Текст книги "Сороковник. Части 1-4"

Автор книги: Вероника Горбачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

– Поговорим, обережница?

Небрежно втыкает в подоконник оба заговорённых ножа, перехватывает мой взгляд.

– Думала, не пройду? А окно закрыть забыла, дурочка.

Не дура, – идиотка, кретинка!

– Изнутри их вытащить легче, всего-то пара секунд неприятных ощущений. А зачем вообще воткнула? Знала, что приду? Боялась?

Подсаживается на край укладки, прищурившись, тянет на себя куртку, которой я накрыта. Вот чёрт! Я ощущаю и то, как она с меня сползает, и то, как даже через рубашку обдаёт прохладным воздухом, но не могу и пальцем двинуть, лежу, как паралитик. Он удовлетворённо кивает.

– Одетой спала. Ждала всё-таки.

– Что… тебе… надо? – пытаюсь выговорить. Губы онемели, как после заморозки у стоматолога. Некромант, словно не слыша, пристально меня изучает. Шлифует взглядом, как наждачкой. Наконец соизволит ответить.

– Сказал же – поговорить. Но сначала посмотреть на тебя хочу. Чем это ты всех очаровываешь, что перед тобой все так вытанцовывают? Ладно, Майкл, он всех женщин превозносит, но медведь-то твой неотесанный? А оборотника ты чем приворожила? Спишь, что ли, со всеми? Даже малолетку не пожалела!

Мне остаётся только в ярости сверкать (как надеюсь) глазами.

– Тебе какое дело? Я перед тобой отчитываться не собираюсь!

– А придётся. – Он проводит по моей щеке, наматывает на палец прядь волос, закручивает в локон. Странное выражение нежности вдруг проступает на его лице, и по контрасту с его словами оно меня несказанно пугает. Неужели мне повезло нарваться на сумасшедшего или маньяка? Его ладонь бережно проводит по шее, но на этот раз не жмёт на болевые точки, не останавливается, а накрывает собой, словно чашей, грудь. И поглаживает…

– Да кто ты вообще такой? – шёпотом кричу я, пытаясь унять невольное сердцебиение. – Что ты себе позволяешь? Что я тебе сделала?

Мне бы заорать сейчас во весь голос, но не могу – и не только потому, что боюсь за Яна, а просто ничего не получается: по-видимому, этот негодяй решил подстраховаться и вернул мне голос лишь наполовину.

– Брось придуриваться, – неожиданно зло отвечает он. И ладонь его сжимается сильнее. – Не притворяйся, что меня не узнаёшь!

– А должна узнать?..

У меня ёкает в груди. Что-то я не помню знакомых некромантов. И по моей неподдельной растерянности, он, кажется, чувствует, что я действительно не в теме. Но руку не убирает, только перемещает её ниже. Говорит с расстановкой:

– Ты похожа на женщину, которую я когда-то знал. Очень похожа. С учётом прошедших лет, она, пожалуй, выглядела бы так же, как и ты. Значит, не помнишь? Ну да, я мог и обознаться, мы все меняемся. Впрочем, есть один способ проверить. Не боишься?

Боюсь. С того самого момента, как его взгляд давящий почувствовала, и не здесь, в собственной постели, а ещё вчера, на пороге, когда случайно в глаза ему глянула. И последняя его фраза ничего хорошего не обещает.

Откуда-то у него в руке возникает небольшой нож. Не мой точно, мои из подоконника торчат, и, дотянись я хоть до одного – не знаю, успела бы выдернуть.

– Уж извини, – говорит, будто с сожалением, – долго возиться не буду. Только одну примету поищу, и если не найду – расстанемся по-хорошему. У той, кого я знал, есть некая пикантная особенность, довольно-таки редкая: на одной груди сосок обычный, на другой втянутый. На левой. И шрам небольшой там же. Позволишь?

И не успеваю я ничего сообразить, как он вспарывает на мне рубашку.

От страха, от стыда, от ночного холода я покрываюсь мурашками. От какой-то обречённости… Потому что и в самом деле, есть у меня такая особенность. Пикантная, ё-моё. Сильно это меня напрягало, когда кормила грудью.

Но откуда это известно некроманту?

И что теперь будет?

Потому что… вот убейте меня, я-то его не знаю! Да и, простите, чтобы мужчине запомнить такую подробность, надо с той женщиной переспать, и, может, не один раз, а я что – дура, забыть подобное?

Мало того, что в комнате холодно, Мага ещё дует мне на грудь. Непонятно? От холода соски обычно твердеют и становятся выпуклыми, а у меня левый, дурак, просто пропадает. Втягивается. Как сейчас.

Глаза его наливаются бешенством. Ногтём он проводит по небольшому шраму, что так и остался у меня после того, как в детстве перепуганный кот шарахнулся с моего плеча и оставил отметины.

– Это – ты, – говорит жёстко, как припечатывает. – Не валяй дурака. Ты хоть понимаешь, что полностью в моей власти, что хочу сейчас, то и сделаю?

– Тебе-то какая от того радость? – задыхаясь, отвечаю, а сама чувствую, как на пределе колотится сердце. Как в очередной раз за сегодня от него идёт горячая лавина, захватывая лопатку, левый бок… Но сейчас она катится дальше: обвивает поясницу, пульсирует в грудине, простреливает левую ногу. Мне душно. Не хватает воздуха.

– Радость, может, и невелика, а пять минут удовольствия получу, – любезно сообщает он и тянется к застёжке моих штанов. И я понимаю, что переговоры закончились. Он меня просто изнасилует, спокойно и не торопясь, за пять минут удовольствия.

– Если бы ты знала, как я жаждал тебя увидеть, – слышу я. – Чего я только не вытворял с тобой мысленно! И вот – я тебя встретил, но почему-то не чувствую радости. Почему?

И рывком стаскивает с меня джинсы.

Прикрываю глаза, чтобы хотя бы не видеть. Я не буду ни о чём умолять, просто сцеплю зубы и переживу это. Сердце бухает всё чаще. И взрывается.

Даже по одеревеневшему телу может пройти судорога, как от дефибриллятора. Меня снова простреливает боль. Я судорожно пытаюсь глотнуть воздуха.

– Эй… ты что? – голос у Маги обеспокоенный. – Что ещё вздумала?

Он рывком приподнимает меня за плечи, подсовывает под спину обе подушки.

– Сиди так…

Его ладонь снова ложится на мою злосчастную левую грудь, но на этот раз без намёков на ласку или грубость, скользит вниз, прощупывая рёбра, под которыми бунтует сердечная мышца, царапает кольцами.

– А ну, тихо, – вдруг повелительно говорит он. – Я сказал – тихо! Стоять!

Сердце останавливается. Я в ужасе открываю глаза. И чувствую, как его пальцы, постепенно наливаясь теплом, начинают выстукивать по рёбрам сдвоенный ритм: тук-тук… тук-тук… тук-тук…

– Слушай меня, – говорит он едва ли не ласково, склонившись над ним, сердцем. – Слушай. Повторяй. Ты же умница.

Я вижу копну жгуче-чёрных волнистых волос, которые, спадая, щекочут мне кожу. «Тук-тук» – задаёт он неспешный ритм, и сердечная мышца, подумав, сперва неуверенно, а затем всё более твёрдо вступает в такт. Он продолжает какое-то время, затем останавливается. Прислушивается. Улыбается. Шепчет:

– Молодец.

И поглаживает… не меня. И не со мной он разговаривал – с сердцем, напрямик.

У меня перехватывает дыхание от очередного приступа страха. Должно быть, от этого же стук убыстряется.

– Но-но, – говорит Мага хмуро, выпрямляясь. – Не вздумай ещё раз такое вытворить. – И снова кладёт руку мне на грудь. От его ладони идёт на сей раз животворная прохлада.

– Не понял? – вдруг говорит он. – Что ещё здесь такое? Дай-ка проверю…

Он не сканирует, как сэр Майкл, а простукивает меня, прощупывает. И почему-то его интересует именно этот участок, под левой грудью. Наконец, что-то он там обнаруживает. Глаза довольно блестят.

– Что ж, дорогуша, – и я в страхе жду продолжения, но оно оказывается неожиданным. – Беспокоить пока не буду. Нельзя тебе сейчас волноваться. На днях загляну, а пока здоровья набирайся, оно тебе ещё понадобится.

Я ничего не понимаю.

Он направляется к открытому окну.

– Эй! – кричу я шёпотом. – Не смей уходить! Сними с меня… это! Отморозь!

Он уже на подоконнике. Оборачивается:

– Зачем? К утру само пройдёт.

Впрочем, возвращается, нарочито бережно прикрывает курткой.

– Простудишься ещё. А ты мне живой и здоровой нужна вместе со своим драгоценным сердцем. Да, кстати, – он оборачивается уже от окна, – никому не жалуйся, это бесполезно. Сэр наш огорчится, но всё равно по доброте своей не поверит, а пацана, обожателя твоего юного, я просто придушу, если выступать начнёт.

И выпрыгивает вон. А я… я только и могу, что в отчаянии смотреть ему вслед.

За что?

И, несмотря на утреннее обещание больше не реветь, вскипаю злыми слезами.

Прошмыгавшись, усиленно думаю. Лежать в таком виде до утра я не собираюсь. А что, если «заморозка» не отойдёт? С Маги станется и приколоться! И Ян, либо – ещё хуже – сэр Майкл застанут меня в распоротой рубахе, лишь прикрытой курткой… Да я сгорю со стыда. Уже вижу брезгливость в глазах сэра, Янкин презрительный взгляд, и снова ощущаю сердцебиение. Стоп! – в панике говорю, стоп! Этот тип ушёл, некому будет меня откачивать!

Спокойно, спокойно, Ваня. У нас полночи впереди, что-нибудь, да придумаем. Слышишь и ты, сердце моё, почему-то для кого-то дорогое, ты мне, между прочим, тоже дорого!

До утра он точно не явится, сам сказал, что заглянет только на днях. Придётся поверить на слово. Какая-то у него корысть. Что-то ему от меня нужно, только он умалчивает. Что у меня там, в груди?

Жаловаться отсоветовал. Не хочет, чтобы сэр узнал о его художествах, а ведь в курсе, что тот завтра сюда приедет, навестить и Гелю, и ученицу. Минуту, а ведь если так, то чары эти или временный паралич, как уж назвать правильно – не знаю, но действительно должны к утру сойти, некроманту компромат ни к чему. Я с облегчением перевожу дух. Хоть здесь не опозорюсь.

Угрозой моему девичьему стыду остаётся Ян, который поднимается рано: печь протапливает, тренируется, и привык, что часам к семи завтрак для них с Васютой – теперь для него одного – бывает готов. И если я опоздаю – деликатно сунется посмотреть, всё ли в порядке.

До семи утра есть время. Что мне сделать с этой напастью?

Думаю. Думаю. Думаю.

Проблема в том, что я ещё не привыкла к новым возможностям и при явлении чего-то необычного не успеваю реагировать. Меня и Мага-то взял на испуг тем, что обездвижил. А я… растерялась. Даже не пыталась разбудить силы, что стали во мне недавно проявляться. Во мне лунной магии – полно! Я же в ножи скинула только избыток, остальное – при мне, а что толку? Лежу в собственном теле как в саркофаге. Даже собаку свиснуть на помощь не могу.

Почему, собственно, не могу, вздохнув, говорю себе. Не пыталась, а уже ною. Ну да, на тестировании Гала заявила однозначно: способностей у меня – ноль! Но это было неделю назад. А сейчас я уже кое-что умею, мало того – в моих жилах течёт кровь оборотника. Возможно, течёт. Шрамы на руке давно не болят, самое время узнать прижилась чужая кровь или отторглась.

Если Нора никуда не делась, то ночевать она должна в Хорсовой будке. Полюбилось ей это место. Поэтому сейчас, закрыв глаза, я представляю эту будку и спящую в ней собачку, свернувшуюся полукольцом, её мягкую светло-палевую шерсть, блестящую, как у нутрии, брыльки на щеках, розовеющий беззащитный живот…

«Норушка, ко мне!»

Собакин в моём воображении перестаёт храпеть, настораживается. «Ко мне», – зову я. «Подойди к окну! Иди, моя лапа!»

Под окном скулёж и поскрёбывание когтей о дерево. Должно быть, Нора пытается, приподнявшись на задние лапы, заглянуть ко мне. «Нора», – продолжаю, – «Аркадий! Помнишь Аркадия?»

В ответ слышится радостное повизгивание. Совпадение это, или я действительно наладила связь? Могу только догадываться, но всё же надо продолжать.

«Аркадий. Найди. Приведи», – повторяю несколько раз.

Скулёж обрывается, слышится быстрое дыхание – собакин соображает – затем удаляющийся топоток. Пот с меня льёт ручьями, и от этого я ещё больше мёрзну. Получилось или нет? А если да – найдёт ли она Аркашу? Надежда только на пресловутое собачье чутьё, которое ведёт порой за тысячи километров – через леса, автотрассы, мосты и болота – к обожаемому человеку. Найдёт. Если только они в городе.

Слышу вдалеке тоскливый собачий вой. Нора голос подаёт или кто-то из местных?

Чтобы согреться, твержу забытые установки из курса аутотренинга: «Мне тепло… Ступни тяжелеют и наливаются теплом… тепло идёт выше, к коленкам… ещё выше… Мне тепло…» Для пущего эффекта представляю, что это пресловутый лунный свет, как светящийся газ, разгорается внутри меня, греет, подсвечивает…

А ведь помогает.

«Я ощущаю приятную тяжесть в ногах». Получается. Я всегда хорошо работала с самовнушением, могла ещё в детстве убедить себя, например, в ангине, нагнать температуру и пропустить контрольную… Ну, этим даром многие школьники и студенты виртуозно владеют. Книжечкой по аутотренингу, попавшей ко мне случайно, особо не зачитывалась, дошла до места, где«…тело расслабляется и теплеет, всё тело тёплое и тяжёлое»… и забросила. А сейчас выудила из памяти, и, похоже, кстати. Я гоню это тепло через себя волнами: вдыхаю горячий воздух через пятки до самой макушки, выдыхаю – от макушки в пятки. Снова меня прошибает пот, только от жара. Жар этот приобретает знакомый окрас, изумрудно-зелёный.

И тут меня накрывает то, о чём день назад говорил Аркадий. С закрытыми глазами я вижу себя всю изнутри. Вижу громадный грецкий орех мозга с прожилками капилляров, непрерывно движущиеся глазные яблоки, охваченные венчиком тёмно-розовых мышц. Подёргивается трахея, спадают и надуваются губчатые крылья лёгких, а между ними пульсирует тугой мышечный ком, от которого расходятся трубы крупных кровеносных сосудов. В одном из них явное затемнение.

Это что ещё такое? – спрашиваю растеряно. Жуткое впечатление, когда заглядываешь вглубь себя. Жуткое – и в то же время так и тянет посмотреть.

Я не ощущаю собственного тела: я как бы изнутри. Стараюсь поближе глянуть на затемнение, и вдруг стенки сосудов, да и само сердце становятся прозрачными как стекло. И я вижу на стыке артерии и одного из сердечных клапанов…

Ко мне возвращается голос. Я в ужасе ору и вскакиваю, как после самого наикошмарнейшего из ночных кошмаров. Зажимаю себе рот…

Вскакиваю? И впрямь, уже сижу на кровати… На укладке своей, то есть. Сижу. Сама поднялась. Нет больше заморозки!

– Эффектно, – слышу голос Аркадия со стороны окна. – А что случилось-то?

Он спрыгивает, удивлённо смотрит на спящую Гелю. Осторожно обходит кровать, задерживая взгляд на нашей гостье. За это время я успеваю прикрыться. Блин, а голые-то ноги торчат! А джинсы невесть где валяются!

– Ты меня из-за неё… – начинает Аркадий, и тут видит моё состояние.

В одно мгновение он простреливает меня с головы до пяток, цепляется взглядом за голые плечи и ноги и прямо-таки прожигает разрезанный ворот рубахи. Тянется за моей курткой, но я вцепляюсь в неё, как в родную, и отчаянно мотаю головой.

– Будет тебе, – с досадой говорит Аркаша. – Вижу, кто сюда залетал. Что я, Магину ауру не узнаю? Ты в ней как муха в меду, лежала, пока своей не вышибла. Дай гляну, всё ли с тобой в порядке.

Присаживается рядом.

– Ну, да, шок, я понимаю. А ты Лориных девиц вспомни, которые через полгорода могут телешом ехать, и ничего. Ваня, дай себя проверить, дело-то может быть серьёзное. А я всё же ведун по второй специализации, считай – лекарь.

И я безропотно даю себя осмотреть, прощупать, прослушать, просканировать… Потом он поднимает с пола мои джинсы.

– Одевайся. Кое-что я нашёл. Пойдём, что ли, на кухне поговорим, чтобы твою гостью не разбудить.

Он выходит первым. Кое-как одеваюсь, и уже на кухне без сил падаю на стул.

Аркадий сам ставит чайник на плиту. Смотрит в окно. Темно, до рассвета ещё далеко. Он открывает дверь, впускает Нору, пресекает благодарное прыганье и отправляет её спать под стол. Прислушивается.

– Ян спит, и, вроде, крепко. Давай, рассказывай. Вас весь день не было, Лора извелась вся, а потом воевода нас вызвал; ты меня уже из лагеря сдёрнула.

– Так Нора тебя и там нашла?

– Нет, догадалась завыть, сигнал до меня дошёл, пришлось совой лететь, чтоб быстрее добраться. Рассказывай первая. Чем ты Маге дорогу перебежала, удивляюсь…

Удивляется он. Значит, как и сэр Майкл, не поверит…

– Тому удивляюсь, что ты с каждым поладить можешь, а с ним не смогла. Его-то натуру знаю. Он вроде и тих, и благороден, а случись что не по его – взорвётся. Редко, но такое с ним случается. Рассказывай.

И я хватаюсь за голову, потому что даже не знаю, с чего начать.

– Он пришёл ко мне ночью. Влез в окно. Вытащил ножи. Стал говорить, что кого-то я ему напоминаю. – Я запинаюсь. – Раздел, чтобы приметы сверить, а они совпадают, только я его совсем не знаю, не знаю, не знаю…

И чувствую, что вот-вот сорвусь в истерике.

Аркадий смотрит на меня оценивающе, привстаёт, обнимает меня и целует прямо в губы. И у меня перехватывает дыхание – сперва от страха, потом от возмущения, потом от… от…

В общем, теперь я понимаю воеводу, которому от меня, как дорогому гостю, досталось.

– Аркаша, – млею, когда дыхание ко мне возвращается. – Ты что же делаешь?

Он пожимает плечами, садится.

– А что? Помогло ведь? Помогло. Отвлеклась. Тоже своего рода шоковая терапия. Клин, знаешь ли, клином вышибают… – Усмехается. – Не волнуйся, никаких романов на работе. Говорю же тебе: шоковая терапия.

– А если бы не помогло? Мне даже страшно представить, что бы ты придумал…

Задумчиво смотрит. В лукавых глазах приплясывает луна.

– Обычно я предпочитаю импровизировать, но сейчас не придётся. Раз спрашиваешь, значит, отпустило. Давай-ка всё сначала, время у нас есть.

– Всё с начала – это долго.

Он кивает.

– А куда нам торопиться? Про Васютин отъезд можешь пропустить, это я уже знаю. Про то, как воеводу провела, тоже понял. Давай с того, как ты с Магой познакомилась. Где вы вообще столкнулись?

И я выкладываю всё. Как и почему пошли к Гале… – тут он осматривает мою зажившую ладонь, кивает, – как застали там сэра и Магу, про последние Галины часы… С момента, когда мы с ней остаёмся наедине, оборотник навостряет уши.

Останавливает, начинает расспрашивать.

– Она тебя за руки брала? – спрашивает. – Держала? Так, чтобы какие-то ощущения были, неприятные, необычные?

И я вспоминаю Галин хват, после которого боль от руки отдаёт прямо…

…в сердце…

– Мага тебя выспрашивал? Руки проверял? – пытает Аркадий.

Историю Гели он прогоняет в кратком изложении, а вот нашу с Магой недавнишнюю беседу вытягивает до мельчайших подробностей.

– Ну? Что ему от меня нужно? – спрашиваю в отчаянии.

– Дар ему нужен, Ваня. Тот самый, что тебе Гала втихаря от него передала. Ты же слышала, он до последнего её уговаривал, а она – ни в какую. Решила, должно быть, лучше тебе, чем ему… Вот он и бесится. Нужна ему эта ящерка.

– Какая ящерка?

И вдруг вспоминаю, из-за чего не так давно так ужаснулась, что даже Магину ауру сбросила.

– А та, что у тебя теперь вот здесь, – Аркадий выразительно стучит костяшками пальцев по моей левой груди. – Страшно ей, вот она и прячется.

Глава 12

Непроизвольно я хватаюсь за сердце. Поверить не могу! Но совсем недавно я сама его видела: странное существо, скрючившееся, как зародыш, с головой, лапками, хвостом… как оно там вообще поместилось? Бока у него ритмично подрагивали, словно оно дышало, и почему-то именно это перепугало меня больше всего.

– И что теперь? – спрашиваю в ужасе. – Я могу умереть, да? В любой момент?

Кто их знает, этих ящерок! Трепыхнётся слишком сильно, перекроет артерию – и хорошо, если в тот момент со мной рядом кто-то окажется, чтобы откачать. А доживу ли я вообще до утра? Богатое воображение играет со мной плохую шутку: я почти наяву слышу негромкое тиканье, как в часовом механизме. Бомба. У меня внутри – бомба.

– Погоди, – с досадой говорит Аркадий, – не накручивай себя раньше времени. Мнительная ты больно. Давай проведём переговоры, узнаем, что ей нужно.

– А как? Она же внутри.

– У меня почти такой, забыла? Родственник с родственником всегда договорится. Расстегнись-ка.

С ладони Аркадия скользит мне на грудь его личная ящерка. Блестит в лунном свете, как жиром намазанная, и я с некоторой брезгливостью ожидаю, что вот-вот она коснётся меня склизким брюшком… Но она сухая, гладкая и на удивление горячая. Бесцеремонно утаптывается поудобнее: гнездо, что ли, вить собралась? Подозреваю, вообще-то, что это мальчик, девочка так не наглела бы. И уплощается, словно утонув в моих глубинах. Только контур на коже остаётся, как татуировка.

Внезапно ойкаю. Такое ощущение… Нет, это только женщина понять сможет. Почти, как ребёнок толкается, только не в животе, а в грудной клетке. Я замираю, боясь пошевелиться.

Аркадий склоняет голову набок – в точности, как Нора, когда прислушивается. Делает знак, чтобы я помалкивала. Слегка напрягается, как будто от мысленного усилия, вслушивается. Брови его страдальчески поднимаются «домиком», на лице появляется жалостливое выражение. Машинально ерошит волосы, выуживает птичье перо, не глядя, отбрасывает, так же машинально кладёт ладонь мне на…

Да что ж так всех интересует сегодня моя грудь, и, главное, левая! Последний раз терплю, ей-богу!

Он, как и Мага, общается с тем, кто у меня внутри.

«Не бойся», угадываю по губам. «Она хорошая, не обидит. Не бойся, живи здесь, сколько хочешь…»

Что?

Это он о чём? Это кому? Впрочем, последнее и так понятно, а вот что это он моим драгоценным сердцем так распоряжается?

Он помавает пальцем, и снова у меня под рёбрами толкается мнимое дитя. Татуировка, вспучившись, обретает объём, наливается красками и ныряет в горсть оборотника, наподдав напоследок коготками задних лапок. Ещё парочки шрамов мне не хватало на добрую долгую память…

– Ваня, не ругайся, – говорит Аркадий без зазрения совести. – Я ей разрешил остаться, твоей гостье. Она ведь недавно чуть не умерла, ты учитывай, напугана была, когда её передавали, не соображала, что к чему, вот и нырнула поглубже.

Он опускает на стол лазоревого хамелеона размером не больше чайной ложки; тот сразу же отыскивает сахарницу и пытается в неё забраться. Точно помню, что на меня прыгала ящерка, откуда же взялось вот это чудо? Аркадий капает в блюдце остывший чай, пристраивает рядом кусочек сахара. Малыш жадно припадает к блюдцу и внезапно меняет цвет: верхняя половина становится в тон посуде, нижняя – под дубовую столешницу.

– Прикинь, сладкое любит, – умиляется Аркадий.

Я тут трясусь за себя, драгоценную, а он над питомцем воркует. Значит, всё не так уж страшно?

– Вообще-то, его кормить не надо, – продолжает, – такие ящерки хозяйскими эмоциями сыты. Сахарок – это так, лакомство после работы. А теперь представь, насколько изголодалась его родственница, между прочим – совсем кроха, ведь ей от Галы вместо еды, считай, кости доставались. Ожидание смерти – это, брат, страшная штука. Любого в дугу скрутит, и человека, и того, кто при нём.

– Ну… понимаю, – нехотя соглашаюсь я. – Так она совсем маленькая? Нет, я не о размере, о возрасте.

– Считай, зелень ещё. Они лет по сто живут, а этой и пяти нет. Должно быть, Гала у неё первая хозяйка… была.

Я несколько смягчаюсь.

– Но внутрь зачем лезть? – говорю. – Пожила бы на руке, как у Галы, я не против, красиво даже.

– У хороших людей в сердце любви много, чистой, бескорыстной. Особенно у женщин. Особенно у матерей. Это для неё – что пыльца для изголодавшейся пчелы. Зимнюю пчелу видела? В улье намёрзлась, засиделась, жила впроголодь, и вдруг – солнце, тепло, луг цветущий, от одних запахов с ума сойдёшь… вот таково ей сейчас. Когда перепугалась, она от страха сама шарахнулась, да случайно кровоток перекрыла, до приступа тебя довела. Но не хотела ведь! А Мага не дурак, правильный вывод сделал: тебя сейчас лучше не волновать. Случись что с тобой – Галиной ящерке не выжить, уж извини за прямоту. Потому он и оставил тебя в покое.

Хамелеон отпадает от блюдца, озирается и только сейчас замечает сахарок. И немедленно его заграбастывает. Но кусок неправильной формы и то и дело выскальзывает, тогда зверёк шлёпается на хвост и перетекает в беличью форму. Грызёт сахар, как орешек.

– Полиморф, как и я. В несколько обликов может перекидываться. – Аркадий откровенно любуется питомцем. – Видишь – мой Кешка объёмный, а вот Галин питомец совсем плоский стал. Высох, как хозяйка.

Он предлагает бельчонку ещё, ласково трогает кисточки на ушах.

– Ты уж дай своему время. Увидишь, недели не пройдёт, как сам высунется.

Я не столь радужно настроена. Неделю? Мало мне предстоящего квеста, так придётся идти с тикающей бомбой внутри? И позволят ли мне уехать вообще?

– А Мага даст мне эту неделю дожить спокойно? У него ведь свой интерес. Для чего ему эта… ящерка, питомец, или как его правильно назвать?

Аркаша задумывается.

– Если только это не просто ведовская ящерка… Понимаешь, Ваня, я ведь её только по привычке Даром назвал. У ведунов это вроде персонифицированного сгустка силы: нам нужны не кольца, не браслеты или камни там разные, как у магов других категорий, а живой фамильяр – носитель резервного запаса. Такие ящерки в особых питомниках выращиваются, и, ты уж извини, я тебе о них ничего не расскажу, не имею права. Но вручаются владельцу только при появлении настоящего Дара и помогают потом в его раскрытии. Бывают среди них некие уникумы, отличные от других. Говорят… – Аркадий вдруг умолкает. На мой вопросительный взгляд пожимает плечами. – Может, твоя малышка как раз из таких. Мага на рядовой экземпляр не позарился бы.

А ведь он что-то утаивает, оборотник. Неужели в этом мире тоже какой-то режим секретности существует? Или определённый уровень доступа, а я, как новичок, его ещё не заработала? Не в первый раз я натыкаюсь на чужие секреты: то сэр Майкл вызывает Васюту на тайные переговоры, то этот друид со своей ненаглядной начинает недомолвками изъяснятся, то Васюта с Галой… И вдруг меня осеняет.

– Вы все! – негодую. – Получается, все знали, что она умирает? И Васюта был в вашей компании? Это ж к ней он заезжал… проститься, да?

У меня словно пелена спадает с глаз. И многое становится понятным: и почему Васюта спрашивал у Галы, сколько дней осталось – не обо мне он, оказывается, говорил! – и загадочное недомогание паладина – видимо, пытался он её поддержать, сколько мог, да только силы впустую потратил… И депрессняк этот её надуманный, потому что не хотела она никого рядом видеть, а самое главное – жить не хотела. Иначе, как утопающий за соломинку, ухватилась бы за Королевский Рубин, не упустила бы, а Геля – что ж, девочке и паладин помог бы, не так ли? Вот только Гала всё решила по-своему.

– Знали, – повторяю с упрёком.

– Думаешь, легко было молчать? – огрызается оборотник. – Она сама нас…

– Вас? – перебиваю.

– Мы – команда, Ваня. Во всяком случае – несколько раз ходили в квесты вместе. А это, знаешь ли, связывает. Вот полгода тому назад собрала – и заявила: дескать, скоро умру и помочь мне ничем нельзя, поздно уже. Как в лоб шарахнула. Прошу, говорит, на меня ни времени, ни сил не тратить, не приму ничего. Хочу со всеми друзьями проститься по-человечески, пока в своём уме и на своих ногах, а дальше – сколько протяну. Можешь понять?

Я отвожу глаза.

И ясно вспоминаю тот день, когда отец подписал отказную. Сказал: что с операцией, что без неё – разница невелика, так пусть хоть силы останутся дожить и уйти достойно, как мужчина, и в своём доме, а не в хосписе.

– Могу понять. Ещё как могу, Аркаша.

Тут и сказать больше нечего. Ушли они достойно. Мужественно.

– А мы вот не успели к ней, – внезапно добавляет оборотник. – Я вот думаю – может, к лучшему? Она такая, Гала: терпеть не могла, чтобы её кто-то в непрезентабельном виде лицезрел, а тут, сама понимаешь… Умирание – это тяжело и некрасиво, вот она мужчин-то от себя и отогнала. Вот в этом – она вся…

Аркашин питомец, отдуваясь, побеждает второй кусок сахара, подпрыгивает, делает кульбит и оседает в подставленную хозяйскую ладонь. От рыжей шёрстки проскакивают искры.

– Красавец! – ласково говорит Аркадий. Позволяет зверьку втянуться под рукав. – Сам натаскал. Только работать с ним надо постоянно, как с любым кидриком, иначе так и останется просто украшением. Знаешь, больше всего Мага негодовал из-за Галиной безалаберности, из-за того, что, вроде, и при ней фамильяр, а не используется, пропадает. Возможности-то у такого подвида интересные, а у Галы пылились мёртвым капиталом.

– Угу, – бурчу я. – А теперь они во мне пылиться будут. Кто меня учил, что третий Дар с двумя другими не приживётся? Кстати, а Магу это обстоятельство не волнует? Применительно к себе?

– Мага, к твоему сведению, – Аркадий поднимает палец, – Наставник не из обученных. Он из потомственных Некромантов, у него способности свои, врождённые. Будь спокойна, он и ящерку запросто к себе подгребёт, и ещё что-нибудь зацапает, ему, в отличие от прочих, можно выбирать долго и со вкусом.

– Значит, теперь он за мной по пятам ходить будет?

«Домогаться?» – чуть не срывается с языка Васютино выраженьице. Не нравится мне такая перспектива, ой, не нравится.

– Будет, он настырный. Только, Ваня, ты главного-то не упускай, ведь он на тебя не из-за ящерки разозлился. Он к тому времени наверняка на фамильяре поставил крест, а к тебе пришёл уже накрученный. Так что я бы на твоём месте попытался копнуть, за кого же он тебя принимает? Точно знаешь, что не встречала его раньше?

Я даже ногой притоптываю от досады.

– В моём мире потомственных некромантов не водится, между прочим. Где бы мы с ним пересеклись? А здесь я – без году неделя, сам знаешь, и у вас у всех на глазах была.

– Понял. – Аркадий откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди. – Тогда совет. Трижды думай, когда с ним говоришь, за словами следи – очень уж он взрывной. Не позволяй застать себя врасплох, как сегодня, и наедине не оставайся. Что смотришь? Город небольшой, никакой гарантии, что завтра вы с ним на ближайшей улице не столкнётесь, не станешь же ты здесь замуровываться! Не бойся, на людях с ним безопасно: он репутацией дорожит, при других зарываться не станет.

Аркадий тянется через стол к окну. В кухню врывается влажный прохладный воздух, запах близкого дождя.

– Ладно, пора мне, а то ливанёт скоро. Перья намокнут, лететь тяжело будет. – Он рывком взбирается на подоконник, усаживается. – В сущности, Мага человек неплохой; со своими закидонами, конечно, но у кого их нет? Ты только на голос его не попадайся, наша Ло иногда на него ведётся не хуже, чем ты на сэра Майкла, так и млеет… Всё, уходи, знаешь ведь, не люблю, когда смотрят. Завтра навещу.

Борясь со страстным желанием подсмотреть, я отступаю. Наверное, для друида перекидываться – что для женщины переодеваться, не каждому понравится, когда на него глазеют в такой момент.

– Постой, – окликает Аркадий. Я оборачиваюсь. – Меньше трясись, вот что я тебе скажу. Мага, конечно, псих, но не отморозок. Вспомни, тебя-то он откачал ещё до того, как ящерку почуял. Что-то я сомневаюсь…

И, не договорив, ныряет в оконный проём.

Большая головастая птица скрывается в тёмном небе. Закрываю окна и в кухне, и в своей комнате: хватит с меня незваных гостей! Прикинув, что до рассвета ещё далеко, укладываюсь кое-как, верчусь, но холодно, неуютно, перина кажется жёсткой, скомканной… И только начинаю зрить первые видения, как отчаянный плач Гели срывает меня с постели.