Текст книги "Книги: Все тексты"

Автор книги: Виктор Шендерович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Человек и Закон

ЗАКОН. Так нельзя.

ЧЕЛОВЕК. Отзынь, фуфло!

ЗАКОН. Нельзя так. Статья это.

ЧЕЛОВЕК. Да пошёл ты…

ЗАКОН. Ну как знаешь. (Уходит).

Занавес

Человек и прохожий

ЧЕЛОВЕК. Осторожней, пожалуйста, здесь яма!

ПРОХОЖИЙ. Это клевета на наши дороги!

Падает в яму.

ЧЕЛОВЕК. Ну я же вам говорил!

ПРОХОЖИЙ (из ямы). Демагогия!

ЧЕЛОВЕК. Давайте руку…

ПРОХОЖИЙ (кидаясь грязью). Уйди, провокатор!

ЧЕЛОВЕК. Простите меня, если можете.

Уходит.

Занавес

Шамиль Басаев, говори громче!

Сцена первая. В ОПЕРАЦИОННОЙ

ЕРИН. Скальпель! Еще скальпель! Еще два скальпеля! Еще!

ГРАЧЕВ. Куда тебе столько скальпелей-то?

ЕРИН. Тебе что, жалко?

ГРАЧЕВ. Почему жалко? Просто интересно.

ЕРИН. Мне чем больше, тем лучше.

ГРАЧЕВ. Зачем?

ЕРИН. А про запас!

ГРАЧЕВ. Ты что, уже в запас собрался?

ЕРИН. Размечтался. Я тебе не Лебедь.

ГРАЧЕВ. Да, ты другая птица… Еще чего-нибудь передать?

ЕРИН. Передай.

ГРАЧЕВ. Чего?

ЕРИН. А до чего руки доходят, то и передай!

ГРАЧЕВ. Зачем?

ЕРИН. Такая работа. Жадность, коллега – это у нас профессиональное. Кабы не наша жадность, бандиты бы до самой Москвы добрались! Но мы начеку!

ГРАЧЕВ. Рук-то хоть хватает – брать?

ЕРИН. Хватает, хватает… Только давай.

ГРАЧЕВ. Ты просто Шива какой-то.

ЕРИН. Сам ты вшивый! Давай ассистируй молча!

Оперируют.

Сцена вторая. НАВЕРХУ

Над операционной – смотровой зал. Иностранцы в сопровождении гида (Ельцин) наблюдают за идущей внизу операцией…

ЕЛЬЦИН. Господа! Вы наблюдаете операцию по вырезанию из большого отечного, понимашь, то есть, отечественного тела маленькой злокачественной чечни. Проводит операцию профессорский коллектив нашей клиники. Историю болезни пересказывать не буду, там у нас такая латынь, что вас вырвет… Лечили три года, как могли.

– Неужели безрезультатно?

ЕЛЬЦИН. Почему безрезультатно? Обижаете… Стало гораздо хуже! Совершенно запущенный случай! Больной были показаны иньекции оружием во Временный Совет… Причем – показаны по телевизору! Так загноилось, понимашь, еще больше! Потом планировалось небольшое оперативное вмешательство – буквально силами одного парашютно-десантного полка… Думали, понимашь, за два часа все вырежем – и по домам.

– Что же явилось причиной осложнений?

ЕЛЬЦИН. Чечня в натуре оказалась значительно больше, чем на больнично-штабной карте. На карте-то мы ее всю вырезали по контуру за минуту, на спор, кто быстрее, а тут… В общем, сначала чечня была только на левой ноге, но в настоящее время уже успешно оперируются почки, грудная клетка и мозжечок.

Возгласы восхищения.

Сцена третья. В ОПЕРАЦИОННОЙ

Операция продолжается.

По операционной бегает, хлопоча, санитарка – Козырев.

ГРАЧЕВ. Тампон! Еще тампон!

КОЗЫРЕВ. Ох, крови-то, крови!

ЕРИН. Твое дело отмывать. А без крови настоящего порядка не бывает!

ГРАЧЕВ. И чем больше, тем лучше!

КОЗЫРЕВ. Немного мутит с непривычки…

ЕРИН. Обвыкнешь!

ГРАЧЕВ. Когда по локоть в крови, милая моя, там самое лечение и начинается!

ЕРИН. Мы ж не терапевты какие, упаси господи!

КОЗЫРЕВ. Аккуратнее бы. (Показывает наверх). Смотрят… Неловко!

ЕРИН. Пущай смотрят! Не ухо-горло-нос! Нам бы чего отпилить… (Смеется).

ГРАЧЕВ. Эх, раззудись плечо, размахнись, рука! Уж вылечим так вылечим!

КОЗЫРЕВ. Беда мне с вами, огольцы… Ох, беда! Что людям скажу?

ГРАЧЕВ. Скажешь, чтоб готовились. Помню, оперировал я Афган…

ЕРИН. Ну, пошло-поехало! Мумуарист!

ГРАЧЕВ. А что? За шесть лет почти миллион афганцев заживо вылечили! А наших сколько ко мне на штабной стол полегло…

КОЗЫРЕВ. На Родине-то, поди, легче оперировать, милок?

ГРАЧЕВ. Да если б под руку не вякали гниды всякие, я б ее, матушку, уже бы всю как есть вылечил! Забыла бы, как звать!

КОЗЫРЕВ. Тяжелая работа… Грязноватая Дай-кось я приберу тут у вас…. Нехорошо все-таки, смотрят…

ГРАЧЕВ. Молчи, дура! Зажим! Еще зажим!

КОЗЫРЕВ. Чего зажимать-то будем?

ГРАЧЕВ. Как обычно: прессу, телевидение…Кислород!

ЕРИН. Перекрыли.

ГРАЧЕВ. Давление?

ЕРИН. Да уж давим, как можем!

ГРАЧЕВ. И что?

ЕРИН. Никак не выдавим!

ГРАЧЕВ. Может, совсем отрезать?

ЕРИН. Что?

ГРАЧЕВ. Да что попало!

ЕРИН. Что попало мы уже отрезали.

ГРАЧЕВ. И как?

ЕРИН. Как попало.

ГРАЧЕВ. И что?

ЕРИН. Ты уже спрашивал.

Сцена третья. НАВЕРХУ

ЕЛЬЦИН. Главврач, то есть я, был выбран пять лет назад демократическим собранием тяжелобольных. С тех пор лично руковожу операциями. Причем работы у нас тут столько, что персоналу некогда даже получить медицинское образование…

– Как же вы оперируете без образования?

ЕЛЬЦИН. Нетвердое владение предметами и руками успешно, понимашь, компенсируется волей и приверженностью реформам! А интуиция у меня – (жест на Коржакова) хоть вот у него спросите – просто поразительная! Отрежу – посмотрю со всех сторон, с санитаром каким-нибудь посоветуюсь – и хоть со второго раза, но, понимашь, обязательно отрежу что-нибудь жизненно важное для всей страны! И вообще, в нашей клинике образование не главное…

– А что главное?

ЕЛЬЦИН. Главное – убедить всех, что ты главврач. Если убедил – режь, что хочешь, ничего не бойся!

– Как у вас обстоят дела с гигиеной?

ЕЛЬЦИН. С гигиеной дела обстоят хорошо! Руки умываю регулярно!

– Вы не устаете?

ЕЛЬЦИН. Я выносливый. Когда устаю, уезжаю в Сочи…

– А кто же тогда оперирует?

ЕЛЬЦИН. Завхоз. А устанет завхоз – фельдшера резать начинают, сантехники, шоферы… У нас незаменимых нет. Правда, и живых все меньше.

Сцена четвертая. В ОПЕРАЦИОННОЙ

ЕРИН. Слушай, тетка, а где главный наш?

КОЗЫРЕВ. Улетел, милок.

ЕРИН. Куда?

КОЗЫРЕВ. Далеко, милок. Я уж и сказать стесняюсь.

ГРАЧЕВ. Давай, все свои!

КОЗЫРЕВ (шепотом). На восемь букв.

ЕРИН. На сколько?

КОЗЫРЕВ. На восемь. Ну, это такое слово…

ЕРИН (посчитав). Че-то много…

ГРАЧЕВ. Говори, не тяни душу! Что за слово такое?

КОЗЫРЕВ (шепотом). Галифакс! В Галифаксе он. (Смущается). По ихнему если писать, то получается, правда, семь букв, но если по-нашему, то все ж таки – восемь!

ГРАЧЕВ. Кто ж его так далеко послал-то?

ЕРИН. И зачем?

КОЗЫРЕВ. Так он каждый год летает. На это… на промывание. Иначе денег не дают… На оборудование, на скальпеля вот эти… Вентиль закручивают, неруси!

ГРАЧЕВ. Ну, вентиль мы сами кому хочешь… Снимки есть?

ЕРИН. Полно!

ГРАЧЕВ. Давай.

ЕРИН. На.

ГРАЧЕВ. Что это?

ЕРИН. Снимки, как просил. Вот он – в обнимку с лауреатами Госпремии, вот – с Большой Семеркой…

ГРАЧЕВ. Что-то не вижу…

КОЗЫРЕВ. Ну я ж говорю, никак среди них не поместится. Большая очень семерка.

ГРАЧЕВ. Я рентген просил показать!

КОЗЫРЕВ. Чей? Его?

ГРАЧЕВ. Его и так насквозь видно! Ее! Ее, матушки нашей! Которую мы оперируем!

ЕРИН. Какой рентген? Нерусское слово, не понимаю я…

ГРАЧЕВ. Ну, просветить-то ее надо!..

ЕРИН. Не надо ее просвещать, что ты! Лучше, когда темная. Оперировать сподручнее!

Сцена пятая. НАВЕРХУ

– Что они делают! Ей же больно!

– ЕЛЬЦИН. Вы уж простите…

– Как простить? Это же варварство!

– ЕЛЬЦИН. Да вы, понимашь, долги простите! А по части лечения мы уж как-нибудь сами…

– А права человека! Как же права человека!..

– ЕЛЬЦИН. Очень просто. У нас и прав нет, и людей практически скоро уже не будет. Так что – не валяйте дурака, а простите, пока не поздно, долги…

Сцена шестая. В ОПЕРАЦИОННОЙ

ГРАЧЕВ. Слушай, а уж забыл: диагноз в последний раз какой поставили?

ЕРИН. Мне?

ГРАЧЕВ. Твой диагноз на тебе написан. Ей!

ЕРИН. Наше дело кровь пускать. А диагноз пускай другие ставят.

КОЗЫРЕВ. Мы – ее диагноз…

ЕРИН. Правильно! От чего лечим, от того пускай и умирает! А то непорядок получается…

ГРАЧЕВ. Слушай, коллега, че-то, я гляжу, она у нас совсем плохо выглядит… Может, отправить ее, Расею-матушку, от греха подальше, на Запад, а? Первым самолетом, как Солженицына! А?

КОЗЫРЕВ. Солженицын здесь давно!

ГРАЧЕВ. Здоровый вернулся?

КОЗЫРЕВ. Не то слово!

ГРАЧЕВ. Вот видишь!

ЕРИН. С ума ты сошел! На Запад отправлять – это ж сколько валюты нужно! А у нее, у матушки, в кармане шаром покати…

ГРАЧЕВ. Так еще, помню, оставалось на донышке…

ЕРИН. А ремонтик во врачебной комнате кто делал? Паркетик швейцарский, мрамор каррарский… А турки-строители? А на операцию по восстановлению конституционного здоровья сколько уже ушло! А ты говоришь – валюта…

ГРАЧЕВ. Нету, значит?

ЕРИН. Не то чтоб совсем… Но на нее – нету.

КОЗЫРЕВ. Так может, тогда на Восток ее, болезную? К китайцам?

ЕРИН. За что?!

КОЗЫРЕВ. Ну так… Иглоукалывание там. Народная медицина…

ГРАЧЕВ. Это еще смотря какой народ. А то так уколешься…

ЕРИН. А что? И к китайцам! Тяньаньмень ее, матушку нашу Расею – и все дела!

ГРАЧЕВ. Не выйдет.

ЕРИН. Почему?

ГРАЧЕВ. У нас свой путь.

ЕРИН. Куда?

ГРАЧЕВ. Все туда же. Но свой.

ЕРИН. На восемь букв?

ГРАЧЕВ (посчитав). Меньше. Но, главное, путь совершенно неповторимый!

ЕРИН. А то бы, братцы, правда – Тяньаньмэнь ее, и никаких проблем! Эх, только где взять столько китайцев, чтобы потом еще и работали?

ГРАЧЕВ. Но что-то же надо срочно предпринять, хоть понарошку…

ЕРИН. Да, а то нас сейчас из больницы-то, из кабинетов повыведут!

ГРАЧЕВ. А-а, не хочется из кабинета?

КОЗЫРЕВ. Это даже мне не хочется, милок! Уж на что я интеллигентная женщина, а и то привыкла…

ЕРИН. Сейчас о людях надо думать, о людях! Пару дней хотя бы.

ГРАЧЕВ. Что: среда заела?

ЕРИН. Какая среда?

ГРАЧЕВ. Последняя. Когда тебе в Охотном ряду, на консилиуме прямо, клизму ставили!

ЕРИН. А то тебе не ставили!

ГРАЧЕВ. Ну, меня этими детскими средствами не возьмешь… Теоретики!

ЕРИН. Теоретики-теоретики, а клизма у них, я тебе скажу – до сих пор голова болит!

КОЗЫРЕВ. Страшно-то было, ребяты! Они ж сами оперировать хотят! А меня даже прибирать не возьмут, вот ужас!

ЕРИН (выглядывая за окно). Вон, стоят, ждут… Кто справа, кто слева… Ждите-ждите… Дождетесь.

ГРАЧЕВ. Смотри. У того антибиотиков чемодан, у этого вообще трансплантация мозгов…

ЕРИН. А уж если Вову к инструментам пустить – это полная клиника будет!

ГРАЧЕВ. Не скажи. Вова сам по себе ничего, ему только воды в руки давать нельзя!

КОЗЫРЕВ. Почему?

ГРАЧЕВ. Водобоязнь у него! Сифилиса вроде нет, а водобоязнь есть. Сразу, чуть что, собеседнику в лицо плещет! А потом стаканом…

ЕРИН. Вот мужчина хоть куда!

КОЗЫРЕВ. Я даже знаю, куда.

ГРАЧЕВ. Может, хоть он с ней, с матушкою, справится?

ЕРИН. Он-то да! Он справится!

КОЗЫРЕВ (вздыхает). Ей только не жить, а план хороший!

ГРАЧЕВ. Ты чего это вдруг опечалилась, дуня?

КОЗЫРЕВ. Задумалась я!

ГРАЧЕВ. Ты этого не делай больше никогда!

КОЗЫРЕВ. Виноватая. Больше не повторится.

ГРАЧЕВ. А ты чего размахался?

ЕРИН. Режу.

ГРАЧЕВ. Зачем?

ЕРИН. А что мы еще можем?

КОЗЫРЕВ. Как же все-таки с ней быть?

ЕРИН. С кем?

ГРАЧЕВ. А вот с матушкой Расеей нашей? Которая тут раскинулась, лежит…

КОЗЫРЕВ. «Касаясь трех великих океанов…»

ЕРИН. Пусть лежит.

ГРАЧЕВ. Раз лежит, не встает, значит, ей нравится!

ЕРИН. «Нра-авится…» Она ж под наркозом!

ГРАЧЕВ. То-то я гляжу…

КОЗЫРЕВ. Так она у нас почти всегда под наркозом!

ЕРИН. Под газом то есть…

ГРАЧЕВ. Ну и слава Богу! Не приведи Господи очнется – знаешь куда нам этот шланг засунут?

ЕРИН. Знаю.

ГРАЧЕВ. Ну и режь, пока дают!

Сцена седьмая. НАВЕРХУ

ЕЛЬЦИН. Операция, как видите, проходит успешно. Причем больная, когда приходит в себя, полностью одобряет действия врачей! Потому что: мы ведь не какие-то, понимашь, бандиты с черными повязками – мы врачи в законе! Люди, можно сказать, в белых халатах! Хотя – есть в нашем врачебном коллективе отдельные, понимашь, деятели, которые много на себя берут! Говорят: не надо резать…

– Но…

ЕЛЬЦИН. Не берите в голову. Наше дело.

– Но ведь кровь, много крови…

ЕЛЬЦИН. Вот я и говорю: наше, понимашь, кровное дело!

Сцена восьмая. КОРИДОР

В больничном коридоре, из старого телефона-автомата, звонит Черномырдин. Он в белом халате и шапочке..

ЧЕРНОМЫРДИН (напряженным шепотом, в телефонную трубку). Алло! Шамиль Басаев, говори громче! Шамиль Басаев, говори громче!

Конец

Эксперимент
(Старый сюжет в трех разговорах)

Разговор первый

Парк, утро. Из густого тумана, прогуливаясь, медленно выходят двое. Они немолоды. На обоих добротные пальто, кашне. Один, прихрамывая, опирается на суковатую палку. Второй заметно выше своего хромого спутника. Они – беседуют.

ВЫСОКИЙ. Кстати, ты обратил внимание на Ионова?

ХРОМОЙ. Ионов, Ионов… Позволь: это благообразный такой? Обратил, как же.

ВЫСОКИЙ. Прекрасный человек! Непорочный, справедливый… Богобоязненный.

ХРОМОЙ. Я заметил: тебя вообще боятся…

ВЫСОКИЙ (без иронии). Ещё бы.

ХРОМОЙ. Но – не любят.

ВЫСОКИЙ. Я им не апельсин.

ХРОМОЙ. И то верно. (Пауза). Позволь спросить: а как с жилищными условиями?

ВЫСОКИЙ. У меня?

ХРОМОЙ. Про тебя – я в курсе. У протеже твоего… непорочного.

ВЫСОКИЙ. При чём тут?

ХРОМОЙ. Так, любопытно.

ВЫСОКИЙ. Нормально с условиями.

ХРОМОЙ. Конкретнее, если можно.

ВЫСОКИЙ. Ну… Особнячок двухэтажный… По Рублёво-успенскому.

ХРОМОЙ. Кирпич?

ВЫСОКИЙ. Разумеется.

ХРОМОЙ. Участочек…

ВЫСОКИЙ. С обслугой, сорок соток… Живёт, с Божьей помощью, неплохо.

ХРОМОЙ. Так, так…

Остановившись у большого муравейника, начинает с интересом ворошить его палкой.

ХРОМОЙ. О! побежали, маленькие, побежали…

ВЫСОКИЙ. Не отвлекайся!

ХРОМОЙ. Извини. Привычка.

ВЫСОКИЙ. Между прочим, дурная.

ХРОМОЙ. Это надо доказать.

ВЫСОКИЙ (морщась). Ладно, ладно! Софист.

ХРОМОЙ. Отнюдь! Я – практик. Так о чём мы?

ВЫСОКИЙ. Мы об этом… а, ч-чёрт…

ХРОМОЙ (с готовностью). Да-да?

ВЫСОКИЙ. Забыл фамилию.

ХРОМОЙ (понимающе). Годы…

ВЫСОКИЙ. Кто бы говорил.

ХРОМОЙ. Ионов его фамилия.

ВЫСОКИЙ. Точно.

ХРОМОЙ. Мудрый. Богобоязненный. Сорок соток…

ВЫСОКИЙ. Напрасная, между прочим, ирония. Да, я воздал ему. Но – по заслугам!

ХРОМОЙ. Ты, как всегда, торопишься.

ВЫСОКИЙ. Я наблюдаю его шестьдесят лет!

ХРОМОЙ. Шестьдесят лет наблюдать человека – и уже делать выводы? О-хо-хо… Тебе дай волю – опять мироздание за неделю…

ВЫСОКИЙ. Не богохульствуй хоть при мне-то.

ХРОМОЙ. Ладно, не будем о грустном. Итак: Ионов!

ВЫСОКИЙ. Ионов – образец! И пожалуйста, не возражай. Тут тебе ничего не светит.

ХРОМОЙ. Да мне и не надо. У меня своя номенклатура, у тебя – своя. (Пауза). Только что-то не верится.

ВЫСОКИЙ. Отчего же?

ХРОМОЙ. В особнячке, на сорока сотках… Дети небось пристроены?..

ВЫСОКИЙ. Дети в порядке.

ХРОМОЙ. Ну вот.

ВЫСОКИЙ. Что?

ХРОМОЙ. Вот я и говорю: может, недаром богобоязненный Ионов твой?

ВЫСОКИЙ. Что, что?

ХРОМОЙ. Может: никакой не образец он, а просто – опытный экземпляр?

ВЫСОКИЙ. Это по́шло.

ХРОМОЙ. Жизнь вообще пошлая штука. Не находишь?

Срывает травинку и ловит на неё муравья.

ХРОМОЙ. О! побежал, побежал…

ВЫСОКИЙ. Не отвлекайся!

ХРОМОЙ. Извини. (Слизывает муравья с травинки). Ну так что с Ионовым твоим?

ВЫСОКИЙ. Что?

ХРОМОЙ. Давай разберёмся с ним? Поскребём амальгамку-то?

ВЫСОКИЙ. Мы – с тобой?

ХРОМОЙ. А почему нет?

ВЫСОКИЙ. Это исключено.

ХРОМОЙ. Да кто узнает-то? (Пауза.) По рукам?

ВЫСОКИЙ. Опять пари?

ХРОМОЙ. Почему непременно пари? Просто эксперимент, из любви к истине. Ты истину – любишь?

ВЫСОКИЙ. Я сам истина.

ХРОМОЙ. Извини, запамятовал.

Несколько секунд идут молча.

ВЫСОКИЙ. Так что ты говоришь?..

ХРОМОЙ. Я говорю: эксперимент. (Пауза). Притом: во славу Божию. Если, конечно, ты не заблуждаешься насчёт Ионова.

ВЫСОКИЙ (сухо). Конкретнее.

ХРОМОЙ. Конкретнее: жилищные условия. Их надо ухудшить. Кардинально. А лучше вообще того… Сжечь, например.

ВЫСОКИЙ. Зачем?

ХРОМОЙ. Как зачем? Послушать, что скажет!

ВЫСОКИЙ. Да что он вообще может сказать?

ХРОМОЙ. А вот послушаем.

ВЫСОКИЙ. Надеешься: скажет что-нибудь… эдакое… про меня?

ХРОМОЙ. Признаться, надеюсь.

ВЫСОКИЙ. Напрасно.

ХРОМОЙ. Так по рукам?

ВЫСОКИЙ. Неугомонный…

ХРОМОЙ. По рукам? (Пауза).

ВЫСОКИЙ. Ну хорошо. Предположим, согласен.

ХРОМОЙ. Вот и отлично. Давно была у меня эта мысль…

ВЫСОКИЙ. Мысли бывают у меня! И то редко.

ХРОМОЙ. Поздравляю. Мыслишь – следовательно, существуешь…

ВЫСОКИЙ. Не отвлекайся.

ХРОМОЙ. Как скажешь. Итак…

ВЫСОКИЙ. Пожар!

ХРОМОЙ. Пожар. Хотя дело хозяйское. Может, и не пожар. Может, наоборот, наводнение. Землетрясение, сель, ядерная бомбардировка…

ВЫСОКИЙ. Ну, ну, размечтался. К чему расходовать энергию? Утюг оставили, спичку бросили…

ХРОМОЙ. Тебе виднее. Но чтоб дотла.

ВЫСОКИЙ. Зачем дотла?

ХРОМОЙ. Для чистоты эксперимента. Чтобы на ровном обугленном месте любил Господа своего. Непременно дотла.

ВЫСОКИЙ. Ладно. Дотла так дотла. Это, в общем, всё равно.

ХРОМОЙ. Кому как… И ещё… (Пауза).

ВЫСОКИЙ. Говори.

ХРОМОЙ. Детишек бы тоже того… прибрать бы. Для чистоты эксперимента, а? (Пауза).

ВЫСОКИЙ. Что ж. Это даже… забавно.

ХРОМОЙ. Когда со мной скучно-то было? Ну? Сам сделаешь – или?.. (Высокий морщится). Понял, понял! – отдыхай. Вот расписочку только, если можно…

ВЫСОКИЙ. Какую расписочку?

ХРОМОЙ. Ордерок расходный. На домик, на детей…

ВЫСОКИЙ. Бюрократ.

ХРОМОЙ (разводя руками). Порядок, отчётность… Мы же не маленькие.

ВЫСОКИЙ. Держи. (Вынимает из кармана квадрат плотной бумаги).

ХРОМОЙ. Вот это, можно сказать, по-божески… Благодарствуйте. (Аккуратно прячет лист). Ну, до завтра! Пожар в полдень, не пропусти. (Улыбается). Будет красиво… (Тает в тумане).

Разговор второй

Уже вовсе и не туман, а пар. Сауна. На лавке, закутанный в простыню, сидит Высокий. Из парилки, смугл и волосат, выходит Хромой. Он в шапочке и с веником.

ВЫСОКИЙ. Ну как?

ХРОМОЙ. Отлично! Парку бы ещё подбавить…

ВЫСОКИЙ. Не дома! Ишь, пригрелся, парку ему… Зубы-то не заговаривай! Знаешь, зачем зван!

ХРОМОЙ. Ты о чём?

ВЫСОКИЙ. Прекрасно ты понимаешь, о чём я!

ХРОМОЙ. А-а… Об Ионове?

ВЫСОКИЙ. О нём, о нём.

ХРОМОЙ. М-да… Действительно, странный случай. Ему дом спалили к чертям собачьим, а он доволен. Детей похерили, а он голову пеплом посыпал – и сидит тишe мыши. Бог, видите ли, дал, Бог и взял… (Пожимает плечами). Слушай, а может, он просто… того, а?

ВЫСОКИЙ. Кого?

ХРОМОЙ. Не в себе.

ВЫСОКИЙ. Он абсолютно нормален.

ХРОМОЙ (смеясь, грозит пальчиком). Э-э… Всё относительно – не слыхал?

ВЫСОКИЙ. Мне обьясняли. Но я не понял.

ХРОМОЙ. А очень просто. Вот, например, ты говоришь: он нормален. А у меня есть парочка психиатров – так он у них завтра к койке примотаный лежать будет, с тусклым взглядом, и головой трясти.

ВЫСОКИЙ. Бандиты они, а не психиатры.

ХРОМОЙ. Конечно. Но кто не бандит? Вот ты, между нами говоря, ни за что ни про что дом человеку спалил. Не говоря уже о детях.

ВЫСОКИЙ (строго). Это был эксперимент. Эксперимент, закончившийся к вящей славе Божией.

ХРОМОЙ. Так уж прямо и закончившийся? (Пауза). Вот за что люблю тебя – ловишь с полуслова. Приятно общаться.

ВЫСОКИЙ. В чём дело?

ХРОМОЙ. В Ионове дело. В рабе твоём бездомном, пеплом посыпанном. Неужто так и оставишь его?

ВЫСОКИЙ. За Ионова не бойся. Дом застрахован. Со стройматериалами помогу, детей пошлю. Заживёт не хуже людей.

ХРОМОЙ. Вот этого и боюсь.

ВЫСОКИЙ. То есть?

ХРОМОЙ. Так ведь вернёшь ему всё – да ещё и вознаградишь, пожалуй, не разобравшись!

ВЫСОКИЙ. Что значит «не разобравшись»? Дом ему спалили?

ХРОМОЙ. Как свечку.

ВЫСОКИЙ. Детей уничтожили?

ХРОМОЙ. Поголовно.

ВЫСОКИЙ. Ну! А он хоть бы пикнул!

ХРОМОЙ. Контролирует себя. Сдерживается. Я же говорил: опытный экземпляр!

ВЫСОКИЙ. Мне главное – как ведёт себя.

ХРОМОЙ. А в душу заглянуть?

ВЫСОКИЙ. Меня подробности не интересуют.

ХРОМОЙ. А напрасно! Самое интересное в человеке – именно подробности. Например: что он там себе думает, когда славит тебя, на пепелище на детских костях сидя?

ВЫСОКИЙ. И что же он, по-твоему, думает?

ХРОМОЙ. Чужая душа – потёмки! Но в виде исключения можно и с фонариком…

ВЫСОКИЙ. Ну и?..

ХРОМОЙ. Я ничего не утверждаю. Это только предположение. Рабочая гипотеза.

ВЫСОКИЙ. Короче!

ХРОМОЙ. Короче, не рад он. Внутренне сильно недоволен. Ропщет, можно сказать!

ВЫСОКИЙ. На меня?

ХРОМОЙ. Ну не на меня же.

ВЫСОКИЙ. Погоди-ка.

Открывает дверь сауны. За ней – облака. Смотрит куда-то вниз.

ВЫСОКИЙ. Ну, одежда разодрана. Ну, голова в пепле, действительно. Жена плачет. Сам грязный очень. На коленях стоит, качается туда-сюда… Вспоминает детей. (Удивлённо). Очень расстроен! Но – не ропщет, нет!

ХРОМОЙ. Торопишься! Опять ты торопишься! Одним глазком глянул – и готово! А ведь там не левиафан какой-нибудь – человек всё-таки, венец творения…

ВЫСОКИЙ. Не усложняй. Глина – она глина и есть.

ХРОМОЙ. Однако ж не свистулька! Там, в глине этой, помимо Божьего промысла, чего только не копошится! Самолюбие, идеи разные… Тут иной раз и в микроскоп посмотреть надо. А иной раз – и ланцетом разрезик-другой сделать. Для пущей ясности.

ВЫСОКИЙ. К чему это ты?

ХРОМОЙ. Что?

ВЫСОКИЙ. Да вот насчёт ланцета.

ХРОМОЙ. Насчёт ланцета – это к слову. А вот насчёт Ионова говорю тебе: нечисто тут. Как профессионал говорю. Неспроста он богобоязненный такой. Понял, откуда ветер дует!

ВЫСОКИЙ. Ты считаешь?..

ХРОМОЙ. А чего там считать! Качается туда-сюда, а сам такое думает… Говорить не хочется.

ВЫСОКИЙ. Но, но!

ХРОМОЙ. Да что я-то? Это же он.

ВЫСОКИЙ. Погоди-ка!

Открывает дверь сауны. Долго и пристально смотрит вниз.

ВЫСОКИЙ. Нет. Не может быть.

ХРОМОЙ. Ну и слава Богу, если ошибаюсь. Кто без греха. Но проверить всё-таки не мешает.

ВЫСОКИЙ. Излагай, излагай…

ХРОМОЙ. Испытать его надо. До самого донышка испытать.

ВЫСОКИЙ. Уж куда дальше-то?

ХРОМОЙ. Не скажи. Мы покуда только вокруг да около ходили – теперь самое время плоти коснуться… Рассудок затмить. По черным полям на край доски провести – да там, на самом краешке, и оставить на время! Вот тогда и узнаем, что у него на душе, у твоего Ионова.

ВЫСОКИЙ. А не жалко?

ХРОМОЙ. Как не жалко! Были бы слёзы – заплакал бы! Но что поделать: за истину надо платить. И потом: дело-то общее…

ВЫСОКИЙ. У нас – с тобой?

ХРОМОЙ. Конечно. Ну чего, в самом деле… Все свои. (Пауза).

ВЫСОКИЙ. Хорошо, вот он в твоей руке.

ХРОМОЙ. Ага!

ВЫСОКИЙ. Только чур не до смерти.

ХРОМОЙ. Обижаешь. Зачем он мне мёртвый-то? Сам же первый из него великомученника сделаешь! Нетушки, пускай живёт. Но так живёт, чтобы всё время умереть хотелось!

ВЫСОКИЙ. Конкретнее.

ХРОМОЙ. Что-нибудь придумаю… С фантазией, слава Богу, порядок!

ВЫСОКИЙ. Ты давай без экзотики.

ХРОМОЙ. Какая экзотика, что ты! я же не маньяк. Ну, с лёгким паром, коллега! Как говорится – следите за рекламой!

Вышагивает из сауны и пропадает в ночных облаках.

Разговор третий

Сад. Чугунная ограда тонет в тумане. В шезлонге, у сервированного столика, пьёт чай Высокий. В кущах заливается соловей.

ВЫСОКИЙ. Надоел. (Соловей замолкает. Высокий, обращаясь в пространство). С чем пожаловал?

ХРОМОЙ (появляясь). Да так. Проходил мимо – дай, думаю, зайду. Давно не виделись.

ВЫСОКИЙ. Угощайся.

ХРОМОЙ. Спасибо, только что пообедал у себя. Кстати, решил прогуляться. Врачи рекомендуют после еды.

ВЫСОКИЙ. Садись.

ХРОМОЙ. Отчего же, присесть можно. Разговор не короткий.

ВЫСОКИЙ. Насчёт Ионова хлопочешь.

ХРОМОЙ. Увы.

ВЫСОКИЙ. Насквозь тебя вижу.

ХРОМОЙ. Так я ж весь как на ладони! Никаких вторых планов, раздвоений души… Простой, как жизнь.

ВЫСОКИЙ. К делу.

ХРОМОЙ. К делу. Заговорил Ионов-то…

ВЫСОКИЙ. Заговорил.

ХРОМОЙ. Ай-яй-яй. Неделю целую молчал, и вдруг: заговорил. И главное – как! Просто, можно сказать, поэт! Погибни, говорит, день, в который я родился! Так вот, сразу.

ВЫСОКИЙ. Не глухой, слышал.

ХРОМОЙ. Ещё бы! Пятый день смерти просит.

ВЫСОКИЙ. Но меня – не похулил.

ХРОМОЙ. Всё впереди.

ВЫСОКИЙ. Что ты с ним сделал?

ХРОМОЙ. Я? Помилуй! Даже странно… Состоялось коллективное решение…

ВЫСОКИЙ. Не паясничай. Что у него?

ХРОМОЙ. Проказа.

ВЫСОКИЙ. Звучит шаловливо.

ХРОМОЙ. Да и выглядит ничего себе. Взглянуть не желаешь?

ВЫСОКИЙ. Придёт время – взгляну.

ХРОМОЙ. Не откладывай на завтра… Зовёт он тебя. Обьясниться желает. Узнать: за что?

ВЫСОКИЙ. Вот я прямо сейчас всё брошу и побегу обьясняться.

ХРОМОЙ. Правильно. Они ему так и сказали.

ВЫСОКИЙ. Да, кстати! Откуда эти трое?

ХРОМОЙ. Которые вокруг сидят?

ВЫСОКИЙ. Да.

ХРОМОЙ. Это друзья его.

ВЫСОКИЙ. Друзья? Что-то не припоминаю…

ХРОМОЙ. Друзья детства. Не оставили в беде, пришли посочувствовать.

ВЫСОКИЙ. Твоя работа?

ХРОМОЙ. Моя.

ВЫСОКИЙ. Это провокация.

ХРОМОЙ. Что ты! Провокации разве такие бывают?

ВЫСОКИЙ. Провокация чистой воды! Вон его как трясёт от них! Того гляди, ударит.

ХРОМОЙ. Да, нервы у старика ни к чёрту. Пардон.

ВЫСОКИЙ. Твои люди кого хошь из себя выведут!

ХРОМОЙ. А что такое?

ВЫСОКИЙ. Что такое? А вот (указывая куда-то вниз) – долговязый этот каяться его зовёт! В чём ему каяться, Ионову?

ХРОМОЙ. В чём покаяться, у приличного человека всегда найдётся.

ВЫСОКИЙ. Софистика! Другой, жирный, рот ему затыкает, угрожает от моего имени… Где ты откопал этих сукиных детей?

ХРОМОЙ. Земля велика.

ВЫСОКИЙ. Но особенно третий старается, плешивый: на всё, говорит, Божий промысел! Он, говорит, и святым своим не доверяет, небеса ему и те нечисты… Это про меня-то. Смотри!

ХРОМОЙ. Не бери в голову. Утешает старика, как может.

ВЫСОКИЙ. Я им устрою утешение. Самозванцы! И ты тоже хорош: подсадку устроил! Как маленький, честное слово…

ХРОМОЙ. Причём тут возраст? Проверенная методика…

ВЫСОКИЙ. «Методика»… А Ионов – ни слова против меня. Ни словечка! И твоим спуску не даёт. Мне тут записали пару мест. Вот. Вы, говорит, сплетчики лжи! А? Каково?

ХРОМОЙ. Неплохо. А ещё он сказал им: «Я хотел бы состязаться с Богом». (Пауза). Тебе – не записали?

ВЫСОКИЙ. Как он сказал?

ХРОМОЙ (раздельно). «Я хотел бы – состязаться – с Богом». Я, говорит, завёл на него судебное дело. А то, говорит, что же получается?

ВЫСОКИЙ. Что?

ХРОМОЙ. Получается, говорит: нет пользы человеку в благоугождении Богу!

ВЫСОКИЙ. Это он сказал – или ты?

ХРОМОЙ. Он.

ВЫСОКИЙ. Нету пользы?

ХРОМОЙ. Говорит: нету.

ВЫСОКИЙ. Не врёшь?

ХРОМОЙ. Моя специальность – неприятная правда.

ВЫСОКИЙ. Когда он это сказал?

ХРОМОЙ. Сегодня в четырнадцать сорок три.

ВЫСОКИЙ. Мне не докладывали.

ХРОМОЙ. Распустил ты аппарат. Мне сразу доложили.

ВЫСОКИЙ. Что он ещё говорил?

ХРОМОЙ. Так… Всё больше вопросы задавал.

ВЫСОКИЙ. Кому?

ХРОМОЙ. Вообще. В пространство.

ВЫСОКИЙ. Например.

ХРОМОЙ. Например, спрашивал: почему беззаконные достигают старости и умирают в полноте сил своих, а праведник гниёт заживо? Неясно ему.

ВЫСОКИЙ. Ещё вопросы были?

ХРОМОЙ. В основном – этот.

ВЫСОКИЙ. И что, кто-нибудь ответил ему… из пространства?

ХРОМОЙ. Отвечали, но шёпотом. Ты, сказали, сначала думай, а потом говори.

ВЫСОКИЙ. Это – долговязый сказал?

ХРОМОЙ. Ага.

ВЫСОКИЙ. Хороший совет.

ХРОМОЙ. Невыполнимый, к сожалению. Языки-то ты всем дал, а мозгов… Что ж, так всю жизнь и молчать?

ВЫСОКИЙ. Не отвлекайся. Что остальные?

ХРОМОЙ. Жирный возмутился. Речь говорить начал, всё пепелище слюной забрызгал… Кричал: ложь это!

ВЫСОКИЙ. Да ну.

ХРОМОЙ. Ей-богу. Раз, кричал, гниёшь заживо, сволочь, значит – никакой не праведник ты! Поделом тебе!

ВЫСОКИЙ. Дурак.

ХРОМОЙ. С кадрами вообще беда.

ВЫСОКИЙ. А что плешивый?

ХРОМОЙ. Плешивый с другой стороны зашёл. Что, говорит, за удовольствие Вседержителю, что ты праведен?

ВЫСОКИЙ. Слушай, они там у тебя совсем распоясались!

ХРОМОЙ. Разве, говорит, может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому.

ВЫСОКИЙ. Он у тебя что: с философским образованием?

ХРОМОЙ. Нет. Просто демагог.

ВЫСОКИЙ. Мерзавцы. Все трое.

ХРОМОЙ. Это уж будьте покойны. Мерзее некуда. Да и четвёртый… (Пауза).

ВЫСОКИЙ. Эх, Ионов, Ионов, огорчил ты меня.

ХРОМОЙ. Чего уж так расстраиваться…

ВЫСОКИЙ. Пользы ему, видите ли… Хорош!

ХРОМОЙ. Все они там внизу хороши, если копнуть. Говорил я тебе: не надо было в шестой день работать! Отдохнул бы, как человек…

ВЫСОКИЙ. Это тоже был эксперимент.

ХРОМОЙ. Понимаю. Молодость… Человек – это звучит гордо, и всё такое… Звучит-то гордо, да выглядит отвратительно!

ВЫСОКИЙ. Лепил с себя.

ХРОМОЙ. Ну-у… Модель, кто спорит, совершенная. Но – глина… сопротивление материала… Ты им про вечное – а им особнячок отдай, детей верни, здоровье поправь. Кой им чёрт в этом здоровье, понять не могу! Мелочные людишки… Бог, можно сказать, с ними… Круглосуточно.

ВЫСОКИЙ. Не лезь копытами в душу.

ХРОМОЙ. Если обидел – извини.

ВЫСОКИЙ. Я могу обидеть. Меня – труднее. Итак! Провокаторов с пепелища убери. Сей же час убери, пока я их не испепелил. Эксперимент окончен.

ХРОМОЙ. Убрать дело нехитрое. (Плюёт вниз). Видишь, уже и след простыл… Только что-то не пойму я… А как же подопытный наш?

ВЫСОКИЙ. С подопытным говорить буду. Сам!

ХРОМОЙ. Говорить? Он в суд тебя тащит, как президента какого-нибудь, – прости, Господи! – а ты: говорить?

ВЫСОКИЙ. Ты-то чего разволновался?

ХРОМОЙ. Как чего? Это же подрыв основ! Эдак каждый кусок глины начнёт права качать! Он же атеист без пяти минут!

ВЫСОКИЙ. Не преувеличивай. И потом: атеисты – часть замысла. Чтобы скучно не было. А насчёт «без пяти минут» – так за пять минут этих я… папу римского из него сделаю! Хоть он и прокажённый.

ХРОМОЙ. Ну и сделай для смеху папу, а потом мне отдай!

ВЫСОКИЙ. Насовсем?

ХРОМОЙ. Насовсем.

ВЫСОКИЙ. Насовсем – не могу.

ХРОМОЙ. Почему?

ВЫСОКИЙ. Потому что! Маленький ты, что ли? Представляешь, что начнётся, какие разговоры пойдут? Кадры разбазариваю, своих сдаю… Ты даже понятия не имеешь, с кем мне тут, в высших сферах, приходится общаться!

ХРОМОЙ. Да плюнь ты на них! Тоже святые нашлись, политику диктовать… Оставь мне Ионова. Оставь!

ВЫСОКИЙ. Не проси. Рад бы – не могу. (Пауза).

ХРОМОЙ. Жаль. А то бы – отдал мне их всех?

ВЫСОКИЙ. Кого – всех?

ХРОМОЙ. Ну вообще. Оптом. А? Вот бы славно было. Что тебе стоит? Гулять так гулять. Разом бы все узлы и развязали. У меня на Ближнем Востоке парочка лидеров есть – любо-дорого посмотреть! И помогать им не надо, сами Судный день устроют… А когда пепел развеется, сядем вместе – но уже не за неделю, смешной срок! – а основательно, с учётом, так сказать, допущенных ошибок… Без вольнодумств этих. Я помогу. Там (указывает вниз) нас поймут. Давай тряхнём стариной, а? Натура у тебя широкая, я ж тебя знаю, самому небось охота…

ВЫСОКИЙ. Изыди.

ХРОМОЙ. Как хочешь. Я помочь хотел.

ВЫСОКИЙ. Спасибо.

ХРОМОЙ. Не за что. (Пауза). Ну? Будешь восстанавливать статус-кво?

ВЫСОКИЙ. Да.

ХРОМОЙ. Сорок соток, особнячок?

ВЫСОКИЙ. Да.

ХРОМОЙ. Вот скука-то. Такое качественное пепелище…

ВЫСОКИЙ. Изыди.

ХРОМОЙ. Про прислугу не забудь: сгорела.

ВЫСОКИЙ. Прислуга будет новая.

ХРОМОЙ. А дети?

ВЫСОКИЙ. И дети новые.

ХРОМОЙ. Ионов – тоже новый?

ВЫСОКИЙ. Ионов – старый. Мозги только на место поставлю…

ХРОМОЙ. Больно ты добрый.

ВЫСОКИЙ. Это да. Посмотреть останешься?

ХРОМОЙ. Что ты, только душу травить…

ВЫСОКИЙ. Тогда изыди.

ХРОМОЙ. Уже изошёл практически. Ну, до новых встреч в эфире. (Уходит и тут же возвращается). А славно было бы… Всех разом. А? (Исчезает).

ВЫСОКИЙ. «Всех, разом»… Может, и стоило бы. Расплодились, размножились, теперь до каждого не доберёшься… А доберёшься – и сам не рад. Характер дурной, самомнение вселенское… Вот хоть этот, прокажённый… как же его… – а, неважно. Пользы ему, видите ли, нету! А я не зубная паста! (Пауза). И зачем я опять с ними связался? Теперь диспут устраивать, общественное мнение организовывать, апокриф создавать… На что вечность уходит, а? Иной раз думаешь: а не послать ли всё… к этому? Но нет, нельзя. Кто придумал сюжет, тому и отвечать за развязку. И потом: они же верят! Не все, конечно, но многие… как ни странно… Теперь уже ничего не поделаешь. (Тяжело вздыхает). Ну, пора. А то ляпнет ещё чего-нибудь сгоряча, потом греха не оберёшься… Эй, ты! внизу! тебе говорю! Как тебя там? Ионов! Это я. «Кто, кто»… Я!