Текст книги "Фемистокл"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

«Очень смелое заявление, – подумал Фемистокл, улыбаясь, – но спорное!»

Фемистокл щедро расплатился с Эвмелом и Динархом персидскими дариками. Заплатил он и Леонтиску, чтобы тот помалкивал.

Двадцать мин на второй день после ночного вторжения к Геликаону Фемистокл отправил с Сикинном в дом Дамонида.

Однако Сикинн принёс деньги обратно. Слуга сообщил Фемистоклу оглушительную весть: Дамонида нашли мёртвым в платановой роще у холма Муз. Кто-то вогнал несчастному в глаз длинную женскую булавку.

После услышанного Фемистокл поражённо покачал головой.

«Без сомнения, это месть Хионы, – подумал он. – Наверняка она сама и умертвила Дамонида».

Глава восьмая. ПОХОД В ФЕССАЛИЮ

Чтобы убедить сограждан в необходимости оказания помощи фессалийцам, Фемистоклу приходилось ежедневно затевать об этом разговор на званых пирушках, в гимнасиях[103]  [103] Гимнасий – обширное сооружение для гимнастических упражнений, состоявшее из многочисленных помещений с бассейнами, расположенных вокруг большого двора.


[Закрыть], на агоре и даже на улицах Афин, если открывалась внезапная возможность. Приближался день голосования в народном собрании, поэтому Фемистоклу надо было торопиться, чтобы укрепить стан своих сторонников.

Зачастую сограждане кивали головами, соглашаясь с Фемистоклом в застольных беседах и в разговорах на улице. Однако над всеми его доводами неизменно повисал вопрос: примут ли участие спартанцы в этом походе? Фемистокл всякий раз отвечал, что Спарта в стороне не останется. Однако явных подтверждений не было. Афинские власти не получали из Лакедемона никаких уведомлений на этот счёт. Всё это настораживало афинян и явно играло на руку недоброжелателям Фемистокла.

Фемистокл, ранее не отличавшийся особым почтением к богам, в эти дни, полные тревог и надежд, стал частенько заходить в храмы, чтобы помолиться об успехе задуманного им дела.

В один из жарких дней скирофориона[104]  [104] Скирофорион – конец июня – начало июля по афинскому календарю.


[Закрыть] после утомительной суеты на агоре, встреч с самыми разными людьми, поездки в Ахарны к тамошним сторонникам войны с Персией Фемистокл поздним вечером оказался наконец дома.

Только он снял с себя запылённый плащ, как подошла Архиппа и протянула сухой дубовый листок.

– Вот, – сказала она. – Это оставил тебе какой– то спартанец. Он был у нас сегодня после полудня. Что это значит?

Фемистокл так бережно взял в руки высушенный лист дуба, словно это была новенькая золотая монета. Он заворожённо глядел на светло-коричневый листок, чувствуя, как радостное сердцебиение всё сильнее теснит грудь.

– Это значит, Архиппа, что удача пока ещё на моей стороне! – сказал Фемистокл и поцеловал жену.

«Кому из богов я сегодня молился особенно усердно? – размышлял он, погружаясь в ванну с тёплой водой. – Кажется, Гермесу?[105]  [105] Гермес – сын Зевса, был вестником богов и покровителем путешественников.


[Закрыть] Или нет – Аполлону?… Зевса я тоже поминал в своих молитвах. И все– таки Гере[106]  [106] Гера – супруга Зевса, покровительница брака и супружеской любви.


[Закрыть] я молился сегодня усерднее всего. Я даже посетил её храм в Ахарнах! Щедро заплатил жрецам за жертвоприношение. Кажется, царица богов вняла моим молитвам! Впредь в важных делах непременно стану просить помощи у Геры».

Едва в Афины пришла весть о том, что спартанское войско уже находится в Коринфе и готово двигаться в Фессалию, было немедленно проведено голосование в народном собрании. Подавляющим большинством голосов афинские граждане проголосовали за оказание помощи Скопадам и их союзникам. Принять такое решение афинян подстегнула ещё одна весть. Стало известно, что Ксеркс приказал выстроить два моста через Геллеспонт[107]  [107] Геллеспонт – древнее название пролива Дарданеллы.


[Закрыть]. По этим гигантским мостам полчища варваров в течение шести дней переходили с азиатского берега на берег Фракии. Затем войско Ксеркса устремилось не к Истру, за которым простирались владения европейских скифов, а вдоль Фракийского побережья к реке Гебр.

Последние голоса скептиков, уверявших, что персидский царь собирается воевать со скифами, разом умолкли. Всем в Афинах стало ясно: если персы собираются переходить Гебр, значит, Ксеркс идёт на Элладу.

Афиняне выставили шесть тысяч гоплитов и шестьсот всадников. Тысячу воинов прислал беотийский город Платеи, давний и верный союзник Афин. Полководцем над этим войском афиняне избрали Фемистокла.

Погрузившись на корабли, объединённое войско двинулось по морю к берегам Фессалии.

У острова Эвбея с афинским флотом соединился пелопоннесский флот, на борту которого находились две тысячи спартанских гоплитов и тысяча тегейцев, союзников Лакедемона. Во главе этого войска стоял Эвенет, сын Карена.

На первой же ночной стоянке близ города Халкида Фемистокл встретился с Эвенетом.

– Не много же войска шлют правители Лакедемона на помощь фессалийцам, – разочарованно заметил Фемистокл, узнав численность пелопоннесского отряда. – Видно, не верят, что персов можно остановить в Олимпийских теснинах.

– Не стану лукавить, – признался Эвенет, – среди спартанских старейшин часто звучало и такое мнение. Поначалу эфоры собирались послать в Фессалию лишь тысячу гоплитов, но я убедил их увеличить отряд вдвое. Поскольку я изрядно всем надоел в Спарте, ратуя за поход в Фессалию, то меня и поставили во главе войска. В этот поход очень рвался царь Леонид, но эфоры велели ему оставаться в Лакедемоне.

– Варвары идут на Элладу несметными полчищами. Они выпивают целые реки досуха! А Коринфский союз шлёт против Ксеркса такие незначительные силы! – мрачно проговорил Фемистокл.

– Мы ведь идём не в пустынную местность, друг мой, – постарался утешить его Эвенет. – Фессалийцы тоже выставят войско. И сражаться с варварами нам предстоит в горных теснинах, где всё решает не число, а умение.

Фемистокл очень удивился, когда узнал, что на одном из коринфских кораблей находится Гермонасса, пожелавшая своими глазами увидеть победу эллинов над скопищем азиатских племён.

– Владельцем корабля является отец Гермонассы, а командует им её брат Каллин, – сказал Эвенет.

По лицу спартанца было видно, что он безмерно рад присутствию гетеры в объединённом эллинском войске.

Фемистокл пожелал немедленно встретиться с красавицей-гетерой, а заодно познакомиться с её братом, который, по слухам, был отменным моряком. Он спросил, как называется триера.

– «Тавропола»[108]  [108] «Тавропола» – «Охотница».


[Закрыть], – сообщил Эвенет. – Ты узнаешь эту триеру по окраске корпуса: он наполовину красный, наполовину белый. Среди коринфских триер «Тавропола» одна такая.

«Опять то же сочетание цветов: красное и белое, – с непонятной радостью подумал Фемистокл. – Клянусь Зевсом, это неспроста! Это знак богов!»

Коринфские триеры стояли в ряд на якорях вдоль низкого берега бухты.

Неподалёку виднелся мыс, на котором возвышался тёмный утёс, заслонявший полнеба. Над утёсом висела красноватая луна.

На берег с шипением набегали небольшие волны, терявшие свой ленивый напор в мелкой гальке и откатывавшиеся обратно в морскую пучину.

Было время прилива. Поднявшаяся вода залила трапы, сброшенные на берег с бортов кораблей.

Дозорный «Таврополы», узнав, что перед ним Фемистокл, проводил его к командиру корабля.

Каллин находился в своей каюте на корме судна. Там же была и Гермонасса.

Брат был так же красив, как и сестра. Длинные вьющиеся волосы цвета выгоревшей на солнце травы, прямой гордый нос, высокий лоб, чуть выступающий вперёд круглый подбородок, совершенный по форме рот, большие глаза с длинными ресницами придавали Каллину поистине царственный вид. Подражая лакедемонянам, он носил небольшую бороду, но брил усы.

– Так вот ты какой, Фемистокл! – с улыбкой молвил Каллнн, угощая гостя вином и солёными оливками. – Сестра мне все уши прожужжала про достоинства твоего характера, а также про твоё стремление не допустить персов в Элладу.

– Гермонасса явно преувеличивает, расхваливая меня, – скромно произнёс Фемистокл. – Мои сограждане считают меня склочным выскочкой и разжигателем вражды.

– Зато благодаря тебе, Фемистокл, у Афин ныне самый мощный флот в Элладе, – с уважением сказал Каллин. – А это говорит о многом! Хотел бы я, чтобы и у нас в Коринфе был такой же склочный выскочка.

– У вас есть Адимант, который постоянно занимает начальствующие должности, – заметил Фемистокл. – По-моему, Адимант честолюбив не менее, чем я.

– Адимант завистлив! – брезгливо вставила Гермонасса. – До твоего возвышенного честолюбия ему далеко.

Каллин принялся было излагать свои соображения по поводу того, где лучше всего высадить войско на фессалийском берегу, но, заметив полные неги взгляды сестры, устремлённые на Фемистокла, поспешил покинуть каюту, сославшись на неотложные дела.

– Итак, Афина и Одиссей снова встретились, – прошептала Гермонасса, подсев вплотную к Фемистоклу и проведя кончиками своих нежных пальцев по его щеке. – Ты рад меня видеть?

Вместо ответа Фемистокл заключил гетеру в крепкие объятия.

Тесная каюта с низким потолком показалась ему прекрасным чертогом, когда Гермонасса скинула с себя одежды, явив свою наготу. Светильник, подвешенный к потолочной балке, озарял гетеру неярким жёлтым светом, придавая её нагому телу медовый оттенок.

Фемистокл ласкал руками знакомые мягкие женские плечи, шелковистую, гибкую спину, чуть вздёрнутые, упругие груди с маленькими острыми сосками. И всё-таки Гермонасса в эти удивительные сладостные мгновения казалась ему какой-то другой, поистине неземной женщиной. Выражение глаз с блестящими белками завораживало Фемистокла, от аромата волос у него слегка кружилась голова. Он обладал Гермонассой с неугасимым пламенем в сердце, содрогаясь от бурного сладострастия, не замечая жёсткости ложа, явно тесноватого для двоих.

Каллин несколько раз приближался к своей каюте и тихонько стучал палкой по деревянному люку, подавая знак любовникам, чтобы они сдерживали свои слишком громкие стоны.

Собственно Элладой древние греки называли ту часть Балканского полуострова, что лежала к югу от Фермопильского прохода.

Этот проход представлял собой узкую дорогу, пролегающую между горами Эты и побережьем Локридского залива.

Этейские горы и примыкающий к ним с северо-запада Пиндский хребет неприступным заслоном отгораживали Элладу от Эпира, Фессалии и Фтиотиды. Эти земли Элладой не считались, хотя их населяли эллинские племена. Живущие к северу от Эпира и Фессалии македонские и иллирийские племена воспринимались эллинами и теми же фессалийцами как варварские.

Объединённое эллинское войско высадилось в фессалийском городе Алосе, который являлся морской гаванью другого, более крупного города – Пагасы. Обширнейший залив между полуостровом Магнесия и побережьем Фтиотиды носил название Пагассейского.

В Пагасах издревле стоял у власти местный аристократический род Алкионидов, богатство которых зиждилось прежде всего на плодородных землях и огромных стадах скота. Алкиониды без колебаний согласились подчиниться Ксерксу, вручив персидским послам землю и воду.

Однако в Пагасах с некоторых пор вошёл в силу торгово-ремесленный люд, который совсем не приветствовал подобную покорность. Узнав, что в Алосе высадились отряды эллинов, собравшихся воевать с персидским царём, вожди местного демоса призвали Фемистокла и Эвенета помочь им свергнуть владычество Алкионидов в Пагасах.

Фемистокл высказался против этого, заявив, что войска Коринфского союза прибыли в Фессалию не для участия в здешних гражданских распрях, но чтобы закрыть Олимпийский проход и не допустить полчища Ксеркса в долину реки Пеней.

С мнением Фемистокла согласился и Эвенет.

Двигаясь на север по фессалийским равнинам, проходя через города и селения, объединённое эллинское войско нигде не встречало ни сочувствия, ни поддержки. Местные жители не только не стремились воевать с персами, но порой даже выражали негодование, что афиняне и спартанцы только озлобят Ксеркса своим намерением задержать персов в Олимпийских теснинах. Гнев персидского владыки, скорее всего, падёт на головы фессалийцев, ибо отряды Коринфской лиги не смогут победить персов и уйдут восвояси.

Примерно в том же духе высказался Форак, правитель города Лариссы, происходивший из знаменитого рода Алевадов.

На предложение Фемистокла присоединить воинство Алевадов к войску Коринфского союза Форак ответил так:

– Друг-афинянин, мне смешно смотреть на ваши потуги выглядеть грозным воинством. У персидского царя рабов-носильщиков больше, чем у вас гоплитов. Вся Азия собралась под знамёнами Ксеркса! Этот могучий вал из племён и народов скоро затопит и Фессалию и Элладу! Только боги могут остановить нашествие Ксеркса, но боги ныне не на вашей стороне.

Фемистокл ушёл смущённый и раздосадованный. Его насторожили последние слова лариссейского тирана. На что он намекал, говоря про богов?

Не менее мрачно был настроен и Эвенет.

– Этот обширный край готов покориться персам без борьбы, – сказал спартанец Фемистоклу. – Чем дальше наше войско удаляется от морского побережья, тем явнее фессалийцы выражают нам свою враждебность!

У реки Пеней к войску Коринфской лиги присоединились отряды Скопадов и их союзников: четыре тысячи всадников и десять тысяч пехоты.

На военном совете тиран Диакторид, владетель города Краннона, с неприкрытой неприязнью отозвался об Алевадах:

– Мне известно, что Алевады тайно посылали послов к персидскому царю, призывая его двинуться в поход на Элладу и обещая свою поддержку. Дело в том, что у них не хватает сил, чтобы победить магнетов и перребов. Вот Алевады и додумались с помощью Ксерксовых полчищ одолеть наконец своих давних врагов.

– Это подлейший род! – вторил Диакториду его брат Диегинид. – Я не удивлюсь, если Алевады за свою помощь потребуют у Ксеркса не только земли магнетов и перребов, но всю Фессалию!

Прямолинейный Эвенет поинтересовался, почему Скопады до сих пор не объединились с перребами и магнетами, чтобы уничтожить Алевадов.

Ответил Диакторид:

– Друг мой, они и наши враги. Однако Скопады привыкли побеждать своих недругов собственными силами.

– Если Скопады помогут магнетам и перребам уничтожить Алевадов, тогда они захватят не только Лариссу, но и всю Темпейскую долину, – вставил Диегинид. – А это нам не выгодно, поскольку в таком случае магнеты и перребы вплотную подступят к нашим владениям.

Фемистокл молчаливым выразительным взглядом предложил Эвенету не пытаться распутывать клубок здешних противоречий и противостояний.

Эвенет заговорил о персах, полчища которых, по слухам, уже вступили в Македонию.

В давние времена горный хребет, отделяющий Фессалию от Македонии, представлял собой единый неприступный массив. В ту пору Фессалия называлась Гемонией, по имени тогдашнего её правителя Гемона, сына Пеласга. И только при Фессале, сыне Гемона, эта страна обрела своё нынешнее название.

При Гемоне же случилось сильнейшее землетрясение, расколовшее горный хребет надвое. В образовавшийся разлом устремились воды огромного озера, находившегося в центральной низменной части страны. Фессалия, отгороженная от моря горными кряжами, после этого землетрясения обрела выход к морю в месте разлома хребта. На месте исчезнувшего гигантского пресного водоёма остались два небольших озера – Нессонида и Бебеида. Со стороны Македонии в горном массиве также образовались узкие ущелья, по которым могли пройти пешие путники и проехать конники и груженные кладью повозки.

По этим-то горным проходам и спустились в низменную Фессалию пришедшие с севера дорийские и эолийские племена, изгнавшие перребов и магнетов с обжитых земель в неприветливые предгорья и болотистые пустоши. Говорят, это случилось больше тысячи лет тому назад. Много людских поколений сменилось с той поры, но вражда из-за плодородных земель как царила, так и царит в Фессалии.

Пройдя Темпейскую долину, эллинское войско углубилось в горы, всё время двигаясь на север, туда, где упиралась в облака укрытая вечными снегами могучая гора Олимп. Возле этой горы пролегали две узкие долины, соединявшие Фессалию с Македонией.

Войско остановилось на горном плато близ верховьев стремительной реки Титаресий. Так реку, впадающую в Пеней, называли живущие в этих местах перребы. Фессалийцы и македоняне называли её Европой. Войско расположилось двумя станами с таким расчётом, чтобы закрыть оба ущелья, ведущие из Македонии в Темпейскую долину.

Эвенет верхом на коне обследовал оба прохода, чтобы определить, где удобнее всего немногочисленному эллинскому войску встретить полчища персидского царя.

На ночь в горных проходах были оставлены конные дозоры.

Вместе с Фемистоклом в шатре жил молодой воин – Аброник, сын Лисикла. Аброник был вестником. В случае надобности Фемистокл посылал его к Эвенету в лагерь пелопоннесцев, расположенный в тридцати стадиях от стана афинян и платейцев. Рядом с пелопоннесцами стояли лагерем и отряды фессалийцев.

Однажды вечером Фемистокл вместе с Аброником обходил караулы.

Неожиданно в тисовой роще на склоне горы из-за дерева выскочил человек в тёмном плаще и бросился на Фемистокла с кинжалом в руке.

Всё произошло так стремительно и внезапно, что он не успел ни осознать опасность, ни схватиться за меч. Этот вечер вполне мог стать последним в жизни Фемистокла, если бы не расторопность Аброника, который храбро вступил в борьбу с таинственным незнакомцем. Фемистокл поспешил на помощь воину. Вдвоём они обезоружили злодея и связали ему руки ремнём.

Фемистокл привёл пленника в свой шатёр и пригрозил смертью, если тот не скажет, по чьему повелению действовал.

Незнакомец признался, что выполнял повеление Геликаона, сына Филоктета.

– Как ты оказался в войске? – спросил Фемистокл. – Ведь ты похож на метеков. Я ни разу не видел тебя в народном собрании.

– Да, я не гражданин Афин, – кивнул незнакомец. – Я нахожусь в обозе, присматриваю за мулами. Это Геликаон пристроил меня в обоз. Я один из его должников.

– Сколько тебе обещал Геликаон монет за убийство Фемистокла? – сурово спросил Аброник, стоявший за спиной у связанного с мечом в руке.

– Геликаон обещал простить мне долг, это две мины, – дрожащим голосом проговорил незнакомец. – И сверх этого мне была обещана мина серебра.

– Значит, всего три мины, – усмехнулся Фемистокл. – Недорого же оценил мою голову Геликаон. Ну, я ему это припомню!

Он развязал метеку руки и, к изумлению Аброника, предложил ему вина.

За чашей метек стал более разговорчивым. Выяснилось, что его зовут Кифн и живёт он в Колоне, пригороде Афин.

– Ты, случаем, не вольноотпущенник афинянина Эрианфа, сына Астиоха? – поинтересовался Фемистокл.

– Да, я был его рабом, и он отпустил меня на волю, – сказал Кифн. – Меня и ещё двенадцать рабов-каменщиков. Мы построили Эрианфу новый дом на месте старого – сгоревшего от пожара.

– Знаю, знаю, – проговорил Фемистокл с еле заметной усмешкой. – Сначала у бедняги Эрианфа сгорел дом, – потом он был привлечён к суду за хищение государственного имущества, где главным обвинителем был я. Эрианф был оштрафован на очень крупную сумму. Чтобы расплатиться, ему пришлось влезть в долги. Вот он и отпустил на волю почти всех своих рабов, дабы тянуть с них деньги как с вольных ремесленников. Скажи, Кифн, разве ты не выплачивал Эрианфу деньги, уже будучи свободным человеком?

– Выплачивал, – признался Кифн, – целых полтора года.

– Ну и как? Полностью расплатился за свободу?

– С Эрианфом я расплатился, – печально вздохнул Кифн, – но опять влез в долги к Геликаону. Негодяй задушил меня процентами!

– Не переживай. – Фемистокл налил Кифну ещё вина. – Я заплачу твой долг. Однако и ты должен помогать мне, если потребуется. Не беспокойся, тебе не придётся кого-то убивать. Тем более убивать Геликаона. Этот глупец нужен мне живой. К тому же у него жена красавица и две прелестные дочери. Зачем их расстраивать?

К концу беседы, затянувшейся до полуночи, изрядно захмелевший Кифн прерывающимся от волнения голосом стал просить у Фемистокла прощения за то, что чуть не лишил его жизни.

– Хорошо, я прощаю тебя, друг мой. – С этими словами Фемистокл возвратил вольноотпущеннику его кинжал.

Глава девятая. ЗАГОВОР ЭВПАТРИДОВ

В середине лета вернулись послы, ездившие в Сицилию к тирану Гелону с намерением привлечь этого могущественного правителя к войне с персидским царём на стороне Коринфского союза. Гелон потребовал себе верховное начальство над объединённым эллинским войском и флотом. Спартанский посол отказался.

Афинский же посол на претензии сиракузского тирана сказал следующее: «Эллада послала нас к тебе просить не предводителя, но войско».

Гелон ответил такими словами: «Чужестранец из Афин! У вас, видимо, нет недостатка в предводителях, а вот желающих подчиняться не хватает. Поскольку вы ни в чём не уступаете мне, возвращайтесь домой и сообщите Элладе, что год её лишился весны».

Этим Гелон хотел сказать, что как весна – самое прекрасное время года, так и его войско – лучшая часть войска эллинов. Потому-то Элладу, отвергшую союз, Гелон сравнивал с годом, лишённым весны.

Не успели в Афинах толком осмыслить неудавшийся союз с Сицилией, как возвратились послы, ездившие на Крит, и тоже с неутешительными вестями. Правители критских государств не стали выдвигать какие-либо условия, они просто отказали в помощи Коринфскому союзу. Отказали все до одного! При этом критяне ссылались на дельфийский оракул, который без обиняков советовал им не враждовать с персидским царём.

Афины и вовсе погрузились в печаль и тревогу, когда отправленное в Фессалию войско неожиданно вернулось домой, так и не скрестив оружие с варварами. Оказалось, что отступление эллинов от Олимпийских горных проходов было вызвано опасностью их окружения персами. Фемистоклу и Эвенету стало известно, что персы двигаются в Фессалию по двум дорогам: по удобной и короткой, мимо горы Олимп, а также по длинной обходной через страну перребов и горный перевал у города Гонна.

Об опасности окружения эллинов известили гонцы, прибывшие от македонского царя Александра, сына Аминты. Македонский царь хоть и состоял в числе добровольных союзников Ксеркса, но в душе сочувствовал Афинам и Спарте, имевшим мужество противостоять угрозе с Востока.

В афинском пританее с раннего утра заседали архонты и пританы.

Перед государственными мужами стоял всего один вопрос: что делать при столь плачевных обстоятельствах?

Всем было ясно, что ни на море, ни на суше Коринфский союз не может тягаться с военной мощью персидского царя. От македонского царя Александра правители Афин узнали, что персидский флот насчитывает тысячу двести кораблей, а в сухопутном войске свыше пятисот тысяч воинов.

Среди всеобщего уныния то и дело звучали голоса: прежде чем что-то затевать одним или в союзе со Спартой, нужно отправить послов в Дельфы. Надо узнать о грядущей судьбе Афин из уст всеведущего светлоликого бога Аполлона.

Вечером в доме знатного афинянина Леобота, сына Алкмеона, собрались те из эвпатридов, которые давно уже вынашивали замысел возродить в Афинах аристократическое правление. Эти люди тайно строили козни Фемистоклу и другим вождям афинского демоса. Последней их надеждой добиться желаемого было подчинение Эллады царём-ахеменидом. Только персы могли вернуть в Афины изгнанных Писистратидов. Только Писистратиды могли способствовать возвышению Ареопага и принижению роли народного собрания. Потому-то Леобот и его единомышленники и взяли персидское золото, тайно привезённое в Афины верным человеком Писистратидов.

На это золото заговорщики покупали запасы продовольствия для персидских отрядов, которые, по их замыслу, должны были разместиться в Аттике для поддержания власти Писистратидов. Покупали они и оружие для того, чтобы сражаться со сторонниками Фемистокла, когда персы вступят в Аттику.

Заговорщики-эвпатриды приняли решение подкупить персидским золотом пифию Дельфийского храма, чтобы та изрекла для афинян крайне неблагоприятный оракул.

– До сих пор Фемистокл одерживал верх над нами, пользуясь неизменной поддержкой народного собрания, настроенного на войну с персами, – сказал Леобот, признанный глава заговорщиков. – Ныне, после неудачных переговоров с Гелоном и критянами, после бесславного возвращения нашего войска из Фессалии, афинский демос охвачен унынием. Воинственный дух сторонников Фемистокла, несомненно, будет уничтожен оракулом, предрекающим гибель Афинам в случае войны с персами. Спорить с богами никто не осмелится.

– Воистину, такой оракул сильно подорвёт влияние Фемистокла на толпу, – заметил Левкипп, шурин Леобота.

– Получив неблагоприятное предсказание из Дельф, архонты и пританы, конечно же, откажутся от всякой борьбы с Ксерксом, – согласился Менетий, двоюродный брат Леобота. – Это значит, что Афины выйдут из Коринфского союза. Можно не сомневаться, что примеру афинян последуют платейцы, эретрийцы и халкидяне. Спартанцам это не понравится.

– Плевать на Спарту! – подал голос Эрианф, сын Астиоха. – Спартанцы привыкли совать нос в чужие дела, они слишком возгордились! Пускай спартанцы воюют с Ксерксом в союзе с коринфянами и своей гордыней!

– Действительно, какое нам дело до Лакедемона! – опять заговорил Леобот. – Как будто нам не ведомо, что лакедемоняне и их союзники собираются перегородить стеной Истм для защиты Пелопоннеса от персидского вторжения. Это говорит о том, что спартанцев изначально не очень-то заботила судьба Афин и Платей, расположенных к северу от Истма. Афинянам нужно заручиться дружбой Ксеркса, только в этом их спасение.

Леобот предложил отправить в Дельфы своего шурина Левкиппа и Эрианфа, сына Астиоха. Оба имели там влиятельных друзей, что было немаловажно.

Эрианф и Левкипп сразу после тайной сходки сели на коней и помчались в Дельфы, сопровождаемые вооружёнными слугами. В дорожной суме Левкиппа лежал кожаный мешочек, туго набитый золотыми дариками.

Как человек, обладающий немалым богатством, Геликаон был уверен в всесокрушимой и всепобеждающей силе золота и серебра. Монеты, отчеканенные из этих благородных металлов, с утверждением в Афинах законов Солона стали мерилом не только благосостояния граждан и метеков, но и в какой-то мере средством, способным разрешить любое затруднение. Неподкупных чиновников и судей в Афинах никогда не было.

С Геликаоном дружили самые родовитые из афинян, его уважали за знатность и богатство, перед ним раболепствовали и заискивали люди из низов. По сути дела, и Фемистокл был человеком из низов. Тем не менее он не только не раболепствовал перед Геликаоном, но имел наглость нанести тому страшное оскорбление, ворвавшись с сообщниками в дом аристократа и подвергнув недостойному унижению жену Геликаона и его самого. Завладев двумя тайными письмами, Фемистокл взял Геликаона за горло. Вот почему последний предпринял попытку избавиться от Фемистокла с помощью наёмного убийцы.

Но Геликаон не мог и предположить, что пережитое унижение повторится вновь при сходных обстоятельствах.

Это случилось в тот день, когда афинское войско, вернувшееся из Фессалии, расходилось по домам. Геликаон был дома. Раб-привратник сообщил ему о приходе Кифна: поскольку с этим человеком у Геликаона с недавних пор были связаны все самые радужные надежды, он велел поскорее впустить гостя в дом.

Кифн предстал перед Геликаоном, но не один. К немому ужасу хозяина, вместе с Кифном были Фемистокл и братья Эвмел и Динарх в дорожной одежде. Это означало, что они поспешили к Геликаону прямо с кораблей, не заходя к себе домой.

– Как видишь, Геликаон, я не в Аиде[109]  [109] Аид – царство мёртвых.


[Закрыть], а по– прежнему в мире живых, – с торжествующей усмешкой промолвил Фемистокл. – Я со своими друзьями решил навестить тебя по одному делу.

Сначала Фемистокл потребовал у Геликаона список его должников и все долговые расписки. Тот попытался было возражать, но Фемистокл обнажил меч и пригрозил аристократу, что отрежет ему ухо. Геликаону пришлось подчиниться.

На глазах у Геликаона все долговые расписки были брошены в огонь. В числе их сгорела навощённая табличка, на которой была начертана сумма долга Кифна, к бурной радости последнего.

Затем началось самое ужасное. Фемистокл потребовал, чтобы Геликаон назвал имена тех аристократов, которые, как и он, взяли персидское золото, чтобы использовать его во вред афинскому народу. Геликаон всячески пытался заверить Фемистокла, что никакого заговора знати нет, что кроме него самого персидское золото взяли ещё двое именитых афинян, использовав его на собственные нужды. Когда Геликаону вновь пригрозили мечом, он назвал их имена.

Фемистокл не поверил.

– Я хорошо знаю этих граждан, – сказал он. – Хоть они и эвпатриды, однако не позарятся на персидское золото и не вступят в переговоры с Писистратидами.

Геликаону связали руки и опять заставили смотреть, как бесчестят его жену. На этот раз усердие в деле проявил не только Динарх, но и Кифн, пылавший жаждой мести. Хиона стойко переносила своё унижение и призывала супруга не называть имён.

Тогда Фемистокл пригрозил Геликаону, что отнесёт порочащие его письма к архонтам, которые вряд ли станут церемониться и под пыткой выведают имена всех заговорщиков. У Фемистокла был настолько рассерженный вид, что Геликаон не на шутку испугался. При ситуации, сложившейся в Афинах, можно было не сомневаться, что архонты не посмотрят на знатность Геликаона и на славу его предков. Его просто-напросто передадут в руки палачей, а тогда живым из темницы не выйти.

Геликаон ещё раз назвал Эрианфа, сына Астиоха, и его брата Прокла. Они действительно взяли персидское золото. Эрианф – на сумму в четыре таланта, Прокл – в три таланта.

Кифн предложил Фемистоклу подвергнуть насилию дочерей Геликаона, дабы тот выложил о заговорщиках всё полностью.

Фемистокл хоть и догадывался, что помимо названных есть и другие заговорщики из числа знати, желающие возвращения Писистратидов, не пошёл на эту крайность. Ему не хотелось громкого скандала, который, несомненно, доведёт афинян до братоубийственной войны. И это перед лицом варварского вторжения.

– Нам важно отнять персидское золото у заговорщиков, – объяснил Фемистокл своим помощникам, уже покинув дом Геликаона. – Трогать их самих и тем более ожесточать их против народа не нужно. Открыто заговорщики-эвпатриды всё равно не выступят, ибо их очень мало. Они надеются, что Ксеркс вернёт Писистратидам власть и тогда демократия в Афинах сменится на всевластие кучки эвпатридов. Только этого никогда не будет!

На это упрямый Кифн заметил, что, по его мнению, самое лучшее – это перебить всех эвпатридов, поделить их богатство среди бедняков, а жён и детей продать в рабство. Эвмел и Динарх одобрили сказанное. Первый был падок на чужое золото, а второй не скрывал того, что не прочь утолять свою похоть в постели с ухоженными гордячками вроде Хионы.

Фемистокл не пожелал продолжать этот разговор.

Тем временем Геликаон поспешил к Леоботу и рассказал ему о своей беде. Начал он с того, что его жена проболталась о золоте своему любовнику, который навёл на тайник Фемистокла.

– Ныне моя жизнь и благополучие моей семьи в опасности! – сокрушался Геликаон, едва сдерживая слезы. – Фемистокл может уничтожить меня в любой момент! Он может унижать и грабить меня, может врываться в мой дом и подвергать насилию мою жену. Я не могу от него защититься! Помоги мне, Леобот. Спаси меня от этого выродка!