Текст книги "На «Ишаках» и «Мигах»! 16-й гвардейский в начале войны"
Автор книги: Викентий Карпович
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Первый свой полет на воздушную стрельбу я выполнял в паре с Валентином Фигичевым. Мы поднялись в воздух, пришли в зону воздушных стрельб, разыскали цель, вышли на огневой рубеж. Вначале Валентин подошел к конусу, отстрелялся и отворотом ушел. Теперь моя очередь. Определяю дистанцию и ракурс, ловлю цель в прицел, нажимаю гашетку – огонь! Таких заходов разрешалось сделать до трех. В первом – пристрелка, второй и третий – с ведением огня.
Когда мы произвели посадку, то конус уже был на земле, техники и мастера по вооружению переворачивали его во все стороны и подсчитывали входные и выходные пробоины. На первый раз воздушной стрельбой мы могли быть довольны, набрали отличные оценки. Для того чтобы определить, чьи пробоины в конусе, пули на земле окрашивались краской разных цветов, так как при одной буксировке конуса стрельба велась несколькими экипажами. В этот день успешно отстрелялись Кузьма Селиверстов, Петр Довбня, Степан Комлев, Леонид Дьяченко и многие другие.
В июле сорокового, после воссоединения Бессарабии и Северной Буковины с Советским Союзом, мы получили постоянное место базирования на аэродроме Сингурены у самой границы с Румынией. Базируясь на новом аэродроме, летчики продолжали совершенствовать свои навыки, однако в зимний период из-за обилия снегопадов интенсивность летной работы несколько снизилась. Полк занялся теоретической учебой, которая была направлена на изучение новой материальной части – самолетов МиГ-3, которые вскоре должны были поступить на вооружение.
В этот период переучивание летно-технического состава проходило и по другим каналам: были организованы бригады с выездом непосредственно на завод, руководящий летно-технический состав – комполка Иванов, инспектор по технике пилотирования Курилов, комэск Атрашкевич – прошел программу переучивания при военном авиаучилище, где получили необходимую летную тренировку.
Мне, как молодому летчику, тоже пришлось принять участие в выездной бригаде, побывать на заводе и вместе с инженерно-техническим составом познакомиться с новым истребителем непосредственно в цеху.
Когда мы, будучи на заводе, внимательно ознакомились с этим самолетом, с его тактико-техническими данными, машина произвела на нас положительное впечатление как современный истребитель. Однако мы скептически отнеслись к составу бортового вооружения – его состав в виде одного крупнокалиберного пулемета БС и двух пулеметов ШКАС мы сочли весьма слабым. Мы также обратили внимание на большой по сравнению с «ишачком» вес – свыше трех тонн.
Истребитель МиГ-1 конструкции Микояна и Гуревича с двигателем водяного охлаждения АМ-35А развивал максимальную скорость 640 км/ч на высоте 7000 м, а у земли – около 500 км/ч. В дальнейшем его летно-тактические данные были улучшены: введены предкрылки, позволяющие предотвращать непроизвольный срыв машины в штопор на больших углах атаки, значительно уменьшен вес самолета, на части самолетов дополнительно установлено шесть направляющих для реактивных снарядов. Модернизированый истребитель получил название МиГ-3.
В середине апреля 1941 года мы получили первую партию этих самолетов, поступивших железнодорожным транспортом. Когда эшелон новеньких «мигов» прибыл на запасной путь, летчики радовались, как дети. И как было не радоваться такому счастью! Весь летно-технический состав принял участие в разгрузке самолетных ящиков с железнодорожных платформ, а затем и в сборке истребителей с детальным изучением всех агрегатов. Запомнился невероятный энтузиазм, все стремились быстрее сделать эту работу, сдать зачеты и приступить к полетам.
Уже в первых числах мая майор Иванов, капитан Атрашкевич и старший лейтенант Курилов провели облет первых собранных самолетов. В дальнейшем, по мере сборки самолетов, облет производился летчиками эскадрильи капитана Атрашкевича, которые первыми приступили к полетам на МиГ-3. В ближайшие несколько дней также освоил «миги» и руководящий состав всех эскадрилий.
В середине мая сорок первого авиаполк перебазировался на летний полевой аэродром Семеновка, где продолжалось освоение нового самолета.
На аэродроме Сингурены начались земляные работы по реконструкции летного поля и сооружению бетонированной взлетно-посадочной полосы. К 20 июня свыше четырех десятков летчиков полка летало на «мигах», однако большинство из них закончили только тренировочные полеты по кругу и в зону и не приступали к полетам на боевое применение. Остальные летчики, летавшие на МиГ-3, сделали по нескольку полетов для отработки взлета и посадки, не начав полетов на пилотаж. Около двух десятков пилотов продолжали летать на самолетах И-16 и «чайка» с одновременным продолжением переучивания на «миг».
В период интенсивной боевой подготовки уделялось большое внимание учебе командного состава на уровне командиров эскадрилий и их заместителей, командиров звеньев. Командир эскадрильи капитан С. И. Солнцев, заместители комэсков старшие лейтенанты Анатолий Соколов и Василий Куц, командир звена лейтенант Дмитрий Панкратов были командированы на курсы усовершенствования командного состава. Для подготовки командиров звеньев были организованы летно-тактические курсы, руководителем которых был назначен заместитель командира полка майор Жизневский Григорий Васильевич – волевой и требовательный командир с большим стажем службы и летной работы.
Пройдут годы, Григорий Васильевич погибнет в боях с немецко-фашистскими захватчиками, и над ним подшутит история. Некоторые из бывших подчиненных упрекнут его в том, что летал он без «огонька», был слишком педантичным и требовательным по службе, не допускал отсебятины и нарушений правил летной работы, противился всему тому, что могло привести к летным происшествиям. Он не сможет опровергнуть эти совершенно неверные утверждения, так как его уже не будет в живых.
Теперь, когда Жизневский руководил окружными курсами командиров звеньев, он поддерживал высокую летную дисциплину, требовал от своих слушателей неукоснительного выполнения инструкций и наставлений, регламентирующих летную работу, памятуя о том, что они были написаны кровью погибших товарищей.
В летной семье всегда находятся отдельные ухари и трюкачи, которые, возомнив себя асами, пытаются внести дезорганизацию, выбросив какой-либо трюк, а потом за бортом доказывать, что они вносят новшество в технику пилотирования, предсказывая будущность этому. На этот счет Григорий Васильевич утверждал, что здесь не экспериментальный центр подготовки летчиков, не испытательный полигон, а курсы по повышению квалификации летчика и все обязаны выполнять установленный регламент. И он был прав.
Вот список воздушных бойцов 55-го авиаполка, принявших первый бой с немецкими захватчиками:
Атрашкевич Федор Васильевич, Барышников Федор Иванович, Багажков Борис Семенович, Бурлаков Федор Васильевич, Викторов Виктор Михайлович, Гичевский Павел Григорьевич, Грачев Петр Петрович, Гросул Александр Дмитриевич, Дмитриев Виталий Александрович, Довбня Петр Яковлевич, Дроздов Андрей Евдокимович, Дубинин Андрей Григорьевич, Дьяченко Леонид Леонтьевич, Жизневский Григорий Васильевич, Зибин Иван Михайлович, Иванов Виктор Петрович, Ивачев Константин Фадеевич, Калитенко Николай Васильевич, Карпович Викентий Павлович, Комлев Степан Кириллович, Котельников Николай Александрович, Комаров Борис Георгиевич, Кондратюк Григорий Александрович, Коннов Сергей Павлович, Крюков Павел Павлович, Курилов Федор Никифорович, Крейнин Леонид Маркович, Лукашевич Николай Яковлевич, Мочалов Александр Борисович, Манукян Гурген Оганович, Макаров Иван Петрович, Меметов Якуб, Миронов Константин Игнатьевич, Назаров Степан Спиридонович, Овчинников Семен Яковлевич, Овсянкин Алексей Иванович, Паскеев Теминдор Хасьянович, Покрышкин Александр Иванович, Пушкарев Алексей Николаевич, Речкалов Григорий Андреевич, Ротанов Тимофей Тимофеевич, Рябов Гавриил Иванович, Семенов Евгений Александрович, Селиверстов Кузьма Егорович, Светличный Семен Устинович, Сдобников Алексей Васильевич, Смирнов Борис Владимирович, Скомороха Иван Васильевич, Соколов Анатолий Селиверстович, Солнцев Серафим Михайлович, Суров Александр Матвеевич, Столяров Николай Матвеевич, Тетерин Леонид Владимирович, Фигичев Валентин Алексеевич, Хархалуп Семен Иванович, Хмельницкий Матвей Иванович, Чернов Владимир Андрианович, Шульга Василий Антонович, Шелякин Федор Иванович, Шаповалов Алексей Васильевич, Шиян Григорий Тимофеевич, Яковлев Николай Васильевич.
Упомянув о летчиках и о том, с каким «багажом» по летной подготовке они подошли к рубежу Великой Отечественной войны и вступили в бой с гитлеровскими захватчиками, следует сказать, на каких самолетах мы воевали, о той материальной части, которая была на вооружении 55-го истребительного авиаполка.
Весь период 41–42-го годов летчикам приходилось воевать на разнотипной материальной части. Если в первые дни войны в полку преобладали «миги» и «чайки», то затем приходилось выполнять задания и наносить штурмовые удары по врагу на «ишачках», «яках» и появившихся на фронте новых штурмовиках Ил-2. Вначале самолетов было вполне достаточно – и «мигов», которых была получена большая партия, и «чаек», которые еще не были сданы при переучивании. Очень важно то, что наш полк почти не понес потерь при налетах вражеской авиации на аэродром базирования в первый день войны, это позволило ему сохранить боеготовность.
К характеристике самолета МиГ-3 следует добавить, что это был высотный истребитель, предназначенный для перехвата самолетов противника на большой высоте. Очевидно, как перехватчик в системе ПВО, он был незаменимым, но во фронтовой авиации на таких высотах истребители в эту пору не летали, а на средних высотах он терял свои боевые качества, на пяти-шести тысячах метров по скорости уступая «мессершмитту».
Поликарповские «ишачки» и «чайки» в свое время были первоклассными истребителями, но к началу войны устарели по большинству параметров.
Истребитель И-153 – «чайка» развивал скорость до 440 км/час. На борту имелось четыре пулемета нормального калибра и направляющие для установки реактивных снарядов, как биплан он обладал прекрасной горизонтальной маневренностью, но значительно уступал «мессершмитту» в скорости и вертикальном маневре. «Ишачки» – И-16 имели много модификаций, машины последних серий развивали максимальную скорость около 460 км/час, вооружение состояло из двух пушек и двух пулеметов ШКАС. Это был, пожалуй, самый миниатюрный по размерам и весу истребитель, который пользовался в свое время широкой известностью и популярностью. Маленькое крыло (площадь 14,5 кв. м), толстый фюзеляж, звездообразный мотор воздушного охлаждения придавали ему характерную бочкообразную форму.
В первых боях мы встретились с наиболее массовым на то время немецким истребителем «мессершмиттом» Ме-109Е, который имел максимальную скорость 570 км/час, был вооружен двумя пушками калибра 20 мм и двумя 7,92-мм пулеметами, вес самолета не превышал двух с половиной тонн.
Исходя из возможностей наших и вражеских истребителей определялась и тактика ведения воздушного боя. Обстоятельства вынуждали летчиков вести бой не на вертикалях, а на горизонталях. Никто не станет оспаривать, что такой вид боя является оборонительным, но это было время, когда мы вынуждены были прибегать к нему.
Однако нельзя утверждать, что горизонтальный маневр в воздушном бою применялся при всех обстоятельствах и в любой обстановке. В то время, когда воздушная обстановка складывалась в пользу летчиков, ведущих бой на устаревших самолетах, и они оказывались в более выгодных условиях по отношению к противнику, то они с успехом использовали вертикальный маневр и одерживали победу.
Но реальная действительность 41-го года была такова, что вражеские истребители, выполнявшие задачи свободного поиска, как правило, имели преимущество в высоте, скорости и маневре и положение изменилось только начиная с 1943 года – со знаменитых воздушных сражений на Кубани.
Воспоминания о детстве и юности
Я – сын белорусского народа. В двадцати километрах от Минска – столицы Белоруссии, по железной дороге на Москву, рядом со старинным московским трактом, раскинулся поселок Колодищи с одноименной железнодорожной станцией, вокруг которой разбросано множество хуторов.
Здесь я родился в 1914 году, провел детство, здесь же прошла моя юность. Здесь жили и трудились мои родители – отец Павел Михайлович и мать Юзефа Николаевна, мои деды – Михаил и Николай.
Обнародованный 1 января 1919 года Манифест Временного революционного правительства Белоруссии провозгласил образование Белорусской Советской Социалистической Республики, в котором также провозглашались основные положения государственного устройства. На протяжении всей истории белорусскому народу приходилось вести непрерывную борьбу против иноземных захватчиков за свое существование, за свою культуру. Этому способствовало ее географическое положение с давно заселенной и хорошо освоенной территорией.
Через Белоруссию и ее центральную часть проходят важные пути сообщения, связывающие центральные районы России с Западной Европой, южные и юго-восточные районы с Прибалтикой. Такое положение в прошлом не раз причиняло большие беды стране. Во время войн белорусская земля принимала первые удары иноземных захватчиков, подвергалась грабежу и разорению, сожжению городов и деревень, убийствам мирных жителей.
Еще в XIII столетии белорусам пришлось вести борьбу с монголо-татарскими, немецкими и шведскими захватчиками. В 1812 году белорусский народ первым испытал нашествие Наполеона, присоединившись к Отечественной войне. Не миновала население и частичная оккупация немецкими войсками в Первую мировую войну.
Не пришлось перейти к мирной жизни и после 1917 года и провозглашения советской власти. Уже 18 февраля 1918 года немецкие войска начали наступление по направлениям Минск – Смоленск и Гомель – Брянск. Под немецкой оккупацией оказались многие города и деревни, в том числе Минск, Полоцк, Орша.
В 1919–1920 годах на территорию Белоруссии вторглись польские войска, и снова многие районы Белоруссии, в том числе Колодищи, были оккупированы белополяками, которые нанесли большой ущерб хозяйству, так же как и немецкая оккупация. В Колодищах была разрушена узкоколейная железная дорога, угнано много скота и железнодорожных вагонов, полностью сожжен лесопильный завод, разорены многие крестьянские хозяйства.
К этому времени мне исполнилось шесть лет, и у меня осталось в памяти много моментов оккупации белополяками наших мест. Возле станции, на запасном пути, стоял товарный железнодорожный эшелон, куда грузили награбленный скот и отобранное у населения добро. Возле эшелона горели костры, солдаты варили мясо, раздавались пьяные голоса.
Отец был нетрудоспособен, тяжело болел и чаще всего лежал в чулане, мать управлялась сама, благо своего личного хозяйства не было – оно еще было не разделено между двумя братьями, находясь в общем пользовании. В 1920 году после продолжительной болезни отец умер, мать осталась вдовой с тремя детьми.
В июле 1920 года Красная Армия перешла в наступление и очистила от поляков территорию Белоруссии, где вновь установилась советская власть.
Пожалуй, с этого момента, после смерти отца и освобождения от белополяков, и началась моя трудовая биография, связанная с выполнением различного рода работ в семейном хозяйстве. Начался его раздел, мать получила свою часть. Обжитая дедовская усадьба осталась за младшим братом, а матери пришлось переселиться на другой участок, где, кроме одиночного деревянного домика, больше ничего не было. А что значит для вдовы с тремя малолетними детьми обживать новое место, создавать заново хозяйство, заниматься стройкой и сельскими работами? Вот и пришлось хватить горя и невзгод как матери, так и нам, детям. Сколько было пролито слез – осталось тайной моей матери. Бедность и нищета были попутчиками нашей жизни, нашей семьи. Только благодаря бескорыстной помощи сестры матери, по стечению обстоятельств тоже оставшейся вдовой, удалось преодолеть все невзгоды и трудности.
Мне пришлось с малых лет познать, что такое труд, быть посильным работником в семье: пахать, косить, сеять и убирать, молотить, копать картошку, грузить мешки.
У меня было желание учиться, но с началом учебы мне не повезло. В начале двадцатых годов на нашем хуторе школы как таковой не было. Занятия проводились по квартирам учеников: сегодня в одном доме, завтра – в другом, а где-то в середине года занятия вообще прекратились: уехал учитель, и год, можно сказать, пропал.
Затем мать определила меня в соседнюю деревню, километров за двадцать от нашего хутора, к своей младшей сестре, где приходилось больше работать, чем учиться. Но и здесь учеба была прервана по причине трагического случая: учительница получила тяжелое огнестрельное ранение, была отправлена в больницу. Другого учителя не было, и школа была закрыта, а мне пришлось возвращаться к родному очагу. Был потерян и этот учебный год.
На следующий год в нашем поселке открылась начальная школа – в бывшем помещичьем доме, где до этого размещалась амбулатория. Это был деревянный одноэтажный дом, состоящий из двух половин, посреди которых была довольно большая квадратная прихожая, она же одновременно служила и раздевалкой. В правой, значительно большей части половины дома находились две смежные большие комнаты – классы, в которых одновременно, в одну смену, занимались две группы – два класса и во вторую смену – еще два класса. Левая половина дома была отведена под квартиры учителей и состояла из двух небольших комнат и кухни.
Своей первой учительницей я считаю Елену Степановну, у которой я получил первоначальное обучение, учился с первого по четвертый класс. Елена Степановна уделяла ученикам очень много внимания, вкладывала в воспитательный и учебный процесс всю свою душу, скрупулезно занималась со всеми вместе и с каждым в отдельности. Это был удивительно трудолюбивый и преданный своему делу человек; она не считалась ни со временем, ни с трудностями. А трудностей было немало: отсутствовали элементарные условия для занятий, классы не были оборудованы, не было наглядных и учебных пособий, не хватало учебников. Классные группы, как правило, были переполнены, зимой в классах было холодно, дров для отопления не хватало.
Читали по одному букварю, задачи решали всей группой у классной доски, писали диктанты, учили стихотворения и таблицу умножения, а кто не выучил на дому, оставался после занятий и доучивал в классе, но такая «методика» практиковалась только вторым молодым учителем.
Как мне думается, сейчас и климат значительно изменился. В то время, мне казалось, зима была более суровой – морозной, снежной и холодной. В холодные, морозные дни мы приходили в школу и особенно ощущали бедственное положение. Дров очень часто не было, а если были, то непиленые и неколотые, в этом случае мы принимались за дело. В классах в такую стужу не топилось, все и везде покрыто льдом. Учеников приходило немного, в классах заниматься было невозможно. Иногда занятия отменялись, но чаще Елена Степановна приглашала нас в свою комнату, где посредине стояла железная печка-«буржуйка», как называли ее у нас. Мы собирали дрова, затапливали «буржуйку», и комната наполнялась теплом. Рассаживались вокруг печки, и начинались занятия. В перерывах наша учительница на «буржуйке» пекла ржаные лепешки и угощала нас – ох, какие же они были вкусные!
В 1929 году, в конце учебного года, мы держали экзамены за четвертый класс: решали письменные задачи по математике, писали сочинение по русскому языку, отвечали при устных опросах. Все было обставлено солидно, и мы чувствовали важность момента.
Позади остались четыре года первоначального обучения. Прощались со школой, со школьными товарищами. Все эти годы за одной партой мне пришлось провести с Мишей Колосовским, с ним вместе мы учили уроки, читали букварь и «Родную речь», решали задачи, писали диктанты и сочинения. Приходилось и так, что вместе оставались в школе «без обеда». Теперь мы с добрыми, дружескими чувствами расставались, нам предстояло каждому прокладывать свой путь в жизни.
Встал вопрос о дальнейшей моей учебе. На помощь пришла Елена Степановна, между матерью и учительницей произошел примерно такой разговор:
– Ну, что решили делать, Николаевна, – спросила Елена Степановна, – будете учить свое дите или оставите неучем?
Мать молчала, она не решалась что-либо сказать. Думала. Потом заговорила:
– Не знаю, что и сказать и как лучше поступить. Работать некому – одна осталась.
– Это верно, – подтверждает Елена Степановна. – Однако нужно подумать и о его будущей жизни. Я уже разговаривала с заведующим школой, он согласен принять и второго вашего сына. Понятно, что вам тяжело, но как-нибудь перебьетесь, а там незаметно время пройдет и сын закончит семилетку.
– Пусть будет так, – наконец согласилась мать. – Если я неграмотная, то пусть хоть дети учатся. Свет не без добрых людей, попрошу сестру – поможет, пусть Витя едет учиться…
Так была решена моя судьба. Мне была предоставлена возможность учиться в двух десятках километров – в столице, без отрыва от семьи. Потом, многие годы спустя, когда ее дите станет взрослым, она, мать, все равно не прекратит своих забот и беспокойств. Думы о благе своего ребенка не покинут ее. Какая же мать не пойдет навстречу своему ребенку, какая мать устоит от соблазна видеть свое дитя счастливым? Очевидно, таких матерей на свете не бывает…
Настал новый 1929/30 учебный год, я поступил в 22-ю семилетнюю школу Минска. Теперь мне приходилось ежедневно ездить на учебу в город, используя все виды транспорта, в первую очередь – пассажирские и товарные поезда, а то и просто отмерять шагами двадцатикилометровое расстояние, ведь поезда ходили не так уж регулярно, особенно в зимнее время. Впереди были три года непрерывного движения.
Учеба в семилетке научила меня самостоятельности, впервые пришлось оторваться от материнской опеки. Мать так и не знала, где и чему я учусь, посещаю ли я вообще уроки, все было отдано на мою совесть. Теперь все зависело от меня, сумею ли выдержать этот испытательный срок и окончить семилетку.
Если смотреть только на учебный процесс, так ничего особенного здесь нет, нужно только прилежание к учебе: внимательно слушать преподавателя, учить уроки, отвечать, когда тебя спрашивает учитель – и можно иметь приличные отметки. Но мне хотелось бы познакомить читателя с теми внешними обстоятельствами, которые в какой-то степени могли способствовать или затруднять процесс учебы и с которыми мне пришлось столкнуться.
Я уже упоминал, что для того чтобы попасть в школу, нужно было преодолеть двадцатикилометровое расстояние по железной дороге или пешком.
При всех благоприятных условиях к половине пятого нужно было спешить к поезду, в шестом часу прибыть в город на вокзал, а начало занятий было в девять часов. Вот и убиваешь свободное время на вокзале, бесцельно шляясь из одного угла в другой. Случалось, и просыпал.
Бывало и так – опоздал на поезд, бежишь за ним вдогонку и цепляешься за ступеньку последнего вагона – это уже хорошо. Но поезд ушел, что делать? Приходилось пользоваться первым запасным вариантом. Идешь к дежурному по станции: «Дяденька! Как насчет товарняка, пойдет ли в город?» – «А, сукин сын, проспал, а теперь подавай ему товарняк!» – бурчит, ругается дежурный, но секунду спустя уже добродушно отвечает на вопрос.
Мы знали всех дежурных, и потому к каждому был свой подход. Ведь станция маленькая, населения немного, и железнодорожные служащие тоже хорошо знали нас и наших родителей, всегда шли нам навстречу и помогали. Если узнавали, что через несколько минут будет следовать товарный состав и проследует без остановки, это уже усложняло дело. Нужно было бежать ему навстречу километров около трех, на. подъем, где он замедлял ход до минимума.
Там, на тихом ходу, следишь, где пустой тамбур и нет ли кондуктора. Когда заметишь, спешишь вцепиться в подножку, и если уж сел, считай, что тебе повезло – будешь на уроках без опозданий.
Часто бывало, что и этот вариант срывался – нет товарняка! Тогда оставался последний вариант – пеший, хотя и надежный, но требовавший больше времени и физических сил. Отработан он был до автоматизма, без смущения – вперед и поскорей! По путям, по шпалам, только поспевай считать километровые столбики. Пробежал по путям, а там сворачиваешь на старинный московский большак, по которому в 1812 году двигались войска Наполеона, дальнейший путь по песчаной дороге до окраины города, а там спасение – трамвай, отдых.
Подошла лютая зима, настали метели и морозы. Теперь передвижение на товарных поездах и пешком было не только затруднено, но и опасно. Пассажирские поезда ходили уже, как правило, с большим запаздыванием. Нужно было искать выход, а он один – найти временный уголок в городе. Мать рекомендовала зайти к одному старику. Жил он один, в смежной комнате – квартиранты, во второй половине дома жила дочь.
«Попросись, возможно, пустит на зимнее время», – говорит мать. И я иду, прошусь… Старик сначала усомнился, расспросил, кто я такой, а потом согласился дать мне приют при условии, что я не стану пользоваться примусом: он страшно не переносил примусного шума. Спать предложил на дощатых нарах, прикрепленных к потолку возле русской печи, сразу при входе в комнату, которая служила кухней. Так, на зимний период я приютился в теплом уголке, который нельзя было назвать «уголком», комнатой или тем более квартирой. Больше всего подходило название «место» между потолком и полом, а образно выражаясь – между небом и землей.
Здесь, на русской печи, я варил себе суп, варил или жарил картошку, приносил воду, рубил дрова, убирал, готовил уроки. Многому меня научила временная жизнь у старика, мудреный и вредный был мой хозяин, был в вечной ссоре не только с квартирантами, но и со своей дочерью. Работы я не боялся, и она меня не страшила: я давно к ней привык. Но зато я научился стряпать, стирать, убирать, делать всю необходимую работу – быть самостоятельным.
Николай Наумчик, мой добрый товарищ по учебному классу, был исключительно серьезным и дисциплинированным учеником. С малых лет остался он без матери, жил с отцом и мачехой. Жизнь при мачехе, которая не баловала его вниманием и добротой, научила его самостоятельности. Отец работал на производстве, был много занят, и Николай был предоставлен сам себе. Учился он хорошо, был развитым учеником, активным в общественной работе, пользовался большим авторитетом среди учителей и учеников. Ему была доверена общественная работа по подписке на заем среди учеников и сбор денежных средств.
Я питал к нему большое уважение и доброжелательство, брал с него пример в отношении к учебе, поведении и участии в общественной жизни, это был один из самых серьезных и сообразительных учеников в нашем классе и, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что и в школе в целом.
Окончив семилетку, мы расстались, у каждого из нас были свои непроторенные дороги в жизнь. Только спустя пять с лишним лет мы вновь встретились на мгновение. Как оказалось, наши мысли и желания были едины, мы оба избрали один путь в жизни – путь военного летчика-истребителя. Наши мечты сбывались, мы встретились в конце 1937 года в Борисоглебске при поступлении в военное училище летчиков-истребителей. Учились мы в разных подразделениях и находились на разных аэродромных базах, поэтому нам и не приходилось встречаться в период учебы.
После окончания военного училища мы вновь разъехались в разные стороны нашей страны – он на Дальний Восток, а я на Украину. Тогда ни я, ни Николай не предполагали, что впереди жестокая война, что оба мы станем Героями Советского Союза…
В шестом и седьмом классах мой образ жизни несколько изменился. В этот период брат, будучи студентом педагогического техникума, жил в общежитии, и мне в особо студеную пору зимы приходилось ночевать у него.
Дух студенческой семьи и дружбы витал среди студентов, комната была большая – человек на 12–15, и я всегда чувствовал их доброту и доброжелательность. Мне казалось, что я уже давно живу среди этих замечательных людей. Они с большой теплотой и вниманием встречали мой поздний приход к ним и прекрасно понимали мое трудное положение, вызванное суровой необходимостью. Утром мы вместе за одним столом пили чай с кусочком хлеба и сахарином (сахар был редкостью), а когда у кого появлялся маргарин, хамса, халва или другой «деликатес», то это было достоянием всех и считалось праздником.
Были у меня и другие случаи, довольно частые, когда приходилось оставаться ночевать в школе, на школьных столах и партах. Класс выбирался примыкающий к стенке квартиры заведующего школой, в этом случае единая печка отапливала всю ночь как квартиру, так и класс. Безусловно, как заведующий школой, так и уборщица об этом хорошо знали и не возражали.
Однажды, оставшись на ночевку в школе, я заболел, сильно простыв. Ночью меня стало знобить и лихорадить, чувствовалась температура, я весь горел от жара. Очевидно, во сне я бредил и стонал. Это услышали живущая рядом уборщица и жена заведующего школой. Они пришли мне на помощь, принесли горячего чая, дали таблеток и укрыли теплой одеждой. К утру мне полегчало, и я уснул…
В школе для учащихся и учителей была хорошая столовая, нас кормили завтраком, горячими блюдами. Степан Михайлович, заведующий школой, следил за работой столовой, не было такого случая, чтобы он не присутствовал на завтраке. Он подходил к ученикам и интересовался, как приготовлен завтрак, всегда поучал, чтобы мы кушали свеклу и морковку, так как они очень полезны.
В школе работал родительский комитет, который уделял много внимания благополучию учащихся, оказывал помощь нуждающимся ученикам в бесплатном питании, приобретении одежды, обуви, канцелярских принадлежностей. Это была поистине родительская забота о подрастающем поколении, родительский комитет знал нужды каждого ученика и при первой необходимости оказывал ему помощь.
На исходе был третий учебный год, приближались экзамены за седьмой класс. Так незаметно проскочили годы учебы в семилетке, было жаль расставаться с полюбившейся школой – добрыми и заботливыми учителями и друзьями по классу.
Осталось только немного вспомнить то счастливое время, когда наряду с многими проблемами жизни и учебы я позволял себе уделять внимание развлечениям и спорту – посещению катка, хождению на лыжах, посещению театра, кино и цирка.
Я любил кататься на лыжах и коньках, хотя и то и другое применялось в примитивном виде. Не было настоящих ботинок с коньками, не было хороших лыж, и приходилось пользоваться самоделками, которые крепились при помощи веревочек, палочек и другого подсобного материала. Если на лыжах приходилось ходить главным образом у себя дома, в деревне, то каток был рядом со школой, на другом берегу реки Свислочь, на спортивной площадке в городском Парке культуры и отдыха имени Горького.