Текст книги "Инженер Петра Великого 9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Вот. Нашел. Сколько я в этом бумажном болоте рылся! Старый дьяк из Приказа мне все нервы вымотал, подсовывал не те книги. Пришлось отцовским гневом пригрозить, только тогда притащил что надо.

Он ткнул пальцем в одну из строк.

– Контракт на поставку фуража для конюшен Преображенского полка. Сумма не бог весть какая, но в полтора раза выше рыночной. Подписан с артелью некоего Фридриха Шмидта.

– И что?

– А то, что такой артели в Петербурге не существует, – в голосе Алексея звенел азарт охотника, напавшего на след. – Я велел проверить. Пустое место. А деньги, – он сделал паузу, – были выплачены через контору австрийского торгового дома «Келлер и сыновья».

Мы смотрели друг на друга. Вот и первая ниточка, почти незаметная, зато она вела прямо в логово зверя.

Успех Алексея принес лишь минутное удовлетворение, не решив главной проблемы: моя команда, разбросанная по гостевым домам Приказов, была чудовищно уязвима. Настоящий выводок цыплят под взглядом ястреба. На следующее же утро это подтвердил Андрей Ушаков, чье присутствие стало привычным, как и ноющая боль в ребрах. Его отчет был сух: за каждым из моих ключевых людей – Нартовым, Магницким, даже за Анной и Изабеллой – установлено наружное наблюдение. Дилетантское, зато постоянное. Мы поймали парочку, так они ничего не знают, только говорят что их просили последить и передать сведения, когда они сами выйдут на них.

– Пока не нападают, – заключил он. – Изучают. Наши привычки, маршруты, контакты. Собирают сведения. Мы сидим как на ладони, Петр Алексеевич. Нам нужна нора. Глубокая и с одним входом.

Нору в чужом, полном интриг городе наспех не выроешь. Я уже прикидывал варианты, когда решение нашло меня само. В приемной ожидал гость, которого я никак не предполагал здесь увидеть – Борис Алексеевич Морозов, отец Анны, патриарх всего московского купеческого клана. Седобородый, кряжистый, в добротном кафтане, он походил на медведя, забредшего в столичный вертеп.

Встретились мы на нейтральной территории – в трактире на набережной. Морозов-старший говорил без обиняков.

– Смута в столице, барон, – это как затор на реке. Головной корабль встал – и весь караван за ним гниет, – начал он, отхлебнув сбитня. – Караваны мои на подъездах к городу стоят, товар портится, люди без дела сидят. Убытки. А я убытков не люблю. Старая власть, – он выразительно повел бородой в сторону дворца, – грызется за место у трона. Тайная власть, – тут он кивнул в сторону Адмиралтейства, – ловит неведомых лазутчиков. А дело стоит. В такое время, барон, я гружу свой товар на самый крепкий корабль. Нынче твой корабль – самый надежный.

Он смотрел на меня без подобострастия, как равный

– У меня в Петербурге подворье есть, на Васильевском острове. Дом каменный, стена вокруг в два человеческих роста, склады, погреба. Настоящая крепость. Забирай. Со всем своим людом. Живите, работайте. Мне спокойнее будет, зная, что дочь под надежной охраной, да и дела наши под твоим присмотром быстрее с мертвой точки сдвинутся.

Я ожидал подвоха. Такие подарки просто так не делают.

– А взамен? – спросил я прямо.

– А взамен – дружба, – он пожал плечами. – Мой люди, мужики тертые, присоединятся к твоим. Вместе вам сподручнее будет порядок наводить. И не только в твоем доме, но и на торговых путях. А мои приказчики и твои инженеры пусть сядут за один стол и подумают, как нам вместе из этой ямы выбираться. Я не хочу быть кошельком, барон. Я хочу быть участником.

Он предлагал сделку. Свою крепость и ресурсы в обмен на долю в моем главном активе – способности решать проблемы. Выдержав паузу, я взвесил его предложение.

– Хорошо, Борис Алексеевич. Я принимаю, но на моих условиях, – ответил я. – Моя служба безопасности становится главной. Ваши люди – в подчинении у моего человека. И вся информация от ваших людей сначала ложится на мой стол, а уже потом обсуждается совместно.

Морозов на мгновение нахмурился, но затем его борода расплылась в хитрой усмешке.

– Хватка у тебя железная, барон. Что ж, по рукам, зятем будешь хорошим.

Я сделал вид, что не услышал. Перебрались в тот же день, быстро и почти тайно. Усадьба Морозовых и впрямь оказалась настоящим бастионом. Став здесь полновластной хозяйкой, Анна с энергией быстро превратила хаотичный быт моего отряда в отлаженный механизм. А вот с безопасностью вышло не так гладко. Ушаков и присланный Морозовым глава его службы, хмурый бородач по имени Захар, немедленно вцепились друг другу в глотки, споря о расстановке постов. Мне пришлось лично вмешаться и, как третейскому судье, потратить полдня на разграничение их полномочий. Вынужденный союз, скрепленный моим приказом, со скрипом заработал.

Получив в свое распоряжение сухое и просторное крыло дома, Магницкий и Нартов уже на следующий день разворачивали там временную лабораторию. Впервые за долгое время мы все оказались под одной крышей, в безопасности.

На первом же военном совете в новом штабе выяснилось, насколько своевременным был этот союз. Борис Морозов выложил на стол донесения от своих приказчиков из Европы.

– Подтверждаю ваши сведения, – сказал он, обращаясь ко мне. – Мои люди в Вене и Женеве доносят: через тамошние банки прошли крупные суммы, связанные с закупкой оружия якобы для австрийской армии. Оружие это потом «потерялось» где-то на пути в Польшу. Савойский вооружает целую теневую армию на наших границах. И Мазепа что-то темнит.

– Мы ответим тем же, – сказал я. – Борис Алексеевич, ваша торговая сеть – это идеальный канал для передачи ложных сведений, дезинформации. Пусть ваши люди пустят на амстердамской и лондонской биржах слух, что в России найдено новое, невиданное месторождение серебра. И что Государь готовит денежную реформу, которая обрушит курс европейского ефимка.

Морозов хитро прищурился, мгновенно оценив изящество замысла.

– Суматоха начнется знатная, – одобрительно крякнул он. – Государь одобрит? – я хмыкнул. – Казну их потрясем. А еще можно перехватить их поставки селитры из Индии. Без селитры пороха не сделаешь. У меня там есть верные люди.

На моих глазах рождался экономический фронт. Мы перестали отбиваться от ударов – мы готовились нанести свой. Наконец-то у меня появился союзник, мыслящий теми же категориями.

Вечером Морозов позвал меня на ужин, правда не в парадную столовую, где шумела моя команда, а в свой личный кабинет. На столе – простая еда, без изысков, и бутылка старого венгерского. Только мы трое: я, старый купец и Анна. По сути, не ужин, а продолжение нашего делового совета в более узком кругу.

Когда с делами покончили, Морозов-старший налил себе еще вина, посмотрел на меня в упор и сменил тему.

– Хороший мы с тобой механизм ладим, барон. Надежный. Однако у всякого механизма, даже самого крепкого, есть ось, на которой все держится. И ось эту нужно беречь и укреплять.

Я чуть не поперхнулся, догадываясь к чему он клонит.

– Наш с тобой союз, – продолжил он, – держится на слове да на общей выгоде. Сегодня выгода есть – и союз крепок. А завтра ветер переменится, и каждый потянет одеяло на себя. Чтобы этого не случилось, союзы такие надобно скреплять не только бумагой, но и кровью. Родством.

Старый лис. И ведь не подкопаешься. Говорит о деле, а по сути – надевает на меня золотой ошейник. И ведь прав, чертяка. Он говорил о браке, но не как торговец о сделке, а как государственный муж, мыслящий поколениями. Анна опустила глаза, но я чувствовал, что она не пассивная разменная монета в этой игре, а полноправный участник разговора.

Что я мог ответить, когда усталость, тупая боль в ребрах и горечь последних дней смешались внутри в ядовитый коктейль? Я заставил себя сделать медленный глоток.

– Борис Алексеевич, – сказал я, ставя бокал на стол. – Какая женитьба? У меня люди погибли, ребра сломаны, а в столице заговор. Дайте мне хотя бы вздохнуть, прежде чем сватать. Вы предлагаете закладывать фундамент нового дома, когда старый еще дымится.

Я посмотрел на него прямо.

– Давайте сперва потушим пожар. Выявим и уничтожим тех, кто пытается ввергнуть Империю в смуту. А когда над головой будет мирное небо, мы вернемся к этому разговору. Как равные партнеры, уверенные в завтрашнем дне. Сейчас все силы – на войну.

Морозов-старший долго молчал, изучая меня. Он искал в моих словах уловку.

– Что ж, – сказал он наконец. – Резон в твоих словах есть. Война прежде всего. Принимается.

Опытный игрок понял, что давить дальше – значит сломать фигуру, и согласился на отсрочку.

Мои покои – просторная анфилада комнат с высоким потолком. Тут жарко натоплено. Оставшись один после того, как слуга помог мне раздеться, я провалился в кресло. Впервые за много дней – полная, абсолютная безопасность. Я сидел в тишине, глядя на пляшущие языки пламени камина. Печи не было, топили камин на европейский манер.

Дверь в спальню отворилась так тихо, что я не сразу заметил. На пороге стояла Анна – уже не в строгом платье, а в простом домашнем халате из темно-зеленого шелка, с распущенными волосами, свободно падавшими на плечи. Молча войдя, она закрыла за собой дверь на тяжелый внутренний засов. На лице – усталость и тень сочувствия.

Она бесшумно подошла к столику, налила бокал вина, взяла тарелку с нарезанным сыром и хлебом и поставила все это на подлокотник моего кресла.

– Война войной, Петр Алексеевич, – тихо сказала она. – А силы нужно беречь.

Она не отошла, опустившись на ковер у моих ног, прислонилась спиной к креслу так, что ее затылок почти касался моего колена. От нее исходил легкий, едва уловимый запах духов. Этот простой, домашний жест был настолько неожиданным, что я замер.

– Отец давил, – сказала она так же тихо, глядя на огонь. – Простите его. Он мыслит веками, родами. Иногда забывает, что союзы заключают живые люди, а не торговые дома.

Я молчал, не зная, что ответить. Эта близость была одновременно и уютной, и до дрожи опасной. Насколько я знаю такая сцена в этом времени неуместна. И я пытался понять как сейчас пойдут события

– Вы сегодня за столом… Вы были на пределе, – продолжила она. – Я видела. Эта броня, которую вы носите, она ведь тяжелая. Иногда ее нужно снимать, иначе под ней можно задохнуться.

Ее слова, как скальпель хирурга. Она видела загнанного человека.

Я выдохнул. А будь что будет. Не ввалится же сюда ее отец с криками о совращении его дочери. Я посмотрел на эту красивую и умную девушку. Не железный я. Да и организм чисто физически хотел ее.

– Спасибо, – это все, что я смог выговорить. Голос сел.

Она ничего не ответила. Мы сидели в тишине, глядя на огонь. Ее молчаливое присутствие не требовало слов и не требовало ответных жестов. Она просто была рядом. И мне наконец становилось легко на душе.

Прошло, наверное, с полчаса. Сам не заметив как, я опустошил тарелку и осушил бокал. Навалилась усталость.

– Вам нужно спать, – сказала она, поднимаясь.

Она подошла к огромной кровати, поправила подушки и откинула тяжелое одеяло. Когда я, шатаясь, подошел и опустился на край, она укрыла меня. Ее пальцы на мгновение коснулись моей щеки, убирая растрепавшуюся прядь волос. Легкое, почти невесомое прикосновение.

– Отдыхайте, генерал, – прошептала она. – Завтра будет новый день. И новая битва.

Она так же тихо выскользнула из комнаты. Я остался один. В воздухе витал легкий запах ее волос, на плечах еще хранилось тепло ее рук. Впервые за долгое время в голове не было ни чертежей, ни планов, ни интриг.

Тишина. И понимание: в этой женщине я, возможно, обрел больше, чем союзника.

А может и правда пора жениться?

Тьфу, Смирнов, выпил бокал, а такие глупости в голову лезут.

Глава 19

Главный зал в подворье Морозовых оккупировала вся мое команда. Там, где раньше степенные купцы, вероятно, щупали персидские ковры, теперь на стенах висели карты, а длинный стол прогибался под тяжестью гроссбухов и рулонов чертежей. Мы собрались в полном составе. Мой расколотый, израненный, спаянный общей кровью коллектив гениев.

Андрей Нартов внимательно изучал данные. Рядом с ним – Магницкий, что-то читающий в толстой книге. С рукой на перевязи, угрюмо буравя взглядом сапоги, сидел Василь Орлов, а за его спиной тенью застыл Петр Дубов, готовый сорваться с места в любую секунду. Напротив них, отстраненно расположился мой новый цербер Андрей Ушаков, а взгляд его соседа, Анри Дюпре, скользил по нам с любопытством энтомолога, наткнувшегося на невиданный муравейник.

Во главе стола, по правую руку от меня, – Анна Морозова. Рядом с ней ее отец, Борис Алексеевич, кряжистый медведь, из-под седых бровей которого выглядывали хитрые, все подмечающие глазки. Он был единственным, кто еще не понимал наших проблем. А чуть поодаль, в креслах у камина, расположилась власть: царевич Алексей, привезенный Брюсом, и сам же Брюс, оставшийся в роли молчаливого, всевидящего государева ока. Это был первый аудит активов моей неформальной империи после того, как ее попытались сжечь дотла.

– Что ж, господа, – начал Борис Морозов, обводя всех тяжелым взглядом. – Время смутное, дела не ждут. Давайте поглядим, чем богаты, да прикинем, как с этим богатством дальше жить. Анна, дочка, тебе слово первое, как по торговой части главной.

Морозов, стесняясь, на правах хозяина дома начал импровизированный совет.

Развязав тесемки на пухлой кожаной папке, Анна начала доклад. Голос – ни единой дрогнувшей ноты. Лед. Она оперировала сотнями тысяч так, будто речь шла о цене на муку на рынке.

– По гражданским проектам, Петр Алексеевич, дела обстоят так. Первое место по прибытку и обороту – проект «Холодильный ларь». Конструкция произвела на северных и волжских торгах сущий фурор. Архангельские-то до того дошли, что молебен заказали за здравие того, кто «ларь ледяной» придумал. Стерлядь теперь в Москву живой доходит, а не тухлятиной. За три месяца чистая прибыль составила свыше четырехсот тысяч рублей. Деньги живые, уже в обороте.

Когда прозвучала итоговая цифра, по залу прошел шепоток. Орлов, забывшись, присвистнул. Я знал общие цифры, поэтому прекрасно понимал, что теперь мы альтернативный центр силы. И судя по застывшему лицу Брюса, он понял это раньше всех.

– Второе место, – Анна перевернула лист, – за проектом «Консервы». Жестяные банки с тушеной говядиной и кашей поначалу шли туго, народ опасался. Однако после того, как первые партии ушли в армию и на Урал, пошел слух. Теперь заказывают все: от торговых караванов, идущих в Хиву, до богатых помещиков, что запасаются на зиму. Проект не такой оборотный, как лари, зато стратегически важнее. Он решает вопрос снабжения любой дальней экспедиции и дает еще около двухсот тысяч прибыли.

– Итого, – подытожила Анна, поднимая на меня глаза, – с учетом прочих мелочей – мясорубок, утюгов и прочего, – общий оборот по гражданской части за неполный год уже перевалил за миллион рублей.

Ага, это если не считать ремонтные работы в Игнатовском, на которые пришлось вытащить из оборота кучу денег. Могло быть намного больше.

Следующим слово взял Андрей Нартов. Вскочив с места, он с гордостью развернул на столе чертеж, отчего бумаги Морозовых полетели на пол.

– По проекту «Бурлак» докладываю! – улыбнулся Андрей. Радостно было видеть его в таком настроении. Меня откровенно удручало, когда команда была разобщенной, – В Игнатовском завершена сборка и обкатка первой партии тягачей в количестве двенадцати единиц! Сборочная линия отлажена и готова к серийному производству, как назвал его Петр Алексеич! Десять машин в месяц, как из печки пироги!

Двенадцать стальных монстров. Целый механизированный батальон. При виде снисходительной усмешки Дюпре, тихо пробормотавшего что-то по-французски, Нартов только добавил ему что-то, из-за чего оба быстро спрятали выбивающиеся на их физиономии улыбки. У них уже и общие шутки появились – красота.

Послышался сухой голос Магницкого.

– Дополню инженера Нартова, – произнес он, сверяясь со своими записями. – Проведены полные расчеты по логистике и расходу материалов для серийного производства. Производственная мощность в десять машин в месяц подтверждается. Также докладываю: расчеты по прочности ферм для железнодорожных мостов завершены. Проект «Стальной Хребет» теперь имеет под собой полную теоретическую базу. Заводы господина Демидова вышли на нужную мощность, поставки унифицированных элементов пути идут без сбоев. Железнодорожные насыпи строятся руками пятнадцати тысяч человек. График стройки опережается. Через полгода Игнатовское и Петербурх будут соединены железнодрожным путем.

Если Морозовы докладывали о деньгах, а Нартов – о мускулах, то Магницкий – о стальном скелете, который мы натягивали на рыхлое тело Империи. Последним отчитывался Ушаков. Его голос, лишенный всяких интонаций, заставил всех в комнате податься вперед. Он говорил о будущем.

– Проект «Катрина», – начал он, глядя в одну точку. – На верфи в южном остроге заложены корпуса семи летательных аппаратов новой, усиленной конструкции. Работы ведутся круглосуточно в три смены. Срок готовности первой тройки – два месяца.

Он сделал паузу. Не прототип. Серия.

– Параллельно разворачивается создание сопутствующей инфраструктуры. Воздушные гавани – комплексы из ангаров, мастерских и складов горючего – возводятся в четырех ключевых точках. Петербург и Москва – как столичные базы. Воронеж – как главный узел для южного направления. Таганрог – как передовая база для действий в Крыму и на Кавказе. Цинк – основной ресурс, по предложению Петра Алексеевича, его добывают из шлака, который образуется при плавке свинца. Сбор шлака поставлен на поток.

Брюс, сохранявший полную невозмутимость, чуть склонил голову. Ушаков объявлял о рождении нового рода войск. О рождении стратегической авиации. Я обвел взглядом своих людей: Нартова, Орлова, Дубова, Магницкого… Каждый из них создавал детали, решал конкретную задачу. И только сейчас, слушая все доклады разом, они, кажется, впервые осознали масштаб целого. Осознали, что именно мы строим.

Эдакое государство в государстве.

Каждый в комнате переваривал масштаб услышанного, складывая отдельные фрагменты – миллионные прибыли, серийное производство тягачей, эскадрильи летающих машин – в единую, пугающую картину.

Тут подала голос Изабелла.

– С учетом всех военных и гражданских контрактов, а также принимая во внимание плановый рост производства, в перспективе двух лет совокупный годовой оборот всех предприятий барона Смирнова может достигнуть трех, а то и четырех миллионов рублей.

Четыре миллиона. Безумные деньги. Хотя нет, это не деньги. Это вес, причем такой вес, который ломает хребет. Четыре миллиона – цена десяти гвардейских полков. Флот. Годовая дань, которую когда-то платили хану.

Брюс нахмурился. Но это было недовольство явно не из зависти. Он о чем-то думал.

Лицо Алексея вспыхнуло мальчишеским восторгом. На лице – триумфальный огонь человека, который побывал в аду и вернулся с оружием.

– Вот, Яков Вилимович, – он повернулся к Брюсу, – вот ответ на все их заговоры. Пусть теперь попробуют сунуться. А…Отчего вы не рады?

Брюс медленно повернул голову. Он долго молчал, а затем перевел свой бесцветный взгляд на меня.

– У генерала и так врагов хватает, даже в Европе, – произнес он нехотя, словно выдавливая из себя слова. – С такими деньгами за его головой начнут охотиться и короли, и каждый банкирский дом от Лондона до Вены. Он создал второй трон. А в Империи может быть только один.

А ведь он был прав. Тысячу раз прав. Я своими руками выстроил гигантскую мишень и нарисовал на ней свое имя. Недавняя засада, покушение на Алексея, интриги в столице – все это было разведкой боем. Теперь, когда масштаб моей «империи» стал очевиден, ставки возрастут многократно. Начнут бить всерьез. На уничтожение. Рано или поздно враги – и внешние, и внутренние – нанесут удар, который я не смогу отразить. И тогда все это – заводы, дороги, мои люди… Все развалится.

Моя команда была в легком дискомфорте, они явнее не знали как реагировать. Засада в лесу и общая кровь, пролитая на грязной дороге, смыли все противоречия. Забыв о моральных терзаниях, Нартов с тревогой смотрел на меня. Орлов сжимал кулак здоровой руки, и его взгляд обещал любому моему врагу не самую приятную смерть. Ушаков и Дюпре – два циника – воспринимали ситуацию как новую, сложнейшую задачу, ожидая приказа. Даже Анна и Изабелла сейчас были едины.

Лучшая защита – это нападение. Хватит латать дыры. Сидеть в осаде – гиблое дело. Пора нанести превентивный удар, который продемонстрирует всему миру чудовищную, иррациональную мощь, после которого сама мысль о нападении на меня или моих людей станет синонимом самоубийства.

Я поднялся. Все взгляды в комнате тут же впились в меня.

– Яков Вилимович прав, – голос прозвучал довольно громко. – Нас будут пытаться уничтожить. Поэтому мы ударим первыми.

Подойдя к карте южных рубежей, разложенной на столе, я продолжил:

– Мобилизация ресурсов, дамы и господа.

Взгляды моих людей загорелись. Они ждали чего-то такого. Нестандартного.

– Андрей! – я повернулся к Ушакову. – Задача номер один: воздушный флот. Немедленно заложить на южной верфи еще десять аппаратов типа «Катрина». И главное – мне нужен конвейер. Разработать и внедрить поточную сборку, унифицировать узлы. Я хочу, чтобы мы могли выпускать их так же просто, как СМки.

Ушаков хмыкнул:

– Будет сделано.

– Проект «Бурлак». Запускаем в полную серию. Формируем из них первые механизированные батальоны – мобильные крепости с ремонтными мастерскими и топливозаправщиками. – Нартов кивнул. – А вам, – Орлов и Дубов выпрямились. – Надо научить пехоту воевать на колесах.

На лицах обоих офицеров проступило эдакое солдатское счастье.

– Логистика. – Теперь Морозовы. – Мне нужна сеть складов и заправочных станций вдоль всего южного направления. Для «Бурлаков» и «Катрин». Чтобы мои машины могли пройти от Воронежа до Перекопа без единой остановки. Это – ваша война, Борис Алексеевич. И ваша прибыль.

Старый купец удовлетворенно крякнул, поглаживая бороду. Он уже подсчитывал барыши.

Оставались двое самых опасных людей в этой комнате.

– Анри. Твоя задача – самая важная. Довести до ума проект «Благовоние». Мне нужен надежный, безопасный в транспортировке бинарный боеприпас. Идеальное оружие для бескровной победы. Первая партия – сто единиц. По мере готовности отправлять с усиленным конвоем Государю под Крым. Партиями по десять штук. Пусть у него будет довод, против которого бессильны любые крепости, – я повернулся к Нартову, – Андрей, поможешь?

Дюпре хищно улыбнулся. Нартов фыркнул, но кивнул.

Я обвел взглядом свой штаб. Каждый получил задачу. Я запустил машину. Огромную, смертоносную. И она либо сокрушит наших врагов, либо перемелет нас самих.

Когда совет закончился, зал наполнился шумом голосов и скрипом отодвигаемых стульев. Получив почти невыполнимые задачи, мои люди расходились, уже на ходу обдумывая детали. Нартов что-то горячо доказывал Магницкому, тыча пальцем в чертеж «Бурлака», пока Орлов с Дубовым вполголоса совещались у карты. Моя машина, получив приказ, начала набирать обороты. Только Брюс и Алексей остались на своих местах у камина. Царевич смотрел на меня с нескрываемым восхищением, Брюс – с отстраненной задумчивостью. Он наблюдал, как на его глазах рождается сила, которую скоро станет невозможно контролировать. Но сейчас он молчал. Он дал мне карт-бланш.

Я погрузился в бумаги, рассматривая самую большую статью расходов, которая пока не приносила абсолютно никакой прибыли – стройку железнодорожных путей. Ни ускорить стройку, ни уменьшить расходы – не представлялось возможным. Из Москвы в Питер уже начали строить насыпи. Но это будет очень долго. На Урале Демидов уже тоже начал соединять заводы железкой. Не знаю сколько времени я стоял и думал как внести прогресс в эту область – меня отвлек шум.

С горящими глазами царевич что-то доказывал Якову Вилимовичу, размахивая руками, а тот слушал его с видом уставшего философа, вынужденного объяснять ребенку, почему нельзя потрогать луну.

– … но поймите же, Яков Вилимович! – донесся до меня обрывок фразы. – Это же шанс! Окончательно решить все наши проблемы одним ударом!

Увидев мой заинтересованный взгляд, они замолчали.

– О чем спор, господа? – спросил я, подходя к камину.

– Царевич предлагает не ограничиваться Крымом, – с тяжелым вздохом произнес Брюс. – Он желает, чтобы наши «Бурлаки» и «Катрины» прошли огнем и мечом до самого Царьграда.

В глазах Алексея все еще плескался азарт недавнего совета. Он хотел войны. Большой, победоносной, имперской, которая одним махом утвердит величие России. Он мыслил категориями максималиста, уверовавшего во всемогущество технологии.

– Это было бы эффектно, Алексей Петрович, – сказал я осторожно, – но неэффективно. Взять Царьград – значит объединить против нас всю Европу. Мы получим новую столетнюю войну, которая обескровит Империю. Наша задача – не захватывать, а контролировать. Запереть турок в Черном море, отрезать их от Европы и сделать нашим младшим партнером.

Алексей нахмурился. Его юношеский максимализм, помноженный на веру в мои «чудеса», требовал простых и громких побед. Он еще не понимал, что настоящая сила – в умении строить системы, где враг становится выгодным партнером. Алексей уже открыл рот для гневной отповеди, но в этот момент в зал вошел адъютант Брюса и протянул ему запечатанный пакет. Внезапное появление адъютанта, прервавшее наш спор, подарило мне несколько драгоценных секунд. И тут до меня дошло: я упустил что-то важное. Воспитывая в Алексее государственника, я научил его мыслить масштабно, но не научил главному – чувству меры и пониманию последствий.

– В Европе закончилась война за испанское наследство, – недовольно произнес Брюс.

Новость о мире в Европе, принесенная Брюсом, меня не заинтересовала. Алексей, раздраженный тем, что его имперский порыв прервали, махнул рукой.

– Да что нам до их испанских дрязг, Яков Вилимович? Пусть хоть все там друг друга перережут. Нам Крым брать надобно.

Я и сам был готов отмахнуться. Мои мысли были далеко – в дымных цехах Игнатовского, в чертежах бинарного снаряда, в пыльных степях под Перекопом. Да и нужно придумать как ускорить стройку «железки». Какое мне дело до того, что французский король и австрийский кайзер наконец поделили какой-то там трон?

Но что-то в этой новости резануло слух. Мелкая, незначительная деталь, выбивающаяся из общей картины. Нестыковка. Трещина, заметная только мне. Я повернулся к Брюсу, все так же задумчиво и недовольно смотревшему на депешу.

– Яков Вилимович, позвольте полюбопытствовать… сколько она шла, война-то эта?

Брюс удивленно поднял на меня взгляд. Вопрос был странным, неуместным. Алексей бросил на меня недоумевающий взгляд.

– Шестой год пошел, – ответил Брюс, чуть пожав плечами. – Англичане с австрияками знатно потрепали французов. Людовик запросил мира. А с чего такой интерес, барон?

Шесть лет.

А в моей памяти, эта война была кровавой язвой, терзавшей Европу больше десятилетия. Если не ошибаюсь, десять, а то и все двенадцать лет тотальной бойни, которая обескровила Францию, разорила Испанию и надолго вывела их из большой игры. А здесь – шесть. Закончилась. Почти вдвое быстрее.

Языки пламени плясали в камине. Почему изменился ход истории? Евле? я всего лишь сжег один завод. Выбил одну фигуру с доски. Я толкнул одну костяшку домино, и теперь, спустя годы, волна докатилась до меня. Неужели мир со шведами и турками на условиях России мог как-то повлиять на разборки европецев?

Сам того не желая, не ведая, я перекроил всю мировую историю. И это «улучшение» несло смертельную угрозу. Европа, не истощенная долгой войной и не зализывающая раны, была полна сил. Да, война их знатно потрепала, но и научила многому. Десятки тысяч ветеранов, которым в моей реальности было суждено сгнить в полях Фландрии, теперь остались живы. Сотни полководцев, не сложивших головы под ядрами, готовы были вести их в бой.

– Петр Алексеевич? Учитель, что с вами? – голос Алексея вырвал меня из оцепенения.

Я повернулся. Они оба – и Алексей, и Брюс – смотрели на меня с тревогой.

– Барон? – подал голос Брюс. – Что вы увидели в этой депеше, чего не вижу я?

Я медленно повернулся к Алексею.

– Вот, Алексей Петрович. Ты хотел идти на Царьград? А Царьград уже сам мжет к нам прийти. Вся Европа может.