Текст книги "13 черных кошек и другие истории"

Автор книги: Виктор Астафьев

Белка в капкане

В конце лета мы спустились с гор и вышли из тайги в Хакасские степи. Здесь встретилось нам много неожиданностей.

Тайга избаловала нас сухим березовым топливом, где можно было, не вставая с места, разжечь костер, а в степи нет леса, нет и дров. В первый же вечер мы оказались в затруднительном положении – надо ужин варить, а кругом ни единого кустика, одна трава. Недалеко от лагеря я увидел какие-то заросли и отправился туда с Белкой в надежде что-нибудь набрать для костра.

Подошли ближе. Растет незнакомая мне не то трава, не то особый сорт конопли выше человеческого роста. Белка забежала в заросль, с визгом выскочила обратно и завертелась на одном месте. На вершинах растений, как у конопли, были крупные семена. Я решил попробовать на вкус, что это такое. Осторожно сорвал до десятка зернышец и положил в рот. Как вцепятся эти зерна мне в язык! Оказалось, что это не конопля, а дикая сибирская крапива, жгучая как огонь. У меня три дня болел распухший язык.

Набрав сухих, прошлогодних стеблей крапивы, развели мы костерок и все-таки ужин сварили.

В Саянах мы всегда разбивали лагерь на берегах речек. Там их множество. А здесь пришлось примоститься рядом с лужей, покрытой зеленью.

В тайге горизонты были сжаты березником, а здесь неоглядные степные просторы. Я обратил внимание на то, что склоны редких и небольших холмов окрашены в малиновый цвет.

– Это ягоды, – объяснила Светлана.

– Не может быть! – усомнился я.

– Говорю вам, что ягоды! Я ведь сибирячка. Хорошо знаю. Белка, побежим за ягодами! – позвала она собаку, и они вперегонки побежали к ближнему красному холмику.

Было любопытно, что это за ягодная россыпь, и мы все пошли за Светланой.

Я глазам своим не верил! Весь холм был сплошь покрыт крупными кистями костяники.

На обратном пути к палатке мы неожиданно наткнулись на небольшое озеро, скрытое от глаз в траве. Было слышно, как в воде играет рыба.

Вечером мы с Белкой отправились на рыбную ловлю.

Берега озера оказались болотистыми. Я все озеро обошел, но никак не мог подобраться к воде, чтобы закинуть леску, пытался пройти через болотину бродом, но через два-три шага так засосало ноги, что я с трудом освободился от тины. Дальше пробираться было рискованно.

Я сел недалеко от озера на травку, а Белка пустилась шнырять в камышах.

«Близок локоть, да не укусишь! – с огорчением думал я. – Надо делать «выхода», а из чего сделаешь, когда деревьев нет?» Вдруг послышался жалобный вой Белки. Подал голос:

– Белка! Назад!

Собака еще жалобней завыла. Затем в камышах послышались возня, ворчанье, приглушенный лай.

«Со зверем борется», – подумал я и поспешил собаке на выручку.

Через просвет в камыше увидел я у самой воды сырую кочку, на ней деревянный обрубок, а рядом Белку. Она билась и визжала. Задняя лапа ее была захвачена стальным капканом.

До кочки метра полтора, а добраться невозможно – мешала зыбучая трясина. Я смерил глубину удилищем и дна не достал.

Что же делать? Если немедленно не освободить собаку, она лапы лишится, а то и совсем погибнет у меня на глазах. Но чтобы забраться на кочку, надо иметь жердь, кол, а где это взять?

«Палатка! – вспомнил я. – Она ведь на кольях стоит, большая, колья длинные». Я побежал к лагерю. Бросил удилище, корзинку, снял ватник.

Скорей, скорей! Вот и палатка. Когда отвязывал от заднего кола веревку, у меня дрожали руки, перед глазами стояла несчастная Белка. Я перерезал веревку ножом и выдернул кол. Палатка опустилась.

Не обращая внимания на угрожающие крики шофера Валентина, отдыхавшего в палатке, я освободил и передний кол. Побежал к озеру.

Обессиленная собака глядела на меня тусклым взглядом и уже не скулила. Я быстро перебросил колья на кочку, перебрался к Белке, освободил ее из капкана и бережно понес на сухое место. Прибежал Валентин.

– Что за шутки! Зачем палатку уронил?

– Белка в капкан попала! – объяснил я Валентину.

Всяк кулик на своем болоте велик

На границе Хакасской автономной области есть большое озеро Белое. По нему плавают камышовые острова. На них гнездятся и выводят птенцов тысячи разных птиц. Нежно крякая, плавают утки, низко над водой со свистом носятся сизые селезни, с характерным курлыканьем перелетают через озеро журавли, кричат кулики, гуси, чайки, гагары и другие водоплавающие, которым нет числа.

Крупная рыба прячется от птичьего гама на двадцатиметровую глубину. На удочку с берега ловится мелочь: чебак, окуньки. Последние берут только на земляного червя, а доставать его около озера очень трудно, так как прожорливые птицы уничтожают всех жучков и червячков.

Железной лопатой я «перепахал» десятки кочек на болоте и нашел только до пятка красных червей.

Нас с Белкой утро застало на озере. Я удил рыбу, а она бегала по берегу, отгоняя от него плавающих чирков. Увидит стайку у прибрежной травы, со всех ног туда несется. Утки отплывают, Белка бросается в воду – и за ними, а они – в камыши. Сконфуженная охотница вылезает на берег, отряхивается – во все стороны брызги летят. Замечает другую стайку – и сломя голову за ними!

Я поймал окунька и переменил насадку. Поднялось горячее солнце и стало бить прямо в лицо. Чтобы не испортились червяки, я жестяную банку с ними спрятал за себя, в тень, и продолжал наблюдать за поплавком. Вот он дрогнул и медленно пошел в сторону. Левой рукой я взял удилище, а правой, не оборачиваясь, стал доставать из банки червяка. Вдруг кто-то как стукнет по руке! Да так больно, что я с криком отдернул ее от банки, а из левой удилище отпустил. Клюнувшая рыба – должно быть, была крупная – оттащила удилище от берега и потянула в камыши.

Я быстро повернулся, чтобы узнать, кто же так больно дерется. Над банкой стояла и шипела длинноносая птица. Я поднял банку, а в ней ни одного червяка. Вместо того, чтобы улететь, разбойный кулик повел на меня атаку. К месту боя прибежала собака.

Кулик грозно встретил нового врага. Он устрашающе распушил перья и цапнул собаку между глаз. Та с перепугу сунулась мне под ноги, а кулик убежал в болото.

Вдали от берега, как поплавок, маячил кончик удилища. Я хотел сплавать за ним, да не успел – рыба утащила его в камыши. Я с горечью проговорил:

– Эх, Белка, Белка! Окунь у нас удилище спер, кулик червей сожрал, перепугал нас с тобой до полусмерти, побил. Плохими мы с тобой стали рыбаками.

Воры

Мы никогда не прятали ни молотки, ни топоры, ни посуду. Спокойно оставляли на ночь котлы. На веревках сушились белье, ватники. Когда же выбрались к населенным местам, беспечно относиться к имуществу стало уже нельзя. В одной из деревень потерялся топор, у шофера стащили никелированную мыльницу, которой он очень дорожил, у меня пропала с веревки выстиранная майка.

Приехали мы в поселок, на станцию Кемчуг. Молодежь разошлась кто куда. У палатки остался я с Белкой.

Вечером ко мне заглянул один из местных старичков. Поздоровался и говорит:

– Надо бы от входа-то подальше переложить шурум-бурум.

– Почему?

– Кто его знает. У нас пришлый народ.

– Со мной собака.

– Вижу. Хорошая собачка. Да долго ли ее стукнуть…

Старик таких ужасов наговорил, что мне даже жутко стало.

Перед тем как ложиться спать, я все более ценное перенес в глубь палатки.

Не спалось. Казалось, что кто-то бродит около палатки. Вставать и выходить не хотелось – моросил мелкий дождь.

Забеспокоилась Белка. Вдруг слышу:

– Не вытащить. Давай ножик. Перережем. – И угол палатки опустился мне на голову.

Я поднял стенку, собака нырнула в отверстие, и раздался крик. Я выбежал из палатки. Белка вцепилась в ногу молодого парня, а он орал от боли.

На шум прибежал народ из ближних домов. Парня связали.

– Отпустите! – умолял связанный. – Это не я, а Гришка придумал.

– Какой Гришка?

– Ас железной дороги убежал который. Мы только попугать хотели, побаловаться. Как собака выскочила, сам-то Гришка скрылся, а меня оставил.

– Побаловаться, значит, захотели?

– Ага! С вечерки шли. Выпили маленечко. Гришка и говорит: «Уроним палатку? Поглядим, как мужик перепугается». Развяжите… пошутили.

Хороши бы мы были с Белкой, если бы проспали такую шутцу!

На следующий день мы сняли палатку и погрузились на машину, чтобы оставить негостеприимный поселок.

Проводить нас вышел знакомый старичок.

– Если бы не я, – сказал он, – не видать бы вам кое-какого добра… Вчера я слышал мельком, что ребята что-то придумывают, и пришел предупредить, чтобы вы были начеку… А собачка у вас хорошая! Молодая, видать, а верткая. Такую собачку обухом не пришибешь.

Последний маршрут

Настала осень. Листья деревьев и желтая трава по ночам стали покрываться колючим инеем.

Мы спешно выбирались на тракт, чтобы по нему доехать до города. Машина с трудом поползла по избитым проселочным дорогам. Постоянно мы застревали в непролазной грязи. Продвигались вперед не больше двадцати километров в сутки и донельзя измучились.

Проехав по тракту с сотню километров на восток, мы остановились отдохнуть у околицы небольшого поселка. Поставили палатку и легли спать.

Проснулись в полдень. Вылезать из теплых спальных мешков не хотелось – на улице было холодно. Иней в тот день уже не растаял, а лежал на земле сплошным белым налетом.

Вставать все-таки пришлось. Запалили большой артельный костер. Согрелись и пообедали.

– А Белка где? – спохватилась Светлана. – Сбежала, что ли?

– Лежит в палатке, – ответил шофер Валентин. – Звал, не выходит. Должно быть, крепко укачало за дорогу.

Светлана накрошила в кормушку хлеба, залила супом, позвала:

– Белка! Обедать!

Из палатки, потягиваясь, вышла собака, понюхала еду и ушла обратно на свое место.

– Попробуй дать ей сахар или колбасу, – посоветовал Валентин. – Увидишь, не откажется. Забаловали мы собачонку.

Белка отказалась и от колбасы и от сахара. Стало ясно, что собака наша заболела.

Через день собрались ехать дальше. Для больной на дне кузова устроили мягкую постель, уложили собаку и закрыли ватником.

Шофер нажал на стартер. Мотор не заводился.

– Володя, слезай! Ручку крутить.

Вначале Володя, а потом и все по очереди крутили ручку, но машина не подавала признаков жизни.

– Дело дрянь, – сказал Валентин. Он открыл капот, потом полез под машину. Что-то там покрутил, затем вылез. Надвинул на лоб фуражку и пробурчал:

– Конец. Наша старушка угробилась окончательно.

Пришлось разгружаться и снова ставить палатку.

Шофер ушел на тракт, чтобы на попутной машине доехать до города и пригнать за нами другую машину. Начался наш многодневный вынужденный отдых.

В полдень показалось солнце и немного потеплело. Белка выползла из палатки, отыскала высокое местечко и улеглась. К лагерю подошел какой-то черноволосый человек в замасленном пиджаке. Белка даже не повернулась в его сторону.

– Я здешний кузнец, – сказал незнакомец. – Увидел дымок за поселком и решил заглянуть ради интереса.

Через несколько минут мы уже сидели с ним около Белки и мирно беседовали. Он обратил внимание на собаку. Спросил:

– Почему такая тоскливая? Болеет, что ли?

Я подтвердил его предположение.

– Как лечите? – спросил кузнец.

– Никак не лечим, – ответил я. – Не знаем, как лечить. Она никогда в тайге не хворала. Выехали из тайги поближе к деревням – и раскисла собака.

Кузнец без опаски присел перед Белкой на корточки, пощупал нос, открыл пасть, провел ладонью по спине. Белка, ц удивлению моему, совершенно спокойно отнеслась к бесцеремонному осмотру, как будто понимала, что делается это для ее же пользы.

– Что у ней? нетерпеливо спросил я.

– Чума.

– Это опасно?

– Нет. Только собаке нужен покой, уход, тепло чтобы было. А у вас… какой же может быть уход? К ветеринару надо везти собачку. У вас своя машина. Поезжайте в район к ветеринару.

– Да машина у нас испортилась. Ждем другую.

– Куда отсюда поедете?

– Сперва все вместе в город, а затем в разные стороны. Кто в Томск, кто на Урал…

– Не выдержит собака дороги… Ладно, что-нибудь придумаем. Кузнец простился и ушел.

Мы больше недели ждали Валентина с новой машиной. Белка не поправлялась.

Кузнец за это время приходил несколько раз. Приносил для Белки какие-то порошки. Раза два приводил с собой своих ребятишек: мальчика восьми лет и пятилетнюю девочку. Девочка угощала Белку сахаром, та отказывалась.

Когда приехал шофер, Белка, к нашей радости, первой встретила его и в этот день поела немного.

Мы снимали палатку, сослужившую нам последнюю службу, а Белка вдруг исчезла из лагеря. Пришлось искать. Я нашел ее на берегу колхозного пруда. Она лежала, поджав лапы, и глядела в воду. Я вернулся к свернутому лагерю, подобрал уже брошенное мною удилище, нашел банку с червями и прибежал на пруд. Белка в прежнем положении лежала на берегу.

Я выудил несколько ельчиков и скормил Белке. На руках унес ее от пруда. Это была наша с ней последняя рыбная ловля.

У машины с заведенным мотором ожидали нас товарищи по путешествию. Среди них стоял кузнец и что-то горячо доказывал.

– Вы послушайте только, что он предлагает! – набросилась на меня Светлана.

– Что предлагает?

– Чтобы Белку мы у него оставили.

– Я не в первый раз об этом говорю, – спокойно промолвил кузнец. – Вы будете трястись на машине несколько суток, в распутицу. Дороги у нас не ахти какие. Собака ослаблена болезнью. Не выдержит. Погибнет. Я старый охотник. Всю жизнь держал собак и знаю, что говорю. Если не желаете, чтобы ваша собака погибла, оставьте у меня. Я ее выхожу. Если на будущее лето кто из вас заедет в наши края, пусть снова берет Белку в тайгу.

Мы вынуждены были согласиться с предложением кузнеца.

Сели в машину, кузнец устроился в кабине с шофером, и мы въехали в поселок. Остановились у дома кузнеца. Из ограды выбежали ребята.

– Папа! Где же Белочка? – спросил мальчик.

– Где собачка Белочка? – повторила сестренка.

– Здесь, – ответил отец, вылезая из кабины.

Мы прощались с Белкой, с нашей самоотверженной спутницей, с нашим четвероногим другом. Жаль было расставаться с нею…

Светлана из рук в руки передала Белку кузнецу.

Заморосил мелкий дождик с крупой. Машина медленно пошла по тракту.

Не хотелось говорить. Мы долго глядели, как на обочине дороги. стоят мальчик и девочка. Перед ними – наша Белка.

Б. Ширшов
Вруны

 
Два рыболова, два вруна,
Сидели над рекой.
Один из них поймал вьюна,
Пескарика – другой.
Куст рыболовов разделял
Развесистый, густой,
И первый врун не увидал,
Кого поймал другой.
Второй не разглядел никак,
Кого сосед тащил,
И крикнул: – У меня – судак!
Почти что крокодил!
Тут первый, друга похваля,
Ответил: – Ты силен!
А я заудил голавля!
С бревно, пожалуй, он!
– Дай погляжу! – сказал один.
Другой сказал: – Не смей!
Ко мне сейчас не подходи,
Спугнешь всех голавлей!
Давай-ка лучше погощу
Я у тебя, сосед…
Ответил первый: – Не пущу!
Где шум, там клева нет…
Закат бледнел и затухал
Над лесом за рекой.
– Пора идти! – один сказал.
– Пойдем, – сказал другой.
Своих уловов не тая,
Пошли вруны домой…
 
 
Шел по тропинке первым – я,
За мной – братишка мой.
 

А. Граевский
Разжалованный комендант
Рассказ

1

Поселок, где жил Миша Буторин, назывался по-старому Косая Слободка или Балашиха.

Хорошо здесь летом. На тихих, заросших травой улицах можно целый день играть в городки, лапту или «гонять чижа». Приятно сбежать по крутому склону и нырнуть в Балашиху, которую, сказать по правде, местами и курица вброд перейдет.

А то, стащив у матери бельевую корзину, ловить в прибрежной траве вьюнов – рыбешек величиной с мизинец.

Но все-таки для ребятишек Косой Слободки любимое время года– зима. Мишка Буторин так и говорил: «Если бы еще в школу не ходить, вовсе было бы хорошо».

Летом он часто забирался на самую высокую гору за Балашихой и подолгу смотрел на город. Там по прямым шумным улицам бежали трамваи и автомобили. И стоило только взглянуть на эту картину, прищурив глаза, как казалось, что пошел снег. Он укрывал улицы и горы, Балашиху и все падал, падал… Тогда Мишка переводил взгляд вправо, на синеватые стальные фермы нового трамплина. С этого гиганта можно прыгнуть чуть ли не на семьдесят метров. Мальчик ощутимо представлял себе, как запоет в ушах ветер, если скатиться с крутой эстакады.

Мишка отправлялся к трамплину, ощупывал бетонный фундамент, нагретые солнцем фермы. После каждой такой прогулки приходил домой задумчивым…

Уже в середине ноября, когда склоны гор покрывались первым снегом, долина Балашихи оживала. Это место издавна считалось одним из лучших в стране для тренировок горнолыжников. На склонах возникали трассы слалома. У большого металлического трамплина карабкались по горе люди в ярких свитерах с широкими лыжами на плечах. Среди них было немало известных мастеров спорта, чьи фотографии всю зиму не сходили со страниц газет и журналов.

Вслед за мастерами ребята бесстрашно скатывались с гор, прыгали с самодельных снежных трамплинов. И давно среди лихого мальчишеского племени шел спор, кто прыгнет с большого трамплина.

Многие, не задумываясь, сделали бы это, но всех поднимающихся по лестницам наверх осматривал на редкость бдительный сторож, которого почему-то прозвали дедом Мазаем. Мальчишек, пытавшихся забраться на трамплин хотя бы без лыж, Мазай бесцеремонно ловил за ногу загнутым концом своей палки.

И все же Мишке удалось однажды перехитрить деда Мазая. Улучив момент, когда старик, закрывшись от ветра полой тулупа, прикуривал, он незаметно юркнул на вторую площадку. Но Мазай поднял крик, и мальчик, оставив лыжи на площадке, без возражений спустился обратно. Удивленный таким послушанием дед только слегка пожурил его.

– Ну куда, сорвиголова, лезешь? Ведь шею свернешь.

– Я только посмотреть оттуда хочу, дедушка. Разрешите, пожалуйста.

– А ты летом залезь и посмотри, – насмешливо посоветовал Мазай.

– Да я на прыжок хочу сверху посмотреть. Уж вы будьте добры.

Вежливость Мишки произвела впечатление, и Мазай сдался:

– Вот будет народу поменьше, пущу.

Не помня себя от радости, Мишка нагнул голову, чтобы скрыть лукавые искорки, замелькавшие в глазах, и терпеливо ждал почти час. Наконец Мазай крикнул:

– Ну, лезь скорей, а то всю душу вымотал. Стоишь и стоишь. Только помни: первый и последний…

Но Мишка уже не слышал этих слов. Он, подхватив лыжи, взлетел до третьей площадки, прокрался на самый верх и притаился у барьера.

Кто-то замешкался перед прыжком, стал поправлять крепления. В одно мгновение Мишка вскочил на свои лыжонки и ринулся вниз. Сзади испуганно крикнули: «Куда?!» А Мишка, низко присев, уже приближался к столу отрыва; взмахнул руками, вытянул их вперед, точь-в-точь как прыгнувший за минуту до него мастер спорта. И хотя приземлился не так уж далеко, но точно и упал только внизу.

Через пять минут, окруженный приятелями, с завистью поглядывавшими на него, он слушал издали, как бушевал дед Мазай.

– Я комендант трамплина! – выкрикивал он.

– Ну, это трудно сказать, кто из вас комендант, – под общий смех возразил ему один из спортсменов.

С этого дня и укрепилось за Мишкой Буториным прозвище «Комендант – трамплина».

Теперь Мишка боялся даже близко подходить к трамплину. Дед Мазай, завидя мальчишку, угрожающе махал палкой. Оставалось одно: как и прежде, прыгать с самодельного.

Однажды, когда Мишка наблюдал за прыжками спортсменов, на его плечо легла чья-то рука в кожаной перчатке.

– Ну, как дела, Комендант?

От неожиданности Мишка рванулся было в сторону, но услышал добродушный смех и обернулся.

Рядом стоял чемпион города по прыжкам с трамплина Анатолий Чудинов, высокий молодой человек. Он улыбался широко и спокойно.

– Что же ты испугался? Давай-ка лучше познакомимся, – сказал чемпион. – Я знаю, ты Миша Буторин, а я…

– Анатоль Сергеич! – не дал договорить Чудинову Мишка.

– Вот видишь, мы, оказывается, уже немножко знаем друг друга. Понравилось тебе с большого трамплина прыгать?

– Еще как! – У Мишки захватило дыхание, а зеленоватые глаза стали круглыми.

– Прыгнул ты, между прочим, неважно, а главное – проявил не-дисциплинированность. Так настоящие спортсмены не делают. Страшно, небось, было?

– Ни чуточки!

– Ну вот и неправда. – У глаз Чудинова собрались насмешливые морщинки. – Впрочем, я не об этом хотел с тобой поговорить. Хочешь научиться по-настоящему прыгать?

– С большого?!

Они пошли рядом, оживленно разговаривая, – высокий худощавый тренер и казавшийся совсем маленьким Комендант.

2

У Мишки началась новая жизнь. Чудинов взял его в группу детской спортивной школы. Мишке выдали настоящие прыжковые лыжи с тремя желобками на покрытом зеленым лаком полозе. Тренер заботливо помог ему подобрать ботинки с длинной шнуровкой, на толстой подошве, проверил крепления. Мишка заявился домой в распахнутой шубенце, из-под которой выглядывал яркий красный свитер. Видавшая виды ушанка была засунута в портфель с книгами, а на голове красовалась шапочка с помпоном.

Придя на первое занятие, Мишка поднимался по ступенькам, опасливо косясь на деда Мазая, с которым он делил славу коменданта. По старой памяти ему казалось, что всесильный Мазай может не только его, но и Чудинова не пустить наверх. Однако дед Мазай сделал вид, что не замечает паренька.

Вот и верхняя площадка. Хорошо виден отсюда родной город. Но Мишке некогда было любоваться. Примостившись в углу, поминутно шмыгая носом, он торопливо застегивал тугой замок крепления.

Тренер, слегка прищурив один глаз, внимательно наблюдал за ним.

– Ну, надел?

– Надел!

– А теперь снимай. Тебе кто сказал, что мы сегодня прыгать будем?

Действительно, этого Мишке никто не говорил. Ну что же еще можно делать на трамплине, как не прыгать?

Чудинов повернулся к ребятам и жестом пригласил их подойти к краю площадки. Вниз круто убегала эстакада, покрытая твердым, смерзшимся за ночь снегом. Посередине резко выделялся глубокий двойной след лыж. Внизу, на столе отрыва, он почти сливался в один.

Чудинов, выбивая массивными каблуками ямки в снегу, неторопливо спустился пониже. Сняв перчатку, он наклонился, взял комок снега, положив его на ладонь, и после небольшой паузы заговорил ровным, чуть хрипловатым голосом:

– Некоторые думают, что для прыжка, кроме смелости, ничего не надо. Верно, без смелости прыгуном не станешь. Но, кроме этого, еще многое знать нужно. Вот видите, снег такой твердый стал, комками лежит. По такому снегу разгон делать нельзя. Да и след еще со вчерашнего дня проложен. Затвердел. Не лыжня стала, а корыто. С такой горы прыгать, хоть какой смелый будь, – все равно ничего хорошего не выйдет. На разгоне лыжи будут разъезжаться, на каждом бугорке тряхнет. А на твердом приземлении совсем худо. Непременно упадешь. Выходит, что, прежде чем прыгать, нужно трамплин подготовить: снег разрыхлить, потом слегка утрамбовать, разровнять, затем новый след проложить. Настоящий горнолыжник – не белоручка и место для прыжков готовит сам. Вот этому мы и начнем учиться.

Вмиг появились лопаты и грабли. Ребята цепочкой растянулись по склону эстакады и принялись за работу. Мишку такой оборот дела не очень обрадовал. Он вяло разбивал граблями обледенелую снежную корку, присматривался к своим новым товарищам. Все, конечно, старше его. Вот тот, краснощекий, что лопатой орудует, уже в десятом классе, фамилия его Бортиков. Мишка запомнил ее, когда, опоздав на урок, рассматривал в школьном коридоре доску отличников учебы. «Ладно, – решил Мишка, – граблями махать каждый может. Посмотрим, как вы, отличники, прыгать будете!»

– Вот что, Комендант, так не снег рыхлить, а собаку причесывать, – раздался вдруг над его ухом голос Чудинова.

Мишка покраснел, с ненавистью глянул на повизгивающего внизу Шарика и с ожесточением начал шуровать граблями, стараясь не обращать внимания на смех и ехидные замечания. Недаром он и в школе на самые отчаянные выходки пускался, чтобы только заслужить уважение. Нет! Здесь он последним не будет. С такой мыслью и шел Мишка на следующую тренировку. Однако и на ней отличиться ему не пришлось. Прыжки с большого трамплина, о которых он мечтал и которых ждал с нетерпением, казалось, отодвигались все дальше и дальше.

Чудинов на этот раз два часа «таскал» их по склонам гор, учил выбирать место для постройки учебного трамплина. И хотя рядом имелось сколько угодно этих, на первый взгляд, нехитрых сооружений из снега, он забраковал все.

Пришлось строить новый.

А потом началось такое, что Мишка даже стал подумывать, не бросить ли ему занятия в группе. Во-первых, оказалось, что он, Мишка, прыгать по-настоящему не умеет. Чудинов об этом объявил во всеуслышание перед строем. Во-вторых, очень уж не нравилось Мишке, что тренер ни разу его не похвалил. В-третьих, стало заметно, что Чудинов требует с него больше, чем с других. Вот этого-то Мишка никак не мог понять.

Прыгнет кто-нибудь другой, Мишка сразу же заметит: на разгоне паренек покачивался, толчок сделал поздно, одна лыжа в полете провисла, а Чудинов похвалил. За что, спрашивается? Положение корпуса, видите ли, понравилось. Пластика, говорит, у него есть.

Прыгнет Мишка (не может быть, что хуже!), Чудинов помолчит и скажет: «Так себе, серединка золотая». А потом добавит: «Прыжок с трамплина – это воздушная гимнастика, большой красоты движений требует».

Эти разговоры Мишке не очень нравились. Прыгает ведь он дальше всех. Чего еще надо?

Очередное занятие провели в спортивном зале. И здесь Мишке пришлось краснеть. Чудинов вывел его перед строем и попросил достать руками пол, не сгибая колен. Как ни старался Мишка, ничего не получилось.

Подождав, когда стихнет смех, Чудинов сказал:

– Пока не будет гибкости, Михаил, до тех пор ты с трамплина топором лететь будешь. А нужно, чтобы ты ласточкой оттуда летел. Понял?

Мишка кивнул головой. На самом же деле он ничего не понял и понимать не хотел. «Брошу, – думал он. – Больно нужно чучелом быть. Прыгать я и сам умею».

После тренировки одевался медленно: не хотелось идти вместе с ребятами и выслушивать насмешки. Вдруг в коридоре раздались шаги. Дверь раздевалки распахнулась, и на пороге появился Чудинов.

– Ты здесь, Миша? Вот и хорошо. Мне с тобой побеседовать надо…

Домой Мишка не шел, а бежал. И не только потому, что нужно было торопиться в школу. Нет. О школе он почти забыл. В душе все так и пело.

«Способный, способный, способный…» – повторял Мишка на разные лады слова тренера.

«Раз способный – значит, больше спроса». Это Мишка тоже запомнил.

Что ж, он согласен. И, проверяя, лежат ли в кармане шубенки листки с распорядком дня и с описанием гимнастических упражнений, Мишка твердо верил, что он справится.

Каждый день зарядка, каждый день гимнастика. Ну что ж, будет и гимнастика.

3

Прошел еще месяц. Однажды после тренировки высокий, е темным румянцем во всю щеку, белозубый весельчак Бортиков, за которым так внимательно наблюдал Мишка на первом занятии, сказал:

– Быть тебе, Комендант, чемпионом! Ты по окраске на снегиря смахиваешь, должно быть, потому летаешь так здорово.

На сей раз дружный смех ребят не смутил Мишку. Недоброжелательства в смехе не было. В нем он уловил лишь нотки зависти. Да, он действительно стал прыгать здорово.

Бортиков между тем засовывал ботинки в вещевой мешок и продолжал:

– Ты, говорят, в математике не силен, но расчет у тебя правильный. Слушай, Мишка, тут новость сообщили сегодня. Правда, что у тебя вчера две пятерки было?

– Было, – подхватил чей-то голос из угла. – По четырем предметам.

– Это как же?

– По физкультуре пятерка и еще по двум предметам двойки да по одному кол. В сумме пятерка получилась…

Дальше Мишка слушать не стал. Не прощаясь, он выскочил из теплушки и направился домой. Оттолкнув Шарика, порывавшегося лизнуть его в нос, долго и сосредоточенно обметал в сенях валенки. Молча, стараясь не глядеть в глаза матери, поел и зашагал в школу.

Был серый ветреный день начала марта. На южных склонах гор снег заметно начал темнеть и оседать. Тропка, по которой Мишка спускался в овраг, размякла.

Но сегодня он не обращал внимания на то, что делается вокруг. Ребята своими шутками задели больное место: школьные дела у Мишки шли из рук вон плохо. Заканчивалась третья четверть, и было ясно – двоек в табель попадет не меньше, чем три-четыре. Вчера на уроке физики Иван Васильевич, укоризненно посмотрев поверх очков, поставил «кол». А в большую перемену вышла стенгазета, где на самом видном месте уже успели нарисовать: летит Мишка с трамплина, а вокруг него двойки порхают, как птички.

Ольга Сергеевна, классный руководитель, просила вчера остаться после уроков, но он не остался. Начнет опять доказывать, что Мишка способный мальчик, но мешают ему учиться лень и чрезмерное увлечение спортом.

Нет, хоть и плохи были дела в школе, но больше беспокоило другое. Чудинов готовил группу к выступлению на крупных соревнованиях, которые всегда проводились в конце марта, в дни школьных каникул. Еще три недели назад, когда после очередной тренировки Чудинов прочитал «Положение о соревнованиях», тревожно забилось Мишкино сердце. Там прямо говорилось, что учащиеся школ допускаются к соревнованиям в тех случаях, если успевают по всем предметам.

Тогда же Анатолий Сергеевич спросил у ребят, кто как учится, и сделал пометки в блокноте. Когда дошла очередь до Мишки, он промямлил что-то довольно туманное:

– Да, учусь, Анатолий Сергеевич, так, не очень…

Тогда обошлось. Чудинов, правда, потребовал на следующую тренировку прийти с дневником. Но Мишка предусмотрительно опоздал. Больше к этому вопросу Анатолий Сергеевич не возвращался: видимо, забыл. А вот как с отцом быть? Чудинова он уговорит, отца никогда. Покажешь ему табель – не то что прыгать, из дому выходить запретит.

Думал он над этим на всех пяти уроках. И закончился день опять плачевно. На последнем уроке, который вела Ольга Сергеевна, не мог ответить на. самый пустяковый вопрос.

В канун соревнований отец Мишки, Дмитрий Лукьянович, случайно встретился на Балашихе с Чудиновым. Он подумал, что Анатолий Сергеевич станет ругать Мишку, как это обычно делали педагоги и соседи. И вдруг услышал неожиданно:

– Ну, спасибо, Дмитрий Лукьянович, что такого орла вырастили! Между нами говоря, Мишку считают сильным соперником лучшие горнолыжники города, а уж о юношеском первенстве и говорить. нечего. Определенно выиграет.

– Так-то оно так, Анатолий Сергеевич, прыгает он сломя голову, но вот учится неважно. Вечно учителя жалуются.

– Да? Это, конечно, хуже… Ну, ничего, постараемся на него повлиять. Пригрожу, что до прыжков не допущу. Небось быстро исправится.

– Спасибо, коли так. Хорошо, что вы его заняли как следует… Раньше носился по улицам от зари до зари, а теперь режим выдерживает, спать вовремя ложится.

Когда они расстались, Чудинов вспомнил, что следовало бы подробнее расспросить о Мишкиной учебе. «Ладно, займусь этим после соревнований», – подумал тренер.

4

Наконец наступил долгожданный день. Лишь только рассвело, Комендант выскочил из дому и недовольно шмыгнул носом: дул сильный ветер. Он мог помешать соревнованиям. Но, взглянув на трамплин, где развевались яркие флаги, успокоился: «Если бы прыжки отменили, то и трамплин бы не готовили».