Текст книги "Цветок с тремя листьями (СИ)"

Автор книги: Виктор Фламмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Виктор Фламмер
Цветок с тремя листьями

Глава 1

…Ошметки бледно-розовых лепестков на клинке, грязно-зеленое месиво. Вихрем взмывают вверх и тут же осыпаются на землю колючие ветки. Взмах меча, еще один… Он ненавидит эти цветы вокруг, эту проклятую акацию, он жалеет лишь, что никто даже не пытается его остановить. Нет, он знает, что в саду не один, он спиной чувствует испуганные взгляды. И до сладкой дрожи внутри хочется, чтобы кто-нибудь попался на глаза. Но даже служанки попрятались. Интересно, увидит ли он хотя бы одного человека, когда вернется в дом?

…Зеленое и розовое. Теперь он знает, как выглядит бессмысленная ярость бессилия. На самом деле он уже давно ослеп, и перед глазами лишь эти мерзкие пятна. Еще взмах, он рычит сквозь сжатые зубы, и новый вихрь веток и листьев взмывает вверх.

– Юкинага, прекрати. Ты ведешь себя как юнец, не получивший даже взрослого имени. Акация ни в чем не виновата, да и пионы тебе ничего плохого не сделали. Меч тебе не для того, чтобы ты портил клинок о дерево.

Асано Нагамаса неспешно подошел к мечущемуся между кустов и деревьев сыну и только вздохнул, когда тот повернул к нему искаженное яростью покрасневшее лицо.

– Вы… вы так спокойны! Не потому ли вы ничего не сделали, что вам безразлично?

– А что я должен, по-твоему, сделать? Обнажить свой меч и встать рядом? Тут, кажется, уцелели еще туя и несколько хризантем.

– Прекратите смеяться!

Нагамаса вздохнул:

– Я не смеюсь. Хотя ты выглядишь смешно и нелепо. Это было бы глупо отрицать.

– Вы… отец! Вы старый друг господина Хидэёси, госпожа Онэ[1]1
  Нэнэ – супруга Тоётоми Хидэёси. «О» – уважительная приставка к имени.


[Закрыть] – ваша сестра, вы могли бы поговорить хотя бы с ней! Если она заступится… господин Хидэёси прислушивается к ее мнению… И разве ваши слова совсем ничего не значат для господина? Или вы просто боитесь?

– Боюсь, – спокойно согласился Нагамаса, – очень боюсь. Обратив свой гнев на Като Киёмасу, господин Хидэёси позабыл, что в том докладе упоминалось и твое имя. И что-то мне не очень хочется об этом напоминать. А Нэнэ… Юкинага, она воспитала Киёмасу, как родного сына, ты думаешь, она не догадается без моей просьбы?

– Так вы… вы просто пытаетесь выгородить меня? – глаза Юкинаги полыхнули гневом, и он, снова взмахнув мечом, срезал одну из чудом уцелевших ветвей.

– Вы не понимаете… я должен разделить его участь, какой бы она ни была!

– Красиво сказано, сын. А главное – очень громко. Я думаю, все уже достаточно насладились этим представлением, – Нагамаса протянул руку и взялся за измазанный и облепленный листьями клинок. – Отпусти рукоять. Ты же не хочешь, чтобы я порезал себе пальцы?

Юкинага шумно выдохнул и выпустил меч.

– Вот так лучше. Не забудь потом как следует его вычистить. А по поводу «разделить участь»… Ты тоже желаешь посидеть под домашним арестом? Отлично, так бы сразу и сказал. Ступай в дом, немедленно. И не смей выходить из своих покоев, пока я тебе не разрешу.

Сына Нагамаса навестил тем же вечером. Юкинага, сжав кулаки, вышагивал по комнате, словно запертый в клетку зверь, и даже не посмотрел в сторону отца. Столик с едой, который ему принесли пару часов назад, был перевернут, а посуда разбросана по всей комнате.

– Я так понимаю, есть ты не стал. И не успокоился.

– Нет.

– …И ночью сбежишь.

– Сбегу.

– Выпорю. Так, что ты не только в седло месяц не сядешь – ты спать будешь стоя, – Нагамаса сцепил руки за спиной и шагнул на середину комнаты.

Юкинага остановился.

– Мне… не восемь лет, отец, – в его голосе слышалась явная угроза.

– Да? Тогда зачем ты вводишь меня в заблуждение?

– Я должен поехать к господину Като. Если кругом одни трусы, которые не высовывают своей головы из кустов из страха ее потерять, то я сам попытаюсь хоть что-то сделать.

– Что именно? Киёмаса не в тюрьме, чтобы ты мог перебить охрану и помочь ему бежать. Он всего лишь под домашним арестом и, я уверен, в отличие от тебя, не делает глупостей.

– Вы прекрасно знаете, что это значит! – Юкинага закричал так, что Нагамаса поморщился и прижал ладонь к уху.

– Не ори. Я убежден, что до этого не дойдет. Господин Хидэёси очень зол на Киёмасу, но он всегда любил его. И крайне сомнительно, что его гнев настолько велик и он прикажет своему приемному сыну покончить с собой.

– Вы не понимаете, отец… Господин Като… После того позора, что он пережил… будет ли он дожидаться такого приказа?

– Конечно, я не понимаю. Ты же его знаешь куда лучше меня. Юкинага, он в моих хакама[2]2
  Хакама – традиционные японские длинные широкие штаны.


[Закрыть] ходил полгода, потому что своих у него не было. И ты мне будешь рассказывать, что он будет делать, а чего не будет?

– Тогда тем более, я не понимаю…

– Вот. Теперь я услышал верные слова. Ты не понимаешь. Твое сердце рвется вперед быстрее твоей головы. Но потеряешь ты именно ее.

– А вы чего хотите? Чтобы я трясся за свою жалкую жизнь, как последний…

Нагамаса высвободил руку из-за спины и нанес быстрый хлесткий удар в горло. Юкинага отшатнулся, едва не сбил ширму, которая находилась у него за спиной, и только уцепившись за нее рукой смог удержать равновесие. Второй рукой он схватился за горло и закашлялся, но тут же выдохнул и шагнул вперед.

– В чем дело? Мало?

– Я… не позволю вам ударить меня еще раз… Отойдите с дороги, отец. Я прошу вас. Не заставляйте меня делать то, что я делать не хочу.

– То, чего ты точно не хочешь, Юкинага, это лежать за этой ширмой связанным. Не хочешь?

– Зачем, почему вы пытаетесь меня остановить?! Вы же сказали… Надо что-то делать!

– Надо, – неожиданно легко согласился Нагамаса, – но я пока не услышал от тебя ни одного достойного предложения.

– Почему я не должен ехать?! Мое место там, рядом с господином Като!

– Потому что ты дурак!

От внезапного крика отца Юкинага снова отшатнулся, словно от удара. И наклонил голову:

– Простите, отец.

Нагамаса усмехнулся:

– Не слишком-то похоже на простое беспокойство о свое командире, так? Ты знаешь, в твоем возрасте я тоже считал, что дзёси[3]3
  Дзёси – совместное самоубийство влюбленных.


[Закрыть] – это очень романтично.

Лицо Юкинаги полыхнуло алым.

– Отец! – он едва не задохнулся. – Прекратите надо мной смеяться!

– Ну так веди себя как мужчина, а не как сопливый юнец! А теперь сядь, успокойся и скажи мне: ты действительно не понимаешь, почему тебе ни в коем случае нельзя сейчас не только встречаться с Киёмасой, но и вообще выходить из дома?

– Нет.

Тем не менее Юкинага опустился на колени и сел. Нагамаса обошел его, положил руку на плечо и легонько похлопал:

– Ты способен меня выслушать? Сейчас? Мне бы не хотелось ждать до утра, пока ты придешь в себя. Потому что ты прав: времени у нас действительно не много.

Он присел рядом с сыном и ненадолго задумался.

– Про тебя просто забыли, Юкинага, и Киёмаса, поверь мне, приложил к этому немало стараний, за что я очень ему благодарен. Но если кто-нибудь узнает, что вы сговариваетесь…

– Что мы делаем?!

– Строите заговор, недовольные решением его светлости, вот что. И об этом немедленно доложат, не сомневайся.

– Что?! Это же полная чушь! Его светлость, господин Хидэёси, никогда не подумает ничего подобного!

– Я сказал: доложат. Ты что, плохо меня слышал? И, поверь мне, постараются от души, убеждая его.

– В том, что мы с господином Като злоумышляем против его светлости? – Юкинага даже рассмеялся. – Никогда не слышал ничего более нелепого.

– А то, что вы отказались от преследования побежденного врага из страха перед ним, это, по-твоему, меньшая нелепость? Пойми, Юкинага, Исида Мицунари терпеть меня не может и будет искать любой повод. Так не надо ему помогать. Более того, у меня есть серьезные причины подозревать, что основной удар предназначался мне. Поэтому ты своей несдержанностью и глупостью можешь оказать Киёмасе очень плохую услугу.

– Я не понимаю… Господин Като был другом господина Исиды! Как он мог так с ним поступить?

Нагамаса рассмеялся:

– А Фукухара Нагатака – его зять. Разве тебя удивляет, что Мицунари поддержал именно его? Впрочем, тот даже фундоси[4]4
  Фундоси – традиционное японское мужское нижнее бельё.


[Закрыть] не завяжет без позволения Исиды Мицунари. И я абсолютно уверен, что написанный им доклад был до последнего слова одобрен. Дружба… Поверь мне, Мицунари не склонен к подобным сантиментам.

Юкинага вскочил:

– Я убью его! Если никто больше не способен выцарапать гадюку из ее логова…

– Сядь! – рявкнул Нагамаса.

– Почему?! Почему все трясутся от страха, как немощные старухи?! Всего-то и нужно – расправиться с одним подлецом!

– Да потому что тебя убьют. А Като Киёмасе прикажут сделать сэппуку. А меня сместят с должности, в лучшем случае. Вся наша семья давно стоит поперек горла у…

– Госпожи Тяти, да? Все дело в этом?

– Кто тебе это сказал?

– Господин Като говорил, что она…

– Господину Като следует отрезать себе язык.

Юкинага бросился к ширме и что было силы врезал по ней ногой. Тонкие перекладины, натягивающие шелк, треснули, и бесформенная куча дерева и ткани отлетела к стене. Юкинага обернулся:

– Почему? Почему вы все это терпите?! Мы же там… в крови, в грязи… Позорно подыхали от болезней… И знаете? Там не было и сотой доли той грязи, которую я вижу здесь, вернувшись домой. Зачем? Чтобы лопающиеся от жира чистенькие чиновники вытирали о нас ноги?!

– Я сказал – сядь!

Юкинага снова сел.

– Ну почему, объясните, почему вы позволяете так с собой обращаться, отец? Почему я тоже должен это терпеть? Эта размалеванная бесстыдная девка…

– …Мать сына и наследника его светлости. Ты это хотел сказать?

– Отец…

Нагамаса стукнул кулаком по полу:

– Все, достаточно. Послушай теперь меня. Ты хочешь знать – почему мы все это терпим? Ради господина Хидэёси. Мы все, запомни это слово – все – служим ему. И то, что ты сейчас предлагаешь, – это и называется заговор. Кого ты хочешь убить? Исиду Мицунари? Госпожу Тятю? Или, может, уж сразу…

– Отец!.. Я… мне бы… как вы!..

– Понял?

Юкинага опустил голову. Нагамаса устало провел ладонью по лицу:

– Если меня кто-нибудь спросит о тебе, я скажу, что наказал тебя. Поэтому не покидай поместье. Если кто-то захочет встретиться с тобой, пусть навещает тебя здесь. По крайней мере, я уверен в том, что среди наших слуг нет болтливых.

– Тогда… я могу хотя бы передать господину Като письмо? Даже слова поддержки в такой ситуации многое решают.

– В этом ты прав. Но переписка тоже может попасть в чужие руки. И будет неверно истолкована, даже если в письме не будет ничего, кроме засушенных белых гвоздик.

– Отец!

– Что?

– Ничего… – Юкинага усмехнулся. – Если бы я прислал господину Като подобное письмо, он бы заставил меня его съесть… вместе с гвоздиками.

– Эх, Киёмаса… Совершенно неромантичная натура. Но, согласись, это бы определенно его развеселило и отвлекло от тяжелых мыслей.

– Да уж… но он тогда навсегда утратит уважение ко мне. Больше всего он не выносит пустых слов и бессмысленных красивых жестов. И, я думаю, он бы решил, что кто-то просто подделал мою подпись, чтобы ввести его в заблуждение.

– Умница. Молодец. Ты наконец-то вспомнил, что существует еще что-то, кроме меча в твоей руке. Что бы ты ни написал, в письме будут искать скрытый смысл. И, поверь мне, его найдут. Даже если это будут засушенные цветы или ободряющие стихи.

– Единственный стих из тех, что будут написаны моей рукой и который я позволю увидеть господину Като, – это мой дзисэй[5]5
  Дзисэй – предсмертный стих.


[Закрыть]!

– Я тебе очень сочувствую, мальчик мой… – на лице Нагамасы появилось выражение глубокой скорби.

– Отец! Да прекратите уже надо мной насмехаться!

– Ну прости. Когда ты так реагируешь, совершенно невозможно остановиться.

– Знаете, я слышал историю об одном юноше, чьи чувства к господину Като были настолько сильны, что он посвящал ему стихи, которые писал своей кровью. Но ему не удалось это долго скрывать, и господин Като узнал об этом. Он приказал юноше принести все, что он когда-либо писал, и на его глазах, не читая, бросил все листы в огонь. А влюбленному юноше сказал: «Ты выбрал самый отвратительный способ проливать свою кровь ради меня». Юноша ушел опозоренный. Прошло много времени, и господин Като снова увидел его. В его руках была голова вражеского командира, а из спины торчало шесть стрел. Юноша улыбнулся и умер у его ног.

– И ты, разумеется, считаешь его романтичным героем?

– Конечно! А вы считаете иначе?

Нагамаса нахмурился:

– Ты знаешь, когда я впервые услышал эту историю, стрел было две…

– Вы… не верите, что это правда?!

– Почему же? Охотно верю. Но лично я бы предпочел сведения о расположении сил врага, а не голову.

– Отец…

– Все, довольно о романтике и чувствах. Насчет письма… да, в этом я с тобой соглашусь. И с тем, что Киёмасе нужна поддержка, тоже. Господин Хидэёси вспыльчив, да и обстоятельства не способствуют спокойствию духа. Однако он быстро отходит и легко прощает. Я, со своей стороны, постараюсь приложить все силы к тому, чтобы никто не раздул снова пламя его гнева. Не думаю, что Исида Мицунари желает Киёмасе смерти. Его цель совершенно иная. А вот тебе… Именно тебе придется позаботиться о том, как не дать своему другу и командиру упасть духом.

Юкинага прикрыл глаза в знак согласия:

– Но… как это сделать? Передать письмо тайно? Одного моего письма будет недостаточно.

– Хм… стихи, говоришь?.. Есть у меня одна мысль. Кого ты можешь попросить о помощи.

Юкинага распахнул глаза и посмотрел на отца выжидающе.

– Я думаю, тебе стоит пригласить в гости своего друга детства, Токугаву Хидэтаду.

– Друга? Детства?..

Во взгляде Юкинаги появилось такое искреннее недоумение, что Нагамаса хмыкнул:

– Ну да. Ты разве не помнишь его? Ты как-то случайно уронил его с моста во время рыбалки.

– И вовсе не случайно!

– Ну что ты такое говоришь! Хидэтада честный и вежливый мальчик, зачем бы ему лгать?

– Стишки про перья куропатки[6]6
  В стихах высмеивался родовой герб семьи Асано, на котором изображены перья сокола.


[Закрыть] он бы точно не стал вам читать, отец.

– А очень зря, я бы от души посмеялся. Ты что же, все еще не можешь простить ему эту забавную историю? Ну ты и злопамятный, не ожидал.

– Я?.. Да нет, конечно. И с радостью бы встретился с Хидэтадой. Но… он же совсем ребенок, не понимаю, чем он может нам помочь.

– Ты был на год младше, когда я взял тебя в Одавару.

– Это разве была война? Так, увеселительная прогулка.

– Но тогда она казалась тебе настоящей.

– Я был мальчишкой, отец, – Юкинага склонил голову.

– Ты и сейчас не особенно повзрослел. Послушай меня. Токугава Хидэтада сейчас в большом фаворе у его светлости. До такой степени, что меньше чем через пять месяцев его женой станет госпожа Ого.

– Госпожа Ого?.. Сестра… госпожи Тяти?.. Вы…

– Именно, – Нагамаса слегка прикрыл глаза. – И, кроме того, он довольно юн, однако в подобных вещах разбирается куда лучше тебя. Да, возможно, и лучше меня… – Нагамаса посмотрел куда-то в сторону.

– И… в каких он отношениях со своей будущей супругой? Кроме того, можно ли ему доверять? Когда я видел его в последний раз, он действительно был ребенком.

– А вот это ты у него сам и выяснишь. По крайней мере, одно я знаю точно – его визит тебя развлечет.

Обедал Юкинага с большим аппетитом. Несмотря на беспокойство, а может быть, и как раз наоборот, благодаря ему, чувство голода терзало его с самого утра. Он плохо спал, думая то о письме, которое он собирался написать и отправить Хидэтаде с утра, то об отце, мучимый чувством вины за свое вчерашнее поведение. Но больше всего он думал о том, каково сейчас господину Като. О чем размышляет его командир? Что чувствует? Несколько раз за ночь, едва засыпая, он подскакивал от мысли, что уже поздно. Ему мерещился шелест бумаги, с которым посланник господина Хидэёси разворачивает приказ. Но когда начало светать, сквозь очередной невнятный кошмар он словно услышал резкий отрывистый окрик над ухом:

«Ты тратишь силы на пустые мысли, Асано. Ночь для отдыха, а не для размышлений».

Он улыбнулся и провалился в глубокий сон без всяких сновидений.

Утром он умылся и сразу же сел за письмо. Без особо долгих раздумий и попыток вложить в слова побольше смысла, он написал, что находится в смятенных чувствах и хочет развеяться в приятной веселой компании. Дальше подробно изложил программу предполагаемого вечера и выразил надежду на то, что его приглашение будет принято. Почти полностью успокоенный, он передал письмо секретарю. И стал ожидать ответа.

Едва он закончил с обедом и служанки унесли столик, как створки двери разъехались в сторону и слуга, опустившись на одно колено, доложил:

– Прибыл господин Токугава, молодой господин. Он ожидает вас в саду.

– Прибыл? В саду? – Юкинага нахмурился.

Слуга наклонил голову:

– Да. Господин Нагамаса велел проводить господина Токугаву в сад, в беседку, и подать ему напитки. Сам господин уехал и велел передать, что будет отсутствовать до поздней ночи. Какие будут распоряжения касаемо ужина?

– Потом… – Юкинага задумчиво махнул рукой, отпуская слугу. И вышел на веранду, щурясь от яркого солнца.

Еще трех часов не прошло с того момента, как он отправил письмо. Юкинага ожидал Хидэтаду не раньше завтрашнего вечера, сегодня он рассчитывал лишь на ответ: согласие или отказ. Но, судя по всему, Хидэтада выехал сразу же, как только получил послание. Что это должно было означать?

«Вот сам у него и спросишь». Да, этот совет отца был воистину хорошим. Юкинага осмотрел себя и пришел к выводу, что специально переодеваться не стоит. Лучше предстать перед гостем в обычной домашней одежде, чем заставлять его ждать. Он решительно направился в сад.

Однако в беседке никого не было. Напитки и фрукты стояли нетронутыми. Юкинага огляделся по сторонам, хлопнул ладонью по одному из столбов, поддерживающих свод беседки, вздохнул и отправился по тропинке вниз, к речке. Он был уверен, что знает, в какой именно части сада найдет Хидэтаду.

И не ошибся. Почти сразу же он увидел посреди вчерашнего разгрома коленопреклоненную фигуру в темно-синих одеждах. Вышитые белым листья мальвы на рукавах окончательно бы развеяли все сомнения, если бы они и были. Он подошел ближе. В ладонях Хидэтады покоился увядший бутон пиона.

– Прощай, невинная жертва бессмысленной человеческой ярости… – Хидэтада развел ладони в стороны, и бутон упал в воду. Течение тут же повлекло его вниз, в густую листву опускавшихся к воде ветвей ив. А Хидэтада обернулся.

Юкинага почувствовал, как защипало глаза. Он сейчас испытывал крайне смешанные чувства: одновременно злость и жгучий стыд. Он нахмурился и сделал еще несколько шагов, приблизившись к гостю вплотную:

– Мне… правда очень жаль. Я тоже любил эти цветы. А вы… господин Токугава, совершенно не изменились.

– А вот вы изменились, господин Асано. Стали старше, мужественнее… Не юноша более, а истинный воин. Впрочем… – Хидэтада поднялся с колен и оказался одного роста с Юкинагой, – это вам вряд ли поможет, если вы пожелаете снова уронить меня в воду.

Их глаза оказались напротив. Юкинага нахмурился еще больше. Взгляд Хидэтады всегда был несколько странный. Один его глаз был темным почти до черноты, а второй напоминал своим цветом прозрачный чай. И от этого казалось, что юноша смотрит насмешливо и с вызовом. Некоторое время оба стояли, не шевелясь, а потом Хидэтада широко и радостно улыбнулся и протянул вперед обе руки:

– Я очень рад, что ты вернулся с войны живым, Юкинага. А цветы ты посадишь и вырастишь новые.

И его лицо мгновенно изменилось. Взгляд из насмешливого превратился в дружелюбный, словно Хидэтада намекал своей улыбкой на что-то давнее и хорошее, известное только им двоим. Юкинага не удержался и тоже улыбнулся, слегка касаясь пальцами протянутых рук. И тут же ощутил, что знает ответ на мучивший его вопрос. Доверять Хидэтаде можно. Этот юноша может высмеять тебя или смутить своими словами, но он не способен на хитрость или подлость.

– Давай вернемся в беседку? Ты так торопился с визитом ко мне, что, возможно, не успел даже пообедать.

– Конечно же, нет, – Хидэтада слегка прищурил один глаз – тот, который темнее. – Ну кто же обедает перед тем, как отправится в гости? Это означает проявить неуважение к хозяину дома.

Юкинага рассмеялся. На душе теперь стало совсем легко и спокойно.

– А все-таки, почему ты так поспешил?

Они устроились в центре беседки возле столика, и Юкинага разлил по чашкам фруктовую воду с медом.

– Я прочитал твое письмо. И, учитывая некие события, которым мне повезло, а, может, и не повезло стать свидетелем, решил, что мне стоит отправляться немедленно. А, спустившись к реке, полностью убедился, что не ошибся.

– Ты… ты присутствовал на… когда Исида Мицунари зачитывал доклад своего зятя? – Слово «зять» Юкинага произнес таким тоном, словно это было ругательство. Хидэтада наклонил голову:

– Да. Это… творение рук и ума господина Фукухары его светлость выучил за это время едва ли не наизусть, даже я читал его дважды. Но… Исида Мицунари явно желал публичной казни.

– Казни? – рука Юкинаги дрогнула, и он едва не уронил чашку.

– Это образное выражение, – Хидэтада понял руку, словно успокаивая, – полагаю, он просто хотел заставить господина Като Киёмасу оправдываться в ответ на обвинения. Но тот только сказал…

– Я знаю, что он сказал, Хидэтада… Отец рассказал мне. Он сказал: «Моему преступлению нет и не может быть оправдания».

– …И мы оба прекрасно понимаем, что именно он имел в виду.

– Да. Более, чем кто бы то ни было, господин Като жаждал продолжения войны, чтобы или вернуться с победой, или не вернуться вообще. Меня самого до сих пор трясет от позора. Мы бежали с той земли, как крысы, набившись в трюмы кораблей.

Хидэтада коснулся рукой лба и широко распахнул глаза:

– А меня гложет стыд лишь за одно: когда мы здесь получали вести от наших воинов, мое сердце разрывалось оттого, что я не могу быть там, с вами. Когда стали говорить о наших… неудачах, я рыдал по ночам от бессилия. Господин Хидэёси даже велел приставить ко мне охрану, опасаясь, что я сбегу.

Юкинага подался вперед и коснулся локтя Хидэтады.

– Ничего, твои битвы еще впереди, – он наклонился еще ниже и тихо добавил: – я уверен, что это еще не конец. Его светлость позволит нам отомстить за свой и наш позор. Наша страна никогда еще не испытывала подобного унижения.

– Сейчас идут переговоры… – заметил Хидэтада задумчиво, – и их результаты не слишком радуют господина Хидэёси. И ведь находятся же те, кто пользуется этим.

Юкинага сжал чашку в руках так, что она едва не треснула.

– Я прикончил бы Исиду Мицунари лично, если бы мог. И не позволил бы ему умереть легко. Послушай, Хидэтада… – он поднял голову и со стуком поставил чашку на столик, – Ты же понимаешь, что я позвал тебя не просто так? Мне нужна помощь, очень нужна.

– И… какого же рода помощи ты хочешь? – в голосе Хидэтады внезапно появились резкие и жесткие нотки, и он покачал головой. – Надо же… вот так вот сразу и с ходу ты решил перейти к делу? И мы даже не поедим?

– Хидэтада, – Юкинага словно не обратил внимания на изменившийся тон, – ты же понимаешь, в какой ситуации оказался господин Като. Это не просто домашний арест. Он ожидает приговора.

– И? – Хидэтада снова слегка прищурил глаз.

– И ты знаешь, каким он может быть.

– Знаю, – подтвердил Хидэтада, – хотя, вполне возможно, что его светлость не прикажет ему совершить сэппуку, а ограничится лишением всех званий и титулов и ссылкой.

– …Что будет означать для господина Като то же самое. Служить его светлости господину Хидэёси – смысл его жизни.

– Ты лучше меня знаешь его. Но чем могу помочь я в подобной ситуации?

Юкинага задумался. Хидэтада смотрел на него очень внимательно, почти не мигая.

– Я… хочу, чтобы ты помог, нашел способ передать господину Като письмо… И, кроме того…

– Почему я? – довольно резко прервал его Хидэтада.

– Ты… ты воспитанник его светлости, ты очень близок ему, я подумал…

– Заложник. Я ведь заложник, ты разве не помнишь об этом? Если мы уж говорим так прямо и откровенно, то давай называть вещи своими именами. Ты не к тому решил обратиться за помощью.

– Хидэтада… – Юкинага закусил губу, – я ни одним словом не желал тебя обидеть. Да и разве относится кто-то к тебе, как к заложнику? Насколько мне известно, сейчас ты находишься возле его светлости по своей воле и можешь вернуться в Эдо в любой момент.

– Я не могу вернуться в Эдо. Я не оттуда уезжал в столицу. И, поверь мне, даже тогда ни меня, ни отца никто не принуждал.

– Да послушай же ты меня!

– Нет, это ты сначала послушай. Я приехал сюда, чтобы поддержать тебя. И я готов это сделать, хочешь – почитаю тебе стихи, хочешь – будем пить и танцевать всю ночь, как ты предлагал в своем письме. Но не смей просить меня о большем. Я не собираюсь втягивать семью Токугава в дела Асано и Тоётоми.

– Да хватит уже! – Юкинага вскочил и сжал кулаки. Но тут же бессильно опустил руки и голову. После этих слов Хидэтады последний камень стены его недоверия рухнул и рассыпался в пыль.

– Хидэтада… ни Асано, ни Тоётоми, ни кто-либо другой не имеют к этому делу ни малейшего касательства. Это… личное. И меньше всего мне бы хотелось, чтобы хоть кто-то мог подумать иначе.

Хидэтада настороженно посмотрел на Юкинагу:

– Личное?

– Да. Поэтому и только поэтому я хотел просить тебя… Даже отец поднял меня на смех. Впрочем, пойдем. Я покажу тебе и попытаюсь объяснить.

Хидэтада приподнял одну бровь:

– Хорошо, – он изящным движением поднялся на ноги и повернулся, пропуская Юкинагу вперед.

Судя по всему, эта комната выполняла функции рабочего кабинета Юкинаги. По крайней мере, последние несколько часов. На низком столике лежал ворох бумаги для письма, еще некоторое количество скомканных листов валялось по углам, а прямо перед столиком на полу красовалось красноречивое пятно туши. Хидэтада нахмурился, задумавшись. Судя по всему, хозяин «кабинета» проявлял беспокойство, когда писал. И это точно было не то письмо, что получил Хидэтада. Там слова были начертаны словно наспех, Юкинага явно торопился и не особенно заботился даже о том, чтобы собраться с мыслями. А здесь…

Но как следует подумать ему не дали.

– Вот, смотри… – Юкинага сунул ему в руки лист, исписанный примерно до середины. Половина строк была густо замазана тушью.

– Это… черновик. Я не умею писать подобные письма… и об этом тоже хотел попросить тебя. Помочь с этим.

Хидэтада взял лист и стал медленно читать.

– Вот оно что… – наконец медленно проговорил он.

– Ну… да.

– Понятно. Ты хочешь рассказать господину Като о своих чувствах, опасаясь, что…

– Да нет, не в этом дело! – Юкинага отчаянно замахал руками. – Я… да, я хочу, чтобы он знал о моих чувствах, но более всего я хочу поддержать его. Я не могу быть с ним рядом, хотя этого мне бы хотелось больше всего. Но я не хочу, чтобы он думал, будто я оставил его. И не только я… Ты же понимаешь?

– Хм… мне кажется, что понимаю… – Хидэтада протянул листок обратно и слегка наклонил голову:

– Я благодарю тебя за доверие. Ты хочешь, чтобы я помог тебе написать это письмо и передать его господину Като? Так?

– Да. Понимаешь… Я хочу сказать о своих чувствах, но не хочу при этом выглядеть нелепо. Я старался написать… но… ты сам видел, что выходит.

– Эти строки очень тронули меня, Юкинага.

– Вот именно.

Юкинага отвернулся. Он не знал, как еще объяснить. Ему казалось, что Хидэтада вот-вот рассмеется или скажет какую-нибудь колкость. Что же, он был к этому готов.

– В таком случае… – Хидэтада подошел к нему сзади почти вплотную, – я снова напоминаю, что ты обещал много вкусной еды, красивых девушек и даже вино.

– Да-да… – Юкинага стремительно обернулся, едва не столкнувшись лбом с Хидэтадой, – я сейчас отдам распоряжения.

– Займись этим. Но прикажи, чтобы вино принесли сразу и прямо сюда. Я категорически отказываюсь писать любовное письмо Като Киёмасе на трезвую голову.

* * *

Хидэтада медленно подошел к резным золоченым ступеням просторной веранды, опустился на колени и склонился в глубоком поклоне, ощутив кожей лица тепло нагретого солнцем дерева.

– Хватит считать лбом ступеньки, Хидэтада. Лучше взгляни, какая чашка!

Хидэтада поднялся, присел на самую верхнюю ступеньку и протянул руку. Тяжелая округлая чайная чашка легла в его ладонь.

– Она… восхитительна, ваша светлость. Ее форма настолько совершенна, что, взяв ее в руки, не хочется выпускать. И эти едва заметные потеки глазури – они словно говорят о несовершенстве всего сущего, что только подчеркивает ее изысканную красоту. Но даже она не способна сравниться своей красотой и изысканностью с этим великолепным чайником, на который можно смотреть часами, не отрывая взора.

– Зря стараешься, Хидэтада. Все равно не подарю, сколько раз уже говорил. Это мой любимый чайник!

Хидэтада едва слышно вздохнул.

– И не вздыхай. Бери чашку, и довольно с тебя. Сам же сказал, что она тебе нравится. А если настолько чайник хочется потрогать – так вытащи то, что у тебя в рукаве, и завари его.

– А от вашего взора ничего невозможно утаить, – Хидэтада широко улыбнулся и достал из рукава небольшую деревянную шкатулку.

– Сегодня просто великолепная погода, ты заметил? – Хидэёси провел рукой по воздуху, словно одновременно оглаживая его и обводя окрестности. – Чувствуешь, какой сильный запах у распустившихся цветов?

– Да, ваша светлость, я это тоже отметил. Поэтому и пришел к вам.

– Ты совсем позабыл про меня, – проворчал Хидэёси. – Я удивлен, что ты нашел время между прогулками по городу с юными красавицами и веселыми вечерами с друзьями.

– Вовсе нет! Господин Хидэёси! Это вы все время заняты, я уже и не помню, когда мне удавалось пригласить на прогулку вас! Вы помните, когда выходили куда-нибудь за пределы этого сада в последний раз?

– Я уже слишком стар для прогулок с юношами, вроде тебя, Хидэтада.

– Что вы такое говорите? – в голосе Хидэтады послышалось откровенное возмущение. – Я уверен, что пригласи я вас к своим друзьям, вы бы всех превзошли в танцах и пении, а юные красавицы даже не посмотрели бы в нашу сторону!

– Ты поэтому никогда меня не приглашаешь, да? Чтобы все внимание доставалось тебе? Ну хитрец! – Хидэёси звонко расхохотался.

– Конечно, – совершенно серьезно ответил Хидэтада, а затем улыбнулся, – но прогулки вдвоем – это совершенно другое. Ведь ваше внимание тогда принадлежит только мне.

– Прогулки… Какие могут быть прогулки, а, скажи мне? Вот будешь править страной – я посмотрю, сколько времени у тебя останется на прогулки.

– Я?! Страной? – на лице Хидэтады отразился такой явный испуг, что Хидэёси засмеялся еще звонче и даже прислонился боком к перилам, чтобы удержать равновесие.

– Вот, видишь? А ты – прогулки…

– Я согласен с вами, ваша светлость, – Хидэтада снова низко поклонился, – однако, осмелюсь вам сообщить, что лодка, на которой я хотел предложить вам прогуляться по реке, уже готова и ждет нас в западной части сада. Править буду я сам, никто не помешает нам и не отвлечет.

– А-а-а… так вот почему ты не торопишься готовить чай?

– Именно, – Хидэтада поклонился еще раз.

– Что же… Я думаю, такая прогулка не слишком утомит меня. Помоги мне подняться.