Текст книги "Безумный барон 2 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Именно. Рассматривай эту дрянь не как заклинание, а как машину. Микроскопическую, но машину. Мне нужен ее чертеж, ее принцип работы, ее протокол связи. Полный реверс-инжиниринг. Живо!

Сев на пол и привалившись спиной к бессознательному телу Ратмира, чтобы унять дрожь в ногах, я закрыл глаза. Кокон Арины, наш островок жизни, отрезал меня от внешнего хаоса, создавая идеальные условия для работы. Мир исчез; осталась только задача.

В моем сознании больше не было ни тронного зала, ни перепуганных лордов. Вместо них развернулось привычное рабочее пространство, как на экранах моего служебного компьютера, – темное, пустое, на котором тут же начали появляться диаграммы, графики и блок-схемы. Искра, получив четкую, понятную ей команду, заработала на пределе своих новых, пугающих возможностей.

Вместо того чтобы сканировать магию, она начала анализировать саму «Серую Хворь». И выстраивающаяся у меня в голове картинка была до омерзения знакомой. Вместо облака тумана передо мной был рой. Миллиарды микроскопических, почти не имеющих массы частиц, где каждая – не просто сгусток энергии, а сложнейший, структурированный механизм. Магические наномашины, чтоб их.

Принцип их работы до омерзения напоминал настоящий вирус. Вместо того чтобы атаковать в лоб, они действовали хитрее. Каждая частица, сталкиваясь с живой клеткой, вела себя, как хакер, подбирающий пароль: не пробивала и не сжигала, а находила в клеточной мембране «порт», точку входа, и просачивалась внутрь. А дальше начиналось самое интересное.

Наномашина находила «ядро» клетки, ее «командный центр» – то, что в этом мире, видимо, отвечало за жизненную программу. Метафорическую ДНК. И, добравшись до нее, она не стирала информацию – она ее дополняла. Вписывала в существующий код одну-единственную, короткую и абсолютно неотвратимую команду: «Апоптоз. Немедленное, каскадное самоуничтожение».

Клетка, получив этот приказ от собственного «мозга», не сопротивлялась – она его выполняла. Начинала сама себя разбирать на запчасти, распадаясь на ту самую серую пыль. Идеальное убийство, где жертва убивает сама себя, а оружие лишь отдает приказ. И что самое паршивое, в процессе распада высвобождалась энергия, которая тут же шла на репликацию самого вируса, создавая новые наномашины. Это была не просто болезнь, а самовоспроизводящаяся фабрика по производству смерти.

– Гениально, – вырвалось у меня невольно. – Чистая, незамутненная инженерная мысль. Никакой лишней мишуры. Просто и эффективно.

– Согласна, – отозвалась Искра. – Протокол крайне элегантен в своей простоте. Вероятность сбоя – менее одной миллионной процента. Создатель этой системы обладал глубоким пониманием фундаментальных законов жизни. Или нежизни. Мне нравится его стиль. Очень лаконично.

Я проигнорировал ее восторги. Теперь, когда я понимал, как это работает, оставался главный вопрос: как это остановить? В моем сознании вырисовывалась блок-схема вражеского алгоритма. Вот «сканер цели», вот «проникновение», вот «внедрение кода». Все шло по цепочке, без сбоев. Однако в любой, даже самой идеальной программе, есть уязвимость. Не ошибка, а именно уязвимость. «Бэкдор», который разработчик оставляет для себя – для контроля, для отладки, для экстренного отключения. Нужно было его найти.

– Искра, полный анализ кода. Ищи не ошибки – ищи аномалии. Нелогичные связки, избыточные команды, пустые переменные. Все, что выбивается из этой идеальной, смертоносной простоты. Мне нужен ключ. Пароль администратора.

Мир в моей голове снова преобразился. На смену блок-схемам пришли бесконечные строки кода, написанного не на С++, а на языке рун, символов и энергетических импульсов. Я не понимал его, зато Искра – понимала. Она просеивала эти данные с чудовищной скоростью, подсвечивая мне аномалии, пока я, используя свою человеческую, нелинейную логику, пытался сложить из них общую картину. Это была самая сложная задача в моей жизни. Гонка со временем, где на кону стояло все. Я окончательно перестал быть солдатом, превратившись в программиста, который в прямом эфире, под дулом пистолета, пытается взломать систему запуска ядерных ракет. И таймер на бомбе уже показывал последние секунды.

Время в моем внутреннем «рабочем пространстве» текло иначе. Секунда в реальном мире растягивалась в бесконечность, пока Искра перемалывала терабайты чужеродной информации. Я видел код этой дьявольской программы, видел его логику, его безупречную, смертоносную элегантность. И я понимал: бороться с ним, как это делала Арина, – все равно что пытаться остановить танк, бросая в него цветы. Ее жизненная сила, ее светлая магия – это было то, на чем работал этот вирус. Она не лечила – она его кормила, подбрасывая дрова в топку апокалипсиса.

Его нельзя было ни уничтожить, ни отогнать. Только… переписать.

– Искра, стоп. Хватит анализировать протокол атаки. Ищи аномалии в структуре самой наномашины. В «железе», а не в «софте». Мне нужен «бэкдор», сервисный порт, отладочный интерфейс. Что угодно, что создатель оставил бы для себя, чтобы контролировать эту дрянь.

– Переключение на анализ физической структуры. Сканирование… Обнаружена аномалия, – ее голос был ровным, как кардиограмма покойника. – В энергетической матрице каждой частицы присутствует микроскопическая, неактивная подпрограмма. Она не участвует в основном алгоритме. Похоже на… резервную копию. Или ключ.

На моем мысленном экране вспыхнула одна-единственная строка кода, выделенная красным. Написанная на том же языке Пустоты, ее структура была иной, более сложной. Это была не команда, а… вопрос. Запрос на авторизацию. Пароль администратора.

Вот он. Мой шанс. Если я смогу активировать эту подпрограмму и ввести «правильный» ответ на запрос, я получу контроль. Возможность отдать новую команду. Не «самоуничтожение», а, скажем, «атаковать только неорганику» или, еще лучше, «атаковать только носителей магического маркера Ордена». Я смогу не просто остановить вирус – я смогу его перенацелить.

Однако, чтобы ответить на вопрос, нужно было говорить с системой на одном языке. Я не мог просто «подумать» нужный код. Я должен был его излучить. На той же частоте, с той же сигнатурой. На языке Пустоты.

В тот самый миг, когда эта простая, как удар молотком, мысль оформилась в моей голове, реальный мир с грохотом вернулся.

Золотистый кокон Арины, наш последний рубеж, наш островок безопасности, с сухим треском пошел разломами. Он больше не мерцал – он осыпался, как старая штукатурка. Свет, который она из последних сил удерживала, погас, оставив лишь россыпь гаснущих золотых искорок.

Девчонка рухнула на колени, ее тело обмякло, и она тяжело завалилась на бок, едва успев выставить руку. Из ее горла вырвался не крик, а сдавленный, сиплый хрип.

– Я… больше… не могу…

Щит исчез.

Серый туман, до этого сдерживаемый на расстоянии, будто почувствовал запах крови. С хищным, беззвучным восторгом он хлынул к нам, как волна цунами, готовая поглотить наш крошечный, беззащитный островок. Он был уже в паре метров, и трава у ног Арины начинала седеть и рассыпаться в пыль.

Взгляд метнулся к ее изможденному, почти безжизненному лицу, к Ратмиру, свернувшемуся клубком, к моему мечу, на котором голодно и требовательно пульсировали черные вены.

Выбора не было. От слова совсем.

Мой мысленный голос, лишенный всяких эмоций, прозвучал в голове приказом.

– Искра. Мне нужен полный доступ. Синхронизация с энергией Пустоты. Начать.

Впервые за все время нашего «сотрудничества» она помедлила с ответом. А когда заговорила, ее синтетический голос был похож не на отчет, а на системное предупреждение с десятком красных восклицательных знаков, вспыхнувших перед моими глазами.

– Внимание. Активация прямого интерфейса с энергией типа «Пустота» несет необратимые последствия. Риск каскадного системного сбоя вашей биологической матрицы и полной деструкции личности – максимальный. Вы уверены, что хотите продолжить?

Перед глазами – серая пелена, уже касающаяся сапога Арины, ее лицо, искаженное немым ужасом, ее рука, все еще пытающаяся соткать хотя бы искорку света.

И, не колебляясь ни секунды, я отдал последнюю, самую страшную команду в своей жизни.

– Подтверждаю.

Глава 17

– Подтверждаю.

Это слово я не сказал – я его подумал. Однако в моей голове оно прозвучало, как удар молота по наковальне, как щелчок тумблера, который уже никогда не вернуть в прежнее положение. В тот же миг все мои ментальные барьеры, все попытки контролировать эту новую, чужеродную дрянь, вся человеческая логика, которой я так гордился, – всё рухнуло, как плотина под напором цунами.

И меня затопило.

Мир не поплыл, не исказился. Он, чтоб его, посыпался. С треском, как битое стекло. Исчезли цвета, пропали формы. Вместо напыщенных рож перепуганных лордов – сотня дрожащих тепловых сигнатур. Вместо паники и криков – хаотичные пики на мысленном графике адреналина. Весь этот зал, полный живых, дышащих людей, превратился для меня в одну большую, черно-белую, омерзительно четкую диаграмму. Набор данных. И я был ее главным аналитиком.

– Ой, мамочки, что-то мне нехорошо… – пискнула у меня в голове Искра, и ее голос, до этого бывший голосом любопытной девчонки, вдруг заикнулся, пошел помехами, как на старой радиостанции. – Си-си-системная… ошибка… Интеграция… Заверше…

Тишина. А потом – новый голос. Ровный, холодный, безэмоциональный. Синтетический.

– Синхронизация с носителем завершена. Активирован режим расширенного тактического анализа. Все системы в норме. Какой веселый беспорядок.

Мои глаза, если верить отражению в чудом уцелевшем серебряном кубке, перестали быть глазами. Два иссиня-черных, бездонных провала, в которых не было ни зрачков, ни радужки. Просто дыры в пустоту. Меч в руке отозвался, и по моей коже, от кисти до самого плеча, на мгновение проступила такая же темная, уродливая сетка вен, как на его клинке. Мы стали одним целым. И это целое было голодно.

Шагнув из-под угасающего, почти растаявшего кокона Арины, который она из последних сил удерживала, я встал на пути этой идеальной, мать его, машины для убийства. Серый туман, до этого с хищным восторгом ползший к нам, замер в паре сантиметров от моего сапога. Миллиарды микроскопических тварей «ощупывали» меня своими невидимыми сенсорами, и в их коллективном, безмозглом разуме читался не страх, а ступор. Они больше не распознавали во мне «еду» – они видели «хозяина». Доминирующую силу того же порядка, только более сложную, более злую и, чтоб его, более голодную.

Никаких криков, заклинаний или пафосных жестов. Я просто поднял руку. И вся эта серая дрянь, весь этот рой невидимой смерти, повинуясь моей безмолвной, ледяной воле, пришел в движение. Он больше не расползался – он начал собираться. Стягиваться ко мне со всех концов зала, формируя вокруг меня гигантский, медленно вращающийся торнадо из чистого, концентрированного небытия.

Лорды, маги, стража – все, кто еще мог стоять на ногах, – застыли, с ужасом глядя на это противоестественное зрелище. Я стоял в самом сердце бури, которая должна была их всех стереть в порошок, и управлял ей, как дирижер – своим оркестром. Но я не собирался просто дирижировать. Я собирался сожрать этот оркестр вместе с инструментами.

– Началось в колхозе утро, – пробормотал я сам себе, и мой собственный голос показался мне чужим. – Искра, полный анализ. Мне нужен «бэкдор». Живо.

И я начал впитывать эту хворь. Не просто поглощать, нет. Пропускать ее через себя, через Искру, которая теперь была не просто мечом, а моим персональным файрволом, антивирусом и, чтоб его, целым сервером для обработки данных. Я не колдовал, я, чтоб его, пытался взломать систему на лету, не имея ни мануала, ни даже клавиатуры. Это было похоже на попытку укротить дикого мустанга, сидя на нем задом наперед и держась за хвост.

«Код… нестабилен. Обнаружена уязвимость, но не отладочный порт, а… структурный дефект. Как трещина в броне», – с бесстрастием машины доложила Искра. – «Можно попытаться его расширить, но результат… непредсказуем. Это не перепрограммирование. Это саботаж. Предлагаю направить всю энергию на дестабилизацию основного алгоритма репликации».

Вот оно что. Я не мог переписать вирус, превратив его в лекарство. Зато я мог его сломать. Внедрить в его идеальную программу команду, которая заставит его пожирать самого себя. Это не исцелит тех, кто уже заражен. Однако это остановит распространение. Грязный, некрасивый, но единственный реальный ход.

И я сделал его. Сконцентрировав всю свою волю и остатки человеческой логики, я «толкнул» эту идею, этот вирусный патч, в самое сердце бури. И буря взвыла. Вращавшийся вокруг меня торнадо серой хвори забился в конвульсиях – единый организм распался, начав войну сам с собой. Частицы вируса, получив искаженную команду, принялись атаковать друг друга, аннигилируя с беззвучными вспышками черного света. Процесс пошел вразнос – неконтролируемый и разрушительный. Вместо исцеляющей волны, от меня во все стороны хлынула ударная волна чистой, сырой энергии Пустоты. Она не убивала, зато калечила. Каменные плиты на полу трескались, знамена на стенах превращались в лохмотья, а те из лордов, кто не успел спрятаться, с криками падали на колени, ощущая, как ледяной холод проникает в самые кости. Это было не спасение. Это было изгнание дьявола с помощью Вельзевула.

Последний сгусток серой хвори сожрал сам себя и исчез. В зале воцарилась мертвая, оглушительная тишина. От аннигиляции спаслись не все: на полу, помимо горстки пыли от первого барона, остались лежать тела тех, кого хворь успела коснуться. Никакого чуда. Только голая, уродливая победа.

Все смотрели на меня. Легат Голицын, чье лицо было серым, как пепел, – с расчетливым ужасом. Лорды – с животным страхом, понимая, что спаситель оказался страшнее самой угрозы. А Инквизитор Валериус сделал невольный шаг назад. В его глазах читалась не просто ужас – ненависть фанатика к ереси, которая оказалась эффективнее его собственной веры. Он увидел не нового бога, а абсолютное, первозданное осквернение, которое смогло не просто использовать Тьму, а натравить ее саму на себя.

Когда последний отголосок энергии рассеялся, я опустил руку. Аура вокруг меня погасла, и вместе с ней ушла и сила. Меня накрыла такая чудовищная, всепоглощающая слабость, что ноги подогнулись. Оперевшись на меч, чтобы не рухнуть, я посмотрел на свои руки.

И ледяной пот прошиб меня насквозь.

Они были полупрозрачными. Словно сделанные из дымчатого, мутного стекла. Сквозь них проступали очертания моих же сапог. Я победил. Я спас тех, кто выжил. Но цена этой победы, кажется, была непомерно высока. Мое собственное тело, моя физическая оболочка, не выдержав этого фокуса, начала распадаться.

Я смотрел на свои руки, и до меня медленно, как до жирафа, доходило: кажется, я только что перестарался. Мое тело, еще минуту назад бывшее вполне себе материальным, теперь напоминало плохую голограмму на корпоративе у «Газпрома» – мерцало, подрагивало и грозило окончательно раствориться в воздухе. Внутренний холод, который я уже почти считал своим, вдруг превратился в черную дыру, которая начала с аппетитом пожирать меня самого изнутри.

– Так, Миша, кажется, это фиаско, – пронеслась в голове последняя здравая мысль, прежде чем ноги окончательно превратились в кисель, и я начал заваливаться на бок.

Падать, правда, пришлось недолго. Кто-то подхватил меня, не дав с грохотом приложиться башкой о каменный пол. Судя по тому, как меня обожгло теплом, будто я, замерзший, сунул руки под горячую воду, это была Арина.

– Держись, безумец, – прошипела она мне прямо в ухо, и в ее голосе не было ни капли сочувствия, только злое, упрямое шипение. – Не смей здесь разваливаться, я тебе не позволю.

Ее руки, обхватившие меня, стали для меня одновременно и спасением, и пыткой. Ее жизненная сила, ее теплое, золотистое сияние, которое я теперь видел даже с закрытыми глазами, хлынуло в меня. Оно не лечило – оно пыталось залатать прорехи в моей дырявой, как решето, материальной форме. Каждое ее прикосновение было похоже на разряд дефибриллятора – больно до искр из глаз, но именно это не давало мне окончательно «погаснуть». А для нее, я это чувствовал, каждое мгновение рядом со мной было все равно что обниматься с куском сухого льда. Моя холодная, мертвая аура высасывала из нее тепло, заставляя дрожать от озноба, однако она держалась. Упертая зараза.

Посреди зала, среди трупов и перепуганных лордов, разыгрывалась самая странная сцена за весь этот безумный вечер. Наследница великого рода, принцесса, «дама в беде», из последних сил пыталась собрать по кусочкам чудовище, которое только что спасло их всех, и которое одним своим присутствием причиняло ей боль. Мы были как два однополюсных магнита, которые с силой прижали друг к другу, и весь воздух вокруг нас трещал и шипел от этого противоестественного союза.

Именно на эту трогательную картину и уставился Легат Голицын, когда наконец оправился от шока. Старый лис, в отличие от остальных, думал не о спасении души, а о том, как извлечь из ситуации максимальную выгоду. Он смотрел не на монстра и не на спасителя – он видел бесценный, хоть и крайне нестабильный, актив. Уникальное оружие, которое только что продемонстрировало свою чудовищную эффективность. И он не собирался отдавать это оружие никому. Особенно вон тому хмырю в черном, который уже начал медленно приходить в себя.

– Стража! – голос Легата резанул по ушам, как скальпель. – Оцепить зал! Никого не впускать, никого не выпускать!

Оправившись от ступора, его личные гвардейцы, которые до этого прятались за колоннами, с лязгом выстроились в каре, отрезая нас от остальной толпы. Инквизитор Валериус, который уже делал шаг в нашу сторону, вынужден был остановиться. На его лице из слоновой кости впервые отразилось что-то похожее на эмоцию – холодная, звенящая ярость.

– Именем Императора, – выйдя в центр зала, Легат заставил всех заткнуться голосом, усиленным легкой магией. – Этот суд объявляется завершенным! Вина рода Орловых в государственной измене, сговоре с враждебными силами и организации убийства доказана!

Сделав паузу, он обвел взглядом притихших лордов.

– Барон Михаил Рокотов и леди Арина Шуйская, как ключевые свидетели, с этого момента находятся под личной защитой Империи! В связи с чрезвычайными обстоятельствами, я, как полномочный представитель Его Величества, ввожу в северных землях особое положение!

Он повернулся ко мне, и в его лисьих глазах плясали хитрые, расчетливые огоньки.

– А вы, барон, ввиду ваших… уникальных способностей, переходите под мою личную опеку. Для дальнейшего изучения. Во благо Империи, разумеется.

Гениальный ход. Голицын не просто спас меня от Инквизитора – он меня присвоил. Превратил из обвиняемого в государственную собственность, в секретное оружие, которое теперь принадлежало лично ему. «Почетный арест» такого уровня, что тюремная камера показалась бы курортом.

– Легат, вы превышаете свои полномочия! – проскрежетал Валериус, и от его голоса, казалось, иней пошел по стенам. – Эта… аномалия, должна быть немедленно передана Святой Инквизиции для очищения!

– Боюсь, Ваша Святость, сейчас не время для костров, – с вежливой, ядовитой улыбкой ответил Голицын. – Сейчас время собирать камни. И это, – он кивнул в мою сторону, – очень большой и очень ценный камень. А теперь, если вы меня извините, у меня много дел.

Развернувшись, он отдал еще несколько коротких, четких приказов. Ратмир и его уцелевшие ребята, которые до этого стояли, как в воду опущенные, тут же подошли к нам. Их лица были мрачнее тучи. Они смотрели на меня с тем же выражением, с каким сапер смотрит на незнакомую, тикающую бомбу. Теперь они были моими конвоирами. Моими тюремщиками. И, если понадобится, моими палачами.

Инквизитор понял, что проиграл эту партию. Спорить он не стал, лишь одарил меня долгим, тяжелым взглядом, не обещавшим ничего, кроме долгой и мучительной смерти. Развернувшись так резко, что полы его черного плаща хлестнули по воздуху, он молча покинул зал. Я знал, что он пошел не плакаться в жилетку. Он пошел собирать армию. Свою личную, крестоносную армию, чтобы выжечь эту новую «ересь» с лица земли.

Пока Арина, стиснув зубы, продолжала вливать в меня свою жизненную силу, пытаясь собрать мое «я» по кусочкам, меня, как какой-то особо ценный груз, подхватили гвардейцы Легата. В обстановке строжайшей секретности, через потайные ходы, нас вывели из этого проклятого замка. Моим новым домом должна была стать какая-то изолированная цитадель, где этот хитрый ублюдок Голицын собирался изучать свою новую игрушку. Меня. Свое ручное, персональное чудовище.

Место, куда нас притащили, называлось «Тихая Цитадель». Пафосно и, как выяснилось, до одури точно. Здоровенная каменная коробка, вросшая в скалистый остров посреди какого-то ледяного, вечно хмурого озера. Вокруг – только вода, туман и чайки, которые орали так тоскливо, будто им за это платили. Идеальное место, чтобы сойти с ума от одиночества. Или чтобы спрятать от всего мира свое самое ценное и самое опасное сокровище. Меня.

Легат Голицын, этот старый лис, оказался не просто хитрым – он был гениальным кадровиком. Вместо камеры с решетками и крысами мне выделили просторные покои, больше похожие на библиотеку какого-нибудь профессора-затворника. Книги, карты, даже небольшая алхимическая лаборатория, от которой, правда, несло, как из химчистки. Меня не пытали, не допрашивали. Мне дали работу. На мой стол свалили все, что успели выгрести из поместья Орловых, включая мой драгоценный гроссбух, и вежливо, но твердо попросили «проанализировать». Голицын не хотел меня ломать. Он хотел меня приручить. Сделать из цепного пса ручного, но очень зубастого аналитика.

Так началась моя война на два фронта. Внешний – ежедневные, похожие на шахматную партию, беседы с Легатом. Каждый вечер он садился в кресло напротив, и мы часами вели свою игру. Он пытался выудить из меня как можно больше информации о тактике Ордена, об их слабых местах, о принципах работы их дряни. Я же, как опытный разведчик на допросе, скармливал ему данные дозированно. Достаточно, чтобы показать свою ценность, но не настолько, чтобы он решил, будто я уже все ему рассказал и теперь меня можно списать в утиль. Мы оба понимали, что это игра, и оба получали от нее какое-то извращенное удовольствие.

Но внутренний фронт был куда страшнее. Та «стабилизация», которую провела Арина, оказалась не ремонтом, а заплаткой. Дыра в моей сущности никуда не делась. Холод и голод Пустоты, поселившиеся во мне, требовали еды. Не имея внешних источников, эта тварь внутри начала жрать меня самого. Потихоньку, по капле. В моем присутствии вяли цветы, которые какая-то сердобольная служанка ставила в вазу. Вода в графине на столе к утру покрывалась тонкой ледяной корочкой, даже если в комнате было тепло. Я просыпался от холода, который шел не из-под одеяла, а изнутри, из самых костей.

– Энергопотери носителя составляют ноль целых, три сотых процента в час, – с бесстрастием счетчика Гейгера сообщала у меня в голове Искра. – При текущей динамике полная дестабилизация физической оболочки прогнозируется через… девяносто семь дней. Рекомендую найти источник подзарядки. Или хотя бы теплые носки. Это метафора.

«Очень смешно, подруга», – мысленно огрызался я, пытаясь силой воли сдержать этот внутренний голод, который был похож на неутихающую зубную боль.

Арина стала моей «канарейкой в шахте». Поселив ее в соседних покоях – официально, как «ценного свидетеля», а на деле, как мой персональный датчик, – Легат и не подозревал, насколько был прав. Только она могла чувствовать мое состояние. Иногда Арина просто заходила, садилась в кресло в дальнем углу и молча читала книгу. Хотя я-то знал, что она не читает. Она слушает. Слушает тишину внутри меня. И когда холод становился слишком сильным, когда я чувствовал, что вот-вот сорвусь и начну высасывать жизнь из стен, она поднимала глаза. В них не было страха, только упрямая, злая сосредоточенность.

– Михаил, – ее голос был тихим, но твердым. – Дыши.

И я дышал. Скрипя зубами, сжимая кулаки до побелевших костяшек, я заталкивал этого зверя обратно в клетку. Наши отношения превратились в странный, мучительный симбиоз. Я был ходячей бомбой, а она – сапером, который каждый день рисковал подорваться, но упрямо продолжал перерезать провода. Мы почти не разговаривали, но понимали друг друга без слов. Оба запертые в одной клетке, оба травмированные, мы были нужны друг другу, чтобы не сойти с ума окончательно.

Именно в один из таких дней, ковыряясь в бумагах Аристарха в попытке отвлечься от внутреннего холода, я наткнулся на это. Зашифрованная переписка, спрятанная в двойном дне бухгалтерской книги. Я бился над ней неделю, используя все свои аналитические навыки. Искра, со своим новым, холодным процессором, перебирала комбинации со скоростью суперкомпьютера. И когда мы наконец вскрыли шифр, то, что мы прочитали, заставило даже мой внутренний ледник растаять от ужаса.

Все, что мы знали об Ордене, оказалось верхушкой айсберга. Жалкой, крошечной верхушкой. Их цель была не в захвате власти в Империи, не в деньгах, не в землях. Это все было лишь промежуточным этапом. Пылью.

Настоящая цель оказалась куда чудовищнее. Они готовили этот мир к вторжению своих «Хозяев» – сущностей из самой Пустоты, для которых целые галактики были не более чем закуской. А «Серая Хворь»… не оружие. А, чтоб его, терраформирующий инструмент. Машина, которая должна была уничтожить жизненный фон всей планеты, «расчистить» ее, подготовить к приходу тех, кто не переносит жизнь в любом ее проявлении.

В тот момент я понял все. Все мои победы, вся эта возня с лордами, с Инквизицией, с Легатом – все это было детской игрой в песочнице. Мелкими стычками на окраине поля, где вот-вот должна была начаться настоящая, последняя война. Война за выживание этого мира.

– Ну, что, подруга, кажется, у нас проблемы посерьезнее, чем дырявый барон, – пробормотал я, глядя на расшифрованные строки.

– Проблема определена. Масштаб – планетарный. Вероятность успешного противостояния при текущих ресурсах… стремится к абсолютному нулю, – с ледяным спокойствием ответила Искра. – Но, с другой стороны, это очень интересная задача.

Я криво усмехнулся. Интересная задача. Мы стоим на пороге апокалипсиса, а для нее это просто интересный кейс. И самое страшное было в том, что я с ней, кажется, был согласен. Я был единственным в этом мире, кто держал в руках не просто оружие, а технологию, способную противостоять другой технологии. Я был их единственным, последним, самым безумным шансом.

Пока я играл в поддавки с Легатом и боролся с собственным внутренним холодильником, в столице, как выяснилось, тоже не дремали. Инквизитор Валериус, этот ходячий кусок антрацита, оказался не просто фанатиком, а фанатиком с отличными организаторскими способностями. Он не стал писать жалобы – он развернул полномасштабную пиар-кампанию. Его рассказы об «Аватаре Хаоса», который управляет чумой и якшается с Пустотой, упали на благодатную почву. Перепуганные до икоты лорды, Имперский Совет, который больше всего на свете боится потерять контроль, и верхушка Церкви, для которой я был личным оскорблением, – все они с радостью поверили в новую страшилку. Итогом этого цирка стало то, чего я и боялся: Валериус получил карт-бланш. Полный и безоговорочный.

Он не просто собрал армию – он создал свой личный, карманный СС в лице элитного легиона «Очистителей». Фанатики, закованные в серебряные доспехи, испещренные рунами, и вооруженные мечами, которые, по слухам, светились в присутствии ереси. Вся эта сияющая, праведная орава двинулась к нашей Тихой Цитадели с целью, простой и ясной, как инструкция к молотку: сжечь. Сжечь меня, сжечь Легата-пособника, сжечь саму крепость, а потом, наверное, и остров утопить, чтобы уж наверняка.

Так началась осада. Легат Голицын, этот старый интриган, оказался в классической вилке. С одной стороны – армия Инквизиции, которая собиралась пустить его на ремни. С другой – я, его личное, нестабильное и вечно голодное «супероружие». И он, как истинный прагматик, сделал единственно возможный выбор.

– Барон, – сказал он мне тем вечером, когда на горизонте замаячили первые знамена «Очистителей». Рожа у него была кислой, как у человека, которому пришлось съесть свой собственный галстук. – Кажется, наш период «изучения» подошел к концу. Начинается «практическое применение».

Он снял с меня все ограничения. Де-факто, передал мне командование обороной. Наша уютная тюрьма-лаборатория превратилась в осажденную крепость, а я из подопытного кролика – в ее единственную надежду. «Тихая Цитадель» стала полем для битвы трех сил. Снаружи – сияющие праведники Валериуса. Внутри – наш малочисленный гарнизон. А в тенях, как я прекрасно понимал, уже шныряли они – группы ликвидаторов Ордена, которые не могли допустить, чтобы я или мои знания достались кому-то еще. Делов на копейку, а шуму на рубль. Только в этот раз рублем была моя голова.

И я принял бой. Голод, который я до этого сдерживал, достиг своего пика. Внутренний холод требовал еды, и я понял, что для победы мне придется полностью выпустить зверя.

Первыми под раздачу попали агенты Ордена, пытавшиеся пролезть через потайные ходы. Они думали, что я их не вижу. Наивные. Для моего нового «зрения» их ауры Пустоты светились на фоне обычных людей, как неоновые вывески. Я не стал с ними драться. Зачем? Они были не врагами, они были… едой.

Вместо того чтобы питаться жизненной силой, превращаясь в монстра, которого так боялись мои союзники, я сделал другой выбор. Я нацелился на них. На проводников Пустоты. Я использовал их как источник питания. Пропуская через себя и Искру их темную, концентрированную энергию, я не просто утолял свой голод – я обращал их собственную силу против армии Инквизитора.

Это была не оборона – это был спектакль. Я не отбивал атаки, а управлял полем боя. Из чистой тьмы я создавал иллюзии, которые сводили с ума фанатиков Валериуса, и целые отряды «Очистителей» рубили друг друга, видя в своих товарищах демонов. Я манипулировал их страхами, нашептывая им в головы их самые потаенные кошмары. Не воин. Режиссер этого ада.

В кульминационный момент, когда Валериус, поняв, что его армия тает, бросил в бой свой главный козырь, я вышел ему навстречу. Это был «Рассекающий» нового поколения – элитный убийца Ордена, чья сила была на порядок выше, чем у покойного Аристарха. Он был не просто воином – он был чистым сгустком воли Пустоты.