Текст книги "Цветок с тремя листьями (СИ)"

Автор книги: Виктор Фламмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Створка окна отъехала в сторону, и в щели показалась рука, сжимающая букет темных пурпурных георгинов. Го отпустила рукоять и облегченно рассмеялась.

– Вы… Я вас разбудил, госпожа?.. – Хидэтада, отодвинув створку до конца, шагнул с балкона в комнату и опустился на колени: – Прошу… простить меня.

– Вы еще и напугали меня, господин Хидэтада, – тихо проговорила Го и поднесла ладонь к губам, призывая говорить тише.

– Простите… я вовсе не хотел… госпожа… – Хидэтада низко нагнулся, продолжая держать цветы в руке, и, словно внезапно вспомнив о них, выпрямился и протянул их девушке.

Го выбралась из-под складок одеяла и присела рядом, взяв его за руку.

– Вы… вы такой трогательный и милый, господин Хидэтада, – она вновь тихо рассмеялась, но, рассмотрев юношу, нахмурилась:

– У вас такой потрепанный вид. И ветки в волосах! – Го протянула руку и начала легкими движениями отряхивать его волосы. – Где и как вы добывали эти цветы?

– Я бился за них с драконом, охраняющим сад, где растут цветы, дарующие вечную любовь. Это опасный дар, поэтому дракон пожирает всех, кто приближается к этому саду. Но я храбро бился, и он удовлетворился моей шляпой! – Хидэтада с новым поклоном все же вручил Го букет.

Го, не выдержав, все же расхохоталась, но тут же зажала ладонью рот.

– Подождите, я сейчас, принесу чай. Или, может быть, вам согреть сакэ?

– Нет, благодарю вас, госпожа, сакэ не нужно. Я его и так сегодня выпил… более чем достаточно. И чая тоже не надо. Я сейчас уйду и больше не буду мешать вашему сну.

– Ну уж нет. Вы что же, пришли лишь за тем, чтобы меня напугать?

– Что вы! Нет! – Хидэтада протянул к ней руку, но тут же отдернул. – Я… даже в мыслях у меня подобного не было! Мне очень неловко… я ввалился к вам ночью… в таком виде…

Хидэтада смущенно опустил глаза и попытался расправить складки на хакама.

– Давайте я вам помогу. И не корите себя – вы восхитительны. И невероятно романтичны. Благодарю вас за цветы. Вы ведь сражались за них! – сказала она, улыбаясь. – И рассказываете прекрасные сказки. Хотя, признаю, свидания у нас с вами немного странные.

– Да уж… – Хидэтада потер щеку, – я должен был стоять на балконе и читать вам стихи, наблюдая за вашей тенью в лунном свете. А я сижу у вас в комнате, и вы вытаскиваете ветки из моих волос. Но я могу выйти и сделать все по правилам!

– Что вы! – Го вновь взяла его за руку, словно останавливая. – Я ведь не юная девушка, краснеющая от мужского взгляда так, что это видно даже под слоем белил. Я дважды была замужем… – Ее лицо вдруг стало серьезным, и она прикрыла его рукавом:

– Простите, господин Хидэтада, мне… не стоило об этом упоминать.

– Нет, почему же… – Хидэтада растеряно заморгал, но тут же улыбнулся: – Это не важно, совсем не важно! Даже самая юная красавица будет казаться рядом с вами мокрой взъерошенной вороной. Да и я тоже был женат. Правда, моей супруге было всего шесть лет… А мне – двенадцать… Наверное, это не считается?

Го склонилась совсем низко, не отводя руку от лица:

– Я не об этом… я хотела сказать… никто и никогда так за мной не ухаживал… простите… – ее плечи дернулись.

– Потому что никто и никогда вас не любил так, как я, госпожа, – Хидэтада все-таки коснулся рукой ее волос. Я считаю часы до того дня, когда мы с вами сможем обменяться клятвами и испить из своих чаш.

Го стремительно подалась вперед и обвила его шею руками:

– Господин Хидэтада… – прошептала она ему в самое ухо.

Хидэтада замер, тело словно окаменело. Да, госпожа Ого уже обнимала его… но… не в такой момент и не в такой обстановке. Сердце застучало гулко и бешено, он ощутил самой сутью своей запах ее волос и, не сдержавшись, поднял непослушную руку и провел ладонью по ее затылку. И снова отдернул, резко убрав за спину.

Го медленно отстранилась и провела пальцами по его лицу. По щеке, носу, губам. Хидэтада тихо вздохнул и, перехватив ее руку, задержал возле своих губ.

 
– Нити лунного шелка нежнее
Чем яблони лепестки
Но нежнее тонкого шелка руки любимой.
 

Го улыбнулась и, убрав пальцы от губ юноши, взяла его за запястье и потянула к себе раскрытую ладонь:

 
– Крепка и тверда сталь клинка
Но сильней и надежней
Возлюбленного ладонь.
 

Она прижалась щекой к его руке на мгновение и неторопливо, словно нехотя отпустила запястье:

– Мне все же стоит сходить за чаем. Вы выглядите усталым. Похоже, и правда, бились с драконом.

– Нет, не нужно! – Хидэтада внезапно испугался, что если перестанет видеть девушку, то она исчезнет, как лунный призрак. И поразился ее проницательности.

– А ведь вы правы… я действительно сражался сегодня… если это можно назвать таким героическим словом. Только в этой сказке я вовсе не был героем… – он опустил голову.

– Вы сражались? Вот оно что… Вы не ранены? – Го взволнованно стала его оглядывать.

– Нет, госпожа, совсем нет. Это не стоит вашего беспокойства. Я… я сегодня убил человека.

– Вот оно что… Но я уверена, что это был злой, плохой человек. Иначе и быть не может.

Хидэтада покачал головой:

– Да, в этом вы правы. Мятежник, убийца и насильник.

– Тогда вы – без сомнения герой, господин Хидэтада.

– Вовсе нет, – Хидэтада поднял руку. – Нет в этом деянии ничего достойного. Я не спас чью-то жизнь, не схватил разбойника… у него даже оружия не было. Деревяшка, тренировочный меч.

Го взяла его руки в свои и посмотрела пристально в глаза:

– Расскажите мне, господин Хидэтада, расскажите, как все было.

Травяной отвар пах резко и одуряюще. Казалось, вся комната наполнилась и даже пропиталась этим запахом, несмотря на то что все створки дверей были распахнуты настежь, так как Ёсицугу жаловался на духоту. Но даже свежий ночной ветер не мог справиться с этим пряным ароматом, который, казалось, пробирал до самых костей. Мицунари ненавидел это запах всей душой. С тех пор, как почувствовал его в первый раз.

Лаванда. И пион. Эти цветы не росли у него в саду. Он не хотел лишний раз нарушать покой своей души. Ему необходим ясный разум и чистое сердце.

Слегка наклонившись, он протянул чашку Ёсицугу, и тот взял ее обеими руками, поблагодарив легким поклоном.

От его одежд тоже пахло лавандой. Но теперь даже она не могла заглушить другой, пока еще еле уловимый, но все равно уже различимый запах.

Мицунари сжал зубы до боли. И отвернулся. Поднял голову, якобы глядя на едва различимую светлую полоску в небе, и широко раскрыл глаза, чтобы из них не вытекли скопившиеся слезы.

– Не скрипи зубами. Думаешь, я не слышу? – Ёсицугу коснулся чаши губами и отставил ее в сторону.

– Эта дрянь давно не помогает. Прикажи, чтобы принесли сакэ.

Мицунари медленно повернулся, посмотрел на чашку и заставил себя взглянуть Ёсицугу в глаза.

– Нет, – медленно выдохнул он.

– Почему? Я говорил тебе не раз, что хуже мне все равно уже не будет.

– Потому, что я не хочу, чтобы ты убивал и свой разум тоже! – глаза Мицунари сверкнули, верхняя губа дернулась, обнажая зубы.

Из-под белой повязки на лице Ёсицугу раздался скрипящий шелест, и его плечи затряслись.

– Вот таким ты мне нравишься куда больше, господин Исида.

Мицунари ничего не ответил, только снова отвел взгляд в сторону.

– Ты зря злишься на Като. Ведь это благодаря ему я здесь. Парню Токугавы самому бы и в голову не пришло меня пригласить. А я… я хочу в последний раз увидеть малышку Го. Надеюсь, хоть этот брак принесет ей счастье, – произнес Ёсицугу.

– Ты же сам знаешь, как я отношусь к этому браку. Но если Токугавы будут…

– Брось, Мицунари. Никаких «если». Лучше сделай так, чтобы я смог на свадьбе найти время и место, чтобы повидать девочек наедине. Тятя ведь не может пропустить свадьбу сестры, так?

– Так… – как эхо отозвался Мицунари, задумавшись. Потом повернулся вполоборота и постучал пальцами по татами[45]45
  Татами – маты, которыми в Японии традиционно застилают полы домов. Плетутся из тростника игуса и набиваются рисовой соломой.


[Закрыть]. – Насчет Го я подумаю, а вот что касается Тяти… боюсь, это невозможно. Ее повсюду сопровождают доверенные служанки его светлости. Сам понимаешь, после этих слухов…

– …И этих казней… – Ёсицугу хмыкнул, но сделал вид что закашлялся.

– А что было делать?! Думаешь, мне это было по нраву?! – вскинулся Мицунари. – Но если не пресечь сплетню в зародыше, то…

– …То потом ее уже за хвост не поймаешь, так? Брось, не говори ерунды. Еще не хватало мне осуждать его светлость и его решения. Я бы тоже приказал казнить всю смену стражи. Потому что в следующий раз они прохлопают не наглеца с углем, а убийцу с мечом. Но слухи – они на то и слухи. Что было бы, если бы надпись на стене, повествующую о том, что его светлость не отец своему сыну, просто стерли? Об этом досадном инциденте поговорили бы в замке и забыли. А так что? Раз такая жесткость, значит, господин кампаку и правда что-то скрывает. Или… сам сомневается. Разве нет, Мицунари? А ты сам как думаешь? Его светлость действительно отец Хироимару?

– Что?.. – Мицунари от неожиданности икнул и вытаращил глаза. – Т-ты… как…

Тело Ёсицугу задергалось, словно в конвульсиях. И хриплый булькающий хохот вырвался из его горла.

– Ты бы видел себя сейчас, Мицунари, ты бы видел! – он согнулся и закрыл лицо руками.

– Это была очень плохая шутка.

– А я и не шутил, – Ёсицугу резко перестал смеяться и положил руку на колено Мицунари. – Я серьезно. Ты уверен? Ты же сам понимаешь, как это важно.

– Абсолютно, – Мицунари коротко кивнул.

– И основания твоей уверенности?..

Мицунари наморщил лоб и, слегка сжав руку Ёсицугу, наклонился к нему. И заговорил, тихо и уверенно:

– Накануне того дня, когда я узнал о том, что Тятя снова в тягости, мне приснился сон. Наш… бывший господин держал в руках дитя и протягивал мне. Я узнал умершего малыша Цурумацу. Он просил позаботиться о нем. Когда я проснулся, то сразу отправился к Тяте, чтобы рассказать ей о своем сне и сопроводить в храм, чтобы вознести молитву за душу ее сына. Но она расплакалась и сказала, что снова ждет ребенка. И теперь точно знает, что это будет мальчик.

– …Хм… Мицунари… ты рассказывал об этом его светлости?

– Да, конечно, а что?

– Да так, ничего… я бы на его месте казнил тебя просто так, на всякий случай, – Ёсицугу снова хмыкнул.

– Это еще не все… – Мицунари покачал головой, – через несколько дней после того, как неизвестный злоумышленник написал порочащие Тятю слова на стене, господину Хидэёси также приснился сон. К нему приходила госпожа Оити и тоже просила позаботиться о ее дочерях и внуке. Его светлость плакал, когда рассказывал мне об этом. Он до сих пор не может простить себе, что не смог спасти госпожу.

– Ему следовало отправить меня, а не Киёмасу… – Ёсицугу пошарил свободной рукой вокруг и нащупал чашку. Захватил ее ладонью и приподнял. Мицунари было дернулся, чтобы помочь, но тут же осекся.

– Я сам. – Ёсицугу, отодвинув скрывающую лицо ткань, поднес чашку к губам. И осушил в несколько быстрых глотков. – Какая мерзость… Мицунари, может все-таки сакэ? Давай не будем портить такой хороший вечер отвратительным чаем?

– Хорошо, – вздохнул Мицунари, – я сейчас распоряжусь. Пусть его согреют, и я выпью с тобой. Ты доволен моим ответом?

– Да. Главное – чтобы у его светлости не возникло и тени сомнений, ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю. Более чем. А что касается семьи Токугава…

– Мицунари, наклонись ко мне, пожалуйста, еще раз, – Ёсицугу протянул к нему руку.

Мицунари наклонился, и Ёсицугу громко зашептал:

– А что касается семьи Токугава – держись от них как можно дальше. Иэясу сотрет тебя в порошок и выпьет в саду с видом на любимые лилии. Но если ты не будешь к нему соваться – он тебя не тронет. Это ты тоже понимаешь?

– Да. Это я понимаю прекрасно. Сакэ. Отлично. Сейчас я сам за ним схожу.

Он встал и направился было вглубь дома, но внезапно откуда-то издалека раздались крики, и в комнату влетел запыхавшийся слуга:

– Господин! Нападение, господин! В саду убийцы!

– Что?! – Мицунари резко обернулся и бросился к стойке с мечами. Слуга посеменил за ним.

Ёсицугу медленно встал и тоже потянулся за мечом.

– Сколько их? Не знаешь, – спросил он слугу.

– Не знаю. Садовник поднял тревогу. Он видел человека с мечом в саду.

– Отлично. Мицунари, проводи меня в сад. Хочу взглянуть на разбойников, – он сжал рукоять меча и вытянул его из ножен.

– Ты уверен? Но, может быть…

– Брось. По-твоему, я не справлюсь даже с простыми воришками? – отрезал Ёсицугу и, повернувшись к слуге, скомандовал: – Веди в сад.

По саду метались люди с фонарями, проверяя каждый куст.

– Вот, вот здесь я его и увидел. Он крался, и у него был меч! – садовник, испуганно дрожа, указывал на изрядно потоптанную убегавшим клумбу. – И он украл цветы!

– Цветы?.. – нахмурился Мицунари, посветив на землю. Действительно, из травы торчали пеньки срезанных стеблей.

Зашуршали кусты, и появился стражник. Увидев Мицунари, он немедленно упал на колени.

– Прошу простить нас, господин! Мы не смогли найти убийцу! Мы нашли лишь его следы, где он перелез через ограду! Он потерял вот это, господин, – стражник протянул Мицунари соломенную шляпу.

Тот взял ее и покрутил в руках. И внезапно от удивления даже приоткрыл рот.

– Ёсицугу! Ты видишь это?! Ты это видишь?

– Я вообще ничего не вижу, кроме пятен ваших фонарей, – уныло пробормотал Ёсицугу. В его голосе сквозила явное разочарование из-за побега преступника. – Послушай, может, мне казнить старшего стражника?..

– Ёсицугу! Да посмотри же! Вот здесь! Здесь, на ленте – мальва Токугавы!

– Что?

– Вот что! – лицо Мицунари искривилось. – Не тронет, ты говоришь?! Иэясу подослал ко мне убийцу! Значит, значит, я прав! Прав!

– Хм… а зачем, по-твоему, убийце георгины? Это ведь они, я не ошибаюсь?

– Нет… – Мицунари сосредоточено потер подбородок. – Точно. Георгины. Красные. – Он повернулся к садовнику: – Посчитай, сколько цветов пропало. Это важно. Должно быть, это предупреждение. И я должен понять, что оно означает.

Глава 9

Хидэтада с сомнением теребил в руках узорчатый шелк:

– Вы… уверены, что это необходимо?

Го в ответ лишь тихо рассмеялась, прикрыв ладошкой рот.

– До нашей свадьбы, – она начала загибать пальцы один за другим, – один, два, три, четыре! Четыре дня. И на исходе пятого вы сможете выйти из моей спальни с гордо поднятой головой. А не завернутый в покрывало.

Щеки Хидэтады полыхнули, и даже шея залилась румянцем. Он смущенно опустил голову, и его лицо скрылось в мягких складках ткани.

– Вы такой милый, когда смущаетесь… – Го легко взмахнула рукой, словно ненароком касаясь его щеки под тонкой тканью, и подтолкнула к выходу. – В восточной стороне сада есть калитка, она выходит к большому ручью. Там такие заросли ивы, что вас точно никто не заметит.

Хидэтада поклонился и, не разгибаясь, быстро посеменил по тропинке к вишневым кустам. Его и самого разбирал смех. Если кто его сейчас увидит – все равно узнают или догадаются, но приличия соблюдены, и это забавное приключение ему определенно нравилось гораздо больше, чем то, с чего начался вчерашний день.

Несмотря на то что госпожа Ого почти всю ночь его утешала, а под конец он, о счастливый миг, даже ненадолго заснул, положив голову на ее колени, на сердце все равно было тяжело и неспокойно. Но он знал, кто сможет снять груз с его души и все объяснить. Поэтому по мере того, как он приближался к дому, ему становилось все спокойнее. Шелковую накидку он снял и спрятал за пазуху сразу же, как выбрался за калитку. И теперь, ощущая на груди мягкое приятное тепло и думая о том, как вернет накидку хозяйке, уже став законным супругом, не мог не улыбаться.

А когда слуга открыл ему ворота родного поместья, на сердце стало совсем спокойно – отец все ему объяснит, без малейших сомнений.

Хидэтада прошел в свои покои, подождал, пока ему принесут теплой воды, чтобы умыться, переоделся и, приказав будить его к завтраку, упал на футон и уснул.

– Господин, господин! – нежные тонкие женские пальчики легко коснулись его плеча. Хидэтада открыл глаза, и на секунду ему показалось, что он снова в покоях госпожи Ого, а весь путь до дома ему просто приснился. Он часто заморгал. И улыбнулся. Нет, конечно, это не госпожа Ого, это малышка Момо, девочка, которая, похоже, очень приглянулась отцу. Хорошая девочка, воспитанная и смышленая – вероятнее всего, отец возьмет ее с собой, когда будет уезжать. При мысли об отъезде отца в груди у Хидэтады что-то неприятно сжалось, но он вздохнул и снова улыбнулся служанке.

– Вода? Одежда? – спросил он, заранее зная ответ.

– Все здесь, молодой господин, – Момо низко поклонилась и замерла, сложив руки на коленях и ожидая его распоряжений.

Вода оказалась не теплой, а прохладной и пахла мятой. Умывшись, Хидэтада окончательно пришел в себя и решил, что следы ночных похождений не слишком заметны на его лице. Но просчитался. Едва он перешагнул порог столовой, как отец повернул к нему голову и рассмеялся.

– Прошу… прошу прощения, отец, что опоздал к завтраку, – Хидэтада поклонился и почтительно присел в углу возле стены.

– Глупости, ты вовсе не опоздал, я только понюхать все это успел, – Иэясу жестом пригласил Хидэтаду к столу.

Хидэтада снова поклонился и пододвинулся к столикам с расставленной на них снедью. Еда не вызывала особого аппетита, но по сравнению с тем днем, накануне которого он пил с Киёмасой, его состояние можно было назвать превосходным. Хидэтада взял небольшой ломтик лосося и принялся задумчиво его жевать.

– Э-эх… – рассмеялся Иэясу, прожевав онигири[46]46
  Онигири – блюдо традиционной японской кухни из пресного риса, слепленного в виде треугольника или шара. Обычно в онигири кладут начинку и заворачивают в лист сушеных водорослей нори.


[Закрыть] с креветкой, который только что целиком засунул себе в рот, не забыв полить соусом, – друзья… Друзья! – Он поднял указательный палец. – …Друзья – это очень, очень полезно для карьеры и войны. Но очень накладно, а главное, вредно для живота… впрочем, все вредно для живота, если разобраться. – Иэясу потянулся к блюду с тэмпурой[47]47
  Тэмпура – популярная категория блюд японской кухни из рыбы, морепродуктов и овощей, приготовленных в кляре и обжаренных в масле.


[Закрыть]. – Вот попробуй, отличная вещь! Я бы только ее и ел, но… – он глубоко и печально вздохнул и погладил себя по животу, словно сочувствуя его состоянию.

– Благодарю, – Хидэтада послушно взял предложенный кусочек жареного в масле угря и откусил немного. И с трудом проглотил.

Иэясу улыбнулся:

– Ешь. Легче станет, верь моему опыту. И пей побольше. Воды, я имею в виду, – он снова рассмеялся.

Видно было, что отец пребывает в отличном расположении духа. И Хидэтаде казалось неправильным начинать неприятный разговор. Поэтому он, успокоив себя тем, что такие вопросы за едой обсуждать не стоит, тоже взял онигири, обмакнул в соус и принялся старательно пережевывать рис.

Наконец Иэясу закончил с едой и, блаженно прикрыв глаза, откинулся на подушки. Хидэтада отставил блюдо в сторону и откашлялся.

– Отец, – решительно начал он, – я бы хотел с вами поговорить.

– М-м? – Иэясу приоткрыл один глаз. – Я понимаю, что разговор будет серьезный, иначе ты не откладывал бы его. Так?

– Так… – Хидэтада резко и шумно выдохнул, собираясь с мыслями.

– Тогда говори.

– Отец… – Хидэтада слегка замялся и, наконец, выпалил: – Мятеж Ходзё. Ведь это вы сами его организовали, да?

– О-о-о… – протянул Иэясу, приподнимаясь с подушек и слегка наклоняясь вперед. – Это действительно серьезный разговор. Да, я. Более того, я еще и финансировал зачинщиков мятежа. И среди них были мои люди, которых я же потом и казнил. Но они знали, на что идут. – Иэясу выпрямился и пристально посмотрел в глаза Хидэтаде.

Хидэтада выдержал это взгляд, только слегка сдвинул брови, отчего на лбу образовалась морщинка.

– Но, это же… – он смутился и еще сильнее наморщил лоб, пытаясь подобрать подходящее слово.

– …Подло? Бесчестно? Отвратительно? Не стесняйся, говори, что думаешь, – Иэясу слегка усмехнулся, продолжая сверлить Хидэтаду внимательным взглядом.

– Нет… не это, – Хидэтада на миг опустил глаза, – я просто хочу знать, насколько это было необходимо… так поступать.

– …Так? То есть – некрасиво, подло и цинично? Хорошо, на твой вопрос я отвечу. Только сначала ответь ты. Как, по-твоему, зачем я все это затеял?

– Я думаю: это было необходимо, чтобы появилась веская причина отказаться от участия в войне.

– Правильно. Нечего мне было делать в Корее. И тебе тоже – не смотри на меня так. Но это только ботва дайкона. Листья, которые торчат над землей. А вот почему старая хитрая Обезьяна поверила мне, ты знаешь это? Ты думаешь, господина тайко легко обмануть?

Хидэтада медленно покачал головой.

– Да потому что я и не обманывал его, вот в чем дело. И вот что, сын. А не желаешь ли ты со мной сыграть партию в го? – неожиданно предложил Иэясу и, не дожидаясь ответа, хлопнул руками и поманил стоящего возле дверей слугу. – Принеси доску. И пусть уберут лишнее.

Когда доску принесли, Иэясу поставил перед Хидэтадой две коробочки – с белыми и черными камешками:

– Выбирай.

Хидэтада молча положил руку на черные.

– Земля… – улыбнулся Иэясу, – почему я не удивлен? Что же, хороший выбор. А мне надо привыкать к тому, что выбираешь ты, а я лишь следую за тобой. – Он принялся расставлять камешки на доске.

Хидэтада молчал. Он задал все интересующие его вопросы и теперь с нетерпением ждал, что ответит ему отец.

– Скажи мне, Хидэтада, ты когда-нибудь ловил рыбу? Не в специальном пруду, где карп прыгает на крючок, едва ты закинул его в воду? А в обычной реке? – спросил Иэясу, наконец все расставив.

– Да, отец, – Хидэтада посмотрел, куда отец двинул фишку, и сделал ответный ход, положив свою.

– Так вот. Что же нужно для того, чтобы в одном месте собралось много рыбы?

– Прикормить? – догадался Хидэтада.

– Именно. Можно, конечно, использовать сеть. Но в сеть попадает много мусора. И мелкой рыбы, которая не годится в пищу, а погибнет, не успев вырасти. Ты понимаешь меня?

– Кажется, да… – Хидэтада снова нахмурился: белые камешки со всех сторон начали обступать его позиции. Он двинул вперед еще одну фишку, и лицо его разгладилось: здесь он сможет прорваться во время следующего хода. И здесь.

– Отлично. Так вот. А теперь еще один вопрос. Как ты думаешь, зачем господин Хидэёси отнял у нас земли и отдал нам земли Ходзё?

– Это просто, – Хидэтада радостно смотрел на доску: черные камешки вовсю теснили белые и даже почти окружили добрый десяток. – С одной стороны, бывшие земли Ходзё намного больше и плодородней, а значит, у вас нет причин чувствовать себя ущемленным и проявлять недовольство, а с другой – переселение и подчинение новых земель должно занять вас надолго и не дать возможности подготовить выступление против его светлости.

– Великолепно! Ты уже почти извлек дайкон из земли! Но… Послушай меня, послушай хорошо. Ты помнишь осаду Одавары?

– Да, разумеется… хотя меня и не взяли туда. Но там и осады как таковой не было, даже Тятя сопровождала его светлость!

– И поэтому ты решил, что там было интересно и весело? О, вовсе нет. Да, под стенами главной крепости Ходзё развернулся настоящий походный театр. И отнюдь не боевых действий. Осаждающие пили, веселились, смотрели представления. Не думаю, что тебе нужного объяснять, зачем это было сделано. Ходзё – единственные, кто так и не признал по-настоящему власть Тоётоми Хидэёси. И их следовало примерно наказать. А что больше ранит дух осажденных, вынужденных довольствоваться скудным рационом, как не пир и веселье под их стенами? И тем не менее Одавара не сдавалась полгода… – Иэясу прикрыл веки, предаваясь воспоминаниям, потом снова посмотрел в глаза Хидэтады. – Ты знаешь, я очень, очень уважал Ходзё Удзимасу. И не только я. Все его вассалы очень сильно уважали своего господина. И любили. И многие сдали свои крепости только после того, как Одавара пала. Понимаешь уже? Или еще нет?

Хидэтада с некоторым сомнением глядел на отца.

– Ясно, – Иэясу слегка усмехнулся. – Тогда слушай дальше. Эти верные люди только сделали вид, что сдались и смирились. И если бы Хидэёси отдал их земли кому-то еще, например Като Киёмасе, – что бы произошло?

– Като Киёмаса превратил бы эти земли в выжженную пустыню! – выдохнул Хидэтада. Да. Он понял. Он, похоже, действительно понял.

– О! – Иэясу поднял руку в одобрительном жесте. – Именно. Мятежи бы вспыхивали один за другим, их бы приходилось постоянно подавлять, искать зачинщиков, жечь деревни, где прячутся мятежники и провокаторы. В общем, ловить рыбу сетями. Господин Хидэёси прекрасно понимал, что мало кто способен справиться с этой задачей. Я способен. Как видишь. Мятежа в любом случае было не избежать. Но самый лучший способ решить этот вопрос – сделать так, чтобы он вспыхнул в нужное время в нужном месте. Удобном тебе. Разгадал ли господин тайко мой ход или нет – он все-таки отлично понимал, что мне никак нельзя разбрасываться войсками направо и налево. А в Корее прекрасно обошлись без меня. Да и, честно признаться, в штабе от меня больше проку, чем на поле боя.

– Я все понял, отец, благодарю за пояснение… – Хидэтада низко поклонился.

– Я рад, что смог успокоить твою душу. Кстати, – Иэясу звонко щелкнул фишкой по доске, – ты проиграл, Хидэтада.

– А? Что? – Хидэтада ошалело уставился на ряд белых камней, окруживших его последний квадрат.

– Проиграл… а знаешь, почему? – Иэясу хитро подмигнул.

– П-почему?..

– Да потому что слушал меня, раскрыв рот, и совершенно не смотрел на доску, – расхохотался Иэясу. – А теперь иди, иди… и это все забери. Я хочу отдохнуть после обеда.

– Но, отец… это был завтрак…

– Да? Отличная новость. Значит, обед еще впереди, – Иэясу во второй раз откинулся на подушки и закричал, запрокинув голову: – Момо! Момо-о! Где мой сладкий персик?! Мне срочно нужно помассировать пяточки!

Хидэтада собрал доску, вышел из комнаты и двинулся вперед по коридору. Внезапно из-за угла вылетела Момо, едва не сбив его с ног. В руках у нее был поднос с маслом, лепестками и солью. Она смущенно улыбнулась и мелко-мелко закивала головой.

– Беги, – по-доброму сказал ей Хидэтада, и девочка поспешила в комнату, которую он только что покинул.

Он посмотрел вслед Момо, и в груди снова что-то кольнуло. Но ничего: впереди свадьба, радость, веселье. А до отъезда отца – еще долгие недели. И кто знает, что может произойти потом.

Хидэтада не смотрел ни на священника, ни на собравшихся на церемонию в храме. Его взгляд был прикован к госпоже Ого. Вот она подносит к губам одну чашечку сакэ… вторую… третью… До последнего глотка его не отпускала навязчивая мысль: вот сейчас произойдет что-то страшное и помешает им, все испортит.

Он сам не понимал причину своей тревоги. Возможно, всему виной Исида Мицунари? Он не родственник и даже не друг ни ему, ни невесте – так что он делает на церемонии?

Само празднество будет проходить в замке его светлости: господин Хидэёси настоял на этом, называя Хидэтаду своим сыном, а госпожу Ого – любимой дочкой. И занимал во время обряда место ее отца.

А лицо его отца не выражало ровным счетом никаких эмоций. Ни радости, ни беспокойства. Может, ему тоже не нравилось присутствие господина Исиды? Который глаз с него не сводил до самого начала обряда. Да, Исида Мицунари главный распорядитель торжеств, на это тоже была воля его светлости. Но ему следовало заниматься своими делами в замке, а не здесь.

…Но когда Хидэтада взял в руку чашку со священным сакэ, то сразу забыл обо всем. Он думал только о госпоже Ого. Неужели совсем скоро он сможет называть ее просто Го?

Как же она красива… В этом нежно-белом шелке она похожа на цветок яблони ранней весной. Может, от этого его тревога? Что он просто не смеет поверить своему счастью?

На выходе из храма их ожидали приглашенные. Не все: большая часть гостей уже, наверное, собралась в дворцовом парке возле накрытых столов. И все это были родственники и друзья – Хидэтада успел заметить возвышавшуюся над всеми лохматую голову Като Киёмасы. Люди выкрикивали поздравления, некоторые подбрасывали в воздух цветы. Хидэтада оглянулся и остановился на миг. Он знал, что госпожа Ого следует за ним, но вдруг она испугалась шумной толпы? И его сердце в который раз кольнула тревога: госпожа Ого не смотрела на него. Ее взгляд был прикован к стоящему у обочины закрытому паланкину. Хидэтада присмотрелся к гербу – две бабочки. Это, вероятно, паланкин Отани Ёсицугу, которого он пригласил по просьбе Киёмасы. Госпожа Ого, без сомнений, смотрела именно туда. Хидэтада вздохнул. Глупости. Он позже спросит. Еще не хватало ревновать свою жену к больному старику.

А госпожа Ого, словно почувствовав его взгляд, повернулась к нему и улыбнулась. Так весело и уверенно, что Хидэтада ощутил легкую дрожь в спине. Ему захотелось немедленно заключить свою супругу в объятия и никогда не отпускать от себя.

– А ну-ка, помоги мне выбраться отсюда! – Хидэёси схватил протянутую Хидэтадой руку и тут же обнял его, почти повиснув у него на шее.

– Ты совсем, совсем уже взрослый, сынок! – воскликнул он и негромко зашептал Хидэтаде на ухо: – Смотри, не ударь в грязь лицом перед моей девочкой сегодня! – И он громко и заливисто расхохотался.

Хидэтада дождался, пока господин Хидэёси отпустит его, и почтительно поклонился:

– Позвольте мне проводить вас.

– Не спрашивай у меня, это твой праздник! Веди, куда хочешь! – весело сказал Хидэёси, подставляя ему локоть, а затем, отвернувшись в сторону, закричал: – Мицунари, эй, Мицунари! Все готово? А то я проголодался и ужасно хочу пить! И только посмей подсунуть мне воду!

– Да, ваша светлость, – склонился Мицунари и, взяв Хидэёси осторожно за другой локоть, вместе с Хидэтадой повел господина к высокому, специально подготовленному помосту, украшенному богаче и ярче, чем помост, предназначенный для жениха и невесты, который был куда скромней и значительно ниже.

Хидэёси с помощью Мицунари и Хидэтады поднялся по ступеням и опустился на мягкие шелковые подушки. Мицунари махнул рукой, и служанки понесли столики с едой и напитками.

– Иди, иди к невесте! – Хидэёси подтолкнул Хидэтаду в сторону ступенек, а Мицунари прихватил за рукав: – А ты останься. Хватит бегать туда-сюда.

Хидэтада спустился вниз и направился к своему месту. Он там оказался первым: госпожу Ого служанки увели переодеваться к банкету. Оглядевшись по сторонам и увидев, что на него никто не смотрит, он украдкой налил себе сакэ в подготовленную чашку, залпом выпил и облизал губы. Стало немного легче. Так. Теперь главное – не напиться. А то насмешки его светлости могут обернуться печальной реальностью.

Наконец Ого появилась на тропе, и тут же со всех сторон послышались восхищенные выкрики. И действительно – расшитое серебряными журавлями и ярко-оранжевыми цветами алое кимоно, накинутое поверх церемониального белого, сделало девушку еще прекраснее, хотя мгновенье назад Хидэтада мог бы поклясться, что это невозможно. Но он видел это собственными глазами. Лицо стало еще белее, губы – еще ярче, госпожа Ого приветливо улыбалась, демонстрируя идеально черные зубки[48]48
  Японская традиция чернения зубов, популярная вплоть до периода Мэйдзи – охагуро (яп. «чёрные зубы»). Чернота лака считалась красивой и утонченной, однако у нее было и утилитарное назначение: лак восполнял недостаток железа и помогал сохранить зубы здоровыми. В обозначенный в романе период охагуро применяли члены императорской семьи, знать, невесты.


[Закрыть], а на непоткрытых и уже распущенных волосах сверкали, отражая лучи солнца, дорогие камни. Словно богиня сошла с небес, чтобы стать супругой простого смертного. Хидэтада замер, завороженный. Госпожа Онэ и госпожа Тятя сопровождали ее, а служанки – девочки одиннадцати-двенадцати лет, тоже ярко наряженные, несли сзади подарки.