взглядом стоявший на запасных путях состав, подсчитал, сколько в нем вагонов, и решил разузнать, есть ли пушки.

Сделав вид, что собирает у вагонов баночки, бумажки и бутылки, выброшенные пассажирами, Фома пробрался к накрытой брезентом платформе. Фигурка нищего, оборванного мальчугана, видимо разыскивающего в отбросах что-нибудь съестное, не возбуждала подозрения у часовых. Фомка обошел платформу. С одной стороны брезент был чуть-чуть приподнят и из-под него виднелись гусеницы.

«Вот оно что! Танки!.. – подумал Фомка и быстро подсчитал – Один, два, три…»

Рядом стояли две платформы с пушками. Орудия были закреплены толстой проволокой.

«Шесть, – старался запомнить Фома, – а всего в составе тридцать пять вагонов».

Так же не спеша, то и дело наклоняясь за валявшейся на путях дрянью, мальчик пошел обратно. Около теплушки стояли эсэсовцы. Потешаясь над Фомой, они начали бросать ему пустые банки из-под консервов. С притворной радостью Фомка бросался поднимать пустые жестянки, подхватывал их, осматривал и снова кидал на землю, строя немцам умильные и смешные рожи. Это еще больше забавляло эсэсовцев.

В центре состава находился красивый пассажирский салон-вагон. В его окнах мелькали надменные лица офицеров.

«Кажется, всё узнал», – решил Фома и уже собирался незаметно смыться с вокзала, как вдруг у него зародилось сомнение. А правду ли сказала тетя Даша? В Полновский ли район направляются фрицы?

И он решил проверить это. Но как? На минуту задумался. Вдоль поезда, выстукивая колеса, ходили два железнодорожника. Фома прислушался: говорили по-русски.

Мальчик подошел к одному из них и окликнул:

– Дядь… А дядь?

– Чего тебе? – хмуро откликнулся железнодорожник.

– Не знаешь, куда этот эшелон идет? – тихо спросил Фома.

– А тебе зачем?

– Домой хочу попасть.

– Где ж это твой дом?

– В Полновском районе. Мне бы туда подъехать. Мамка там у меня. В Псков к дяде за хлебцем послала, а у него самого ничего нет. И на дорогу не дал. Как теперь домой попаду?.. – хныкал Фомка.

– Возьмем, что ли? – тихо сказал железнодорожник помоложе. – Скажем, – наш. Ведь как раз туда…

– Тихо! – прервал его другой. – Знаешь, что за болтовню обещано. Иди, иди, малец. Никуда тебя не возьмут. Не видишь?.. Эшелон военный. Ступай лучше, покуда цел, а то с фрицами, знаешь, шутки плохи. Пустят пулю в лоб, – некого будет мамке ждать.

И железнодорожник отвернулся от мальчика, давая ему понять, что разговор окончен.

А Фоме больше ничего и не надо было…

Вернувшись к Сергею Андреевичу, Фомка подробно рассказал обо всем, что видел и слышал в трактире и на вокзале. Мария Федоровна налила Фоме молока и дала белых лепешек. Молоко Фома выпил, лепешки спрятал в карман.

«Я-го сыт сегодня, а вот Петька, наверное, проголодался», – озабоченно подумал он.

Сергей Андреевич долго говорил с Фомой, переспрашивал, проверяя сведения, которые принес мальчик.

– Вот что, Маруся, – обратился он, наконец, к жене. – Сходи-ка ты в деревню, к тетке, за продуктами. Да заодно передай от меня поклон племяннику.

– Хорошо, – коротко ответила Мария Федоровна. – Я к тетке уже давно собиралась.

Она вышла. Сергей Андреевич встал и, прихрамывая, прошелся по комнате, изредка поглядывая на Фому.

– Так-так, значит… – промолвил он наконец, останавливаясь перед мальчиком. – Ну, а как твоя личная жизнь?

– Какая? – не помял Фома.

– Ну, твоя собственная. Как живешь, с кем дружишь, кормишься чем? Каждый день обед из трех блюд ешь или иногда и без сладкого обходиться приходится?

– Без сладкого?.. – Фома весело рассмеялся. – Бывает, что и без сладкого, Сергей Андреич.

– Не то, что в детдоме?

– Куда там… – Фома помрачнел. – Да дело не в еде. Совсем голодный я редко– хожу, да и к вам прийти можно… А вот школы нет, пионерских сборов нет. Всюду фрицы. Дом пионеров запоганили… А еда, что ж… Я зарабатываю. Когда воды кому принесешь, дров поколешь, корзинку поможешь с рынка донести…

– А нет, так и украдешь, что плохо лежит, – неторопливо закончил Сергей Андреевич.

Озорная физиономия Фомы залилась краской до того, что не стало видно и веснушек, обильно покрывавших его вздернутый нос.

– Откуда вы знаете? – воскликнул он и покраснел еще больше, сообразив, что выдал себя с головой.

– Дело понятное, брат, – спокойно ответил Сергей Андреевич. – Пока что съестное воруешь, когда голоден, потом за вещи возьмешься, за деньги… Что ж тут такого? Время теперь – бери, что плохо лежит. Так?

– Нет, не так! Сергей Андреич, да как вы это?.. – Фома даже вскочил, не находя слов. – Я же только если совсем, совсем иначе нельзя! И то только у чужих, а у своих никогда, ни за что!..

– Ага! Только у чужих? А кто же у тебя свои и кто чужие?

– Свои – это советские, а чужие – фашисты и кто с ними.

– Значит, трактирщик Степан тоже советский? Он ведь здешний.

– Ой, сказали! – Непонятливость Сергея Андреевича окончательно возмутила Фому – Да какой же он советский, если немцам помогает?

– Уточним. Итак, по-твоему, советский – это только тот, кто не помогает фашистам? А остальные это уже «чужие»? Так я тебя понял?

– Так!

Сергей Андреевич пытливо посмотрел в зеленоватокарие глаза, с волнением глядевшие на него. Протянув руку, он отечески потрепал взлохмаченную рыжую голову.

– Правильно, друг Фома. Вижу, в этой голове не только озорство сидит. Время сейчас такое, что даже вам, детям, надо твердо различать – кто свои и кто чужие. Своим помогать во всем, а чужим…

– Вредить на каждом шагу! – энергично выпалил Фома.

– Не совсем точно. Вот это, например, что у тебя?

На щеке Фомы, около уха, ярко алела свежая царапина – след утренней схватки.

– Купчишек бил, – опустил голову Фома. – Полицаева сына с дружками.

– Ясно. Однако, когда ты приходил сегодня утром, царапины еще не было. Значит, дрался ты по дороге на вокзал иди когда шел оттуда. А что, если бы подоспел этот самый полицай, сгреб тебя за шиворот, да и в кутузку? Что получается? Данное тебе поручение не выполнено. А я, надеясь на тебя, сам к вокзалу не иду и другого не посылаю. Время идет, немецкий эшелон уходит по назначению, благополучно прибывает в Полну, и каратели врасплох нападают на партизан. Красивая картина?

Встрепанная голова Фомки клонилась всё ниже.

– Некрасивая, – через силу выдавил он.

– То-то, брат. Значит, нужно всегда действовать с умом. Купчишки твои – это мелочь. Надо вредить главному врагу, фашистам. И так, чтобы им как можно хуже пришлось, а ты сам цел остался. Всегда думай, в каждом случае, – как поступить, что тут главное? А не знаешь, – лучше приди ко мне и спроси. Поколотить другого мальчишку потому, что у него отец полицай или торгаш, – дело нехитрое. А ты поразмысли, что этим ты обращаешь на себя внимание полицая-отца, становишься ему подозрителен по одному тому, что бьешь «полицаева сына». Иногда и промолчать приходится, стерпеть для пользы дела, когда над тобой какой-нибудь купчишка издевается. Вот что, друг ты мой…

Фома преданно глядел на него.

– Я понимаю, Сергей Андреич, – тихо сказал Фома. – Ведь вам тоже… наверное, нелегко.

Рука Чернова, лежавшая на плече мальчугана, стала тяжелой.

– Молчи, Фома!

Сергей Андреевич прошелся по комнате.

– Ну, – уж другим голосом обратился он к мальчику, – а друзья у тебя какие?.. Свои?

– А как же! Лихие ребята, смелые. Пашка Кривой, Васька Гусь, Белоголовый, Зозуля. Это, знаете, какие парни! Им что ни скажи, – всё сделают, – заторопился Фома.

– Значит, им ты всё говоришь?

– Что вы! Не всё, а только то, что можно. Вы не думайте, Сергей Андреич. Я про вас ни слова, никому…

– Ладно, верю. Так и действуй дальше. Обо мне никому ни слова, а вот о том, о чем мы с тобой сейчас говорили, можешь и побеседовать при случае. Смотри за тем, чтобы твои друзья тоже разбирались в своих и чужих. И осторожнее заводи новые знакомства. Сейчас предателей тоже немало.

– Я сейчас ни с кем новым не дружу… – начал было Фомка, но тут же осекся. А Петька?

– Что замолчал?

– Да вот, вчера как раз я парнишку одного на рынке подобрал. Как-то жалко стало. Только в Псков пришел – и деться некуда. Только вы не думайте, он совсем свой. У него фрицы всю семью убили, а сам он, ох, как натерпелся!

С волнением, захлебываясь словами, Фомка рассказал Чернову всё, что услышал вчера от нового друга.

– Похоже, что и не врет, – задумчиво произнес Сергей Андреевич, помолчав. – Ну что ж, помогать другим надо. Смотри сам, Фома, ты парень неглупый. Но, повторяю, будь осторожен. Враг хитер и умеет притворяться. Присмотрись к своему Петьке, проверь. Сюда не води и обо мне ничего не говори, да и о наших с тобой делах помалкивай до времени. Увидим, как поведет себя дальше. А теперь ступай, дружок. Заходи через пару деньков, а если что интересное услышишь, – и раньше.

Их разговор прервала Мария Федоровна. Она уже собралась в путь – надела не бросавшуюся в глаза, потрепанную одежонку, по-старушечьи повязала платок, низко надвинув его на лоб.

– Погоди, вместе выйдем, – остановила она собиравшегося уйти мальчика.

– Ну, Маруся, смотри, осторожнее, – напутствовал ее Чернов. – Да не забудь, – племяннику привет!

– Передам, Сереженька, передам, – пообещала она. – Пошли, Фома.

Взяв в руку длинную палку, Мария Федоровна, сейчас совсем похожая на сгорбленную старуху-нищенку, направилась к берегу реки. Фомка последовал за нею.

Сергей Андреевич вышел на крыльцо проводить их.

Когда, подходя к реке, Фомка оглянулся, он увидел, что Сергей Андреевич всё еще стоит на пороге дома и пристально смотрит им вслед.

– Ну, счастливо, Фомушка, – попрощалась Чернова, сворачивая к переправе. – Заходи. Накормлю. Бесплатно накормлю, – весело крикнула она вслед мальчику и, махнув рукой, спустилась к воде.

Фома побежал к городу. На душе у него было легко и хорошо. Есть же на свете такие люди, как Сергей Андреевич! Поговоришь с ним, и всё так ясно делается.

Через два дня немецкое командование в Пскове переживало неприятные минуты. Нужно было передать в Берлин очередное печальное известие. Карательная экспедиция, направленная в Полновский район, сорвалась. У станции Ямы партизаны ночью напали врасплох на эшелон. Не ожидавшие нападения гитлеровцы не успели даже выскочить из вагонов. Они были уничтожены все, целиком. Не спасся ни один.