Текст книги "Морально нечестивый (ЛП)"

Автор книги: Вероника Ланцет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Синьор Марчелло хотел убедиться, что у вас есть все удобства.

– Это… все замечательно. Спасибо, – говорю я, и она кивает.

– Теперь о второй комнате… – Амелия поворачивается, чтобы выйти, но я вмешиваюсь.

– Нам не нужна вторая комната. Я имею в виду… она слишком большая. Мы с Клаудией можем остаться здесь.

– Мама… – Клаудия дуется, а я хмурюсь.

– Ты хочешь посмотреть другую комнату? – Она тут же кивает.

– Но…

– Если они предлагают нам другую комнату, то я бы хотела иметь свое собственное пространство, – говорит Клаудия и тут же опускает глаза, почти стыдясь.

– Детка, не смущайся… – начинаю я, но потом пытаюсь поставить себя на ее место. У нее никогда не было своей комнаты. Мы всегда делили пространство в Сакре-Кер.

Я вздыхаю.

Хотя мне будет не хватать сна с моей маленькой нарушительницей спокойствия, но я должна согласиться, что, возможно, ей нужно личное пространство. Она слишком быстро взрослеет.

– Хорошо. – говорю я. – Давайте посмотрим другую комнату.

Амелия ведет нас через коридор. Почему-то я думала, что наши комнаты будут рядом друг с другом.

Она открывает дверь, и мы заходим внутрь.

– Вау… – говорит Клаудия и делает шаг вперед. – Невероятно.

– Комната меньше моей, но она оформлена специально для подростка. Обои розовые, с различными иллюстрациями в блестящих золотых тонах.

Кровать тоже розовая. Вообще-то… вся комната такая розовая, что почти ослепляет.

– Синьор Марчелло позаботился о том, чтобы комната была готова для синьорины Клаудии. Он хотел, чтобы все было идеально. – Амелия упоминает об этом с полуулыбкой.

По правде говоря, старания видны. Я бы не подумала, что он потрудится сделать что-то подобное… за три дня, не меньше.

– Мне нравится, мама! – заявляет Клаудия с середины комнаты.

– Рада, что тебе нравится. – Я ласково улыбаюсь ей.

– Ваш багаж скоро принесут.

– А что насчет сестры Марчелло? Он упоминал, что она у него есть. – Я поворачиваюсь к Амелии.

– Она… она тоже на этом этаже. Несколькими дверями дальше. Я должна извиниться, что ее не было рядом, чтобы поприветствовать вас. В последнее время ей нездоровится – Объясняет она.

– Мне бы хотелось с ней познакомиться.

– Я передам ей.

Я не знаю, чего я ожидала от этого брака или от переезда в этот дом, но уж точно не такого игнорирования.

Я встретила Венецию прямо перед ужином, и она была… неприятной – это мягко сказано. Она была очень груба со мной. После напряженной первой встречи мы перешли в столовую, где она продолжала намекать на свое недовольство, пока прямо не оскорбила меня.

– Неужели ты не мог найти себе другую жену… ну, ту, у которой нет ребенка? – нагло спросила она Марчелло. Я тут же повернулся к Клаудии, пытаясь оценить ее реакцию. Я не хотела, чтобы она стыдилась нашего положения…

Проклятие!

Она выглядела такой же ошеломленной, как и я, и с надеждой посмотрела на Марчелло. Их глаза встретились, и я увидела, как дрогнула его верхняя губа.

– Венеция, Каталина – моя жена, и ты должна уважать ее. – сказал он строгим тоном.

Его сестра надулась и тут же вышла из-за стола, но не раньше, чем с силой швырнула столовые приборы в свою тарелку.

После этого инцидента Марчелло вкратце объяснил поведение своей сестры, и мы продолжили есть в тишине. Я несколько раз пыталась завязать разговор, но мне отвечали отказом. Мне казалось, что он вряд ли хочет с кем-то общаться, поэтому я просто разговаривала с Клаудией. После ужина моя дочь ушла в свою комнату, а я осталась ещё немного тут, пытаясь вовлечь Марчелло в разговор, но это снова не удалось.

Он, как обычно, кивнул мне, потом повернулся и ушел.

И вот я здесь, спустя несколько часов, собираюсь постучать в дверь его комнаты. После нескольких часов размышлений я решила, что мне нужно посмотреть, в каком положении мы находимся.

Мне известно, что Марчелло установил некоторые границы, но, конечно, он не собирается игнорировать меня до конца наших дней. Нам еще о многом нужно поговорить…, например, о школьном образовании для Клаудии, о ее терапии. А также обо мне… Что мне делать с собой? Я не привыкла лежать без дела, и совершенно ясно, что мои базовые навыки приготовления пищи или уборки здесь не требуются, поскольку у Марчелло целая армия персонала. Поэтому мне просто нечем заняться.

Я делаю глубокий вдох и, закрыв глаза, стучу. По ту сторону двери раздается какой-то шум, прежде чем голос произносит.

– Я же говорил тебе, Амелия… – Дверь внезапно открывается, и мои глаза расширяются, когда я вижу непринужденный вид Марчелло.

Мне впервые довелось увидеть его таким. На нем белая футболка и пара черных спортивных брюк. Его волосы взъерошены. Он совершенно не похож на того Марчелло, которого я видела раньше.

– Каталина. – Он, кажется, ошеломлен, увидев меня, и мне приходится взять себя в руки. Да, я должна пройти через это.

– Мы можем поговорить, пожалуйста? – спрашиваю я, и он сужает глаза.

– Это срочно? – спрашивает он, держа дверь слегка приоткрытой, чтобы мне не удалось увидеть, что находится внутри.

– Да, я так думаю. – Это не так, но если это единственный способ заставить его говорить со мной, то, возможно, так оно и есть.

Он медленно кивает, как бы обдумывая мои слова.

– Иди в кабинет, и я встречу тебя там через несколько минут. Это вторая дверь справа. – Мне даже не удается ответить, как он закрывает дверь. По крайней мере, Марчелло не сказал «нет»… верно?

Я нахожу кабинет и сажусь. Верный своему слову, мой муж появляется через пару минут. Он садится напротив меня.

– Итак? О чем ты хотела поговорить? – Его пристального взгляда почти достаточно, чтобы заставить меня сжаться в кресле.

– О моей дочери, Клаудии. Я хотела поговорить о ней.

Мне нужно быть умной и заставить его отнестись ко мне серьезно. Не помогает и то, что он так хорошо выглядит, особенно в такой одежде. Интересно, каковы на ощупь его волосы… будут ли они мягкими, если я проведу по ним руками?

Марчелло прочищает горло, и мои щеки краснеют.

Черт… Я что, пялилась? Надеюсь, что не слишком явно!

Выпрямившись, продолжаю:

– Ей понадобится учитель. В Сакре-Кер была гимназия, но это было больше похоже на изучение Библии. Боюсь, она уже многое упустила в плане более традиционного образования.

– Понятно. У тебя нет причин для беспокойства по этому поводу, – отвечает Марчелло. – Я пытался найти гувернантку и для Венеции, поскольку она тоже немного отстает в учебе. – Он слегка хмурится. – Если хочешь, мы можем вместе провести собеседование с потенциальными гувернантками и выбрать лучшую для них обеих.

– Правда? – мой тон, пожалуй, слишком восторженный, и я замечаю, что неосознанно наклоняюсь вперед. Пытаясь немного откинуться назад, продолжаю. – Это было бы здорово, спасибо. Я хочу убедиться, что она получит лучшее образование, но при этом в безопасной среде.

– Согласен. – Он оживленно кивает.

– Я также хочу найти для нее психотерапевта. Чем быстрее, тем лучше. Мне бы не хотелось, чтобы то, что с ней произошло, травмировало ее.

Марчелло наклоняет голову, глядя на меня.

– Насколько все было плохо? – неожиданно спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – Я нахмурилась от его вопроса.

– Что именно случилось с отцом Гуэррой? Он… – Краем глаза я замечаю, как он сжимает кулак.

– Это не зашло слишком далеко, к счастью. Когда я наткнулась на них, он запустил руки ей под юбку. – Я вздрагиваю, вспоминая события той ночи. – Но он мог… Господи, он мог бы сделать гораздо хуже… – Мене приходится сделать глубокий вдох, чтобы попытаться взять себя в руки. Одна мысль о том, что этот человек может сделать что-то с моей девочкой…

– Ты хорошо справилась, Каталина. Ты очень хорошо справилась. – Он хвалит меня, хотя то, что я сделала, было убийством.

– Я убила его… – шепчу я и закрываю глаза, пытаясь отогнать воспоминания о пролитой крови.

– Он заслужил это. Он был мерзким человеком, а ты защитила свою дочь. То, что ты сделала, было очень смело. – Добавляет Марчелло, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть его выражение. Его глаза почти теплые.

– Он хотел убить меня, – признание слетает с моих губ. Убила бы я его, если бы он не напал на меня? Может быть…

– Перестань винить себя. Все кончено.

– Это не так… Воспоминания до сих проносятся в моей голове…

Марчелло встает и начинает расхаживать по комнате.

– Первый раз, конечно, самый худший.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Он имеет в виду…?

– Ты уже убивал кого-то раньше? – осмеливаюсь спросить я.

Он сухо рассмеялся.

– Кого-то… – размышляет Марчелло, прежде чем снова засмеяться. – Да. Я убил кого-то, – он делает паузу, прежде чем сказать, – много кого убил.

Я ошеломлена его признанием, больше потому, что думала, что, возможно, он другой. Мне известно, что моя семья была… вовлечена в этот вид сомнительного бизнеса. Но учитывая то, что я слышала от Сиси о нем, то подумала, что он может быть другим.

Бросив последний взгляд, он поворачивается, чтобы уйти.

– Подожди, – окликаю я.

Я еще не закончила. Почему он всегда готов игнорировать меня? Неужели я такая жалкая?

– Я попрошу Амелию составить список терапевтов -

– женщин-терапевтов. Она принесет его тебе. Если это все… – Он снова поворачивается и открывает дверь, чтобы уйти, и если бы я не была так встревожена, то, возможно, закатила бы глаза.

– Есть кое-что еще.

Он останавливается, закрывает дверь и прислоняется к ней.

– Я слушаю.

– И что я должна делать?

Марчелло хмуро смотрит на меня.

– Что ты имеешь в виду?

Я складываю руки на коленях и начинаю ерзать. Марчелло не очень-то облегчает мне разговор с ним.

– Что я должна делать весь день? Я имею в виду… – запнувшись, мне приходится подобрать нужные слова. – У Венеции и Клаудии будут уроки, а что насчет меня? Есть ли что-нибудь, что я могу сделать по дому?

– Нет, – отвечает он.

– Почему?

– А что ты хочешь делать? – спрашивает он меня, и я замираю. Что я хочу делать? На ум ничего не приходит.

– Я не знаю, – честно отвечаю ему. – В монастыре я выполняла свою часть работы по дому, и все.

– Тогда позволь мне спросить тебя по-другому. Что тебе нравится? – Его глаза сверкают в тускло освещенной комнате, и я потеряла себя в них.

Ты.

Я быстро встряхиваюсь, когда понимаю, что задумалась. Конечно, нет… нет, конечно, нет. Это была просто шальная мысль.

– Я? – спрашивает он, его тон наполовину веселый, наполовину удивленный.

Проклятие!

Неужели я сказала это вслух?

Мои глаза расширились от осознания этого.

Внутренне съежившись, я притворно кашляю.

– Что тебе нравится, вот что я имела в виду.

– Это не то, о чем я спрашивал. – Он с вызовом поднимает бровь.

– Ну, я не знаю, что мне нравится. – Пожав плечами, пытаюсь погрузиться в эту тему и забыть о своей оплошности.

Боже, мои щеки, наверное, до сих пор пылают.

Сосредоточься!

– В Сакре-Кер я мало что могла делать. Уверена, ты это понимаешь.

– А раньше?

– Раньше? – Странная мысль… Удастся ли мне вообще вспомнить, какой я была раньше?

Я снова пожимаю плечами.

– Я иногда шила.

– И ты не могла продолжать в Сакре-Кер?

– Я пошила несколько вещей, ничего творческого. У меня не было материалов…

– Тогда это решает проблему, – сказал Марчелло, похоже, почти желая избавиться от меня. – Начни шить заново. – Он поднимает руку, чтобы проверить часы. – Тогда спокойной ночи.

На этот раз он действительно уходит.

Что?

Когда я дохожу до своей комнаты, то все еще ошеломлена внезапным уходом Марчелло. Не думаю, что ему нравится находиться рядом со мной. Это отрезвляющая мысль является правдой. Вздохнув, я снимаю платье и иду в ванную, чтобы принять душ. Я вижу, что там уже лежит несколько комплектов чистых полотенец, поэтому беру пару с собой. Мой взгляд сосредоточен на ванной и после долгих раздумий решаю принять ее. Возможно, это поможет мне расслабиться… проветрить голову.

Я бросаю полотенце и направляюсь к зеркалу во всю стену на другой стороне ванной. Мне хочется посмотреть на себя так, как это сделал бы кто-то другой. Как это сделал бы Марчелло. Что он видит такого, что вызывает у него отвращение? Я не уродлива, и мне это известно. И все же, каждый раз, когда я вижу, как Марчелло прилагает усилие, чтобы не смотреть на меня, то чувствую именно это. Думаю, на меня тоже не особо приятно смотреть. Моя бледная кожа усеяна мириадами веснушек. Единственная примечательная черта – это цвет глаз: ярко-зеленый, который унаследовала и Клаудия.

Но потом я слегка поворачиваюсь, и на меня смотрит самое большое несовершенство.

Когда я в последний раз смотрела на свое тело? Когда в последний раз мне приходилось столкнуться лицом к лицу с последствиями той ночи? Чем больше я поворачиваюсь, тем больше вижу бугристый белый шрам на спине. В последний раз, когда я осмелилась посмотреть, он был ярко-красным. Может, мои воспоминая о той ночи и стираются, но боль от того, как мне вспарывали спину… Нож вонзался в мою кожу все глубже и глубже. Агония была настолько невыносимой, что я потеряла сознание.

Мне приходится приложить много усилий, чтобы прогнать прочь нахлынувшие на меня воспоминания.

Что бы сказал Марчелло, если бы увидел мое тело?

Что бы он сказал, если бы узнал, что на моей спине отпечатались инициалы какого-то человека? Холодный воздух обжигает мою кожу, вызывая мурашки. Убедившись, что ванна наполовину заполнена, я погружаюсь в воду, закрываю глаза и наслаждаюсь ощущением теплой воды. Я поднимаю покрытую каплями руку и провожу ею по бедру.

Что бы это могло быть?

Быть тронутой им…

Быть любимой…

Желанной…

Я задерживаю дыхание и погружаюсь ниже.

И пытаюсь убедить себя, что со мной все будет хорошо.

Даже если этого никогда не произойдет.

Глава 12

Марчелло

Я вернулся в свою комнату, даже не успев осознать, что произошло. Мне приходится приложить много усилий, чтобы закрыть глаза и сосредоточиться на своем дыхании. Когда я соглашался на этот брак, то не думал, что мне будет так трудно контролировать себя. Мое тело так долго бездействовало, что я думал, что близость Каталины не сможет меня задеть…

И все же, я здесь. Сердце колотится. Пульс учащенный.

Тяжело.

Я громко стону.

Черт!

Она, наверное, даже не представляет, что делает со мной… с моим телом, когда я вижу ее и нахожусь так близко к ней.

Мне так долго приходилось контролировать ситуацию. Но одного взгляда на нее напротив меня было достаточно, чтобы мой разум заработал, представляя всевозможные сценарии, которые я не могу реализовать. После церемонии я делал все возможное, чтобы держаться от нее подальше. Она выглядела такой красивой… такой чистой.

Дерьмо!

Одно осознание того, что Каталина рядом, заставляет меня нарушать все мои правила. Я качаю головой при этой мысли и делаю еще один глубокий вдох. Мне просто придется продолжать избегать ее. Это к лучшему.

Схватившись за подол футболки, я стягиваю ее через голову и бросаю в корзину для белья. Сняв брюки и боксеры, направляюсь в душ.

Я всегда думал, что в аду есть особое место с моим именем. Место в седьмом круге, где мое наказание будет длиться целую вечность. Мне удалось смириться с этим, как ни странно. В конце концов, это было то, что я заслужил, и оправдания мне не нужны.

Но это…

Когда Каталина рядом со мной – это тот вид мучений, который не смог бы придумать даже ад. Но, конечно, такая чистая душа, как у нее, никогда бы не ступила на порог темноты.

Я смеюсь над этим, циничным смехом, который почти заставляет меня задыхаться.

Вот и все, не так ли?

Какое еще наказание может сравниться с этим? Никакое…

Похоже, это ад на земле…

Осознание того, что присутствие Каталины здесь – это цена, которую я должен заплатить за все свои грехи, не мешает мне думать о ней… жаждать быть с ней.

У меня перехватывает дыхание при этой мысли. Капли из душа смачивают мои волосы, пока они не прилипают к лицу.

Десять лет, и мое тело снова чувствует себя живым. Я снова чувствую себя живым.

Образ Каталины, которая смотрит на меня из-под ресниц и говорит, что я ей нравлюсь, хотя мне известно, что она не имела этого в виду…

Мой член уже упирается в плоскость живота, и я становлюсь еще тверже, чем больше представляю ее губы… Взяв свой член в руки, поглаживаю его от основания до кончика, почти застонав от этого ощущения.

Прошло слишком много времени.

Кожа на вершине моего члена настолько чувствительна, что все мое тело вздрагивает, когда мой большой палец касается головки и проводит по нижней стороне.

Я закрываю глаза и продолжаю представлять, все время двигая свой член быстрее и быстрее. Как бы она выглядела, стоя на коленях? С вытянутым языком, ждущая моей спермы?

Мое дыхание учащается.

Она выплюнет или проглотит?

В тот момент, когда я представляю, как она глотает мою сперму, облизывая губы, словно они сухие, то теряю контроль. Почувствовав, как мои яйца сжимаются, я выплескиваю свою сперму на всю душевую кабинку.

– Блядь! – бормочу я, с трудом удерживаясь на месте, когда интенсивность оргазма охватывает меня. Мне приходится упереться рукой об стену, чтобы удержаться на ногах, при этом у меня кружится голова, а мое дыхание сбито.

Однако эйфория исчезает очень скоро, и меня охватывает глубокое чувство стыда.

Черт… как я мог это сделать? Как…

Как я мог так осквернить ее, пусть даже мысленно?

Я проклинаю себя.

На шатких ногах я выхожу из ванной, мой разум все еще затуманен и дезориентирован. Ненависть к себе, которую я сейчас испытываю, переполняет меня, и мне ничего не удается сделать, кроме как на шатких ногах направиться к своему алтарю. Я спотыкаюсь о свои ноги и падаю, но моя целеустремленность не позволяет мне остановиться.

Мне приходится ползти, пока не добираюсь до стола, где хранится моя атрибутика, и беру в одну руку свои четки, а в другую – хлыст.

Мне нужно держаться от нее подальше…

Чем дольше я нахожусь рядом с ней, тем больше рискую осквернить ее своей тьмой… больше, чем уже осквернил. Развернув кнут, я наношу удар, мои глаза зажмурены, рот приоткрыт, когда по всему мое тело испытывает боль.

Я должен заплатить за свои грехи.

Я делаю это снова.

Хлыст!

И еще раз.

Хлыст!

Почему?

Хлыст!

Почему я так сильно хочу ее?

Хлыст!

Я грязный… мерзкий.

Хлыст!

Слезы текут по моему лицу, но я не останавливаюсь. Мои старые раны, вероятно, снова открылись, но дополнительная боль приносит мне наслаждение.

Хлыст!

Мне нужно страдать.

Хлыст!

Я грешник…

Боль сбивает меня с ног, и я приседаю на пол, подтягивая колени к груди и крепко сжимая в кулаке четки. Я медленно раскачиваюсь, произнося молитву.

Я молюсь о том, чтобы с ней все было хорошо.

Я молюсь о силе, чтобы удержать себя от нее.

И… я молюсь о том, чтобы все это закончилось.

Марчелло 13 лет

Я скребу, скребу и скребу. Оно не исчезает.

Я все еще чувствую запах дешевых духов, тот приторный запах, от которого меня чуть не стошнило. Я подношу руку ко рту, чтобы меня не стошнило. Наверное, мне нужно гордиться тем, что меня не стошнило от этой девушки. Не похоже, что она хотела быть там. Это ее работа.

Я никогда не думал, что отец зайдет так далеко, но он вбил себе в голову, что мне необходимо стать мужчиной, и что его сын не будет педиком.

За много лет до этого я уже усвоил урок, что при общении с отцом лучше никогда не показывать эмоций. Никогда не показывать свою ненависть, никогда не показывать мою любовь к чему-то.

Когда он сказал мне, что мы должны куда-то пойти, я сохранил бесстрастное выражение лица. Я не спорил. Я просто пошёл следом.

В худшем случае, он бы заставил меня убить кого-нибудь. Бывало и такое. После моего первого убийства я приучил себя не реагировать на смерть. Это случается с каждым, не так ли? Какая разница, как, если смерть все равно неизбежна? Так я говорил себе. Мне просто приходилось торопить процесс, который уже был запущен. От одного убийства к другому и еще одному, каждая новая жертва становилась просто еще одним лицом в море мириад лиц. Мне удалось научиться отстраняться от этого действия.

Это я убивал их, и все же… это был не я.

Иногда мне казалось, что я выхожу из тела, наблюдая, как я нажимаю на курок или вонзаю нож в чью-то плоть.

Это был я., и не я.

Именно поэтому я никогда не задавался вопросом, что у отца было на уме.

Но потом мы подъехали к борделю. Я понял, что это бордель, потому что солдаты заговорили. И еще по голым женщинам, дефилирующим внутри заведения. И пока мы ходили вокруг, я понял, что задумал отец.

Мне это не понравилось.

Моим знакомством с сексом стало зрелище того, как отец насиловал мать на алтаре в ее комнате. И этого было достаточно, чтобы полностью отвратить меня от этого занятия. После этого я познакомился с непристойными разговорами, в основном со стороны отцовских солдат. Это не впечатлило меня и не заставило изменить свое отношение к сексу. Именно поэтому мысль о том, чтобы заняться чем-либо в этом грязном месте, грозила мне тошнотой, к черту мое бесстрастное лицо.

Отец не поинтересовался моим мнением. Он потребовал, чтобы мадам привела женщину, а затем отвел меня в комнату, заставив раздеться. Когда девушка пришла, отец придвинул стул и наблюдал, как она безуспешно пыталась возбудить меня. В конце концов, учитывая бесполезность этого занятия, отец выгнал ее.

Я действительно думал, что испытание вот-вот закончится.

Но я ошибался.

– Ты педик, да? Вот почему ты, блядь, не можешь ответить, когда женщина прикасается к тебе, – он насмехался надо мной. – Мой сын не будет педиком, ты понял меня, парень?

Я мог только кивнуть.

Он вышел из комнаты на минуту, потом вернулся с таблеткой и заставил меня принять ее.

– Сегодня ты станешь мужчиной, – объявил он, и в комнату вошли еще две женщины. Обе, кажется, были старше… двадцати или, может быть, тридцати лет? То, что последовало за этим, было самым ужасным опытом в моей жизни. С пустыми глазами, я просто сидел там, позволяя им делать все, что угодно с моим телом. Отец тоже присоединился. Соединение. Так он это называл.

Вода все еще лилась на меня, и я рухнул на кафельный пол, дрожа от холодного воздуха.

Пожалуйста, сделайте так, чтобы это прошло!

Как бы я хотел стереть ощущение их рук на моем теле… то, как они вызывали реакцию там, где ее не было.

В ту ночь я потерял не только контроль над своим телом.

Я также потерял контроль над своим разумом.

Это продолжается.

Отец каждый раз заставлял меня сопровождать его в бордель. Я уже сбился со счета, сколько раз мы там были.

Он также познакомил меня со своим любимым занятием – оргиями.

Каждый раз, когда мы ходили в бордель, происходило событие, которое приводило к тому, что комната была полна людей, трахающихся, как кролики.

Я был там… и не был.

Постепенно это стало для меня таким же нормальным явлением, как убийство.

Это был я, и все же… это было не так.

Мое тело подчинялось, но мой разум отступал в безопасное место.

Я никогда не смогу вспомнить этих людей. Я как будто отключаюсь после каждого вечера.

И почему-то… я рад этому.

Может быть, это способ моего разума справиться с ситуацией. Я много читал о мозге и его функционировании… особенно о том, как он реагирует на травматические события.

Почему?

Потому что я боюсь. Вся моя жизнь была травмирующим событием. Сколько еще может выдержать человек? Сколько еще, пока я не сорвусь?

И я боюсь… Что если я просто… потеряю себя? Отступлю так глубоко в своем сознании, что уже никогда не вынырну. Да… Это пугает меня.

Я продолжал слышать крики весь день. Что странно, учитывая, что отца нет дома. Хотя я почти уверен, что мать, должно быть, снова сошла с ума.

Столько лет, а ей все хуже и хуже. Сейчас я даже не уверен, что ей что-то может помочь.

Чуть позже шести вечера крики возобновляются. На этот раз они не утихают. Поскольку я привык к матери, то знаю, что ее истерические припадки обычно длятся пару часов, пока у нее не заболит горло. Затем наступает перерыв между ними, когда она теряет голос.

Судя по тому, что она делает сейчас, я уверен, что в ближайшие дни она не сможет говорить.

Я стараюсь заниматься своими делами и не обращать внимания на проникающий шум, но, когда к нему присоединяется еще один голос, я хмурюсь. Это не мама. Что происходит?

Я неохотно спускаюсь вниз, чтобы проверить, что происходит. Находясь на верхней ступеньке лестницы, вижу, что мать лежит на одной из уборщиц, кричит и брыкается.

Подойдя ближе, я замечаю, что у матери в руках молоток и гвозди, и она пытается взять руку уборщицы и вбить в нее гвоздь.

– Мама! – кричу я, протягивая руку, чтобы схватить ее.

– Нет! Нечистый… ты… дьявол! – Она заикается, когда видит, что это я. Ее глаза дикие и расфокусированные.

– Мама, остановись, – повторяю я и оттаскиваю ее от уже истекающей кровью женщины. Мне приходиться освободить ее пальцы от молотка, чтобы она больше не могла никого ранить, но она застает меня врасплох, изо всех сил вонзая гвоздь мне в бедро.

– Черт! – бормочу я себе под нос, и мать, воспользовавшись этим, отпихивает меня назад и бежит вверх по лестнице в свою комнату.

Я делаю несколько успокаивающих вдохов и, даже не задумываясь, вытаскиваю гвоздь, вбитый в мое бедро.

Я наслаждаюсь болью, так как она придает мне сообразительность, необходимую для общения с матерью.

Я решительно шагаю к ее комнате, намереваясь забрать у неё все оружие. Мать может причинять себе боль сколько угодно, но она не должна издеваться над персоналом. Я дохожу до ее комнаты и пинком открываю дверь, надеясь, что это напугает ее.

Как же я ошибаюсь…

Мама смотрит на меня с ужасом в глазах. Она держит в руке нож, и когда я вхожу в комнату, она продолжает отступать к алтарю.

– Мама, отдай мне нож, – говорю я ей, мой голос твёрд.

– Нет… нет, – качает она головой. – Дьявол…. – Мать берет крест с алтаря и пихает его передо мной, вероятно, надеясь, что я буду страдать от каких-то побочных эффектов

святого креста.

– Мама, прекрати это. Я не дьявол, и ты это знаешь. Я твой сын.

Ее глаза на мгновение расширились, прежде чем она нахмурилась.

– Мой сын? – спрашивает она так, будто слышит это впервые.

– Да, а теперь, пожалуйста, брось нож, пока ты не поранилась. – Я делаю еще один шаг вперед, и она делает то же самое, ударяясь об алтарь.

– Нет… мой сын – дьявол… – Мать продолжает качать головой, ее глаза пустые, когда она смотрит на меня. И весь ее вид кричит о том, что эта женщина превратилась в оболочку человека.

Я пытаюсь протянуть руку, но она размахивает передо мной ножом, заставляя меня немного отступить.

– Давай бросим нож, хорошо? – я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос был спокойным. – Бог не хотел бы, чтобы ты причинила себе вред, верно? – Я меняю тактику, надеясь, что это как-то сделает ее более восприимчивой.

– Нет… Ты дьявол… Ты пытаешься искусить меня, не так ли? – хмыкает она, уродливый оскал меняет ее черты. – Да… Я знала, что ты придешь испытать мою веру. Но ты не победишь.

Она самодовольно ухмыляется и снова поднимает нож. Я думаю, что она собирается напасть на меня, поэтому инстинктивно делаю шаг назад.

Но это не так.

Она берет нож и приставляет его к одному уху. Мои глаза расширяются в понимании, но, возможно, на секунду слишком поздно. Я начинаю приближаться к ней в то самое время, когда она разрезает свою плоть и тащит нож от одного уха к другому, ухмыляясь, как идиотка, когда кровь стекает по ее одежде.

Мои ноги прикованы к полу, и я не могу сделать ни шагу.

Она задыхается, когда жизненная сила покидает ее тело, а я просто смотрю. Ручейки крови стекают вниз, пока не остается ничего. Я смотрю, пока последние капли крови не покинут ее тело. Она лежит на полу, ее глаза все еще открыты и вызывающе смотрят на меня. Ее губы все еще искривлены в мрачной улыбке.

И я не чувствую ничего, кроме облегчения.

Ее больше нет…

Я поворачиваюсь спиной и выхожу из комнаты, давая понять персоналу, что нужно убраться в комнате.

Смерть повсюду. Почему я должен заботиться об одном человеке больше, чем о другом?

Все мы рано или поздно умрем.

Мама просто ускорила свою смерть. Так же, как я ускоряю смерть многих других…

Смерть повсюду. И я наконец-то смирился с этим.