Текст книги "Незваный гость. Поединок"

Автор книги: Виктор Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Он! – прошептала Вера. Она обругала его, ненавистного, Варлаамом и вдруг вспомнила, откуда она знает о сожжении пустынножителя. У Мельникова-Печерского вычитала! В книге «На горах»! Так вот откуда брат Ивам извлек «святое слово». И Сима верит! Надо сказать ей. Сейчас же!

Вера вернулась. И когда вбежала в избушку, увидела Симу, стоявшую перед Шомриным на коленях. А он простер над ней руки и что-то внушал проникновенно, неторопливо.

Увидев остановившуюся на пороге Веру, он выпрямился. Вере показалось, что он сейчас бросится на нее, вытолкает за дверь. И она закричала, чтобы успеть сказать то, ради чего вернулась:

– Сима, не верь Шомрину! История про Варлаама взята из книги Мельникова-Печерского «На горах»... Не верь Шомрину! Тебя обманывают!..

Шомрин, к удивлению Веры, не двинулся с места. Он поднял руки к потолку, закатил глаза и произнес:

– Господи, прости ей согрешения...

В Березовой балке

Новая встреча с Шомриным обозлила Веру. В его лице она видела врага не только для Симы. Это был страшный человек для всех сектантов, для всех окружающих. С каждым днем и особенно после бесед с Симой Вера наполнялась к нему неприязнью.

И под влиянием этого чувства к Шомрину она пошла в редакцию, чтобы рассказать о нем все, что уже знала. Два вечера она помогала сотруднику редакции писать статью, разоблачающую Шомрина. Прищуривая, серые глаза, сотрудник расспрашивал Веру о всех деталях крещения святым духом. Ей нравилось, что он старался передать все правдиво, выделить роль Шомрина и брата Ивана – черного гостя, как он его называл. Вера с интересом наблюдала, как отшлифовывается строка за строкой, как все острее становится мысль.

Закончив работу в редакции, Вера отвезла Симе обещанные книги, роман Мельникова-Печерского, но Сима ее встретила холодно. Разговора не получилось вовсе. Сима ссылалась на нездоровье и все глядела в крохотное окно, в котором видна была только одна ветка вишенки, стоявшей неподалеку на грядке.

Настроение у девушки было подавленное.

– Скажи, что с тобою, Сима?

– А зачем?

– Будет легче. Всегда так: поделишься с другим своим горем – и будто камень с сердца.

– Не понять тебе.

– Вот заладила: не понять, не понять... Чего?

– Того, что жить страшно.

Вера была поражена. Она уже хорошо знала Симу: раз говорит так, значит чувствует страх.

– Что же страшит тебя, Сима?

– Все... Куда ни кинь глазом – обман, заблуждение.

– Мне кажется, что ты скрываешь что-то от меня. Большое, важное... Почему же не пойму?

– Ну, скажу вот тебе: люди не те. Поняла?

– Не по Христу живут? – Вера улыбнулась.

– Давай скажем так: не по совести. Это для тебя доступнее будет.

Сима подняла на подругу печальные, наполненные скорбью глаза.

– Хорошо. Такие люди есть, согласна. Но ведь не все.

– Все! – убежденно сказала Сима.

– Значит, и я?

– Разве ты исключение?

– Ты обижаешь меня, Сима. Я, например, считаю, что совесть у меня чиста. Я стараюсь хорошо работать, наша бригада на фабрике передовая, я учусь. Ну... никогда не вру, не делаю зла другим.

– Не делаешь?.. А кто в редакцию ходит?.. Пишешь про нас, зарабатываешь!..

Веру будто ударили по лицу.

– Сима, как не стыдно!.. Да, я ходила в редакцию. Да, я рассказывала про вас. Но не из-за денег. Я ничего не получала. Какие деньги, опомнись! Я хочу помочь тебе. Понимаешь, брата Иосифа нужно разоблачать.

– Какое злое слово...

– Да, именно разоблачать. И я не скрываю этого от тебя. А когда напечатают, сама принесу статью. Зло – от проповедника. Он же нечестный человек. Помнишь, как он фашистов расхваливал? А они твоего отца убили... Вот тебе и совесть брата Иосифа. А совесть по Христу – рабская совесть. Я такой не хочу. Не приму. Моя совесть другая, человеческая.

Сима закрыла глаза руками, стала раскачиваться, как от головной боли.

– Кто бы понял, как тяжело... Господи, кого слушать, кому верить?.. Почему так все запутано?.. Тяжело, тяжело. Даже среди своих братьев и сестер по вере. И они не совершенны. И они лукавствуют... Нищие духом!.. Я же хочу, чтоб люди были такими, как Христос. С открытым сердцем! Чтоб каждому верить. Как себе!.. Чтоб жить без обмана, без лжи...

Сима плакала. Вера обняла ее, притянула к себе.

– Сима, ты хорошая!.. Даже сама не знаешь, какая хорошая... – и, не договорив, тоже разрыдалась.

...Вскоре вышла газета с новой статьей о проповеднике. В ней всех сектантов называли мракобесами. И Симу тоже. Это возмутило. Вера помчалась в редакцию.

– Не понимаю, что вас волнует, – удивился сотрудник, выслушав ее. – Статья написана не вами, подписана не вашей фамилией. За помощь редакция благодарна. После того как я написал статью и читал вам, она подправлена редактором. И правильно: статья стала острее, действеннее. Она бьет по цели.

Он долго убеждал Веру в том, что сектанты действительно мракобесы, что о них все так пишут. И что в этом ничего нет особенного.

Но Сима, Сима! Разве и она мракобес?

Нет, она просто жертва мракобесов, таких, как Шомрин, Бржесская. Сима никому не сделала зла. Никому? А вот Наденьке внушает. Примером ревностного моления действует на других. Перестала работать. Возомнила себя невестой Христа...

Сомнения в душе Веры улеглись после заседания штаба атеистов. Статью зачитали вслух и признали правильной. Решили использовать ее в беседах с верующими. Много говорили о том, что сектантка Татьяна Назарова начала отходить от секты и уже была со своим агитатором-комсомолкой в кинотеатре. «Это же победа, победа!» – радостно выкрикивал секретарь комсомольской организации. – «Так вот нужно работать всем, и дело пойдет». Он спросил, как дела у Веры. К сожалению, она не могла похвалиться. Это огорчило всех. И больше всех Веру.

– Ты, Верка, хуже сектантки, – сказала ей Левитан по пути в общежитие. – Не улыбнешься. Вижу, что и готовиться к экзамену перестала...

– Только тебя ничего не касается. Ты по-прежнему весела, – уколола ее Вера.

– Если бы не касалось, так не спрашивала бы. Уговор же был – все пополам: радость,-неудачи...

– Вот ты и делишь.

– И делю. А коситься на людей от этого не стану. И не зареву белугой.

– А разве я реву?

– Недалеко до того... Если и дальше так пойдет, то мы запретим тебе ходить к Симе, – наступала Левитан.

– Кто это вы?

– Знаешь ведь, а спрашиваешь. Бригада, вот кто! Сегодня мы идем в клуб, и если ты не пойдешь с нами, то...

– Сегодня я иду в читальню. Мне подготовили литературу.

– Все про сектантов?

– Неужели про любовь?

– У тебя и для любви не остается времени...

В воскресенье рано утром Вера направилась к Симе.

Последние вечера Вера не заставала дома ни Симу, ни ее мать. Сегодня думала застать их, но надежды не оправдались.

На дверях баньки висел тот же замок, повернутый боком. Казалось, что эти дни к нему никто не притрагивался. Вера постучала в дверь к брату Коле. В сенях залаяла собака, загремела цепью. Здесь тоже никого не было. Выйдя на улицу, Вера с полчаса посидела у ворот, делая различные предположения о том, где могла быть Сима.

«Может быть, у брата Иосифа? На молении?.. Или разбирает тряпье?»

Последняя мысль показалась ей вероятнее.

Через полчаса Вера была на другом конце Белогорска. Она удивилась, что так хорошо запомнила дом Шомрина. Впрочем, он выделялся забором, высоким, доска в доску, без щелей. Ставни на окнах были раскрыты – верная примета того, что моления не было. На стук в калитку никто не вышел, не отозвался.

«Где они все? – Вера увидела на земле след колес телеги. – Значит, Шомрин уехал. Собирать тряпье?.. Куда же еще?.. А причем здесь Сима?..»

Вера терялась в догадках. Отойдя от дома, она присела на первую лавочку у чьей-то калитки, чтобы принять какое-либо решение. В самом деле, нужно же было узнать, где Сима. Взглянула на часы. Было одиннадцать. Как быстро летит время! Час за часом, день за днем. Вот уже и лето к концу. На фабрике готовили бригаду для поездки в колхоз на уборку. Ее, Веры, не было в списке. Может быть, люди думают, что она поедет на экзаменационную сессию? Ведь вызов в отделе кадров. А правильно ли она поступает, что не едет без совета с другими? Разве у нее не с кем посоветоваться? Может быть, ей так и не удастся выручить Симу?

– Сестра Вера! Здравствуйте! – раздался возле нее голос, показавшийся знакомым.

Вера вскочила и увидела Татьяну Назарову – ту самую девушку, с которой она сидела рядом на молении у Шомрина. Это про нее говорили, что она начала отрываться от секты и уже ходила в кино. Татьяна была без платка. Значит, про нее говорили правду. Вера обрадовалась этой встрече.

– Вы кого-нибудь ждете? – спросила Татьяна.

Вера рассказала, почему она здесь.

– В Березовую балку надо идти. Они последнее время там собираются. У родничка. Помолитесь, если хочется. А я не хожу... – Татьяна улыбнулась. – И вы бросьте, а то привыкнете. Засосет незаметно. И стыдно. Сейчас в газете вон как расписывают. Читали?.. В общем, правильно пишут. Хотя бы о языках. Почему богу угодно разговаривать с русскими только на иностранных языках?.. Вначале мне в голову не приходил такой вопрос. Ваша комсомолка, Маша Миронова, втолковала. Прилипчивая такая: подумай да подумай... Смешно сейчас. И я пыталась выкрикивать невесть что... Что-то есть, конечно, над нами. Мне, например, понравился бы бог веселый, чтобы я от веры в него радовалась, возвышалась, – тут все наоборот. Одни слезы...

– Да, Маша Миронова запомнится мне. Правда, мы с ней не сдружились, однако встречаемся, спорим. Вот бы такую прилипчивую Симке! – Татьяна рассмеялась. – А то у нее от святого писания ум за разум зашел. Хочет, чтобы все люди как одна семья жили, чтобы равны были. Во всем.

– Как при коммунизме! – подтвердила Вера.

– Она-то по Христу кладет. Понимаешь?..

Татьяна рассказывала с подкупающей искренностью, отчего на душе Веры стало легче. Вот бы так заговорила Сима!

– Конечно, я никогда не верила твердо, – продолжала Татьяна. – Меня мама приучила молиться. Вы знаете ее? Как же, ее весь Белогорск знает. Сейчас она работает дежурной в гостинице. Не успел следователь порог переступить, как Шомрин уже узнал об этом. От нее. Она еще кассир в секте, десятину собирает. Сколько соберет, сколько передаст, никому неведомо. Вот это меня беспокоит. – Татьяна задумалась и вдруг спросила: – А вы хотите крепко уверовать?

Вера рассказала, почему она оказалась на молении, почему ищет Симу.

– Значит, и вы? А я думала!.. – Татьяна расхохоталась. – Так идите к роднику. Отсюда совсем недалеко. Я слышала, что они собираются принести кого-то в жертву...

– В жертву? – переспросила, испугавшись, Вера. По спине у нее пробежал холодок.

– Словом, подурачатся и разойдутся. Какая там жертва... – Татьяна махнула рукой. – Ну, до свидания, сестра Вера!

Татьяна улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и пошла, небрежно вынося вперед полные, загорелые ноги. Вера глядела ей вслед, статной и красивой, созданной для радостей жизни, а не для помыслов о Христе.

От дома Шомрина до Березовой балки было километра два. Нужно было выйти на грейдерную дорогу, перевалить за бугор – и вот тебе раскидистая балка, в верховьях покрытая березняком. Там и родник. Там и сектанты.

«Неужели они будут приносить жертву? Как это они будут делать?..» В воображении Веры представилось когда-то вычитанное из приключенческих книг о жертвоприношениях, и она содрогнулась. Но что она сделает одна?.. Вера повернула назад, в город.

В отделении милиции ее сбивчивый рассказ выслушал дежурный. Ничего не сказав ей, он вызвал по телефону старшего сержанта Савочкина. Явился здоровенный детина с усами-пиками.

– Поезжай с девушкой в Березовую балку. Шофер тебе на помощь. Сектанты чудят там, посмотри...

– Есть! – козырнул Савочкин и весело, ласково посмотрел на Веру. – Пошли! Мы не позволим им чудить...

Вере показалось, что Савочкин шутит, а ей хотелось плакать.

– Скорее, там человека приносят в жертву!

Поехали на вездеходе. Юркая машина мчалась, не разбирая дороги, а через несколько минут, выйдя за город, она уже побежала по мягкому проселку. Подуло запахами скошенной травы. Но вот и лес, машина стала петлять между березами. Сбавили скорость.

– Где же мы найдем их? – спросила Вера, не видя никаких примет моления.

– Куда им деться, кроме полянки, – спокойно отозвался Савочкин. – В шалашах сейчас сидеть не будут.

Полянка показалась неожиданно. И так же неожиданно они увидели спины стоящих на коленях людей и возвышающийся над ними березовый крест. На кресте был распят человек в белом. По ногам его вился синеватый дымок.

– Стой! – закричал Савочкин, бледнея. – Стой!.. – Он вывалился из машины и побежал к кресту.

Следом за ним побежала Вера. Но когда она выскочила из машины, поляна уже была пуста. Только по лесу раздавался топот разбегающихся во все стороны людей.

Очутившись перед крестом, Вера взглянула на привязанную к нему женщину и отшатнулась:

– Сима!..

Еще тогда, в первый день, когда я прочел присланные прокурором материалы, случай в Березовой балке показался мне невероятным. Неужели есть такие люди, которые в наши дни так невежественны, что могут распять на кресте человека? Кто они? Эти вопросы не давали мне покоя. Ответ на них я получил от уполномоченного по делам православной церкви и культов.

Выслушав меня, Семен Иванович (так звали уполномоченного) сказал:

– Это дело пятидесятников. В Белогорске существует нелегальная община. Пресвитер ее, Иосиф Шомрин, делал попытку зарегистрировать общину и открыть молитвенный дом, но разрешения не получил.

– Давно это было? – спросил я.

– Два года назад.

– Почему отказано?

Семен Иванович улыбнулся.

– Вы должны знать, товарищ следователь. Секта пятидесятников запрещена законом как изуверская и реакционная. Также запрещены секты хлыстов, скопцов.

– Шомрин возбуждал ходатайство письменно?

– Конечно. Я могу разыскать вам всю переписку.

Я поблагодарил Семена Ивановича, но уйти от него так быстро не мог. У меня возникло много вопросов. Я не знал, например, является ли жертвоприношение характерным обрядом для пятидесятников.

Семен Иванович прошел к шкафу, взял папку с бумагами и, раскрыв ее, прочитал некоторые выдержки из документов.

– «Во время проведения моления пятидесятников в доме Клавдии Макаренко по указанию «пророчицы», якобы полученному свыше, участники моления обнажились донага, схватили восьмилетнего сына Макаренко и начали его душить, так как якобы бог велел им принести его в жертву». Семен Иванович взглянул на меня. – Это на Украине. А вот еще: «В деревне Шатрово Минской области сектантка-пятидесятница Бабченок на почве религиозного фанатизма дошла до невменяемого состояния и отрубила топором голову своей дочери Ларисе, 13 лет, а себе кисть правой руки...»

– И таких фактов много? – спросил я.

– Сколько угодно. Случай в Белогорске – не исключение.

– Откуда же появилась секта?

Семен Иванович охотно рассказал мне ее историю.

Я узнал, что в Россию пятидесятничество проникло двумя путями: в 1913 году – через бывших проповедников Иванова и Смородинова (откуда течение «смородинцев») и в 1922 году – из США через приехавшего в Одессу Воропаева (откуда течение «воропаевцев»). Обрядность у «воропаевцев» особенно изуверская: здесь бытуют пророчества, исцеления, разговор на «иных языках»... Пятидесятники верят, что «святой дух» может сойти на верующего человека, как он сошел на апостолов на пятидесятый день после воскресения Христа. Только надо молиться ревностно, отказаться от всех радостей жизни. Вот и молятся они до экстаза, их начинает трясти, они кричат нечленораздельно. Иногда такое моление заканчивается обмороком. Пятидесятников еще называют трясунами...

Семен Иванович рассказал мне и о второй сектантской общине в Белогорске – баптистах. Но это была зарегистрированная община, и действовала она официально. Пресвитером ее был некто Шелкоперов, но он не интересовал меня.

Другое дело – Шомрин. Этот «братец» не таил того, что пользовался благосклонностью немцев. Нужно было начинать проверку деятельности Шомрина во время войны, но случившееся в Березовой балке отвлекало меня.

Сима Воронова все еще находилась в больнице. В который уж раз я звоню главврачу Нине Ивановне и справляюсь о состоянии здоровья потерпевшей. Каждый раз Нина Ивановна мне отвечает:

– Опасность для жизни миновала, но психика не пришла в норму. Сима плачет, бредит... Но мы сделаем все, чтобы девушку как можно быстрее поставить на ноги.

Я поблагодарил Нину Ивановну и обещал терпеливо ждать ее звонка. А хотелось побыстрее допросить Симу – основную виновницу всего процесса.

С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ

«Пусть каждый отвечает за себя»

Когда я слушал и записывал показания Веры Лозиной, то думал, что и другие свидетели будут так же искренни, как и она, и расскажут все, что им известно по делу. Но я ошибся. И почувствовал это на допросе второго свидетеля – матери Симы.

– Расскажите, Прасковья Семеновна, что вы знаете о случае в Березовой балке? – спросил я ее. Воронова взглянула на меня с откровенной неприязнью и будто окаменела.

– Вы слышали вопрос? – спросил я.

– Слышала.

– Отвечайте, пожалуйста.

– Пусть каждый отвечает за себя, – вдруг проговорила она и отвернула в сторону лицо, продолговатое, очень худое.

– Конечно, каждый за себя, – поддержал я ее, не догадываясь еще, что стоит за этими словами. – Расскажите то, что знаете. Сима Воронова ваша дочь?

– Моя.

– Как она оказалась на кресте?

– Это вы спросите у нее.

Вот так мать! Ее ответ удивил меня.

– Разве вы не были на молении в Березовой балке в тот день, когда вашу дочь хотели принести в жертву?

Воронова ответила без колебаний:

– Не была.

– А где вы были?

– Дома.

Я вспомнил показания Веры Лозиной.

– К вам заходила Вера Лозина, но ни вас, ни Симы она не застала.

– Я не знаю Веры Лозиной.

– Это подруга Симы, они вместе работали. Так где же вы были?

– На базаре.

– А Сима?

– Пусть каждый отвечает за себя.

Воронова второй раз отговаривалась этой фразой. Теперь я насторожился и подумал о том, что мне, пожалуй, постановкой общих вопросов не отделаться. Я спросил:

– Вы знаете Иосифа Шомрина?

– Как не знать? Его весь Белогорск знает.

– Кто он такой?

– Сборщик утильсырья.

– Вы знакомы с ним?

– Знакома. Тряпье сдавала ему.

– А дома у него были?

– Была. Тряпье помогала разбирать.

– Еще зачем ходили?

– Не помню.

Вот это допрос! Я вытираю лицо платком, наливаю из графина стакан воды и выпиваю с такой жадностью, будто не пил со вчерашнего дня.

– Вы верующая?

– Верующая.

– В церковь ходите?

– Нет, не хожу. В церкви – обман. Там открыто молятся и делают угодное властям, – выпалила Воронова. – А это нельзя называть истинной верой. Мы должны служить не власти, а богу. Вот апостолам тоже не разрешали собираться для молений, однако они тайно собирались. И мы должны тайно собираться, несмотря ни на какие запреты.

– О ком вы говорите? Кто должен тайно собираться? – перебил я ее.

– Мы, верующие. Христиане веры евангельской.

– Сектанты-пятидесятники?

– Мы так себя не называем.

– А кто называет?

– Другие.

Я решил подвести черту.

– Значит, вы принадлежите к секте христиан веры евангельской, или иначе пятидесятников?

– Принадлежу, – подтвердила Воронова.

Естественно, я тут же задал вопрос:

– Кто еще состоит в этой секте?

– Пусть каждый отвечает за себя, – последовал тот же ответ.

– А дочь ваша Сима состоит в этой секте? – спросил я, делая вид, что пропустил мимо ушей последние слова Вороновой, хотя они начинали меня бесить.

– Я отвечаю за себя. За других не отвечаю.

– Но Сима – ваша дочь! – не вытерпел я.

– Она взрослая, скажет сама.

И это говорила мне мать девушки, распятой и чуть не сожженной заживо! Как же затуманили проповедники твою голову, бедная женщина, если ты отдала на поругание дочь! Я не стерпел и сказал ей это, но мои слова не тронули ее.

– А как же Авраам принес в жертву богу своего единородного сына? – спросила она.

– Значит, вы Симу хотели принести в жертву богу, как Авраам своего сына?

Воронова потупила глаза.

– Святое дело. Нечего про него говорить.

Не много я получил от допроса Вороновой. Бился с нею часа два, а написал в протоколе полстранички. Воронова ушла от меня, не простившись.

И вот – другая свидетельница, сразу удивившая меня своим видом. Это была очень высокая и очень худая женщина, с острым птичьим лицом, лет сорока пяти. Глаза ее сидели глубоко и метались в орбитах: вверх, вниз, по сторонам. Я ее немного представлял уже по описанию Веры Лозиной, но не думал, что она выглядит такой изможденной.

– Бржесская... Сарра Николаевна... 1915 года рождения... Не работаю... Замужем... С мужем не живу. Бросил... Трое детей, – отвечала она на вопросы, следя за тем, как я пишу. Мне казалось, что ее удивил сам процесс письма. И я не ошибся: свидетельница была неграмотная.

– Почему вы разошлись с мужем?

– Я верующая, а он нет.

– Вы сектантка?

– Сектантка, – без колебаний ответила Бржесская. Мне показалось, что она готова говорить все, что знает. И я задал вопрос прямо:

– Вы были в Березовой балке, когда...

– Была, – перебила меня свидетельница.

– Что вы там видели?

– Все видела.

– Расскажите, кто привязывал Симу Воронову к кресту.

– Никто не привязывал. Ее святой дух поддерживал.

– А кто костер разжигал?

– Огонь с небес снизошел.

Я взглянул на Бржесскую. Мой взгляд встретился с ее глазами, кроткими до беспомощности. Я думал, что она смеется надо мною, но Бржесская была серьезна.

– Что вы делали в это время?

– Молилась.

– На иноязыках?

– Да.

– Каких?

– На всяких.

– Вы разве знаете языки?

– Когда молюсь, они открываются мне.

– С кем же разговариваете на молении?

– С богом.

– Вы его слышите?

– Слышу, а бывает – вижу.

– Каким же?

– В разных видах. Последний раз телком представился.

– Как же-вы с теленком на иностранных языках разговариваете? – возмущаясь уже, спросил я.

– Голос-то у него человечий...

Я положил ручку, вытер выступивший на лице пот.

– А в Березовой балке он в образе серой пичужки представился, – добавила Бржесская. – Сел на ветку возле креста, глядит...

– Вы давно верите в бога? – спросил я свидетельницу.

Мой вопрос был совершенно лишним для дела, но я не мог удержаться, впервые беседуя с так фанатично настроенным человеком.

– С детства. Отец меня водил в церковь.

– Значит, вначале вы были православной христианкой?

– Была. А потом к баптистам ходила.

– Где это происходило, в Белогорске?

– Нет, на Украине.

– Когда вы в Белогорск приехали?

– Во время войны эвакуировалась.

– И здесь к пятидесятникам попали?

– До этого еще к скопцам ходила, там же, на Украине. Готовилась воспринять царскую печать, да нашего проповедника заарестовали.

– За что?

– За веру.

– А может быть, за преступления? За эти вот царские печати. Ведь оскопление человека – это преступление.

– Святое дело, – не согласилась со мной Бржесская.

– Хорошо. Кто еще присутствовал в Березовой балке?

– Другие сами скажут. Пусть каждый отвечает за себя.

Знакомые слова, черт бы их побрал!

– Назовите ваших детей.

– Надька, Люська... и Василек.

– Они бывают на молениях?

– Бывают.

– Сами приходят или вы их приводите?

– Привожу.

– Зачем?

– Молиться.

– Они тоже на иноязыках говорят?

– Надька, умница, говорит.

– Сколько лет Наде?

– Двенадцать.

– Шомрин доволен, что они ходят?

– Привечает их. Когда конфетку, когда пряник даст.

– А как относится отец к тому, что дети молятся?

– Будто в суд на меня подал.

– Правильно сделал, – говорю я.

– Не суд земной, а суд божий нас рассудит, – замечает Бржесская.

– Вы Иосифа Шомрина знаете? – продолжаю допрос.

– Знаю. Сборщик утиля.

– Он же пресвитер в секте?

Бржесская опускает глаза.

– У нас все равны.

– Но Шомрин пресвитер. Так?

– Спросите у него. Пусть каждый отвечает за себя.

Я никогда так не уставал. Мне казалось, что я допрашиваю неделю, а не полдня.

Бржесская поставила под своими показаниями крест и ушла, прямая, плоская, на тонких, как ходули, ногах.

Другие свидетели были вызваны на вторую половину дня. Я поспешно собрал бумаги, закрыл в сейф и вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и успокоиться. Вот когда я почувствовал, что такое фанатизм сектантов.