Текст книги "Надежный тыл (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
Тихо зазвонил телефон.
Я на мгновение замерла, словно решая, отвечать или нет. Телефон продолжал звонить, требовательно и настойчиво, будто напоминая, что мир не остановился, как это казалось мне.
Слёзы ещё текли по моим щекам, но я смахнула их рукой и достала телефон из кармана. На экране высветилось имя. Имя, отдавшееся неожиданно острой болью в душе. Болью от тоски и понимания собственной ошибки: я позволила Даниилу стать для меня чем-то большим, чем просто случайный любовник.
Прикрыла глаза на несколько секунд, а после решительно сбросила вызов. Звонок смолк. Но почти сразу телефон завибрировал снова, оповещая о сообщении. Я с трудом открыла экран.
«Алина, перезвони. Нам нужно поговорить.»
Я смотрела на эти слова, как будто это был не экран телефона, а какой-то случайный листок, найденный на улице. Холодное, бездушное напоминание о том, что я – просто часть его плана, его удобства.
Выдохнула, чувствуя, как с новой силой накатывает гнев. И вдруг, неожиданно для самой себя открыла список контактов и поставила имя «Даниил Сокольский» в черный список.
Никаких больше звонков и сообщений.
Моё дыхание стало неровным, а слёзы, которые я только что старалась остановить, вновь потекли, вырываясь с новой силой. Внезапно я поняла, что больше не могу быть одна. Слишком тяжело. Слишком больно.
Я открыла контакты, выбрала номер, который знала наизусть.
– Зоя… – мой голос сорвался, как только я услышала гудки. Когда она ответила, я уже не могла сдерживать себя. Слёзы текли ручьём, и слова прозвучали как отчаянный крик:
– Зоя… Забери меня!
15. Анна
Встала и заварила себе кофе – голова все эти дни после встречи с Даниилом и ссоры с Кирой оставалась тяжелой и словно набитой ватой. Она так и не позвонила мне, ни в тот день, ни на утро, ни в другие дни, на мои же звонки отвечать тоже не спешила – сбрасывала. Я звонила сотни раз, пока не услышала механический голос: «Аппарат абонента….».
Эти слова ударили по мне, как удар молота. Я опустила телефон на стол и села, чувствуя, как горечь заполняет меня изнутри.
– Что такое, мам? – Боря, поднял на меня голову от своего телефона. На кухне, где мы сидели, в этот раз не пахло ни булочками, ни корицей, ни аппетитным ароматом ванили, которые я так любила.
– Она выключила телефон, – ответила я, чувствуя, как скапливаются слезинки в уголках глаз.
Боря встал, его движение было плавным, уверенным. Он подошёл ко мне и положил руку мне на плечо. Его прикосновение было тёплым, поддерживающим, родным.
– Мам, – сказал он мягко, с ноткой уверенности, которая всегда меня поражала, – ты же её знаешь. Мама, она маленькая, избалованная, эгоистичная девчонка.
Я повернула голову, чтобы посмотреть на него. Его карие глаза смотрели на меня с нежностью, но и с твёрдостью.
– Она сейчас с отцом только потому, что он во всём потакает ей, – продолжил он. – Он её не воспитывает, мам. Он покупает её. Всё. Внимание, гаджеты, поездки… Всё. А ты стараешься сделать из неё человека. Чувствуешь разницу?
Я сглотнула, стараясь осознать его слова. Они звучали так просто, так логично, но эта правда всё равно обжигала.
– Мам, у неё сейчас такой возраст, – добавил он, присаживаясь рядом. – Её любовь и уважение можно скорее купить, чем заслужить. Отец знает это, поэтому и даёт ей то, чего она хочет, а не то, что ей нужно. А ты… Ты стараешься её воспитывать, думаешь о её будущем.
Я крепче сжала кружку с давно остывшим кофе. Слова Бори принесли облегчение, но и заставили задуматься.
– Ты думаешь, я всё делаю правильно? – спросила я, почти шёпотом.
Боря улыбнулся, его улыбка была тёплой, словно солнечный свет пробивался сквозь грозовые тучи.
– Мам, ты всегда всё делаешь правильно, – сказал он. – Просто она пока этого не понимает. Но поймёт. Обязательно поймёт. Особенно, мам, когда ты станешь полноправным партнёром отца по фирме. Ты же понимаешь, что в этом случае сможешь и сама диктовать условия. Понимаешь?
После срыва и того жестокого урока, который мне преподал Даниил, мне казалось, что бороться за компанию, не такая уж и хорошая идея. Я ведь действительно ничего не понимала в бизнесе, более того, мне не очень-то это все было интересно. Уже по дороге домой, когда Лика везла меня в мою норку, я вспоминала, как засыпала всякий раз, когда Даня начинал мне говорить о бизнесе, о делах. Это было что-то настолько далекое от меня, настолько из мира мужчин, что я всегда искренне полагала, что женщинам там делать нечего.
О, как много бы я сейчас отдала, чтобы услышать мягкий, спокойный голос Даниила. Услышать, как он рассказывает хоть о чём-нибудь. Его голос всегда был для меня якорем, пусть даже я не всегда слушала, что он говорил. Как много я бы сейчас отдала, чтобы снова почувствовать это спокойствие, этот уют. Но теперь этого не будет. Никогда.
– Мама, когда у тебя встреча с Коротковым? – Боря вывел меня из тоскливой задумчивости.
– Послезавтра, – машинально ответила я, – он сейчас изучает документы, которые мы с тобой ему отправили.
– Хорошо, мама, очень хорошо, – довольно улыбнулся мой сын.
Сын, который был очень недоволен моим поведением и стычкой с Алиной, про которую ему во всех красках расписала Лика.
– Мам! – он посмотрел на меня чуть укоризненно, но старался сохранять терпение. – Ты хоть понимаешь, что из-за Кирки ты дала этой суке козырь в руки? Господи, мама!
Его слова заставили меня замереть. Гнев в его голосе был явным, но он говорил с заботой, стараясь донести до меня суть.
– Кира вернётся, как только поймёт, что такое жить без мамы, – продолжил он. – Думаешь, с ней эта шалава будет нянькаться? Прибирать за неё в комнате, готовить ей вкусняшки? Это сейчас она её приручить старается, но надолго таких шлюх не хватает! Они ведь про другое. Ей отец нужен, компания, карьера, а не дом или семья.
Он усмехнулся зло, покачав головой.
– Да Кира только разок зубы свои покажет, как у них тут же отношения испортятся! А уж если эта мелкая кикимора порвёт что-нибудь или срач в квартире устроит, думаешь, эта станет терпеть? Я бы даже посмотрел на лицо папаши, когда они начнут орать друг на друга.
Я поймала себя на том, что тоже невольно усмехаюсь. Вопреки всему, меня резануло такое пренебрежительное отношение к отцу, но я не могла не улыбнуться, представив эту картину. Даниил, который, наверное, больше всего в жизни ненавидел скандалы, и Кира, с её способностью раздувать любую мелочь до уровня катастрофы. А рядом – Алина, идеальная до зубовного скрежета, теряющая терпение от того, что её мир разрушает подростковый хаос.
– Боря, – сказала я, пытаясь сохранить серьёзность, но уголки губ продолжали подрагивать. – Ты так говоришь, будто это неизбежно.
Он пожал плечами, совершенно невозмутимо.
– Мам, ты же знаешь, что так и будет. Вопрос времени. И в тот момент Кира поймёт, кто действительно за неё боролся, кто её любит, а кто просто использовал для своих игр. Ты лучше расскажи, что Коротков говорит о наших перспективах?
– Говорит, что они у нас хорошие, – я слабо улыбнулась, радуясь хотя бы небольшой хорошей новости. – Хочет подать документы на обременение на всё имущество, чтобы твой отец не смог воспользоваться временем и вывести активы.
– Отлично, мама! – воскликнул Боря, его глаза, так похожие на мои, сверкнули триумфом. – Это правильно. Нужно держать удар, пока он не поймёт, что мы серьёзно настроены.
На мгновение в его лице я увидела ту силу, которой мне самой не хватало в этот момент. Его уверенность заражала, заставляла верить, что мы можем справиться.
Он внезапно сменил тон, став более мягким, почти радостным:
– Смотри, праздники на носу. Давай ты приготовишь для меня что-нибудь особенное? Что-нибудь вкусненькое! Надо же отметить праздники! Как считаешь?
Я посмотрела на него и не смогла сдержать улыбку. Его детская непосредственность, эта вера в то, что домашние традиции могут исправить даже самые тяжёлые моменты, была одновременно трогательной и вдохновляющей.
– Хорошо, Боря, – сказала я, чувствуя, как на сердце становится немного легче. – Что ты хочешь? Булочки с корицей? Или, может быть, печенье, как раньше?
– Печенье! – без раздумий ответил он, глаза снова загорелись. – И горячий шоколад! Как ты всегда делала.
Я рассмеялась. Боря умел заставить меня забыть о тяжести. Пусть ненадолго, пусть на мгновение, но это было так нужно.
– Ладно, будет тебе горячий шоколад и печенье, – сказала я, вставая из-за стола. – Праздники ведь. Надо хоть немного тепла в дом вернуть.
– Спасибо, мама! – Боря поцеловал меня в щеку. – И…
Он не успел договорить. Раздался резкий звонок телефона. Я вздрогнула, и взгляд тут же упал на экран. Имя, которое отозвалось в груди резким уколом. Даниил.
На экране высветилась наша фотография – такая счастливая, такая далёкая. Мы с ним, ещё беззаботные, улыбаемся, а он обнимает меня за плечи. Я её так и не поменяла. Может, из-за лени, а может, потому что всё ещё не могла отпустить.
В носу резко защипало, но я заставила взять себя трубку.
– Да, Даниил, – старалась, чтоб голос звучал ровно и спокойно, а в памяти тот час всплыли глаза полные холода и равнодушия, так контрастировавшие с фото на вызове.
– Анна, чего ты добиваешься? – его голос был холоднее льда.
– Ты сейчас о чем, Даниил? – я вскинула голову.
– Твой адвокат наложил обременение на все счета, – резко выпалил он. – Анна, ты в своём уме?
Я замерла на мгновение, его слова обрушились на меня с силой удара. Но вместо того чтобы дать слабину, я глубоко вдохнула, напоминая себе, что это часть той игры, в которую он сам меня втянул.
– Это разумный шаг, Даниил, – ответила я ровно, с лёгкой ноткой холодности в голосе. – Мы просто защищаем то, что принадлежит мне и детям.
– Детям, да, Ань? Это кому? Боре? Напоминаю, Ань, ты сейчас этими счетами тоже воспользоваться не сможешь!
– О, не переживай, дорогой, у меня есть на что жить до конца суда! – выпалила я мужу. – А вот твоей шлюшке будет сложновато тратить наши семейные деньги!
На том конце повисла напряжённая тишина. Я представила, как он сжимает челюсти, пытаясь сдержаться, чтобы не выплеснуть весь свой гнев.
– Знаешь, – наконец, сказал он, – я даже не удивлен. Молодцы, вовремя подсуетились и ты, и твой сынок. Что ж, Ань, ты всё сама выбрала… – Он замолчал, как будто раздумывая, стоит ли говорить дальше. Но затем его голос прозвучал снова, резче, словно выдавливая из себя слова: – А что касается… Алины. Она поступила честнее всех нас, Анюта.
Я замерла, ошеломлённая этим неожиданным поворотом. Честнее всех нас? Это прозвучало так странно, так неожиданно. Что он имел в виду? Что за игру он затеял на этот раз? Внутри всё напряглось, но я заставила себя ответить ровным голосом:
– Честнее? Ты серьёзно, Даниил? Эта женщина разрушила нашу семью, она…
– Она не врала мне, – перебил он, его голос вдруг стал твёрдым, как будто он давно носил в себе эти слова. – Она не притворялась, что любит, когда ничего не чувствовала. Она не делала вид, что всё нормально, когда всё развалилось. И она… она просто ушла, Ань.
– Ушла? – повторила я, чувствуя, как в голосе начинают прорываться эмоции. – Ты называешь это честностью? Просто уйти, бросить всё – это честно, Даниил? Ты был нужен ей когда был успешен и силен, когда мог дать ей все, что она хотела, а сейчас…. О, она молодец! Найдет себе нового папика! Знаешь, я могла бы сказать, что мне жаль…. Но мне не жаль, Даня. Ты, наконец-то, получил честный урок от судьбы!
У меня кружилась голова от странного чувства эйфории. Правы были и Лика и Боря – не привыкли подобные шлюхи к сложностям, им другое нужно.
Я почти слышала голос Лики, язвительно смеющейся над ситуацией, и видела довольный взгляд Бори, который бы только подтвердил: «Мам, я же говорил.»
– Анна, – наконец произнёс Даниил, его голос стал ниже, но в нём чувствовалась усталость. – Ты так ничего и не поняла. Впрочем, – вздохнул он, – иного я и не ожидал.
С этими словами он положил трубку.
Боря весело улыбнулся мне.
– Мам, похоже… отец уже… сожалеет?
Эти слова ударили прямо в сердце. Неужели? Неужели Боря увидел и почувствовал то, что я пропустила, захваченная злобной радостью, этим почти мстительным удовлетворением?
Я посмотрела на сына, ища в его глазах ответы. Может, он прав? Может, в голосе Даниила действительно звучала нотка сожаления, едва уловимая? Или я так погрузилась в собственные чувства, что просто не могла этого заметить?
– Ты так думаешь? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
– Даже если и так, мам. – твердо ответил сын, – отступать ты не должна. Пусть поймет, что поступать с тобой как он поступил больше не получится. И если… мам… если тебе больно с ним общаться…. Я могу стать твоим представителем. Если хочешь!
Я обняла сына, прижавшись к нему – высокому, как отец, но доброму и мягкому.
– Хочу, Борь, очень хочу!
16. Алина
Прогулка по снегу в туфельках и в мокром платье не прошли даром – я заболела. Заболела сильно, так, как не болела уже лет пять, наверное. Я болью в горле, надрывным кашлем. Все тело ломало и трясло в лихорадке, а когда я падала в сон – меня мучали неясные кошмары.
Я просыпалась на широкой двуспальной кровати с тяжестью в груди, молча глядя в большое панорамное окно. За ним раскинулась заснеженная еловая роща, укрытая белым покровом, такая безмятежная и спокойная. Этот вид раньше меня успокаивал, но сейчас он только подчёркивал, как далеко я от всего этого спокойствия.
Слёзы сами собой текли из воспалённых глаз, катились по щекам, оставляя влажные следы на подушке. Я даже не пыталась их остановить. Просто лежала, позволяя им стекать, и чувствовала, как внутри всё пусто.
Этот дом, вдали от городской суеты, который когда-то мы с Зоей отреставрировали, стал моим убежищем на эти дни. Светлая, уютная комната, где меня поселила подруга, с этим огромным окном, выходящим на занесённую снегом еловую рощу. Она была такой же неподвижной, как и я, казалось, весь мир застыл, замер в ожидании.
Каждый вечер я наблюдала, как Зоя включает на улице весёлые фонарики. Их свет заливал пространство мягким мерцанием, превращая зимний сад в сказочную иллюзию. Глядя на них, я невольно улыбалась сквозь слёзы. Эта маленькая деталь, которую она добавила ради меня, напоминала мне о том, что в этом мире ещё есть тепло, забота и для меня.
До новогодних праздников оставались считанные дни, но впервые в жизни я не чувствовала никакого волнения. Не было того приятного предвкушения, когда ты торопишься завершить все дела, подводишь итоги года. Мне даже не хотелось вставать с постели. Некуда было торопиться. Внутри жила странная, тянущая, ни на что не похожая пустота. Словно что-то внутри меня исчезло, сломалось, болело и тосковало.
– Держи, – Зоя принесла мне большую кружку с какао. – Вроде упала сегодня температура?
– Да, – хрипло ответила я, садясь на подушках, – ночь спала спокойно.
– Уже хорошо, – подруга забралась на кресло напротив меня с ногами, – давай, выздоравливать пора. Полежала недельку, надо и голову поднимать. Там твой телефон не затыкается, я его пока на беззвучку поставила.
– Кто…. Кто звонил?
– Я почем знаю? Трубку не брала. Судя по всему – с работы. Там фамилии разные высвечивались. Сама разберешься. Но твое заявление на отпуск и последующее увольнение я отправила, как ты и просила.
– Спасибо, – тихо ответила я, глядя на восходящее над лесом солнце, лучи которого медленно, но верно заливали комнату.
– Точно все решила? – тихо спросила Зоя.
– Да…. – кивнула, чувствуя холод в груди.
– Почему, Алин?
– Пусть разбираются сами… – ответила, прикрыв глаза.
– Ну… тоже верно, – кивнула подруга, отпивая какао. – Ладно, Лин, мне на работу пора – я и так там не появлялась уже неделю. Ты за старшую в доме: спать, есть, на улицу не вылезать. Обложись кошками и спи.
С этими словами она поднялась и поцеловала меня в лоб.
– Сейчас на ипподроме полный коллапс. Конный спорт в моду входит, так что ты всегда можешь начать у нас работать на постоянной основе. Сергей точно против не будет – он, конечно, тот еще говнюк, но деньги считать умеет. А ты – золотая девочка-инструктор. Как и я, – она самодовольно улыбнулась, – хорошо нас бабуля выдрессировала, да?
– О, да, – я вспомнила старую Лейлу, которая привязалась ко мне как к родной и учила наравне с Зоей, – забудешь нашу старую грымзу! До сих пор помню, как она меня выпорола за то, что я поленилась убрать вилы.
Зоя звонко рассмеялась и выпорхнула из комнаты, оставляя меня в одиночестве.
Я прикрыла глаза, невольно улыбаясь, и мысленно перенеслась к Лейле. Перед глазами всплыли её теплые, шершавые руки, которые всегда казались такими надежными, и её спокойный, но пронзительно мудрый взгляд, будто видевший меня насквозь.
В те дни, когда я убегала из дома, спасаясь от бесконечных ссор родителей, только у неё я находила убежище и понимание. Её суровое, но честное внимание служило для меня опорой, её молчаливая, искренняя поддержка помогала мне устоять перед хаосом, в который превращалась моя жизнь. Её строгость была словно холодный, обжигающий ветер, который, несмотря на свою резкость, помогал мне очиститься, обрести ясность и понять саму себя.
Её замечания – иногда жесткие, даже резкие – никогда не ранили по-настоящему. Напротив, они были наполнены неподдельным желанием помочь мне стать сильнее. Она не высмеивала мои мечты, как это делали другие. Она ругала меня лишь за то, что я позволяла себе от них отказываться. Лейла не просто поддерживала меня – она возвращала мне веру в себя, показывая, что даже среди хаоса я могла найти свой путь.
Смерть родителей стала болезненным ударом, но этот удар я смогла пережить. Они давно были для меня чужими людьми, отдалившимися и холодными. Они не верили ни в мой талант, ни в мой успех, ни в мои мечты. Я помогала им из чувства долга, но близкой связи между нами никогда не было.
Смерть Лейлы, напротив, стала для меня и Зои настоящей трагедией, оставившей после себя тяжелую, невыносимую пустоту. Мы обе потеряли не просто бабушку или наставницу – мы потеряли того, кто был для нас другом, поддержкой и тихим островком покоя в бурном море жизни. Её уход словно вырвал из нашей жизни целый мир, наполненный её теплом, мудростью и суровой, но искренней заботой.
Я смахнула слезы, скопившиеся в уголках глаз, и взяла телефон, пролистывая историю вызовов.
Почти 50 за неполных пять дней. Личный рекорд.
Звонили с работы из кадров, несколько раз звонил заместитель Даниила – Николай, несколько пропущенных от Ирины, но в самом начале – после ей Зоя сказала, что я заболела. Были и незнакомые номера – разные. Некоторые из них явно рабочие, другие могли быть спамом. Ни один из них не повторялся дважды.
Дани понял, что я бросила его в черный список и не пытался связаться со мной. Тоскливо. До боли. До слез.
Но может и хорошо – я устало прикрыла глаза. А после, все-таки встала и спустилась на кухню, чувствуя слабость во всем теле. Поставила чайник и села в глубокое кресло, прислушиваясь к тишине дома, нарушаемой звуками с улицы и шумом чайника.
Снова завибрировал телефон с незнакомым номером. Хотела сбросить, но остановилась – в конце концов действительно пора возвращаться к жизни.
– Да, – нажала кнопку вызова.
– Алина, – услышала на другом конце знакомый девчачий голос, неуверенный, ломкий, и мысленно выругалась.
– Да, Кира, – ответила настолько сухо, насколько позволяло мне горло.
– Прости что тревожу, Алина, – девочка явно была не уверенна. – Но мне… мне нужна помощь.
Мне вся ситуация казалась просто дурным сном. Неужели, взяв трубку на первый вызов после пяти дней, я снова нарвалась на представителя кошмарной семейки Сокольских?
– Что такое? – все-таки спросила, пересилив себя.
– Алина, ты умеешь готовить яичницу? – вдруг выдала она.
– Что? – это было похоже на шутку.
– Яичницу, Алин…. – девочка едва не плакала на том конце.
– Кира…. Ты, прости, что, за 16 лет жизни…. Ни разу не готовила?
– Нет, – послышался первый нервный всхлип. – Обычно мама меня на кухню не пускала. Я в 12 хотела ей помочь с готовкой, но опрокинула кастрюлю с борщом. И после этого она говорила, что я не приспособлена для готовки….
– Закажи пиццу, – фыркнула я, едва сдерживая нервный смех. – У отца что, деньги закончились?
На том конце линии послышался короткий вздох.
– У нас счета заблокированы, – внезапно выдала она, и я замерла.
– Что? – переспросила, не веря своим ушам.
– Папа… Он мне теперь наличку даёт, но… – голос Киры стал тише, почти шёпот. – Алин, я не хочу много тратить. Не знаю, когда и чем эта… война закончится.
Её слова прозвучали так искренне и по-взрослому, что у меня на миг пропало желание подшучивать. Она продолжила, и я почувствовала в её голосе нотку решимости:
– Папа ещё спит. Я хочу его порадовать завтраком.
– Позвони матери.
– Алина! – рыкнула она на меня, и я впервые узнала в ее интонации отцовские нотки. Львенок начинал походить на льва.
– Ладно, – рассмеялась я, прочувствовав весь идиотизм ситуации. – Начнем с поиска сковороды. Она-то у вас есть?
– Думаю, да, – ответила Кира, на этот раз немного спокойнее. – Сейчас посмотрю.
На том конце послышались звуки открывающихся и закрывающихся ящиков.
– Нашла! – радостно объявила она через пару секунд.
– Отлично, – сказала я, удерживая смешок. – Теперь посмотри, есть ли масло. Если нет масла, можно использовать сливочное. Ну или, если уж совсем ничего, кусочек сала, но я очень надеюсь, что до такого мы не дойдём.
– Масло есть! – быстро отчиталась она.
– Хорошо. Ставь сковороду на плиту, включай средний огонь и добавляй немного масла. Пусть оно разогреется. А ты пока почисти и нарежь лук. Справишься?
– Постараюсь. А его как резать? Кубиками или колечками?
– Да хоть по диагонали, только пальцы береги. Яичницу с беконом люди любят, с пальцами – вряд ли…. Держи нож правильно: одной рукой держишь лук, пальцы согнуты, чтобы они не попадали под лезвие. Другой режешь, двигаясь аккуратно. Не торопись.
На том конце послышался звук нарезки, а затем Кира с гордостью сказала:
– Получилось! Всё нарезано!
– Молодец, – похвалила я. – Теперь добавь лук на сковородку с маслом. Он должен стать мягким и слегка золотистым. Только не забывай помешивать, чтобы не подгорел.
– Поняла, – ответила она, и я услышала, как на том конце линии звенит сковорода. Только бы она ничего на себя не опрокинула! Тогда Даниил меня засудит, а Анна просто убьет. Или наоборот.
– Кира, только аккуратнее, – сказала я чуть громче, чтобы её предупредить. – Лук может немного стрелять, если на нём есть вода. Держи руки подальше от сковороды.
– Да-да, я осторожна, – ответила она, и в её голосе послышалась лёгкая нервозность.
Сквозь шум я услышала звук помешивания, и это меня немного успокоило.
– Отлично, – продолжила я. – Теперь, пока лук становится золотистым, подготовь яйца. Ты их разбить сможешь?
– Думаю, да, – ответила Кира. – Как лучше? О край миски или прямо о сковородку?
Я вздохнула, мысленно представляя, как яйцо может разлететься по всей кухне.
– Лучше о край миски, – посоветовала я. – Постучи чуть сильнее, а потом разломи скорлупу. Только следи, чтобы кусочки скорлупы не упали внутрь.
Я сделала паузу, а затем добавила с едва скрытой мстительностью:
– А если и упадут – ничего страшного. Кальций. Запомни, где именно упала скорлупа, и скорми этот кусочек отцу.
На том конце линии повисла тишина, а затем Кира рассмеялась. Этот смех был неожиданным, но таким искренним, что я не смогла удержаться от улыбки.
– Алина, ты просто ужасная! – сказала она, но в её голосе слышалась теплая нотка.
– Зато честная, – ответила я, чувствуя, как этот момент неожиданно сблизил нас. – Ну что, яйца разбила?
– Да, почти, – отозвалась Кира. – Правда, немного всё-таки разлила, но ничего страшного.
– Ничего страшного, – подтвердила я. – Теперь посоли их чуть-чуть, можешь добавить немного перца, если любишь. А потом выливай на сковородку.
– А… перец… Это какой? Красный такой? Сыпать сколько – половины упаковки хватит? – раздался на том конце линии наивный вопрос, и я чуть не подавилась смешком.
– Нет! – воскликнула с лёгкой паникой в голосе. – Перца не добавляй! Никакого перца! Оставь перец в покое. Просто посоли немного.
– Ладно, – пробормотала Кира, явно смущённая, но, к счастью, послушалась. – А сколько соли? Щепотку? Или ложку?
– Щепотку, – успокоила я. – Маленькую щепотку. Поверь, лучше недосолить, чем пересолить.
На том конце послышался звук высыпаемой соли, и я с облегчением выдохнула.
– Теперь выливай яйца на сковородку, где уже готов лук, – продолжила я. – И перемешивай аккуратно лопаткой, чтобы они не пригорели.
– Хорошо, – ответила Кира. – Выглядит вроде не плохо. Алин, вы с папой поссорились?
Вопрос застал меня врасплох. Я открыла рот, потом закрыла.
– Нет, Кира, мы не поссорились. Я ушла из компании. И больше не полезу в вашу жизнь.
На том конце телефона послышался странный звук, словно Кира вздохнула.
– Значит… мама и Лика были правы, да? Ты от него только положения и денег хотела? С проблемами он тебе не нужен?
Горечь заполнила рот, так резко и полно, что мне захотелось рассмеяться. Не от веселья, конечно. От бессилия и боли. От абсурдности того, что я сейчас слышу.
– Знаешь, Кира, – резко ответила я, – если ты считаешь, что мать и Лика правы – звони им, а не мне!
На том конце снова повисла тишина. Мне даже показалось, что она сбросила вызов. Но нет, её тихий, дрожащий голос вернул меня в реальность:
– Прости…. Все так запуталось…. Я не знаю, что думать….Ты единственная, кто меня слышит, Алина. Не делает вид, что слушает, а слышит по-настоящему. А знаешь, что самое страшное? – ее голос задрожал. – Я начинаю понимать, почему папа ушел от мамы, – это она сказала почти шепотом.
– Поздравляю, – с горечью ответила я, чувствуя, как кружится голова, – ты начинаешь взрослеть. Хреновое чувство, не так ли?
На том конце линии послышался тихий вздох, а затем Кира прошептала:
– Очень хреновое.
Её слова прозвучали так искренне, так по-настоящему, что мне вдруг захотелось её обнять.
– Будет еще хреновее, если ты сейчас спалишь яичницу. По моим прикидкам, она уже готова!
На том конце линии я услышала, как Кира вскрикнула и зашумела на кухне. Потом, через пару секунд, её голос прозвучал с облегчением:
– А! Всё в порядке! Не сгорела.
– Первый уровень пройден, деточка. Надеюсь, вы не отравитесь, но на всякий случай перед завтраком положи телефон на стол – быстрее скорую вызвать.
– Ты умеешь мотивировать, Алин, – хмыкнула Кира.
– Обращайся!
– Могу, если что?
– О да, куда ж я от тебя денусь? – фыркнула я. – Ты меня с того света достанешь. Давай, корми…. Отца. И дай бог ему стальной желудок!
Звонкий смех был мне ответом.
– Спасибо, Алина.
– Пока, – я сбросила вызов и улыбнулась, пусть улыбка и получилась вымученной.
17. Алина
Кира разрешением воспользовалась. И не один раз. На самом деле звонки от нее стали поступать регулярно: «Алина, как сделать пюре?», «Алина, как запустить стирку?», «Алина, как погладить юбку (платье, рубашку)?». Сначала я смеялась про себя, потом – злилась, а потом просто махнула рукой и начала объяснять. Доходило до абсурда, объясняя ей что-то, я включала видеосвязь и показывала все действия на пальцах.
Зоя, глядя на все это безобразие, от души смеялась.
– Что, все-таки стала мамочкой? – ухмыльнулась она, когда я первый раз за неделю выбралась из дома на прогулку, наслаждаясь морозным чистым воздухом зимы.
Я только пожала плечами, закутавшись плотнее в шарф. Мы медленно шагали по утоптанной лыжниками тропинке среди заснеженных елей. Вокруг царила сказочная тишина зимнего леса, нарушаемая лишь хрустом снега под ногами. Легкий мороз пощипывал щеки, воздух был наполнен свежестью, ароматами хвои и далекого, едва уловимого запаха дымка от печей частных домов.
– Честно, Зойче? Я в принципе не понимаю, как растили этого ребенка. Она же бытовой инвалид в прямом смысле этого слова. Зой, она у меня вчера вечером спросила, как сварить какао! Какао, бл……! Ей – 16, а по делам в быту – словно 7. Чем Анна занималась все эти годы? Чем??? Она не работала, она получала все, что хотела от Даниила, в деньгах он ее не ограничивал, так что она все это время делала? И самое дерьмовое то, что она искренне верит, что все это время организовывала быт семье: себе, детям, Дани…. Занималась семьей, воспитанием, прикрывала тылы мужу! Как? Каким образом? Тем, что дула детям в жопы и растила амебами? Ты мне можешь это объяснить? Ладно бы она еще собой занималась, или хобби увлекалась или… там не знаю, бизнес свой организовывала, но ведь нет. Ее дочь, вместо того чтобы звонить охуенной хозяйке и матушке семейства, звонит мне. Мне, Зоя, разлучнице и бывшей любовнице отца! Как это объяснить можно?
– Цирк с конями, – усмехнулась Зоя, поправляя пуховик, – а может, Алин, и не цирк вовсе. Гиперопека… она такая. Думаешь, что делаешь всё для своего ребенка, что защищаешь его от трудностей, а на деле только подрезаешь крылья. Губишь его жизнь.
Я молча шла рядом, вдыхая морозный воздух. Слова Зои больно отзывались где-то внутри, но я не могла не согласиться. Она продолжила, слегка замедлив шаг:
– Знаешь, странно то, что она с отцом ушла. Я наблюдаю за Кирой на занятиях – она не глупа. Умеет слушать и учиться. В ней есть хорошее упрямство и упорство. Но избалованна до нельзя. Хотя… на последних тренировках изменения на лицо. А еще, Алин…… нет у нее контакта с матерью…. они просто не понимают друг друга. Вообще. Анна видит в Кире ребёнка, который должен быть благодарным за всё, что для него сделали. А Кира… она уже далеко не ребёнок. Она хочет уважения, признания. А Анна… ну, не знаю. Я не великий психолог, но мне кажется, она Киру недооценивает. Она не видит в ней личности. Может, просто не хочет видеть? Может, ей проще продолжать думать, что Кира – это её маленькая девочка, которая всегда нуждается в маминой опеке, а может и контроле. Но проблема в том, что Кира уже другая. Она хочет свободы, ответственности, хочет, чтобы её принимали всерьёз.
Мы остановились на мгновение. Зоя перевела дыхание, провела носком сапожка по хрустящему снегу, оставляя лёгкий след, и добавила, почти шёпотом:
– Есть в этой семье что-то… странное, Лин. Такое ощущение, что Кира что-то скрывает. То ли боится сказать, то ли не хочет… Но что-то явно не так.
Я вздохнула и повернулась лицом к подруге.
– Ты…. Сейчас о чем?
– Лин, это всего лишь моя интуиция, не более. Но…. она когда с тобой говорит, то иногда обрывает предложение, словно что-то лишнее сболтнуть не хочет. Она легко говорит о себе в настоящем, упоминает отца, но вот как только тема касается именно их семьи… Почему, Лин, она с отцом ушла? Ты никогда себе этот вопрос не задавала?
