Текст книги "Фемистокл"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Виктор Петрович Поротников
Фемистокл

БСЭ.М.1977, т. 27

ФЕМИСТОКЛ (ок. 525 – ок. 460 до н. э.) – афинский государственный деятель и полководец периода греко-персидских войн (500-449 до н. э.). С 493/492 г. неоднократно нанимал высшие государственные должности архонта и стратега. Будучи вождём т. н. «морской партии», отражавшей интересы торгово-ремесленных слоёв и бедноты, Фемистокл стремился превратить Афины в морскую державу. В 493 г. по его инициативе афиняне укрепили Пирей, сделав его военной гаванью. Добившись перевеса над «сухопутной партией», возглавлявшейся Аристидом, Фемистокл убедил афинян в 482 создать для успешной борьбы с Персией на государственные доходы от Лаврийских рудников военный флот общей численностью в 200 триер. Во время похода Ксеркса I Фемистокл сыграл решающую роль в организации общегреческих сил сопротивления, в руководстве афинским флотом, особенно в морской битве при Саламине (480). Он способствовал освобождению греческих городов Малой Азии от власти Персии, явился инициатором создания 1-го Афинского морского союза (478). Его политические реформы (487-486) привели к дальнейшему развитию афинской рабовладельческой демократии (выборы архонтов по жребию, предоставление возможности всадникам занимать эту должность, освобождение коллегии стратегов от контроля ареопага). В результате происков афинской аристократии Фемистокл в 471 г. был подвергнут остракизму; позднее обвинён в дружбе с персами, тайной связи со спартанским полководцем Павсанием и осуждён общим собранием греков. После скитаний (Аргос, Керкира, Эпир, Македония, Эфес) бежал к персидскому царю Артаксерксу I, получил от него в управление города Лампсак, Миунт, Магнесию (в последнем умер).

Ряд античных авторов (Геродот. История. Кн. 7-8; Аристотель. Афинская полития, 20, 25), следуя враждебной Фемистоклу аристократической традиции, недооценивают его личность и деятельность, другие (Фукидид. История, I, 93, 135-8; Плутарх. Фемистокл; Павсаний, Непот, Элиан и др.) воздают должное его деятельности.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая. ЛАВРИЙСКОЕ СЕРЕБРО

Этот дом в квартале Мелита знали все афиняне, хотя он ничем не выделялся среди прочих домов на улице Медников: одноэтажный, сложенный из грубо обработанных камней, с двускатной черепичной крышей, с изгородью из терновника. В таких жилищах из поколения в поколение растили детей и умирали афинские граждане среднего достатка. Но дом на углу улицы Медников и Кожевенного переулка был знаменит тем, что здесь родился, возмужал и ныне проживал со своей семьёй любимец афинского демоса – Фемистокл, сын Неокла.

Была середина лета, время, когда в Афинском государстве происходят очередные выборы всех высших государственных лиц, а также их помощников.

Благодаря ораторскому таланту и неизменной поддержке самых бедных граждан, численность которых в Афинах всегда была велика, Фемистоклу удалось наконец стать архонтом-эпонимом[1]  [1] Архонт-эпоним – глава Афинского государства, избиравшийся сроком на один год. Его именем назывался год: «В год архонта такого-то».


[Закрыть]. И это – несмотря на яростное сопротивление эвпатридов[2]  [2] Эвпатриды – букв, «имеющие благородных отцов»; афинская родовая знать, до реформы Клисфена представляли привилегированное сословие в Афинах.


[Закрыть], люто ненавидевших его за неоднократные попытки принизить родовую знать и намерение привлекать к начальствующим должностям людей бедных и безродных. С той поры, когда демократия пустила глубокие корни в Афинах, здешние аристократы лишились почти всех своих привилегий, а народ, благодаря таким гражданам, как Фемистокл, год от года обретал всё большее могущество.

Пиршество в доме Фемистокла закончилось незадолго до рассвета.

Друзья и родственники хозяина, рьяно помогавшие ему на выборах, наконец-то разошлись.

Ещё не затихли вдали пьяные голоса и громкий смех разгорячённых вином людей, как к дому бесшумно прокралась мужская фигура в тёмном плаще.

Фемистокл уже направился было в спальный покой, когда появившийся раб-привратник сообщил, что у дверей дома стоит человек по имени Аристид и просит позволения войти.

– Господин, у Аристида к тебе какое-то важное дело, – добавил раб. – Он так и сказал, что пришёл по важному делу.

Фемистокл не скрыл своего изумления.

– Клянусь Зевсом[3]  [3] Зевс – верховный бог древних греков, сын Кроноса. Разделил со своими братьями Посейдоном и Аидом власть над миром. Зевс получил в удел небо.


[Закрыть], это неспроста! Впусти его, Сикинн. Впусти скорее!

Раб с поклоном удалился.

Когда Аристид вступил в просторную комнату для гостей, где находились столы с объедками и грязной посудой и пахло вином и жареным мясом, то находившийся там Фемистокл встретил гостя самой радушной из своих улыбок.

– Приветствую тебя, Аристид! – промолвил хозяин дома. – Прошу прощения за то, что принимаю среди такого беспорядка. Если бы ты предупредил меня заранее о своём приходе, я позаботился бы, чтобы твой взгляд не натыкался на обглоданные кости.

– Пустяки, – холодно проговорил Аристид. – Ни к чему эти церемонии. Мы ведь давно знаем друг друга, Фемистокл. И как ты догадываешься, я пришёл совсем не для того, чтобы поздравить тебя с победой на вчерашних выборах. Я бы вовсе не пришёл, если бы не одно обстоятельство. Позволишь сесть? – Аристид вопросительно взглянул на Фемистокла.

Тот сделал широкий радушный жест в сторону скамей и стульев, предлагая гостю самому выбрать удобное для него место.

Аристид взял стул со спинкой и поставил его поближе к распахнутому окну. В помещении было душно, а из окна тянуло прохладой.

Фемистокл устроился напротив гостя, придвинув к себе дифрос[4]  [4] Дифрос – стул без спинки.


[Закрыть].

– Повторяю, я бы не пришёл сюда, если бы не одно важное обстоятельство, – вновь проговорил Аристид, ощутим на себе пристальный, выжидающий взгляд. – Я имею в виду твоё необъятное честолюбие, Фемистокл. Оно разжигает гражданские распри, толкает афинян к вооружённому столкновению с нашими соседями – эгинцами. Ты готов бросить вызов самому персидскому царю, лишь бы быть на виду, убедив всех и каждого в своей незаменимости и гениальной прозорливости. Ныне ты пролез в архонты-эпонимы… А это значит, что Афинам грозят новые потрясения. Вот почему я здесь.

– Ты хочешь сказать, Аристид, что твоё радение о нашем государстве чище и возвышеннее моего. Так? – В голосе Фемистокла прозвучала скрытая ирония. – Вчера на Пниксе[5]  [5] Пникс – холм в Афинах, где происходили народные собрания.


[Закрыть] ты говорил то же самое, выступая перед народным собранием. Однако народ не прислушался к твоим словам и наперекор твоему красноречию избрал в архонты-эпонимы меня, а не ставленника аристократов Зенодота. Значит, моя речь пришлась более по душе народу, нежели твоя. И мои доводы оказались весомее твоих. Моё честолюбие вредит не Афинам, но эвпатридам. Давай называть вещи своими именами. Я заявляю тебе, что буду непримиримым врагом афинской родовой знати, покуда эта знать не избавится от своих персофильских настроений. Ты только что упомянул про Эгину. Смею тебя уверить, Аристид, что не от эгинцев в скором будущем нам будет грозить величайшее зло, а от персов. И только такие слепцы, как ты и Зенодот, не в состоянии узреть очевидное.

У Аристида вырвался раздражённый вздох.

– Это стало уже правилом многих ораторов – пугать народ персами, дабы увлечь толпу за собой, – проворчал он. – Но если рассуждать здраво, то персам ныне не до Эллады, ибо у них в стране полыхают восстания. К тому же Дарий умер, а его сын Ксеркс, вероятно, извлёк для себя урок из отцовских неудач. Я имею в виду поражения персов во Фракии и под Марафоном.

– Теперь-то эвпатриды похваляются марафонской победой. А ведь когда Датис и Артафрен высадились в Аттике, то среди аристократов было немало сторонников добровольной сдачи Афин персам, – не без язвительности заметил Фемистокл. – Я не говорю о тебе, Аристид. Однако кое-кто из твоих друзей не вступил в войско и не пошёл к Марафону, предпочитая ждать исхода событий. Это ли не измена?

– Не нужно искать недругов среди своих сограждан, Фемистокл, – с лёгким осуждением промолвил Аристид. – Вспомни: когда персы стояли под Марафоном, в Афинах вообще мало кто верил, что нам удастся без спартанцев разбить столь сильного врага. Я считаю, что во время Марафонской битвы не обошлось без вмешательства богов, ставших на нашу сторону. Вот почему афинское войско при его малочисленности оказалось сильнее варваров. Не зря же кое кому из наших воинов привиделся призрак великана в доспехах и с длинной бородой, который крушил персов боевым топором.

– Боги тут ни при чём, – возразил Фемистокл, который тоже участвовал в том памятном для всех афинян сражении. – Нас спасло тогда воинское умение Мильтиада. Он единственный из военачальников знал тактику персов.

– Тем не менее это не помешало тебе, Фемистокл, спустя год после марафонской победы привлечь Мильтиада к суду и посадить в темницу, где тот скончался, – сказал Аристид. – С твоей подачи судьи наложили на несчастного Мильтиада огромный штраф, которым ещё и поныне выплачивает его сын Кимон. Судьи взвалили вину на Мильтиада за неудачный поход на остров Парос. Но истина была в другом. Признайся, Фемистокл, ты просто завидовал Мильтиаду! Не имея возможности превзойти его популярностью, ты расправился с ним способом низменным и коварным. Как это на тебя похоже!

– Не стану скрывать, Аристид, трофей[6]  [6] Трофей – победный памятник, сооружаемый на поле боя из щитов, шлемов и панцирей побеждённых врагов.


[Закрыть] Мильтиада по давал мне покоя, – невозмутимо отреагировал на выпад Фемистокл. – Однако ты, как всегда, перегибаешь палку. Обвинение в суде Мильтиаду предъявил не я, а архонт-полемарх[7]  [7] Архонт-полемарх – один из девяти афинских архонтов, на него возлагалось командование войсками.


[Закрыть] Фанипп. Я же лишь поддержал его. Кстати, ты тогда был архонтом-эпонимом и мог бы спасти Мильтиада от долговой тюрьмы, если бы захотел. Но предпочёл остаться в стороне, видя, каким гневом объят народ. Ведь Мильтиад не только растратил государственные деньги, но и погубил в бесплодной осаде немало афинян.

– У тебя короткая память, Фемистокл, – возмутился Аристид. – Ещё до суда над Мильтиадом я произнёс речь в его защиту в народном собрании. Дело и не дошло бы до суда, если бы архонт-полемарх Фанипп не привлёк к обвинению тебя. Ведь это ты взбаламутил народ своими заявлениями, что эвпатриды, дорвавшись до власти, ставят себя выше закона, не давая отчёта в своих действиях, проливая кровь сограждан и обделывая тёмные делишки вдали от Афин. О, я прекрасно помню твою пламенную речь. После неё беднягу Мильтиада притащили в суд на носилках, невзирая на тяжёлую рану, полученную на Паросе.

– Я не виноват в том, что ты умеешь красиво говорить, а я умею убеждать, – пожал плечами Фемистокл.

– Все твои убеждения не более чем потакание низменным страстям черни, – молвил Аристид раздражённо. – Ты готов обливать грязью эвпатридов, лишь бы угодить толпе. Чтобы добиться своего, готов замахнуться даже на святое! Мне ли не знать тебя, ведь мы росли вместе.

– Росли вместе, однако в школы ходили разные, – усмехнулся Фемистокл. – Твой отец был более знатен, чем мой. А со стороны матери я и вовсе считаюсь неполноценным гражданином Афин, ибо моя мать не гречанка, а фракиянка. Со школьной поры, Аристид, ты пытаешься внушить мне, что родовая знатность – это дар богов. Ты всегда говорил, что власть в Афинах должна принадлежать аристократам, которые суть соль аттической земли. По твоему мнению, Клисфен[8]  [8] Клисфен – афинский законодатель, который в 509– 507 г. до н. э. укрепил положение афинской демократии, ослабив власть родовой аристократии. Законы Клисфена действовали в Афинах до утраты ими независимости, когда на Балканы пришли римляне.


[Закрыть] совершил большую ошибку, допустив к власти в Афинах ремесленников и бедноту. Мы давно ведём с тобой этот спор. Ты утверждаешь, что опора государства – аристократия, я же считаю, что основа прочности нашего отечества – демократический строй, при котором у знатных и незнатных граждан имеются равные права.

– Тебя послушать, так в Ареопаге[9]  [9] Ареопаг – холм в Афинах, на котором находилось здание суда того же названия. В состав Ареопага входили бывшие архонты. Ареопаг наблюдал за исполнением законов, привлекал к ответственности должностных лиц, опротестовывал решения совета Пятисот.


[Закрыть] должны заседать одни голодранцы! – Аристид бросил на Фемистокла недовольный взгляд. – Пренебрежение к эвпатридам не раз уже выходило тебе боком. Пора бы урану меть, что вражда со знатью до добра не доводит.

– Это угроза?

– Нет. Просто вспомни участь Мильтиада. После победы при Марафоне его превозносили до небес. Потом толпа, не скрывая злорадства, упрятала Мильтиада в темницу. Вспомни также участь законодателя Клисфеиа, вынужденного уйти в изгнание и умершего вдали от Афин. Милость народа изменчива.

– Я знаю это, – промолвил Фемистокл, кивая. Более того, я всегда помню об этом.

– Вот и прекрасно! – Аристид сухо улыбнулся. Значит мы сможем договориться.

– О чём?

– Как ты догадываешься, я здесь не по собственному почину. Аристид перешёл к главной цели своего визита: – Самые знатные из афинян просят тебя, Фемистокл, заметь, не приказывают, а просят – прислушаться к ним. Через меня эти уважаемые граждане хотят убедить тебя не затевать войну с Эгиной, ибо от этого пострадает афинская торговля в Эгейском море. Флот эгинцев гораздо сильнее нашего. Мы и прежде воевали с эгинцами, и что нам это дало?

Нам удалось отвоевать обратно остров Саламин.

– Да, наши деды отняли у эгинцев Саламин, но зато лишились подвоза египетского зерна, чем испокон веку занимаются эгинцы, – с нескрываемым сарказмом произнёс Аристид. – Воистину великое дело – променять хлебный достаток на маленький бесплодный островок.

– Писистратиды наладили подвоз в Афины более дешёвого понтийского зерна, так что афиняне остались не в убытке, – возразил Фемистокл. – И поныне суда с понтийским хлебом каждое лето приходят в Аттику.

– Если начнётся война с Эгиной, то опять начнутся перебои с хлебом. Это уже бывало не раз, – хмуро заметил Аристид. – Эгинцы не допустят торговые корабли к нашим берегам, и понтийским купцам придётся выгружать зерно на Эвбее, Делосе или Коринфе. До нас это зерно дойдёт только через по средников по большей цене. А это прямые убытки.

– А если афиняне построят более сильный флот и разобьют эгинцев на море? Этого ты не допускаешь? – Фемистокл чуть прищурил свои большие, широко поставленные глаза.

– Ты не хуже моего знаешь, что это невозможно, – вздохнул Аристид. – У нас просто-напросто нет денег на большой флот. Афиняне всегда славились своей конницей и тяжёлой пехотой. У нас и моряков-то стоящих нет. К чему бесполезные речи?

– Я знаю, где взять деньги на боевые корабли, – уверенно проговорил Фемистокл. – И я сделаю из афинян отменных мореходов! С сильным флотом Афины захватят все морские торговые пути, и деньги рекой потекут в Аттику.

Аристид грустно покачал головой:

– Я так и знал, Фемистокл, что твоя голова полна бредовых замыслов. Вот почему ты убеждаешь народное собрание перенести гавань Афин из Фалера в Пирей. В тебе сидит желание построить огромный флот, разместить который в Фалере невозможно.

– Фалер более уязвим для нападения с моря, нежели Пирей, – с воодушевлением вставил Фемистокл. – Недавно я побывал в Пирее и осмотрел все тамошние бухты. Лучшего места для стоянки флота не найти!

Он заговорил о том, что было бы неплохо убедить знатных афинян строить вскладчину быстроходные боевые корабли – триеры[10]  [10] Триера – военный корабль с тремя рядами весел.


[Закрыть]. Описывая превосходство триер перед диерами[11]  [11] Диера – военный корабль с двумя рядами весел.


[Закрыть] и монерами[12]  [12] Монера – военный корабль с одним рядом весел.


[Закрыть], которые до недавнего времени были главной силой в морских сражениях, Фемистокл так увлёкся, что не сразу заменил, что собеседник слушает его стоя.

– Я ухожу, Фемистокл, – с печальной торжественностью произнёс Аристид. – Мне искренне жаль, что нам не удалось договориться… в очередной раз. Я знаю, что твоё честолюбие рано или поздно тебя погубит. По мне бы не хотелось, чтобы твоя гибель совпала о гибелью нашего государства. Вот почему я был и остаюсь противником всех твоих начинаний. Прощай!

– Прощай, – машинально промолвил Фемистокл, глядя на прямую спину удаляющегося аристократа.

Придя в спальню и взобравшись на ложе, Фемистокл неловким движением разбудил супругу, которая, проснувшись, тут же спросила, с кем это он так долго беседовал.

Ты не поверишь, Архиппа: приходил Аристид и набивался ко мне в друзья, – зевая во весь рот, промолвил Фемистокл. Обычно он никогда не откровенничал с женой.

Архиппа, зная об этой черте супруга, усмехнулась:

– Скорее Стесилай родит ребёнка, чем Аристид станет твоим другом.

Этим замечанием Архиппа мстила мужу, зная, что в своё время он увлекался мальчиками, и в особенности красавчиком Стесилаем. Последний приехал в Афины с острова Кеос лишь затем, чтобы подороже продать какому-нибудь знатному афинянину свою юношескую прелесть.

Впрочем, к Стесилаю был неравнодушен и Аристид. Добиваясь взаимности юнца, который поначалу тянул деньги с обоих, Аристид и Фемистокл прониклись друг к другу враждебностью, которая отличала их и на государственном поприще. В конце концов Стесилай отдал предпочтение Аристиду, поскольку тот был более знатен.

Кеосец прожил в доме Аристида три года. Затем нашёл себе другого покровителя, польстившись на его богатство и закрыв глаза на скверные черты его характера.

Аристид же при своей честности и неподкупности был не настолько богат, чтобы сорить деньгами в той мере, в какой хотелось бы корыстолюбивому Стесилаю. Друзья знали, что денежные дела у Аристида пошли из рук вон плохо, когда тот увлёкся Стесилаем. Родня так и вовсе была возмущена слабохарактерностью столь умного мужа, бросившего к ногам развратного красавчика все свои сбережения. Когда Стесилай ушёл от Аристида к другому любовнику, многие вздохнули с облегчением, радуясь, что уважаемый всеми человек наконец-то избавился от позорившего его клейма сладострастника. Но мало кто знал, что Аристид тайно посылал Стесилаю любовные письма, в которых умолял юнца вернуться.

Жадный до денег, Стесилай однажды продал одно из посланий какому-то аристократу, имевшему зуб на Аристида, а тот, в свою очередь, перепродал письмецо Фемистоклу, дабы влезть к нему в доверие. Фемистокл, узнав обстоятельства этого дела, не поскупился и выкупил у Стесилая все письма Аристида, чтобы при случае использовать их с пользой для себя.

В душе Фемистокл был рад тому, что Стесилай бросил Аристида. Но ещё большую радость доставляло сознание того, что Аристид и по сей день мучительно переносит разлуку. Подтверждением тому служили письма. Читая их, Фемистокл то хохотал до слез, то кривился от презрения к человеку, на которого с таким почтением взирают афиняне, в то время как он с заискивающим самоуничижением выпрашивает ласки у проституирующего юнца.

Фемистокл и сам испытал душевные муки, когда понял, что ему не обладать всегда Стесилаем. Однако опуститься до того, чтобы писать жалобно-слезливые письма, Фемистокл не мог себе позволить. Такое даже по могло прийти в голову. Читая интимные послании Аристида, Фемистокл не столько поражался слабости честнейшего из афинян, сколько гордился своей душевной стойкостью, не позволявшей унижаться перед кем попало.

Язвительное замечание полусонной супруги Фемистокл пропустил мимо ушей. С той поры как он сочетался браком с пылкой и страстной Архиппой, дочерью обедневшего аристократа из рода Ликомидов, в нём напрочь пропало всякое влечение к красавчикам вроде Стесилая.

Рано утром, направляясь из своего дома в совет Пятисот[13]  [13] Совет Пятисот – государственный совет в Афинах, которому поручалось ведение важнейших политических дел. В совет Пятисот избирались ежегодно по 50 человек от каждой из десяти афинских фил.


[Закрыть], Фемистокл столкнулся на улице Треножников с невысокой тёмноволосой женщиной, облачённой в длинный карийский хитон. Это была финикиянка Анаис, давняя знакомая Фемистокла. Она относилась к женщинам, называвшимся диктериадами[14]  [14] Диктериада – проститутка.


[Закрыть], которые, по законам Солона[15]  [15] Солон – афинский законодатель и поэт, живший в 640-560 г. до н. э. Став архонтом в 594 г. до н. э., Солон получил чрезвычайные полномочия для проведения реформ в государственной системе Афин. Благодаря законам Солона, афиняне избавились от родовых пережитков и ступили на путь демократии.


[Закрыть], были обязаны за небольшую плату удовлетворять плотские желания свободнорождённых мужчин в специально построенных для этого домах – диктерионах[16]  [16] Диктерион – публичный дом.


[Закрыть].

Первые диктерионы появились в порту и существовали за счёт государства. Обитательницами их были исключительно молодые рабыни-азиатки. Заведование диктерионами было поручено особым чиновникам – порнобоскам, которые ежегодно отчитывались за свою деятельность перед государственным казначеем и агораномами[17]  [17] Агораном – должностное лицо с полицейскими функциями, осуществлял надзор за деятельностью рынков.


[Закрыть].

Со временем диктерионы появились и в Афинах.

В одном из этих заведений тогда ещё не женатый Фемистокл и познакомился с Анаис.

– Тебя долго не было видно, – сказал Фемистокл финикиянке после обмена приветствиями. – Где пропадала?

– Неужели ты вспоминал обо мне? – Анаис кокетливо улыбнулась.

– Знаешь же, что я не в состоянии тебя забыть после всего, что было между нами, – проговорил Фемистокл, томно понизив голос. – Я слышал, что тебе удалось выкупиться из диктериона и открыть собственный дом где-то у холма Муз[18]  [18] Музы – дочери Зевса, вечно юные богини поэзии, искусств и наук. Муз было девять.


[Закрыть].

– Да, я теперь имею свой небольшой диктерион у Итопских ворот, – уточнила финикиянка. – Это дом бывшего торговца тканями Ктесиоха.

– Который помимо тканей приторговывал египетскими мальчиками, – усмехнулся Фемистокл. – Я его знаю. Ведь, по сути, от этого дома начинается дорога к Фалерской гавани. Я знаю и то, что Ктесиох теперь занимается продажей азиатских рабынь для государственных диктерионов, а это дело прибыльное.

– Чем ещё заниматься метеку[19]  [19] Метеки – букв, «переселенцы», лично свободные люди, переселившиеся в Афины из других областей Греции. Они имели право владеть недвижимостью, заниматься ремеслом и торговлей, но не имели гражданских прав. Метеки были обязаны платить особый налог – метойкион.


[Закрыть], не имеющему почти никаких прав в Афинах. – Анаис уловила в голосе Фемистокла презрительные нотки. – Ктесиох, как и я, относится к разряду людей презренных, лишённых права голоса в отличие от благородных афинян.

– Тебя кто-то обидел? – Фемистокл мягко взял женщину за руку чуть пониже локтя. – Поделись со мной своими печалями. Может, чем-то смогу помочь, ведь я ныне как-никак архонт-эпоним.

При последних словах Фемистокл слегка приосанился.

– Я хочу пригласить архонта-эпонима в гости, чтобы обсудить с ним одно важное дело. Но не знаю, снизойдёт ли архонт-эпоним до бывшей куртизанки, которой он, кстати, остался должен восемь драхм[20]  [20] Драхма – греческая серебряная монета.


[Закрыть], – промолвила Анаис.

Фемистокл заверил финикиянку, что он не забыл о долге. И добавил, что непременно заглянет к ней сегодня вечером.

– А теперь извини. Он слегка коснулся пальмами ножного подбородка Анаис. – Меня ждут государственные дела.

– Я буду ждать тебя. Но если ты не придёшь, то я не обижусь.

Фемистокл обернулся на ходу и помахал рукой.

Вскоре он скрылся в боковом переулке.

Несмотря на то что в месяце гекатомбейоне[21]  [21] Гекатомбейон – конец июля – начало августа по афинскому календарю.


[Закрыть] заседания государственного Совета проводили пританы[22]  [22] Пританы – члены совета Пятисот, исполняющие свои государственные обязанности в течение месяца. Пританов было 50 человек, принадлежавших к одной из десяти афинских фил. Они заседали в пританее, там же они обедали и поддерживали священный огонь в очаге. По истечении месяца на дежурство в пританее заступали следующие 50 пританов из другой филы.


[Закрыть] из филы Леонтиды[23]  [23] Фила Леонтида – по законам Клисфена, Аттика подразделялась на десять территориальных фил, в каждую из которых входило по десять демов. Во время войны фила представляла собой воинское подразделение численностью в тысячу человек.


[Закрыть], ибо так распорядился жребий, к этой филе был причислен и Фемистокл – предложение, вынесенное им на обсуждение, едва не вызвало взрыв возмущения. А предложение было такое.

Дни постройки большого флота в афинской казне не было денег. Фемистокл предложил пустить на строительство флота серебро из Лаврийских государственных рудников. Эти рудники интенсивно начали разрабатывать сравнительно недавно. Всё добываемое серебро постановлением народного собрания должно было распределяться поровну между полноправными гражданами Афин. Очередная раздача намечалась на текущий месяц.

– Что такое восемь-девять драхм, причитающиеся каждому гражданину, – говорил Фемистокл, выступая перед пританами. – На эти деньги невозможно обогатиться, даже стоящего дела на них не откроешь. Зато в своей совокупности лаврийское серебро, пущенное на постройку кораблей, принесёт неоценимое благо Афинам.

Мнения пятидесяти пританов разделились, большинство из них не поддержали Фемистокла. И в том числе председательствующий притан Леонт.

Он сказал:

– Для кого-то, может, восемь-девять драхм – ничтожная сумма. Но только не для афинской бедноты. Любой ремесленник или подёнщик будет безмерно рад этим деньгам, ведь ради них многим из афинян приходится трудиться в поте лица два-три месяца, а то и больше. Отнять эти деньги у бедноты – всё равно что вырвать у них кусок хлеба изо рта.

– Я сам не беден, но и мне лаврийское серебро отнюдь не лишнее, – заметил кто-то из пританов, восседавших на каменных скамьях, идущих полукруглым амфитеатром вокруг площадки для ораторов.

– Вот именно, – прозвучал ещё один голос. – Восемь драхм на дороге не валяются!

– Да на восемь-девять драхм, если не роскошествовать, целой семье можно прожить дней десять-пятнадцать.

– А можно, наоборот, закатить роскошнейший обед!

– Либо отдать долг куртизанке. – Эта реплика вызвала смех среди пританов.

Фемистокл невольно вздрогнул. Он заметил того, кто это сказал. То был его давний недоброжелатель Эпикид, сын Эвфемида.

«Неужели Анаис кому-то проговорилась, что я у неё в долгу, – сердито подумал Фемистокл. – Болтливая сорока!»

Но отступать от задуманного Фемистокл не собирался. Поэтому со свойственным ему упрямством он вновь принялся убеждать коллегию пританов, чтобы они вынесли его предложение на обсуждение в народное собрание.

– Фемистокл, этим предложением ты сам себе роешь яму, и очень глубокую, поверь мне, – опять заговорил Леонт. – Народ и слушать тебя не станет. Не забывай, как бывает страшен в гневе афинский демос. Тебя могут освистать или закидать камнями, такое уже бывало. Сколько дерзких ораторов уходили с Пникса с синяками и ссадинами, скольких уносили пи руках, избитых и окровавленных.

Архонт-эпоним продолжал стоять на своём.

Леонт пожал широкими плечами, показывая, что к голосу разума Фемистокл не желает прислушиваться и сам выбирает тяжкий жребий.

Народное собрание пританам филы Леонтиды всё равно пришлось бы созывать, к этому их обязывал закон. По нему экклесия[24]  [24] Экклесия – так в Древних Афинах называлось народное собрание.


[Закрыть] созывалась не менее одного раза в месяц, и в некоторых случаях и дважды в месяц, если того требовала государственная необходимость. Пританам не хотелось выносить на обсуждение чреватое народным гневом предложение Фемистокла, поскольку возмущение могло обрушиться и на них. Однако вес архонта-эпонима в Афинском государстве был таков, что не считаться с ним было нельзя. Пританам филы Леонтиды пришлось подчиниться воле Фемистокла и внести его предложение в общий список дел, исход которых зависел от результатов народного голосования.

Созыв экклесии был назначен на четвёртый день после нынешнего заседания в пританее.

Обойдя всех своих друзей и изложив им суть задуманного предприятия, Фемистокл вечером оказался близ Итопских ворот. Он без труда отыскал дом бывшего торговца Ктесиоха, над дверями которого теперь висела вывеска непристойного характера. Па вывеске была изображена голая пышногрудая женщина с распущенными волосами, которую обнимал обнажённый мужчина. Отчётливо было заметно, что обнажённая красотка явно азиатского племени, а обладающий ею мужчина – эллин.

Заведение называлось «Сладкие объятия». Название диктериона можно было прочесть внизу под рисунком, а также на двери, выкрашенной в белый цвет, с глазком посередине.

Дом Ктесиоха имел два этажа: прочное здание из светлого туфа, залежами которого была богата гора Гиметт, к юго-востоку от Афин. Наложницы-азиатки обитали на первом этаже. На втором, окна которого выходили на широкую Итопскую улицу, жила хозяйка диктериона и её слуги.

Анаис приняла Фемистокла на втором этаже в самой большой из комнат, обставленной и украшенной в финикийском вкусе.

Для своих сорока лет Анаис выглядела замечательно, поскольку не была склонна к полноте и не злоупотребляла вином и жирной пищей. Кожу на лице Анаис разглаживала различными косметическими масками из трав, кореньев и оливкового масла, поэтому морщин почти не было. С той поры как Анаис выкупилась на волю и стала содержательницей публичного дома, она неизменно одевалась в строгом стиле замужних афинских аристократок. Ей очень шли греческие одежды и причёски, поскольку волосы у Анаис были густые и длинные. Эти черные, блестящие, слегка волнистые волосы были также предметом тщательного ухода со стороны хозяйки, которая гордилась ими, частенько замечая завистливые взгляды других женщин.

Фемистокл, усевшись в кресле с подлокотниками, невольно залюбовался очаровательной финикиянкой, с которой в прошлом он провёл немало памятных ночей. Годы явно щадили Анаис. Пусть не было прежнем стройности, зато пышные бедра и округлая грудь, только подчёркивали тонкую талию и прямую осанку.

– У тебя великолепная посадка головы, моя прелесть, не удержавшись, сказал Фемистокл. – Это так красиво, тем более при такой роскошной причёске! Можно я буду называть тебя Божественная?

Анаис польщённо улыбнулась.

– В былые времена, Фемистокл, ты больше восхищался моими ногами и ещё кое-чем, – заметила она, кокетливо прикрыв длинными ресницами тёмно-карие миндалевидные глаза. – Ныне, как видно, эти части моего тела занимают тебя гораздо меньше. Очень жаль! Анаис печально вздохнула.

Фемистокл немедленно заверил финикиянку, что её ноги и ягодицы нравятся ему, как и прежде.

– Я просто подумал, что тебе, как владелице диктериона, ныне более приятны для слуха иные комплименты, – слегка оправдываясь, промолвил Фемистокл. – А вот обещанные мною восемь драхм.

Он высыпал на низкий столик серебряные монеты.

– Благодарю, – с милой улыбкой сказала Анаис.

– Извини, что я так долго не отдавал свой долг. Фемистокл слегка прокашлялся в кулак, чтобы скрыть смущение. – Честно говоря, Божественная, я совсем забыл про него. За последний год на меня свалилось столько дел! Просто голова идёт кругом!

– Вот уж не поверю! – возразила Анаис.

Она поставила стул почти вплотную к креслу, где восседал гость, и уселась так, чтобы её колени касались коленей Фемистокла.

– Сколько я тебя знаю, друг мой, твоя голова всегда была полна замыслов, больших и маленьких, – продолжила Анаис. – Ты всюду успевал в числе первых, всегда был на гребне событий. Ты даже вино не пил в светлое время суток, чтобы хмель не дурманил голову. Не думаю, что за те полтора года, что мы с тобой не виделись, ты стал меньше заниматься политикой. «Политика» была твоим любимым словечком даже в постели со мной. Интересно, ты и общаясь с женой щеголяешь этим словом?

– Ну что ты, Божественная! – Фемистокл рассмеялся. – Моя жена рожает мне детей и блюдёт мой очаг. О государственных делах я с ней не разговариваю. Зачем? У неё домашних забот хватает. К тому же Архиппе далеко до твоего ума.

Фемистокл легонько притянул Анаис к себе и нежно поцеловал в пунцовые уста.

Финикиянке этого показалось мало. Она перебралась на колени к гостю, обвив его шею руками.

После долгого поцелуя Фемистокл как бы между прочим поинтересовался у Анаис, появляется ли в её заведении знатный афинянин Эпикид, сын Эвфемида.

– Это твой друг? – спросила Анаис.

– Скорее наоборот, – вздохнул Фемистокл.

– Не стану лгать, знатные афиняне у меня бывают редко. Тех, кто часто заходит сюда, я знаю в лицо, но не по именам. Редко кто из эвпатридов называет своё подлинное имя продажным женщинам. Да это и не нужно. У нас всё как в лавке: пришедший платит деньги и получает удовольствие. Лишние формальности здесь ни к чему.

– Я назвал тебе своё имя при первой же встрече, если ты помнишь, – укоризненно промолвил Фемистокл.

– Я помню, – прошептала финикиянка. – Ты ещё сказал, что в будущем затмишь славой всех знаменитых афинян, живших до тебя. Ты много мне наговорил в первую нашу встречу, но я всё помню, клянусь Танит[25]  [25] Танит – финикийская богиня любви и плодородия, почиталась в образе луны.


[Закрыть]. Правда, у тебя почти никогда не было денег и я отдавалась тебе в долг под честное слово.

Анаис прыснула, прикрыв рот ладонью.

– Разве я тебя обманул хоть в чём-нибудь? – с шутливым вызовом поинтересовался Фемистокл.

– Нет, не обманул, – с уважением проговорила Анапе. И деньги принёс через несколько дней.

И стал заседать в совете Пятисот. Был стратегом[26]  [26] Стратег – военачальник.


[Закрыть]. Затмил своим ораторским талантом всех афинских ораторов, даже Аристида. А ныне стал архонтом-эпонимом! Я горжусь тем, что была любовницей столь выдающегося афинянина.

– Почему была? Фемистокл удивлённо приподнял брови.

– Потому что у тебя больше нет на меня ни времени, ни денег, без всякой обиды в голосе заметила Анаис. Ты хотел стать первым гражданином Афин и стал им. Полагаю, теперь ты можешь подыскать себе женщину помоложе и покрасивей.