Текст книги "Цветок с тремя листьями (СИ)"
Автор книги: Виктор Фламмер
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Глава 2
– Вот что, Хидэтада, – сказал Киёмаса, когда они вышли во двор. – Забудьте, что это тренировка и дружеский поединок. Постарайтесь меня убить. Иначе вся эта затея лишена смысла.
– А если у меня получится?
– А если у вас получится, юноша… – Киёмаса подошел к Хидэтаде вплотную и наклонился к его лицу, – тогда уже я буду вам очень благодарен.
Киёмаса отошел на несколько шагов.
– Нападайте.
Хидэтада атаковал с места, его клинок рассек воздух там, где мгновение назад стоял Киёмаса. Тот даже не поднял меч. И покачал головой:
– Похоже, вы совершенно не хотите меня убить. А вот я – хочу.
Хидэтада едва увернулся. Он понял, что ему удалось отразить удар, только по легкому скрежету стали возле уха. Отскочил в сторону, вдохнул, выдохнул и снова ринулся в атаку, выбросив из головы все мысли.
– Воды?
– Да… сейчас, только отдышусь немного… – Хидэтада вытер с лица ладонью пот и прикрыл глаза.
Киёмаса направился к большой бочке в углу двора, зачерпнул ковшом воду, сделал несколько глотков, а остальное вылил себе на голову. Потом зачерпнул еще раз и выплеснул содержимое ковшика на Хидэтаду. Тот от неожиданности отшатнулся.
– Лучше? – рассмеялся Киёмаса. – А вы меня тоже неплохо загоняли, вот что я вам скажу. И даже один раз достали. – Он провел рукой по длинному порезу на боку, стирая выступившую кровь, и тут же слизнул ее с пальцев.
Хидэтада хмыкнул:
– Вы бы убили меня, наверное, раз двадцать, если бы хоть раз потрудились довести удар до конца.
– Я могу себе это позволить, а вы – пока нет. Впрочем… не говорите, что вам не понравилось, – Киёмаса опять зачерпнул воду и теперь протянул ковш Хидэтаде.
– Благодарю, – Хидэтада взял его двумя руками и принялся жадно пить.
Он, действительно, весь вспотел, в груди жгло, когда он вдыхал, а в висках гулко стучало. Киёмаса же совершенно не выглядел уставшим.
– И… вы правы, господин Като. Это было по-настоящему здорово, – Хидэтада вытер рот тыльной стороной кисти и довольно улыбнулся.
– Вот так-то лучше, – Киёмаса хлопнул его по плечу. – Юные красавицы в роскошных одеждах – ничто, лишь мужчина способен доставить другому мужчине истинное наслаждение.
Хидэтада, который снова приложился губами к ковшу, засмеялся и расплескал воду.
Киёмаса тоже расхохотался:
– Эх, юный Токугава… когда вы убьете в бою своего первого настоящего врага, вы поймете, о чем я говорю…
Хидэтада вздохнул и опустил голову:
– Не смейтесь надо мной. Мне уже шестнадцать, а я так и не принял до сих пор свой первый бой. Когда была война с родом Ходзё, меня сочли слишком юным, несмотря на то что я уже носил взрослое имя. И то же самое мне сказали, когда войска готовили к отправке в Корею.
– М-да, не повезло… – Киёмаса вытер полотенцем шею и грудь и отошел от бочки. – Но вы могли поступить так: переодеться простым воином, присоединиться к одной из армий, тайно пробраться на готовый к отправке корабль, а после того как своим мечом добыли бы себе славу, открыть свое настоящее имя.
– Знаю… – Хидэтада еще раз вздохнул и принялся поливать себя из ковша, – но меня охраняли.
– Так перебили бы охрану и бежали.
Хидэтада резко выдохнул и выпрямился:
– А вы? Почему вы не перебьете охрану?
Стальные пальцы больно впились в плечо Хидэтады, разворачивая его и впечатывая спиной в край бочки.
– Что ты сказал?
Хидэтада поднял голову. Киёмаса навис над ним, а в его глазах полыхал огонь ярости.
– Я сказал, что неповиновение приказу его светлости – преступление. Пусть я всего лишь мальчишка, но унижать и оскорблять себя не позволю.
– А если не отпущу? Что ты сделаешь?
Хидэтада прижался к бочке еще сильнее, проверяя, насколько прочно она стоит. Потом дернулся вперед и вбок, присел и резко толкнул всем телом бочку от себя. Она перевернулась, и вода с громким плеском окатила их обоих, а Хидэтада, воспользовавшись секундным замешательством, выскользнул из цепких пальцев и бросился к своему мечу. Схватил его, сжал обеими руками и развернулся. Киёмаса медленно надвигался, и его лицо кривила усмешка:
– А вот теперь ты хочешь меня убить… Так?
– Возьмите меч. Я не стану драться с безоружным.
– И умрешь, – Киёмаса пожал плечами, вернулся к крыльцу и поднял оружие. – Что же ты медлишь?
– Не хочу… быть убитым, – Хидэтада обошел противника сбоку, шлепая ногами по луже и стараясь не поскользнуться, и запрыгнул на крыльцо.
– Интересная мысль… – задумчиво произнес Киёмаса и атаковал.
Комната полностью была залита ярким солнечным светом. Киёмаса сидел, повернувшись к солнцу спиной, и протирал меч рукавом.
– М-да… двери у меня теперь нет. И воды в бочке тоже. И изрядной части стены.
– Зато – вот, есть сакэ! – Хидэтада улыбнулся и сел рядом с ним. – И столик с едой мы тоже не перевернули.
– Точно. Вот теперь самое время перекусить. Только ты прав: на двоих здесь маловато.
Киёмаса встал, подошел к пролому в стене и высунулся наружу:
– Эй, вы! Мне надоело орать! Бегом сюда кто-нибудь. Поживее!
Он вернулся, снова опустился на пол и подвинул столик так, чтобы тот оказался между ним и Хидэтадой.
– Бери палочки. Я могу и руками, если это, конечно, не повергнет тебя в шок.
– Знаете, господин Като… В вашем случае меня уже ничего не удивит, – Хидэтада взял палочки и принялся за грибы и рис.
Киёмаса ухватил рыбу и закинул ее в рот.
– А вот ты меня удивил… немного, – проговорил он, старательно жуя, – ты это правильно придумал: внутри дома у тебя против меня куда больше шансов, чем на открытой площадке. Может, тебе бы даже удалось удрать, если бы ты хотел.
– Я не собирался удирать.
– Вот этим и удивил. Дай сюда сакэ.
Хидэтада откупорил небольшую бадью и разлил сакэ по чашкам. Киёмаса принял свою с легким поклоном и немедленно ее осушил.
– Вот… теперь совсем хорошо… – он забросил в рот еще один кусок рыбы.
– Да… – Хидэтада улыбнулся и поднял голову. – Я… так дрался в последний раз, когда приезжал к отцу. И, да, мне тогда тоже казалось, что он меня убьет, если я проявлю слабость.
– А я о чем говорил? Я хорошо знаю Токугаву Иэясу. Хотя, конечно, если бы я прикончил тебя, он убил бы меня собственными руками.
– Вот как… вы говорите об этом без тени сомнений. Признаете моего отца сильнее себя?
Киёмаса скосил глаза в сторону и хмыкнул:
– Когда твой отец, Хидэтада, окрасил кровью воды Анэгавы, я гонял зайцев в лесу и оленей с поля. Ого, кажется, меня услышали! – Он оглянулся. В дверном проеме появилась служанка в простом светло-зеленом кимоно и, поспешно упав на колени прямо у порога, уткнулась лицом в вытянутые руки.
– Нет, ты только посмотри… – Киёмаса мотнул в ее сторону головой. – Ха! Вот какие смельчаки… Женщину послали… Они что там, всерьез считают, что у меня на девку рука не поднимется?
– А у вас поднимется? – Хидэтада отставил пустую чашку и посмотрел на Киёмасу с любопытством.
– А?.. Да мне без разницы, – Киёмаса поднялся и подошел к вошедшей. Остановился и слегка поморщился. – Но, если честно, я не особенно люблю убивать женщин. Они при этом издают отвратительные звуки. А особенно мерзко они верещат, когда кидаешь в огонь их детей.
Он опустился перед служанкой на одно колено и взял ее за подбородок, заставив поднять голову.
– У тебя дети есть, женщина?
Губы служанки задрожали, и она едва слышно пролепетала:
– Д-да, г-господин…
– Сколько?
– Трое, г-господин…
– Мальчики? Девочки?
– Д-дочери… и сын… господин.
– Отлично, – Киёмаса отпустил ее, но наклонился ниже и вытаращил глаза. – Тогда принеси нам еще рыбы, вяленой хурмы… Ты любишь хурму, Хидэтада?
– Не особенно.
– Прекрасно. Значит, мне достанется больше. Еще орехи и чай. И… – он немного подумал, приоткрыв рот и приложив палец к губам, – …еще сакэ, а то это не смешно. Все запомнила?
– Д-да, господин, – женщина поспешно кивнула.
– Тогда бегом.
Служанка сорвалась с места и понеслась вниз по ступенькам, путаясь в кимоно.
– А! Воды в бочку пусть наберут! – крикнул Киёмаса вслед, махая рукой, и громко рассмеялся.
Он вернулся и снова сел за столик. Повертел в руках пустую чашку и протянул ее Хидэтаде.
– Зачем вы напугали служанку? – Хидэтада налил сакэ ему, затем себе.
– А мне нравится, когда меня боятся, – ответил Киёмаса с легким смешком.
– Просто нравится?
– Да, – он выпил и потряс головой, щурясь от яркого света.
Хидэтада задумался, глядя на свою чашку, потом улыбнулся и посмотрел на Киёмасу.
– Враги должны испытывать страх. А слуги и вассалы должны повиноваться из любви и уважения, разве не так? – спросил он.
– Мне абсолютно безразлично, любят меня или нет. Если тебя уважают и боятся – этого более чем достаточно.
– Я бы никому не стал служить из страха.
– А из уважения? – Киёмаса рассмеялся и наклонился к Хидэтаде, глядя ему прямо в глаза. – Осыпь человека золотом – и он ударит тебя в спину или просто покинет, когда золотой поток иссякнет. Убей тысячу и пощади одного – и он будет считать себя избранным и прославлять всю жизнь тебя и твое великодушие.
Хидэтада сдвинул брови и медленно, маленькими глотками выпил свое сакэ. Потом снова спросил, прищурив один глаз:
– А вы боитесь господина Хидэёси?
– Что?..
– Я не сомневаюсь, что вы испытываете к его светлости огромное уважение. А страх? Вы испытываете страх?
– Что ты несешь? – на лице Киёмасы появилось одновременно возмущенное и недоуменное выражение.
– Да нет, ничего, прошу прощения, господин Като… – Хидэтада прикрыл ладонью губы, скрывая улыбку.
– Вот и не говори глупостей. А-а, проклятый свет… – Киёмаса поморщился, встал, сдернул с постели одеяло и принялся занавешивать им дыру.
– А вы сами чего-нибудь боитесь?
– Я? – Киёмаса обернулся, и одеяло упало. Он выругался сквозь зубы и опять попытался приладить сукно так, чтобы ткань закрывала пролом в стене. – Только дураки ничего не боятся.
– А что вызывает у вас страх?
Киёмаса наконец закончил, подошел к Хидэтаде и, приблизившись к его уху, громко зашептал:
– Что сакэ закончится раньше, чем его принесут, – он выпрямился и произнес обычным тоном: – Налей еще.
Хидэтада прыснул, снова прикрывая рот ладонью, и его плечи затряслись от смеха. Киёмаса расхохотался вместе с ним. Но тут же вздохнул, нахмурился и сел рядом:
– Как… он? Расскажи.
– Его светлость?
– Да, – Киёмаса отвернулся.
– Он… очень расстроен происходящим.
– Еще бы… – Киёмаса стукнул кулаком по полу. – Я не должен был возвращаться сюда. Чертов идиот Мицунари… Какие, к бешеным ёкаям, переговоры? Да, долбопляс Кониси просрал все, что только возможно, но я не зря оставил северные земли! Мы еще десять раз могли вернуться на прежние позиции.
– Я… читал доклады. Разве армия не испытала большой нехватки ресурсов? Оружие, продовольствие?
– Нехватка ресурсов, говоришь? Бред! – Киёмаса еще раз врезал кулаком по полу. – Мы взяли Чинджу. Небольшая передышка, и мы двинулись бы дальше – путь на юг был открыт. И мы взяли бы все, что нужно, прямо по пути. И это как раз подданные трусливого императора остались бы без «ресурсов».
– Но… ведь в том докладе было именно об этом…
– Я слышал этот бред, Хидэтада, не надо мне его повторять!
– Да, я знаю. И до сих пор не понимаю, зачем господин Исида это затеял.
– Ах вот оно что… вот ты зачем пришел? Хочешь понять? Может быть, думаешь, что где-то зреет заговор против его светлости?.. А ты его раскроешь? – Киёмаса расхохотался, но смех вышел резким и каким-то лающим. И он внезапно замолчал, сгорбившись и уставившись в пол. Перед его глазами вновь всплыло перекошенное яростью лицо Мицунари.
«…Отдых? Ну разумеется, убивать на улицах мирных людей куда интереснее, чем преследовать вооруженных воинов! Тридцать тысяч! Вы вырезали тридцать тысяч! Неудивительно, что ты так устал, Киёмаса!»
Киёмаса поднял голову, придвинулся к Хидэтаде почти вплотную и наклонился к самому его лицу:
– Кониси прикрывает свою задницу и трясется за каждого своего никчемного солдата. А Мицунари… Он болван, лезущий не в свое дело и ни черта не понимающий в войне. Но он не предатель. Запомни это хорошенько.
Хидэтада кивнул и тут же отрицательно помотал головой:
– Вы… ошибаетесь, я не ищу предателей. Я… правда, хочу понять. Понять, почему его светлость… потерпел поражение…
Лицо Киёмасы перекосило. Он схватил Хидэтаду за плечи и тряхнул:
– Не смей, никогда не смей так говорить! Не господин Хидэёси потерпел поражение! Мы! Те, кому он доверил свою мечту, мы подвели его! Покрыли его имя позором! Он верил нам, понимаешь?! Ты понимаешь это? Он должен был приказать мне умереть еще тогда, на том совете… Но… Знаешь, почему я еще жив? Знаешь?
Хидэтада опять помотал головой. Он боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не прервать этот поток. Он чувствовал, что слова Киёмасы исходят из глубины его души.
– Не знаешь… а я тебе скажу. Потому что ничего пока не кончено. Я верю, что еще есть надежда. Поэтому, только поэтому я все еще нужен его светлости. Проклятие… чего сидишь и смотришь? Я же просил налить еще!
– Я налил, господин Като, да только вы уже выпили.
– Да?.. А я не заметил. А-а, парень, ты врешь. Ты сам все выпил, так? Пока я смотрел в другую сторону. Но тут еще достаточно… А вот еда закончилась…
Киёмаса отвернулся к проему, раздумывая позвать слуг, и Хидэтада в это время наполнил чашки.
Киёмаса снова обернулся и озадачено на них уставился.
– О! Я же говорил! Ты большой хитрец, юный Токугава, – наконец рассмеялся он.
С улицы раздался негромкий стук деревянных подошв.
– Смотри-ка… Женщина, ты просто на удивление вовремя! – Киёмаса вскочил, подошел к проему и откинул одеяло.
Служанка поклонилась настолько низко, насколько ей позволял поднос в руках, и прошла в комнату. Опустилась на колени и стала расставлять на столике закуски и столовые приборы. Следом за ней вошла девочка лет двенадцати-тринадцати на вид. В руках она сжимала бадью с сакэ, довольно тяжелую и объемную. Она поставила ее рядом с той, что уже имелась на столике, и тут же, мелко семеня, юркнула за порог, опустилась на колени и спрятала лицо.
– Дочь? – Киёмаса махнул рукой в сторону девочки.
– Да, господин… – служанка опустила голову, как могла низко.
– Старшая?
– Да, господин, – женщина сделала попытку подняться.
– Куда собралась? Я разве разрешал тебе уходить?
Плечи служанки мелко затряслись. От порога послышался тихий всхлипывающий звук.
Киёмаса резко повернулся и подошел к девочке.
– Голову подними.
Девочка медленно подняла вверх испуганное личико. В ее глазах стояли слезы.
– Красивая, – Киёмаса криво усмехнулся. И, продолжая усмехаться, подошел к полкам у противоположной стены. Наклонился, покопался в одном из ящиков и вытащил оттуда связку монет. Затем вернулся к трясущейся от страха служанке. Сунул ей связку в руки и снова уселся рядом с Хидэтадой.
Женщина с ужасом уставилась на монеты. Потом подняла голову и ошарашенно посмотрела на Киёмасу.
– Купишь девке яркий наряд. И заколки. И сладостей остальным. Поняла?
– Д-да… господин, благодарю вас, господин, – женщина принялась быстро и часто кланяться.
– Я не понял, почему вы обе еще здесь?
Служанка вскочила и выбежала из комнаты, схватив попутно девочку за руку. Киёмаса посмотрел им вслед и покачал головой:
– Видал?
Хидэтада, уже не сдерживая улыбку, беззвучно рассмеялся.
– Чего хохочешь? Думаешь, им тут за меня доплачивают?
– …А он голову задрал и орет: «Я буду преследовать тебя, пока в моих жилах есть хоть капля крови!» Ну, я отсек ему ноги и кинул меч. И ты знаешь – он не соврал! – Киёмаса расхохотался и выронил пустую чашу. – Эй! Ты меня слушаешь? Или спишь?
– Да?.. – Хидэтада дернул головой и слегка покачнулся, – нет… я… задумался просто.
Киёмаса придвинулся и хлопнул юношу по плечу:
– А ты не думай, ты наливай. И молчишь все время. Не верю, что ты не знаешь ни одной смешной истории.
Хидэтада поморгал и нашарил на полу перевернутую чашку. Поднял ее, задумчиво повертел, зачерпнул ковшиком сакэ, медленно понес, чтобы не расплескать, но все равно умудрился пролить часть содержимого себе на рукав.
– Во-о!.. Я же говорил, что они только мешают. Давай сюда! – Киёмаса выхватил из его рук чашку и тут же осушил. – История!
– Да… я думаю.
– Если ты будешь долго думать, мне окончательно станет скучно. Давай, пока ты думаешь, я расскажу, как Мицунари подцепил блох?
– Блох?! – Хидэтада прыснул сакэ и старательно вытер лицо рукавом. Глаза его округлились.
– Ну да. Блохи, мерзкие твари, хуже китайцев! – Киёмаса снова рассмеялся и демонстративно почесался в нескольких местах.
Хидэтада хихикнул:
– Это в Корее, да?
– Я не знаю, кто там прыгал на Мицунари в Корее… – Киёмаса сделал паузу, чтобы подчеркнуть двусмысленность своих слов, но Хидэтада никак не отреагировал, поэтому он продолжил: – Он все в штабе отсиживался, там ему, небось, фуро[12]12
Фуро (офуро) – традиционная японская ванна.
[Закрыть] в спальню приносили, где уж нам… Нет, это давно было. Мы тогда под Такамацу стояли. Слышал эту историю?
– Да! Знаменитая водная осада, гениальная задумка его светлости и…
– Да, да, – перебил его Киёмаса. – Так вот, грязища, дожди, воды полно, а вымыться толком негде. Все чесались, одежду стирали, как придется. И только Мицунари ходил все время чистенький и причесанный, словно по двору замка прогуливался. И к нам не подходил, разговаривал на расстоянии. Ох, мы на него злились тогда. Седзю, помню, подбил нас в него грязью кидать, но случайно своему отцу попался. Как нас отчитали! – Киёмаса хмыкнул. – Но я не об этом. Так вот, приходит как-то Мицунари с докладом к его светлости, мы на земле сидим, а он стоит, как натянутая тетива, и медленно так вещает. Прямо словно проповедь читает, лицо каменное и взгляд, как будто он пришел истину до нас до всех донести. Его светлость послушал, махнул рукой: иди, дескать. Ну, Мицунари и вышел, высоко подняв голову. Вышагивал, как в строю на параде. Тут мы не выдержали уже. Нас тоже отпустили, и мы потихоньку за ним пошли – решили, что сейчас уж точно в грязи изваляем, чтобы не задавался так. Смотрим, а он за кусты зашел и как давай там чесаться. Тут уж мы сами в грязь и попадали!
Хидэтада откинулся назад в приступе хохота, потерял-таки равновесие и упал на спину. С трудом перевернулся и снова сел, не переставая смеяться. По его щекам потекли слезы, которые он старательно принялся вытирать рукавом.
– Вы… давно не любите Исиду Мицунари? – всхлипывая, проговорил он.
– Что? – Киёмаса нахмурился. – Не люблю? Что он, девка, любить его? Или, может, печеный угорь?
Он навис над все еще всхлипывающим от смеха Хидэтадой и тихо прошипел:
– Голову в задницу затолкаю тому, кто тронет этого дурака. А надо будет – сам ему шею сверну, так и знай. Кониси… Укита… Вот что бывает, когда вместе собираются те, кто любит подумать. Где моя история?! – внезапно рявкнул он над ухом Хидэтады.
Хидэтада вздрогнул и подскочил от неожиданности:
– Я… я только сплетни столичные знаю. А со мной ничего интересного и не было никогда. По крайней мере, смешного.
– Эх ты… – Киёмаса покачал головой и отодвинулся. – О, ты опять врешь! А ну-ка, расскажи, за что тебя твой приятель Юкинага в реку скинул?
– Вы знаете об этом? – Хидэтада округлил глаза.
– Конечно. Нагамаса мне жаловался на этого балбеса. Вот с кем вечно что-то приключается. Я тебе потом расскажу.
– Да там… из-за стихов все вышло. Ему не понравились мои стихи.
– О как! Юкинага у нас в тонкие ценители поэзии записался, надо же, – Киёмаса иронично вздернул бровь, – а ты у нас, выходит, поэт?
Хидэтада отчего-то смутился и потупил взгляд:
– Что вы… какой я поэт. Так… входит в обязательное обучение… И это и не стихи были, если честно. Просто Юкинага счел их оскорбительными.
– Оскорбительными? Ну-ка… давай и я послушаю. Только не говори, что забыл, – тон Киёмасы стал угрожающим.
– Нет… помню, просто…
– Что – просто? Я не Асано Юкинага, и речки здесь нет. В крайнем случае суну тебя в бочку ногами вверх.
– Не сунете! – сверкнул глазами Хидэтада.
– Рассказывай!
Киёмаса задумался и тут же разразился хохотом.
– Слушай, поэт. Если сейчас ты так же смешно придумаешь про меня, обещаю: твоя голова останется сухой.
– Про вас?
– Про меня! – Киёмаса снова придвинулся и положил руку на плечо Хидэтады, слегка придавив: – Или боишься?
– Ничего я не боюсь, – Хидэтада дернул плечом, сбрасывая руку, и потянулся за ковшом. – Только надо еще выпить.
– А, вот это ты дело говоришь! – обрадовался Киёмаса и протянул чашку.
Хидэтада налил им обоим, на этот раз не пролив, и задумался, уставившись в чашку. Потом залпом выпил, выдохнул и поднял глаза к потолку:
Киёмаса поперхнулся сакэ, швырнул чашку на пол и оглушительно захохотал:
– А неплохие у тебя… учителя стихосложения. Я бы у них… тоже поучился.
– Я слышал: вы не любите стихов.
– Глупости. Я не люблю китайских стихов. Это которые… – и Киёмаса закатил глаза, поднял руки вверх и медленно продекламировал:
«Летела черепаха над забором
Огромный хрен —
Такая прекрасная осень».
– Сидят одни умники и делают вид, что в этом бреде есть великий смысл. А другие умники делают вид, что его понимают. Ужасно бесит. А стихи я люблю. И песни тоже, – Киёмаса опустил руки, прикрыл глаза и внезапно затянул:
«Напрягая все силы, плывем мы по морю Цукуси,
Раздвигая волны.
А если ты, храбрец,
Будешь бить врага и не вернешься,
То станешь после смерти героем, защищавшим страну.
Бог храма Хакодзаки, где ты клялся,
Знает о доблести
Японского духа».
Он пел долго, слегка раскачиваясь, а после того как закончил песню, открыл глаза. Хидэтада сидел, уронив голову на грудь. Киёмаса протянул руку и толкнул его в плечо. Юноша упал, вытянулся и подсунул руку под голову.
– Мальчишка… – усмехнулся Киёмаса. Ему вдруг стало нестерпимо жаль молодого Токугаву. В свои шестнадцать парень имел все, о чем мог бы только мечтать человек. Никогда не знал ни голода, ни обид. Роскошные одежды, красивые женщины, лучшие учителя, почет и уважение с самого детства. А главного не было. Того, о чем мечтает любой мальчишка, что снится даже сыну крестьянина по ночам, – воинской славы. И, конечно, страха смерти в первом серьезном бою, когда понимаешь – вот она какая, смерть. Слез над убитыми друзьями. Опьяняющего счастья, когда держишь в руках отсеченную голову врага. И гордости, когда преклоняешь колено перед господином, чтобы получить из его рук заслуженную награду. И каменной тяжести поражения, когда тебе кажется, что никакая кровь и боль никогда не смоют это чувство с твоей души, а рука сама тянется к поясу. Это настоящая жизнь, а Хидэтада был ее лишен. Понимал ли его отец, что лишает сына того, что сам сполна получил в юности? Киёмаса этого не знал. Но пообещал себе, что если будет прощен и его светлость даст ему возможность загладить вину и исправить ошибки, он будет просить отпустить мальчишку с ним. Как упросил когда-то Асано Нагамасу.
Киёмаса усмехнулся, сдернул с дыры в стене одеяло и некоторое время смотрел на освещающую комнату половинку луны. Потом хмыкнул и накрыл мирно спящего на полу Хидэтаду.
* * *
Хидэёси не любил вставать рано. Давным-давно, в юности, он подскакивал едва ли не с первыми лучами солнца – дела, запланированные еще с вечера, выдергивали его из приятной пелены сна. Тело и разум требовали действий, немедленных действий, словно время вытекало у него между пальцами.
Сейчас все изменилось. Долго не желали открываться глаза, голова по утрам была тяжелой, будто вечером он не ложился в постель после теплой ванны с расслабляющими тело травами, а кутил с друзьями до полуночи. Старость. Она надвигалась медленно и неумолимо, тот самый песок времени, который никак не удержать в ослабевших ладонях. Но, несмотря на то что времени и правда оставалось до обидного мало, Хидэёси ценил эти минуты после пробуждения: когда ты еще не встал и нежишься в постели, не так сильно ощущается предательская немощь тела.
Он все чаще спал в одиночестве. Упругие тела юных красавиц больше не согревали его тело и душу приятным возбуждением, скорее мешали насладиться ночной прохладой и тишиной. Его раздражал запах их благовоний, звук дыхания и даже стук сердца.
«Это просто летняя жара, ничего более. Начнутся дожди – и мне сразу станет лучше». Хидэёси потянулся и сел, отпинывая ногами шелковое покрывало. И недовольно пробормотал:
– Мицунари, я заставлю тебя сожрать твои же сандалии, если это не что-то срочное.
Двери бесшумно разъехались в сторону, и в спальню, как тени, впорхнули две служанки. Одна несла на подносе чашу с отваром лечебных трав, а вторая держала аккуратно свернутое алое с золотом кимоно так, словно это была драгоценная хрупкая ваза. Они опустились на колени, и Хидэёси принял чашу из рук служанки, позволив второй накинуть алый шелк себе на плечи. И жестом приказал обеим выйти. Девушки исчезли так же тихо, как и появились.
– Ну и долго ты будешь протирать коленями циновку в коридоре?
– Прошу прощения, ваша светлость, – Исида Мицунари простерся на полу в дверях, – я ожидал, когда вы закончите с утренним ритуалом и будете готовы меня принять.
Хидэёси проглотил кисловатый отвар и махнул рукой:
– Иногда мне кажется, что ты издеваешься надо мной…
– Ваша светлость! – Мицунари вскинул голову и так и остался стоять, опираясь на руки и широко раскрыв изумленные глаза.
– Да, да… Чему ты удивляешься? Мой утренний ритуал, как ты выразился, что-то слишком часто стал выглядеть так: ты приходишь под дверь, сопишь там, дышишь, шуршишь чем-то. Наверняка, чем-то невероятно важным. Именно тем, что меня, по твоему мнению, должно очень заинтересовать с самого раннего утра. Что у тебя сегодня? Интересный и увлекательный налоговый отчет за текущие полгода? Который никак не может подождать до обеда? Или список чиновников, которых ты подозреваешь в растрате? Ты вообще спишь когда-нибудь?
– В-ваша светлость… Я вовсе не хотел, я пришел…
– Я вижу, что ты пришел, Мицунари, у меня пока еще все в порядке с глазами. Помоги мне одеться.
Мицунари снова поклонился, поднялся и подошел к постели, почтительно встав рядом. Хидэёси медленно поднялся и раскинул руки в стороны. Кимоно соскользнуло с плеч и упало на футон.
– Прошу прощения, но то, что я хочу сообщить вам, действительно важно, – Мицунари сложил в угол ночную одежду Хидэёси и теперь старательно завязывал узел на поясе его кимоно. Хидэёси вздохнул и опустил руки.
– Тогда проводи меня в сад. Здесь ужасно душно.
– Да, ваша светлость, но…
– Что – но?
– Вы не допили ваше лекарство, – Мицунари взял с подноса чашку и протянул ее Хидэёси.
– Оно кислое, вот, попробуй сам, – Хидэёси скривился.
– Я знаю, ваша светлость, – Мицунари поклонился, не выпуская чашку из рук. Он даже не опустил ее – продолжал держать на вытянутых руках.
– Ты просто кошмарный зануда, давай сюда! – Хидэёси выхватил ее у Мицунари, зажмурил глаза и выпил содержимое одним глотком. А затем демонстративно перевернул и потряс. – Видишь? Пусто! Все? Ты теперь мне разрешишь спуститься в сад?
Утренняя прохлада бодрила. А может, это начал действовать отвар. Впрочем, какая разница? Хидэёси сладко потянулся, спускаясь с крыльца в тень кустарников и деревьев, образующих нечто, похожее на беседку. Там, под густой листвой, скрывались небольшой столик и подушки на низком деревянном настиле. Хидэёси уселся на одну из них и зевнул.
– До сих пор ощущаю этот мерзкий вкус. Принеси мне дыню.
– Я сейчас распоряжусь, ваша светлость.
– Распоряжу-усь, – протянул Хидэёси, передразнивая его, – пойди и найди хорошую спелую дыню. И принеси сюда. Твои неотложные дела подождут, пока ты ее почистишь. Ты ведь не разучился чистить дыню, а, Мицунари? – он подмигнул.
– Что вы, ваша светлость, – Мицунари едва заметно улыбнулся одними губами, – принести вам что-нибудь еще?
– Что угодно, лишь бы оно не напоминало финансовый отчет, – Хидэёси рассмеялся и жестом отпустил Мицунари. Тот поклонился и исчез в листве.
Хидэёси прикрыл глаза. Может, ему стоит приказать постелить себе прямо здесь? Или в чайном домике возле реки? Он со вздохом отмел эту мысль. Мицунари притащит туда вооруженную охрану из пяти десятков гвардейцев, и они всю ночь будут звенеть оружием и скрипеть доспехами. Он уже давно убедился, что Мицунари теряет всякое понятие о границах, когда речь заходит о его, Хидэёси, безопасности или здоровье. Впрочем, это распространялось гораздо шире. Хидэёси не исключал, что если спросит точное число лепестков на цветах в своем саду, то Мицунари без запинки выдаст точную цифру. И ничего не нужно будет проверять. За все эти годы Хидэёси привык, что Мицунари не ошибается практически никогда…
…Если бы это касалось всех вопросов… Хидэёси вздохнул и устроился поудобнее. Он знал, что долго ждать не придется.
И точно. Не успел он толком погрузиться в размышления, как послышался шорох шагов и Мицунари уже склонился над столиком, опуская на него блюдо с аккуратно нарезанной дыней. В том, что он резал ее сам, можно было не сомневаться: все дольки были абсолютно одинаковыми. Хидэёси наклонил голову, рассматривая Мицунари. Вот уж кого не коснулось дыхание времени… Этот человек почти не изменился за все те годы, которые Хидэёси его знал. Все та же безукоризненно прямая спина, аккуратные ухоженные руки с округлыми розовыми ногтями. Тщательно, волосок к волоску уложенная прическа. И ни малейшего намека на седину. Те же движения, никакой суетливости, даже когда Мицунари выглядит изумленным или испуганным. И тот же взгляд, слегка настороженный и проницательный. Хидэёси усмехнулся. Его верный, идеальный Мицунари.
– Садись, – Хидэёси потянулся к блюду с дыней, взял дольку и отправил ее в рот. Тщательно пожевал и зажмурился, довольный.
– А теперь рассказывай.
Мицунари сел напротив и, слегка помедлив, произнес:
– Речь пойдет о юном господине Токугаве, ваша светлость.
Хидэёси хмыкнул. Мицунари никогда не называл Хидэтаду по имени, даже когда тот был совсем ребенком. Только «юный господин Токугава» и никак иначе. Ничем другим он не выдавал больше своей неприязни, но Хидэёси был уверен, что Мицунари не нравится Хидэтада. И чем дальше, тем больше росла эта уверенность. Хидэтада с Мицунари был настолько же изысканно вежлив, и Хидэёси подозревал даже, что между ними когда-то давно уже произошло нечто такое, что поселило в их сердцах обоюдную неприязнь. Можно было предположить, что Мицунари перекладывает на сына отношение к его отцу, но с Иэясу он вел себя совершенно по-другому. И в юности, и сейчас. Хидэёси не спрашивал о причинах ни того, ни другого, ему просто нравилось наблюдать.
– Да?.. – он отвлекся от своих мыслей, – так что же у нас опять натворил юный господин Токугава? Снова пил всю ночь с моим племянником?
Слово «племянник» Хидэёси особенно подчеркнул. То, что кто-то по своей вине впал в немилость, вовсе не отменяет уз родства.
