Текст книги "Незваный гость. Поединок"

Автор книги: Виктор Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Без жертв

Полковник Ларин взглянул на часы, висевшие перед ним на стене. В его распоряжении оставалось чуть побольше часа. Опаздывать на заседание бюро было нельзя. Но он все же решил не откладывать далее разговора с Мамбетовым. Ларин взял трубку и соединился со своим помощником по кадрам Караевым.

– Что будем делать с Мамбетовым? – спросил он.

– Надо бы решать, Семен Иванович. Второй день держим человека.

– Тогда заходите ко мне. Мамбетов пусть подождет.

Минуты через три в кабинет к Ларину вошли Караев, Соломцев и последним – Лысов. Ларин пригласил к столу, но не к тому, за которым сидел сам, а к другому – стоявшему вправо от него, длинному, во всю комнату, обставленному вплотную придвинутыми друг к другу стульями. За этим столом и на этих стульях размещался весь руководящий состав, когда проводились совещания. За этим столом у Ларина было свое место – впереди, с которого он видел всех сидящих справа и слева от себя – два ряда лиц, всегда обращенных к нему. На это место и перешел Ларин сейчас.

– Товарищ Лысов, доложите ваше мнение, – попросил Ларин. – Вы были у Мамбетова, докладную я вашу видел.

Лысов встал, пролистал тетрадь с черновиком докладной записки, той самой, что перешла сейчас от Караева к Ларину. Пока Лысов докладывал, Ларин еще раз пробежал ее глазами, восстанавливая детали. Он знал, что Лысов ничего не добавит к тому, что написал в докладной. А докладная была написана так, что он, Ларин, не мог не принять по ней соответствующих мер.

– Могу только еще раз подтвердить, что товарищ Мамбетов плохо знает обстановку. И почти ничего не сделал по ориентировке...

– Почему же так плохо обстоит дело? – не выдержал Ларин.

Лысов повел плечом:

– Это лучше спросить у Мамбетова. Просто привык работать безрезультатно, – неожиданно заключил Лысов.

– В этом ли причина? – Видно было, что Ларин добивался более определенного ответа.

– Он ничего не делает по сигналам! – воскликнул Лысов. – А их проверять надо немедленно...

Ларин поморщился. И в докладной Лысова и в его выступлении он чувствовал предвзятость.

– Товарищ Караев, ваше мнение? – спросил Ларин помощника.

Караев перевел взгляд на Соломцева.

– Может быть, товарищ Соломцев, как начальник отдела... Вопрос поднят не кадровиками.

– Пожалуйста! – теперь Ларин посмотрел на Соломцева.

Соломцев повел тонкими полосками губ, положил перед собою небольшие, похожие на женские, руки и начал:

– Если все то, что указано в докладной записке, соответствует действительности, мне кажется, вряд ли есть смысл надеяться, что Мамбетов...

– Может быть, мы пошлем товарища, чтобы он проверил теперь, все ли так написано в докладной? – перебил Ларин Соломцева, с досадой оттолкнув от себя докладную.

– Я не ставлю вопрос так. Но с нас спросится. Отвечать придется нам с вами. В Жаксы-Тау нужен более опытный работник...

В это время, когда решалась судьба Мамбетова, сам он сидел в приемной Ларина и ждал вызова. Время тянулось убийственно медленно. Мамбетов то и дело поглядывал на массивную дверь, обитую черным дерматином.

– А ты не нервничай, Мамбетыч! – успокаивал его дежурный в капитанских погонах, чернявый и смешливый. – Ну, доложишь... Пропесочат тебя сколько положено, и поедешь себе потихоньку на место. Только не ерепенься, признай ошибки, пообещай исправить...

Мамбетов, промолчав, косовато посмотрел на словоохотливого капитана.

– Говоришь, у тебя Лысов был? Ну, этот напишет. Он отца с матерью не пощадит... А ты все-таки держись, не вешай носа! – продолжал капитан, задорно поблескивая глазами. – Смело входи. Ныне этот кабинет не такой страшный, каким был в прежние времена. Бывало позвонят: «В приемную!» – и сразу поджилки заговорят, потому что вызов к начальству мало сулил хорошего. А теперь люди сами идут, когда надо и не надо. Вот так, Мамбетыч...

Дежурный продолжал скакать на своем коньке, пока не прозвучал звонок, тот самый звонок, который когда-то приводил в трепет всех тех, кто входил в кабинет с отчетом, с делом и просто по вызову.

Дежурный мигом согнал с лица смешливость и бросился в кабинет. Мамбетов тоже вскочил, машинально оправил на себе галстук, пиджак и устремил взгляд на дверь, за которой скрылся дежурный. Все-таки не так это просто было спокойно войти в кабинет, в котором уже обговорили твою судьбу и, может быть, приняли решение. Словом, Мамбетов волновался.

– Товарищ Мамбетов, вас просят! – торжественно и официально провозгласил капитан, показываясь в дверях и уже гладя на Мамбетова так, как можно глядеть на человека, совсем незнакомого и неведомо зачем пришедшего к начальству.

Полковник Ларин, увидев Мамбетова, поднялся, вышел из-за стола и пожал ему руку. Пригласив садиться, вернулся на свое место.

– Когда я был у вас последний раз? – спросил он, разглядывая своего смуглого, коренастого уполномоченного.

– Ранней весною, товарищ полковник, – ответил, настораживаясь, Мамбетов.

– Давно, оказывается! – словно бы удивился Ларин. – Быстро же летит время.

Он посмотрел на каждого из сидящих с виноватой улыбкой на усталом лице, будто сам он и все они были виновными в том, что время летело так быстро.

– Очень быстро! – согласился Караев. – Кажется, только вчера мы оформляли Мамбетова, а ведь, смотрите, пять лет прошло.

– Неужели пять? – удивился Ларин, хотя знал точно, что Мамбетов пять лет работает в Жаксы-Тау, из них три года уполномоченным.

– За это время он закончил нашу школу, женился, двоих сыновей нажил, – продолжал Караев.

– Смотрите-ка! – снова удивленно воскликнул Ларин, будто не знал ни жены, ни детей Мамбетова, ни того, что он уже повысил квалификацию в школе. Но это удивление не было притворным, потому что в характере Ларина было восторженно воспринимать все хорошее в жизни своих подчиненных, как и с негодованием относиться к тому, что было недостойно и чуждо чекисту.

– Детишек ему помогает воспитывать теща, Семен Иванович, – продолжал за Мамбетова Караев. – У него отец – чабан. Вот они отпаивают ребятишек в ауле. Лучше, чем в лагерях.

– Чудесно!

Мамбетов улыбнулся, вдруг так ярко представив себе детей, жену и вспомнив воинственный протест Алимы против того, чтобы с него, ее мужа, снимали стружку.

– С женою живете дружно? – спросил Ларин.

– Не ссоримся, – ответил Мамбетов уже с чувством нетерпения.

– Значит, нет причин, которые могли бы вам мешать в работе?

Вот оно, вот тот вопрос, который подведет Мамбетова к докладной Лысова, к делу «Незваного гостя»! Не затем же вызвали Мамбетова, чтобы справиться о его семейных делах!

– Таких причин нет, – твердо произнес Мамбетов.

– Вместе с тем у вас так много недостатков, товарищ Мамбетов, – Ларин быстро перелистал докладную.

– Правда, мы учитываем, что район у вас степной, животноводческий. Люди у вас хорошие, работают дружно... Но вот по ориентировке вы почти ничего не сделали. А ведь это та самая работа, ради которой нас с вами, собственно говоря, и держат сейчас. Мы же должны в зародыше пресекать попытки иностранных разведок проводить в нашей стране враждебную работу. ...К вам, возможно, заслали агента... Понимаете, что это значит? Ведь он может безнаказанно пробыть у вас, а потом перебраться в другое место. Его, конечно, разоблачат, узнают, что он жил в вашем районе. В каком свете мы будем выглядеть? Ну, мы – ладно. Вред государству будет нанесен благодаря нашей беспечности!

Ларин не мог говорить спокойно, хотя никогда не позволял себе обидеть слушателей. Эмоциональность его слов всегда усиливала убедительность, искренность. И сейчас, слушая Ларина, Мамбетову уже казалось, что «Незваный гость» бродит по степи за Жаксы-Тау, собирает шпионские сведения средь бела дня.

– Вы ознакомлены с докладной товарища Лысова? – спросил Ларин.

– Да, я читал ее.

– В ней говорится, что вы не обращаете взимания на целый ряд очень важных обстоятельств в связи с делом... как вы его назвали? Да, «Незваного гостя».

Мамбетов вскинул большую черную голову.

– Мы разошлись с товарищем Лысовым в оценке...

– В связи с этим мы и пригласили вас. Нужно же прийти к единому мнению и пониманию вещей! Вам сказали, что Линда Мартин разоблачена как агент-вербовщик американской разведки?

– Да, да, – подтвердил Мамбетов.

– И вот сегодня позвонили: она завязывала связи со «стилягами» и спекулянтами заграничным барахлом. Это нужно учесть.

Ларин замолчал, Мамбетову следовало начинать, но он вдруг растерял мысли. Линда Мартин – и «стиляги»! Он тут же вспомнил, что «стилягой» в экспедиции называли Виднова. Да, по внешнему виду, по пристрастию к водке, к извращенным танцам... А обращение с Валентиной Шелк?.. Но все это еще не давало никаких оснований подозревать Виднова по делу «Незваного гостя»...

– Ну, прошу объясниться, – поторопил Ларин. – Прошу.

Не так все обстояло просто, как можно было подумать, глядя со стороны. С чего начать?.. Все то, что было приготовлено заранее и отложилось в голове, теперь не годилось.

«Скажу, в чем мы разошлись с Лысовым, а потом уже, что сделано», – решил Мамбетов и, откашлявшись, начал докладывать.

– Лысов рекомендует проверить тех людей, в поведении которых я не вижу ничего подозрительного. С этим я не могу согласиться, – проговорил Мамбетов, напрягая всю свою волю.

С Лысовым можно было поспорить, а здесь... Здесь надо доказать правоту своих убеждений. Здесь нужны были факты. Он старался говорить, как можно спокойнее, но у него не выходило. Он терял свою мысль, возвращался к ней. Повторялся. Но говорил то, что думал, что чувствовал. Начистоту.

– Однако сигналы мы должны проверять! – сказал Соломцев, прерывая Мамбетова. – Вспомните, что говорил Дзержинский! Найти преступника, уже совершившего преступление, может и не чекист. Чекист – тот, кто предупредил преступление, анализируя некоторые, на первый взгляд незначительные, факты, явления. Помните?.. Это важно особенно сейчас, когда иноразведки применяют все более ухищренные методы...

Да, Мамбетов помнил эти слова железного Феликса. Но разве когда-нибудь Дзержинский не вставал на защиту честных людей?

– Дзержинский имел в виду сигналы в отношении действительно подозрительных людей, врагов, – произнес Мамбетов. – А Луговой – кандидат в члены партии. Товарищ Лысов почему-то не указал этого в докладной. Он забыл написать, что Малинина комсомолка, что ее отряд борется за звание отряда коммунистического труда...

– Это в самом деле так? – спросил, багровея, Ларин. Он уже обращался не к Лысову, а к Соломцеву.

– У меня таких данных не было, – теряясь, ответил Лысов.

– Как же так, товарищи? – Ларин развел руками. – Продолжайте, Ермен Сабирович.

Волнение прошло. Мамбетов теперь докладывал обстоятельно и самокритично. Конечно, он не сделал всего того, что мог и нужно сделать. Приезд Лысова помог ему увидеть свои промахи. Но работать нужно не в том направлении, на которое указывал Лысов.

– Это формальный путь. И я на него не встану, – закончил Мамбетов.

Он сел, вытирая вспотевшее лицо. Нет, не так просто отстаивать свои позиции даже тогда, когда чувствуешь себя правым.

Ларин поднял голову, посмотрев на часы, встал.

– Я должен идти на бюро, товарищи... – Он взял докладную, пододвинул ее Соломцеву. – Я попрошу вас, товарищ Соломцев, совместно с Мамбетовым, продумать, что ему нужно сделать для активизации розыска «Незваного гостя», какая ему нужна в этом помощь... Вечером мне доложите... С Мамбетовым я согласен, что нельзя без разбора и без основания подозревать людей, честных советских людей, – Ларин сделал ударение на последних словах.

Караев всегда выходил из кабинета начальника последним. Почти всегда случалось, что после подобных совещаний возникали кадровые вопросы. И на этот раз Караев не торопился выйти из кабинета. Но Ларин молчал. И когда Караев взялся за ручку двери, Ларин вдруг спросил:

– Вы не помните, сколько Лысову до пенсии?

– Около года, товарищ полковник.

Ларин еще раз бросил сердитый взгляд на Караева, будто виноватого в том, что Лысову еще так долго служить.

– Подумайте о перемещении на второстепенный участок.

– Есть.

– Тогда посоветуемся.

Караев был исполнительным и аккуратным. Раскрыв блокнот, тут же сделал пометку, чтоб не забыть приказание Ларина, и подумал, что он и на этот раз поступил правильно, не вылезая со своим мнением. Не случайно же Караев сидел на кадрах!

Будем друзьями

Уже неделя прошла, как Мамбетов вернулся домой. Вроде бы все вопросы были улажены, и даже Алима успокоилась, а вместе с тем тревога не проходила.

День был очень жарким. Плыло в безветрии марево, тяжелое и плотное. Оно искажало, уродовало предметы. Саманная могилка с острыми углами вырастала в зыбкую башню до самого неба, а гора Жаксы-Тау, на которую то и дело оглядывался Мамбетов, поднялась, оторвалась от земли и повисла над озером грозовой тучей. Призраки бродили по всей степи. Вот и впереди, на дороге, замаячило что-то – не разберешь. Мамбетов долго вглядывался, пока его зоркие глаза не различили смутные очертания скачущих навстречу лошадей. А вскоре вырисовался и тарантас. И в нем двое. Один в малахае, правил парой, другой, в войлочной шляпе, сидел позади. Кто же это мог быть?

Гремя подвязанными ведрами, тарантас подкатил к Мамбетову. В нем сидел помощник Кузина, инженер Санкевич, с подводчиком Умаргали.

«Как же ты кстати, дорогой товарищ! – воскликнул мысленно Мамбетов. – Я ведь давно ищу с тобой встречи».

Он поднял руку и прокричал:

– Селям алейкум, Валерьян Иванович! Селям алейкум, Умаргали Бекселяевич!

Лошади остановились. Санкевич, прихрамывая на затекших от долгого сидения ногах, заковылял к Мамбетову.

– Алейкум селям, товарищ КГБ.

Мамбетов спешился, пожал руку обоим.

– Откуда скачете?

– Из отрядов. У меня одна дорога, хотя и в разных концах...

– Значит, побывали в отрядах? – Мамбетов прищурился, вглядываясь в бронзовое, сухощавое лицо Санкевича. – Довольны?

– Работой-то?

– Да.

– План выполняем, товарищ Мамбетов.

– Это хорошо. И происшествий нет?

Санкевич насторожился.

– Какие происшествия? Все спокойно. Пирамиды на месте, не сбежали с барханов.

«Хитрый старик, – подумал Мамбетов. – Так, пожалуй, с ним не разговоришься».

Лошади не стояли, дергали тарантас. Умаргали поругивался и сдерживал их вожжами.

– Знаете что, Валерьян Иванович. Я подсяду к вам в тарантас. Мы поговорим дорогой, чтобы не задерживать вас. А свою лошадь я отдам Умаргали.

– Ну, если хотите... – Жестом радушного хозяина Санкевич пригласил Мамбетова рядом с собой.

Тарантас катился по заглаженной ветрами дороге мягко, без толчков. Мамбетов похвалил тарантас, на котором ныне ездят, пожалуй, только вот такие люди, как Санкевич – полевики, затем – лошадей, шляпу Санкевича. В словах Мамбетова не было лести, потому что тарантас был вместительный и на хороших рессорах, и лошади бежали резво, несмотря на жару, и шляпа надежно защищала голову от солнечных лучей.

– При такой экипировке, – Мамбетов не без улыбки показал рукой на подвешенные к тарантасу ведра и чайники, – можно путешествовать долго.

– Месяц езжу...

– И все в отрядах? – удивился Мамбетов.

– Да-а.

– Наверное, всех объехали?

– Почти.

– Значит, чепе нет?

Санкевич покачал головой:

– Нет!

– Это хорошо! Главное, чтоб чепе не было. – Мамбетов повернулся к Санкевичу и теперь уже смелее заглянул в его прячущиеся под брови глаза. Они глядели дружелюбно.

– Конечно. – Санкевич вздохнул. – Подозревать, некого и не в чем.

В голосе Санкевича послышался холодок.

– А отводить подозрения? – спросил Мамбетов, наступая.

– Но для этого нужно подозревать.

– Вовсе нет! – воскликнул Мамбетов. – Мне вот говорят: Малинина плохой человек.

– Вам этого никто оказать не мог. И почему вы вспомнили ее?

Санкевич повернулся к Мамбетову, принимая петушиный вид.

– Она мне нравится, Валерьян Иванович. Как все брюнетки. Вот и вспомнил.

– Не шутите, товарищ Мамбетов. Вы ее с кем-то путаете.... Но не в этом дело. Малинина – хорошая работница. Я только что поставил ее на самостоятельную работу. Вместо Шелк.

– А куда дели Шелк?

– Ах, вы не знаете?.. – И Санкевич рассказал печальную историю, в какую попала девушка.

– Вот видите, а вы говорите в экспедиции чепе нет, – протянул Мамбетов с укором в голосе.

– Да ведь такие чепе вас не интересуют, Мамбетов. Я знаю, что вам нужно...

– Боюсь, что вы ошибаетесь, Валерьян Иванович. Но не будем спорить. Значит, одно чепе мы все-таки установили. Может быть, и еще есть?

– Как сказать, чепе не чепе, а неприятность наклевывается. Но это еще нужно проверить. Пока у меня – только предположение.

– Что же подозреваете вы?

– Кое-что с технической стороны. У Виднова.

– Брак?

– Хуже, Мамбетов. Но если я окажусь прав, все равно вам некого будет арестовывать. Это не вашей статьи.

Помолчали. Мамбетов будто про себя проговорил:

– Я шестой год работаю в районе, Валериан Иванович, и за все это время не арестовал ни одного человека.

– Что же вы делаете тогда? – Санкевич поглядел на Мамбетова недоверчиво.

– Могу вам сказать: делаю все для того, чтобы не арестовывать.

– Не понимаю. – Санкевич замотал головою.

– Ну-у... предупреждаю аресты. Вы знаете, лекции вот читаю о бдительности. Словом, профилактикой занимаюсь.

– Может быть, это слово имеет у вас какое-то особое значение? – недоверчиво спросил Санкевич.

– Да нет! Как врач делает прививку, чтоб человек не заболел, так и я оберегаю людей, только от других бед... Вот и вас хочу предупредить, Валериан Иванович. Нам с вами нужно быть бдительными. Видите ли, вы работаете... я имею в виду вашу экспедицию для оросительной сети, но кое-кому почудилось другое. Одна из разведок заинтересовалась работами экспедиции.

Санкевич слушал Мамбетова внимательно, и недоверия к нему не стало. Не зря этот косоватый парень присел к нему в тарантас, не зря. Как будто говорит дело, только разоткровенничался уж слишком. А может быть, мобилизует просто? Да нет, не похоже. А может быть, он не знает....

– Товарищ Мамбетов, я должен вас предупредить, – вдруг решился Санкевич. – Перед вами, так сказать, бывший участник антисоветской группы, отсидевший в лагерях десять лет. Все что положено. И я не хотел бы злоупотреблять вашим доверием. Вам еще и продвигаться по службе, и звания получать.

Санкевич сидел, опустивши глаза, и будто рассматривал свои большие, припухшие в суставах руки.

Мамбетов не сразу нашелся. Этот старикан говорил всерьез, он предупреждал! Ему нужно было отвечать тоже правдой, иначе какой же разговор!

– Насчет антисоветской группы вы, пожалуй, напрасно, – проговорил Мамбетов. – Знаю, по тому делу двое вас было. Знаю, с последнего курса вас взяли. Но ведь вы реабилитированы! В моих глазах вы честный человек. И я имею основание быть с вами откровенным так же, как и с другими, кому я верю... Мне нужно разобраться в некоторых фактах, обстоятельствах, связанных с работой ваших людей и с самими людьми. Вы должны мне помочь в этом. У нас же с вами одни интересы!

Санкевич, недоумевая, посмотрел на Мамбетова, провел ладонями по лицу, будто снимал паутину, и откинулся на тюк, привязанный за спиной.

– Когда-то со мною разговаривали иначе, Ермен Сабирович...

– Тогда я еще без штанов по кибитке ползал.

– Да, в самом деле! – воскликнул Санкевич, будто удивившись этому.

– Валерьян Иванович, Жаксы-Тау – рубеж, на котором мы простимся. Он уже недалек. А у меня к вам масса вопросов. Вот вы сказали о Виднове. Что он наделал?

– Мне кажется, что он не проходил обратный ход нивелировки. Просто вычислил и отсчеты выдуманные написал.

– С какой целью?

– Побольше получить денег. Это ведь двухмесячный оклад, да еще премия за экономию...

– Вот как!.. А если в прямом ходе вкралась ошибка?

– Она останется.

– И мы не узнаем?

– Выявится, но не сразу. В процессе дальнейшей работы.

– И к чему это может привести?

– На некоторых участках отметки будут врать.

– Значит, это может сказаться на проектировании каналов орошения?

– Если ошибка окажется значительной.

– Да-а... Что же вы думаете делать?

– Доложу Кузину. Может быть, заставим пройти обратный ход, если мое предположение подтвердится.

– Значит, вы еще не уверены?

– Нет... Нужно проверить. Но это дело не горит.

– Когда загорится, тогда, пожалуй, поздно будет, Валерьян Иванович. А как вообще характеризуется этот человек?

– Крайне нетактичен. Представьте себе: схватил журнал Меденцевой и стал выписывать координаты. А когда она запротестовала, он нагрубил.

– А почему она запротестовала?

– Эти координаты ему вовсе не нужны. Для него достаточно нанести пункты схематично. Такая же стычка у него была с Малининой.

У Мамбетова даже холодок прошел по спине.

– Правда, я видел схему нивелировки у Виднова, – продолжал Санкевич. – Все пункты триангуляции, на которые он передает отметки, наложены у него точно. Может быть, здесь аккуратность?.. Малинина была возмущена, когда рассказывала мне. Он даже оскорбил ее. Каков гусь!

Санкевич разговорился. Он был полон еще свежих впечатлений от поездки по отрядам, и они волновали его. И это волнение передавалось Мамбетову, будто он тоже отвечал за состояние работ в экспедиции наравне с Санкевичем.

– Еще один небольшой факт, – продолжал Санкевич, не спуская глаз с быстро приближающейся Жаксы-Тау. До горы оставалось километра два. – Вы, может быть, слышали, что Малинина на второй день приезда поднялась на Жаксы-Тау...

– Да, да...

– Так вот, у центра пирамиды она нашла консервную банку с запиской. Геодезисты, как вам известно, всегда оставляют под пирамидами некоторые данные о пункте: название, время рекогносцировки или наблюдения, а то и просто записки друг другу. Зная это, Малинина тогда разрыла землю у центра и нашла банку. В ней был листок, и в нем написано два слова – название пункта: «Жаксы-Тау». Тогда она не придала этому значения и взяла записку с собой. Теперь, начав работать самостоятельно, она увидела, что пирамида Жаксы-Тау никому не нужна: от нее не начинаются никакие работы. Кто же тогда и зачем положил эту записку?.. Возвращаясь недавно из базы с продуктами, Малинина вновь заехала на пирамиду. И, представьте себе, нашла на том же месте вторую записку, такую же, как прежде. Опять на ней кроме названия пункта – ни слова! Снова только «Жаксы-Тау». Тем же каллиграфическим почерком.

– Вы от кого слышали это? – спросил Мамбетов, стараясь оставаться спокойным.

– Разве я не сказал вам?.. От самой Любаши-кыз.

– Кто это?

– Да Малинина же! Ее так зовут в отряде. Я же сейчас от нее. Она не только рассказала мне об этих листках, но и отдала мне.

– Они сохранены?

Санкевич улыбнулся.

– Сейчас вы увидите.

Санкевич взял лежащую у ног большую кожаную сумку, порылся в журналах и извлек из одного сложенные вчетверо небольшие листки, вырванные из блокнота.

– Вот они.

Мамбетов стал разглядывать Любину находку: листки как листки, на обоих одно: «Жаксы-Тау». Больше ни слова.

– Смотрите, писал кто-то один, – заметил Санкевич.

– Да-а, почерк тот же.

– Рука чертежника.

– Не школьники ли туда поднимались? – проговорил Мамбетов. – Я знаю, на Жаксы-Тау ходят с экскурсиями.

– Это уж вам виднее, Ермен Сабирович, кто куда с экскурсиями ходит... Устал я что-то. Наговорил вам всего, за неделю не разберетесь. Не узнаю даже себя. Но таковы наши дела. Работы много. До холодов не закончим. Придется нам подуть на руки. Всем...

Санкевич будто говорил про себя. Мамбетов свернул листки.

– Вы можете мне их отдать?

– Пожалуйста! Не велика ценность.

– Малинина не будет против?

– Она просила меня передать их вам. Собственно говоря, я выполняю только ее просьбу.

– Но она же не знает меня?

– Помнит. Лекцию вы читали?

– Да, да!..

Эти листки сделали Мамбетова рассеянным и невнимательным к собеседнику. Он стал отвечать Санкевичу невпопад. В голове понеслись свои мысли, связанные с «Незваным гостем». Гора Жаксы-Тау была уже напротив.

– Рубеж, Валерьян Иванович! – воскликнул Мамбетов и натянул вожжи. Лошади остановились. – Спасибо вам. У меня сейчас такое чувство, будто и я возвратился из отрядов... Валерьян Иванович, бы скоро мне будете нужны, и я постараюсь тогда увидеть вас.

– Вряд ли. Ведь я все время кочую.

– Ну, если не в поселке, то встретимся где-либо на дороге. Мы ведь ходим по одним путям.

– Тогда до побаченья, товарищ КГБ!..

Через несколько минут Санкевич уже продолжал свой путь. Он доволен был состоявшимся разговором. Не только потому, что сбросил с плеч груз, который почувствовал с того момента, как взял у Малининой найденные ею на Жаксы-Тау записки. Встреча с Мамбетовым как-то успокоила его внутренне и ободрила. Ему, Санкевичу, доверяет тот, кто должен был бы глядеть за ним в оба глаза. Действительно, в жизни многое изменилось...

Выбравшись на прибрежные мары, Санкевич оглянулся назад, но Мамбетова уже не было на дороге.

Мысли Санкевича опять потекли по проторенным тропам. Он знал, что Кузин заждался. Больше всего он будет страдать из-за задержки отчета в трест. Ему будет казаться, что теперь и ассигнования не поступят вовремя, и отряды останутся без денег. А между тем ничего страшного не произошло, так как время не было упущено. А главное – экспедиция закончила месяц с большим перевыполнением нормы. И качество работы было хорошим. Санкевич гордился тем, что вез такую радостную весть, и не только для Кузина. Санкевич был доволен и тем, что удовлетворил геологов и буровиков, выдав им рабочие координаты, спешно вычисленные в палатках, и копии планшетов. А это значило многое. К экспедиции не было претензий, она справлялась с делом неплохо. Нет, Санкевич не заслуживал того, чтобы его отчитывали за опоздание.

Словом, Санкевич, как мог, успокаивал себя, подъезжая на взмыленных лошадях к поселку. Остановившись возле конторы, он молодцевато спрыгнул с тарантаса, но тут же, закинув руку за поясницу, присел от тупой боли, схватившей в клещи позвоночник. Так, не распрямившись, он и вошел в комнату.

Увидев его, Кузин вскочил из-за стола, коротким толчком пожал руку.

– Семь дней я только и делаю, что жду вас, – сквозь зубы процедил он. Неужели вы не знали, что своим опозданием вы связываете мне руки. Я... не понимаю вас, Валерьян Иванович. Извольте мне дать отчет за каждый день.

– Вы не доверяете мне?

Санкевич вдруг почувствовал, что страшно устал – устал, как никогда! Удары сердца отдавались где-то выше ключицы, голова налилась свинцом. Это все от перегрузки. Санкевич словно со стороны посмотрел на себя, и ему стало жалко преждевременно износившегося, грязного и одинокого человека.

Он опустился на стул, достал из полевой сумки бумаги.

– Вот здесь – все к отчету. Вы разберетесь... Но я бы хотел доложить о целом ряде моментов.

Санкевич налил воды, выпил. Она была теплая и от этого казалась еще более соленой. Доклад он свой начал почему-то с несчастья с Шелк, назначения вместо нее Малининой.

– Что вы наделали! – воскликнул Кузин, ужаснувшись. – И кто вам санкционировал?

– Другого выхода не было.

– Да знаете ли вы, что эта Малинина подозревается? Кого вы продвинули?

Санкевича будто толкнули в грудь. Неужели Мамбетов был неискренним с ним? Ведь он тоже заговорил было о Малининой. Странно. Неужели с Кузиным он был более откровенным? Не может быть!

– Малинина – честный человек, в этом сомневаться нельзя.

– Вы уверены?

– Как в самом себе.

– А вот работник КГБ другого мнения. У меня был Лысов, из областного аппарата. Знаете, он кем интересовался? Луговой и Малинина у него не сходили с языка. Вы думаете, это спроста? Он предложил мне навести порядок в базе, хранить материалы только в железном шкафу и под замком. Да еще опечатывать. Вы слышите?

Санкевич обвел глазами комнату и только теперь заметил произошедшие в ней перемены: со стен исчезли схемы, на столах не лежали, как прежде, рулоны чертежей. В углу стоял ободранный сейф с биркой для опечатывания.

О повышении бдительности говорил и Мамбетов. Он внимательно слушал, когда Санкевич рассказывал о людях экспедиции, об их жизни и работе. Но чтобы Мамбетов кем-либо заинтересовался особенно – этого Санкевич не почувствовал. Правда, эти записки...

– Нам следует подумать, как избавиться от таких, как Малинина, а вы ее назначаете на должность начальника отряда, – продолжал греметь Кузин, вытягивая по-птичьи тонкую шею. – Нас же ротозеями посчитают. Да еще привлекут к ответственности, если что... А как дела у Лугового?

Санкевич начал рассказывать. Но Кузин его перебил:

– Вот видите! Как нарочно! К нему нам нужно приглядываться, а вы его в первую шеренгу.

– Он сам в первой шеренге идет.

– А если это для отвода глаз?

– Откуда у вас мысли такие! – удивился Санкевич.

– Я делаю выводы из того, что слышал от компетентного лица. У меня нет основания брать его советы под сомнение... Как у Виднова?

Санкевич доложил и о делах в отряде Виднова, не скрыв своих подозрений в его нечестности.

– Вот, вот! Этого только и не хватало! – Теперь Кузин окончательно вышел из себя. – Вы задались целью подвести меня, что ли? Нет уж, давайте не фантазировать. Какие у вас факты? Тут и без выдумок хоть в петлю лезь.

Санкевич вдруг рассмеялся.

– До этого далеко. Я вот подсчитал: мы перевыполнили норму процентов на сорок...

Кузин насторожился:

– Вы не шутите?

– Какие шутки, Владимир Яковлевич. Сорок верных!

– Ну, признаюсь, это сюрприз. Я ждал, что мы едва дотянем до нормы. У нас были такие простои.

Кузин опустился на стул рядом с Санкевичем и вдруг утратил всю ершистость, которая всегда отталкивала от него людей. Теперь он уже спокойно стал вводить своего помощника в курс последних событий и вестей из треста, словно он несколько минут назад вовсе и не распекал Санкевича. А Санкевич, забыв обиду, старался не проронить ни одного слова из того, что говорил Кузин. Сто сорок процентов их помирили сразу.

Незаметно стемнело, стало легче дышать. Кузин распахнул все окна, и в комнате тотчас запахло кизяковым дымком – в поселке готовили ужин.

Вновь переключились на продвижение отрядов, теперь уже вместе, и придирчиво подсчитали процент выполнения. Оказалось 135.

– Неплохо! Идите отдыхать, Валерьян Иванович! – сказал примирительно Кузин. – Завтра дадим телеграмму Славину...

Крупный разговор с Кузиным, перенапряжение на этот раз не прошли для Санкевича бесследно: ночью у него начался приступ стенокардии, он свалил Санкевича в постель и продержал целую неделю.