Текст книги "Цветок с тремя листьями (СИ)"

Автор книги: Виктор Фламмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Исида Мицунари… – Хидэтада рассмеялся, – если тебя это успокоит, в этой истории он опозорился больше всех. Ты бы видел его лицо, когда мы с Киёмасой подписывали этот договор, будь он не ладен. Словно запихал себе в рот неспелую хурму.

– Да? Правда? – Юкинага натянуто улыбнулся.

– Чистая правда. Киёмаса выставил его полным дураком перед его светлостью.

– Он и к этой истории руку приложил?

– Ну да. Все, извини, я больше ничего не могу рассказать.

– Вот скотина… – Юкинага сжал кулаки и поднес их почти к самому лицу. – Клянусь, когда-нибудь именно эти руки… лишат его головы.

– Успокойся. Не хватало еще сейчас сцепиться с господином Мицунари. И по поводу моего отца… Может, Исида Мицунари и хитер, но ты что же, и правда считаешь моего отца глупцом?

– Конечно, нет, как ты мог подумать?

– Тогда давай еще раз утрем господину Мицунари нос. А что касается Като Киёмасы – ты же не собираешься ему ничего рассказывать? Так?

Юкинага насупился и опустил плечи. Даже если бы он хотел – он бы скорее откусил себе язык, чем рассказал господину Като что-то подобное.

Хидэтада усмехнулся и хлопнул его по плечу:

– И я не собираюсь. А больше никто и не знает, ведь так?

Иэясу любил собственноручно заниматься садом. Сажать цветы, постригать кусты и деревья. Это занятие привносило в душу уют и покой, позволяло расслабить тело и разум.

Земля, рыхлая, черная, вязкая, была приятной на ощупь, теплой и мягкой – самая подходящая земля для лилий. Эти будут весенними, ранними, белыми, как отступающий снег. Они будут нежиться в мягкой земле, словно под теплым шерстяным одеялом, а потом заснут, уютно свернувшись в своей постели, пока не настанет время их пробуждения.

Иэясу повертел луковицу в руке, наслаждаясь спокойной тяжестью будущей яркой, пусть и мимолетной жизни, и осторожно положил ее в приготовленную ямку. И улыбнулся, любуясь контрастом белой кожицы и черной земли. Аккуратно и тщательно засыпав луковку землей, он взял еще одну и задумался.

Мало кто догадывался о том, что сад Иэясу – это дневник его мыслей. Всё, чего касались его руки, было, по сути, записками самому себе, напоминаниями об идеях, планах, даже мимолетных желаниях. Еще давным-давно, много лет назад в Сумпу[30]30
  Сумпу – столица провинции Суруга, принадлежащей Имагаве Ёсимото, у которого Токугава Иэясу с юных лет находился в заложниках.


[Закрыть], он, не имея возможности ни с кем поделиться своими мыслями и чувствами, нашел для себя верного и доброго слушателя. Земля принимала все его горести и радости, давала ответы на его вопросы. И надежду. Мимолетные мысли и желания становились цветами, планы и надежды – кустарником и деревьями. Ему было приятно знать, что он, вот так неприкрыто выставляя душу на всеобщее обозрение, продолжает сохранять свои тайны.

…Когда он вернется в Сумпу, то первым делом посмотрит, как сейчас выглядит его сад.

Иэясу снова улыбнулся, вдыхая терпкий, несколько резковатый запах недавно распустившихся хризантем. Многие не любят осень, считая ее печальным временем года, завершающим цикл жизни. И сравнивают с человеческой старостью.

…Но ведь именно осенью распускаются хризантемы. И показывают скрытую ранее в земле силу и красоту.

«Надо посадить пионы, розовые и красные. Хидэтада очень любит пионы», – Иэясу присыпал землей следующую луковицу и потянулся. Стульчик слегка затрещал под ним, и это вызвало очередную улыбку: среди этих цветов он как полководец в своей ставке. Только вместо боевого веера – совочек для посадки. Впрочем, вещи не всегда являются тем, чем выглядят, главное – суть.

Спокойствие. Вот что самое главное перед боем. Уж он это знал лучше, чем кто-либо другой.

За спиной послышал негромкий хруст камешков, которыми была посыпана дорожка. Иэясу обернулся и увидел в конце аллеи Хидэтаду. Его сын был не один. Юноши замерли, словно смущались подойти ближе. И он медленно встал, выпрямляя спину. А затем приветственно улыбнулся.

– Хидэтада… Почему же ты не предупредил меня, что придешь с другом? Я бы хоть руки вымыл! – он притворно нахмурился.

– Отец! – Хидэтада прошел вперед и опустился на колени, склоняя голову. – Прошу прощения, мне сказали, что вы в саду, и я не подумал…

Его спутник, помедлив несколько мгновений, тоже опустился рядом в низком поклоне.

– Ничего, ничего, мальчики. Хидэтада, подай мне полотенце.

Хидэтада вскочил, метнулся к столику, стоящему под высокой раскидистой вишней, и, схватив полотенце, тщательно смочил его нагретой на солнце водой. И подал Иэясу, опять встав на колени, с таким почтением, словно это была часть доспеха прославленного предка. Это снова вызвало улыбку Иэясу. Он тщательно вытер руки и наклонил голову, рассматривая гостя.

– Почему ты не представишь своего друга? Хотя постой… Асано… – Иэясу поднял руку, словно указывая на родовой герб, вышитый на спине юноши. – Молодой господин, вы – старший сын Асано Нагамасы, ведь так?

– Да, господин Токугава. Именно так. Мое имя Юкинага, – юноша проговорил это, все также не поднимая головы.

– Что же… Очень рад видеть в своем доме сына своего старого друга. И вдвойне рад вашей дружбе с моим Хидэтадой.

– Господин Токугава… – Юкинага опустил голову настолько низко, что уперся лбом в галечник, – цель моего прихода сюда – не просто дружеский визит. Прошу вас выслушать меня.

Иэясу приподнял брови:

– Тогда что же? Говорите свободно, другу моего сына нечего смущаться в этом доме.

Юкинага шумно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Похоже, господину Токугаве ничего не известно об инциденте, и это усложняло задачу. Впрочем, а на что он надеялся? Что кто-то позаботится о том, чтобы облегчить ему тяжесть заслуженной ноши?

– Я прошу вас выслушать меня. Поступок, совершенный мной, не предполагает прощения, поэтому я его и не прошу. И мне нечем оправдаться, поэтому я не буду даже пытаться.

– О… – протянул Иэясу и нахмурился. – О чем вы говорите? Что за поступок вы совершили?

– Я затеял ссору с вашим сыном, господин Токугава. И вынудил его принять мой вызов и обнажить меч. И ранил его.

Юкинага хотел добавить что-нибудь еще, но больше не нашел подходящих слов. Впрочем, самое важное он сказал, разве нет?

– Хидэтада? Ты ранен?! – Иэясу повернулся к сыну. – Насколько серьезна твоя рана?

– Ничего серьезного, отец. Лекарь его светлости уже осмотрел меня и перевязал.

– Ах вот оно что… его светлости, ты говоришь? Это значит, вы затеял драку во дворце его светлости? Я правильно понял?..

– Нет, не совсем… – Хидэтада запрокинул голову, чтобы видеть лицо отца. – Наш поединок произошел перед воротами замка.

Иэясу вздохнул и опустил руки. Потом медленно шагнул к Хидэтаде и наклонился:

– Скажи мне, сын, только честно и не скрывая ничего. Ты мог избежать этого поединка?

– Да, отец… – Хидэтада, не выдержав пристального взгляда, уставился в землю.

– Тогда почему я слышу о том, что ты «подрался»?! И был ранен?!

От резкого крика Хидэтада вздрогнул:

– Простите, отец… это была моя ошибка. И моя вина.

– Ошибка? Вина?! – лицо Иэясу слегка покраснело, а левый глаз дернулся. – Это все, что ты можешь мне сказать? В свое оправдание? Я задал тебе вопрос. Тебе следует ответить на него.

Хидэтада судорожно сглотнул:

– Я боялся предстать трусом и слабаком в глазах своего старшего друга. Опытного и умелого воина.

– Вот как… – Иэясу перевел взгляд на куст жимолости, обнимающий ствол, и некоторое время рассматривал цветы. Наконец он снова вздохнул: – Скажи мне, Хидэтада, много ли чести принесла бы тебе смерть из-за пустяковой ссоры с товарищем? А вам, юный Асано? Много ли пользы вы бы получили, убив моего сына? О чести я сейчас даже не говорю.

– Господин Токугава! – Юкинага подполз поближе и, пользуясь тем, что Иэясу обращается к нему, быстро заговорил: – В том, что произошло, нет вины Хидэтады. Ссору затеял я, оскорблял его тоже я. И я же напал на него первым.

– Мне нет дела до того, кто затеял ссору, юноша. А Хидэтада, я уверен, прекрасно понимает, в чем именно заключается его вина, поэтому и не спорит. Погибнуть или получить рану из-за того, что вступил в безнадежный бой по причине пустого бахвальства, – это верх глупости. И ваше воспитание – не моя задача, это дело вашего отца. Передайте ему, что я хочу его видеть как можно быстрее, чтобы обсудить ваше поведение. А пока идите в дом, оба. Хидэтада, распорядись насчет обеда, я проголодался. Да и тебе с твоим товарищем тоже стоит перекусить.

Обед прошел в полном молчании. Юкинага не чувствовал ни голода, ни вкуса пищи, но ел старательно, чтобы не обидеть хозяина. В голове было тесно от мыслей. Неужели это все?.. Так просто? Передать отцу приглашение на разговор? Не важно было, о чем господин Иэясу собирался с ним говорить, важно лишь то, что решение о наказании он предоставляет принять семье Асано. А значит, отношениям их семей ничто не повредит. Юкинага был озадачен. Неужели Хидэтада настолько безразличен своему отцу, что поддерживать дружбу с семьей Асано важнее? Или?.. Возможно, он, Юкинага, чего-то не понимает? Он сам слышал, как господин Токугава отругал сына, хотя в произошедшем не было вины Хидэтады. Теперь Юкинага просто терялся в догадках. Впрочем, даже в мыслях невежливо вмешиваться в дела чужой семьи.

Тем временем Иэясу закончил с обедом и вытер рот салфеткой, которую ему, с глубоким поклоном, подала совсем юная служанка в простом голубом кимоно. Иэясу улыбнулся девочке, отчего та покраснела и смущенно отошла в сторону. А Иэясу откашлялся:

– Кхм… на полный желудок многие вещи кажутся проще и понятнее. Я хочу, мальчики, чтобы вы хорошенько выслушали меня. Да, сейчас слова такого старика, как я, могут показаться вам лишенными смысла, но я как минимум дожил до своих лет, при этом не раз участвуя в сражениях, с этим вы согласны? А значит, я могу сказать слова, которые не мешает послушать, ведь так? – он негромко и добродушно рассмеялся.

Оба юноши молчали, опустив глаза. Вопрос Иэясу не требовал ответа. А его лицо стало серьезным.

– Я хорошо помню себя в юности. Я сам был таким же, как вы, поэтому хорошо знаю и понимаю, что движет вашими мыслями и чувствами, – он сделал небольшую паузу, словно задумавшись, а потом проговорил резко и жестко: – Вы – ничтожества. Никто. У вас нет ничего, кроме ваших имен. И даже они – принадлежат не вам.

Юкинага мгновенно вскинулся, словно желая возразить, его ноздри затрепетали, но с явным усилием он подавил вспышку накатившего гнева. Не то место и не то время, чтобы рассказывать о своих боевых заслугах.

Иэясу сощурился и едва заметно улыбнулся:

– Именно в этом и состоит ваша ошибка. Вы жаждете проявить себя, стремитесь к подвигам, желая прославить свои имена. Боитесь, что вас заподозрят в трусости или слабости, не заметят, не отметят ваших заслуг. Что отрубленные вами головы присвоит кто-то другой. И получается, что в конечном итоге вы думаете о себе, и только о себе. Ведь никому не хочется ощущать себя пустым местом, ничтожной песчинкой. Это стремление совершенно естественно для юноши, не успевшего в достаточной степени проявить себя. Именно чувство собственной ничтожности и заставляет человека двигаться вперед и побеждать. Но как ночь – это обратная сторона дня, так и в этом стремлении кроется основная ловушка. Вы не оглядываетесь назад. А если смирите свою гордыню и оглянетесь – знаете, что вы там увидите? – мгновенно посерьезнев, спросил он.

Две пары внимательных глаз уставились на него. Казалось, Юкинага и Хидэтада забыли, как дышать. Иэясу едва удержал на лице достойное своих слов выражение. Его слушатели определенно ожидали услышать от него некое откровение.

– Хидэтада, оглянувшись назад, ты увидишь там меня. А вы, юный Асано, – господина Нагамасу. Вы – не «пустое место», вы неотделимая часть вашей семьи. И все заслуги ваших предков – ваши заслуги. И мы также разделяем с вами ваши победы и поражения. Поэтому, оглядываясь назад, вы должны видеть своих предков, а глядя вперед – своих потомков. Твоя жена, Хидэтада, и твои не рожденные еще дети будут нести на себе весь груз твоих ошибок, так же как ты несешь на себе груз моих. Но и славу твою они тоже разделят. И семья состоит не только из отцов и детей. Ваши вассалы, слуги, наложницы – тоже часть вашей семьи. И о них вы должны думать в первую очередь, не о себе. Вы – лицо своего рода. Роняя свое достоинство в грязь, вы унижаете свой род. Поэтому стремиться надо не к личным заслугам, а лишь к тому, что принесет пользу вашему роду. И вот когда вы сможете понять это, и не только понять, а ощутить в полной мере, – вы избавитесь от чувства, что вы ничтожны. А сила для движения вперед останется с вами. Знаете, почему его светлость, господин Тоётоми Хидэёси вынес смертный приговор своему племяннику Хидэцугу? Потому что тот, мучимый страхом остаться никем, пошел на поводу у своих личных желаний. И этим отрекся от своего рода. Преступление, воистину достойное смерти. Но это тоже еще не все. Связав себя узами дружбы, вы тоже становитесь семьей. А разрушая эти узы из-за бессмысленных ссор и мимолетных желаний – вы совершаете преступление.

Иэясу замолчал. Стояла полная тишина, даже служанка, тихо сидящая у дверей, замерла, словно раскрашенная хорошим художником статуя. Иэясу прикрыл глаза, вслушиваясь в эту тишину, а потом его лицо озарила добрая и ласковая улыбка:

– …Но вы, мальчики, с честью прошли это испытание. Ваша дружба выдержала его, а чего стоит дружба, не проверенная разладом? Поэтому у меня нет никаких причин наказывать никого из вас. А вас, господин Юкинага, я должен поблагодарить за тот урок, который вы преподали моему сыну. Я уверен: он отлично его усвоил. Ведь так, Хидэтада?

– Да, отец, – Хидэтада поклонился.

– И это все, что ты можешь сказать? – Иэясу нахмурил брови. – Нет, я хочу услышать от тебя, что именно ты понял.

– Я понял, что с противником, который заведомо сильнее тебя, лучше дружить, чем воевать, – Хидэтада едва заметно улыбнулся.

Иэясу расхохотался так, что в уголках глаз выступили слезы.

А Юкинага наконец сумел вздохнуть полной грудью. Так вот в чем дело? Оказывается, все так просто? То, что сказал господин Токугава, он и сам не раз слышал от своего отца. Но не так это звучало, совсем не так. Со слов отца он всегда воспринимал долг перед семьей как тяжкий груз, который нужно просто нести на себе. И заботу, эту постоянную заботу о себе, как о маленьком ребенке, считал унизительной. А, получается, отец заботился и не о нем вовсе? И он, Юкинага, обязан так же заботиться о своем отце? Обязан? Да ведь он делает ровно то же самое!

Лицо Юкинаги просветлело, он улыбнулся и тоже низко поклонился Иэясу:

– У меня нет слов, чтобы выразить вам благодарность за такие прекрасные и верные слова. И я прошу разрешить мне задать вам вопрос.

– Конечно, юноша, задавайте. Беседовать с вами – одно удовольствие.

Юкинага смутился и прижал ладонь к губам. Да, господин Иэясу был прав в своей насмешке: за все время пребывания в этом доме в качестве гостя, он заговорил от силы раза два.

– Вы сказали о дружбе… но что если для того, кого ты считаешь другом, эта дружба ничего не стоит? Разве не были господин Като и господин Исида друзьями? И разве помешало это господину Исиде? Разве дружба для него значит хоть что-то?

Иэясу согласно кивнул:

– Хороший вопрос, юноша. Но между мной и господином Исидой есть одна весьма существенная разница. И, увы, боюсь, именно она рано или поздно приведет его к гибели. Дело в том, что господин Исида Мицунари не верит в дружбу. А я – верю.

Хидэтада спустился в сад, когда подступали сумерки. Солнце уже скрылось за горизонтом, но все еще раскрашивало скопившиеся на западе облака в яркие цвета: от нежно-розового до темно-фиолетового. Он остановился на нижней ступеньке, любуясь сменой оттенков, вдыхая прохладный осенний воздух и не решаясь ступить на дорожку, чтобы звуком своих шагов не спугнуть тишину.

Покой. Именно его излучал засыпающий сад. Осенние цветы ошеломляюще пахли перед наступлением ночи и, слегка колыхаясь, создавали причудливые тени. Хидэтада шагнул. И хруст камешков под сандалией неожиданно не нарушил тишину, а лишь подчеркнул ее. Он медленно пошел вперед по дорожке, вслушиваясь в каждый свой шаг и глядя в закатное небо. Остановился возле чернеющего свежей землей пятна. Наклонился, прикоснулся к чуть влажной почве ладонью и поднес ее к лицу, вдыхая запах.

Что отец посадил здесь? Хидэтада этого не знал. Он никогда не спрашивал – старался учиться сам разгадывать подобные загадки. Теперь, когда отец снова уедет, Хидэтада будет ждать весны, чтобы понять его потаенные мысли и чувства. И знать, ощущать его присутствие. Даже сквозь сковывающий зимний холод.

Он опустился на колени и наклонился совсем низко, касаясь щекой земли. Запах был сильным, чистым и свежим, запах скрытой, затаившейся силы.

…Словно сам Хидэтада на мгновение стал частью этого вечернего засыпающего сада. Каждым зеленым стеблем, уже начинающим ощущать увядание, каждым распустившимся бутоном, который радуется жизни и не думает о ее мимолетности. Стволами юных деревьев, устремивших свои ветки к небу. Всем своим телом он ощутил влажные капельки росы на листьях.

И покой наконец-то окончательно пришел в душу Хидэтады. Он долго думал о том, что сказал отец за обедом, думал и постигал сердцем все его слова. И только сейчас окончательно осознал, что тяготило и мучило его последние годы, чего не хватало и что заставляло сердце мучительно сжиматься в долгие периоды разлуки.

Он никогда не ощущал себя целым. Никогда, если отца не было рядом. Что бы он ни делал, как бы ни увлекался – чувство одиночества не покидало его. Оно дремало внутри в шумной компании друзей, в жарких объятиях искушенных в любовных делах красавиц. Даже общество господина Хидэёси лишь заставляло это чувство заснуть немного крепче. Когда он был ребенком, он иногда плакал по ночам. Беззвучно, стараясь не привлечь никого всхлипами, он прижимал к мокрым глазам платок, который потом стыдливо прятал от слуг. Потому что это были позорные слезы слабости. И даже теми тоскливыми горькими ночами его душу согревала мысль, что он выполняет свой долг. И что в награду отец похвалит его, оценит и будет гордиться своим сыном.

…Но разве его отец хвалил себя за заслуги? Или наказывал за неудачи и промахи? Нет, он радовался победам и огорчался поражениям, исправлял ошибки и гордился свершениями. И что бы ни сделал Хидэтада – любовь отца к нему останется неизменной. И только от самого Хидэтады зависит, будет ли его отец доволен или огорчен. Отец… Нет, они оба.

Как же жестоко он ошибался, позволяя своему чувству одиночества разделить их. Ведь где бы ни был Хидэтада, что бы он ни делал – он был, есть и останется Токугавой. Сыном своего отца, частью семьи. И есть ли разница, какое расстояние их разделяет? Да, он всегда прекрасно понимал, что, находясь при дворе его светлости, он – глаза, уши и руки своего отца. Но не понимал того, что они оба – на самом деле части одного тела, имя которому – род. Род Токугава.

Одиночество? Не было его никогда. Отец всегда был и будет рядом с ним.

Легкое прикосновение к плечу вывело его из того странного состояния единения, в котором он пребывал. Хидэтада вздрогнул, поднял голову и медленно обернулся.

Он совершенно не слышал шагов. Неужели отец подошел настолько тихо? Или это он так погрузился в свои мысли и чувства, что не замечал ничего вокруг.

– Страшно было? – тихо спросил Иэясу.

Хидэтада мгновенно понял, о чем он говорит, и, вздохнув, так же негромко ответил:

– Очень.

Иэясу покачал головой и коснулся кончиками пальцев волос сына:

– Очень хорошо, что ты это почувствовал. Нередко, поддавшись эйфории первого боя, юноши не испытывают страха. И потом очень этим гордятся. А гордиться тут совершенно нечем. Битва не должна начинаться ради удовольствия. И настоящим полководцем может стать лишь тот, кто способен испытывать страх.

Хидэтада задрал голову повыше, стараясь поймать взгляд отца.

– Да, Като Киёмаса тоже говорил что-то подобное. А вот Асано Юкинага, несмотря ни на что, вряд ли бы с вами согласился, – он улыбнулся.

– Не смейся над ним, Хидэтада. Этот юноша способен стать тебе настоящим другом. Он прямолинейный, честный. Да, простоват и вспыльчив, но это пройдет с возрастом. И я с тобой согласен. Никто бы не осмелился поднять руку на такого ценного заложника, как ты. Никто, кроме твоего приятеля, которому неведом страх. Но ты так себе шею свернешь. Или встань, и прогуляемся, или принеси мне подушку, я сяду рядом с тобой.

Хидэтада быстро поднялся на ноги и дернулся в сторону крыльца, но потом, передумав, махнул рукой в конец аллеи:

– Сегодня тихий вечер. Может быть, пройдемся к реке?

– Замечательная идея, – Иэясу улыбнулся, – я люблю гулять в темноте. Да и прогулка перед сном мне точно не помешает. – Он выразительно похлопал себя по животу.

Хидэтада было потянулся, чтобы взять его под руку, как он часто делал во время прогулок с господином Хидэёси, но тут же отпрянул и даже покраснел от неловкости. Иэясу, заметив эти метания, рассмеялся:

– Потерпи, сын. До того печального времени, когда для прогулок мне понадобится твоя крепкая рука, осталось не так уж много времени.

– Прошу… прощения, отец. У меня и мыслей не было насчет вашей слабости. Впереди еще долгие и долгие годы…

– …И эти утешающие слова оставь для его светлости. Поверь мне, меня вовсе не страшит старость. С годами дряхлеет тело, но разум закаляется подобно клинку.

– Это не утешительные слова! – в голосе Хидэтады послышались нотки возмущения. – Во время нашей прошлой тренировки я выиграл один бой из трех и очень этим гордился! Я просто говорю правду!

– Молодец, что отметил. Именно об этом я и говорю. Ты двигаешься быстрее меня. Ты сильнее, меньше устаешь, и тебе не ведомы болезни, приходящие с возрастом. А побеждаю – я. А? – Иэясу снова рассмеялся.

– А зачем мне побеждать? Я же – ценный заложник, никто не посмеет меня тронуть, – Хидэтада расхохотался в ответ.

– Нашелся один, видишь же? Но этому стоит скорее радоваться, чем огорчаться. Родственники его светлости почитают тебя за ровню. Мне такое даже не снилось, пока я не женился на госпоже Тсукияме.

– Семья Имагава не принимала вас?

– Конечно, нет. Кто я был такой? Наследник захудалого клана Мацудайра[31]31
  Мацудайра – небольшой самурайский род. Детское имя Токугавы Иэясу – Мацудайра Такэтиё.


[Закрыть], чьи земли зажаты в тиски между Ода и Имагава и почти раздавлены? И правит ими наместник, назначенный господином Ёсимото. Зато, – Иэясу многозначительно поднял указательный палец, – я действительно был ценным заложником. Если бы я умер – Микаву бы принялись рвать на куски, и еще неизвестно, достался бы Имагаве Ёсимото хоть придорожный камень. Так что обращались мной, как с дорогой вазой. Но… я и был для них вещью. Нужной, ценной вещью. Понимаешь разницу?

– Мне очень повезло, отец. Благодарю вас за это.

– Меня? Хидэтада, ты благодаришь меня? Это целиком и полностью твоя заслуга. Меня тут и близко не было, когда ты с другими такими же сорванцами воровал сладкие булочки у госпожи Онэ.

– Вы… и об этом знаете? – едва заметно усмехнулся Хидэтада.

– Конечно. Ничто так не сближает людей, как совместные проказы в детстве и юности. Кстати, – Иэясу остановился и задумался. – А ты знаешь, за что я всегда любил и ценил его высочество, господина Оду Нобунагу? И почему, не задумываясь, отдал бы за него жизнь?

Хидэтада тоже остановился, внимательно слушая отца, и отрицательно покачал головой.

– Когда я был пленником в семье Ода, не заложником, Хидэтада, именно пленником, чья жизнь не стоила ровно ничего, он был единственным, кто рискнул приблизиться ко мне. Я не могу осуждать остальных: кому было дело до шестилетнего мальчишки, которого в любую минуту могли подвергнуть мучительной смерти просто потому, что у господина Нобухидэ испортилось настроение и в этот момент он вспомнил о Мацудайра? Никто не хотел вместе со мной испытать на себе его гнев. Да и я, надо сказать, не вызывал у сверстников дружеских чувств. Целыми днями я сидел взаперти и измышлял планы мести своему дяде, предавшему отца и продавшему меня. Я мысленно выкалывал ему глаза, варил в масле, отрезал ему голову бамбуковой пилой. И, разумеется, считал это занятие куда важнее игр с детьми врага.

И только наследнику клана, Сабуро[32]32
  Сабуро – детское имя Оды Нобунаги.


[Закрыть], было абсолютно безразлично мое мнение по этому вопросу. Ему было четырнадцать, и он был гораздо выше и сильнее меня. Поэтому просто брал меня подмышку, не обращая внимания на возмущенные вопли и попытки драться, и нес туда, куда ему захочется. И он оказался прав: охота на уток и катание на лошади в шесть лет куда привлекательнее ненависти к врагу. А огромный воздушный змей с перьями окончательно уничтожил последний оплот моей гордости[33]33
  История детской дружбы будущих правителей Японии, Оды Нобунаги и Токугавы Иэясу, описана в рассказе «Тануки».


[Закрыть].

Иэясу тихо рассмеялся, явно погрузившись в воспоминания. И снова двинулся вперед, медленно покачивая головой. Хидэтада шел чуть позади, стараясь не нарушить единения отца с его памятью. Но не сумел надолго сохранить молчание:

– Прошу прощения, отец… я давно хотел задать вам этот вопрос. Его светлость… Разве когда вы встретились возле Нагакутэ – ваши силы не были равны? И ведь вы почти одержали победу… – Хидэтада замялся, не зная как продолжить.

– Почему я не довел дело до конца? Ты об этом хочешь спросить? И вместо того, чтобы сейчас сидеть на его месте, – принес ему клятву? – Иэясу вновь остановился и обернулся к Хидэтаде.

– Простите… если я задал вопрос, оскорбивший вас… – Хидэтада потер рукой подбородок.

– А? Нет, совсем нет, – Иэясу усмехнулся, – сам-то что думаешь? Ведь думал же и, я уверен, думал много.

– Так и есть, отец, – Хидэтада улыбнулся в ответ, – я действительно много думал об этом. И пришел к выводу, что раз вы решили так, а не иначе, значит, это было нужно вам. И… прошу простить мою дерзость… но я пришел к выводу, что вы сочли его светлость более подходящим на роль правителя страны.

Иэясу кивнул и легонько похлопал Хидэтаду по плечу:

– Так и есть. А знаешь почему?

– Почему? – эхом ответил Хидэтада.

– Да потому что я терпеть не могу войну. Война – ужасно невыгодное и утомительное занятие. Кроме того, на войне могут убить. Когда-то я пошел за господином Одой Нобунагой, обещавшим мир в стране и способным сдержать это обещание. А тогда, под Нагакутэ, я понял, что Хасиба[34]34
  Хасиба – прежнее имя Тоётоми Хидэёси.


[Закрыть] Хидэёси тоже не бросает слов на ветер. Но еще долго наблюдал за ним, прежде чем принять решение. Каждый из нас по отдельности не смог бы завершить начатое господином Нобунагой. Но, объединившись, мы, в конечном итоге, сделали это. У Хидэёси множество недостатков, но он отлично справляется, сам видишь. По крайней мере – пока.

– Пока?.. – Хидэтада вопросительно поднял брови.

– Видишь ли, Хидэтада… завоевать страну и управлять страной – не одно и то же. Совсем не одно и то же. Не думай, что тебе достались скучные времена. Самое интересное еще впереди, уж не знаю, к добру или к худу.

Что это? Тень от ветки или притаившийся за углом человек? Лучше не думать об этом, совсем не думать и не оглядываться по сторонам. Ночной город – не самое безопасное место для молодой девушки, быстро семенящей с крохотным фонарем по темным улицам. А на освещенные дороги и того опаснее выходить: люди, не спящие в конце стражи быка[35]35
  Стража (час) быка – 1–3 часа ночи.


[Закрыть], – совсем не та компания, которая ей в данный момент нужна. Если увидят ее сейчас – закутанную в простую темную накидку – что должны подумать? Чья-то служанка бежит ночью по тайным делам своей госпожи. Нет, не разбойники и пьяницы для нее сейчас главная опасность.

Го нащупала свободной рукой теплую рукоятку кинжала, спрятанного на груди. Она может постоять за себя, она не беспомощная служанка. Вот будет сюрприз тому, кто захочет на нее напасть. Да и идти осталось совсем не далеко. Да, наверное, стоило взять с собой охрану – но у любого человека есть язык. Так – надежнее. А страх… он связан вовсе не с неверными тенями.

Остановившись перед темным проходом между домами, Го глубоко вздохнула. Еще немного, и она достигнет аллеи, ведущей в густой сад. Уже видно, как мигают маленькие огоньки фонариков в светильниках. Здесь с ней ничего плохого не случится. Тот, к кому она спешит на встречу, защитит от любой беды.

Но кто защитит ее от него?..

Как мышь, завороженная немигающим взглядом змеи, девушка шагнула на темную аллею.

Вот и черное зеркало пруда. Го остановилась и огляделась по сторонам. Сердце глухо бухнуло в груди и оборвалось. То, что она приняла в темноте за каменный постамент, приготовленный для будущей статуи, оказалось скрытым в ветвях кустарника паланкином. Шаг, еще один шаг – и она, помедлив немного, опустилась на колени прямо в сырую холодную траву.

И только сейчас поняла, насколько ей на самом деле страшно.

– Вы пришли.

Голос, послышавшийся из-за глухой дверцы паланкина, напомнил ей шорох осенних ветвей и шелест увядшей листвы. И снова – колючий холодок вдоль позвоночника.

– Да… Разве я могла не прийти?..

Смешок, больше похожий на кашель.

– Вы удивляете меня, госпожа Ого. Что же… Если ваш жених застанет вас здесь, со мной, он будет иметь полное право убить меня. Тем более, сейчас это даже ему не составит особого труда.

– Он… – Го сглотнула твердый комок, едва протолкнув его сквозь пересохшее горло, – он не знает, не может знать, где я.

– Вы уверены? Что он не приставил парочку своих синоби следить за вами?

– Нет… – Го смутилась и вздрогнула. Она действительно совершенно об этом не подумала.

…И снова шелестящий, похожий на кашель смех:

– Я думаю, ему не до этого сейчас, ведь так? Рассказывайте, у нас не так много времени. Да и вы наверняка замерзли. Что на вас надето?

– Хлопковое кимоно… и шерстяная накидка, тонкая… Не волнуйтесь, меня никто не сможет узнать в таком наряде. Ну, кроме, может быть, госпожи Онэ: она подарила мне эту одежду.

– Как любопытно… Для тайных свиданий, надо полагать? Никогда не доверял женщинам.

– Но вы здесь. И разговариваете со мной.

– А ведь вы правы, госпожа. Но у меня нет выхода. Только женщины умеют рожать детей. Так что нам, мужчинам, остается с этим смириться.

– Вам недостаточно сына моей сестры? – Го стиснула зубы. Грубость собеседника как ничто другое помогает преодолеть страх перед ним.

– Глупо держать все монеты в одной связке, госпожа. И вы это не хуже меня должны понимать. Токугава Хидэтада. Расскажите про него. Землетрясение, признаться, оказалось полной неожиданностью для меня. Никто не должен был пострадать.

– Никто и не пострадал. А господина Хидэтаду его светлость считает героем. И полностью ему доверяет. В том числе и жизнь моего племянника.

– Отлично. Как к этому отнеслась ваша сестра?

– Не слишком хорошо. Ходят слухи, что его светлость хочет усыновить господина Хидэтаду и назначить его кампаку.

– Госпожа Тятя… Не о том думает. Впрочем, тут она права, этого нельзя допустить.

– Почему? – удивилась Го. – Разве вы хотели не этого?