Текст книги "Дранг нах остен по-русски. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Зайцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 84 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]
Распаренные, разомлевшие мужчины, женщины и дети, собрались после бани в общей столовой на первом этаже. Вспоминали трудности и первые успехи, планировали работу на будущее. Толик достал свою гитару, забытую за последние недели тяжёлого труда, напел несколько песен, потом долго пели хором. Не только туристические песни, но и обычные, почему-то в основном, на военную тему. Настолько все чувствовали себя, как на войне, что и настроение оказалось соответствующее. Потом, кажется Надежда, или Елена, первой высказала мысль, что только сегодня почувствовала себя дома, именно дома, а не в походе. Её, один за другим поддержали холостяки, супружеские пары, подумав, согласились с этим. Результатом стало принятое безоговорочно предложение – считать первое августа днём основания маленькой колонии "магаданцев" в шестнадцатом веке. Собираться в этот день вместе и, конечно, ходить в баню!
По общей договорённости все стали называть себя магаданцами, в рифму слову "попаданцы", которое старались забыть. Ибо оно, как высказал своё мнение Валентин, уже повидавший русские власти, может навести на всякие мысли. Опасные, в первую очередь для бывших туристов. Поэтому самоназвание – русские, попаданцы и прочие, старались не упоминать, особенно при детях. Все строго называли себя именно магаданцами, как понятным, но безобидным словом. А для посторонних сразу становилось понятно, что это не русские, не подданные русского царя.
Уже поздно вечером, когда дети улеглись спать, Павел Аркадьевич рассказал, что помнит из официальной истории. Примерно, через год или два, в 1572 году на Каме будет восстание черемисов, которое докатится до строгановских земель. А летом 1573 года царевич Маметкул, видимо, тот самый "смотрящий" над Уралом от имени Кучума, разорит все русские поселения по Чусовой, дойдёт до Чусовского городка. Что там было в прошлой истории, отбились русские или нет, Павел Аркадьевич не помнит. Но, летописцы утверждают, что строгановским землям был нанесён большой урон. Так, что надо готовиться к войне в ближайшие два-три года.
– А сколько войск было у Маметкула, – первым вскинулся Петро, единственный реально воевавший офицер.
– Трудно сказать, – задумался географ, – возможно несколько сотен, или даже две-три тысячи. Летописи не всегда объективны, уменьшают свои силы, увеличивают силы врагов. Надо исходить из худшего варианта – две или три тысячи воинов, не больше.
– Да, тут одной картечью не отбиться. Надо пушки, настоящие, с дальностью выстрела полкилометра или больше.
– Будут вам пушки, – заметила Надежда, прижавшаяся под боком у Толика. – Я отличную медную руду нашла недалеко. Лучше помогите мне стекло сварить, там дуть надо в трубку, у меня лёгкие слабые. И, вообще, надо мастерские ставить отдельно от острога, но, с возможностью обороны. Место я выбрала, в двадцати метрах по ветру, чтобы не отравить всех ядовитыми выбросами, когда буду кислоты вырабатывать.
– Договорились, жильё в общих чертах готово. – Подытожил Пётр. – Мебель и прочие мелочи оставим на холодное время. Печники пусть выкладывают две печи для выплавки железа прямо у выгруженной руды, а строители переходят на мастерскую. Стекло нам надо до холодов сварить, да в окна вставить. Слюду до сих пор не нашли, а покупать не на что. Мы с инженерами займёмся с завтрашнего дня выплавкой железа. Как, Павел Аркадьевич?
– Нет возражений.
Железо выплавляли двумя способами, классическим средневековым, по указанию историка и Володи, видевшего нечто подобное в сельских кузницах. Вроде смешанного расплава руды, проложенной рядами угля, с подачей воздуха, естественно. Рядом два инженера пытались получить железо более прогрессивным методом, через выплавку чугуна с последующей его переделкой, с наддувом воздуха. Большие меха соорудили всё из тех же брезентовых чехлов. За объёмами не гнались, отрабатывали методику, наиболее удобную в местных условиях с местными рудами. С переделками самих печей, на каждую загрузку уходили три-четыре дня, однако, "опыт, сын ошибок трудных", всего через пару недель позволил получить сначала первое мягкое железо, затем чугун, и, наконец, сталь. Всё было страшно неоднородное, однако, было!
Володя тут же занялся кузницей, в которой молотобойцами оказались Пётр и Николай. Впрочем, они и без того, были самими сильными, а работу молотом восприняли важнейшей в деле создания оружия. Офицеры за месяц экспериментов по выплавке стали почувствовали себя ненужными на фоне инженеров. Работа молотом давала им моральное право встать на равный с остальными мужчинами уровень. Пётр особенно понимал это, стараясь работать на износ, иначе не сможет командовать остальными в нужный момент. Коля, более авантюрный, воспринимал работу в кузнице заменой своим тренировкам в рукопашном бое, которые запустил. Опер, работая молотом, попеременно менял хватку молота, с правосторонней на левостороннюю, добиваясь равномерной нагрузки на мышцы. То приседал одновременно с ударом, тренируя ноги.
Первое стекло Надежда и Толик сварили ещё до окончательной постройки мастерской, пока ладили крышу. Увы, на окна оно не годилось, из него Толик выдувал химическую посуду, различные колбы, трубки и змеевики. Потом спохватились женщины и потребовали банки под продуктовые запасы, под соленья и маринады. На них стеклодувы набивали руку и лёгкие весь август. Зато к началу сентября, к первым заморозкам, появилось и первое прозрачное стекло. Его отливали, как блины в квадратные формы из листового железа.
Да, в конце третьей недели экспериментов инженеры Ольга и Татьяна, оказавшиеся самыми удачливыми плавильщиками, получили тонны две настоящего железа. Мягкого, некачественного, но, железа. Что-что, а закалять уже имеющееся железо умел даже Володя, сельский автомеханик. Поэтому, едва в окнах общежития, бани и мастерской были вставлены стёкла, командиры выдвинули лозунг – "Все на заготовку руды! Даешь сто тонн железной и медной руды на зиму!" Конечно, кроме руды, запасали и сырьё для стеклодувов, так, что, работы хватило всем. Сентябрь и половина октября прошли в интенсивных работах по вырубке и доставке руды. Работали без выходных, оставив ловлю рыбы на женщин и детей, они же собрали первый урожай картошки, на который никто не покушался.
Пока не наступили сильные холода и магаданцы могли в своих туристических фуфайках передвигаться вдали от дома, на катамаранах приступили к подвозу руды. За день доставить больше пяти-семи тонн, получалось редко, однако, за сентябрь заготовили необходимое количество не только руды, но и топлива. Его требовалось всё больше и больше, углежоги едва справлялись с заказом. Надежда, получив необходимую химическую посуду, приступила к получению кислот, серной и азотной. Мастерская надолго стала местом, которое избегали посещать даже командиры, противогазов-то не было. Только влюблённый Толик практически перебрался туда жить, вместе с Надеждой, разумеется. Там они оборудовали себе уголок, поставили топчан с надувным матрасом, и приходили в общежитие лишь поужинать, да узнать новости.
Пока не встали морозы, выкопали две огромные овощные ямы. Одну под общежитием, вторую просто во дворе острога, под дровяным навесом. Копали долго, да и не копали, а долбили ломом и кирками, выкованными из своего железа! Хоть и неказистый, но, инструмент у робинзонов появился. Кузнецы выковали полсотни лопат, топоров, кирок, ломов, тренировались в изготовлении двуручных пил. Ножей, ножниц, прочей мелочи, пока хватало. Так вот, почвы, как таковой, по всей поляне было не более полуметра, ниже начинался камень. Сначала мелкий щебень, глубже галька, за ней глыбы песчаника или известняка. Этими плоскими пластами бутового камня Пётр велел покрыть все крыши, не только на жилом доме, но и на бане, мастерской и дровянике. А остаток выложили у стены острога, про запас. Работа вышла нудная, тяжёлая, но, обе ямы получились огромными, четыре на четыре метра, хоть живи там.
Одну из них сразу готовили под ледник, а в ту, что под общежитием, начали стаскивать запасы. Картошка дала фантастический урожай на нетронутой земле. С одного мешка собрали семьдесят вёдер картофеля. Полсотни вёдер самой крупной отправили на семена, а остальную мелочь оставили на еду. И то сказать, мясо с рыбой изрядно надоело. Побаловались свежей картошкой в праздник урожая, взрослые самоотверженно решили оставить её для детей. Понимая, что одним мясом и рыбой сыт не будешь, командиры отправили лодку вниз по Ярве закупать продукты. Нужно проверить свой товар, как будет востребован, да поспешить до ледостава. И, обозначить своё присутствие для строгановских воевод, завести знакомства.
Поплыли Николай с Валентином, загрузив в лодку самый ходовой товар, по заверению военврача, – стеклянную посуду и немного оконного стекла, заготовки для ножей и наконечники стрел, во множестве выкованные на пробу, при получении различных стальных образцов. Командиры поставили целью научить всех мужчин и подростков работать с железом, выдувать стекло и стрелять из ружей, хоть и самодельных. Так, что для подростков ежедневная практика в кузнице или литейке была обязательной, хотя и не надолго, на час-другой. Планировали плыть, пока не расторгуют весь товар, но вернулись уже через три дня. Оказывается, всё железо – ножи и наконечники, выменяли рядом, в соседнем вогульском селении в устье Ярвы.
Причём, на обратном пути лодка едва возвышалась над поверхностью реки, столько мешков с зерном и мукой нагрузили вогулы в обмен на магаданскую сталь. Туристы, привыкшие к недорогому железу в будущем, не ожидали, что его так ценят в шестнадцатом веке. Да и оба офицера абсолютно не умели торговаться. Так, что в следующую торгово-закупочную экспедицию отплыла Елена, хотя и учительница, но, весьма практичная женщина. С ней напросился Николай, для укрепления завязавшихся контактов в среде вогул. На сей раз, торговцы прожили в вогульском селении почти неделю. Торговали не только с местными вогулами, но и с представителями двух соседних селений. Зато результаты выразились не только в мешках с мукой и зерном, и даже не связке собольих и куньих шкурок.
Николай доложил командирам, что договорился с несколькими вогульскими охотниками о взаимной помощи в случае нападения на любое из селений. Даже не столько помощи, сколько своевременного предупреждения, включая дымовые сигналы. Учитывая специфику уральских гор и лесов, любое перемещение сколь-нибудь крупных отрядов людей возможно только по речным руслам. Реки здесь мелкие, глубина по пояс, дно твёрдое, каменисто-галечное. Потому опасности для магаданцев можно ждать снизу по течению Ярвы, либо сверху. Как раз туда, вверх по течению, и просил разрешения отправиться Николай, чтобы завязать знакомства, договориться о помощи.
Учитывая его удачный опыт в устье Ярвы, командиры разрешили сыщику с Еленой отправиться вверх по реке. Продуктов там, конечно, не выменять, зато можно разжиться мехами и познакомиться с соседями. А продуктов, собственно, вполне хватит до следующего лета, если зимняя охота на горных козлов будет удачной, как обещал Павел Аркадьевич. Но, на неё рано отправляться, морозы ещё не крепкие, мясо не сохранишь. Перед отплытием уставший плавать, как индеец, с одним веслом, Николай установил на лодку распашные вёсла, со стальными уключинами и рулевое весло. Так будет удобнее и быстрее, да и соседи пусть любуются, может, решат купить подобное устройство.
Отплыли торговцы пятнадцатого октября, а через день на юге, в низовьях Ярвы, появился сигнальный столб дыма, предупреждающий об опасности. С низовьев реки в сторону магаданцев двигались вооружённые люди.
Глава 3.
Десятник отборной сотни царевича Маметкула, наместника Кучума над уральскими вогулами, недовольно обернулся. Столб дыма далеко был виден в ясную солнечную погоду.
– Предупредили, шайтановы дети, – скользнуло лёгкое сожаление. – Ничего, далеко лапотники не разбегутся. В составе полусотни были трое опытных охотников, охотников за людьми. Они легко выловят всех русских, вздумавших селиться на землях хана Кучума, потомка великого Чингисхана.
Десятник Килим придержал коня, пропуская полусотню вперёд. – Быстрей, черепахи, быстрей! – Затем потрусил вдоль извилистого берега Ярвы, обдумывая, как правильно подать Маметкулу результаты своего похода.
Килим понял, что дождался своего случая подняться из простых десятников, когда царевич отправил его в устье реки Чусовой. Шесть лет преданной службы в сотне, из них четыре года десятником, сделали своё. Царевич доверил Килиму несложное, но, важное поручение. И, в знак доверия, поставил под его командованием целую полусотню. Пусть настоящих воинов там был лишь один десяток, а остальные – сброд, крутившийся у ног царевича в ожидании подачки. За месяц командования этим сбродом десятнику удалось вбить им должное подчинение и приучить к слабой дисциплине.
Хотя, честно говоря, не было случая показать разгильдяям, что такое настоящий бой, что такое правильная дисциплина. Полусотня, как деревянный совок для сбора клюквы, прошла по вогульским селениям на Чусовой, собирая лучшее, оставляя сор на земле. А в низовьях реки, у впадения в Каму, верные слуги царевича разорили два русских селения. Без всяких потерь захватили три десятка русских рабов, включая детей. Да обстоятельно выполнили указание Маметкула – разведали подступы к строгановской крепостям, Орёл-городку и Чусовскому городку.
Беспокоить русских нападением не стали, но внимательно высмотрели укреплённый тын, а через лазутчиков сосчитали число воинов в острогах, и, даже количество пищалей. Лет пять назад, молодой Килим рискнул бы проверить оба городка на крепость. Вряд ли захватил, но, чем аллах не шутит. Рассказывали опытные десятники о таких случаях, когда с налёту брали укреплённые остроги и покрепче Орёл-городка. Но, это могло быть раньше, а не сейчас. Да и никто бы не доверил молодому Килиму целую полусотню.
Нынешний десятник за годы службы Кучуму и царевичу Маметкулу понял важность правильного выполнения приказов. Ханы ценят не смелых и удачливых воинов, а надёжных и покорных воевод. Сколько смельчаков сложили свои головы не на поле битвы, а в войлочных шатрах на задворках ханского дворца? Кто теперь их помнит? А надёжные и молчаливые бойцы, как Килим, дождались своего часа. Да, если десятник правильно выполнит волю хана, всё может быть, всё.
Килим усмехнулся, вспомнив вчерашний испуг вогульского старосты, когда ханские воины на обратном пути от русских селений заглянули к своим данникам на правом берегу Чусовой. Десятник знал, что без проверки данников, хоть хан и не упоминал об этом, его поход будет неполным. Более того, если Маметкул не получит собранную дань, любые результаты разведки пойдут коту под хвост. Здорово староста вчера испугался, да и сам Килим не дурак, догадался наудачу спросить о чужаках, поселившихся по соседству. Не знал десятник, ни о каких чужаках, даже не догадывался, да и откуда?
Но, как говорят русские, мастерство не пропьёшь. Годы службы при хане наложили свой отпечаток. Толковые воины умели использовать страх для получения информации, и не только её. Сколько напуганных крестьян присылали подарки в шатёр десятника, а какие девицы согревали походное ложе воинов хана! Если бы дикие охотники не были запуганы намёками на то, что десятник что-то знает, ничего такого он не получил бы. Вот и вчера, какая удача, так удача! Дурачок староста не только выдал чужаков, но и рассказал, что среди них есть умелые кузнецы и стеклодувы. Воины Килима проверили, так и есть, в каждом чуме нашлись стеклянные чашки, пусть из мутного, но стекла. Да и наконечники стрел у дикарей не походили на русскую работу. Староста подробно рассказал, сколько чужаков, где живут, даже подаренный ими нож выдал. Трус, такой нож сам Килим никому бы не отдал, такой стали и качества обработки десятник не видал, а ручка ножа словно прилипала к ладони, мягкая, как кожа, но, твёрдая, как дерево.
Этим доносом староста приговорил соседей-чужаков к жизни, да, именно к долгой жизни рабами в мастерских хана Маметкула. Вовремя десятник сообразил, что пара мастеров, подаренных царевичу, станут лучшей ступенькой наверх, на место сотника. Царевич по достоинству оценит талант и преданность Килима, сумевшего отыскать в навозе жемчужное зерно. Если Килим принесёт Маметкулу трофеи, подобные ножу, отобранному у старосты, место сотника будет заслуженной наградой. Ай, хорошо получилось, как в притче, рассказанной бродячим дервишем, про петуха, нашедшего в навозной куче жемчужину. Надо запомнить сравнение и упомянуть при удобном случае, когда рядом с ханом никого не будет. Пусть видит, что Килим не тупой деревенский выскочка, а преданный и сметливый человек. Только не умный, упаси аллах, назвать себя умным или дать повод для этого другим.
Десятник аж вздрогнул, испугавшись такого будущего, если его прилюдно посчитают умным. Как коротка, станет его жизнь, упаси аллах. Но, тут его внимание отвлекли неуклюжие постройки на берегу, полусотня добралась до селения чужаков. Десять всадников неспешно выбирались на высокий берег Ярвы, на чистую площадку перед острожком. За ними торопливо поднимались по склону три десятка пеших воинов с копьями. Им уже пришлось грабить два селения русских, где каждому удалось разжиться кое-какой мелочью. Никто не хотел остаться без добычи, все выбрались на небольшую поляну на берегу Ярвы, рассматривая кособокие строения. Стены из вековых лиственниц смотрелись внушительно, однако, опытный десятник заметил сразу, что его люди перемахнут защиту острога без всяких лестниц.
– Керим, проверь, что позади острога, – указал камчой Килим своему старому товарищу по десятку. Судя по неуклюжей и горбатой стене, не такие и мастера эти русские. Топор в руках точно держать не умеют. Но, раз уж добрались сюда, придётся их брать, там разберёмся, какие они мастера, огорчился десятник.
– Там нет никого, брёвна разбросаны, – быстро доложил вернувшийся Керим.
– Поставь пару лучников, чтобы не сбежали, – Килим подъехал к запертым воротам острожка и постучал рукояткой камчи в тёсаные плахи створок. – Открывай, урус, разговор есть.
– Однако, – мелькнуло в голове десятника, когда он рассмотрел ворота ближе. – Петли железные, кованные. Мастера, похоже, есть, повезло мне с добычей.
– Чего надо, – без всякого уважения раздался голос уруса, появившегося над бревенчатой стеной. – Ты кто такой наглый?
От возмущения у Килима пересохло в горле. Давно он не слыхал подобного хамства, да ещё в отношении ханского десятника. Он вдохнул воздух и выпустил его без звука, повторяя себе, "Не торопись, гнев плохой советчик. Урус специально тебя дразнит".
– Я десятник царевича Маметкула, правой руки самого хана Кучума. – По-русски Килим говорил довольно уверенно, его кормилица была русской рабой. – По какому праву ты урус выстроил свою деревню? Это земли великого хана и ты должен получить его разрешение для поселения здесь! Быстро открывай ворота и вставай на колени, моли о пощаде! Иначе лишишься жизни за самовольный захват ханских земель.
– Я тебе, ханская морда, не урус! – Расхохотался человек на стене, без всякого испуга выслушавший речь Килима. – Мы не русские, мы подданные великого восточного царства Магадана. Царь Магадана может всё ваше вшивое ханство за полгода отполировать, но нищие подданные ему не нужны. Живите себе в вонючих чумах и юртах, жрите свою конину и радуйтесь, что мы вас не трогаем. А земли здесь наши, магаданские, ибо, куда ступила нога магаданца, там его земля навеки. И никаких разрешений нам не требуется. Пошёл прочь, попрошайка.
Килим молча сидел в седле, наливаясь гневом. Он уже не думал о спокойствии, из головы совсем выскочили разумные мысли о мудрых действиях. Слушая непотребные высказывания дикаря, осмелившегося поставить себя выше десятника, а своего дикого царька выше самого Кучума, ветеран испугался. Он понял, что эту гнусную грязную скверну слышат его подчинённые. Ладно, воины его десятка, они люди надёжные. Но, с ними три десятка сброда, только и ждущих, чтобы поставить подножку тому, кто выше, ближе к ханскому трону. Чтобы занять его место, место Килима. И, если Килим не пресечёт помои, выливаемые дикарём на великого хана, до зимы он рискует не дожить. Если оскорбили великого хана, даже час отсрочки в атаке может оказаться роковым для Килима.
– Вперёд, взять их! – Десятник потянут руку к колчану, досадуя, что не натянул тетиву на лук заранее. Иного выхода, как атаковать дикарей, не было. Жаль, могут пострадать мастера, но, пусть лучше все дикари сдохнут, лишь бы не попасть в немилость хану.
Килим ещё успел заметить, как пешие воины карабкаются на стену по брёвнам, как по ступеням и подумал, что мастера могут и попасть в плен. Но, огонь, вырвавшийся из пищали, появившейся на верхнем срезе стены острога, был последним его наблюдением. Грома выстрела разорванная на мелкие куски голова неудавшегося сотника не услышала.
Не прошло и получаса, как оставшиеся в живых после оглушительной канонады ханские воины были крепко связаны. Четырёх уцелевших лошадей поймали Павел Аркадьевич и Володя, единственные сельские жители среди мужчин, на практике имевшие дело с четвероногим другом. Толик с Валентином спешили допросить пленников, пользуясь "моментом истины". А Петро бродил по месту скоротечного боя, рассматривая ранения выживших и убитых кучумцев. Из магаданцев никто не пострадал, хотя нападавшие успели выпустить десяток стрел. Но, стреляли не прицельно, навесом, магаданцы же, не страдали излишней ретивостью, не высовывались.
После того, как первыми выстрелами были выкошены ближайшие к острожку воины, а из десятка покойного Килима остались в сёдлах лишь двое, Петро громко предложил всем сдаться, обещая жизнь. Чем шокированные захватчики и воспользовались. Дополнительным аргументом послужили два метких выстрела, выбившие из седла оставшихся ветеранов, решивших скрыться. Правда, второй выстрел свалил коня, а не всадника, но это лишь усилило воздействие на подопытных, как говорят медики. Опытный командир, Петро, не упустил момента, когда можно выбегать и связывать пленников. Теперь он проверял, кто ещё выжил, восстанавливая картину боя.
– Командир, – поспешил к нему Толик, – у вогул ещё пятеро этих сидят. Да с ними душ тридцать русских пленников. Надо выручать, однако.
– Что за люди?
– Простые мужики, бабы с детьми, две русские деревеньки в устье Чусовой они порушили. Там, говорят, на пять лодок добра разного, что кучумцы награбили и дань у вогулов взяли. Люди нам нужны, до зимы они себе избы срубят, на трофеях прокормим, а?
– Строгановы что скажут? Людей обратно затребуют? Зачем нам ссориться?
– Ну, не знаю. По Русской Правде, насколько я помню, освобожденных пленников забирал победитель себе или домой отправлял. Сейчас, правда, на Руси должен действовать Судебник, его я не знаю, не читал. Погоди, мы же иностранцы, у нас свои законы. Пора приучать к этому всех соседей, что нам не указ чужие законы, поступаем по своим правилам. По нашим правилам пленники принадлежат тем, кто их освободил.
– Хорошо, – Пётр с сожалением взглянул на осеннее солнышко, уже клонившееся к закату. – Сегодня уже не успеем засветло, придётся утром затемно отплывать. Ты уточни, где пленники, где кучумцы ночуют, пусть несколько человек нарисуют расположение. Думаю, брать надо не утром, вдруг они жаворонки. Поплывём в полночь, с фонариками. Пойдём втроём – я, ты и Серёга. Он сегодня отлично отстрелялся.
– Понял, – чуть не козырнул Толик, направляясь к пленникам. Очень удачным вышло первое сражение, никто из кучумцев не успел скрыться, да и кони радовали.
Петро вздохнул и принялся сдирать с мёртвых одежду. Поручить особо некому, оба офицера заняты, женщины в обморок упадут от подобного предложения, да и завшиветь побоятся. Остальные мужики, конечно, помогут, но с их боязнью и брезгливостью, быстрее самому всё сделать. Но, ничего, вскоре к командиру вышел Володя, не страдавший комплексами. Вдвоём они за полчаса управились, оттащив голых мертвецов на берег Ярвы. Куда девать убитых, не понятно. На здешних почвах, где плодородного слоя пара дециметров, не больше, копать могилы никто не собирался. Бросать в реку, неудобно, речка мелкая, извилистая, трупы будут полгода гнить, зацепившись за корягу. На фиг такое соседство.
От посторонних глаз гору трупов укрыли лапником, вымыли руки, после чего вернулись к живым. Военврач уже успел осмотреть всех раненых, некоторых перевязал, безнадёжных положил отдельно.
– Докладываю, – присел и закурил Валентин рядом с Петром. – Пленных кучумцев тридцать два, из них пятнадцать раненых. Восемь лёгких ранений, заживут без особых проблем. Три ранения средней тяжести, перебиты кости ног или рук. Лубки я наложил, но, нужна неподвижность, могут срастись криво. Четверо безнадёжных, с проникающими полостными ранениями, оперировать не могу, да и не буду. Умирать будут тяжело, пару дней, будут орать, наркотику тратить не хочу на этих гадов. Может, прирезать?
– Посмотрим. Тяжёлых раненых пусть отнесут в мастерскую, там окон нет, снаружи запоры крепкие. Остальных куда?
– Я уже думал. – Подсказал военврач. – Давай их в дровяник запрём, только дрова вынесем. Стены бревенчатые, крыша усилена сверху бутовым камнем. Всё равно ночью дежурство назначать, тут, хоть видно и слышно будет.
– Хорошо. В полночь мы с Толиком и Серёгой вниз пойдём, на катамаране. Ты утром отправь ребят кандалы ковать, железные полосы длиной полметра, никуда от этого не денешься. А мы постараемся засветло вернуться. Да трофейные сабли заставь всех парней с утра прицепить. Хуже не будет. Вдруг, какой идиот бросится, с безоружным, полагаю, сабля поможет справиться. Если сабля не нравится, пусть надевают охотничьи ножи на пояс, и остальные тоже, включая женщин. Ну, это мы завтра поговорим. Сутки продержись, пожалуйста, Валя?
– Сделаем, не волнуйся.
Пока размещали пленников, пока ужинали, короткий осенний день закончился. Будущие диверсанты-освободители легли поспать на пару часов. Петро с Толиком заснули настоящим солдатским сном, едва голова коснулась подушки. А Сергей, впервые в жизни стрелявший в людей, убивший, как минимум двоих кучумовцев, не мог уснуть. В голову лезли всякие глупые мысли, почему-то вспомнились драки с соседскими мальчишками в детстве. Затем память начала подсовывать всякую ерунду из прошлого, отрывки из фильмов ужасов и боевиков. Так и провалялся Серёга на своей койке в безнадёжных попытках заснуть. Хорошо, хоть, тело отдохнуло от дневного напряжения.
Трое мужчин отплывали на катамаране тихо, без прощальных речей, в полной темноте. Один Павел Аркадьевич провожал освободителей. Из оружия офицеры взяли ножи, трофейные топорики и самодельные огнестрелы. У Сергея был только огнестрел, его задачей ставилась охрана катамарана на берегу и отстрел бегущих кучумцев, если не удастся всё проделать тихо. За полчаса проведённого ещё в комнате совета, все запомнили расположение чума с кучумцами и место, где держат пленников. Петро распределил роли, несколько раз заставив Сергея повторить свои действия.
Плыли в тишине, без разговоров, изредка подсвечивая путь фонариком. На десять километров ушли два с половиной часа. Когда река вынесла катамаран из леса к устью Ярвы, на открытом месте стало довольно чётко видно чумы. Жесты командира тоже можно было различить, действовали по его указаниям, молча. Оставив Сергея на берегу, с двумя зажигалками в кармане, на всякий случай, оба офицера осторожно приблизились к нужному чуму. Хорошо, у вогул не было собак, ни одна живая душа не заметила магаданцев.
Изначально договорились бить кучумцев обухами топориков, чтобы не забрызгать всё кровью. Фонарики у офицеров были самые диверсантские, налобные. Батарейки там почти сели, но на пару секунд должно хватить. Вот нажаты кнопки фонарей, бледные пятна освещают стену чума снаружи, Толик отдёргивает незакреплённую занавесь входа и Петро врывается первым. За ним проскальзывает сыщик. Раздаются глухие удары по высвеченным головам, в полном молчании. Потом оба диверсанта вздыхают, фу-у, какой перегар!
Позднее Петро и Толик хохотали, вспоминая ту ночь. Перепившихся татар можно было вытаскивать за ноги, они бы не проснулись. Однако, офицеры всё равно быстро связали полумёртвых от браги и ударов кучумцев. Затем, при свете издыхающих фонарей обыскали чум, прихватив найденное оружие и пару связок с собольими шкурками. Вроде всё, можно идти дальше. Но, перед этим оба вернулись на берег, отдали трофеи Серёге, успокоили парня.
К яме, в которой жались друг к другу замерзающие пленники, подошли через полчаса.
– Православные, вы живы? – Негромко произнёс Петро. – Татар мы побили, выходите, кто живой.
Из неглубокой ямы раздались всхлипывания, и женский голос ответил – Мы связаны, не можем выйти.
Пришлось Толику лезть в яму, заполненную нечистотами, разрезать кожаные ремни на руках и ногах пленников. На ногах мужчин уже были набиты деревянные колодки, их разбивали сами рабы, едва им разрезали путы на руках. Все были полуодеты, дрожали от холода, в грязи, сырые, это в октябре, каково? Как только все пленники выбрались из ямы, Пётр отвёл их к берегу, на котором вдали от воды стояли пять больших лодок, накрытых сверху шкурами. Тут командир быстро разобрался с трофеями, заставив пленников одеться, возможно, в свои же полушубки и онучи.
Мужчины под руководством подполковника организовали три костра, на которых трясущимися руками принялись варить каши, сразу в трёх больших котлах. Всё это время пленники жевали, запихивая в рот горсти муки, крупы или другой провизии. Надо полагать, что поднятый шум разбудил вогульское селение лучше любой тревоги. Глядя на осоловевших от тепла и непривычной сытости освобождённых рабов, Петро напомнил Толику об осторожности и старосте-предателе. Оба офицера осмотрели свои поджиги, приготовились к непростому разговору с вогулами. Ибо, как никто другой понимали их. Вполне возможно, что в дремучих умах аборигенов, запуганных Кучумом, может возникнуть мыслишка, спастись от его гнева.
Схватить чужаков, убивших кучумовских воинов, да выдать их хану. Сразу все получат милость и благодарность от хана, да и непонятных соседей уберут. Долго бродили по стойбищу вогулы, не решаясь подойти к берегу. Уже пленники сварили кашу и наелись, если не до сыта, то достаточно, чтобы сыто дремать. Солнце поднялось, осветило пять связанных кучумцев, лежащих возле чума. Толик расшевелил пятерых мужиков, сходил с ними до связанных татар, которых те притащили волоком до лодок. Сам Пётр не собирался вступать в разговоры с вогулами, пока не определится с освобождёнными русскими крестьянами.
