Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 2"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 18

Сергей не заходил в палатку бригады уже несколько дней. Белоглазов Ещё до развода решил пойти к нему и передать часть продуктов, принесённых техноруком. Парня в палатке не оказалось.

Он продолжал потихоньку подменять бойлериста, чтобы как-то сохранить за собой право заходить в котельную и греться.

Бойлерная была маленькая. За котлами у стены лежала старая дверь, кем-то предусмотрительно занесённая, и, пока не работала прачечная (шн), там можно было подремать.

У стены стоял столик. Сергей сидел за ним и спал. Рядом белел листок бумаги и валялся карандаш. Он, видимо, обдумывал письмо и от слабости уснул. Во сне он чему-то радостно улыбался. Но смотреть на него было тяжело: восковая кожа просвечивала. Это было лицо старика-ребёнка.

Анатолий стоял и смотрел на паренька, боясь Его-разбудить. Он осторожно опустил в карман Его бушлата пакет и заглянул в чернеющие строчки на листке.

«Мама. Мамочка, родная ты моя!

Как ты там, жива ли? Как тебе описать мою жизнь, не знаю. Живу я хорошо, и даже надо считать, очень хорошо. Потому что я тоже живой, но только худенький-худенький…»

На этом письмо обрывалось. Воспоминания всколыхнулись в душе Анатолия. Он долго стоял и вытирал глаза…

Ушел он с тяжёлым сердцем.

Разбирая инструмент, Гурунидзе обнаружил на дне вагонетки под железным листом две буханки хлеба.

Эта забота согрела и наполнила сердце надеждой. Значит, не всё Ещё потеряно, не все верят обвинениям.

– Есть… Есть… – звучало в душе, и Анатолий колотил кувалдой повторяя при каждом ударе – Есть.

Вечером при обыске на проходной у Гурунидзе нашли хлеб.

Грузин разгорячился.

– Зачэм бэрешь, я нэ украл. Бэри всё – бушлат, шапку, сэрдцэ, жизн. На, бэри! Всё бэри, – Он Ещё что-то шумел, возмущался, но Его быстренько увели на вахту. А утром вместе с Налимовым увезли куда-то.

Теперь почти не гасили свет в столовой. За полночь возвращались из забоя одиночки. А в шесть снова подъём. Многие бригады распались. Кому интересно отрабатывать за других.

Поздно ночью приходили в забой подводы с дровами, и зловещие фигуры с факелами бродили по разрезу, по отвалам…

Бригада Кротова постоянно задерживалась на работе, всё же не хотелось сдаваться. Сергей не заходил.

Была суббота. Руководство лагпункта объявило воскресенье выходным днём. Бригада закрывала декаду и решила работать до победы.

В этот день вели зачистку и сдавали объёмы песков. Приисковый геолог брал пробы и проверял недовскрытую рубашку торфов. Технорук стоял с бригадиром в стороне и, как всегда, сердито и громко что-то говорил. Они вместе подошли к бригаде.

Кротов подозвал Русинова и Белоглазова. Продолжая отчитывать бригадира, Попов неожиданно повернулся к старику.

– Вы плохо выглядите. Я могу временно перевести вас в бригаду хозобслуги, там всегда можно, выкроить лишнюю пайку. – И он показал глазами на сиротливые холмики у склона сопки.

Старик посмотрел на него удивлённо.

– Нет, гражданин технорук. Это удел червей. Благодарю, – ответил он не задумываясь.

– А вы? – глянул технорук на Белоглазова.

– Спасибо, но я останусь с бригадой.

– Напрасно, – нахмурился Попов.

Большинство забойщиков уже ушло в лагпункт, по дороге проскрипели полозья подвод. Значит, было уже около трёх ночи, а бригада всё Ещё не закончила своего участка. Наконец пошли и кротовцы. Конвоя не была, да и кто мог сейчас убежать и куда? Патрулировались только дороги и общая линия запретной зоны.

Шли тихо, устало, кутаясь в бушлат. Впереди Русинов. Внешне он резко изменился. Борода торчала неровными клочьями, он сильно постарел.

Кротов похудел, почернел, но от этого как будто стал Ещё крепче. Он был подчёркнуто аккуратен и не терял бодрости. В забое теперь он работал больше других. А вечерами постоянно куда-то уходил, с кем-то встречался, заглядывал в другие палатки и казался неутомимым человеком.

Позади заскрипела подвода.

– Э-эя! Олени! Дорогу! – закричал передний возчик.

Все сошли в снег, пропуская сани. Задняя лошадь оступилась, рванулась, Едва не опрокинув воз. Брезент сполз, и Анатолий увидел знакомое лицо с мягкими, закрывающими лоб волосами.

– Сергей! – закричал Анатолий и закрыл лицо рукавицей. Старик вздрогнул, снял шапку. Возчик поправил брезент и выругался…

– Вот и Сережа в архив… – хотел выразить сочувствие Белоглазов, но проговорил равнодушно и удивился сам. Ничего уже не вызывало грусти.

Мысли Белоглазова расплывались.

Им всё больше и больше овладевала душевная пустота. Если бы он услышал свою фамилию в приказе, то, пожалуй, не был бы ни потрясён, ни удивлён.

Всё шло своим чередом. Подъём, развод, забой, столовая и снова палатка…

Иногда забегал технорук Попов, так же ругался и оставлял что-нибудь из продуктов. Это, по существу, и поддерживало бригаду. Вылезть на горняцкий паёк не хватало силы. Порой находили кое-что в забое, но теперь там Ежедневно до прихода бригады производился осмотр, и доказательства трогательного участия неизвестных/ всё реже доходили до адресатов.

Снова на поверке присутствовал капитан. Опять объявляли приказы с решением тройки. Так же, как и все, старик прятал теперь лицо в отвороты бушлата.

Белоглазов сдвинул с глаз шапку и стал смотреть на начальника. Тот выкрикивал фамилии, странно оттопыривая губу.

– …По горному управлению осуждены… – хрипел Его голос, и как сквозь гул ветра Толя уловил фамилию грузина Гурунидзе…

В душе пробудилось что-то горькое и сразу же померкло.

На сердце был холод.

…Лагерные работы закончились рано, и заключённые разошлись по палаткам. Каждый экономил силы и сразу ложился. В палатке было тихо. Старик сидел, уронив голову на руки, и невидящими глазами смотрел в заиндевевшую стенку палатки. Последнее время он постоянно сидел так. Кротов у стола перешивал пуговицы к бушлату. Анатолий лежал и глядел в потолок, считая количество радужных колечек, всплывающих перед глазами.

За стенкой проскрипели быстрые шаги, и в палатку вошел технорук. Он был спокоен и не кричал. Бросив на крайнюю постель свёрток, прошёл к столу. Белоглазов посмотрел на него удивлённо. Попов значительно подмигнул, потом сделал страшное лицо и расхохотался.

– Ты вот что, парень, иди-ка лучше закури. – Он вынул пачку махорки, газету и оторвал уголок. – Собака лает, значит, хозяин спит. Не той моськи бойся, что у двора гавкает…

Не закончив, свернул козью ножку. До сих пор никто не видел, чтобы он курил. Да он и не стал разжигать, а только сунул Её в зубы, надел шапку.

– Это вам для раскура. Ну, вы тут не особенно. Пройдёт зима, настанет лето, – Он бросил на стол газету и ушёл.

Кротов развернул газету и прочитал.

– «Нагаево. Газета «Советская Колыма». Осъмакову, Ромашову, Ягнёнкову.

Копия Далъстрой Павлову».

– Осьмакову?.. – Анатолий вскочил и подбежал к столу. Поднялись и остальные. Старик встал и замер, только глаза Его вспыхнули и засветились.

Белоглазов наклонился и взглянул на число. Это был номер за семнадцатое Января. На первом листе крупным курсивом был напечатан текст телеграммы.

– «…Получил длинную телеграмму Осъмакова, Ромашова и Ягнёнкова с жалобой на порядки в Дальстрое и недостатки в работе Павлова.

Телеграмма не учитывает трудностей в работе Дальстроя, специфических условий работы Павлова. Телеграмму считаю демагогической и необоснованной. Газета должна помогать Павлову, а не ставить палки в колеса.

Сталин».

Кротов замолчал.

Голос старика заставил вздрогнуть всех. Так он был незнаком и необычен.

– Прочитайте Ещё раз.

Кротов протянул газету.

– Прочитайте сами.

– Ах да… – как бы очнулся тот. – Нет, нет, достаточно. Только взгляните, остался ли редактором Осьмаков.

Кротов посмотрел последнюю страницу.

– Да, редактор уже другой, – тихо проговорил он.

– Встать! – скомандовал старик.

Поднялись все.

Анатолию казалось, что у него остановилось сердце, и он боялся вздохнуть.

– Вольно! – приказал Русинов и вышел к столу. – Простите, но я как солдат не мог не отдать им чести. Это были мужественные бойцы партии, и они сделали всё, что было в их силах. Они честно выполнили свой долг… – Голос Его сорвался, он быстро повернулся и отправился в свой угол.

Белоглазов не сразу пришёл в себя. Он даже удивился, когда увидел у двери старосту и одевающегося Кротова.

– Ну, топай, бригадир. Да считай, что хорошо отделался. Кум не стал заводить дело, а выписал постановление на кондей. А то вместе с шапкой могла бы и голова… Да, видно, он и сам хвост прижал. Дело-то тонкое… – доверительно говорил староста, ожидая Кротова.

Они тут же ушли. Люди разбрелись и легли. Старик молчаливо перебирал свои вещи.

Заключённые давно привыкли ничему не удивляться и не проявлять своих чувств, но телеграмма заставила многих долго ворочаться. Заснули поздно.

Русинов вышел с узелком и вернулся после отбоя. Ложиться он не стал, прошёл, к столу, развернул вычищенную и наутюженную гимнастерку с серой заплаткой на груди и принялся подшивать белую тряпочку под воротничок. Делал он всё спокойно и любовно. Потом по-брился.

Наступила глубокая ночь. Было слышно, как проскрипели шаги и сменился на вышках караул. Русинов взялся чистить пуговицы на гимнастёрке, потом протёр ремень, оделся, сел на свою постель.

Белоглазов подошёл к бачку с водой и стал пить.

Ведро воды заменяет килограмм хлеба, вспомнил он кем-то брошенную шутку.

– Много пьёте, геолог. Так можно распухнуть, а это Ещё хуже, – заметил Русинов и протянул Белоглазову узелок. – Возьмите, может, пригодится.

– А вам?

– Отдаю, значит, не нужно.

– Как всё это понимать? – Анатолий показал глазами на Его гимнастерку.

– Завтра бегу, геолог. Молчать больше не могу.

– Бежать? Куда?

Они незаметно просидели до утра. Вот уже неторопливо прошаркали по снегу тяжёлые шаги старосты. Значит, скоро подъём.

Старик надел бушлат, встал.

– Ну, давайте попрощаемся, геолог. Я рад, что нет бригадира. Он мог вмешаться. – Русинов обнял Анатолия, ласково взъерошил Его волосы. И Анатолий увидел, как по щекам комдива скатились слёзы.

Утром проходила генеральная поверка, присутствовало всё начальство. Прошёл снегопад. Очевидно, было неблагополучно с учётом.

Дважды проводили перекличку. Несколько раз староста и начальник оперотдела с кипой личных дел ходили в палатки больных, выкрикивая фамилии. Наконец начальник перехватил шпагатом оставшиеся формуляры и передал лагерному лекпому.

– Этих оформишь через санчасть в архив, – шепнул он и ушёл.

Староста повёл колонну к проходной.

Анатолий шёл позади старика. Дорога тянулась по руслу речки. Потом сворачивала по ключу, на котором велись горные работы. Широкая полоса льда уходила вниз по долине.

Передние ряды повернули в устье ключа на снежную дорогу. Бригада Кротова уже подходила к забоям. Вдруг старик сбросил бушлат, шапку, одёрнул гимнастерку и, не оглядываясь, спросил:

– Ты слышишь меня, инженер?

– Да, комдив.

– Тебе донести правду! Тебе! Ну, будь здоров. Кланяйся бригадиру. Прощайте, товарищи! – крикнул он и стал уходить по льду в сторону. Колонна остановилась без команды.

Конвой не сразу понял, в чем дело: неожиданно остановилась колонна, человек в военной гимнастерке, с обнажённой головой уходил по льду в сторону.

Напряжённую тишину пронзил крик Тагирова:

– Это он! Старик! Стой, стой! Стрелят буду!

– Охрана, в готовность! Колонна, ложись!.. – неслись крики конвоя.

Сопровождавший колонну капитан выхватил пистолет.

– Куда? Стой! Конвой, на прицел!

– Я чист перед Родиной. Пусть слышат Её сыны и враги! И это придётся вам записать в донесении, капитан! – отчётливо произнес Русинов, не останавливаясь.

Белоглазов лежал в снегу, уткнувшись лицом в рукавицы, и с силой сжимал виски. Видеть и слышать дальнейшее не было сил…

Анатолий бы потрясён. Отчаяние било в набат. Сверлила мысль: надо уйти из забоя, но не так, как старик. Надо жить.

Вечером из лагпункта увозили группу актированных инвалидов. А что Если?.. Он уже думал об этом всю предыдущую ночь, но всё, что приходило в голову, было мучительным или грозило осложнениями.

Он размышлял о том же, снова и снова шагая в забой. Кротова не было, да и вряд ли он вернётся.

Вытоптанная ногами колея походила на желобок. По сторонам Ещё белел снег, а ниже уже синел лёд. Он обратил внимание на серые пятна, выступившие на льду.

Какой-то мужчина вдруг наклонился и, поправляя голенища бурок, отстал от своего ряда. Нагоняя, он побежал по обочине и наступил несколько раз левой ногой на серые пятна. Оставленные следы сразу же заполнила наледь.

– А-аа… – протянул Анатолий. – А что? Это неплохая мысль…

Но пока он решал, снова заблестел зеленоватый ледок. Да и в памяти сохранилась мучительная боль после обмораживания на Среднекане.

Выше по забою, под сопками, нарезали новые шахты. Высокими конусами чернели над леском поднятые пески. Скипы террикоников поднимали породу и с грохотом скатывались обратно по рельсам.

Тут, пожалуй, можно быстрей и точней… Лучшего и не придумаешь.

Приняв такое решение, Анатолий сразу успокоился. Пройти к шахтам было нетрудно.

Краснов открыл дверку «эмки» и нажал на сигнал. Водитель Пегов закрыл капот и повернул голову.

– Вы что, сами за баранку?

– Да, Саша. Ты пойди в машину Александра Дмитриевича, а мы тут с ним кое о чем посоветуемся.

Краснов сел за руль и позвал секретаря парткома. Батов подобрал полы тулупа и тяжело плюхнулся на сиденье. Краснов ещё раз оглянулся на Магадан.

– Вот и вырос город. Чем плох?

– Когда-нибудь будет хорошим, – неопределённо ответил Батов и, откинув высокий воротник, посмотрел на часы, – Скоро рассвет. Часикам к четырём доскрипим?

– А может, махнём по пути на прииски? Надо хоть раз обскакать Павлова, – засмеялся Краснов, включая передачу.

На аэродроме трещали трактора, таская за собой тяжёлые катки. По дороге прошла колонна солдат. В конце поля чернел силуэт самолета. По узкоколейной дороге тащился паровозик с несколькими платформами, загруженными дровами. Батов тяжело вздохнул и посмотрел на Краснова.

– Вот и отвоевались, Степаныч.

– Ну, как сказать… Что бы там ни было, а он все жё успел выслушать много полезного, партийно-принципиального, чего, может быть, Ещё никто Ему и не говорил.

Батов довольно усмехнулся:

– А начали просто здорово. Думал, будет разгром, а видишь, как всё сразу повернулось.

– Ну что ты хочешь? Телеграмма, да Ещё какая! Теперь в лоб не возьмёшь.

– Жаль Осьмакова, толковый мужик, принципиальный. Сгорит, – вздохнул Батов.

– Подписан приказ – завхозом на Спорнинскую базу для начала. А там хорошего не жди.

Позади раздался зычный гудок. Краснов взял к краю дороги. Мимо со свистом пролетели три легковые машины.

– Вот и обскакал, – заметил Батов. – Видал? – Оп поскрёб ногтем боковое стекло и задумчиво спросил: – Как ты считаешь, начальник Дальстроя представляет себе всю обстановку, какая сложилась с рабочей силой на приисках?

Краснов пожал плечами.

– Трудно сказать. В общежитиях он не бывает, в лагеря не заглядывает. От народа оторвался, всё сам. Больше в забоях, на дороге и на складах. Вот Если бы не скомкали конференцию…

– Да-аа… – Батов снова повернулся к дверке и начал скоблить лёд. – Ты выяснил причину задержки с обменом партийного билета?

– Чего ты хитришь? – упрёкнул Краснов. – Делаешь вид, что не знаешь ничего. Думаешь, скажешь Ему, расстроится, напугается и отпустит вожжи… Знаю, вытащили из архивов провокационное заявление Гайдукевича. Затеяли мышиную возню вокруг моих распоряжений. Ну и другая чернуха. Приятного мало, но пусть ковыряются.

На повороте двадцать третьего километра чернели собравшиеся с обеих сторон грузовики. Значит, дорожное происшествие. Он свернул на обочину, остановил машину, вышел. В хвосте пробки поблёскивал «паккард». На дороге разворачивался ЗИС с прицепом. Он, видимо, Ехал в пионерский лагерь, но проскочил разъезд, повернул и заехал в кювет, загородив трассу. Теперь водители выкатывали прицеп на руках. Павлов стоял в сторонке.

Заметив Краснова, он пошёл навстречу. Было видно, как обрадовались шофёры. Пегов уже крутился у «паккарда», заглядывая в открытую дверку.

– В чём там дело, товарищ Краснов? – заговорил Павлов. – Звонил мне ваш Питер ночью. На Бутыгычаге производится разгрузка дольше нежели погрузка. Пошлите туда человека, наведите порядок. А то придётся спросить лично с вас. Вы, кажется, этого хотели? – добавил он Едко.

– Всё будет в порядке. – Краснов улыбнулся. – Значит, Питер до вас дозвонился? Молодец.

– Я приказал соединять Его со мной после каждого рейса. Кажется, парень ничего. Старательный.

Павлов оглянулся. Прицеп уже развернули, и передние машины тихо двигались по кромке дороги. Он сухо кивнул и направился к своему автомобилю.

Пегов стоял у своей машины и смотрел на Краснова.

– Узнал, куда направляется начальство? – спросил Краснов у Саши.

– На Запад. Павлов злой как чёрт. Водитель говорит, что разговор шёл о Краевском.

– О Краевском? Да что могло у него случиться?

– Не знаю, Михаил Степанович. Он просто шепнул мне, чтобы предупредили. А что, он не понял и сам.

Игорь серьёзный парень и за себя постоять сумеет, успокаивал себя Краснов. Но всё же на душе стало тревожно. Надо предупредить, решил он и закрыл глаза…

– Тпр-ррр-руу!. – крикнул возчик, натягивая вожжи. Остановив коня, он оглянулся на Краевского. – Вам куда, товарищ начальник, домой аль в контору?

Игорь отбросил воротник тулупа. Они стояли у развилки дороги.

– Поезжайте, я пешком. Размяться хочу немного, – сказал он и быстрыми шагами пошёл в контору.

Он снова объехал горные участки и вернулся Ещё больше расстроенным.

Несмотря на решительные меры, предпринятые им для восстановления работоспособности людей, заметного улучшения не наблюдалось.

Всё сложилось нелепо.

Пришёл он на прииск, когда тот из горного участка был реорганизован в самостоятельное предприятие. Стараясь забыться от оротуканских потрясений, он всё свое время и силы отдавал работе. Вырос хороший посёлок. Прииск справлялся с выполнением плана. Игорь ощущал поддержку и преданность людей. Он радовался, что так хорошо идут дела.

Разведчики открыли промышленные запасы золота ещё на двух ключах. Дорожники проходили с основной трассой/ в тридцати километрах от центрального посёлка. Когда до Берелёха прошли первые машины, руководство Дальстроя распорядилось строить проезд на стан прииска. Игорь изыскивал резервы и старался как можно скорее связать прииск с основной трассой.

Реформы не сразу коснулись их лагеря. Золото шло, люди были физически крепкими, бригады стабильными, быт благоустроен, нормы перевыполнялись, питание налажено.

Слухи о том, что происходило на приисках Юга и Севера, воспринимались как ложные.

Но вот пришли первые машины, а с ними и люди. Через несколько дней была получена телеграмма с новым планом горных работ.

Краевский связался по телефону с полковником Гараниным и объяснил, что прежде он создаст условия для вновь прибывших, а потом уже будет требовать с них план. Тот пригрозил отдать Его под суд военного трибунала/ за невыполнение приказа главка и игнорирование государственного задания по золоту. Не слушая доводов, повесил трубку.

Краевский написал рапорт и получил в приказе строгий выговор с предупреждением.

И всё пошло по-новому.

Прибывшие были собраны с разных предприятий Колымы. Было много рецидивистов. Пришлось основные кадры прииска распылять по участкам. Налаженный ритм работы был утерян. Выработка резко снизилась, средний процент выполнения технических норм катастрофически сползал вниз. План не выполнялся, и тут вступил в действие приказ начальника Дальстроя о дифференцированном питании.

Ударили морозы, появились больные. Лагерь старался сократить число обслуги, чтобы сохранить плановый процент вывода людей на основное производство. Быт разлаживался, люди теряли силы. Крепко сколоченное хозяйство прииска разваливалось. Краевский вызвал начальника лагерного отделения. Тот уже догадался, о чём будет разговор, и Явился с папкой приказов. Он выслушал Краевского с почтительным вниманием, потом вынул приказы и начал докладывать.

Игорь посмотрел на Его растерянное лицо, вздрагивающие уголки губ и сразу понял, что с ним ничего не решить. Начальник лагерного отделения действовал в строгом соответствии с директивами, а нужно было обходить их. Игорь не выдержал и резко Его оборвал:

– Ну зачем вы? Надо искать выход, как сохранить людей. Ответственности я не боюсь…

Начальник лагерного отделения виновато улыбнулся.

– А я боюсь. У меня четверо…

– Разве у людей, которые оказались в лагере, нет детей? Существуют Ещё и обязанности.

– Вы-то, кстати, холосты, – перебил он Игоря. – Ну а Если подходить с позиции гуманности, тогда освободите половину лагеря, а сами садитесь. Только их всё равно возвратят. Нет, Игорь Михайлович, в таких делах я вам не помощник, хотя отлично всё понимаю. – Он подумал и тихо добавил – Если вам не дорога голова, вы – начальник прииска и можете кое-что сделать своими приказами. Я, конечно, должен ставить в известность управление о всяких отступлениях. Но Если вы дадите вторую подпись, пока промолчу. – Он встал и подошёл к окну. – Поеду я, Игорь Михайлович, недельки на две по лагпунктам, а вы, Если хотите, действуйте.

Игорь тут же решил посоветоваться с секретарём партбюро. Но тот получил известие об аресте брата и ломал голову, как Ему быть: сообщить ли сразу в политуправление или воздержаться. Кто знал, как могли сложиться там дела, а вдруг разберутся и выпустят…

Значит, оставалось решать одному. Звонить? Он уже говорил с Гараниным…

Игорь стоял перед проблемой, от которой нельзя было уйти, да и не в Его это было характере. Судьба многих людей или личная безопасность. И он решил поступить, как подсказывала Ему совесть.

Своим приказом он ввёл дополнительное питание ослабленным и больным. Снизил ряд технических норм. Увеличил питание по общему котлу.

Теперь он с тяжёлым сердцем шагал в контору с небольшим узелком белья и другими вещами. Написал письма и попросил дневального отправить их, Если он не вернётся домой.

Павлов вошёл стремительно, на Краевского не взглянул и, сбросив шинель на диван, сел на место начальника прииска.

Это был первый признак, что Краевский от работы отстранён.

Игорь при его появлении поднялся и встал у окна. Он был бледен, внутренне взволнован, но старался держать себя с достоинством. Всё было продумано Ещё ночью.

Как начать разговор? Когда он был один, всё казалось так просто, а сейчас…

Павлов молча шевелил бровями. Его большая рука с узловатыми пальцами беспокойно двигалась по столу, воротник гимнастёрки налез до ушей.

Он медленно поднял голову и с ненавистью посмотрел на Краевского.

– Позвольте узнать, вы кто такой? – спросил он тихо. – Кто облачил вас полномочиями отменять мои приказы? Кто дал право разбазаривать государственные фонды?

– Не знаю, счастье это или несчастье, но пока я Ещё состою в одной с вами Коммунистической партии. Я отвечу за всё, но считаю своим правом потребовать от вас выслушать меня до конца.

Павлов насторожился, брови Его от удивления поползли вверх.

– Ну, ну!

– Вы спрашиваете, кто я? Хорошо, отвечу. Краевский моя фамилия. Сын рабочего-модельщика. Воспитанник Ленинского комсомола. Теперь член великой партии большевиков, человек и гражданин. А вот кто вы? Не понимаю этого не только я, но и многие другие. Враг или…

– Дурак? – подсказал Павлов. Лицо у него стало растерянным.

– Я просил только одного, не перебивать, – оборвал Его Игорь и продолжал: – Вы преступник и находитесь у кормила власти. Тысячи детей-сирот будут проклинать ваше имя. Когда-нибудь Родина внесёт вас в списки палачей и дети ваши будут стыдиться назвать свою фамилию. Не могу понять, почему вас не выгнали до сих пор из партии? Вы спрашиваете о моих полномочиях? Их дала мне моя партийная и человеческая совесть, гражданский долг. Вы сделали меня соучастником своих преступлений, и я был им, пока у меня не хватило мужества преодолеть страх…

По мере того как говорил Игорь, лицо Павлова покрывалось красными пятнами.

– …Последнее, что прошу. Пройдите в лагерь и посмотрите на дела своих рук. Вы увидите завтрашний архив, а сколько их уже легло…

Игорь помолчал.

– Ну а теперь я готов к ответу…

– Вы можете продолжать, я слушаю, – тихо сказал Павлов.

– Кажется, я наговорил больше, чем следовало, но мне как-то легче и уже не страшно. – Игорь посмотрел прямо в глаза Павлову и мягко добавил – Вы понимаете, как больно за Родину, за всё, за всё…

Павлов неловко залез в карман и вытащил платок.

– Значит, ты считаешь меня врагом или дураком? – спросил он задумчиво.

– О, Если бы только я…

– Значит, многие?

– Могу отвечать только за себя.

Павлов нажал звонок и попросил предупредить, что намерен пойти в лагерь.

– Сказал ты мне немало. Не часто такое бывает. А за это можно крепко ответить. Ты думал об этом? Ты понимаешь, что ты наговорил?

– Да.

Павлов взял шинель.

– Ну что же, пойдём в лагерь и посмотрим, что там за страсти, которыми ты меня тут корил.

– Позвольте мне не ходить, – настойчиво попросил Игорь.

– Ну, как хочешь. – Павлов вышел.

Всё произошло не так, как представлял себе Краевский. Он ожидал разноса, ругани и немедленного ареста.

Игорь ждал. Никто не заходил в Его кабинет, не звонил. Впервые было так тихо.

Значит, уже похоронили. Игорь подошёл к окну. Проехала подвода с дровами. Где-то на складе разворачивался автомобиль и грузчик кричал: «Вправо крути, вправо!»

От тишины на душе стало Ещё горше. Он посмотрел на часы – уже обед, а Павлов всё Ещё не возвращался. Игорь сел на диван. Донеслись тяжёлые шаги. Он встал и надел шубу.

Павлов вошёл тихо. Вид у него был задумчивый и хмурый. Он грозно пошевелил бровями и, не глядя на Игоря, сказал:

– Чего стоишь? Садись.

– Я жду. – Игорь взял шапку и узелок.

Тот молча прошёл к столу, сел не в кресло, а на стул рядом, опустил голову на руки и долго глядел на Краевского.

– Ты вот что, распорядись выдать все копии твоих приказов. А виноватых будем искать после.

– Больше мне оставаться тут нельзя.

– Глупость, – резко оборвал Его Павлов.

– Я химик. На прииск пришёл по комсомольскому призыву. Не горняк я.

– Будешь работать до выполнения плана по золоту. Раньше закончишь, раньше уйдёшь. – Павлов поднялся и протянул руку. – Работай смело. – И вышел.

Что же произошло? Не знал обстановки? Или заговорила совесть? Так кто же такой Павлов? Игорь разделся и сел в кресло…