Текст книги "Дранг нах остен по-русски. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Зайцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 84 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]
На все эти приятные хлопоты ушли две недели, за которые поляки успели собрать войско и привести его под стены Варшавы. Небольшое войско, тысяч двадцать-тридцать сборной солянки из дружин богатых панов и мелких шляхтичей. Самым плохим оказались слухи, что в войске идёт вновь избранный король Речи Посполитой Стефан Баторий, со своей трансильванской дружиной. Запорожцы, призванные на помощь, подойти не успели. Чем и решил воспользоваться Шеттингоф, опасавшийся конницы, как бы ни были скорострельны магаданские орудия. Вспомнив совет Николая, однажды поймавшего именно шведскую конницу на подобный крючок, Шеттингоф повторил диспозицию сражения под Кируной двухлетней давности. С коррекцией на увеличенное количество войск, и, творческим подходом.
По центру шведских позиций были выставлены два десятка магаданских пушек, тесно составленных, но веером, что давало разброс картечи по фронту до полукилометра на расстоянии двести метров. Это было единственное направление шведских укреплений, никак не оборудованное защитными средствами. На правом и левом флангах, шведы добросовестно расставили рогатки и выкопали окопы. В них устроились четыре полка магаданского типа, изготовленные к стрельбе из ружей. Остальные полки алебардщиков и копейщиков засели в редутах, впереди линии окопов, готовые встать на защиту стрелков при прорыве польских войск. В том, что поляки начнут атаковать, никто не сомневался. Хорошо, хоть дали развернуть ряды шведам, да выкопать укрытия.
Так и оказалось, следующим утром, после молебна, польское войско двинулось в атаку. Полки, сформированные из шляхетского ополчения, шли вперёд ровно, так, как стояли. Конница привычно отошла на фланги, скапливаясь для решительного удара. Шеттингоф напряжённо ждал, что часть кавалерии отправится в дальний охват, в тыл шведам. Нет, самоуверенные шляхтичи посчитали такие тактические уловки излишними, при более, чем двукратном численном превосходстве своей армии. Пешие полки неспешно надвигались на окопавшуюся шведскую армию, поляки не спешили, надеясь сохранить силы для последнего рывка.
Шеттингоф неспешно прогуливался на пригорке, отсчитывая секунды до выстрелов картечью. Вот и они, долгожданные залпы пушек. Генерал остановился, рассматривая действие магаданской дальнобойной и скорострельной артиллерии. Частые и уверенные выстрелы пушек выкосили весь центр наступающей армии поляков. Правый и левый фланги польской армии, пройдя немного вперёд, начали останавливаться, растерянно глядя на исчезнувший центр. Полоса атакующих войск шириной до двухсот метров по фронту в центре польской линии атаки исчезла. Десяток пушечных залпов смахнул с поля боя добрые две тысячи жолнежей, атаковавших в самом центре польской армии. Многие из них остались живы и теперь звали на помощь, понимаясь и падая, поднимаясь и падая, стонали, кричали, проклинали. Поляки, глядя на погибших за пару минут сотни товарищей, начали терять самообладание.
Командиры хоругвей криками выправили положение, продолжив наступление на остальные позиции. Против батареи шведских пушек так никто не появился. Шеттингоф вперился взглядом на позиции конницы, которая не трогалась с места. Всадники нервно кружили на конях, но не трогались с места, глядя на своего командира. Пушкари вновь открыли огонь, развернув орудия вправо и влево, выкашивали картечью всё новые ряды наступающей пехоты. Разрыв в атакующих порядках становился всё шире, достигая третьей части общей ширины фронта. В это время в бой вступили ружья, наступление замедлилось по всему фронту, россыпная стрельба из ружей совершенно не страшно, незаметно, выкашивала пехоту не хуже картечи.
Минут через пять до польских командиров дошло, что они рискуют потерять всё пешее войско, так и схватившись со шведами в рукопашном сражении. Обойти по флангу конница уже не успевала, об отступлении храбрые поляки даже не подумали, выбрав единственный мужественный вариант – атаку на пушечную батарею. Несмотря на то, что польские командиры видели невиданную скорострельность шведских пушек, совместить увиденное с заложенным в памяти не получилось. Велика инерция мышления, особенно у военных. Из личного опыта польские полководцы знали, что конная атака достигнет любого артиллерийского отряда не более, чем за пару выстрелов. Воеводы рискнули потерять сотню всадников, но, добиться полного разгрома шведов. Иначе польская пехота бесславно погибнет, не добравшись до врага.
Конная лава из пяти тысяч всадников ринулась в узкий проход в центре шведских позиций, невольно вытягиваясь в колонну, чтобы не поранить коней на рогатках. Шведские пушкари быстро развернули орудия и открыли беглый огонь картечью, выкашивавшей польских гусар целыми эскадронами. Однако, количество атакующих постепенно переходило в качество, с каждым залпом выжившие всадники надвигались всё ближе к шведским орудиям. Даже поддержка с флангов ружейным огнём не дала нужного результата. Казалось, ещё минута-другая, и польские всадники ворвутся на шведскую батарею. Это почувствовали сами поляки, завыли, закричали, предчувствуя перелом в сражении.
Именно тогда, неожиданно для поляков, открылись заложенные хворостом стенки ближайших к центру поля боя шведских редутов. В появившиеся бреши сразу ударили картечью шведские орудия во фланг наступающей коннице. Всего по пять орудий справа и пять слева, но, магаданских, то есть, скорострельных и дальнобойных. Эти картечные залпы отсекли атакующую колонну от подходящих подкреплений, непрерывность конной атаки разрушилась. Падающие на землю от картечи передовые польские отряды неожиданно увидели, что за ними никто не идёт. Никто не атакует вместе с ними шведскую артиллерию, а оставшиеся в живых польские кавалеристы спешат укрыться за спинами пехоты.
В своём стремлении уйти с линии орудийного огня польская кавалерия растоптала своих же наступающих пехотинцев. Началась паника, перешедшая в повальное отступление. Только тогда выпустил из тыла Шеттингоф немногочисленную шведскую кавалерию, заняться любимым делом – преследовать отступающего врага. Шведская пехота занялась сбором трофеев, любимым занятием каждого наёмника, и, впервые за последний год, сбором огромного количества пленных. К вечеру, когда вернулась шведская кавалерия, шведы собрали более десяти тысяч пленных поляков. Все они подлежали отправке в метрополию, для этого Шеттингоф срочно формировал конвойные отряды.
Едва убедившись в отправке всех пленников вниз по Висле, Шеттингоф скорым маршем поспешил на Краков, предоставив полякам самим хоронить своих заступников. Под шведским присмотром, естественно, возникновения чумы в шестнадцатом веке боялись все, а Николай не постеснялся вбить в головы офицеров, что заразные болезни часто вызываются не захороненными трупами. Точно так же магаданский посол прививал своим союзникам зачатки гигиены, особенно офицерам и младшим командирам, благодаря чему не боевые потери армии Шеттингофа пока оставались минимальными, особенно, среди солдат магаданского строя. Это весьма наглядный пример заставил задуматься многих шведских офицеров.
Ещё неделя пути до Кракова для шведов стала прогулкой, после оглушительного разгрома польского ополчения под Варшавой мэры городков открывали ворота, встречая шведов с городскими ключами. Армия Шеттингофа откровенно отдыхала, подкрадываясь к будущей жертве, подобно охотящейся львице, безразлично глядя в сторону, чтобы в самый неожиданный момент прыгнуть и сломать шею антилопе. Краков, напуганный судьбой Варшавы, тем не менее, собирался обороняться, надеясь на высокие стены внешне неприступной крепости. Шведы, с учётом полученного под Варшавой опыта, не спешили, словно получали удовольствие от своих действий.
Они за пару дней проломили стены крепости в самых удобных для штурма местах, после чего приступили к захвату крепости, расстреливая немногочисленных её защитников с расстояния в сотню метров. Массированные вылазки и атаки осаждённого гарнизона шведы пресекли с двух раз щедрыми залпами картечи из скорострельных пушек. После падения Кракова назначенный Шеттингофом комендант немедленно организовал восстановление разрушенных оборонительных сооружений. Тем временем, трофейные команды организованно грабили город, вывозя не только ценности для шведской короны, но и пленных ювелиров, алхимиков, книгопечатников и прочих грамотеев, для лучшего друга Швеции – Николая Кожина. Авторитет магаданцев и одобрение союза с ними рос с каждым выигранным сражением.
В Кракове шведы задержались на месяц, город оказался гораздо богаче Варшавы, тут их застал обоз из Мурманска с боеприпасами, да два полка присланного из метрополии подкрепления. Шеттингоф оставил в Кракове шведский гарнизон и двинулся на восток, предстояло захватить и ограбить Львов. Отступивший в Гродно, после варшавского поражения, Баторий спешно стягивал все резервы и набранное ополчение к будущему белорусскому городу. Западная часть Речи Посполитой, населённая в основном, поляками, осталась брошенной без защиты. Этим и спешил воспользоваться шведский генерал, направляя свою армию на Львов. Этот город предстояло ограбить, подобно Кракову и Варшаве, вывезти трофеи и пленников, пока никто не мешает шведам хозяйничать на беззащитной Польше.
Как Шеттингоф, так и Головлёв понимали, что война с Баторием будет трудной, длительной кампанией, на взаимное истощение противников. Головлёв знал из рассказов Павла Аркадьевича, что через три-четыре года Баторий нанесёт ряд серьёзных поражений русской армии в Ливонской войне. Он вернёт Речи Посполитой все захваченные земли, и, только стойкая оборона русскими войсками Пскова, в осаде которого поляки понесут серьёзные потери, склонит Батория к заключению мира с Русью. Именно с осады Пскова, кстати, в русских хрониках появится имя Ермака, будущего покорителя Сибири. В прошлой истории поляки и русские воевали между собой на истощение более пяти лет. Сейчас весь план по высадке шведского корпуса в Речи Посполитой, и его вооружение, магаданцы строили на взаимном истреблении друг друга шведами и поляками, злейшими врагами Руси в ближайшие двести лет.
Потому известия о спасении Батория в варшавской битве, его отступлении в Гродно, которое он сделал своей столицей, магаданцы перенесли стоически. Не стоило ждать от жизни подарков, пусть Баторий объединяет поляков и литвинов, пусть воюет со шведами. К этому и готовились магаданцы, когда просчитывали возможные варианты своего союза со шведами. Да, придётся больше продать оружия шведам, так ведь, продать, а не подарить. После ограбления Варшавы, Кракова, Львова, богатейших польских городов, шведы полностью восстановили конфискованную магаданцами королевскую казну. Более того, король Юхан в состоянии платить польскими деньгами за магаданское оружие. Так пусть шведы на польские деньги воюют против поляков, чем не европейские методы ведения войн? Подумав о сложившейся ситуации, Петро удивился, насколько английской оказалась выстроенная магаданцами ситуация.
Глава 13.
Грудь горела, охваченная тисками боли, содранная и обожженная кожа жгла всё тело выше пояса. Влад пошевелился, тут же охнув от боли в вывихнутых плечевых суставах. Хотя палач и вправил плечи, когда снимал с дыбы, но боль лишала руки всякой силы. Быстров поёрзал на куче прогнившей соломы, устаиваясь удобнее. Глаза бесполезно пытались что-либо рассмотреть в кромешной мгле одиночной камеры в пыточных подвалах Кремля.
– Дёрнул меня чёрт связаться с этими Романовыми, – очередной раз всплыла мысль в голове ветеринара. – Четыре года шаг за шагом, аккуратно, выстраивал практику в Москве. Создал себе имя, клиентуру, заработал неплохие деньги, выстроил дом неподалёку от Кремля, уговорил Жанну венчаться, живи, не хочу! Нет, жадность обуяла дурака, связался с романовской сукой, чувствовал, что там не всё правильно. Анамнез подозрительный, Романовы глаза отводят, о цене за лечение не торгуются. Это Романовы не торгуются! Да вся Москва знает, что Романовы за полушку удавят любого, а за рубль сами удавятся.
Ветеринар застонал, случайно повернув руку, затем постарался успокоиться, занявшись самовнушением. Иного лекарства в его положении не найти, а обожженная палачом грудь требовала лечения, хотя бы такого. Иначе быстрое воспаление, неминуемый сепсис и отсутствие шансов на выживание. Выжить Владу Быстрову хотелось, как никогда раньше. Хотя бы для того, чтобы поквитаться с провокаторами Романовыми и теми, кто их подкупил на провокацию. В том, что заказчиков его ареста были англичане, Влад не сомневался. О частых посещениях англичанами романовского подворья знали многие москвичи, эта боярская семья единственная водила дружбу с английскими немцами. В силу своей жадности Романовы искали прибыль везде, в торговле, политике, царских милостях.
Теперь, в темноте подвала, Быстров удивительно ясно вспомнил невольные оговорки англичан при встречах, они не знали, что магаданец владеет английским языком. Потому позволяли при варваре выражать своё мнение без боязни. Вспомнились странные люди на романовском подворье, помогавшие в лечении борзой суки, с абсолютно безразличным взглядом, так не похожим на лица настоящих псарей. Труп умершей собаки встал перед глазами, как на страницах учебника, с классическими признаками отравления.
– Дурак, я, дурак! – Вырвался шёпот из уст магаданского ветеринара, брошенного в поруб по обвинению в колдовстве. Боярин Никита Романов попросил защиты у самого царя Иоанна против немца-колдуна, отравившего его любимую борзую суку. Что может быть хуже на Руси, особенно для иностранца, арестованного по царскому приказу?
Валентин с удовольствием прошёлся по выстроенной фактории, напоминавшую москвичам своими размерами и высокими стенами скорее острог, нежели торговое представительство. За три месяца, при хорошей оплате две бригады плотников создали настоящий шедевр деревянного зодчества, хоть в Кижи не увози сразу. Двор был заключён в строгую прямоугольную коробку стен, с выступавшими по всем правилам артиллерийского искусства, угловыми башнями. Туда уже устанавливали пушки, по четыре в каждую башню. С такой защитой можно выдержать штурм всего московского гарнизона, нечаянно пришла глупая мысль в голову.
Внутри острога, кроме нескольких складов, конюшни, казармы на сотню стражников, поместился красивейший терем, в три этажа. Как в сказке, с переходами и разновеликими башенками, с окнами на все стороны света, из которых Москва видна, как на ладони, особенно Замоскворечье. Крыши хозяйственных строений и самого терема, как и навесы над стеной, магаданцы крыли кровельным железом, новинкой для москвичей. Пока железо было серебристо-блестящее, в городе поползли слухи, что немцы магаданские кроют свои дома серебром. Особо глупые тати тут же решили проверить, испортили два листа на стене острога, да все в поруб разбойного приказа угодили.
Валентин планировал раскрасить терем и его крышу в разные цвета, прикидывая композицию и цветовую гамму. Хотел по привычке обратиться к Жанне, как специалисту, но, вспомнил их последнюю встречу. Тогда, три месяца назад, он, едва прибыв в Москву, как последний идиот, с мороза, с дороги, бросился в гости к Жанне, не сомневаясь, что она ждала его и будет рада снова жить вместе. И, получил обухом по лбу, одной фразой, – Я обвенчалась с Владиславом, мы теперь венчанные муж и жена. С тобой у нас ничего не будет.
Такая встреча вышла у бывших супругов, словно и не было двенадцати лет совместной жизни, выросшего сына. Алексей, ставший царским лекарем, конечно, не изменил своего отношения к бывшему зятю, с радостью принял Валентина. Помогал выбрать место на берегу Москвы-реки, нашёл отличных мастеров для постройки фактории. Да и Наташа, его жена, отнеслась к Седову с участием, с удовольствием слушала рассказы об уральских и европейских подвигах магаданцев. О сложившихся семьях, народившихся детях, выстроенных в Форт-Россе коттеджах, промышленности и растущей торговле. О подробностях захвата Швеции, выстроенном за полярным кругом Мурманске. Обо всём, что мог рассказать старый родственник и друг.
Сами Кочневы пересказывали свои мытарства, сложный характер Иоанна Васильевича, делились анамнезом царственного пациента. Потом, как коллеги, уточняли с Валентином правильность лечения, вспоминая, что ходили слухи об отравлении царя. Обсуждали выбранную методику лечения, какую профилактику остеохондроза принять за основу, не рискнуть ли иглоукалыванием? Много обсудили Кочневы с Валентином, житейских и профессиональных вопросов. В их доме, более скромном, чем у Быстровых, Валентин остался желанным гостем, чем иногда пользовался по выходным. Он научил Кочневых пользоваться рацией, теперь Наташа в свободное время с удовольствием сплетничала с девушками в Мурманске и Форт-Россе. Только с Быстровыми Валентин после первого раза так и не встречался.
– Валя, Валентин, – этот голос Седов узнает даже в пьяном виде, звала Жанна. Он взглянул на неё, женщина бежала, явно взволнована, что-то случилось. Военврач сжал все эмоции в кулак и пригласил бывшую любимую женщину в терем.
– Влада арестовали, у нас был обыск, его обвиняют в колдовстве. – Выпалила Жанна, едва осталась с бывшим мужем наедине. В её глазах не было ни тени сомнения, что Валя поможет ей, её беде, кем бы ни был Влад.
Военврач, молча, выслушал сбивчивый рассказ Жанны, задал несколько уточняющих вопросов и начал собираться. Быстро оделся в парадный костюм, велел слугам погрузить в бричку два сундука с подарками. Потом остановился, глядя в глаза Жанны, – Ты оставайся здесь, никуда не выходи под любым предлогом. Своей охране я прикажу тебя не выпускать, если попытаешься бежать, они тебя запрут в доме.
– Почему, Валя, мне надо домой, прибраться. Я ещё хотела к самому царю сходить, может, удастся добиться свидания, хотя бы. – Женщина явно не понимала ничего в случившемся.
– Жанна, они все твои картины изъяли?
– Как ты догадался?
– Эти картины будут обвинением тебя в колдовстве, хочешь рядом с Владом на дыбе висеть? Одного колдуна ещё можно попытаться спасти, двух колдунов я не смогу вытащить из поруба. На эту территорию вход русским властям запрещён, здесь ты в безопасности. Никуда не выходи.
Первым делом Валентин радировал о случившемся в Форт-Росс, сообщив свой план вызволения Влада из поруба. Одновременно предложил Павлу Аркадьевичу до решения вопроса об освобождении Быстрова, не продавать Урусову очередную партию ружей, и, полностью отказать в покупке пушек. О том, что Урусов прибыл купить десять тысяч ружей с боеприпасами, и просит продать сразу сто пушек, из Форт-Росса сообщили вчера вечером. Причину отказа Павел Аркадьевич обещал озвучить дьяку честно – арест магаданца Быстрова по ложному обвинению в колдовстве. Пусть Урусов срочно отправляет в Москву гонца, если не хочет вернуться с пустыми руками. Полторы тысячи километров гонец одвуконь пройдёт за две недели, если не быстрее. Коли не удастся к тому времени вызволить Влада, появится дополнительный рычаг влияния на царя.
После переговоров по радио, Седов заехал к Кочневым, рассказал о случившемся и попросил Алексея помочь в срочной встрече с царём. Алексей задумался, до этого, за три с половиной года, он ни разу не обращался к Иоанну с просьбой. Нарушать сложившуюся традицию не хотелось. С другой стороны, понятно, если магаданцы не станут помогать друг другу, в любых ситуациях, русские бояре их схарчат и не поперхнутся. Если не при жизни Иоанна, то после его смерти точно. Тогда даже магаданское представительство не спасёт, посреди Москвы от русских не отбиться. Нужно показать московскому обществу, что магаданцы неприкасаемы, иначе всем станет плохо, из Руси придётся уезжать. Не столько жалко расставаться с московским обществом, сколько обидно за неудавшуюся попытку изменить историю Руси в лучшую сторону. Сам Алексей уже планировал продержать Иоанна живым до начала семнадцатого века, как минимум. Да и картошка великолепно приживалась, как на Урале, так и в Подмосковье, была надежда с её помощью снизить накал страстей в голодные годы начала семнадцатого века.
Да, надо идти, одёрнул себя Алексей, направляясь к Кремлю, где сейчас находился царь. Лекаря без препятствий пропустили в царские палаты, где Алексей доложился и попросил государя принять его. Удивлённый дьяк передал просьбу по инстанции, и, не прошло и часа, как Кочнев зашёл в Грановитую палату, где разговаривали Иоанн с Борисом Годуновым, непременным наперсников государя. Оба, молча, глядели на лекаря, решившего прийти незваным.
– Государь, – поклонился Алексей, – долгих лет тебе и здоровья крепкого. Дозволь с просьбой обратиться.
– Говори, – с интересом взглянул Иоанн на лекаря.
– Мой земляк и товарищ Валентин Седов просит принять его сегодня, по важному вопросу. Прошу не отказать ему.
– По важному, говоришь, – царь и его советник переглянулись, – передай, после обеда пускай подходит, приму.
Полчаса шла аудиенция у государя, в присутствии Годунова и Скуратова, того самого, знаменитого Малюты, ныне тестя боярина Бориса, который не знает, что заключённый со Швецией мир спас Скуратова от гибели при осаде одной из крепостей шведских. И не узнает никогда. Если магаданцы выполнят задуманное, Швеция с Русью лет сто воевать не будет, а потом просто не сможет. Валентин неторопливо рассказывал царю, почему обвинение Влада в колдовстве ложное, ссылаясь на то, что магаданцы православные христиане, на то, что в Магадане никто не колдует. Он приводил примеры гибели животных и людей после лечения, что происходит нередко, но, никто не объявляет лекарей в колдовстве. Военврач не останавливался, повторяя свои аргументы по нескольку раз, находя всё новые и новые доказательства невиновности Быстрова. Пока его не прервал вопрос Скуратова.
– Картины, изъятые у Быстрова, как объяснишь? Там парсуна царя и многих бояр найдена, улицы московские намалёваны, кто и какой колдовской умысел задумал противу государя и Москвы?
– Картины эти не Влад Быстров рисовал, а его жена Жанна, она живописец, в нашем царстве учит детей рисованию. – Рискнул рассказать всю правду Валентин, иначе магаданцы запутаются во лжи, которой достаточно и без того. – Жанна ещё в Магадане прослышала о великом русском царе Иоанне, потому и взяла с собой в путешествие краски и кисти, в надежде нарисовать лик великого правителя. Что наши внуки и правнуки могли увидеть, каким был первый русский царь, завоеватель Казани и Астрахани, победитель турок при Молодях. О тебе, государь, знает каждый магаданец, начиная с отроков. Остальное Жанна рисовала, чтобы видели православные в далёком Магадане, как живёт земля русская, наша дальняя родина. Как Москва хорошеет с каждым годом, какой народ православный по улицам столицы ходит.
– Ишь, ты, как повернул, – не выдержал Годунов. – А, ну, как на царскую парсуну, кто иной порчу наведёт?
– Побойтесь бога, – перекрестился Валентин, привычно поворачиваясь к образам, – истинно говорю вам, нет никакого колдовства. Спросите у патриарха, сам Христос отрицал колдовство. Есть чудо божье, есть намоленные иконы и святые мощи. Коли парсуна государева будет на виду у народа, так все лишь здоровья царю пожелают, отчего государю лишь лучше будет. Подумайте сами, когда нехристи наши церкви грабят, иконы жгут, неужели от этого православная вера смущается?
– С другой стороны, никто в церквях и в домах на иконы православные не плюёт и не колдует. Коли лик государев повесить на общее обозрение, в церкви, какой, или в Кремле, у какого татя хватит смелости плохого пожелать прилюдно государю и его парсуну испортить? – Продолжал агитацию военврач, стараясь заговорить "пациентов". – У нас, в Магадане, лики царя в каждом присутственном месте висят, в казармах, на кораблях морских, во всех приказах. И, государь наш Владимир Владимирович, только славу от этого и крепкое здоровье имеет. Потому, как народ магаданский своего царя любит и уважает, не за лик красивый, а за деяния государственные. За ум и смелость, за нестяжательство и любовь к народу.
– В землях латинских, как вы знаете, картины давно рисуют, ничего не боятся. Более того, знатные рыцари и дворяне, короли, сами нанимают живописцев, чтобы свою парсуну потомкам оставить. Коли латиняне не боятся тех картин, почто нам, православным того опасаться. Нечто наша вера слабее, чем латинская?
– Милости прошу, государь, освободи Влада Быстрова и не наказывай Жанну Быстрову. Коли немилы они тебе, сразу увезём их в свои пределы, и, на Русь пускать запретим. У нас с русскими людьми общие предки, мы вышли из Руси, и, никогда плохого чего магаданцы Руси не пожелают и не сделают. Да, у нас разные обычаи, но, за это нельзя наказывать. Союз Руси и магаданцев выгоден нам обоим, не ломай его, государь.
– Иди, – отвернулся от Валентина Иоанн.
На ватных ногах спускался военврач из царских палат, не зная, как понимать ответ Ивана Грозного. Машинально вернулся в факторию, успокоил Жанну, отвёл ей комнату для ночлега, распорядился усилить охрану на ночь. Долго не мог уснуть, пока не забылся в коротких отрывочных снах, просыпаясь, каждые полчаса. Утром ждал вызова в Кремль, так ничего и не высидел. Лишь после обеда Валентин решительно стряхнул с себя оцепенение, решил искать другие пути освобождения Влада. Вспомнил, как поступали в Чечне, и, решил пойти всеми возможными способами.
Вызвал одного из самых надёжных дружинников, крещёного вогула Никодима. Парня молодого, но ушлого и коммуникабельного. Объяснил ситуацию, которую и так знала к утру вся Москва. О том, что магаданского немца-коновала посадили за колдовство, судачили даже на папертях. Так вот, военврач выдал Никодиму московскими серебряными деньгами огромную сумму в десять рублей, и отправил к дому царского плача. Предварительно договорились, что Никодим переоденется по-здешнему, и к палачу подойдёт незаметно. Задачей дружинника было максимальное облегчение возможных пыток для Влада, если тому придётся долго ждать освобождения, пусть останется живым и здоровым. С собой у дружинника была мазь от ожогов и порошки аспирина, наверняка необходимые арестанту. Ещё целый тюк тёплой одежды, с зашитыми записками оптимистического характера, чтобы Влад не падал духом.
Ещё Валентин принялся из подручных средств мастерить направленный микрофон. Усилители на лампах у него были, как запасные части для рации, а присоединить к усилителю направленный микрофон, даже у военврача толка хватило. После этого, уже вечером, Седов инструктировал трёх надёжных дружинников, как пользоваться направленным микрофоном, и где это делать. Убедившись, что парни всё поняли, он отправил их на телеге, опять же переодетых простыми торговцами, в сторону Московской торговой кампании. Были огромные подозрения, что оттуда ноги растут у ареста Влада. Тот факт, что дружинники не знают английского, ничему не мешал. Своим осведомителям и агентам англичане команды отдают на русском языке. Телега, на которой отправились слушать англичан, была нагружена высокой копной сена, с которой микрофон прослушает через ограду все помещения английского представительства.
Сам Валентин поутру планировал нанести визит боярину Никите Романову, тому самому, что оболгал Влада. Провести разведопрос, этому термину научили Анатолий с Николаем, выяснить подробности, расширить круг лиц, подозреваемых в связях с англичанами. Может, что и выйдет. Намекнуть Романову на взятку, если откажется от обвинений в колдовстве, кто знает, жадность человеческая бездонна, может, согласится?
Так, в хлопотах вокруг освобождения Влада, прошли пять дней. Палач исправно брал деньги, тёплые вещи, обещал милостиво относиться к узнику, но, делал ли это? Никакой возможности проверить, жив ли Быстров, и как себя чувствует, не было. Несмотря на это, Никодим продолжал навещать палача, приносил тому подарки и угощение. От подарков палач не отказывался, но, ни единой весточки из поруба не принёс. Ещё меньше информации приходило из царских палат. Алексею Иоанн ни о чём не говорил, дьяки тоже ничего не знали, скорее, делали вид, что ничего не знают. Валентина в Кремль не вызывали, никаких вестей не присылали. Дважды военврач пытался пробиться на приём к царю, уже официально, но, не был принят, ни разу.
Никита Романов, которого каждый день навещал магаданец, крутился, как уж на сковородке. Ничего не отрицал, с жалостью в голосе рассказывал, как умерла его любимая сука, отравленная злым колдуном Владом Быстровым. Намёки и прямые предложения магаданца насчёт заплатить и компенсировать с лихвой дорогую утрату, ежели боярин заберёт своё обвинение, Романов игнорировал, словно был глухим на оба уха. Один раз Никита задумался, после предложения магаданца ему заплатить немедленно десять тысяч золотых червонцев. С этой монетой русские уже были знакомы и весьма ценили её. Так вот, Романов едва не согласился на это предложение, так, по крайней мере, показалось Валентину. Тогда он добавил, – Если ты, боярин, согласишься, все десять тысяч могу через полчаса к тебе в усадьбу привезти.
Но, Романов уже взял себя в руки и не реагировал на речи военврача. Зато тем же вечером, следившие за Московской торговой кампанией дружинники, подслушали его разговор с одним из англичан. Романов настаивал на увеличении его гонорара на сто фунтов, которые англичанин обещал привезти через полгода, не раньше. Романов ушёл, явно довольный. Однако, узнать, о чём речь, не получилось. За что англичане платят боярину, было непонятно. Всё же, дело сдвинулось с мёртвой точки. Да так сдвинулось, что стрелять пришлось.
Той же ночью, две сотни неизвестных, вооружённых пищалями и саблями, бандитов, напали на магаданский острог. Почти в центре Москвы, в спокойное мирное время, при внешне хороших дружественных отношениях магаданцев с царём. Само нападение часовые прозевали, потеряв убитыми шесть дружинников, которые успели поднять тревогу. Дальше пошло веселее, из ружей и револьверов дружинники и командиры за считанные секунды расстреляли всех забравшихся вовнутрь крепости бандитов. Затем отличились пушкари, исправно выстрелившие вдоль стен, согласно инструкции по охране острога, картечью. После этого вопрос с нападающими отпал, осталось собрать раненых и трупы. Днём дьяки Разбойного приказа опознали в некоторых убитых холопов Никиты Романова, в чём тот охотно признался и пожаловался, что те холопы два дня, как сбежали, о чём Никита хотел сообщить в разбойный приказ. Накануне собирался, да занемог, не успел.
