Текст книги "13 черных кошек и другие истории"

Автор книги: Виктор Астафьев

Соавторы: Лев Давыдычев,Алексей Домнин,Олег Селянкин,Евгений Баранов,Семен Шмерлинг,Александр Граевский,Николай Чикуров,Ирина Фукалова,Владимир Воробьёв,Ю. Серебренников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Вчера, на последней тренировке, он внимательно присматривался к соперникам и решил, что выиграть у них все-таки можно. Так и Анатолий Сергеевич сказал. А вот сегодня закралось сомнение.

«Если волнуешься, то сосчитай в уме до двадцати или повтори таблицу умножения», – вспомнил Мишка слова тренера и сейчас же принялся считать: «Семью один – семь, семью два – четырнадцать».

Таблица помогла, хотя и немного. Окончательно отвлек от мрачных мыслей Шарик;, который выбежал во двор, играя приготовленной с вечера красной шапочкой. Пока Мишка бегал за ним по двору, сомнения забылись. Он наскоро закусил и, вскинув на плечо лыжи, отправился к трамплину.

Самая высокая гора Балашихи была усыпана черными фигурками. Они карабкались вверх, собирались группами, вновь расходились.

Дойдя до оврага, Мишка встал на лыжи, свистнул и, чуть присев, помчался вниз.

Через несколько минут он был у горы приземления, где Анатолий Сергеевич уже объяснял что-то команде.

Комендант снял в сторонке лыжи, подошел к ребятам, терпеливо дождался, пока Чудинов кончит говорить, и поздоровался. Тревожно забилось сердце, когда, повернувшись к Мишке, Чудинов спросил:

– Табель принес?

– Забыл…

Чудинов с досадой махнул рукой. Лицо его потемнело. Еще ни разу не видел Мишка своего тренера таким.

– Забыл?! А что теперь делать? Я за тебя прыгать буду?

Подумав секунду, он вдруг резко повернулся и отправился упрашивать главного судью допустить Коменданта к прыжкам без предъявления табеля. Мишкин расчет оправдался. Но под проницательным взглядом судьи по его спине забегали мурашки. Ему казалось, что этот дядя в кожаном пальто скажет: «А ну-ка, молодой человек, принесите ваш портфель и приподнимите серую подкладку…» Но судья сказал строго, отрывисто:

– Допускаю в порядке исключения.

Мишка не знал, что Чудинов с увлечением рассказывал главному судье о талантливом мальчугане, которого он нашел на Балашихе. И судье, в прошлом неплохому горнолыжнику, самому захотелось посмотреть на самородка, прыгающего дальше взрослых.

Мишка оправдал надежды. Оба раза он прыгнул на пятьдесят четыре метра. Прыгнул уверенно, в хорошем стиле. Ревниво и придирчиво следил за ним Чудинов. Он прислушивался к приглушенным перчатками, но дружным аплодисментам, видел счастливое лицо Мишки и понял, как дорог ему мальчуган, с которым он так много повозился. Это была гордость за своего воспитанника, выходящего на большую дорогу. Мишке он сказал только два слова:

– Молодец, Комендант!

5

Каникулы есть каникулы. Если даже в табель попала двойка, каждый шестиклассник стремится все неприятные разговоры с родителями отложить хотя бы на несколько дней.

Придя с соревнований, Мишка с радостью сообщил отцу о своих отличных результатах. Но вместо похвалы отец попросил:

– Табель!

Только дважды запнулся Мишка, рассказывая о том, что Ольга Сергеевна заболела и просила прийти за табелем послезавтра. А на следующий день с ребятами он отправился в кино. Остановились у газетной витрины, и Мишка увидел на последней странице свой портрет.

В заметке под заголовком «Юный прыгун» рассказывалось, что тринадцатилетний Миша Буторин – талантливый спортсмен, что живет он на Балашихе, тщательно тренируется и обещает быть чемпионом.

Неожиданно для всех Мишка вдруг отказался идти в кино. Оставшись один, вернулся к киоску, на целый двугривенный купил газет и отправился домой. Всю дорогу не шел, а бежал. Запыхавшись, вскочил в сени, торопливо шарил ручку и, как только распахнул двери, с порога крикнул одно слово:

– Вот!

Отец взял газету и долго, стоя у окна, читал. Потом посмотрел на Мишку, хмыкнул и передал газету матери. А Мишка между тем раздевался и, захлебываясь, рассказывал, как увидел газету.

Мать была довольна. Она присела к столу и, вынув зачем-то носовой платок, улыбаясь, глядела на Мишку. А вот отец не улыбался. Он только внимательно посмотрел на сына еще раз, хотел что-то сказать, но промолчал.

Еще по дороге домой у Мишки родился план. Поэтому сейчас, выйдя на кухню, где на гвоздике висел портфель, мальчик извлек из-под подкладки злополучный табель.

Мать накрывала на стол. Проворно мелькали в ее руках тарелки, вилки, ложки. Завязывая на ходу фартук, она направилась на кухню. Тут и поджидал ее Мишка. Он протянул матери табель.

– Мама, вот я тебе табель. принес.

– Положи на буфет, я потом распишусь.

– Табель? Интересно. Дай-ка сюда, – появился в дверях отец. – Ого! Вот так успехи. Допрыгался, значит.

Мать внесла в комнату дымящуюся кастрюлю с супом.

– Садись, Дима, – обратилась она к отцу. – А ты, Миша, иди сначала руки вымой.

Плескаясь у большого медного рукомойника и смотрясь в него, Мишка не строил рож, как делал это всегда, с интересом наблюдая за своим искаженным отражением, а прислушивался к разговору за столом.

– И зря ты… Не выйдет, видно, из него инженера. Но прыгает здорово, хвалят вон. Может, и вправду чемпионом каким будет…

Мишка вернулся к столу успокоенным. Он с аппетитом съел суп, а когда мать принесла жаркое, не удержался и еще раз с азартом начал рассказывать о соревнованиях, поминутно заглядывая в глаза отцу.

В это время в дверь постучали. Мишка побежал открывать. На пороге стоял Чудинов, а рядом с ним поправляла выбившуюся из-под пухового платка непослушную прядь Ольга Сергеевна.

– Отец дома?

Мишка молча кивнул.

6

Завтра в школу, а как хочется прыгнуть еще хоть раз, последний раз в сезоне. Прыгнуть – и уже тогда сесть за книги. Ну, ладно, к соревнованиям, сказали, не допустят, но ведь сегодня их нет. Пусть грамоту – красивую грамоту с золотыми буквами и красными знаменами – отобрали, но он, Комендант трамплина, подойдет и прыгнет. А с учебой он справится.

Мишка вышел на улицу и принял окончательное решение: прыгать. Утром подморозило, и скольжение сегодня обещало быть отличным.

Торопиться не хотелось. Он медленно – спустился к Балашихе, долго поднимался к подножию стальной громады. Предстояло еще забраться наверх.

Мишка внимательно осмотрел гору приземления и эстакаду, взял лыжи и подошел к лестнице.

– Здравствуйте, Семен Федорович, – грустно поздоровался он с дедом Мазаем, – решил вот закрыть сезон.

– Сезон-то для тебя давно уже закрыт. Двоечников не пускаем.

Мишка молча повернул от трамплина и услышал за спиной последнюю фразу Мазая:

– Комендант… разжалованный…

Мишка старался сдержать слезы. Но только сошел по тропинке вниз – не выдержал. Прислонился к стволу сосны и заплакал. Здесь, на узкой, по-мартовски обледенелой тропинке, и разыскал его запыхавшийся Николай Бортиков.

– Здорово, Комендант! Я с ног сбился, тебя ищу.

– Какой я тебе Комендант? – сердито перебил его Мишка, размазывая слезы. – Меня вон уже Мазай разжаловал. Да и ты, наверно, рад-радешенек.

– Эх ты, Мишка, – беззлобно произнес Николай. – Все ершишься. А я, между прочим, действительно тебя ищу. Давай лыжи да пойдем.

Мишка поколебался, но потом безропотно позволил Николаю взвалить на плечо свои лыжи и молча стал подниматься за ним.

– Вчера, понимаешь, нас Анатолий Сергеевич собирал, – рассказывал Николай. – А сегодня в комитете комсомола разговор состоялся. И решили мы, Комендант, тебе помочь. Собственно, помогать тебе буду я.

Мишка в ответ недоверчиво хмыкнул.

– Чего мычишь? Все равно я в пединститут собираюсь поступать. Так; что ты для меня будешь вроде тренировочного трамплина… Анатолий Сергеевич сказал: «Коменданта вытянуть надо». Вот и будем тебя в науку тянуть. Учти, занятия начнем сегодня. У меня, брат, слона гонять не придется.

Пусто было на Балашихе. Кончился сезон, давно уехали мастера, да и местные лыжники уже не тренировались на склонах гор, только ветер трепал забытый кем-то синий флажок на слаломной трассе.

Ребята стояли рядом и смотрели на этот флажок. Вдруг Мишка направился к нему, глубоко проваливаясь в снег. Через несколько минут он вернулся, пыхтя и отдуваясь. В руках у него был тонкий бамбуковый прут с флажком.

– Пригодится… Еще ведь тренироваться будем… – негромко сказал Мишка.

– Правильно. Надо Мазаю отдать.

– Мазаю?

– Ну да. Давай-ка сбегай, ты помоложе.

– Я как-нибудь потом… Разжалованный ты, говорит, комендант. На трамплин не пустил. Двоечник, говорит…

Николай звонко расхохотался.

– Вот здорово! Поругался, значит, со своим заместителем? Тогда давай, я снесу…

– Нет. – Мишка долго смотрел на Николая исподлобья. И вдруг, улыбнувшись, добавил: – Я ему, знаешь, когда этот флажок отдам? Когда на соревнованиях прыгну. Понимаешь?

Мишка, повернувшись лицом к трамплину, приветственно помахал флажком.

– До скорого свидания, дедушка Мазай! – задорно крикнул он и уже тише добавил: – Я хоть и разжалованный, а все-таки Комендант.

Р. Белов
Спор не по существу
Очерк

– А потом обжорой он оказался, твой этот… Как его?.. И еще жмот. Сухари у матросов воровал…

– Галеты.

– Ну, галеты. Г-герой!..

– Много ты понимаешь! Сам бы поголодал столько. Законный парень! И книжка тоже законная…

Я не сразу и понял, о чем это спорят мальчишки? Потом улыбнулся – понял. Мальчишки всегда спорят азартно, но не по существу. Фильм же был совсем не о том! Он назывался «Рассказы о Ленине». Фильм умный, честный, взволнованный. О том, каким душевным человеком был Владимир Ильич, как; он мечтал, как любил людей и хотел их увидеть в будущем еще лучшими. При чем тут галеты и чей-то голод?

И тогда перед глазами выплыл один из заключительных кадров фильма: надрывный крик Надежды Константиновны: «Володя!», и из рук Владимира Ильича падает книга. На обложке крупно: «Джек Лондон. Любовь к жизни».

Я вспомнил этот рассказ. В нем говорится о мужественном человеке, который, измученный страшным голодом, со сломанной ногою, преданный товарищем, одной только невероятной волей к жизни победил все и спас себя. Но потом, когда все трудности миновали, он до ужаса боялся голода, делал тайные запасы провизии, вызывая смех и неприязнь у обыкновенных людей.

О нем-то и заспорили незнакомые мне мальчишки. А я тогда вспомнил историю, знакомую мне из самых первых уст, которую и хочу предложить сейчас. Это было на самом деле, я не изменил ни места, ни фамилии и пересказываю все безо всяких прикрас.

* * *

Утром 16 января 1958 года телефонный разговор директора Веслянского леспромхоза Красильникова прервал громкий, на всю комнату, голос телефонистки в трубке:

– Александр Алексеевич! Звонят – гараж горит!

Уши резанул тревожный, требовательный звонок; в передней.

– Пробеги по отделам, передай – гараж горит! – крикнул Красильников вбежавшей секретарше, на ходу надевая пальто.

Пожар в гараже леспромхоза – очень серьезное происшествие. Он может на долгое время вывести все предприятие из строя. Тем более это было неприятно веслянцам. Как раз в те дни леспромхоз гремел по всей стране: в очень важном деле – в том, сколько вырабатывает каждый рабочий, – он одним из первых обогнал тогда лучшие предприятия Канады и США. И вот – на тебе!

Все, кто был в кабинете, бросились следом за Красильниковым.

Во дворе гаража толпился народ. Пламени нигде не было видно, только из дверей ремонтно-механической мастерской валил дым да на чердаке слышалось характерное шипение огнетушителей.

Вот что здесь, оказывается, произошло. Паренек;, неопытный рабочий, промывал детали в ванночке с соляркой. Одна попалась очень ржавая, и он решил ее подогреть. А «для верности» еще и подлил в солярку бензина.

Как только он поднес к ванночке нагретую деталь, смесь вспыхнула. Пламя столбом ударило в потолок, лизнуло стены. Оторопевший парнишка отскочил от стола.

Аркадий Кондратьев работал тут же, поблизости. Занятый своим делом, он, как всегда, мало обращал внимания на то, что происходит вокруг, и оглянулся только когда в углу зашипело пламя. Первой мыслью было пустить в ход огнетушитель. Но пока он на своем протезе добирался к нему, тот парнишка его опередил. Схватив огнетушитель и разбив капсюль, он неосмотрительно направил струю прямо на ванночку. Шипучая пена с силой ударила в горячую смесь, и капли ее разбрызгались по стенам и потолку.

Положение стало еще опаснее. Политое горящей жидкостью сухое дерево вспыхнуло, потрескивая, как береста в печи.

Аркадий кинулся к другому огнетушителю, что висел прямо за столбом пламени. Металлический кожух его раскалился – пальцы прилипали к железу, но Аркадий, пересиливая боль, зло напружинив скулы, все водил и водил струей по стенам и потолку.

А пламя не унималось. Помещение заволокло дымом.

Все же Аркадию удалось немного сбить огонь с потолка и стен. Но опасность по-прежнему была велика, так как солярка в ванночке все еще горела. Тогда Аркадий, кое-как прикрыв телогрейкой лицо, схватил раскаленную ванночку и понес ее к выходу.

Около самых дверей, споткнувшись на протезе, Аркадий упал, но ванночку уже подхватили и выбросили на улицу.

После этого остатки пожара ликвидировали уже сравнительно легко. Сам Аркадий стоял в стороне, прикладывая комочки снега к обожженным местам, и, жадно и часто затягиваясь, курил.

– Сильно обжегся, Аркадий?

– Терпимо. Бывало хуже. Лучше бы не было…

Я, признаться, подумал тогда: «Рисуется он, что ли? Или, может быть, пожарником служил?»

Ни то и ни другое.

Оказалось – случившееся в тот день это еще не вся история.

* * *

Болванка лязгнула по башенной броне, и корпус танка содрогнулся. Аркадий съежился, потом вздохнул облегченно. «Скользом прошла, гадюка. Легче уж в поле под пулями…»

Танк раз за разом вздрогнул на ходу. Это башенный посылал немцу ответные снаряды.

Брать «тигра» в лоб – трудное дело. Слишком тяжела у него броня. Вот бы сбоку к нему зайти… Чего молчит командир, не отдает приказа? Хотя, начни только заходить во фланг, сам же свой бок как раз ему и подставишь… Выходит, теперь – нервы на нервы?!

Тут в свою смотровую щель Аркадий увидал, как у немца голубовато заискрило под башней. И вроде как скособочило ее маленько. «Мы это или кто-нибудь из соседей? Добить бы этого, добить, иначе тут и нам крышка…»

«Тигр» вильнул в сторону, и Аркадий тотчас же увидел, на какую-то долю секунды, как на его боковине обозначилась точка-дырка. Потом оттуда стрельнуло пламя, и весь верх танка заволокло густым дымом.

– Нажрался?! Амба!

«Тридцатьчетверка» проскочила подбитый «тигр». Дальше до самого пригорка не было никого. А что-то там, за взлобком?

Когда танк вынесся на вершину пригорка, Аркадий увидел все поле. Куда ни глянь, всюду танки, танки, танки – со звездами и с крестами на броне. Тут, там, в десятках мест тянулись в небо дымные столбы – это горели машины, свои и чужие, и за густым маслянистым дымом трудно было разобрать, чьи они. Аркадий воевал не первый день, но такого побоища, как здесь, под Курском, еще не видел.

На правом краю поля, где обозначалась пологая лощина, один за другим загорелись сразу четыре машины. Видимо, наши все же сумели зайти к ним во фланг. Тот, что полз прямо на «тридцатьчетверку» Аркадия, вдруг резко крутанулся на месте и, выплюнув чад из выхлопа, газанул вспять.

– На всю железку, Арканя-я! – услышал Кондратьев в шлемофоне голос командира и тоже дал газ.

Фрицы разворачивались и начинали драпать. Но с того же правого края поля по линии лощины сразу по нескольку кряду начали дыбиться снарядные разрывы: немецкие батареи выставляли огневой заслон.

В мутном стекле-триплексе Аркадия вдруг нестерпимо полыхнуло, и сознание придавило чадной темнотой.

Очнулся Аркадий от удушья. Сорвал с головы шлем, сквозь грохот стало слышно, как потрескивает под самым ухом – горела краска. Аркадий попробовал выбраться из своего сиденья, но резкая боль в ноге бросила снова на место. Единственное, что он сумел сделать – откинуть передний люк перед собой. Потянуло воздухом, ветерок на момент отогнал дым, и Аркадий увидел перед танком своих – командира и башенного стрелка. Они сидели на зеленой траве, шлемами и крагами тушили друг на друге дымящиеся комбинезоны.

«А меня-то что же, ребятки, родные?!» – хотел им крикнуть Аркадий, но не смог: с притоком воздуха пламя в танке загудело сильнее. Аркадий на мгновение почувствовал, как от подступившего жара у него на голове зашевелились, скорчились волосы, и вновь потерял сознание.

Он очнулся от боли. Его перекатывали по земле. Стрелок и командир давили пламя шлемами, крагами, пучками травы. От боли Аркадий не по-человечески закричал, но закричал уже с облегчением.

Окончательно сознание вернулось к нему в медсанбате. Изувеченную ногу ему ампутировали.

Но и это еще не вся история об Аркадии Кондратьеве.

После войны он работал механиком где-то в Татарии, кажется, в Шеморданском леспромхозе. Как-то у одного из рабочих вспыхнула в руках паяльная лампа. Пламя сразу же перекинулось на промасленную спецовку. Тот упал на пол и, растерявшись от страха, не смог ни скинуть горящий ватник, ни хотя бы кататься по полу, чтобы затушить огонь, – только кричал.

Поблизости опять оказался Аркадий Кондратьев. Он вышвырнул лампу прочь и, не в силах из-за протеза перекатывать горящего, просто руками потушил одежду на растерявшемся от боли и ужаса человеке.

Тогда Аркадий сам получил серьезные ожоги второй степени и двадцать дней пролежал в больнице.

* * *

Аркадий Кондратьев самый простой человек. За свою удивительную решительность и волю он не получал никаких наград, и о том, что ему трижды пришлось подвергать себя одному и тому же страшному риску и претерпеть жуткую, мучительную боль, он вспоминает скорей с сожалением. Истинный героизм рождается только необходимостью и трудностями.

А что тот спор? Я, признаться, и сам не знаю, который из двух мальчишек более прав. Прочтете ту книжку – рассудите сами. Ясно одно – ребятам очень хочется видеть своих героев красивыми всегда. Они плохо верят, что те могут быть и простыми, даже обыкновенными людьми.

Что же – и самые великие умы всегда мечтали о человеке, который был бы лучше и жил лучше, чем они сами. И пусть всегда об этом спорят мальчишки!

Л. Давыдычев
Тринадцать черных кошек
Рассказ

Вы не знаете Маринки Беляевой? Ну ладно, я расскажу вам о ней. Начну с того, кто она такая. Она учится в сорок восьмой школе, в четвертом «а». Но не это, конечно, самое главное. В четвертом «а» девятнадцать девочек – не о всех же рассказывать?

Маринка хорошо учится. Это очень важно, но и не это самое главное.

А как она бегает на коньках, если бы вы знали! Ох, сколько мальчишек провожает ее домой после соревнований! Двое идут рядом с ней, авторитетно рассуждают на спортивные темы, а остальные бредут сзади и от зависти ставят друг другу подножки.

Но и это не самое главное.

«Что же самое главное?» – спросите вы.

Отвечаю: секрет.

Я говорю шепотом потому, что мне стыдно. Но я расскажу все от начала до конца.

Слушайте.

Петя Иванов пригласил Маринку Беляеву на футбол. Неделю деньги на билеты копил! Можно сказать, голодом человек жил, но в буфет даже не заглядывал.

Вот идут они с Маринкой по улице. Вдруг из подворотни ка-а-ак выскочит… Да вы не бойтесь, это был не лев, не тигр и даже не собака. Из подворотни выскочил самый обыкновенный кот или кошка с черной облезлой шерстью.

– Ко… ко… ко… – стала заикаться Маринка.

– Что-то-то-то? – испугался Петя Иванов.

– Ко-о-ошка, черная ко-о-ошка, – с трудом выговорила Маринка. – Несчастье со мной будет! Примета!

– Сама ты примета! – рассердился Петя. – Пошли!

– Не пойду, не пойду, не пойду! – твердила Маринка.

И не пошла.

Еще был случай. Купили мы ей на день рождения двести граммов конфет под названием «Ласточка».

Маринка высыпала конфеты на стол, сосчитала и ойкнула.

– Тринадцать штук, – прошептала она, – чертова дюжина. Если я возьму их, мне не повезет. Примета.

Тогда Федор Чайников сказал:

– Я бы тебя дурой обозвал, да нельзя. Особенно на дне рождения. Ребята, глотай конфеты! Тринадцатую я сам лично проглочу!

Короче говоря, наша Маринка верила в черных кошек и в цифру 13.

Вам смешно, а нам грустно.

То ли ее бабушка научила, то ли еще кто, узнать не удалось.

Мы призадумались: что делать?

Петя Иванов сказал:

– Надо ее перевоспитать.

– Правильно, – одобрил Федор Чайников. – Надо проявить… эту… как ее?.. И-ни-ци-а-ти-ву.

Мы примерно знали, что такое инициатива, но вот как проявлять ее, понятия не имели.

А тут начались соревнования на первенство школы.

– Только бы черная кошка мне завтра дорогу не перебежала! – воскликнула Маринка. – И тринадцатый номер не попался бы!

Петя Иванов собрал нас под лестницей около раздевалки и сказал:

– Мы не позволим ей быть чемпионкой, раз она кошек боится!

– А честь класса? – спросил я. – А честь…

– Какая может быть честь, если пионерка в кошек верит?! – возмущенно оборвал Федор Чайников.

– Есть план, – сказал Петя Иванов. – Или мы ее перевоспитаем, или пусть над ней все смеются. На каток она ходит по Ирбитской улице. Я беру нашего черного кота Пижона и выпускаю его прямо перед носом Маринки Беляевой! Ура!

– Ура! – закричали мы с Федором Чайниковым, еще не понимая, в чем дело.

– Тише, – строго проговорил Петя Иванов. – А если она пойдет по Речной улице?

Мы молчали.

– Я выпущу соседскую кошку, – радостно ответил Федор Чайников, – она почти черная.

Мы подсчитали улицы, по которым Маринка могла пойти на каток, и тяжело вздохнули.

Оказалось, что на всякий случай требуется ни много ни мало, а ровно тринадцать черных кошек.

Где их взять?

– Если хотите проявить инициативу и перевоспитать человека, вы достанете хоть сто тринадцать черных кошек, – сказал Петя Иванов.

В тот вечер спать мы легли поздно. И даже во сне я ловил котов, кошек и котят.

Утром я засунул под пальто Мурку и спрятался в подъезде. Мурка царапалась, хрипло шипела, но я терпел. Ради инициативы и перевоспитания я готов был на любые муки.

Вначале все шло замечательно.

Вот идет Маринка по улице. В одном из домов сидит в подъезде Федор Чайников.

Только Маринка поравнялась с подъездом – кот у нее под носом, хвост трубой!

Маринка назад, на Парниковую улицу.

А там тоже все рассчитано, там ее ждет Петя Иванов.

Снова дорогу перебегает черная кошка. Маринка – назад!

А за углом со здоровенным котищем в руках стоит Витя Перышкин. Котище Маринку чуть с ног не сбил! Она – назад!

Двенадцать черных котов и кошек перебежали ей дорогу. Тринадцатую кошку, вернее, котенка, должен был выпустить Слава Романюк.

Но его закрыли в квартире. План срывался!

Мы озирались по сторонам, не зная, что делать.

Вдруг видим: по другой стороне мчится Маринка.

А в одном из оцон первого этажа распахивается форточка.

Из форточки на землю плюхается котенок.

Маринка остановилась.

Мы подскочили и спросили:

– Что случилось?

– У… У… У… – ответила Маринка.

– Что у… у… у…? – опросили мы.

– У… ужасно, – ; пролепетала она, заикаясь от страха. – Черные кошки… много-много…

– Три-над-цать черных кошек! – воскликнул Петя Иванов и выпучил глаза. – Ты сломаешь руку или вывихнешь обе ноги!

– Провалишься сквозь лед! – крикнул Витя Перышкин.

– Налетишь на столб! – крикнул я.

– Кто для тебя важнее – кошки или класс? – спросил Федор Чайников. – Хочешь, чтобы из-за каких-то облезлых кошек наш класс занял самое распоследнее место?

– Нет, нет, – пролепетала Маринка, – пусть руку сломаю, пусть обе ноги вывихну, пусть на столб налечу, пусть под лед провалюсь, но… – Она всхлипнула. – Я знаю, несчастье будет… но… но…

Маринка медленно пошла вперед.

Конечно, с ней ничего не случилось.

Конечно, она заняла первое место.

Конечно, много мальчишек провожало ее после соревнований домой. Двое шли рядом с ней и авторитетно рассуждали на спортивные темы.

А мы – Федор Чайников, Петя Иванов и я – шли сзади и от зависти ставили друг другу подножки.

А на память об этой истории мы подарили Маринке Беляевой маленького черненького котеночка.