Текст книги "Безумный барон 2 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Четыре телохранителя замерли, как по команде. Связь с хозяином оборвалась, превратив их в кукол с обрезанными нитками. Мгновение они тупо смотрели на своего поверженного бога, а затем их двуручные мечи с оглушительным лязгом один за другим упали на пол. Концерт окончен.

Мы работали быстро, как слаженная бригада грузчиков: пока Арина приводила в чувство двух оставшихся на ногах истуканов, я уже рыскал по столу. Вот она, цель нашего визита. Толстый, обитый черной кожей гроссбух, тяжелый, как чугунный мост. Я схватил его, прижимая к груди, как родного. Победа. Чистая, красивая, невозможная. Дело сделано, можно и за премией.

– Уходим! – скомандовал я, поворачиваясь к двери.

И в этот момент тишину разорвал смех. Тихий, булькающий, клокочущий. Смеялся Аристарх, лежащий на полу и опутанный золотыми нитями. Он поднял на нас голову, и в его глазах плясало безумие.

– Глупцы, – прохрипел он, и с его губ потекла тонкая струйка черной слюны. – Вы думали, это мой дом?

Он дико, радостно рассмеялся.

– Это алтарь. А вы… вы – жертвы.

В ту же секунду по стенам, полу и потолку, там, где были лишь тени, вспыхнули руны – не сигнальные, не защитные. Кроваво-красные, уродливые, они пульсировали, как вены на теле больного. Выломанную нами дверь затянуло такой же красной, дрожащей пеленой. Мы снова оказались в ловушке.

Комната начала стремительно наполняться мертвенно-бледным, призрачным, фосфоресцирующим светом. Он не грел – он высасывал тепло и силы. Ноги стали ватными, а в голове нарастал гул. Мы только что выбрались из мышеловки, чтобы понять, что она была лишь приманкой в капкане побольше.

Глава 10

Кабинет на глазах превращался в филиал преисподней, причем в бюджетной комплектации – без огня и серы, но с очень паршивым освещением. Красные руны, змеями расползшиеся по стенам, не просто горели – они дышали. Медленно, в унисон с отвратительным гулом, который уже не столько слышался, сколько ощущался костями, будто кто-то включил гигантский сабвуфер на сверхнизких частотах.

Воздух, и без того не особо свежий, загустел, вязкий, как кисель. А этот их мертвенный, фосфорный свет… он не грел. Наоборот. Невидимым насосом из тебя выкачивали тепло – не из легких, а прямо из всего тела, из каждой клетки. Ноги сделались ватными, а в голове завелась шарманка, играющая одну и ту же унылую ноту.

– Что за… – начал было я, но слова застряли в горле.

Я скосил глаза на Арину. Вся ее боевая спесь, весь аристократический гонор слетели, как шелуха. Побелевшая, с вытянувшимся лицом, она стала похожа на восковую фигуру из паноптикума, а в глазах, устремленных на хрипящего на полу Аристарха, плескался такой первобытный, животный ужас, какого я не видел даже в Долине Пепла. И вот это, честно говоря, напугало меня больше, чем все руны вместе взятые. Когда твой личный детектор нечисти переходит с режима «тревога» на «полный капец», самое время начинать молиться. Если, конечно, знаешь кому.

– Жатва… Души… – прошептала она, и голос ее был тоньше паутины.

Отличное название. Туристический слоган для ада. Мы, значит, пшеница. А кто-то сейчас будет печь из нас хлебушек. Очень, блин, питательный.

«Концепция „жатвы“ определена. Сельскохозяйственный процесс сбора урожая, – с неподдельным научным любопытством встряла в моей голове Искра. – Не понимаю, при чем тут мы. Мы же не злаки».

«Заткнись, умница», – мысленно огрызнулся я.

На полу, опутанный золотыми нитями, которые под действием рун тускнели и истончались на глазах, снова рассмеялся Аристарх. Его булькающий, клокочущий смех был последним гвоздем в крышку нашего уютного гробика.

– Глупая девчонка… узнала, – прохрипел он, и с его губ потекла тонкая струйка черной дряни. – Это древнейший ритуал Ордена. Он вытягивает жизнь. Всю. Без остатка. А потом концентрирует ее… и передает им. Нашим Хозяевам.

Вот оно что, Михалыч. Значит, не просто в расход, а еще и на корм кому-то пойдем. Сервис, чтоб его. Все включено.

Не в силах оторвать взгляд от этой твари, Арина медленно покачала головой.

– Но для активации… нужна была добровольная жертва… кровь одного из слуг Пустоты…

– Именно! – взвыл Аристарх, и его тело задергалось в последних конвульсиях. – Вы сами привели жертву к алтарю! Сами принесли ее! Я – ключ! Моя смерть – это начало!

И тут до меня дошло – со всей унизительной, оглушительной ясностью. Нас не просто переиграли. Меня, с моим хваленым аналитическим умом, с моими тактическими выкладками, использовали как барана-провокатора. Это я сам привел коня, сам открыл ворота и сам же его прирезал, чтобы он взорвался. Весь мой гениальный план по «взлому» оказался частью их сценария. Делов на копейку, а шуму на рубль. Только рублем этим была наша жизнь.

Вся наша победа, весь этот пот и адреналин, кувырки по кабинету и выбитые зубы – все было лишь прелюдией. Просто разогревом перед главным представлением. Мы не охотники, загнавшие зверя. Мы – мыши, с писком добежавшие до сыра в мышеловке и теперь с удивлением смотрящие, как пружина с лязгом опускается на их тощие шейки.

Гудение усилилось, а мир вокруг начал терять краски. Золото на эфесе Искры тускнело, багровый бархат на кресле становился серым, сама тень в углу перестала быть черной, сделавшись какой-то выцветшей. Ритуал высасывал не только жизнь – он высасывал саму реальность, превращая ее в блеклую, обесцвеченную фотографию.

Кажется это не тот бой, который можно выиграть. Это было начало растворения.

Растворение – слово-то какое подобрал, интеллигент хренов. На деле это было похоже на медленную посадку батарейки в старом телефоне. Сначала гаснет подсветка, потом он начинает подтормаживать, а в конце ты с тоской смотришь на черный экран, понимая, что все – кина не будет, электричество кончилось. Вот и из нас сейчас кто-то выдернул шнур питания. Из мышц уходила сила, а в голове вместо мыслей ворочалась вязкая, серая вата.

Первым посыпался Ратмир. И в этом была своя злая ирония. Он, самый здоровый и крепкий из нас, ходячая гора мышц и воинской чести, оказался самым лакомым куском для этой невидимой дряни. Мощный организм Ратмира был для «Жатвы» как шведский стол для голодного туриста. Лицо воеводы, и без того не отличавшееся румянцем, сделалось пепельно-серым. Дышал он тяжело, с хрипом, как паровоз на крутом подъеме. Сцепив зубы так, что под кожей заходили желваки, он пытался стоять прямо, но ноги его не держали. С глухим, утробным стоном, который воевода попытался скрыть за кашлем, Ратмир медленно, словно нехотя, опустился на одно колено. Его меч, так и не выпущенный из рук, воткнулся в пол, став последней опорой, последним костылем.

«Фиксирую резкое падение жизненных показателей у объекта „Ратмир“, – бесстрастно доложила Искра, и в ее голосе не было ни капли сочувствия, лишь сухая констатация. – Пульс, давление, мышечный тонус… все летит к чертям. Интересно, это контролируемый процесс или…»

«Или заткнись», – мысленно рявкнул я, не в силах оторвать взгляд от этой картины. Наш главный танк, наша тяжелая артиллерия только что вышла из строя, даже не сделав выстрела.

Арина, видя это, зашипела сквозь зубы, как рассерженная кошка. Сдаваться она не собиралась. Упертая девчонка. Она ударила по этому болоту своей силой. Вокруг нее вспыхнул золотистый свет, не такой яростный, как в бою, а плотный, созидающий. Она пыталась сплести из него защитный кокон, укрыть нас от этого всепожирающего голода, отгородить от мертвенного сияния рун. На мгновение даже показалось, что у нее получилось. Дышать стало чуть легче, а ледяные тиски, сжимавшие внутренности, самую малость ослабли.

Но это была иллюзия. Обманка.

Руны на стенах не испугались – они пришли в дикий, хищный восторг. Вспыхнули так, будто на раскаленные угли плеснули не просто масла, а чистого нитроглицерина. Гул в комнате перерос в нечто среднее между ревом доменной печи и визгом гигантской мясорубки, перемалывающей души. Этот звук давил на барабанные перепонки, лез в самые кости, заставляя их вибрировать.

Ритуальный круг не просто сопротивлялся магии Арины. Он ее жрал. С утробным, чавкающим причмокиванием, которое слышалось не ушами, а всем нутром. Каждый фотон ее света, каждая искра ее жизненной силы вливались в эту ненасытную прорву, делая ее только сильнее и голоднее. Она пыталась залить пожар бензином, а для этой твари ее дар был не просто лучшим топливом. Он был деликатесом. Пятизвездочным ужином, который подали прямо в пасть.

Костяшки ее пальцев, сжимавших невидимые нити силы, побелели. По ее лицу, уже не просто бледному, а прозрачно-восковому, струился пот, смешиваясь с тонкой струйкой крови, что потекла из носа от чудовищного перенапряжения. Но она держалась, упертая девчонка. Держалась из чистого, злого упрямства.

Золотистый кокон, который она с таким отчаянием удерживала, замерцал, пошел радужными, маслянистыми разводами, как пленка бензина на грязной луже. Он истончался на глазах, таял, как кусок сахара в кипятке, становясь почти прозрачным. Сквозь дрожащее марево я видел наши искаженные отражения – изможденные, похожие на скелеты фигуры с пустыми глазницами. Любое сопротивление было не просто бесполезным – оно было самоубийственным. Оно лишь ускоряло нашу общую агонию, подкармливая зверя, который с нетерпением ждал основного блюда.

Щит вокруг нас, исказившись в последний раз, дрогнул и с тихим, почти обиженным шипением лопнул, как перенапряженный мыльный пузырь. Разлетелся на миллион гаснущих золотых искорок, которые тут же были пожраны мертвенным светом рун.

Наступила оглушительная, мертвая тишина. Вакуум. Будто из комнаты разом выкачали не только воздух, но и сам звук. И в этой звенящей пустоте до меня дошло со всей очевидностью: защиты больше нет. Шведский стол для местных упырей официально и с помпой был объявлен открытым.

Мир поплыл. Не резко, а лениво, будто меня с головой окунули в ледяной кисель. Звуки стали глухими, цвета – блеклыми. Красные руны на стенах расфокусировались, превратившись в уродливые, пульсирующие кляксы. В ушах нарастал низкий, монотонный гул, как у трансформаторной будки перед тем, как она окончательно сдохнет. Вот тебе и спецназ, Миша. Спецназ по скоростному превращению в гербарий.

Это ощущалось каждой клеткой. Моя собственная аномальная жизненная сила, тот самый «маяк», что до этого доставлял мне столько проблем, притягивая всякую нечисть, теперь стал моим проклятием вдвойне. Если из Ратмира и Арины «Жатва» просто тянула энергию через соломинку, то в меня она вцепилась, как голодный клещ, всеми своими невидимыми челюстями. Для нее я был не просто закуской – главным блюдом, праздничным тортом, который оставили на десерт. Запас прочности, позволявший мне творить всякие фокусы с Искрой, утекал сквозь пальцы с пугающей скоростью. Еще немного, и от «Безумного Барона» останется только высушенная шкурка.

«Анализ… Интенсивность ритуала возросла на сорок процентов после коллапса защитного поля. Энергопотери твоей биологической единицы… критические», – привычно отозвалась в голове Искра, и ее бесстрастный, деловитый тон в этой ситуации был неуместен, как анекдот на похоронах.

Но голос, который раздался у меня в голове следом, не имел с ней ничего общего.

Голос пришел не извне – он будто пророс изнутри, из самой сердцевины моего сознания. Ни детского любопытства, ни подростковой всезнающей иронии. Лишь холод. Не бесстрастный, как у Искры-подростка, а холод, как от прикосновения к металлу в лютый мороз. Холод беззвездной пустоты между галактиками. И древность. Такая, что казалось, будто два ледника скрежещут друг о друга, перемалывая в пыль тысячелетия.

А еще в этом голосе был голод. Не желудочный – вселенский, бездонный. Голод существа, которое не ело вечность и только что учуяло запах пира.

Слова формировались медленно, с весомыми паузами, будто каждое высекали из гранита.

«Они… питаются…»

По спине пробежал ледяной табун мурашек. Это была не мысль – констатация факта от хищника, наблюдающего за трапезой конкурентов.

«Я… тоже могу…»

Пол в кабинете качнулся. Или это просто земля ушла у меня из-под ног. Вся моя стройная картина мира, где я – хитрый попаданец с говорящим вундер-мечом, треснула и рассыпалась в прах.

«Эта энергия… она похожа… Пустота… Дай мне ее…»

И последнее слово, от которого в мозгу будто взорвалась сверхновая, оставив после себя лишь звенящую, черную пустоту.

«Я… голодна».

Я застыл, забыв, как дышать. Серебристый клинок в моей руке вдруг показался мне не спасительным артефактом, а клеткой, из которой только что донесся рык чудовища. Это было как если бы твой милый, говорящий попугайчик, радовавший смешными фразами, вдруг заговорил на латыни голосом Левиафана и попросил на обед твою душу.

Я держал в руках не просто разумный меч. Я держал в руках хищника. Древнюю, непостижимую сущность, до этого лишь притворявшуюся любопытным ребенком, изучающим этот мир через меня. И этот хищник только что учуял запах крови.

«Я голодна». Эти два слова, прозвучавшие в моей голове, отбросили все лишнее, всю шелуху из тактики, стратегии и прочей мути. Передо мной нарисовался выбор, простой и страшный, как приговор. Искра, мой личный джинн в бутылке, предлагала не просто фокус-покус, а сделку с дьяволом, где она и была этим самым дьяволом.

Она хотела не просто поглотить энергию ритуала – она хотела ее сожрать, ассимилировать. Стать такой же, как эти упыри из Ордена. Питаться Пустотой. Это означало не просто еще один прием в моем арсенале, а билет в один конец. Прямой рейс во тьму, с которого, я не сомневался, обратных уже не бывает. Стать чудовищем, чтобы победить чудовищ. Классика жанра, только вот в книжках это всегда заканчивается очень паршиво.

Я скосил глаза на своих спутников. Вместо кино – дешевая театральная постановка на тему «конец света в отдельно взятой комнате». Ратмир, наш несокрушимый воевода, уже не стоял на колене – он просто сидел на полу, привалившись к ножке стола. Его голова безвольно поникла, меч выпал из ослабевшей руки. Сознание его покинуло. Отключился.

Состояние Арины было еще хуже. Ее прекрасное, аристократическое лицо превратилось в белую маску, на которой двумя темными провалами зияли глаза, полные отчаяния. Из последних, нечеловеческих сил она удерживала вокруг себя и Ратмира крошечный, с ладонь, остаток своего золотистого сияния. Оно мерцало, как догорающая свеча на ветру, готовая погаснуть от любого дуновения. Она была на исходе. Еще пара секунд, и она присоединится к Ратмиру в царстве Морфея, только вот пробуждения из этого сна не предвиделось.

Выбора не было. От слова совсем. Либо мы все здесь превращаемся в сушеную воблу на корм каким-то «Хозяевам», либо я нажимаю на эту большую, красную, страшную кнопку с надписью «НЕ НАЖИМАТЬ!».

«Я не дам тебе сожрать моих друзей» – не мысль и не решение, а чистый инстинкт. Простой и упрямый, как гвоздь в сапоге. Я могу быть циником, могу быть прагматиком, но эти двое прошли со мной через такой ад, что стали… своими. А своих я в обиду не даю. Даже если для этого придется самому стать вурдалаком. Я стану фильтром. Пропущу эту дрянь через себя, через Искру. Пусть она жрет, пусть давится, но ни капли этой отравы не достанется им.

В тот самый миг, когда я это решил, Арина с тихим, сдавленным стоном рухнула на колени. Последняя искорка ее света погасла. Мертвенный, призрачный свет ритуала, лишившись последнего препятствия, взревел от радости и, сгустившись в уродливый, похожий на щупальце жгут, устремился к ней. Для него она стала самой лакомой добычей.

Я не думал. Тело сработало само. Одним резким, отчаянным движением я рванул к ней и оттолкнул в сторону, заслоняя ее собой. Щупальце призрачного света врезалось в меня, и по телу пронеслась волна ледяного огня, выжигающего жизнь изнутри.

Но я стоял. Поднял Искру. Меч в моей руке потяжелел, стал чужим, едва заметно вибрируя в предвкушении.

– Прости, дружище, – мой шепот утонул в нарастающем гуле. Я не знал, к кому обращаюсь – к мечу, который сейчас изменится навсегда, или к тому парню Мише Котову, который когда-то жил в другом, понятном мире и верил в добро и справедливость. – Придется немного подкрепиться.

С решимостью, от которой у меня самого застыла кровь в жилах, я совершил то, чего не должен был делать никогда. Опустив клинок вниз, я с силой вонзил его по самую гарду в центральную руну ритуального круга на полу.

Комнату не залило светом – она им взорвалась. Только не бледным, высасывающим сиянием «Жатвы», а густым, иссиня-черным, маслянистым мраком, который с жадностью голодного зверя ринулся не от, а к мечу. Он всасывал энергию ритуала, всю без остатка.

Меч в моей руке взвыл. Низко, утробно, на грани ультразвука. Он завибрировал с такой чудовищной силой, что едва не вырвался из рук; кости в руке затрещали от напряжения. А на его идеально гладкой, серебристой поверхности, как язвы, начали проступать темные, пульсирующие вены. Они расползались от самого острия, оплетая клинок, поднимаясь к гарде, к моей руке.

Он не просто поглощал энергию. Он ее пожирал. С наслаждением.

И этот голод, этот восторг, эта тьма – все вливалось в меня.

Глава 11

Меч в моей руке взвыл – и этот вой стал последним, что я запомнил, прежде чем реальность пошла по швам.

Низкий, утробный, на грани ультразвука, он скрежетал не по ушам – он скреб прямо по костям, по черепной коробке. Зубы вибрировали так, что, казалось, вот-вот раскрошатся в пыль. Клинок бился в руке с силой пойманного на крючок сома, и от чудовищного напряжения в запястье что-то хрустнуло. Но отпустить его я уже не мог. Наши с ним отношения, как говорится, перешли в новую, очень нездоровую стадию.

На идеально гладкой серебристой поверхности, как язвы, проступали темные, пульсирующие вены. Расползаясь от самого острия, где меч вошел в камень ритуального круга, они жадно оплетали лезвие, поднимаясь к гарде, к моей руке. Они были живыми, и их едва заметная, отвратительная пульсация совпадала с бешеным ритмом моего собственного сердца.

Он не просто поглощал энергию. Он ее пожирал. С наслаждением.

И этот голод, этот восторг, эта тьма – всё вливалось в меня.

Ничто прежде не походило на это. Представьте, что вам в вену вкатили смесь жидкого азота, адреналина и кислоты из аккумулятора. Ледяной огонь выжигал изнутри, заменяя тепло жизни на звенящую, арктическую пустоту. Мир перед глазами подернулся черно-белой рябью, как на экране старого телевизора в попытке поймать сигнал из преисподней.

А потом в голове раздался ее голос. И это было хуже всего.

Он сломался. Чистый, звонкий, чуть высокомерный голос девчонки-подростка, успевший стать для меня фоновым шумом, треснул и сорвался.

– Голо… Го-лод-на-а-а!

Этот визг восторга и боли одновременно напоминал крик хищника, вечность сидевшего на диете из росы и солнечного света и внезапно дорвавшегося до парного мяса. И пока я пытался переварить этот звуковой удар под дых, ее голос снова изменился, на долю секунды становясь до жути спокойным и аналитическим.

– Концепция… вкусно… не определена. Это… положительная сенсорная реакция на поглощение энергии Пустоты? Требуется дополнительный анализ… Больше… данных…

И снова срыв на первобытный, голодный визг, от которого меня самого едва не вывернуло наизнанку. Кажется, мой личный джинн в бутылке только что попробовал свой первый наркотик. И ему, чтоб его, очень понравилось.

Весь этот внутренний диалог разворачивался на фоне форменного апокалипсиса. Кабинет Аристарха стал ареной для битвы двух черных дыр. Одна, рожденная ритуалом, пыталась сожрать нас. Другая, моя, – жрала ее саму, причем с таким аппетитом, что аж за ушами трещало. Кроваво-красный свет рун не просто гас – его буквально высасывало, сдирая со стен, как старые, грязные обои, и втягивая в ненасытную пасть моего меча.

Каждая погасшая руна взрывалась с сухим треском, похожим на выстрел из крупнокалиберной винтовки. Стены ходили ходуном. С потолка сыпались уже не просто куски штукатурки, а вполне себе увесистые обломки камня, с грохотом падая на пол и поднимая тучи пыли. Комната, еще минуту назад бывшая роскошным кабинетом, теперь напоминала стройплощадку после прямого попадания авиабомбы.

Стоя в центре этого безумия, вцепившись в рукоять обеими руками, я ощущал себя оператором отбойного молотка, подключенного напрямую к высоковольтной линии. Колени подогнулись, из носа хлынула теплая, липкая кровь. Мой организм, моя аномальная жизненная сила, не выдерживал такого напряжения. Я был не просто проводником, а трансформатором, через который проходил ток такой чудовищной силы, что изоляция уже горела синим пламенем.

Еще немного, и меня просто разорвет на части изнутри. Выключит. Как перегоревшую пробку.

Последняя руна, начертанная на потолке прямо над моей головой, замерцала, отчаянно цепляясь за жизнь. Ключ всей этой дьявольской машины. Ее красный свет съежился до размера медной монеты, а потом, с финальным, жалобным щелчком, оглушительно громким в наступившей тишине, – погас.

И всё.

Утробный гул, скрежет, вой – всё исчезло, будто кто-то одним движением выключил звук у всего мира. Абсолютная, ватная тишина давила на уши сильнее, чем весь предыдущий грохот. Давление спало. Пылесос выключился. И я, лишившись напряжения, что единственное удерживало меня на ногах, просто рухнул на колени, едва успев выдернуть из раскрошившегося камня меч и не проткнуть им собственную ногу.

Падая на колени, я, пожалуй, на этом и закончил свои осмысленные действия. Тело превратилось в мешок с картошкой, сброшенный с пятого этажа. В голове – белый шум, в ушах – звенящая тишина, давящая сильнее любого крика. Какое-то время я просто стоял на четвереньках посреди этого разгрома, тупо уставившись в пол и пытаясь заставить легкие снова работать. Они, похоже, объявили забастовку, и я их прекрасно понимал.

Первым вернулся звук – далекий, приглушенный грохот со стороны главных ворот, где Ратмир, судя по всему, все еще вел свой концерт по заявкам. Потом – тихий, сдавленный стон откуда-то слева. Арина. Медленно, с усилием, будто моя шея была сделана из ржавого чугуна, я повернул голову.

Девчонка сидела на полу, привалившись спиной к опрокинутому книжному шкафу. Рожа у нее была не просто бледная – цвета старой, пожелтевшей бумаги. Но живая. И злая. Она смотрела на меня, и в ее глазах, помимо вселенской усталости, плескалось что-то еще – смесь изумления, опаски и, кажется, уважения. Видимо, мой фокус с выключением адской машины произвел на нее впечатление.

Я попробовал как-то ободряюще кивнуть, но вместо этого получился какой-то жалкий кивок паралитика. Кое-как оперевшись на свободную руку, я сел, вытягивая гудящие ноги. И только тогда мой взгляд упал на то, что я все еще сжимал в правой руке. На Искру.

Мать честная.

Медленно, почти с суеверным страхом, я поднял меч на уровень глаз. В тусклом свете, пробивающемся сквозь заваленное пылью окно, он выглядел… неправильно. Больным.

Идеально гладкое серебристое лезвие, которым я так гордился, теперь было испещрено тонкими, как вены, иссиня-черными прожилками. Не нарисованными – они будто проросли изнутри, из самой сердцевины металла. Уродливая, хаотичная паутина расползалась от острия до самой гарды. И самое жуткое – они не были статичны. Они едва заметно, почти неуловимо пульсировали, как сосуды на виске у человека, который вот-вот взорвется от ярости. Их пульсация, и я это чувствовал каждой клеткой, совпадала с ритмом моего собственного сердца.

Она изменилась. Не просто получила апгрейд. Она мутировала.

И эта мутация коснулась не только ее.

Наконец прислушавшись к себе, я ощутил усталость – такую, будто не просто подрался, а разгрузил пару вагонов с углем. Мышцы гудели, кости ныли. Но под слоем физического истощения пряталось нечто иное. Холод.

Не приятный, освежающий холодок после купания в проруби. Нет. Мертвый, пронизывающий, звенящий арктический холод. Он шел не снаружи – он поселился внутри. В груди, там, где раньше было тепло, теперь зияла дыра, из которой сквозило, как из открытого окна в феврале. Не просто отсутствие тепла – его активное, чужеродное отрицание. Словно в мой организм, в мою аномальную, живую сущность вживили кусок сухого льда, который теперь медленно, но верно замораживал меня изнутри.

Это не была цена выживания. Это была плата за сделку. И я только что понял, что в графе «сумма к оплате» стояло нечто большее, чем просто усталость. Я расплатился частью себя. Частью того, что делало меня… живым.

Медленно проведя пальцами левой руки по изменившемуся клинку, я ощутил обжигающий лед – будто трогал не меч, а кусок криогенной установки. От этого прикосновения по руке пробежала дрожь, а холод внутри на мгновение стал еще сильнее, отзываясь радостным, хищным мурлыканьем в глубине сознания.

«Анализ завершен. Структурная целостность артефакта изменена. Интегрированы элементы энергии типа „Пустота“. Функциональные параметры расширены. Эффективность повышена на…», – прозвучал в моей голове будничный голос Искры, как у диспетчера, объявляющего о прибытии поезда.

– Заткнись, – прохрипел я вслух, и мой собственный голос показался мне чужим, более низким и каким-то… плоским. Лишенным обертонов.

Я поднялся на ноги. Мир качнулся, но я устоял. Оглядел поле боя: разгромленный кабинет, похожий на декорации к фильму-катастрофе; два безвольных тела телохранителей, лежащих в неестественных позах; еще двое, привалившиеся к стене, – те, кого вырубила Арина, – кажется, просто спали. А на полу, в центре всего этого бардака, лежал он. Аристарх. Вернее, то, что от него осталось.

Его тело не сгорело, не истлело. Оно… высохло. Как старый гриб, оставленный на солнце. Серая, потрескавшаяся кожа обтягивала кости. Дорогой бархатный камзол висел на нем, как на вешалке. Он был мертв. Мертвее, чем динозавры. И я был почти уверен, что это моя новая, голодная Искра высосала из него последнюю каплю, просто за компанию. Как десерт после основного блюда.

Хорошо. Одной проблемой меньше. Вот только что-то мне подсказывало, что главная проблема теперь у меня в руке. И в груди.

Первым очухался Игнат – тот из верзил Ратмира, что был покрепче. Сев, он тряхнул своей квадратной башкой, будто отгоняя назойливую муху, и уставился на меня. Его взгляд, обычно туповато-прямолинейный, как удар дубиной, стал другим. В нем плескалась смесь недоумения и чего-то еще – глубокого, животного, инстинктивного. Так волк смотрит на другого волка, который внезапно вырос вдвое и отрастил вторую пару клыков.

Вслед за ним зашевелился Степан. А потом, с глухим, утробным стоном, от которого содрогнулся бы и медведь, начал приходить в себя Ратмир. Он не просто сел – он себя посадил, упираясь в пол ладонями с таким усилием, будто поднимал не собственное тело, а чугунную болванку. Лицо воеводы, всегда напоминавшее маску из грубого камня, стало землисто-серым.

– Что… было? – вырвался из его горла хрип, похожий на скрежет гравия.

Хороший вопрос, воевода. Я бы и сам хотел знать ответ.

В этот момент в моей голове снова раздался голос. Уже не восторженный визг хищника, дорвавшегося до еды. Ровный, холодный, бесстрастный тон, от которого мороз по коже шел сильнее, чем от сквозняка в груди.

«Объект „Ратмир“».

Я невольно вздрогнул. Не «анализ запущен», не «концепция принята». Просто констатация, как у патологоанатома над очередным клиентом.

«Зафиксирован критически низкий уровень жизненной эманации. Тридцать семь процентов от нормы. Основные угрозы: мышечное истощение, дегидратация, последствия энергетического вампиризма. Рекомендация для восстановления функциональности: незамедлительный отдых, обильное питье, высококалорийная пища».

Я аж моргнул от удивления. Что еще за новости? Вместо простого сканера – полноценный диагностический комплекс, выдающий вердикт и тут же прописывающий лечение. Только вот тон… Тон был такой, будто она говорит не о моем товарище, а о неисправном механизме, который нужно срочно починить, чтобы он снова мог выполнять свою функцию.

«Объект 'Арина»«, – без паузы продолжила она, и мой внутренний взгляд, ведомый ее волей, переключился на девчонку. – 'Жизненная эманация – сорок пять процентов. Угрозы: острое магическое истощение, нервное перенапряжение. Рекомендация: покой, медитация для восстановления энергетических каналов».

И снова этот холодный, циничный тон. В ее голосе, в ее новой манере не было ни любопытства, ни сочувствия. Только голая, препарированная логика. Логика хищника, оценивающего состояние стада. Кто слаб, кто силен, кого можно будет сожрать в следующий раз. Эта мысль была настолько отчетливой, что я невольно сжал рукоять меча.

Собрав остатки сил в кулак, Ратмир наконец поднял голову. В его глазах отражалось то же, что и у Игната, только усиленное в сто крат. Страх. Не трусость – воевода не знал, что это такое. Это был первобытный страх перед непонятным, перед чужим, перед тем, что выходило за рамки его мира, поделенного на друзей, врагов и сталь.

Он видел, что я сделал, как мой меч пожирал красное пламя ритуала. Он чувствовал ту волну иссиня-черной тьмы, что хлынула из меня. И сейчас он смотрел не на «Безумного Барона», своего неудобного, но понятного союзника, а на ходячую аномалию. На укрощенное чудовище, которое только что спасло их всех, но от этого не перестало быть чудовищем.

Его взгляд медленно скользнул с моего лица на меч в моей руке, и челюсти его сжались еще сильнее. Он, как никто другой, понимал, что такое оружие. Он видел, что это оружие изменилось, стало частью меня, а я – его частью. И эта новая симбиотическая тварь, стоящая посреди разгромленного кабинета, внушала ему куда больше опасений, чем весь Орден вместе взятый.

Его люди, Степан и Игнат, тоже поднялись на ноги. Они не смотрели на меня прямо. Косились. Исподтишка. Как деревенские мужики на заезжего колдуна, который одним словом может и корову уморить, и урожай сгноить. Вся наша боевая слаженность, все это вынужденное братство, скрепленное общей дракой, испарилось. На его месте выросла стена – невидимая, но абсолютно реальная стена из недоверия и страха. Они были верны своему командиру, а командир заключил со мной сделку. Но в этой сделке не было пункта о союзе с тем, чем я, по их мнению, только что стал.

Переведя дыхание, которое все еще обжигало легкие холодом, я заставил себя сделать шаг. Потом еще один. Подошел к заваленному бумагами столу и, не обращая внимания на труп Аристарха, поднял то, ради чего мы сюда, собственно, и вломились. Толстый, обитый черной кожей гроссбух. Он был тяжелым, как кусок свинца, и на его страницах, я был уверен, хранились все грязные секреты Орловых и их дружков из Ордена. Наш главный приз. Наша единственная надежда выпутаться из этой истории живыми и, желательно, на свободе.