Текст книги "Как много в этом звуке…"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 49 страниц)

– Не жалуются.

– Гостинцы шлют?

– Шлют. Хотите посмотреть?

– Нет, я их на вас видел, на Иване… Ничего вещички. Джинсики, красавки…

– Кроссовки! – поправил Ванька из-за двери.

– Простоват, – Фартусов развел руками, помолчал, пригладил усы. – Как я понимаю, на вас свалились и хозяйственные дела, и воспитательные?

– Свалились, – вздохнула Валентина. – Простите, я тороплюсь. Если у вас все, то… Может быть, в следующий раз побеседуем более подробно?

– С удовольствием приду, было бы преступно с моей стороны не воспользоваться приглашением, – улыбнулся Фартусов. – Но сейчас, собственно, я хочу поговорить с вашим братом Иваном. Если не возражаете.

– Что вы! Буду только рада! – несколько ревниво воскликнула Валентина. – Он что-то натворил?

– Как знать, – дипломатично ответил Фартусов.

– Ванька! – крикнула Валентина. – Стань передо мной, как лист перед травой!

Ванька вышел и остановился у двери в комнату, как у надежного убежища, куда можно шмыгнуть при первых признаках опасности.

– Подождите, Валентина, – остановил девушку Фартусов. – Вполне возможно, что он ничего не натворил, верно, Иван? И даже не собирается, верно?

Ванька молчал, глядя на инспектора со скорбной покорностью.

– Что же вы тогда наговариваете? – Валентина возмущенно повернулась к Фартусову.

– А я ничего… Зашел вот побеседовать.

– Это входит в ваши обязанности?

– Валентина, у меня сто четыре обязанности. Сто четыре!

– А мне казалось, что у вас одна обязанность… Чтобы на участке порядок был, вот и все.

– Совершенно верно. Но чтобы этот порядок поддерживать, мне приходится выполнять больше сотни обязанностей. Сам считал. Обложился инструкциями, указаниями, приказами, все выписал и подсчитал.

– Какая же из них первая?

– Сейчас – поговорить с Иваном Жаворонковым о жизни и душевных привязанностях.

– Вы, наверно, о Жене? – спросила Валентина. – Я была у него в мастерской. Порядок, чистота. И ребятам нравится там – инструмент всякий, тиски, кусачки… Глядишь, и научатся…

– Кусаться?

– Тоже неплохо! – рассмеялась Валентина.

– Неплохо, – кивнул Фартусов, но не стал больше говорить о Женьке, хотя мог бы добавить о нем кое-что весьма существенное – осужден был Дуплов в свое время. Давно, правда, однако такой прискорбный факт в его биографии имел место. – Ладно, поговорили, выводы сделаем каждый в одиночку, верно, Иван? Тебя я ни в чем не упрекаю, но друзей твоих упрекнуть могу. И потому просьба: иметь в виду. – В прихожей Фартусов обернулся и, едва ли не впервые бесстрашно посмотрев Валентине в глаза, содрогнулся от восторга, чем окончательно себя выдал. Девушка даже растерялась, увидев столько всего на лице участкового инспектора.

– Проводи, Ваня, гостя, а то заблудится! – это все, что смогла сказать Валентина.

– Оно и немудрено, – пробормотал Фартусов.

– Отчего же?

– Ох, сказал бы я, да чувствую – преждевременно.

– А может, в самый раз?

– Могу и сейчас, но боюсь, смешно покажется. – Фартусов опасливо покосился на Ваньку. – До свидания, приятно было повидаться. Большое спасибо за гостеприимство.

Ванька шел впереди. Глядя на тощую спину парнишки, на ямку у затылка, на его светлые волосенки, Фартусов думал о том, что вряд ли все эти джинсики, рубашки-сафари, кроссовки заменят Ваньке отца, с которым можно было бы за грибами отправиться, по городу пошататься, просто на скамейке посидеть. Ванька прошел по луже и шагал дальше, оставляя на асфальте следы, схожие с завитком на его белесом затылке.

– Слушай меня, Иван, – сказал Фартусов, когда они расположились среди детских песочниц, качелей и каких-то странных сооружений из железных стержней. Фартусов хотел вовлечь Ваньку в игру и заговорил с возможной таинственностью: – В нашем дворе намечается что-то нехорошее. По некоторым данным. Слыхал?

– Нет.

– Есть сведения. Секретные. Поэтому предупреждаю: ты не должен участвовать в противозаконных делах.

– Я и не участвую!

– Это хорошо. А вот дружок твой, Георгий Мастаков, участвует. И замечен. И Евгений замечен.

– А что они?

– Это разговор для другого места, – ушел от ответа Фартусов. – Понимаешь, об этом нельзя никому говорить. Если скажешь – выдашь меня. Произойдет утечка информации. Понял? И мне тогда несдобровать.

– А мне зачем говорите? – спросил Ванька, угнетенный свалившейся на него ответственностью.

– Из самых лучших побуждений. Понятно? Ну, пока!

Отделение милиции располагалось в старом доме с бревенчатыми коридорами и террасой, на которой всегда можно было увидеть вызванных нарушителей, хулиганов, алкоголиков и прочих странных людей. По долгу службы Фартусов поддерживал с ними весьма тесные отношения. В коридоре уже собрались участковые инспектора, оперативные работники.

Для Фартусова утреннее совещание оказалось недолгим.

– Лейтенант Фартусов! Что вы можете сказать о чрезвычайном происшествии на вашем участке? – это были первые слова начальника отделения Гвоздева.

В отличие от Фартусова, начальник вечно торопился и, судя по его озабоченному лицу, никуда не поспевал. Но именно это качество казалось ему весьма достойным – все видели, как много у него дел и как ему не повезло с подчиненными. Поэтому вопрос Гвоздев задал с грустной улыбкой, заранее уверенный, что ничего толком инспектор не ответит.

– Видимо, это нехорошее происшествие? – осторожно проговорил Фартусов.

– Разумеется. – Улыбка начальника стала еще печальней. – Конечно же, речь идет не о золотой свадьбе, не о торжествах по случаю награждения знатного гражданина города. Я говорю об ограблении. Да, такая уж у нас с вами служба.

– Слушаюсь! – невпопад брякнул Фартусов, решив, что именно такой ответ окажется более всего кстати.

– Вот именно, – смягчился Гвоздев.

Маленький кабинет загудел облегченно и улыбчиво. Все увидели, что достается Фартусову, значит, можно расслабиться.

– Сегодня ночью, – продолжал Гвоздев, – совершена кража в магазине винно-водочных изделий. Преступники перерезали сигнализацию, взломали дверь, очистили кассу, похитили товар. Что вы намерены делать?

– Слушаюсь.

– Правильно, одобряю ваше решение. Действуйте. Но должен заметить, что там уже работает оперативная группа. Постарайтесь им помочь. Возможно, это вам удастся. Чего не бывает! – вздохнул Гвоздев.

Прибыв на место происшествия, Фартусов вместо страшного разгрома, писанного начальником, увидел довольно невинное зрелище. Да, дверь дощатого киоска, по всей видимости, была открыта без ключа. Ребята из отдела уголовного розыска уже обмерили киоск, сфотографировали ближние и дальние подходы к нему, собрали щепки в целлофановый пакет. В сторонке лежала, высунув язык, собака Панда. Сегодня ей не удалось проявить умения, иначе бы она не отводила в сторону взгляд. О, в случае успеха у нее был бы совсем другой вид!

Фартусов осмотрел собравшуюся толпу. Конечно, больше всего мальчишек. Они неотрывно следили за работой профессионалов. Потом у них неизбежно начнутся игры в ограбление. Опасные игры, отметил про себя Фартусов. Нежелательные. Поближе стояли пенсионеры – им некуда торопиться. Дальше – домохозяйки, случайные прохожие.

– Привет! – сказал Фартусов, подходя к оперативникам. – Как успехи?

– Какие успехи! – вздохнул следователь Ушаткин.

– Это нехорошо, – откликнулся Фартусов сочувствующе.

Проявив вполне естественную любознательность, Фартусов выяснил, что примерно в полночь, как утверждали страдающие бессонницей свидетели, неизвестные взломали киоск и похитили спиртные напитки. Впопыхах воры выронили ящик с красным портвейном, одна бутылка раскололась. Благодаря этому счастливому обстоятельству на полу четко отпечатались следы злоумышленников. Но вино было настолько едким, что многоопытная Панда, едва втянув в себя воздух, насыщенный парами зелья, беспомощно взглянула на проводника: дескать, за что же мне такое? Неуверенно сделала несколько шагов и легла посрамленная.

Бившаяся тут же в истерике красноликая продавщица, которую так и хотелось заподозрить в неумеренном потреблении красного портвейна, утверждала, что пропало около десятка ящиков марочного вина. Проведенный на месте следственный эксперимент позволил установить, что десять ящиков в киоск попросту не влезут. Что касается качества похищенного товара, то эта версия также не подтвердилась. Следователь Ушаткин из телефонной будки позвонил в торг, и его заверили, что данная торговая точка марочного вина не получала вообще. Когда он сообщил об этом продавщице, цвет ее лица изменился явно в лучшую сторону. Ушаткин добавил, что если уважаемый торговый работник настаивает на своих первоначальных показаниях, то ей придется пояснить, кто привозил марочное вино, в каких количествах, по какой цене и как быть с соответствующей документацией.

– Да ну вас! – сказала красноликая тетя. – С вами уж и пошутить нельзя… Тоже еще…

– Шутки? – удивленно переспросил Ушаткин. – Это называется дачей ложных показаний с целью ввести следствие в заблуждение, сокрыть истинную сущность преступления и размер нанесенного ущерба.

Услышав такое, тетя стала как бы меньше и несчастнее. Она не поняла всего сказанного Ушаткиным, но почувствовала, что его слова чреваты опасными последствиями. Не найдя, что возразить, взяла да вот так с места и взвыла. Мальчишки хихикнули, пенсионеры переглянулись.

– Твое мнение, Илюха? – спросил Ушаткин.

– Что тут думать – или чужие забрели, или свои.

– Да, наверно, ты прав. Потолкуй с людьми, поспрошай, глядишь, и скажут что дельное. Такое дело можно раскрыть, если крепко повезет. Шли, к примеру, двое забулдыг поздним вечером, куда шли, откуда – неизвестно…

– С тренировки, наверно, – заметил Фартусов.

– Почему?

– Кеды. – Фартусов показал на следы.

Ушаткин озадаченно посмотрел на Фартусова, но ничего на его невозмутимом лице прочитать не смог, не догадался, что творилось в душе участкового инспектора. А творилось там нечто такое, о чем следует сказать особо.

Оглянувшись на толпу, окружающую киоск, Фартусов незаметно для постороннего глаза вздрогнул, увидев девушку в голубом платье, с короткой прической и насмешливым взглядом. Да, это была Валентина. Фартусов невольно посмотрел на себя как бы ее глазами и остался доволен. Даже невнятный разговор с Ушаткиным издали выглядел совсем иначе, их обоих окружал ореол загадочности преступления. Фартусов развернул плечи, вскинул подбородок, нахмурился, словно бы озабоченный свалившейся бедой, что-то спросил у Ушаткина, махнул рукой в сторону обчищенного киоска.

Что делать, Фартусов был молод, не женат, и шалые глаза вызывали в его душе волнение гораздо большее, чем взломанная дверь дощатого киоска. Еще раз окинув себя внутренним взором, Фартусов решил, что выглядит неплохо. И форма, и усы, и его роль в происшествии должны были произвести впечатление на неизбалованное девичье сознание.

О, если бы слышал Фартусов, какие непочтительные слова в это самое время прозвучали по его адресу!

– Участковый-то наш уж не знает, как повернуться, каким боком показаться! – сказала со смехом Валентина.

– Перед тобой красуется, – добавил Ванька.

– Да ну, ты скажешь! – пресекла его разоблачения сестра. Обидное замечание она бросила отнюдь не в осуждение Фартусова, скорее в невольной попытке защититься. Да, Валентина вдруг поняла, что не свободна в своих поступках и словах, если где-то рядом находится неторопливый лейтенант с пушистыми усами, которые она мысленно уже не один раз слегка укорачивала.

Наконец Ушаткин дал команду собираться. Прыгнула в машину пристыженная собака Панда, расселись оперативники, криминалист, водитель. Вместе с ними отбыла и зареванная тетя на предмет дачи показаний и составления протокола.

На участке проживали несколько граждан, которые в прошлом вели себя не самым лучшим образом и потому привлекали постоянное внимание инспектора. Время от времени он встречался с ними, говорил о духовных и нравственных ценностях, интересовался жизненными планами. Так вот, эти граждане не вызывали у Фартусова ни малейшего подозрения. Была бы ограблена квартира, если бы угнали машину или неизвестные злодеи, пользуясь ночной темнотой, остановили бы прохожего и попросили бы взаймы имеющуюся у него сумму, Фартусов знал бы, к кому обратиться. Но вино… Не было у него на примете человека, подходящего для такого преступления.

Впрочем… Фартусов оглянулся, прикидывая, как бы покороче пройти к бывшему преступнику, и обнаружил, что находится у его дома. А на балконе стоит он сам, Дедюкин, в майке и тренировочных штанах. Стоит, спокойно покуривает, посматривает на участкового. Фартусов, прикрыв глаза от солнца, уже хотел было произнести приличествующие случаю слова, но не успел.

– Не я, Илюша, и не думай, не бери грех на душу. Ты принеси ящик и поставь мне под дверь – не возьму. Не то здоровье, чтобы красным портвейном баловаться. У меня другие грехи, – признался Дедюкин.

– Кто же тогда?

– Сам прикидываю. – Бывший правонарушитель изобразил искреннее недоумение. – Если бы знал – вряд ли побежал бы к тебе докладывать. Все-таки прошлое обязывает соблюдать нейтралитет. Но говорю честно: не знаю. Ума не приложу.

Фартусов сел на скамейку, положил рядом фуражку. Дедюкин, набросив пижамную куртку, спустился, подошел.

– Не наши это, Илья, вот что я тебе скажу. Всех перебрал – так низко никто не падет.

– Тяжелый случай, – вздохнул Фартусов.

– Наследили небось?

– Не без этого, – строго ответил Фартусов, но пояснять не стал. – Следы всегда остаются.

– Да, – грустно согласился Дедюкин. – Я сам в этом сомневался, но сейчас знаю – остаются.

– Проверить не хочется?

– Знаешь, Илюша, может быть, ты мне не поверишь, но не хочется. – Дедюкин в раздумчивости выпятил губы, словно бы спрашивая себя еще раз. – Нет, не тянет. Скажу больше: мне интереснее этого негодника вычислить. Возьму да и займусь частным сыском, а?

– Не надо. – Фартусов поднялся. – Справимся. О результатах доложу.

– Ни пуха! – Дедюкин смотрел вслед инспектору, и на лице его явно отражалось недовольство собой. – Илья! – крикнул он. – Погоди! – Дедюкин подошел к Фартусову, помолчал. – Ты вот что… Ты это… Заглянул бы к нашему слесарю.

– А что он? – невинно спросил Фартусов, не отрывая взгляда от домов, от дорожек, от усыхающих на солнце деревьев.

– Не нравится он мне.

– Да знаю я, – ответил Фартусов.

– А, ну тогда все проще! – обрадовался Дедюкин хорошему окончанию разговора. – Главное, чтоб человек к себе внимание ощущал, не думал, что никто не видит его, не слышит.

– Будь здоров, Дедюкин. Спасибо за доверие.

– И тебе, Илюша, за доверие спасибо.

И снова брел участковый инспектор Фартусов по раскаленному пустырю, утыканному башенными домами. Он еще раз обошел киоск, заглянул внутрь и, не увидев ничего нового, сел в тени. Перекушенные провода сигнализации, вывернутые кольца запора, позднее время… Вроде и подготовка была, подход к делу серьезный. А что на кону? Ящик портвейна?

В этот момент к Фартусову подсела старушка. Остро, искоса глянула на участкового, как бы предлагая заинтересоваться ею, еще придвинулась, локотком коснулась. И все словно невзначай, будто и не было у нее никаких желаний, кроме как в холодке дух перевести, с силами собраться, чтобы авоську с мерзлой рыбой до квартиры дотащить.

– Как нехорошо, как нехорошо! – проговорила старушка, показывая на киоск.

– Да, это плохо, – согласился Фартусов. – Так нельзя.

– Кабы знать, кабы знать, – вздохнула старушка.

– Что знать?

– Да это я так, про себя… Вчера выхожу на балкон, а они с ящиком-то и бегут! Изогнулись, бедные, торопятся. А я-то, дура старая, думаю: как же это людям живется тяжело, если приходится по ночам ящики перетаскивать… Мне бы в крик, мне бы в милицию! Нет, не сообразила.

– Так… – протянул Фартусов, боясь спугнуть старушку пристальным вниманием. – И в котором часу это было?

– Да уж за двенадцать, никак не раньше. Потому как меня в двенадцать часы разбудили. Бой часов, понимаете? Пружина в них старая. Когда ударят, а когда и пропустят, силенок у них не хватает, чтоб каждый час бить.

– Сколько же этих тружеников было? – спросил Фартусов.

– Ящик-то двое волокли, третьему никак не подступиться.

– Был и третий?

– А на стреме! – удивилась старушка бестолковости инспектора. – На этой вот скамеечке сидел. Все ему видать, все слыхать, а сам вроде ни при чем.

– Может, это был посторонний человек и никакого отношения к грабителям не имел?

– Имел. – Старушка махнула успокаивающе рукой. – Когда двое ящик волокли, он им рукой знак подал: мол, не робейте. Это я уж потом поняла. А тогда подумала, что здоровается, спокойной ночи желает.

Фартусов слушал словоохотливую старушку, смотрел, как проезжает поливальная машина, как струя воды, едва попав на размякший под солнцем асфальт, тут же испаряется, оставляя ненадолго теплые лужицы, смотрел, как прохожие ступают в них и идут дальше, оставляя отпечатки влажных подошв. А через несколько минут асфальт опять сух. Если бы здесь стояли лужи из красного портвейна, следы держались бы куда дольше.

И едва Фартусов подумал об этом, как сразу вспомнил – вечером шел он за несовершеннолетним Ванькой Жаворонковым и любовался его следами в завитушках. И очень они показались ему похожими на те узоры, которые до сих пор красовались на полу опечатанного киоска.

Если и проявлял Фартусов в эти минуты нетерпение, то вовсе не потому, что хотелось ему побыстрее уличить Ваньку в злонамеренной деятельности. Несмотря на прискорбность своего открытия, Фартусов радовался вполне законному поводу снова повидать красивую девушку Валентину. Простим его. Это по молодости. Это пройдет.

Но чем ближе подходил он к знакомому дому, тем шаги его становились медленнее, тем больше в походке появлялось неуверенности. То, что всего несколько минут назад представлялось очевидным, казалось сомнительным, зыбким. В самом деле, как поступить? Оттащить Ваньку в отделение милиции на допрос к следователю? Отправить в колонию? Не разрушит ли он этим свое собственное будущее?

Размышления Фартусова были прерваны появлением самого Ваньки. Он вышел из подъезда, увидел участкового и хотел тут же нырнуть в спасительную темноту дома, но не успел.

– Иван! – сказал Фартусов так громко, что не услышать его было невозможно. – Друзей не узнаешь? Это плохо. Так нельзя. Подошел бы, о здоровье спросил, а? Неужели тебе безразлично, как я себя чувствую? Присаживайся, Иван, посидим вместе.

– Как… посидим… Вместе? – дрогнувшим голосом спросил Ванька.

– На скамеечке. А ты думал где?

– Ничего я не думал.

А Фартусов даже зажмурился от дурного предчувствия – на Ваньке были не вчерашние кроссовки, а обычные сандалии, замусоленные и даже какие-то скорчившиеся.

– Слыхал, какая беда у нас на участке?

– Нет, а что? – насторожился Ванька.

– Кража в киоске. Особо опасные преступники глубокой ночью проникли в торговую точку. Приезжала следственная группа, с собакой… Панда ее зовут. Правда, след не взяла. Видно, опытные злодеи были, приняли меры. Найдут, – протянул Фартусов.

– Подумаешь, киоск, – обронил чуть слышно Ванька.

– Э, не скажи! Взломано государственное предприятие. Похищены ценности. Сегодня они забрались в киоск, завтра по квартирам пойдут. Вон приятеля твоего, Георгия, на чужих балконах видели.

– У нас воланчик залетел на балкон! – Ванька попытался принизить значение Жоркиного проступка.

– Так нельзя, – сказал Фартусов. – Это нехорошо. А если завтра воланчик залетит кому-нибудь в форточку? В квартиру полезете? А? Молчишь? Ладно. Ты, я вижу, торопишься. Беги. А я загляну к твоей сестричке. Не возражаешь?

– Как хотите. – Ванька пожал плечами и начал тихонько отходить от скамейки. С каждым шагом ему словно бы становилось легче, свободнее. Наконец, отдалившись на десять шагов, он сорвался и побежал.

А Фартусов, поправив фуражку и усы, решительно направился в подъезд.

– Что-то вы зачастили к нам, товарищ участковый инспектор! – приветствовала его Валентина.

– Дела. – Фартусов развел руками. – Все дела.

– А Ваньки нет дома. Ведь у вас с ним какие-то секреты?

– Я не прочь и с вами посекретничать.

– Да? – протянула Валентина с улыбкой. – Это что-то новое.

– Ничего нового. Старо как мир.

– Это вы о чем?

– О секретах, которые случаются между людьми. – Фартусов не решился сказать – между мужчиной и женщиной. Но Валентина поняла, что он имел в виду.

Фартусов прошел в уже знакомую комнату, взглянул на балкон, как бы в возвышенном желании насладиться видом вечернего города.

– Красиво, правда? – спросила Валентина с придыханием, как спрашивали в прошлом или в позапрошлом веке, глядя с террасы на погруженный в сумраки парк, на излучину реки, хранящую еще закатные блики, на липовую аллею, таинственную и благоухающую. Но Валентина и Фартусов видели перед собой лишь серую стену соседнего дома и множество балконов, увешанных стираным бельем, заваленных лыжами, досками, корытами. Однако Фартусов видел еще и балкон этой самой квартиры, видел протянутую веревочку, на которой висели связанные шнурками… да, кроссовки. Их, видимо, помыли совсем недавно и повесили сушиться. Чуть склонив голову, как бы потрясенный открывающимся ландшафтом, близостью красивой девушки, Фартусов рассмотрел на подошве знакомый узор – расходящиеся спирали, так напоминавшие ему завитки на детской стриженой головке.

Инспектор прерывисто вздохнул, не зная, с чего начать щекотливый разговор. Но Валентина поняла его вздох по-своему и, передразнивая, тоже вздохнула:

– Будет время – заходите. – Она с таким сочувствием посмотрела на Фартусова, что тот готов был пожалеть самого себя.

– Боюсь, мне придется заходить, даже когда у меня совсем не будет времени. По долгу службы буду заглядывать. Хочется мне того или нет… У меня маленький вопрос, если позволите.

– Можете задать даже большой.

– Этой ночью Иван поздно пришел?

– Около часа ночи. И получил хорошую взбучку. А в чем дело?

– Дело в тапочках. Вот в этих. – Фартусов открыл дверь на балкон, снял с веревки еще влажные кроссовки, внес в комнату и положил на стол.

– Может быть, вы объясните, что все это значит?

– Вот эти завитушки импортной конфигурации, – он показал Валентине подошву кроссовок, – очень четко отпечатались на полу киоска, который ночью был ограблен.

– Боже! – Валентина прикрыла ладонью рот и невольно села на диванчик. Глаза ее, наполненные ужасом, были прекрасны.

Вряд ли стоит описывать дальнейшую сцену в квартире Жаворонковых. Конечно, Валентина горько плакала, ругала Ваньку, себя, высказала несколько критических замечаний в адрес родителей, оставивших на нее хулигана и грабителя, но в конце концов позволила себя утешить.

Из дому они вышли вместе. Шагая рядом с участковым инспектором, Валентина впервые почувствовала, как хорошо и надежно идти с таким вот сильным человеком, готовым каждую минуту прийти ей на помощь в деле воспитания малолетнего правонарушителя. Они отправились искать Ваньку и вскоре нашли его, поскольку Фартусов наверняка знал, где тот коротает свободное время – в подвале сантехника Женьки Дуплова.

По дороге Фартусов предупредительно попросил у дамы прощения и отвлекся на минутку – заскочил в телефонную будку. Дело принимало оборот весьма неожиданный, и вести себя самостоятельно не позволяла ни одна из всех его ста четырех обязанностей.

– Товарищ майор? Докладывает участковый инспектор Фартусов. Я насчет кражи из киоска.

– Вы ее уже раскрыли?

– Так точно, товарищ майор, – ответил Фартусов скромно, но с достоинством. – Иду на задержание.

– Требуется подкрепление? – В голосе Гвоздева было уже примерно равное количество озадаченности и неверия.

– Пока нет. Возможно, позже…

– Докладывайте подробно! – строго приказал майор.

– Значит, так, – начал Фартусов. – По предварительным данным, в краже принимал участие э… подросток. Иван Жаворонков.

– Он у вас на учете?

– Да. Теперь на учете. Очень строгом.

– Что же вы хотите от меня? – рассердился майор Гвоздев. В самом деле, кого могут оставить равнодушным сообщения о том, что подростки пьют плохой портвейн, вскрывают питейные заведения с помощью грубых самодельных ломиков, а собака Панда не может взять их след! Была еще одна причина – у майора росли два сына, и далеко не все в их поведении ему нравилось.

– Я хотел доложить обстановку. Оперативная группа, которая была утром…

– Она на выезде, – вздохнул Гвоздев. – А когда вернется, ей уже есть куда поехать. Вот что, Фартусов, – начальник поколебался, – если известны взломщики и они не очень опасны… Потолкуй с ребятишками, собери показания. Задача ясна?

– Так точно! Провести предварительное расследование!

– Можно и так сказать, – неохотно согласился Гвоздев. – Только предварительное расследование – это уж слишком. Выясни подробности и приезжай. Будут осложнения – звони. Ни пуха.

Ванька, конечно, не был прожженным рецидивистом, не умел ни юлить, ни лгать. Он тут же во всем признался, но, что более всего озадачило Фартусова, утверждал, будто в киоск забрался один. И дверь взломал, и ящик с портвейном уволок, и даже чуть ли не выпил все двадцать бутылок. Тогда Фартусов в полном соответствии с указаниями начальника решил провести следственный эксперимент. Он отвел Ваньку к киоску и выставил на порог ящик с тяжелыми бутылками, наполненными вязким, перекатывающимся портвейном.

– Точно такой ящик был похищен ночью? Верно?

– Да, – кивнул Ванька, не поднимая глаз.

– Хорошо. Бери его и тащи той же дорогой, что и ночью.

Ванька оглянулся обреченно, подошел к ящику, вцепился в него покрепче, рванул от земли и… И через несколько шагов опустил на асфальтовую дорожку.

– Не могу, – сказал он.

– Задаю наводящий вопрос: кто был вторым?

– Кто-кто… Жорка, кто же еще!

– Запишем, пока не забыли. – Фартусов тут же составил документ, из которого следовало, что соучастником преступления был Георгий Мастаков. Присутствующие жители микрорайона подписали протокол в качестве понятых.

После этого Фартусов осмотрел толпу и, выхватив острым взглядом Жорку, поманил его пальцем. Тому ничего не оставалось, как выйти вперед. Его смугловатое лицо было бледным, глаза пылали решимостью бороться за жизнь до конца.

– Георгий, по установленным данным, прошлой ночью вместе с Иваном Жаворонковым ты украл ящик вина из киоска, который…

– Подумаешь, ящик вина! – непочтительно перебил Жорка. – Нашли о чем беспокоиться! Пропадете вы все без этого вонючего портвейна!

– Куда ящик делся?

– В подвал отнесли. – Жорка как-то сумел отвернуться и от Фартусова, и от ящика, и от толпы.

– Ночью? В подвал? Он же запирается!

– В окно… Там слуховые окна вокруг всего дома.

– Понятно. Следственный эксперимент продолжается. Прошу, граждане взломщики, берите ящик.

Поколебавшись, Ванька и Жорка взяли ящик с двух сторон, поднатужились и поволокли к дому. У слухового окна они поставили его на землю и оглянулись на Фартусова: что, дескать, дальше?

– Продолжайте, – сказал участковый. – Заталкивайте.

Сколько ни пытались малолетние взломщики просунуть ящик в квадратную дырку, он не проходил. Убедившись в бесполезности затеи, Жорка и Ванька опустили ящик и опустили головы.

– Слушаю вас внимательно, – сказал Фартусов.

– Ящик, наверно, был другой, – предположил Ванька.

– Других ящиков в киоске не было. Как дальше жить будем? Георгий Мастаков, слушаю тебя. Иван Жаворонков, ты не хочешь уточнить свои показания?

Нет, ничего больше установить Фартусову не удалось. Юные взломщики словно дошли до какого-то предела, за которым уже не властны были что-либо говорить. Но когда на следующий день следователь Ушаткин ознакомил ребят с показаниями словоохотливой старушки, им пришлось признать, что в краже участвовал и третий человек, имевший ключ от подвала. Более того, Жорка Мастаков вполне официально заявил, что пошел на это грязное дело только в знак протеста против недостойного поведения Мастакова Петра Григорьевича, который доводится ему родным отцом. Дергая носом, Жорка пояснил, что не было в его действиях ни отрицания нравственных ценностей, ни корысти, ни жажды прославиться, ничего не было, кроме вышеупомянутого протеста. И так посмотрел на следователя Ушаткина своими маленькими несчастными глазами, что тому стало ясно – обвиняемый говорит правду.

– Как же это, – проговорил присутствовавший при этом почти трезвый Мастаков-старший, – Жора?.. Неужели ты мог подумать?.. Неужели нельзя было как-то иначе?..

И все. Больше ничего внятного не смог сказать отец в свое оправдание. Он еще что-то мямлил, разводил руками, вскакивал со стула, снова садился и даже по неосторожности обронил слово насчет падения нравов нынешней молодежи. Следователь товарищ Ушаткин тут же подхватил эту мысль:

– Согласен с вами. Действительно, среди определенной части родителей наблюдается падение нравов, снижение ответственности за воспитание своих детей. Вы меня понимаете, гражданин Мастаков?

– Как не понять, все как есть понятно… – заелозил на жестком стуле человек с небритой, помятой физиономией. И все в кабинете невольно опустили глаза, потому что смотреть на него не было никаких сил.

Что сказать… Разумеется, на этот раз Мастаков-старший не осмелился пренебречь направлением на лечение от опасного заболевания. Вылечится ли он – другой вопрос…

Так вот, следователь Ушаткин, человек дотошный и проницательный, установил, что ящик ни в какое окно не втаскивали, его попросту внесли по кирпичным ступенькам в полуподвал. Дверь была предусмотрительно открыта, а открыл ее сам хозяин мастерской Евгений Дуплов. На допросе он возмущался, пожаловаться грозил, но когда экспертиза установила, что провода сигнализации перекушены именно его кусачками, Женька говорил уже меньше прежнего, а возмущение исчезло вовсе.

А в полуподвале, помимо ящика вина, нашли и кое-что другое, заинтересовавшее следователя куда больше, чем разнесчастный портвейн.

А суть истории неожиданно всплыла в разговоре, состоявшемся между участковым инспектором Ильей Николаевичем Фартусовым и нарушителем Иваном Жаворонковым в присутствии его старшей сестры Валентины.

– Скажи мне, Иван, – спросил Фартусов, – почему ты пошел на это преступление после того, как я просил тебя быть примерным? Почему?

– Деваться некуда было, вот и пошел.

– Выходит, тебя принудили силком?

– Да никто меня не принуждал! Сам пошел.

– Чтобы меня проверить? Над милицией посмеяться?

– Как же было не пойти, – ответил Ванька, – если позвали!

– Но ты же знал, что так нельзя, что это нехорошо?

– Знать-то знал, а куда деваться? Тебе доверие оказывают, своим признают… А ты вроде пренебрегаешь, трусишь…

– Ишь ты! Значит, неудобно было отказаться? Несмотря на то, что я предупредил тебя? Я, допустим, пошутил, но ты-то этого не знал?

– Вы сказали мне, чтоб я не проболтался… Я и молчал. – Ванька свел вместе свои светлые бровишки, задумался, как бы доходчивее объяснить простые вещи этому настырному участковому. – Если бы я сказал ребятам, что милиции все известно, я бы их подвел… Я подумал и решил никого не подводить. И пошел.