Текст книги "Цветок с тремя листьями (СИ)"

Автор книги: Виктор Фламмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Хидэёси снова сел и поправил волосы, упавшие на глаза. Вот что он сделает. Сам к ней придет и ляжет рядом. Как делал когда-то давно, возвращаясь домой усталым.

Он решил не идти прямо в западные покои, а прогуляться вокруг, по парку, один и в предрассветной прохладе. И вышел в сад, предвкушая, как, замерзнув, заберется к Нэнэ под теплое одеяло.

Начитало светать, и темные окна замка выглядели уютными, словно замок тихо спал, прикрыв уставшие глаза. Хидэёси свернул по дорожке и вдруг увидел в одном из окон неяркий свет.

– Мицунари… – он улыбнулся и покачал головой. На душе потеплело, будто пламя лампы в той комнате наверху согрело ее.

– Я сейчас тебе покажу, как работать до рассвета! – пробормотал он, представляя, какие ошалелые будут глаза у Мицунари, когда тот увидит его. Эх… надо было подождать, пока Мицунари заснет, и уж тогда отомстить за все утренние побудки.

По коридору Хидэёси постарался идти тихо, чтобы Мицунари не услышал заранее шаги и его удалось застать врасплох. Довольно улыбаясь, он рывком отодвинул дверь – да так и застыл на пороге. Улыбку словно смыло с его лица, и он ошарашенно замер.

Мицунари сидел посреди комнаты, повернувшись к нему боком, одетый во все белое. На низком столике напротив него лежал аккуратно завернутый в белую ткань танто[19]19
  Танто – короткий меч.


[Закрыть]. А рядом – лист бумаги, на котором Мицунари сосредоточенно что-то писал. В неверном утреннем свете казалось, что одежды Мицунари сияют, и Хидэёси отчаянно заморгал, надеясь, что ему снова снится плохой сон. Он перевел взгляд с клинка, на котором отражался мерцающий отблеск лампы, и рук Мицунари на его лицо. И в этом момент Мицунари медленно повернулся к нему. Глаза его были абсолютно пустыми, словно он уже был мертв.

И в эту секунду Хидэёси понял, что это не сон. Он медленно сполз спиной по стене и опустился на пол.

– Сакити… Что же ты делаешь, Сакити?.. Ты что ли меня тоже бросить решил?..

Мицунари вздрогнул и уронил кисть. Моргнул, и глаза его снова стали нормальными. Только в них теперь плескалась тоска и какая-то детская обида.

– Ваша светлость… – Мицунари резко развернулся, прижался на мгновение лицом к полу и пополз к Хидэёси. – Ваша светлость… я прошу простить меня… я совершил ужасную ошибку. Умоляю вас, не нужно останавливать меня. Вы сами прикажете мне… когда узнаете.

Хидэёси схватил его за плечи и тряхнул:

– Что происходит?! О какой ошибке ты говоришь?

Мицунари поднял глаза:

– Письмо…

– Какое письмо? Сакити! – Хидэёси снова его тряхнул.

Мицунари шумно и судорожно выдохнул и вдруг мелко затрясся:

– Письмо Хидэцугу. Он написал его перед… смертью. Я получил его вечером.

Он старался говорить ровно и четко, но Хидэёси почти физически ощущал, с каким трудом Мицунари выговаривает слова. И нахмурился:

– Что еще за письмо?

– Вот это, – Мицунари, взяв обеими руками конверт, почтительно поклонился и положил его перед Хидэёси.

– И… что в нем? – Хидэёси протянул руку, но письма не коснулся, а лишь вопросительно взглянул на Мицунари.

Мицунари опустил взгляд. Ему уже удалось справиться с дрожью, но слова он проговаривал медленно, словно вспоминая, что они означают:

– Письмо я получил в начале стражи крысы. Господин Хидэцугу написал его перед тем, как совершил самоубийство. Оно адресовано мне, и в нем господин Хидэцугу говорит о своей невиновности и просит не бросать расследование дела о его мятеже, чтобы найти настоящих виновников и оправдать его честное имя. Там же – запечатанное письмо, которое он просит передать вам.

Мицунари вдруг вскинул голову:

– Ваша светлость! Перед смертью не лгут. Ваш племянник не был ни в чем виновен, кто-то нарочно подстроил все так, чтобы его обвинили в мятеже. Я совершил ошибку. Ошибку, которую уже никак не исправить.

Хидэёси вздохнул и приблизился вплотную к лицу Мицунари:

– Сакити… мой маленький глупый Сакити… все совершают ошибки, и даже непоправимые…

– Ваша светлость?.. – глаза Мицунари округлились, и он слегка приоткрыл рот.

– Тихо… не надо кричать, – Хидэёси прикрыл его губы ладонью и посмотрел прямо в глаза. – Ну подумай, хорошо подумай, ты что же это, и правда хотел, чтобы после моей смерти страной управлял трусливый безмозглый садист? Будь он хоть тысячу раз мой племянник?

– Но… ваша светлость… вы же сами…

– Да, Сакити, да, я сам. Я сам его назначил на эту должность, сам отказался от титула кампаку[20]20
  Кампаку – титул и должность высшего советника императора в древней и средневековой Японии. Аналог турецкого визиря или европейского канцлера.


[Закрыть] в его пользу, а знаешь почему?

Мицунари не ответил, просто продолжал смотреть на Хидэёси широко открытыми глазами.

Хидэёси расценил это как вопрос.

– А именно потому, что он не годился на эту роль. И отлично знал это. Я думал, что он хотя бы будет хорошим, послушным мальчиком. Но у этого дурака не хватило мозгов даже для того, чтобы не лезть в чужой заговор! – он внезапно повысил голос. – Кроме того, он хотел убить меня и моего сына, разве он не достоин за это смерти?

– Но… ваша светлость… письмо…

– Письмо?.. Хм… – Хидэёси задумчиво поднял с пола конверт двумя пальцами и протянул к огню лампы. Полюбовался некоторое время языками пламени и снова обернулся к Мицунари. Его глаза отразили отблеск огня.

– Какое письмо, Сакити? – он улыбнулся. – Не было никакого письма.

Когда шаги его светлости затихли в коридоре, Мицунари медленно встал и подошел к окну. Рассветное солнце уже полностью разогнало ночную темноту, и утренняя роса блестела золотом, предвещая еще один жаркий день. Он вдохнул полной грудью уже теплеющий воздух и сжал кулаки.

– Я найду тебя. Кто бы ты ни был, как бы ты ни скрывался, какую бы личину ты на себя ни нацепил.

Он повернулся и прошелся по комнате, медленно, словно рассматривая ее. Что же… все когда-то бывает в первый раз. Наверняка воин, проигравший важное сражение, испытывает такую же горечь поражения. Странно, но Мицунари всегда считал глупцами тех, кто выбирал смерть вместо того, чтобы подумать, какие ошибки он совершил, и не допустить их в следующий раз. И только сейчас понял, что заставляло их принимать настолько дурацкое и бессмысленное решение. Ощущение собственной непогрешимости.

«Вот она, ошибка, – Мицунари даже слегка улыбнулся. – Уверенный в том, что не могу ошибиться, я недооценил противника. Что же, я не дам ему второго шанса».

Танто на столике выглядел теперь настолько нелепо, что Мицунари брезгливо поднял его и быстро убрал в ножны, небрежно сунув за пояс. Присел рядом со столиком и смахнул с него исписанный лист. Ничего, беспорядок он уберет позже. Взяв из стопки другой, чистый, он намочил тушь, провел по ней кистью и задумался. А потом медленно и аккуратно написал: «Асано Нагамаса» – и поставил над именем единицу. Еще немного подумал и дописал: «Мори Тэрумото», а вместо цифры поставил знак вопроса. Замер, глядя на листок. И вывел жирно и размашисто: «Токугава». Затем задумчиво нарисовал рядом три листа мальвы. И прикрыл глаза.

…Именно тогда, на том поэтическом турнире он первый раз по настоящему обратил внимание на Хидэтаду. До этого тот шел даже не под первым номером в списке ценных заложников его светлости. Старшего сына Токугавы Иэясу, Хидэясу, господин Хидэёси усыновил уже давно, и ценность Хидэтады заключалась лишь в том, что его, третьего сына, назначили наследником рода Токугава. Но он не был единственным наследником знатного рода, находящимся в столице. И основной своей задачей Мицунари считал следить, чтобы со всеми этими знатными отпрысками ничего не случилось и не дало бы их отцам повода для мятежа. Ровно до турнира. Именно тогда этот четырнадцатилетний юноша привлек его внимание. Да и как его мог не привлечь победитель? Мицунари неплохо разбирался в поэзии, и, да, стихи юного Токугавы действительно были хороши, и выбор его светлости, который выступал в этом турнире одним из судий, являлся вполне обоснованным. Кроме того, Мицунари прекрасно понимал, что его господин оказывает таким образом особый знак внимания отцу юноши.

Головой. Он все это понимал головой. А глазами вместо мальв на одежде Хидэтады он упорно видел дьявольские колокольчики.

Мицунари хорошо запомнил тот первый поэтический турнир, на котором побывал. И как чествовали его победителя, Акэти Мицухидэ. Мицунари, тогда еще Сакити, смотрел на него с нескрываемым восторгом и обожанием, он был готов на все, чтобы хоть немного походить на этого величайшего воина и поэта. Акэти Мицухидэ был недостижимым, невозможным идеалом.

Впрочем, что об этом думать сейчас? Или он жизнь свою решил прокрутить перед глазами? Края губ Мицунари снова слегка приподнялись. Именно тогда, когда он, не веря своим ушам, услышал: «Акэти Мицухидэ поднял бунт, его светлость Ода Нобунага и его сын Нобутада убиты», он получил самый важный в своей жизни урок. Предать может лишь тот, кому доверяешь. Его светлость, господин Хидэёси, должен был доверять людям, иначе кто будет служить ему? А он, Исида Мицунари, не имеет права на подобную роскошь.

А сейчас его светлость самолично преподал ему еще один очень важный урок. Никогда нельзя сдаваться, даже если меч уже занесен над твоей головой. Всегда может произойти что-то, что даст тебе верный знак – ты нужен этому миру.

Мицунари опустил кисть и провел под последним знаком две жирных черты.

* * *

Киёмаса вышел во дворик своих покоев и слегка поморщился от ярких лучей утреннего солнца. Что-то он слишком много слабостей начал себе позволять. Например, настолько долгий сон. Да, трава еще толком не успела высохнуть, он ощущал ее влажность босыми ступнями, но солнце – солнце поднялось уже довольно высоко. Так он начнет спать до обеда. Жизнь в замке просто нечеловечески расслабляет. Он уже отметил, что стал намного больше есть и пить, да и засиживался за полночь за разговором едва ли не каждый день. Впрочем, за возможность находиться рядом с его светлостью это была не великая цена. Сейчас его господин как никогда нуждался в защите. Вот и сегодня ночью Киёмаса проснулся от тихих шагов и, схватив меч и распахнув дверь, с ужасом и удивлением увидел господина.

– Что случилось, ваша светлость? – воскликнул он.

– Тсс… – господин коснулся пальцами его губ.

– Ничего. Просто проводи меня к Нэнэ. Я не могу уснуть.

Путь по коридорам замка показался Киёмасе бесконечным. Он остановился под дверями, пропуская его светлость вперед, и намеревался остаться, чтобы охранять его сон. Но господин Хидэёси только покачал головой и велел ему уходить.

Не зная, чем занять себя до рассвета, Киёмаса прилег на постель… и тут же уснул. И проснулся только тогда, когда утреннее солнце полностью осветило комнату.

Свист воздуха, рассекаемого клинком, оказывал волшебное действие. Спустя несколько минут Киёмаса уже не думал ни о чем.

– Киёмаса.

Он резко остановился, не завершив выпад, и обернулся, лишь слегка отставив меч в сторону.

– Мицунари. Что тебе нужно?

– Я хочу с тобой поговорить.

Киёмаса рассмеялся:

– Поговорить? Что-то я не вижу при тебе меча.

– Киёмаса, ты не поверишь, есть люди, которые умеют разговаривать словами.

– …Но, как правило, недолго, – усмехнулся Киёмаса и мазнул перед носом Мицунари мечом.

Тот даже не моргнул:

– Если я сейчас рассмеюсь твоей великолепной шутке, ты соизволишь со мной побеседовать?

– А я и не отказывал, – Киёмаса опустил меч. – А что, ты все-таки решил милостиво подарить мне свое прощение? Если да – то ты зря пришел. Я лично прощать тебя не собираюсь. Хотя и убивать пока тоже.

– Как ты любишь пустое бахвальство. Нет, я до сих пор считаю, что тебя следовало лишить земель и отправить обратно в деревню. Может быть, рис у тебя получится сажать лучше, чем воевать.

– Мицунари! – Киёмаса схватил его за плечо и сжал что есть силы.

– Тебе лучше отпустить меня, – тихо прошипел Мицунари сквозь зубы.

– Мне следовало свернуть тебе шею, еще когда ты сходил с корабля. Жаль, меня там не было, – Киёмаса разжал пальцы.

Мицунари пошатнулся и едва не упал.

– Ты идиот, Киёмаса. Идиот и редкостная скотина. Думающая только о себе.

– Я? О себе? Ты ничего не забыл? Например, то, что Ёсицугу – не только твой друг?

– Ты всю жизнь ему завидовал. Потому что он всегда был во всем лучше тебя. И даже его болезнь этого не изменила.

– Изменила… – тихо пробормотал Киёмаса. – Даже если я сто раз превзошел его в воинском искусстве, я никогда уже этого не узнаю.

– И именно поэтому ты так настаивал на том, чтобы Ёсицугу возглавил инспекцию?

– Я настаивал на этом, потому что из тебя, Мицунари, военный инспектор, как из меня актер театра Но!

– Брось, Киёмаса. Мне противны эти оправдания. Ты желал ему смерти. Я собственными ушами слышал, как ты сказал ему при встрече: «Очень надеюсь, что ты останешься в этой земле».

Мицунари смотрел Киёмасе прямо в глаза, не мигая. Киёмаса сжал зубы, и его губы задергались. Он помолчал некоторое время, а потом выдохнул:

– Ну ты и кретин.

– Может, и так. Вот только кто тогда ты? Я знаю, что вы много лет были в ссоре. Но не думал, что ты опустишься до мелкой подлости. Мне всегда казалось, что ты предпочитаешь меч. Но ты – ты боялся Отани Ёсицугу… даже такого. Что же… Сейчас ты можешь быть спокоен. После той поездки он не покидает больше своего поместья. А письма пишет его секретарь. Под диктовку.

– Мне это известно, Мицунари. Ты не поверишь, но я тоже получаю от него письма.

– Что?! Он пишет тебе?

– Да. Ты все сказал?

– О чем вообще можно говорить с тобой? Ты прав, я глупец. Мне не стоило приходить. Мне вообще следовало оставить тебя подыхать в Корее. Ты не заслуживаешь большего.

– А вот с этим я как-нибудь справился бы без тебя.

Киёмаса отвернулся, досадуя мысленно, что так и не удалось завершить тренировку, и направился к распахнутым дверям. Ничего, он закончит позже. Когда этот, наконец, заткнется и уйдет.

– Ты просто трус, Киёмаса. И всегда таким был.

Киёмаса замер, развернулся и в один прыжок снова оказался рядом с Мицунари.

– Что ты сказал?! – выдохнул он, схватив его за грудки. И рывком поднял в воздух.

– Отпусти, – сдавленно прохрипел тот, и Киёмаса почувствовал, как под самый узел пояса хакама ему уперся кончик клинка.

Он выпустил воротник Мицунари и почти согнулся пополам от хохота:

– Ты никогда не изменишься, Мицунари.

– Ты тоже. Чем глупее и пошлее шутка, тем больше она тебе нравится. Я пришел не для того, чтобы мы сводили старые счеты. Речь пойдет о жизни и безопасности его светлости.

Мицунари поправил одежду и вернул танто за пояс.

– Что? – Киёмаса мгновенно выпрямился. – Что-то случилось сегодня ночью?

– С чего ты взял? – надменно спросил Мицунари.

– Случилось… ты на свою морду взгляни: у тебя аж глаз дернулся. И я видел ночью его светлость. Он сказал, что не может заснуть, просил проводить его… что произошло на самом деле?

– А… нет, – Мицунари рассеяно посмотрел по сторонам. – Мы так и будем здесь стоять на виду у половины замка?

– Ну, пойдем, на крыльцо сядем, – ухмыльнулся Киемаса, – хочешь, тебе чаю принесут, если у тебя без него язык присыхает?

– Благодарю, обойдусь.

Мицунари первым поднялся на крыльцо и присел на верхнюю ступеньку. Киёмаса снова усмехнулся и устроился на нижней, скрестив ноги. Так с Мицунари было разговаривать намного удобнее. Как бы он ни злился на бывшего друга, но если Мицунари пришел к нему по делу, значит, все действительно серьезно.

– Ну?

– Хидэцугу не виновен в покушении на его светлость.

– Что?.. – Киёмаса нахмурился, сжал пальцами свой подбородок и недоверчиво глянул на Мицунари. – Ты точно уверен?

– Да.

– Проклятье, – Киёмаса хлопнул ладонью по ступеньке, – значит, этот ублюдок разгуливает на свободе. Ты полный кретин, Мицунари.

– Это сейчас не имеет значения. Я уже приказал усилить охрану его светлости и господина Хироимару с госпожой.

– И что ты хочешь от меня? Его светлость не потерпит, если я буду повсюду сопровождать его. Впрочем, я могу охранять его покои тайно.

– Чушь. Киёмаса, ты давно заделался синоби? Или всерьез считаешь, что новое нападение будет совершено в открытую? Под усилением охраны я имел в виду то, что вместо обычных слуг его светлости будут прислуживать мои люди и переодетые синоби. И они же – постоянно находиться в саду и на прогулке. И всю пищу будут пробовать в несколько этапов. Его светлость не должен знать о принятых мерах.

Киёмаса задумался.

– В этом есть резон, – наконец сказал он, – но вооруженные воины не помешали бы, хотя бы в плане устрашения. А что если – мятеж?

– Не думаю, что решатся выступить открыто после недавних событий. Уж этой акцией устрашения ты полностью доволен, я уверен.

– Мицунари. Что тебе от меня надо?

– Ты встречался с юным господином Токугавой недавно. Я хочу знать, о чем вы говорили.

– С Хидэтадой? Что? Мицунари, ты его что ли подозреваешь?

– Я всех подозреваю. Даже тебя бы подозревал, но ты слишком туп.

Киёмаса пропустил слова Мицунари мимо ушей. И глубоко задумался.

– Нет, это полная ерунда. Ведь именно он спас сына его светлости. И сам чуть не погиб при этом. Ты опять ищешь не там, одного раза мало?

– Может, и не там. А ты не думал, что все это могло быть подстроено? Ведь юный господин Токугава совершенно не пострадал во время этого нападения?

– Что ты несешь? Зачем?

– Чтобы завоевать еще больше доверия его светлости и подобраться еще ближе. Даже у тебя хватило ума воспользоваться случаем и вернуть расположение нашего господина.

– Чем воспользоваться? Ты давно ходил к лекарю, Мицунари? Я был уверен, что лишусь головы за свою выходку.

– Киёмаса… – закатил глаза Мицунари, – а то я тебя первый день знаю. Уж чем, а жизнью своей ты никогда не боялся рисковать. Или ты госпожу Тятю спасал из особой к ней любви?

Киёмаса хмыкнул:

– Ты только что называл меня дураком и трусом. Может, и землетрясение тоже я устроил? Или Хидэтада?

– Землетрясение – случайность. Но если даже у тебя хватило ума ей воспользоваться, то…

– То пацан, мечтающий сбежать на войну, может подстроить фальшивое покушение?

– Киёмаса. Я понятия не имею, о чем он мечтает. И именно это я и хотел услышать от тебя. Зачем он приезжал к тебе?

– Привезти сладости от госпожи Нэнэ.

– Что?

– Что слышал, болван. Госпожа попросила его передать мне данго. С медом.

– Почему его?

– А кого ей было просить, тебя что ли?

– Я не понимаю…

– И не поймешь, – Киёмаса хлопнул его по плечу. – Как по мне – ты занят какой-то хренью.

– Да? И что бы ты делал на моем месте? Стоял бы в дверях спальни его светлости с копьем наперевес и ждал, когда придет убийца?

– Нет, Мицунари. Но ты прав. Я бы сделал так, чтобы убийца пришел сам.

Мицунари замер на мгновение, а потом резко вкинул голову:

– Ловушка. Точно. Мы заманим его в ловушку. И тогда все увидят, ошибаюсь я или нет. Вот что, Киёмаса. Все знают, что мы с тобой в ссоре и ненавидим друг друга. Пусть и дальше так думают. Ты понял?

– Конечно, понял, Мицунари, – Киёмаса ухмыльнулся, развернулся и врезал Мицунари кулаком в челюсть.

Глава 4

– Стойте! Мицунари, да стойте же! А вы? Что вы уставились? Оставьте меня! – Тятя сделала изящное движение кистью, прогоняя сопровождающих ее девочек-служанок. И быстро двинулась вперед по коридору, шурша по полу шелком длинного подола.

– Я говорю – остановитесь!

Мицунари остановился, опустился на колени и почтительно поклонился.

– Немедленно встаньте! К чему эти формальности, здесь все равно никого нет. И я уже видела ваше лицо!

– Прошу простить меня, госпожа. Мне и правда не хотелось предстать перед вашим взором в таком жалком виде, – Мицунари встал, но голову продолжал держать опущенной.

– Прекратите, Мицунари! – Тятя подошла к нему почти вплотную и коснулась кончиками пальцев его распухшей щеки.

Мицунари слегка дернулся и отстранился.

– Больно?.. Бедный мой Мицунари… Вам не стоит от меня убегать. Я не его светлость и не буду над вами смеяться.

– Нет, что вы… вовсе нет. Мне не больно. И его светлость правильно поднял меня на смех. И мне действительно нужно больше спать, чтобы не падать с лестниц от усталости.

– Глупости, Мицунари. Ну-ка, посмотрите мне в глаза. Думаете, я поверила в эту чушь насчет падения с лестницы? Вы? С вашей грацией? Это не смешно, право, совершенно не смешно.

– А вот господина Хидэёси это очень повеселило, – Мицунари улыбнулся и сразу же слегка поморщился. Челюсть болела настолько, что даже говорить было трудно. Но он старался этого не показывать. Хотя был благодарен господину, что тот принял доклад в письменном виде. Впрочем, Мицунари скорее склонялся к мысли, что его светлость не захотел обсуждать тему доклада при Тяте. А Мицунари не сомневался, что застанет госпожу вместе с ним. После того как господин провел ночь с женой, это было так же предсказуемо, как жаркий день после обильной ночной росы.

– Вот что, Мицунари, сейчас мы пойдем в мои покои, и я сделаю вам холодную примочку с мазью. Вам действительно не стоит ходить с таким лицом. Это вызовет много ненужных сплетен.

– Благодарю вас, госпожа, – Мицунари снова поклонился, – я как раз собирался посетить своего лекаря, сразу после доклада его светлости.

– Да что же вы такой упрямый? Чего вы боитесь?

– Того, что сплетен будет еще больше.

– Сплетни? – Тятя вспыхнула. – Кто это посмеет распускать обо мне сплетни? Идите за мной, должен же здесь быть хоть кто-то, кто позаботится о вас.

Тятя резко повернулась, взметнув подолом и поднимая легкий ветерок, и поскользила вперед по коридору, вздернув подбородок.

Мицунари сидел на полу, склонив голову набок и прикрыв глаза.

– Вот так, не шевелитесь, – Тятя осторожными движениями нанесла ему на щеку мазь и приложила сверху смоченную холодным душистым отваром тряпицу. – Так лучше?

Мицунари прижал квадратик ткани к щеке и ощутил прохладу и легкое покалывание. Боль не прошла, но ощущение, что к щеке приложили раскаленный уголь, стало меньше.

– Да, госпожа, благодарю вас. Мне, право, очень неловко…

– Глупости, – Тятя всплеснула руками. – Поверьте: мы, женщины, лучше, чем любой лекарь, знаем, как убрать отек с лица или свести синяк.

Она рассмеялась. Мицунари тоже улыбнулся – и теперь это получилось не настолько криво.

– А сейчас расскажите мне все. Не нужно мне лгать, Мицунари. Вам меня не провести. Кто напал на вас?

– Напал? Что вы… это не было… нападением. Да и кто бы осмелился напасть на меня в замке его светлости?

– Тот, из чьих покоев вы вернулись сегодня незадолго до полудня.

– О… Госпожа, от вас ничего не скрыть, – Мицунари с грустной улыбкой покачал головой, – но прошу вас оставить это между нами.

– Между нами?! Мицунари, мой благородный Мицунари! Почему вы не хотите, чтобы его светлость примерно наказал этого ужасного человека?

Мицунари опустил взгляд. Боль понемногу начала отступать, и говорить стало легче.

– Вас все еще пугает Киёмаса?

– Пугает? Конечно, пугает! Вам не понять, вы – не слабая женщина. Это ужасный, кошмарный человек. Да ведь вы и сами это прекрасно знаете. Зачем вы покрываете его? Или вы боитесь позора? Но это он избил вас! Разве можно назвать позором то, что вы не стали обнажать оружие в замке его светлости и что у вас достойные манеры, не позволяющие вести себя как грязное невоспитанное животное?

Мицунари вздохнул и пожал плечами. Улыбка на его лице стала виноватой:

– Что я могу сделать? Господин ценит и любит Киёмасу. И – вы видели – прощает ему абсолютно все. Даже если бы я пожаловался его светлости, он только посмеялся бы еще громче. Ну или приказал бы Киёмасе встать на колени, чтобы я ударил его в ответ. Киёмасу бы очень это повеселило, а я не хочу еще большего позора.

– Этому человеку не место во дворце, среди приличных людей! Вы спросили, боюсь ли я его? Меня передергивает каждый раз, когда я его вижу. Он ведет себя… как помойный кобель в период брачных игр. И смотрит на меня… так же. Я до сих пор не могу отмыться в тех местах, где он касался меня своими грязными руками. Фу.

– И что же делать? Я помню, вы однажды пытались уговорить его светлость убрать Киёмасу из замка. Разве он прислушался к вам?

– Вы правы, Мицунари, мой супруг питает странную нежность к отвратительным невоспитанным тварям, но… – Тятя вдруг победно улыбнулась. – Впрочем, предоставьте это мне. Не волнуйтесь, я женщина, а здесь нужна хитрость. Вы же не будете считать себя задетым, если вас защитит женщина?

– Моя госпожа… Ваша защита будет для меня огромной честью! И я буду перед вами в большом долгу.

– Глупости, Мицунари, – она коснулась пальчиками его губ, – какие между нами могут быть долги? Вы ведь следите, чтобы мой супруг пил по утрам отвар красного корня?

– Конечно, госпожа. Тем более что это идет на пользу не только его мужскому здоровью, но и в целом придает ему сил. А их ему сейчас так не хватает… Впрочем, если вы родите его светлости не только сына, но и дочь, его счастью не будет предела.

– Я делаю все, что возможно, Мицунари, но он все равно ходит к своей пустобрюхой жене. И только теряет с ней драгоценное время!

– Я понял вас, госпожа. Этим вопросом я займусь, можете не волноваться.

Тятя грациозно опустилась на колени и поставила перед Хидэёси блюдо со сливами и чашу с холодным фруктовым чаем. И слегка шлепнула его по руке, когда он потянулся к блюду:

– Ваша светлость! Я хочу сама прислуживать вам сегодня!

Она взяла сливу двумя пальцами и поднесла к его губам. Хидэёси их приоткрыл, прикрыв глаза. Тятя с прежней очаровательной улыбкой положила ему в рот сливу, а затем с легким поклоном двумя руками протянула чашу. Шелк ее рукавов окутал его красивыми складками.

– Хирои, сынок, давай покажем папочке, что мы умеем.

Мальчик послушно положил маленький детский лук на пол и степенно подошел к столику. Опустился на колени, поклонился Хидэёси и сел в ожидании.

– Что же ты не кушаешь, Хирои? – удивился Хидэёси.

– Он ждет вашего разрешения, ваша светлость, как хороший воспитанный сын.

– О… – весело произнес Хидэёси, – возьми сливы, Хирои, бери, я разрешаю.

Хирои снова поклонился и, осторожно взяв сливу, отправил ее в рот. Пожевал, проглотил и улыбнулся, сверкая глазенками то на мать, то на отца, явно ища одобрения.

– Молодец! Прямо столичные манеры! – Хидэёси протянул руку, стремясь достать до лука, и чуть не завалился на бок.

– Хах-ха-ха! Папочка такой старый и неуклюжий! А давай тоже покажем маме, что мы умеем! – он протянул малышу лук и стрелу.

От степенности не осталось и следа. Хирои схватил лук, вскочил, натянул его и выпустил стрелу. Она пролетела несколько метров и застряла в стене, пробив расписную бумагу насквозь. Малыш разразился веселым смехом.

Тятя улыбнулась и покачала головой:

– Вот они, мужчины! Хирои очень похож на вас, мой господин.

– Хм, еще бы! Это же мой сын! Хирои, иди сюда! – он прижал к себе подбежавшего мальчика. – Ну-ка, скажи мне, сынок, кого ты любишь больше, маму или папу?

Хирои посмотрел на него, задумался ненадолго и выпалил:

– Лошадку!

– Лошадку! – расхохотался Хидэёси и встал на четвереньки. – Залезай!

Малыш опять довольно рассмеялся и забрался к нему на спину:

– Поехали!

– О-ох, ох… ты стал таким тяжелым, сынок, из папы уже плохая лошадка… – лицо Хидэёси слегка покраснело, и Тятя, подхватив сына под мышки, сняла его со спины.

– Э-эх… – Хидэёси сел, потирая бок, – пора ему подарить собственного коня. Ты бы видела, как он держится в седле, Тятя! Как истинный воин! И с каким достоинством!

– А не слишком рано, мой господин?

– Глупости, сегодня же пойдем на конюшню и подберем ему лошадь. Я совсем об этом забыл, после всех этих событий. Всех наградил, только Хирои остался без подарка. А он вел себя мужественнее любого из нас!

– Конечно, мой господин, Хирои заслуживает награды за свое мужество. И, вот что… ваша светлость… я тут внезапно подумала… – Тятя смущенно прикрыла лицо рукавом и опустила глаза.

– Что ты подумала? – Хидэёси уставился на нее с большим интересом.

– О, ваша светлость, мне неловко об этом напоминать… я знаю, вы простили господина Като, но я… он спас мне жизнь, а я совсем никак не отблагодарила его. Мне очень неудобно смотреть ему в глаза.

– Тятя?.. – Хидэёси, продолжая смотреть на девушку, прищурил один глаз. – Никому не удобно смотреть ему в глаза, шея болит.

Он засмеялся собственной шутке, и Тятя тоже улыбнулась.

– Так чем ты хочешь его отблагодарить? И почему просишь об этом меня?

– О, ваша светлость… я долго думала, но не могу же я, например, подарить ему веер или чайный сервиз? Это будет выглядеть, словно я настолько дешево оцениваю свою жизнь и его заслуги.

– А, ты хочешь сказать, что это я дешево оцениваю твою жизнь, а, Тятя? – Хидэёси прищурил второй глаз.

– Вовсе нет… как вы могли подумать такое!

– Ничего я не думал. Я ему его жизнь подарил, разве этого мало? Впрочем, ты права, я как-то упустил из виду этот момент… Все эти заботы, ужасные события! Брр… – он наморщил нос и помотал головой. – А, ну да. Так чем бы ты хотела, чтобы я его наградил?

– Я говорила уже, я долго думала над этим. Господин Като вынужден пользоваться вашим гостеприимством, находясь в замковых покоях, отведенных ему. Как будто он все еще под арестом. Это несправедливо, он не может привести своих слуг, ему даже негде разместить своих воинов, его свита, как мне известно, довольствуется комнатами для съема в городе. Если вы действительно так нуждаетесь в нем, что не позволяете ему вернуться в его земли, то, может быть, стоит подарить ему собственное поместье, где-нибудь за городом? С красивым садом, прудом? Это была бы неплохая награда, я считаю так.

– Да… это хорошая идея… – Хидэёси на мгновение задумался. – Надо позвать Мицунари и посоветоваться с ним, а, как считаешь? Впрочем, я думаю, он полностью ее поддержит… это ведь он и придумал, так?

– Ваша светлость?..

– Тятя, Тятя… Что же вы обсуждали у тебя в покоях, как не способ убрать из замка… излишне крутые лестницы?

– Ваша светлость! – Тятя всплеснула руками, и рукава плавно, словно крылья, взметнулись и опустились. – Это моя и только моя идея, Мицунари тут совершенно ни при чем!

– А, так он просто пожаловаться к тебе заходил?

– Нет! Это я его сама пригласила, у меня есть мазь от ушибов, очень хорошая, одна из моих служанок делает. На него было просто жалко смотреть! Ваша светлость! Если вы все поняли, то почему ничего не сделали?

– У меня нет такой мази, Тятя. Что я мог сделать? – Хидэёси захихикал.

– Мой господин… – продолжила Тятя и низко поклонилась. – Господина Като боятся мои служанки, они отказываются выходить в сад, когда видят его там. Да, он сбрил бороду и волосы… Но эта ужасная щетина… Так он стал выглядеть еще более устрашающим, особенно в полумраке коридоров. И… бедный Мицунари… Вы же знаете, что господин Като ненавидит его! Я понимаю, что он не посмеет его убить, но…

– Что «но», Тятя? Что – «но»? Чего ты от меня хочешь? Сколько я помню этих двоих – у одного лестницы слишком крутые, у другого на тренировках меч слишком острый и руки кривые. Мне что, заняться больше нечем, разнимать мальчишеские драки?