Текст книги "Цветок с тремя листьями (СИ)"

Автор книги: Виктор Фламмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Я говорил уже: нельзя все монеты хранить в одной связке. Какой будет от него толк, если он перестанет быть наследником Иэясу? Невероятно тяжело иметь дело с женщинами. Вы удивительно глупы. Впрочем, вы, госпожа, в этом плане лучше вашей сестры.

– И поэтому вы решили выбрать мою сторону? – Го рассмеялась горьким смехом.

– …И очередная глупость. Вы прекрасно знаете, на чьей я стороне. И всегда на ней был и останусь.

– Да, я знаю. Род Адзаи. И вы верны мне в той же степени, что и Тяте, и господину Хироимару. Это была не глупость, а всего лишь оскорбление.

На этот раз смех из паланкина действительно перешел в кашель. Дверца отодвинулась и рука, затянутая в перчатку, медленно высунулась наружу.

– Дайте мне свою руку, госпожа. Я хочу прикоснуться к вам. Не думаю, что мне еще раз предоставится такая возможность.

Го вздрогнула и вложила замерзшие пальцы в протянутую ладонь. Она надеялась ощутить через перчатку хоть немного тепла, но то, что сжало в ответ ее руку, меньше всего напоминало человеческую плоть.

– Я… вы же прибыли на мою свадьбу. И будете там… Разве нет?

– Буду. Ваш жених милостиво отправил мне приглашение. Но если вы прилюдно прикоснетесь ко мне, боюсь, даже этот влюбленный в вас юноша не сможет справиться с отвращением.

– Вы… слишком плохо думаете о нем.

– Вовсе нет. Подобная брезгливость нормальна для любого живого человека. Я не чувствую ваших пальцев в своей руке, но отвращение и дрожь – это ощущаю даже я.

– Вы ошибаетесь. Это – страх. Я боюсь вас. Почему я вас боюсь? Ведь вы единственный человек, кому я могу всецело довериться, – Го протянула вторую руку и легонько сжала в ладонях руку, затянутую в холодную плотную ткань.

Из паланкина послышался тяжелый вздох:

– Мертвецов все боятся. Особенно женщины и дети. А такие, как я, которые двигаются и говорят, хотя на самом деле давно уже мертвы, – пугают даже воинов. Знаете, о чем я жалею всю свою жизнь? О том, что не мои руки вынесли вас из пламени.

– А о том, что всю жизнь служите убийце моего отца и матери, вы не жалеете? – вырвалось у Го, но она тут же испытала такой острый приступ стыда, что щеки облило жаром. – Простите…

– Вы зря просите прощения. А ваша сестра – рожает от него детей. Но это не значит, что у вас нет права судить. И, знаете, я часто думаю о том, что именно грязь моей души заставляет гнить мое тело. Однако даже это не меняет того, что мстить – глупо и бессмысленно. И ненависть разрушает душу куда сильнее, помните об этом.

– Да… вы много раз говорили нам это. Но Тятя считает иначе.

– Это не так. Поверьте мне, я знаю, что она думает и чувствует лучше нее самой. Самое страшное – это признаться себе, что любишь того, кого должен ненавидеть.

– Вы… правда сумели простить и полюбить его светлость?

Тишина была ей ответом. На мгновение Го показалось, что она в этом саду совершенно одна, и она еще крепче сжала руки.

– Ой… прошу прощения, если причинила вам боль.

– Госпожа, если бы я мог ощущать боль… Впрочем, это уже не имеет значения. Вы хотели ответа на ваш вопрос – вот он: люди, за которых я готов отдать даже не одну, десять своих жизней, любят этого человека всей душой. И я всегда служил ему честно и верно. И буду продолжать это делать до последнего мига своей жизни.

– Вы… необыкновенный человек.

Глаза Го наполнились слезами, и плечи мелко задрожали.

– Не стоит меня жалеть, глупая женщина, – рука дернулась и исчезла за дверцей паланкина.

– Я не вас… себя. Всех нас. Эту несчастную страну.

– …А вот теперь вы мыслите в верном направлении. Наклонитесь ближе и внимательно слушайте, что вам нужно будет сделать.

Глава 7

Утро выдалось холодным совсем по-осеннему. Киёмаса проснулся еще до рассвета от странной тяжести на душе. Похоже, ему опять привиделисьдурные сны. Он потянулся и встал. Тело от неудобной позы затекло, в голове стоял туман, будто вчера он выпил лишнего. Повертев туда-сюда головой и разгоняя сонную одурь, он вышел в темный коридор.

Дом спал. Было еще слишком рано – воины Киёмасы просыпались вместе с ним с первыми лучами восходящего солнца. И он привык слышать по утрам их перемежающиеся с зевотой жалобы на трудную жизнь, которые смутно долетали до него из их комнат. Это вызывало у него добродушную усмешку и казалось необходимым ритуалом начала дня.

Вернуться к себе и подождать, пока рассветет? Киёмаса тряхнул головой. Что это с ним? Неужели он начинает стареть? Проклятые сны…

Он вышел на крыльцо заднего двора, сделал несколько глубоких вдохов. И, срываясь с места в бег, помчался по дорожке вниз, к озеру. Не останавливаясь, прыгнул на мостки, и спустя мгновение его тело окутало приятное тепло – вода все еще была теплее, чем утренний воздух. Но освежала гораздо лучше.

Туман в голове пропал, тяжесть в теле исчезла, Киёмаса вынырнул и довольно улыбнулся. И тут же нахмурился. А что если… И противный холодок снова пополз по телу. Его светлость… Да, Киёмаса только вчера был в замке, они с его светлостью разговаривали, но…

Киёмаса пулей вылетел из воды. Одеться. Срочно в замок. И не важно, какими словами на этот раз обзовет его Мицунари.

Стоп. Мицунари. Там, с его светлостью, – Мицунари. Если нужно – Мицунари пришлет гонца, он обещал…

«Проклятье!» – Киёмаса сжал кулаки. Да что же это с ним такое? После этого проклятого землетрясения он сам не свой. Много от него будет проку, если он начнет впадать в панику из-за плохих снов? Следует съездить в монастырь на несколько дней – это должно вернуть в душу гармонию.

Итак, сейчас тренировка, потом он поест и поедет в замок. По делу. Какому-нибудь.

На востоке небо постепенно начало светлеть. Киёмаса решил, что прогуляется по саду и проверит боеготовность дежурных, заодно перебросится с ними парой слов. И найдет себе кого-нибудь в пару: одному упражняться сегодня совершенно не хотелось.

Он поднялся по ступеням вверх, прошел по аллее вдоль кустов и фонтана и внезапно остановился как вкопанный. В самом центре главного двора, под раскидистой сакурой, окруженной резными деревянными столбиками, возвышался наглухо закрытый паланкин. Вокруг него сидели воины – кто на траве, кто на песке, а двое устроились прямо на мостике, переброшенном через декоративный ручей. Киёмаса удивленно заморгал и даже приоткрыл рот. Он что, на самом деле продолжает спать?…И оружия при себе нет… Впрочем, на нападение это похоже меньше всего.

– Господин!

Киёмаса вздрогнул от неожиданности, обернулся и уже через миг сжимал рукой горло человека, обратившегося к нему.

Нарутака. Его же собственный дежурный часовой.

– Ты! Ты что, спал что ли? – прорычал сквозь зубы Киёмаса, не разжимая пальцы.

– Нет, господин… – сдавленно прохрипел парень.

– Тогда что все это значит? Ну? – Киёмаса встряхнул Нарутаку так, что тот всхлипнул.

– Я… мне приказали не беспокоить вас, господин… доложить, когда вы проснетесь…

– Кто?! – взревел Киёмаса.

– Я, – внезапно донеслось из паланкина.

– Вот как… – Киёмаса отпустил часового и зашагал в центр двора. Подошел к паланкину и наклонился к занавешенному окошку. – И… давно ты командуешь моими людьми, Ёсицугу?

– С тех пор, как они начали меня слушаться. – Дверца паланкина с негромким скрежетом отъехала в сторону, и голова Отани Ёсицугу высунулась наружу.

Киёмаса помрачнел еще сильнее. Темные провалы глаз особенно ярко выделялись на фоне белой ткани, скрывающей лицо Ёсицугу. И сам взгляд… Ёсицугу смотрел куда-то мимо Киёмасы, хотя, может быть, Киёмасе это просто казалось в неверном свете еще не взошедшего солнца.

– И что ты замер как пень? Ты поможешь мне отсюда выбраться или нет? Или тебя тошнит от одной мысли, что ко мне надо прикасаться? – Из паланкина показались руки и плечи.

– Я всего лишь не хотел тебя оскорблять. Но вижу: ты не торопишься с ответной любезностью. – Киёмаса, подхватив Ёсицугу под мышки, рывком вытащил его из паланкина и поставил на ноги.

– Так лучше?

– По сравнению с перспективой выползать на коленях – просто замечательно. У тебя тут сад, что ли? – спросил Ёсицугу, медленно оглядываясь по сторонам.

– Ну… да… – почему-то смутился Киёмаса, – я тебе эту историю потом расскажу.

– Расскажешь… – Ёсицугу запрокинул голову и прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то. – Я тоже последнее время этим увлекся. Цветы, они очень яркие. И запах. У тебя найдется место для моих людей?

– Да, конечно. Нарутака! Займись размещением гостей.

– Да, господин! – отозвался Нарутака откуда-то из кустов – видимо, старался не попадаться Киёмасе лишний раз под руку.

– И пусть приготовят мне фуро, – Ёсицугу открыл глаза и повернулся к Киёмасе.

– Да, конечно. Я вот как раз об этом и думал, когда ты меня тут в брезгливости подозревал.

Ёсицугу вопросительно наклонил голову.

– Я думал: предложить тебе ванну с дороги или сначала составить мне компанию в утренней тренировке? – пояснил Киёмаса.

– Ах, вот оно что! – из-под белой повязки раздался хриплый смешок. – Действительно, слишком сложное решение для тебя. Согреть воду для фуро – не быстрое дело. Пойдем.

– Жалкое зрелище, не правда ли? – Ёсицугу тяжело опустился на ступеньку и сжал рукой, облаченной в перчатку, стойку перил.

– А? – Киёмаса поставил шесты под навес и оглянулся. – Если честно, я думал, что будет гораздо хуже.

Он вытер пот с лица рукавом и направился к крыльцу.

– Это потому, что по тебе очень сложно промахнуться… – Ёсицугу протянул руку, и Киёмаса помог ему подняться. – Мицунари я бы вряд ли уже смог зацепить. Если бы он снизошел до тренировки со мной, разумеется.

– Злишься на него? – Киёмаса пошел вперед, показывая дорогу.

– С чего ты это взял?

– С того, что ты решил остановиться у меня, а не у него.

– Киёмаса, ты знаешь, что я не выношу, когда ты прикидываешься дурачком, – произнес Ёсицугу, останавливаясь.

Киёмаса оглянулся через плечо и усмехнулся:

– Да ладно. Я прекрасно понимаю твое желание спрятаться подальше от нашей заботливой мамочки.

Ёсицугу издал недовольный возглас. Киёмаса вскинул брови в притворном удивлении.

– Я ненавижу, когда меня жалеют. И ты это прекрасно знаешь, – прошипел Ёсицугу.

Киёмаса хохотнул:

– Тогда ты действительно по адресу. Тут нет ни одного безумца, который бы рискнул тебя пожалеть.

– Превосходно. А лекарь, умеющий держать язык за зубами, у тебя найдется?

– Лекарь? Мы не на войне, Отани. Зачем мне лекарь?

Ёсицугу хрипло, с каким-то странным присвистом расхохотался, вздрогнул и внезапно поднес ладонь к горлу.

– Хоть что-то не меняется в этом мире, – сдавленно просипел он. – Ну, тогда тебе придется пережить несколько неприятных минут. Меч и копье мои руки еще способны удержать, а вот с узлом пояса им уже не справиться.

Фуро занимало бóльшую часть ванной комнаты. Горячий пар поднимался над водой, и довольно просторное помещение было словно окутано туманом.

– Ничего себе… – Ёсицугу приблизился к бортику и заглянул вниз. – Да тут утонуть можно.

– Это я приказал поставить. До меня тут была ванна размером с чайную чашку, у меня туда даже ноги с трудом влезали.

Ёсицугу одобрительно хмыкнул. Потом обернулся к Киёмасе с задумчивым видом:

– А побрить ты меня сможешь? Так, чтобы не оставить ни одного пореза на коже?

– Да я тебе могу голову отсечь так, что она повиснет на кусочке кожи! – Киёмаса возмущенно передернул плечами.

– Благодарю за предложение, но пока не нужно. Однако буду иметь в виду. – Ёсицугу расставил руки в стороны. Киёмаса рассмеялся и взялся за узел его пояса.

– У меня осталось очень мало моментов, когда я ощущаю себя живым… и это один из них, – Ёсицугу вытянулся в воде во весь рост и закрыл глаза, явно наслаждаясь, – хотя, конечно, жалко портить столько воды сразу.

Киёмаса опрокинул себе на макушку ковш с горячей водой и замотал головой, отфыркиваясь. Потом потер лицо ладонями, задумался и подошел к ванне:

– Слушай, а зачем ты вырядился, как монах? Ну, эти тряпки на лице. Оно у тебя как раз выглядит вполне… нормально.

– Именно поэтому. Чтобы так оставалось подольше. Я говорил – малейшая царапина тут же начинает гнить и превращается в язву. Но под этими тряпками, как ты выразился, все чудовищно чешется. Поэтому любой монах бы позавидовал моему терпению.

– А мазь?.. Она что, совсем не помогает? Я с тебя ее, точно, пару ведер смыл.

– Почему же? Помогает… немного, – Ёсицугу вздохнул, – хорошо, что напомнил. Прикажи, чтобы ее принесли.

– Хоть что-то ты взял с собой. Надеюсь, чистую одежду тоже. А то твою уже унесли стирать.

– Да? – Ёсицугу оперся на бортики руками и сел. – А ты не боишься, что твои мальчики ее просто выкинут или сожгут?

Киемаса закатил глаза и наклонился:

– Мои косё не в первый раз в жизни стирают одежду, пропитанную кровью и гноем, поверь мне. И я уже не уверен, что не сверну тебе шею до конца сегодняшнего дня. – Он перебросил ногу через бортик и забрался в ванну.

Ёсицугу прищурился и глянул исподлобья слегка насмешливо:

– Ты знаешь, Киёмаса, довольно часто твое бесстрашие граничит с идиотизмом.

Киёмасе до сих пор мучительно хотелось врезать Мицунари. Так, чтобы тот пролетел через две стены и потом ходил опять несколько дней с примочками. Киёмаса прекрасно понимал причину его обиды и что на самом деле стояло за словами «у меня слишком мало свободного времени, чтобы тратить его на пьянки и пустые разговоры», но… Но ёкаи бы его подрали с его обидчивостью и заносчивостью! Впрочем, Киёмаса уже давно зарекся вмешиваться в дела этих двоих, сами разберутся.

Ёсицугу сидел на подушке, прислонившись спиной к стволу той самой сакуры, под которой ночью стоял его паланкин. Глаза его были закрыты. Киёмаса остановился в нескольких шагах, опасаясь его потревожить. Спит? Или о чем-то задумался? Уходя, Киёмаса проверил все в приготовленных покоях, чтобы гость мог как следует отдохнуть с дороги.

– Что он сказал? – медленно произнес Ёcицугу, не открывая глаз. – Не придет?

– Нет. Он очень занят. Зато придет Масанори, если это тебя утешит.

Ёсицугу хмыкнул и приоткрыл веки. И выпрямился, осторожно потягиваясь.

– Мне сейчас не легко много говорить. Масанори в такой ситуации почти идеальный собеседник. Киёмаса, у меня к тебе есть один важный вопрос.

– Какой? Может быть, стоит пойти в дом и поговорить? Или тебе здесь удобно?

– Можно и в дом… так даже лучше. Пойдем, проводишь меня в мою спальню.

– Ты уже хочешь лечь?

– Я отлично выспался, пока ты был в замке. Я хочу кое-что тебе показать.

– В спальне?..

– Именно.

Киёмаса помог Ёсицугу подняться, буравя его вопросительным взглядом. В ответ тот лишь пожал плечами и двинулся по аллее в сторону дома.

Спальня совершенно не изменилась с того момента, как Киёмаса ее видел в последний раз. Он удивленно огляделся по сторонам и вновь с недоумением посмотрел на Отани.

– Подними футон.

Киёмаса вздрогнул и опустил глаза.

– Я тебя все объясню… – пробормотал он едва слышно.

– Нет, ты подними, подними. Мне самому тяжело наклоняться.

Киёмаса послушно нагнулся к изголовью постели и отвернул край.

Ёсицугу подошел сзади и указал рукой на лежащий на полу пожелтевший от времени лист бумаги.

– Расскажи мне, Киёмаса, что это может быть такое? – тихо, почти ласково произнес он.

Киёмаса бережно поднял листок и осторожно прижал к груди.

– Как ты его нашел?..

– Какая разница? Ты мне обещал, Киёмаса. Давно уже обещал.

– Я обещал не читать над тобой Сутру Священного Лотоса и не привозить к тебе монахов. Но это же совершенно другое!

– То есть это – не Сутра Священного Лотоса? Так? А что же? Похабный анекдот, начертанный рукой самого великого Нитирэна[36]36
  Нитирэн – японский монах, основавший школу Нитирэн-сю, одну из основных буддистских школ Японии. Ее приверженцем был Като Киёмаса. Нитирэн особо выделял Лотосовую сутру и утверждал, что только ее изучение и почтительное отношение к ней может обеспечить благоденствие Японии и счастье ее почитателям.


[Закрыть]?

– Не смей говорить так! – Киёмаса вспыхнул и, осторожно свернув листок, спрятал его на груди. – Эти священные строки и правда написаны его рукой! И есть множество свидетельств, что они исцеляли проказу!

Ёсицугу иронично кивнул:

– Да, согласен, это совершенно другое. Зачем читать, если можно просто подсунуть это мне в постель. Сколько ты заплатил за эту бумажку?

– Это не бумажка, Ёсицугу! Возьми свои слова назад, немедленно! Даже тебе я не позволю оскорблять бесценную реликвию! – Киёмаса резко развернулся и ожег Отани гневным взглядом.

Плечи Отани мелко задрожали, он сделал шаг назад и поднял руки.

– Я и не думал оскорблять, успокойся, – слегка сдавленно произнес он. – Я лишь хотел сказать, что ты абсолютно безответственно относишься к этой реликвии.

– Что?.. – Киёмаса непонимающе уставился на Ёсицугу.

– А ты сам подумай. Разве лишь проказу могут исцелить эти святые строки? И разве не преступление – расходовать их целительную силу на ничтожного меня? Есть люди, куда более достойные.

Лицо Киёмасы просветлело, он раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его и радостно заулыбался:

– Ёсицугу… а ты ведь прав… какой же я дурак! Благодарю, от всей души благодарю тебя за совет! Завтра же отвезу Сутру в замок! Но… как же мне вручить реликвию его светлости? Не сочтет ли он этот жест оскорбительным? – Киёмаса снова нахмурился.

– А как ты подсунул его мне?

– Хм… но ведь ты его нашел?

– Киёмаса… – Ёсицугу укоризненно покачал головой и направился к дверям. – Как же медленно ты соображаешь порой. Лист надо зашить в футон. Доверь это Мицунари – он точно придумает, как это сделать.

– Да! Ты прав, так я и поступлю! – Киёмаса двинулся следом.

– К тому же я уже достаточно на нем поспал, а, как ты считаешь? И, я тебе уже говорил, на меня священные слова без сакэ не действуют, – улыбаясь, произнес Ёсицугу.

– Итак, всё и правда настолько плохо, – Ёсицугу залпом опрокинул в рот содержимое чашки и откинулся на приготовленные подушки.

– Ты о чем?

– Я о здоровье его светлости, разумеется.

– Как ты!.. – Киёмаса стукнул кулаком по полу, но тут же плечи его поникли, и он опустил голову. – Глупо пытаться от тебя скрывать, да?.. Его светлость… он действительно выглядит хуже некуда. Словно внезапно резко состарился. Очень сильно устает: эта война, переговоры… Землетрясение это, будь оно неладно. Заговоры. Даже юношу все это способно лишить сил, а тут… да… – Киёмаса выпил, налил снова себе и Ёсицугу и тут же опять опустошил чашку.

– А что лекари? Кто-нибудь сумел сказать, что это за болезнь?

Киёмаса поднял глаза и некоторое время рассматривал узор на потолке. Потом наклонился к плечу Ёсицугу и зашептал:

– Ты знаешь, я боюсь, что это не болезнь.

– Что? – Ёсицугу отставил чашку на край столика. – Ты… думаешь, что кто-то… что это яд?

– Эх… если бы все было так просто… Мицунари с ног сбился, разыскивая злоумышленника. Человека можно найти и убить. Любого живого человека, – слово «живого» Киёмаса особенно подчеркнул.

– Ты что же думаешь?..

– Да, Ёсицугу, я думаю: это проклятие. Ты же помнишь: всю жизнь его светлости сопутствовала удача. А тут – сам видишь. Его брат умер, матушка покинула этот мир, маленький Цурумацу… – глаза Киёмасы наполнились слезами. Он шмыгнул носом и провел по лицу ладонью.

– Проклятие, значит… – задумчиво протянул Ёсицугу.

– Да. А эта война? Мы должны были просто смести этих ничтожных рабов и их изнеженных безмозглых хозяев! Их король удирал от нас, поджав хвост, как трусливая собака! И? Что в итоге? Мы завязли в этой войне, как в болоте.

– А, так это проклятие, значит, вот как… – губы Ёсицугу растянулись в кривой усмешке, от которой его лицо исказилось так, что Киёмаса вздрогнул.

– Я не оправдываться тут пытаюсь!

– Никто и не говорит о том, что пытаешься. Да только проклятие это заключалось в том, что ты и Кониси забыли свои мозги на родине. И я, помнится, об этом уже говорил.

– Ты не понимаешь! Да, будь оно все проклято, ты прав. Я никогда не посмею сказать это его светлости, но мы – мы ничто без него. Пыль под ногами. Жалкие крысы, возомнившие себя воинами, – Киёмаса сжал в кулаке чашку, и на пол посыпались осколки.

– Успокойся, – Ёсицугу поднял руку, – я понимаю, к чему ты клонишь. Неудачи, болезни, смерть, предательство. Так?

– Да, – Киёмаса глотнул сакэ прямо из ковшика и заорал: – Кто-нибудь, принесите еще чашку!

– Вот, отлично. Пусть на всякий случай принесут побольше, – хмыкнул Ёсицугу, – и не думай, что я отпущу тебя спать на закате. Я отдохнул и готов сидеть хоть до утра.

– На закате только Масанори объявится, так что будет тебе компания, даже если я тут на полу засну.

– Ну, тогда не долго уже ждать, – Ёсицугу глянул на окно.

В комнату быстро вошел молодой слуга с подносом, на котором стояли несколько чашечек и блюда с вяленой хурмой. Опустился на колени и стал быстро и аккуратно расставлять принесенное по обоим столикам. Закончив, поклонился и быстро покинул комнату.

– Они тут меня так хорошо слышат или тебя так хорошо знают? – произнес Ёсицугу, указывая на содержимое столиков.

Киёмаса посмотрел вслед юноше и улыбнулся:

– Толковый парень. Я его после землетрясения подобрал. Его отец вспорол себе живот из-за меня. Может, он мне когда-нибудь во сне горло перережет, но пока дело свое знает хорошо.

Откуда-то из глубины коридора послышался грохот и треск. И громовой голос:

– Эй, что это за двери вообще?! До них дотронуться нельзя!

– А вот и Масанори… рановато… – усмехнулся Ёсицугу.

– Торопился тебя увидеть, надо полагать. Да и почему рановато? Вон, темнеет уже.

– Да? – Ёсицугу растерянно посмотрел на окно.

Дверь отъехала в сторону, и в комнату просунулась голова Фукусимы Масанори.

– О! Вот вы где! А я вам, смотрите, кого привел! – Масанори отодвинул створку дверцы ногой до упора и втолкнул в комнату Мицунари, на лице которого отражалась крайняя степень возмущения.

– Привел?! Это кретин меня из постели вытащил!

– О… И что же Масанори делал в твоей постели, Мицунари? – медленно проговорил Ёсицугу, с невозмутимым видом поднимая пустую чашку.

– Он врет, он даже не собирался ложиться, я его выволок из кабинета и тащил на руках аж до паланкина.

– Этот придурок врет! И убери, наконец, от меня свои грязные руки!

– Они чистые! Я их, между прочим, утром мыл! – Масанори сощурился, разглядывая столики. – Это все?! А нормальные чаши тут есть вообще?! А еда? Киёмаса, ты нас не ждал, что ли? Или эта мумия все слопала?

– Сейчас все принесут, – пообещал Киёмаса. – Твое прибытие сложно пропустить. И специально для тебя ребята ловили рыбу пожирнее. А вот чем Мицунари кормить, даже не представляю. Могу приказать в тушечницу бумаги накрошить.

Мицунари не удостоил его даже взглядом. Он прошел по комнате, остановился напротив Ёсицугу и замер как статуя, уставившись на него.

Тот спокойно посмотрел на него и протянул руку, указывая на место справа от себя:

– Садись, Мицунари, сейчас принесут столик.

– Ах-х-ха-а-а! – громко расхохотался Масанори и плюхнулся на маты рядом с Киёмасой. – Я дорого бы дал, чтобы посмотреть, как он все это сожрет.

– Я не понимаю, чему ты удивляешься, ты что, часто видел на столике перед ним что-то другое?

Мицунари сжал губы так, что они превратились в тонкую полоску, но аккуратно присел на указанное место, всем своим видом выражая неодобрение:

– Да… Не этого я ожидал.

– А чего же? Ты хочешь сказать, что впервые видишь Като и Фукусиму? – улыбаясь, поинтересовался Ёсицугу.

– Я не об этом, – Мицунари повернул голову и пристально посмотрел Ёсицугу прямо в глаза. – Ты знаешь, что Като Киёмаса хотел тебя убить?

– Знаю, – ответил Ёсицугу с той же улыбкой, – он хочет это сделать с первого дня нашего знакомства. Есть еще какие-нибудь новости?

В комнату бесшумной тенью проскользнули три мальчика – один из них заходил прежде – и принялись расставлять перед гостями столовые приборы и угощение, а затем также незаметно исчезли. Перед Масанори оказалась чаша, больше похожая на вазу для фруктов.

– О!.. Вот это уже мой размерчик! – обрадовался Масанори и, вцепившись в чашу обеими руками, протянул ее Киёмасе. – Наливай. Или мы еще кого-то ждем?

– Никого… я просто задумался, может, тебе сразу бадью дать? Впрочем… – Киёмаса повернулся к слугам, – принесите и мне такую же!

– О! Верный подход, – Масанори от души двинул Киёмасу в плечо. – А что это, у тебя тут женщин вообще нет, что ли? А?

– Почему же? Есть, на кухне. Можешь сходить, только самой младшей уже хорошо за тридцать, и ее муж запросто навешает даже тебе.

– Кто? Мне? Навешает?! Ты бредишь, Киёмаса! Зови его сюда!

– Что я вообще здесь делаю?.. – Мицунари начал подниматься с места.

– Сядь, – тихо скомандовал Ёсицугу.

Лицо Мицунари побагровело, но он послушно опустился назад. И снова, не мигая, принялся смотреть на Ёсицугу. Губы его дрожали.

– Но… Почему? – наконец, не выдержав, выпалил он.

– Потому что, – внезапно резко выдохнул Ёсицугу. – Иначе я бы никогда не смог собрать вас всех в одном месте. А это, скорее всего, последняя наша встреча.

– Собираешься помереть к утру, а? – хохотнул Масанори, но смешок получился какой-то неуверенный.

– Закрой свой рот, грязное животное! – внезапно рявкнул Мицунари.

– Ага, уже заткнулся, смотри! – Масанори приложился к наполненной чаше и довольно забулькал.

Киёмаса с таким же невозмутимым видом зачерпнул ковшом сакэ из бадьи и разлил его по чашкам. Ёсицугу поблагодарил его легким поклоном, а Мицунари вздохнул недовольно, но все же взял чашку в руки.

– Тогда… я внимательно тебя слушаю, Ёсицугу, – опустив глаза, произнес он.

– Мицунари, как ты сам-то себя выносишь, вот чего никак понять не могу… – Киёмаса тоже взял свою чашу двумя руками и приложился к ней. Сделал несколько глотков и вытер губы рукавом.

– Киёмаса, после того что ты устроил, я не понимаю, как тебя вообще выносит земля.

Дверь снова отъехала, пропуская слугу, который расставил по углам светильники и тут же удалился.

– И больше чтобы никто сюда не заходил, пока не позовут, – крикнул ему вслед Киёмаса. – А увижу кого-то возле дверей – голову оторву.

Мицунари нахмурился и покосился в его сторону вопросительно:

– Итак, это не просто пьянка и встреча старых друзей? Почему-то я так и думал.

– И какого ёкая лысого ты тогда выделывался? – пожал плечами Масанори.

– Так что же устроил Киёмаса? Ты продолжай, Мицунари, я уже сказал, что не в курсе последних новостей.

– Не вижу смысла рассказывать. Сам взгляни, – Мицунари достал из-за пазухи несколько листов и протянул Ёсицугу, – это копия. Я специально для тебя ее делал… но, похоже, не стоило так стараться.

Ёсицугу взял протянутые листы, исписанные крупными жирными мазками – в несколько раз больше, чем обычно принято писать слова, и, слегка повернув к свету, принялся внимательно читать.

– Что это за хрень? – ткнул Киёмасу в бок локтем Масанори.

Киёмаса наклонился вперед, вглядываясь в слова, и громко хмыкнул. Выпрямился и ударил себя кулаком в грудь:

– Список моих побед на любовном фронте!

– Чего-о? – удивленно протянул Масанори и расхохотался.

– Ты все еще находишь это смешным? – Мицунари криво усмехнулся.

– Я? Это Масанори ржет, я же сама серьезность.

– Идиот. Два идиота, – резюмировал Мицунари и обратился к Ёсицугу. – А ты? Ты что по этому поводу думаешь?

– Я по этому поводу думаю, Мицунари, что очень странно ты «никуда не собирался». Ты всегда носишь с собой копии важных документов? – Ёсицугу оторвался от чтения и повернул голову к Мицунари. И несколько раз моргнул, фокусируя взгляд.

– Я… – Мицунари густо покраснел и отвернулся.

– Я сейчас дочитаю и все скажу. – Ёсицугу вернулся к бумагам.

– Так, похоже, девушек и драк не ожидается… – Масанори тяжело вздохнул и опять приложился к чаше.

Киёмаса задумчиво почесал щеку. По лицу Ёсицугу было сложно судить, как именно он воспринимает прочитанное, но вот наблюдать за Мицунари было редкостным удовольствием. Он то метал на Киёмасу гневные взгляды, то поворачивался к Отани, стараясь сохранить некое подобие спокойствия на лице.

– Да… Киёмаса, ты действительно меня удивил… – Ёсицугу отложил бумаги, и его губы вновь растянулись в странной гримасе. – Ты, я посмотрю, не теряешь времени даром. Парень Асано, наследник Токугава… Кто у тебя следующий на очереди? Мори Хидэнари? Или… он уже несколько староват для тебя?

Киёмаса прыснул в кулак, и его плечи затряслись:

– Всегда любил твои шутки.

– А я вовсе не шучу. Мицунари, тебе бы следовало поучиться у Киёмасы. Вот кто воистину озабочен своим будущим.

– Что?.. – лицо Мицунари вытянулось, и он уставился на Ёсицугу с настороженным недоумением.

– Что слышал. Ты хотел, чтобы я тебе сказал, что об этом думаю? Ты услышал мой ответ.

– Так… Значит, я не ошибся, считая Киёмасу предателем.

– Что?! – Киёмаса вскочил и навис над Мицунари. – Еще раз повтори!

– Ты глухой, Киёмаса, или до такой степени туп?

Киёмаса схватил Мицунари за воротник и рванул вверх.

– О, может, и девушки подойдут? – обрадовался Масанори, отодвигаясь и отводя подальше руку с чашей.

– Заткнись! – прошипел Мицунари и задергался, освобождаясь. – Ты, Киёмаса, и твои друзья Токугава выставили его светлость на посмешище, устроив этот спектакль!

– А ты… не слишком ли много на себя берешь?

– Эй, Киёмаса! О чем речь? Какой спектакль? Почему я ничего не знаю?..

Ёсицугу наклонился к Масанори и негромко прошептал:

– Тихо, не мешай им. Мицунари не верит в искренность чувств Киёмасы к Токугаве Хидэтаде.

– Что? Эй, ты правда того… – Масанори сделал характерный неприличный жест, – …сынку Иэясу? Ого! Почему мне не рассказал? – он оглушительно расхохотался.

– Да, да, Киёмаса. Расскажи всем, – освободившийся Мицунари поправил ворот и сел ровно.

– Все. Довольно, – Отани проговорил эти слова едва слышно, но внезапно наступила полная тишина. Только Киёмаса шумно выдохнул, опускаясь на свое место. – А теперь мне можно сказать?

Никто ничего не ответил, и Ёсицугу удовлетворенно кивнул:

– А теперь я хочу, чтобы все послушали меня. Внимательно послушали. Я думаю, ни для кого из присутствующих не секрет, что его светлость скоро умрет.

– Что? Не смей! – Киёмаса опять вскочил и сжал кулаки. – Проклятье, кто меня за язык тянул?!

– Ёсицугу! – лицо Мицунари побелело, и он вцепился Отани в рукав. – Возьми свои слова назад. Я серьезно. Как ты можешь такое говорить?!

Ёсицугу не пошевелился и даже не поднял головы, лишь издал негромкий хриплый смешок:

– Приятно видеть ваше единодушие хоть в чем-то. Неужели именно мои слова убивают его светлость? И от того, что я буду делать вид, как будто он молод и здоров, он немедленно вылечится и проживет долгие годы? Или я расстроил вас, сказав вслух то, что вы и так прекрасно понимаете, но изо всех сил скрываете даже от себя, пытаясь держаться за свои успокоительные фантазии? Его светлость – умрет. Очень скоро. Но я – я умру раньше. Поэтому разрешите не тратить время, утешая вас, – он осторожно высвободил рукав из пальцев Мицунари.

Киёмаса хотел что-то сказать, но не смог. Его губы задергались, искривляясь, а по щекам внезапно покатились слезы. Он сжал руками голову и глухо зарычал. Потом опустил руку, схватил чашу и запустил ею в стену. В получившуюся дыру заглянула поднимающаяся луна.