Текст книги "Фемистокл"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Чтобы водворить хотя бы относительный порядок, слугам Еврибиада то и дело приходилось колотить палками наиболее зарвавшихся стратегов, уже готовых пустить в ход кулаки.

Афинские военачальники недоумевали, почему Фемистокл не пришёл на военный совет. За ним посылали несколько раз, но безрезультатно.

Наступил вечер.

Солнце скатилось к далёкой неровной кромке гор Мегариды; поблекла синева небес.

Фемистокл пребывал в томительном ожидании. Ему казалось, что бег времени замедлился. Тревога и печаль одолевали его. Будущее представлялось тёмным и безрадостным. Если его хитрость не удастся, значит, афинянам придётся либо с честью погибнуть в неравной битве, либо отступить к Истму вместе с союзниками, оставив свои семьи на Саламине варварам.

К Фемистоклу приходили один за другим посланцы от афинских стратегов, звавшие его на совет, но он гнал их прочь. Фемистокл устал от бесконечных споров. Кто станет его слушать? Еврибиад слеп и глух! Адимант глуп и труслив! Поликрит себе на уме… Этих людей нужно силой тащить к их же благу либо ставить перед невозможностью выбора.

Расхаживая по шатру, Фемистокл сосредоточенно прислушивался к звукам, доносившимся снаружи. Проехала запряжённая мулами повозка. Прошла куда-то большая группа воинов, озабоченно переговариваясь. Залаяла собака… Вот снова слышны шаги. Кто-то торопливо приближается к шатру. Очередной гонец от афинских стратегов?

Нет, это не гонец.

Фемистокл замер на месте. Он явственно расслышал голос Сикинна!

Стражи у шатра о чём-то спросили, Сикинн ответил шуткой. Стражи засмеялись.

Фемистокл бросился к входному пологу.

Вошедший в шатёр Сикинн мигом оказался в крепких объятиях.

– Ну что? Ну как? Рассказывай! – промолвил Фемистокл, тряся слугу за плечи. – Я тут места себе не нахожу! Видел Ксеркса?

Сикинн отрицательно помотал головой:

– Не видел. Я встречался с Масистием, очень важным вельможей! Я сказал ему все, как ты велел, господин. Сказал, что афинянин Фемистокл желает победы персидскому царю, поэтому извещает его о том, что эллины хотят бежать. И далее, мол, Фемистокл советует Ксерксу не дать эллинам убежать, но напасть на них, пока они находятся в тревоге и спорах, чтобы уничтожить весь их флот.

– И что же Масистий?

– Обрадовался! – Сикинн улыбнулся. – Обещал без промедления передать мои слова царю.

– Хвала Зевсу! – Фемистокл облегчённо перевёл дух. – Хвала Афине Палладе и доброму Случаю! – Он встрепенулся: – А где Эвмел и Динарх?

– Остались на берегу моря. На обратном пути наша лодка дала течь. Они теперь заделывают щель в днище: лодку нужно вернуть в целости её хозяину.

«Вот сейчас можно идти на совет, – подумал Фемистокл. – Надо затянуть споры до наступления темноты, чтобы персы успели перекрыть все пути отхода из Саламинского пролива. Я не позволю Еврибиаду и Адиманту распоряжаться судьбой афинян себе в угоду!»

Стоял сентябрь 480 года до нашей эры.

Глава шестнадцатая. АРИСТИД

Возле шатра Еврибиада толпилось несколько сотен воинов и матросов, в основном афинян и мегарцев. Невозмутимая лаконская стража никого не подпускала близко ко входу. Из шатра доносились гневные голоса, пытавшиеся перекричать очередного оратора, произносившего речь, полную скабрёзных оборотов. То и дело звучал громкий раздражённый голос Еврибиада, призывающего военачальников соблюдать приличие. Но его явно никто не слушал.

Воины, увидев Фемистокла, почтительно расступились.

В толпе находился архонт-эпоним Каллиад, рядом с ним стояли трое старейшин из Ареопага.

– Что там происходит? – Фемистокл кивнул на шатёр.

– Военный совет, – с гримасой отвращения произнёс один из старейшин, – а по сути дела – настоящая перебранка! Торговцы на агоре точно так же выясняют отношения между собой.

– Они там спорят уже два часа кряду! – проворчал другой, устало опираясь на посох.

– Что будем делать, Фемистокл, если Еврибиад всё же уведёт союзный флот к Истму? – с беспокойством спросил Каллиад.

– Я уже принял меры, чтобы этого не случилось, – с таинственным видом ответил Фемистокл. – Еврибиад может повелевать войском, но не роком.

Не прибавив больше ни слова, он направился в шатёр.

Каллиад и старейшины, став в кружок, принялись вполголоса обсуждать услышанное. Несомненно, Фемистокл уверен в счастливом для афинян исходе затянувшегося военного совета, иначе он не был бы так спокоен!

– Удивительный человек! – с восхищением отозвался о Фемистокле первый старейшина.

– Это верно, – поддакнул второй. – Его решительности и прозорливости можно позавидовать!

– Боги отвернулись от афинян, – печально вздохнул третий, – поэтому их единственная удача в том, что есть Фемистокл.

Едва Фемистокл появился в собрании военачальников, как страсти закипели с новой силой.

Адимант, произносивший в тот момент речь, осёкся на полуслове и воскликнул, ткнув пальцем в вошедшего:

– Трепещите, друзья мои! Явился сам Зевс Громовержец! Я даже знаю, в кого из нас полетят его молнии.

– Тебя, Адимант, я испепелю первого, – в тон коринфянину проговорил Фемистокл, пробираясь туда, где сидели афинские военачальники. – Ну что ты замолчал? Продолжай изливать своё красноречие! Я тоже послушаю тебя.

– То есть ты разрешаешь мне излагать свои мысли и дальше, – язвительно промолвил Адимант. – А я-то думал, что председательствует здесь Еврибиад.

Спартанец молча сделал знак Адиманту, чтобы тот или продолжал говорить по существу дела, или передал слово другому.

Адимант, приосанившись, продолжил свою речь. Он развивал мысль о том, что с таким могущественным врагом, как Ксеркс, невозможно вести войну без тяжёлых потерь. Но, отдавая варварам земли и города, обрекая на рабскую долю мирное население, не нужно забывать, что всё это делается ради высшей цели. Цель эта – конечная победа над врагом. Надвигается время решительной сухопутной битвы, которая произойдёт на Истме. Туда устремятся варвары после захвата Афин, иного пути у них нет. Поэтому флот тоже должен отступить к Истму, чтобы прикрывать с моря сухопутное войско.

Адимант сел на своё место, довольный собой и своей речью.

После него пожелали высказаться сразу несколько военачальников. Однако Еврибиад решил по-своему.

– Пусть выступит Фемистокл.

Никто не стал возражать. Причиной тому было уважение, какое питали к афинянину все без исключения военачальники.

Фемистокл вышел на середину шатра.

С лицом усталым, но выражавшим твёрдую волю, он стоял перед начальниками всех эллинских морских сил, собираясь с мыслями. Даже в молчании чувствовалась его несгибаемая воля. Чуть склонённая круглая голова с упрямым лбом крепко сидела на короткой сильной шее; эту голову обрамляли мягкие светло-русые волосы; большая борода и усы скрывали рот и решительный подбородок. Щеки были смуглого цвета, а густые низкие брови придавали лицу выражение уверенного спокойствия.

Как бы продолжая тему, начатую Адимантом, Фемистокл заговорил о потерях и жертвах, понесённых эллинами в войне с Ксерксом. Выходило, что покуда только афиняне, фокийцы и эвбеяне несут на своих плечах тяжесть всех жертв и потерь. Фемистокл упрекнул спартанцев и коринфян в том, что те оставили в беде фокийцев, феспийцев и платейцев, города которых сожжены варварами. Теперь, похоже, пелопоннесцы готовы предать и афинян, несмотря на то что те выставили для борьбы с персами самый большой флот…

Военачальники пелопоннесцев недовольно заворчали. Обвинение в предательстве задело их за живое.

Фемистокл продолжал говорить, обращаясь теперь непосредственно к Еврибиаду:

– В какой мере достойно похвалы мужество Еврибиада в битве при Артемисии, в такой же мере достойно порицания его малодушное стремление поскорее покинуть Эвбейский пролив. Впрочем, не меньше Еврибиада к бегству от Артемисия стремился и Адимант, выказывая больше рвения в сохранении флота, нежели в противостоянии варварам. Не могу не упомянуть и Поликрита, наварха эгинцев, который подталкивал к тому же Еврибиада. Таким образом, эти трое устроили забег от персов. Началом дистанции был мыс Артемисий, а концом – Сарониеский залив. По-моему, они заслужили бычью шкуру, по обычаю наших предков[133]  [133] На заре зарождения олимпийских состязаний победитель в беге на длинную дистанцию получал в награду шкуру жертвенного быка.


[Закрыть], – с усмешкой закончил Фемистокл.

Теперь уже не выдержал Еврибиад, видя, что Фемистокл открыто насмехается над ним, а афиняне и эвбеяне дружно смеются.

Еврибиад вступил в перепалку с Фемистоклом, забыв, сколь тот силен в риторических спорах. Сторонники афинянина давились от смеха, слушая корявые речевые обороты спартанца, стоявшего на том, что у него, дескать, был приказ: сражаться у Артемисия, покуда царь Леонид удерживает Фермопиды.

Фемистокл, обсуждая решения спартанских властей, разбил доводы Еврибиада в пух и прах. На утверждение, что спартанские власти просто-напросто пожертвовали Леонидом, выполняя волю дельфийского оракула, Еврибиад не смог ответить ничего вразумительного. Воин до мозга костей, он не привык обсуждать и тем более оспаривать решения эфоров.

Фемистокл начал было рассказывать басню Эзопа[134]  [134] Эзоп – греческий баснописец, живший на Самосе в VI веке до н. э.


[Закрыть] про змею, у которой взбунтовался хвост, потребовав одинаковых привилегий с головой. В результате змея свалилась в пропасть, когда попыталась двигаться хвостом вперёд. Но тут пришёл стражник и сказал Фемистоклу, что его непременно желает видеть какой-то человек в дорожной одежде. Судя по всему, это гонец.

Заинтригованный Фемистокл покинул совещание. Толпа воинов перед шатром Еврибиада стала ещё больше.

Косые лучи вечернего солнца ударили Фемистоклу в глаза, поэтому он не сразу узнал человека, подошедшего к нему со словами приветствия. Фемистокл повернулся к солнцу боком, и с его уст невольно сорвался возглас радостного изумления.

Перед ним стоял Аристид.

– Какой счастливый день сегодня! – воскликнул Фемистокл. – Честнейший из афинян пришёл разделить судьбу своих сограждан. В твоём благородстве, Аристид, я никогда не сомневался!

Недавние враги крепко обнялись.

Афинские матросы и воины, увидев это, разразились бурными возгласами радости.

Прохаживаясь вдоль полотняной стенки шатра, там, где лежала тень, Фемистокл и Аристид завели беседу. Оказалось, что Аристид прекрасно осведомлён о ситуации, царящей в эллинском стане. Перед тем как увидеться с Фемистоклом, он встретился с архонтами и своими друзьями-эвпатридами.

– Если у нас есть хоть капля здравого смысла, мы оставим пустые, недостойные мужей раздоры и вступим в благотворное и прекрасное соперничество, направленное к спасению Эллады. Ты – повелеваешь войсками, я – повинуюсь и служу тебе советом, – начал Аристид. – Мне известно, что в нынешних обстоятельствах ты нашёл единственно правильное решение, требуя дать морское сражение в Саламинском проливе.

Фемистокл посетовал на то, что Еврибиад и пелопоннесские союзники, к сожалению, не хотят видеть всех выгод узкого пролива для сражения с персами.

– Союзники намерены отступить к Истму. Сейчас Еврибиад и его сторонники стараются убедить в своей правоте афинян и мегарцев.

Фемистокл сделал паузу, кивнув в сторону шатра, откуда доносились громкие раздражённые голоса военачальников.

– Я обрадую тебя, – сказал Аристид. – Еврибиад и пелопоннесцы могут сколько угодно рассуждать об уходе от Саламина, но это совершенно бесполезно. Никто не сможет теперь отплыть отсюда, даже если бы и захотел, ведь мы окружены.

Фемистокл застыл на месте, схватив Аристида за руку:

– Ты в этом твёрдо уверен?

– Я отплыл с Эгины на тридцативёсельном судне сегодня утром. Вместе со мной вышли в море ещё несколько афинян, обречённых на разлуку с родиной. Когда мы узнали о решении афинского народного собрания о призыве всех изгнанников в войско, то без колебаний двинулись в путь, заплатив деньги хозяину судна. Так вот, наш корабль два часа тому назад с большим трудом смог прорваться сквозь строй персидских кораблей, которые перегородили море между Пиреем и островом Пситталея, а также между Пситталеей и полуостровом Киносура. Путь к отступлению отрезан. Иди и сообщи об этом Еврибиаду.

– Раз ты пришёл с доброй вестью, Аристид, то сам и передай её, – промолвил Фемистокл. – Ведь если я скажу об этом Еврибиаду, то он сочтёт мои слова пустой болтовнёй. Поэтому лучше тебе сообщить всем, как обстоит дело!

Аристид предстал перед советом и объявил, что приплыл с Эгины, лишь с трудом избежав преследования сторожевых кораблей варваров. Весь эллинский флот окружён, поэтому следует приготовиться, чтобы дать отпор врагу. Затем Аристид покинул собрание.

В совете опять начались споры, поскольку большинство военачальников не поверили сообщению…

Когда погасли последние отблески заката, в бухту, где стоял эллинский флот, вошла теносская триера под начальством Пантия, который перешёл на сторону эллинов.

Пантий был приглашён в шатёр Еврибиада. Он сообщил о том, что персидский флот встал на якорь в Мегарском проливе и в проливе у Пситталеи, а на островок высадились две тысячи персидских воинов.

– Когда начнётся битва в Саламинском проливе, то повреждённые корабли ветром и волнами неизбежно будет сносить к Пситталее, – сказал Пантий. – Персы, захватившие островок, смогут оказывать помощь своим и брать в плен наших либо добивать их.

– Ты точно знаешь, что на рассвете варвары нападут на наш флот? – спросил Еврибиад.

– Верьте мне, так и будет, – кивнул Пантий. – Персидские навархи уверены, что эллинский флот в ловушке.

После такого известия многие из пелопоннесских военачальников упали духом. Адимант мрачно заявил, что жить всем осталось только до рассвета.

Еврибиад, посовещавшись со своими лаконскими советниками, обратился к Фемистоклу с такими словами:

– Ты больше всех нас жаждал этой битвы. Тебе и решать, как она будет проходить.

Фемистокл призвал военачальников к тишине. С мелом в руке он встал на красный лаконский ковёр, расстеленный в том месте шатра, где ораторы произносили речи. Опустившись на одно колено, Фемистокл несколькими уверенными движениями нарисовал на ковре остров Саламин, а также островки Пситталею и Фармакуссу, мыс Киносуру, берег Аттики и Мегарский пролив. Изображая расположение варварских кораблей, Фемистокл обращался за уточнениями к Пантию, сидевшему рядом с Еврибиадом.

Со слов Пантия выходило, что двести египетских кораблей перекрыли Мегарский пролив. Сто пятьдесят финикийских и пятьдесят кипрских триер расположились между островком Пситталея и берегом Аттики. Позади них широкой дугой встали сто ионийских триер. Киликийские и карийские корабли заняли проход между Пситталеей и мысом Киносура.

Перед тем как нанести на схему расположение эллинских кораблей, Фемистокл изложил военачальникам свои мысли по поводу того, как примерно станут действовать в узком Саламинском проливе варвары. Рассуждения Фемистокла были столь разумны, что никто из присутствующих, даже Адимант, ни разу не прервал его вопросом или возражением.

Объясняя, каким образом надлежит взаимодействовать эллинам в предстоящей битве, Фемистокл рисовал греческие корабли, указывая каждому военачальнику его место в общем боевом построении. И опять не прозвучало ни одного возражения, настолько мудро нашёл Фемистокл единственное тактическое решение, при котором у маленького эллинского флота имеется возможность разбить превосходящие силы врага.

Состояние суровой неизбежности заглушило распри и раздоры между военачальниками, одна судьба связала всех воедино, поставив перед выбором: победить или умереть. Сильные духом, такие как Еврибиад, спокойно легли спать, дабы со свежими силами выйти на решительную битву с врагом. Люди философского склада ума, вроде эгинца Поликрита, воспринимавшие смерть как некое продолжение жизни, тоже без особых волнений разошлись по палаткам, чтобы насладиться покоем в оставшиеся до рассвета часы.

Робкие и малодушные, а их было большинство, сознавая, что отступать некуда, не находили себе места от снедающего страха. Кому-то из них казалось, что на военном совете упустили некую важную деталь в боевом построении эллинского флота, и они спешили с этим к Фемистоклу. Другие начинали сомневаться в правильности предложенного Фемистоклом плана сражения и тоже шли к нему. Третьи приходили, чтобы спросить, как им действовать в той или иной ситуации. До глубокой ночи в шатре Фемистокла толпились военачальники, и для каждого у него находились слова поддержки и ободрения. С каждым он разговаривал как со своим лучшим другом, давая наставления перед грядущей битвой.

Пришёл к Фемистоклу и Адимант, выждав, когда лагерь погрузится в тишину и сон. Фемистокл был в шатре не один: там находились Аристид и Сикинн. Первый крепко спал на ложе хозяина, второй чистил золой его шлем, сидя на низенькой скамеечке.

– Уверен, ты не ждал меня, – промолвил Адимант, не зная, как начать разговор.

Фемистокл в ответ пригласил гостя к столу и предложил ему вина.

– Выпьем за то, Адимант, чтобы в будущем у поэтов и трагиков завтрашняя битва стала вечным символом превосходства эллинов над варварами.

– Ты действительно веришь в нашу победу? – Душа Адиманта была полна мрачных предчувствий.

– Мы победим. – Фемистокл поднял чашу с вином. – Могу поклясться чем угодно!

Адимант взял кубок со стола и залпом осушил его.

Уверенность Фемистокла, звук его голоса, блеск глаз подействовали успокаивающе, словно именно эти слова он и хотел услышать.

Когда Адимант ушёл, Фемистокл разбудил Аристида.

– Надо расстроить вражеские порядки до наступления рассвета, – сказал он. – Не ждать нападения персов, а напасть первыми.

– Что ты задумал? – удивился Аристид.

– Я хочу отбить у варваров остров Пситталею. Потеря его станет для них полной неожиданностью. Грядущее сражение развернётся как раз вокруг этого островка: тот, кто обладает им, будет иметь преимущество в битве. Только это нужно сделать без лишнего шума.

– Ты хочешь поручить это дело мне?

Фемистокл молча кивнул.

– Я готов, – без колебаний сказал Аристид. – Сколько воинов ты мне дашь?

– Я велел собраться у алтаря Афины Паллады всем афинянам из филы Антиохиды, – проговорил Фемистокл. – Ты же родом из этой филы, Аристид? Отберёшь сам столько гоплитов, сколько посчитаешь нужным. Имей в виду, персов на Пситталее не меньше двух тысяч. Правда, большинство из них имеют лёгкое вооружение, если верить Пантию.

Фемистокл и Сикинн помогли Аристиду облачиться в воинский наряд, который он привёз с собой с Эгины.

Аристид попросил у Фемистокла позволения взять на вылазку изгнанников, которые прибыли вместе с ним на Саламин. Это были люди из разных афинских фил. Фемистокл не возражал.

Фила Антиохида выставила чуть больше тысячи воинов. Из них Аристид отобрал шестьсот самых смелых и опытных. Этот отряд на мелко сидящих рыбачьих судёнышках в предрассветных сумерках переправился с мыса Киносура на Пситталею.

Персы расположились станом в самом центре небольшого скалистого островка, почти лишённого растительности. Дозорные, находившиеся на возвышенностях, обнаружили эллинов, когда те уже вышли из лодок на сушу. Над морем стлался туман, а на острове тумана не было: воздух здесь был более сухой и тёплый.

Развернувшись в боевой порядок, афиняне двинулись на врагов, которые были вынуждены вступить в сражение, не соблюдая порядка и не слыша приказов своих военачальников. Немало персов было убито при попытке прорваться к морскому берегу, чтобы подать сигналы о помощи стоящим в проливе персидским кораблям. Многие персы нашли свою смерть, так и не успев взяться за оружие. Битва очень скоро превратилась в избиение. Афиняне, помня, что варвары предали огню их город, безжалостно орудовали мечами и копьями, преследуя разбегающихся персов по всему острову.

Когда первые робкие лучи восходящего солнца пробились из-за гряды облаков, резня на Пситталее уже закончилась. По всему острову среди камней и кустов барбариса лежали бездыханные тела варваров. Повсюду валялось оружие, щиты, медные островерхие шлемы, воинские значки на длинных древках. Весь персидский отряд был истреблён, кроме пятнадцати военачальников, взятых в плен. У афинян было несколько убитых и около полусотни раненых.

Пленных персов Аристид приказал без промедления доставить к Фемистоклу.

Глава семнадцатая. БИТВА ПРИ САЛАМИНЕ

Среди пленных персов оказались три сына сестры Ксеркса Сандаки и сын Артаикта, сатрапа Вифинии[135]  [135] Вифиния – небольшая страна на северо-западном побережье Малой Азии.


[Закрыть]. Юношей привели к Фемистоклу, и он долго беседовал с ними через Сикинна, переводившего речь персов на греческий язык. Фемистокл расспрашивал пленников о Ксерксе, что он за человек, отличается ли здравомыслием, на какие поступки способен в порыве гнева. Интересовался Фемистокл и Ариабигном братом Ксеркса, который командовал флотом.

Когда трубы заиграли побудку и эллинский стан наполнился гулом, Фемистокл приказал увести пленников и хорошенько охранять их.

Выйдя из шатра, Фемистокл совершил короткую молитву Зевсу и Афине. Он просил царя богов и его мудрую дочь, если нужно, отнять у него жизнь, но не отнимать победу у эллинов.

Наскоро поев ячменной каши с оливковым маслом, Фемистокл облачился в панцирь, пристегнул к поясу короткий меч, надел на ноги бронзовые поножи, набросил на плечи красный плащ. Взяв в руки шлем с красным султаном из конского волоса, Фемистокл придирчиво осмотрел его.

– Всё в порядке, – заметил Сикинн. – Нет ни пятнышка, ни ржавчинки. Такого красивого шлема не было даже у Ахилла![136]  [136] Ахилл – герой Троянской войны, сын Пелея и морской богини Фетиды. Персонаж поэмы Гомера «Илиада».


[Закрыть]

Шлем действительно блестел начищенным металлом.

Фемистокл водрузил шлем на голову, затянув кожаный ремешок под подбородком.

Сикинн вынул из чехла большой круглый щит с позолоченным изображением совы. Сова считалась священной птицей богини Афины.

Военачальники пришли к шатру Фемистокла, чтобы выслушать последние распоряжения перед битвой. Пришёл и Еврибиад со своей свитой. Видя, что лакедемоняне не претендуют на главенство, полностью полагаясь на Фемистокла, союзники прониклись к последнему ещё большим уважением. На него теперь взирали как на человека, способного всё заранее предвидеть, разрешить любое затруднение и от приказов которого будет напрямую зависеть успех в сегодняшнем сражении.

Фемистокл произнёс короткую речь, призывая военачальников проявить храбрость в битве. Он говорил, что за ней будут сегодня наблюдать не только жители Саламина и афиняне, нашедшие здесь убежище, но и бессмертные обитатели Олимпа.

– Не за Коринф и не за Спарту мы будем сегодня сражаться с варварами, но за Элладу. Пусть Ксеркс и его сатрапы увидят, насколько прочнее в битве мужество людей, отстаивающих свою свободу, по сравнению с мужеством тех, кто привык к рабскому повиновению.

Затем были принесены жертвы богам. Жертвы оказались благоприятны.

Ободрённые военачальники разошлись к своим отрядам, выстроившимся на берегу моря в ожидании приказа садиться на корабли.

По обычаю, перед отплытием нужно было принести жертву Посейдону возле флагманского корабля. Однако жрецы, которые несли на носилках бронзовый переносной алтарь, вдруг замешкались, не зная, что делать. Триера Фемистокла стояла на якоре далеко от берега. Подвести её к пристани не было возможности, так как бухта Саламина была заполнена кораблями пелопоннесцев.

Фемистокл велел жрецам совершить жертвоприношение возле триеры Еврибиада, которая стояла у самого берега, зарывшись кормой в песок.

– Официально флотом командует Еврибиад, – пояснил он, – поэтому не будет никакого нарушения в священном обряде.

Жрецы повели на заклание белую козу. Но тут появился прорицатель Эвфрантид. Он был родом из Афин и славился тем, что умел предсказывать самые неожиданные события. Его дар предвидения был столь совершенен, что многие верили в прямую связь Эвфрантида с бессмертными богами. Например, он предсказал Еврибиаду, что на его корабле ещё до битвы при Артемисии дважды сломается рулевое весло. Так и случилось. А одному из воинов Еврибиада Эвфрантид постоянно твердил, чтобы тот опасался шестой вражеской стрелы. Во время битвы в Эвбейском проливе спартанец был ранен пятью вражескими стрелами, а шестая, прилетев с киликийского корабля, убила его.

Эвфрантид объявил всем собравшимся: ему во сне явился Дионис Омест[137]  [137] Омест – «Кровожадный».


[Закрыть], который пообещал эллинам победу, если над жертвенным огнём прольётся кровь трёх молодых знатных персов.

Фемистокл, недолюбливавший Эвфрантида, стал решительно возражать:

– Не пристало нам, эллинам, уподобляться варварам, у которых в обычае человеческие жертвоприношения. Культ Диониса Оместа давно запрещён в Афинах.

Однако военачальники и жрецы в один голос поддержали Эвфрантида, а Еврибиад даже предложил ему пойти и самому выбрать из пленных персов троих достойных умереть от жертвенного ножа.

Эвфрантид заявил, что и так знает, кто из пленников должен погибнуть.

– Дионис Омест желает насытиться кровью троих племянников Ксеркса! Ведите их сюда, да поживее!

Юношей привели и закололи возле алтаря, затем разрезали их тела, вынули печень и сердце. Когда окровавленные внутренности несчастных были брошены в огонь, кто-то из эллинов чихнул, что считалось добрым предзнаменованием…

По замыслу Фемистокла эгинские, мегарские и эвбейские корабли должны были расположиться в четыре линии между мысами Киносура и Киноссема. В их задачу входило ударить во фланг и тыл персидскому флоту, когда он войдёт в Саламинский пролив, оставив позади остров Пситталею. Центр боевого построения эллинов занимали афинские корабли, также в четыре линии растянувшиеся в самом узком месте пролива между мысом Киноссема и берегом Аттики. Своим правым крылом афиняне почти вплотную примыкали к Киноссеме, а их левое крыло прикрывали пелопоннесские корабли, стоявшие в три линии до самого побережья Аттики. Тыл эллинского флота должны были защищать коринфские триеры, которые вошли в Элевсинскую бухту и заняли узкий проход между Саламином и побережьем Мегариды.

Эллинский флот стоял в боевом строю. Но персы медлили с нападением, ожидая, когда солнечный диск полностью покажется над горизонтом. Солнце было их главным божеством.

Триера Фемистокла находилась в центре боевого построения афинян во второй линии. Прямо перед ней, в первой линии, стоял корабль, командиром которого был Аминий, брат известного афинского трагика Эсхила. За триерой Фемистокла в третьей линии стояла священная триера «Саламиния», за ней, в замыкающей четвертой линии, была триера наварха Мнесифила, красный корпус которой издалека бросался в глаза. Корабль наварха Ксантиппа находился на правом крыле у мыса Киноссема также во второй линии. Триера наварха Клиния возглавляла левое крыло афинян.

Неожиданно на «Саламинии» кто-то из моряков затянул старинную песню под названием «Симплегады», некогда написанную Фриннидом[138]  [138] Фриннид – поэт и музыкант, живший сначала на Лесбосе, а потом в Спарте в начале V века до н. э.


[Закрыть].

В песне говорилось о храбрых аргонавтах, корабль которых по пути в Понт Эвксинский[139]  [139] Понт Эвксинский – Чёрное море.


[Закрыть] оказался между двумя двигающимися скалами. Эти скалы всякий раз сдвигались в тот момент, когда между ними проходило судно. Никому не удавалось преодолеть опасное место. Однако аргонавты перехитрили коварные утёсы, пустив впереди себя голубя. Птица стремительно пролетела через узкий проход; скалы, сдвинувшись, не успели её раздавить. Когда волшебные скалы стали расходиться в стороны, то аргонавты налегли на весла и устремились вперёд. Скалы вновь начали сходиться, но корабль аргонавтов уже преодолел большую часть опасного пути. И когда две горы с грохотом столкнулись, то защемлённым оказалось лишь рулевое весло быстроходного судна аргонавтов.

Слова песни были известны многим афинянам, поэтому на «Саламинии» вскоре образовался целый хор из громких мужских голосов. Флейтисты, находившиеся на каждом корабле для того, чтобы задавать ритм гребцам, подхватили красивый торжественный мотив.

Песня, набрав силу, будто пожар, перекинулась с «Саламинии» на корабль Мнесифила, на корабль Фемистокла, а потом и на другие корабли. В мелодичные переливы флейт вклинилось звучание кифар и арф, струны их лишь подчёркивали совершенную красоту мелодии, достойной славы знаменитого Фриннида.

Утренний туман рассеивался, поднимался вверх, превращаясь в дрожащую под горячими лучами солнца смутную дымку. Солнце озарило тёмные стройные силуэты персидских кораблей, которые длинными кильватерными колоннами с двух сторон огибали остров Пситталею, входя в Саламинский пролив.

Впереди шли финикийские триеры с высокими бортами и причудливо изогнутой кормой. За ними двигались быстроходные корабли киликийцев и карийцев. Замыкающими были ионийские триеры.

Весь аттический берег от мыса Перама до Пирейского залива был заполнен персидскими войсками. Отряды варваров, стоявшие на прибрежных утёсах, благодаря блестевшим на солнце остриям копий, медным щитам и шлемам, были видны издалека. Ксеркс и его свита расположились на горе Эгалеос прямо над тем местом, где стояли пелопоннесские корабли.

Войдя в Саламинский пролив между мысом Перама и Киносурой, персидский флот выстроился в боевой порядок. В центре оказались финикийские триеры, с флангов их прикрывали корабли карийцев и киликиян. Суда встали в пять линий. Позади отдельным строем расположились триеры ионийцев.

Последние были оттянуты немного назад, чтобы завязать сражение с теми эллинскими триерами, которые занимали позицию между мысами Киносура и Киноссема.

Персидские корабли передовой линии медленно продвигались в глубь постепенно сужающегося пролива. При этом сужался и строй персидских судов. Чтобы избежать скученности и столкновений, замыкающим кораблям пришлось и вовсе остановиться.

Выступ аттического берега и маленький островок перед ним до поры скрывали от персов пелопоннесские корабли. Точно так же оконечность мыса Киноссема заслоняла триеры афинян. Западный ветер доносил до слуха персов песню эллинов, подхваченную множеством голосов. Это громогласное пение прокатывалось через пролив от одного берега до другого.

Идущие на вёслах персидские корабли прошли мимо мыса Киноссема и оказались прямо перед афинскими кораблями, расстояние до которых было меньше полёта стрелы.

Пение греков смолкло, когда прозвучал сигнал боевой трубы на триере Фемистокла.

Грозный строй персидских кораблей, сверкавший обитыми бронзой таранами, надвигался под равномерные всплески многих сотен весел. К удивлению персидских навархов, эллинские триеры начали табанить вёслами и дружно дали задний ход. Полагая, что враг отступает, корабли варваров ускорили движение. Лучники заняли носовые площадки финикийских и киликийских триер.

В то время как основная масса персидских кораблей увлеклась преследованием отступающих эллинов, карийские триеры застыли на месте: перед ними вырос остров Фармакусса, за который отступили корабли афинян. Чтобы пройти через узкий проход между Фармакуссой и берегом Аттики, персам пришлось сломать свой боевой строй. Теперь впереди оказались самые быстроходные из кораблей. Более тяжёлые и менее манёвренные суда отстали от авангарда и двигались уже безо всякого порядка, стараясь держаться середины пролива.