Текст книги "Любовь под облаками"
Автор книги: Вера Ветковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Глава 6
Вика вернулась домой, изрядно сконфуженная приемом у Градовых.
Ей не понравилось, как они себя вели, как вел себя Алик, промолчавший всю обратную дорогу, а главное – как вела себя она сама.
Если бы Вика еще продолжала учиться в театральном училище, педагог по актерскому мастерству сказал бы ей, что она провалила роль.
Она действительно ее провалила: не слишком владела голосом, не держала паузу в нужном месте и не пыталась войти в настоящий контакт с партнерами, в данном случае с родителями Алика.
Острое недовольство собой заставило Вику сделать то, что было ей несвойственно, а именно обратиться к реальности.
Реальность же такова: ее мальчик явно находится под влиянием родителей. И хотя сейчас в нем еще не отгорела первая свечка любви, очень скоро это влияние скажется. Его родители, особенно мать, никогда, никогда не примут Вику, и Алику рано или поздно придется разрываться между ней и своей семьей.
Обо всем этом Вика размышляла под мерный стрекот машинки, на которой Вадим Григорьевич перепечатывал набело рукопись очередной книги.
Она была уверена, что муж, как обычно, поглощен своим делом, и, когда тот вдруг подал голос, вздрогнула от неожиданности.
– Ты сегодня явно не в себе, детка, – произнес он, развернувшись в своем вертящемся кресле.
– С чего ты взял? – стараясь придать голосу беспечность, спросила Вика.
– Милое мое дитя, за пятнадцать минут, пока я печатал одну страницу, ты съела больше половины коробки вишни в шоколаде. Такое с тобой случается, детка, когда ты хочешь перебить горький привкус в своей маленькой, уютной жизни... Ты опять влюбилась?
Вика мгновенно перестроилась. И в самом деле, кто еще так поймет ее, как родной муж, кто еще так пожалеет ее, бедную...
– На этот раз серьезно, Димулечка, – дрожащим голосом сказала она.
Вадим Григорьевич снял с носа очки и сладко потянулся.
– Я вижу, что серьезно, детка, столько в один присест убрать конфет...
– Ты не шути, мне правда не по себе, – ощущая сладкий комок в горле, произнесла Вика. – Я даже собираюсь уйти от тебя...
Жизнерадостный, молодой смех был ей ответом.
Вадим Григорьевич откинулся на спинку кресла и даже задрыгал ногами от хохота.
Слезы моментально высохли на ее глазах. Муж продолжал смеяться, отмахиваясь от Вики обеими руками, как от смешинок, которые как будто мельтешили в воздухе.
– Да перестань в конце концов! – побледнев от обиды, прикрикнула Вика.
Вадим Григорьевич подавил приступ смеха, поднялся с кресла, подошел к жене, сидящей на тахте, и церемонно предложил руку. Вика машинально поднялась. Муж подвел ее к окну:
– Что ты видишь, детка?
Вика сердито ответила:
– Ну, елку...
– Это вовсе не «ну, елка», – передразнивая ее, тонким голосом сказал Вадим Григорьевич. – Это вид из окна. Нет, не просто вид из окна на серебристую ель... Это приобретенная тобой дорогая картина, пейзаж, ставший твоей собственностью... Пошли дальше... – Вадим Григорьевич прижал локоть жены к боку, подвел ее к журнальному столику, на котором стояла раскрытая коробка конфет: – А это что?
– Ну, конфеты, – не понимая, к чему он клонит, ворчливо ответила Вика.
– Не «ну, конфеты», моя радость, а вишня в шоколаде, твое любимое угощение... – таинственно понизив голос, продолжал Вадим Григорьевич. – Но это не просто конфеты. Это одна из твоих благоприобретенных привычек, которые я уважаю... Пошли дальше. – Вадим Григорьевич потащил Вику на кухню и ткнул пальцем в растение, увившее дверной проем. – А это что, по-твоему?
– По-моему, цветок, – почему-то испытывая к мужу прилив давно забытого почтения, ответила Вика.
– Это не просто цветок, – нравоучительно заметил Вадим Григорьевич, – это повитель. Когда ты посадила ее в горшок, она была с мизинец, а за время нашей с тобой жизни обвила двойной рамой вход в нашу столовую. Ты ухаживала за ней, поливала, даже, помнится, как-то раз пересаживала из одного горшка в другой... Пошли дальше.
Теперь они остановились перед трюмо.
– А это кто?
– Это я, – вздохнула Вика.
– Кто «я»?
– Ну я. Вика, твоя жена.
– Вот именно! Умница! – как бы в восторге произнес Вадим Григорьевич. – Моя дорогая, я бы добавил, жена. Это твой статус. Ты не студентка, не актриса, не еще какой-нибудь деятель, а моя дорогая, как я уже заметил, жена. Ты потому видишь себя, детка, такой хорошенькой в этом откровеннейшем из предметов домашнего обихода, что ты – моя жена. Ты здорово сохранилась. Это я сохранил тебя такой, дав тебе полную свободу, вид из окна, всевозможные сладости... Поэтому ты – это ты... А в чужих зеркалах ты уже будешь не ты... Кто еще даст тебе так много разных разностей?
Вика, растроганная, погладила мужа по седой шевелюре.
– Погоди, детка, я еще не закончил свое выступление. – Вадим Григорьевич подвел Вику к своему вертящемуся креслу. – Садись, я тебя покатаю. – Он и в самом деле принялся вращать кресло с Викой из стороны в сторону, как бы укачивая ее. – Другой мужчина не станет катать тебя в кресле и кормить вишней в шоколаде. Он будет относиться к тебе как к ровне, такому же борцу с житейскими трудностями, как и он сам... Он спросит с тебя не как с девочки, а как со взрослой женщины. А ты к этому, дитя мое, не готова.
– Димуля, но ведь я влюблена, – жалобно глядя на мужа снизу вверх, проныла Вика. – Разве тебе это не обидно...
– Дети должны переболеть детскими болезнями, – изрек муж, – и взрослые не сердятся на них за это... Прежде я думал, что придет время, и ты оставишь меня, как прочие мои жены... Но тебе без меня не выжить. Твои предшественницы были стервы и умели устраиваться в жизни. А ты, моя птичка, не умеешь. Ты щебечешь себе и не знаешь, что за этими серебристыми елями притаились страшные волки действительности. И потом, ведь я тебя люблю, ты хорошая хозяйка и аккуратистка, в отличие от моих прежних спутниц жизни, хоть они были умными, а ты совсем глупышка... Детка, – Вадим Григорьевич вдруг встал перед ней на колени, – ты не жди моей смерти, прошу тебя!
Вика в ужасе вскочила с кресла.
– Да ты!.. Как ты мог!.. Как ты мог подумать!.. – в порыве искреннего негодования закричала она.
Вадим Григорьевич поднялся с колен, потирая поясницу.
– Вот голос, идущий из глубины души. Спасибо, милая, – удовлетворенно заметил он. – Я знал, что могу на тебя рассчитывать. И помни, пока я жив, ты не наделаешь непоправимых глупостей, а когда я умру, ты уже будешь взрослой женщиной и тоже не наделаешь глупостей... Так что выбрось твою любовь из головы. Не придавай ей глобального, планетарного масштаба! Любовь пройдет, а «ну, елка» останется, – заключил Вадим Григорьевич.
Галя лежала на тахте в своей комнате словно на воздушной подушке, чувствуя невесомость собственного тела... Это состояние было даже больше, чем просто ощущение счастья. Счастья, умиления, умаления – она казалась сама себе маленькой девочкой, которой ни о чем не надо скорбеть, ни над чем задумываться.
Подробностей разговора с Олегом она припомнить не могла. Были какие-то суматошные, сумасшедшие восклицания, вперемежку с поцелуями. Они целовались, словно охваченные жаждой, Олег то и дело останавливал машину, а потом они снова ехали по каким-то улицам. Где побывала в этот день Галя, она не могла бы вспомнить, как принцесса, которая путешествовала ночью во сне на спине огромной собаки.
Они наскоро склеили общее прошлое. А как же, без него нельзя, должен же быть у этого необыкновенного здания хоть какой-то фундамент. Они придали своему прошлому с момента первой встречи такую плотность переживаний, которая потянула бы на целую жизнь.
Конечно, они говорили, что с первого взгляда... да, с первой минуты... тогда, в «Иллюзионе», в кинотеатре, где воздух насыщен былым, мечтой, иллюзией... И не случайно тогда шел этот фильм... «Люблю, люблю...» Это слово не сходило с их губ. Для обоих оно было внове, они произносили его наивно и торжественно, как бы при совершении старинного обряда... Галя сразу поверила Олегу, что у них все будет серьезно, а не просто так.
– Ты ни о чем не думай. Я за себя и за тебя подумаю о нашем будущем и все устрою. Мы всегда должны быть вместе.
Он говорил, что понял это, как только увидел Галю, летящую к нему по ступеням трапа самолета. До этого момента он лишь туманно мечтал о ней, не понимая сам, почему так сильно хочет ее увидеть, не знал, нужен ли он ей...
Галя старалась ни о чем не думать, чтобы не спугнуть в себе это чудное состояние невесомости.
Если бы она заставила себя встряхнуться и протрезветь хоть на секунду, то в это мгновение, положа руку на сердце, не смогла бы сказать, что любит Олега так же, как он ее, готовый ради Гали пожертвовать всем на свете. Он сильно ей нравился, но больше всего нравилось состояние вдохновения, которым она была охвачена: оно вырвало ее из оцепенения жизни, из однообразных будней. Давно ей хотелось яркого, невероятного праздника, и она не знала, как его устроить. Все возможные способы уже приелись – прыжки с парашютом, компании, незнакомые города...
Душа жаждала нового, и вот оно не замедлило явиться.
В этом абсолютном, эгоистическом счастье оставался небольшой зазор для уколов совести, мыслей о жене Олега, но Галя отодвигала от себя эти мысли, гнала прочь смятение, которое минутами охватывало ее, и, как бы выставляя всему этому заслон, вспоминала поцелуи Олега, его глаза, в которых видела себя, и только себя.
Когда в комнату вошла Варя с сообщением, что явился Саша Крайнев, Галя с трудом пришла в себя. Саша... Неужели он еще существует? Галя умоляюще простонала:
– Ой, нет! Только не это! Я и забыла о нем!
Варя присела рядом, взяла сестру за руку и торжественным голосом сказала:
– У тебя горят щеки и глаза... Ты влюблена.
Гале пришлось согласиться. Она была готова обо всем рассказать младшей сестре, только бы та нашла способ спровадить Сашу.
– А что мне за это будет? – вкрадчиво осведомилась Варя.
– Что хочешь?
– Твой велюровый плащ, идет?
– Нет, это много, – спохватилась Галя.
– Велюровый плащ – и я избавлю тебя от Саши навсегда! – соблазняла ее сестра.
– Каким это образом? – с любопытством глядя на нее, спросила Галя.
– Это мое дело, – озорно улыбнулась сестра. – Ну как, даешь плащ?
Прошло несколько минут. Галя напряженно прислушивалась к голосам, доносящимся из Вариной комнаты. Вот они умолкли. Шаги. Снова голоса в коридоре. Хлопок входной двери. И через секунду влетела Варя, прыгнула к сестре на тахту:
– Готово! Ты потеряла Сашу навеки!
– Как?! Как это тебе удалось? – не поверила Галя.
– Очень просто. Я грустно сказала ему, что наш покойный папа был уголовником, умер в тюрьме, а мы скрывали это от него, Саши. Он только спросил: «Значит, Галю поэтому не переводят в Шереметьево?» – и был таков. Решил, что женитьба на дочери уголовника повредит его карьере.
Галя смотрела на сестру во все глаза, стараясь понять, говорит она серьезно или только шутит.
– Неужели... вот так... сразу и ушел?..
– Постепенно, – утешила ее Варя, – сначала сделал испуганно один шаг к двери, потом другой, а потом – как бросится со всех ног по лестнице, аж пятки засверкали!
– Скотина! – презрительно фыркнула Галя.
– Ну почему, – как бы не согласилась Варя, – просто Саша с детства очень любит Австрию, страну Моцарта и Шуберта, Штрауса и Гёльдерлина, которого обожает и наша мама... Ну говори, кто этот человек, ради которого ты оставила Сашу?
Галя вспомнила о своей роли старшей сестры:
– Разве я должна отчитываться?
– Нет, – легко согласилась Варя. – Но могу я, по крайней мере, считать велюровый плащ своим?
Уезжая в Москву, Олег обещал жене вернуться на следующий день. Но прошел этот следующий день, другой, третий, пятый, седьмой – и Таня уже начала с ума сходить от тревоги. Неужели Олежка так безнадежно завяз в этой Вике, что отец боится оставить его одного! А может, там уже произошла какая-нибудь драма, до которой эта девица охотница... Возможно, она сообщила своему старичку о том, что уходит от него, и старик слег с инфарктом или собрал последние силы и сразил неверную жену ударом чего-нибудь тяжелого по ее пустенькой голове...
Таня уже собиралась было ехать в Москву, как вдруг под вечер восьмого дня машина Олега ворвалась в Верховье и резко затормозила у ворот дачи.
Олег пружинистым и молодым движением буквально выбросил тело из машины – и Таня увидела его лицо: похудевшее, ожесточенное... Он решительно двинулся к ней, глядя на жену странным, как будто ненавидящим взглядом, открыл рот, чтобы сказать что-то, – и тут у Тани буквально ноги подкосились от слабости. Она подумала, что муж привез самые скверные вести о сыне, вплоть до его женитьбы... Тут Олег как будто очнулся, заметил ее состояние – и выражение жалости, растерянности проступило сквозь ожесточение, покрывшее черты его лица, как загар.
– Они поженились? – еле произнесла Таня.
– Кто? – не понял Олег и только тогда вспомнил о сыне.
...Они почти не пересекались, лишь изредка сталкивались в квартире, каждый поглощенный своими переживаниями, обходясь минимальным количеством слов для вынужденного общения. Наверное, Олежка мечтал, чтобы отец поскорее уехал и была возможность пригласить к себе Вику; Олег мечтал о том же, правда, не представляя, что Галя согласится прийти в его квартиру.
Олег ехал с твердым намерением рассказать жене о том, что в его жизнь вошла другая женщина. Вошла, ворвалась, влетела... Галя очень просила его повременить с этим, она считала, что они оба должны сначала хорошенько узнать друг друга. Олег с ней не спорил, но был уверен в душе, что, как только Галя улетит в длительную командировку, он тут же поедет к жене и во всем признается.
Но сейчас, увидев перед собой испуганное, беззащитное, страдальческое лицо Тани, он почувствовал, что слова признания застряли у него в горле.
– Да что произошло? – побелевшими губами вымолвила Таня, словно теряя сознание.
Олег подхватил ее на руки.
Как сильно желал он в эту минуту отменить задним числом случившееся! Жалость переполняла его.
– Ничего, маленькая, – покачивая Таню на руках, произнес он. – Все хорошо, никто не женится... Мы с сыном очень хорошо поговорили... – Он продолжал что-то бормотать, не слыша собственного голоса. Он хотел только одного – чтобы Таня успокоилась.
– Почему же ты так долго не приезжал?
Олег опустил ее на землю.
– Почему долго? Всего пять дней...
– Не пять, а восемь! – выкрикнула Таня тоненьким голоском. – Восемь!
– Позвонили с работы, там какие-то дела с медкомиссией, – наскоро сочинил Олег.
– Какие дела? Ты прошел медкомиссию восемь месяцев назад!
– Ну да. Что-то им снова понадобилось. Ты же знаешь, как у нас...
Таня пристально посмотрела на него:
– Ты ничего не скрываешь? С Олежкой все нормально?
Олег принялся рассказывать.
По его мнению, Олежка не так уж смертельно влюблен. Да, они разговаривали о Вике. Да, сын как будто окопался в реплике «я жить без нее не могу» и из этого окопа отстреливается от всех разговоров, в частности о своем будущем. Но это как раз хороший признак. Если Вика пойдет в наступление, Олежка опомнится, и постепенно тема женитьбы сойдет на нет...
Таня перевела дух. Она очень доверяла интуиции своего мужа. Раз он считает, что дела обстоят не так мрачно, как она предполагала, – значит, так оно и есть. Таня быстренько накрыла на стол. Свежие огурцы, вареное мясо, яйца, хлеб, зелень.
Олег продолжал – быстро, напористо, стараясь увести разговор как можно дальше от того, что его действительно сейчас волновало.
– Они по-прежнему встречаются? – расспрашивала Таня.
– Да, – ответил Олег, хотя не знал, где пропадал временами сын, в институте или в обществе Вики.
– А сессия?
– Сдает, – неопределенно махнул рукой Олег.
– Ну, слава богу, – радовалась Таня. – Конечно, наш сын не такой дурак, чтобы влезать в чужую семью... разводить жену с мужем... Он честный, весь в тебя, – с гордостью прибавила она.
Олег поперхнулся, отодвинул от себя тарелку.
– Пойду прогуляюсь по лесу, – поднимаясь из-за стола, сказал он.
Таня удивленно посмотрела ему вслед.
Она отметила необычность в поведении мужа, но ей и в голову не пришло искать причину в женщине. В молодости она тайно ревновала его, расспрашивала о бортпроводницах, с которыми он летал, заводила разговор о том о сем, чтобы выяснить у их общих знакомых, не скрывают ли от нее чего-нибудь. Но Олег всегда был как на ладони. Ему нечего было скрывать, она это чувствовала. Единственное, что заставляло его временами замыкаться в себе, была работа: если там возникали какие-то проблемы, Олег не спешил делиться ими с женой, не желая волновать ее. Таня потом все осторожненько выведывала у Глеба Стратонова, от которого Олег не таился. И сейчас, наверное, он переживает из-за этой медкомиссии – боится, как бы его не посадили на землю.
И Таня успокоилась.
Да, на расстоянии представлялось: как просто обо всем рассказать жене, но вот она перед тобой, и, оказывается, – страшно нанести удар.
Единственное, что еще поддерживало Олега в его намерении, – это убежденность в том, что им движут какие-то поистине роковые силы, которым он не может противиться. Он не сможет долго лгать и изворачиваться. Он не в силах отказаться от Гали. Когда Олег думал об их предстоящей близости – все равно рано или поздно это произойдет, – он буквально застывал на месте, готов был в эту секунду повернуть обратно, переступить через Таню, пройти сквозь нее, прорваться как сквозь бурелом – и лететь к любимой... Но снова испуганное лицо жены вставало перед ним, и он снова угрюмо шел вперед, по лесу, продираясь сквозь кустарник и сучья поваленных грозой деревьев...
Наутро, сказав жене, что ему необходимо лететь в Шереметьево, Олег сел в машину и помчался в Москву.
Спустя неделю, когда всей семье Тихомировых удалось собраться за завтраком, что в последнее время случалось редко, Ольга Петровна вдруг спохватилась:
– А что это Саши не видно?
Варя, не поднимая головы от тарелки, прыснула в кулак.
Галя метнула на нее сердитый взгляд, но Варя не могла не дать выхода своему смешливому настроению:
– Наверное, он бросил Галю, мамулечка...
– Как это бросил? – не поняла юмора Ольга Петровна. – А с кем же Галочка проводит свободное время?
– Наверное, ходит на курсы кройки и шитья, – давясь от смеха, предположила Варя.
– Ну да, – не поверила Ольга Петровна. – Но в самом деле, когда же мы увидим Сашу? – по-прежнему обращаясь почему-то к Варе, поинтересовалась Ольга Петровна.
– А почему ты об этом спрашиваешь у меня, мамулечка? – в свою очередь спросила Варя.
– Саша меня правда бросил, мамулечка, – проговорила Галя. – Положи мне, пожалуйста, салата.
Ольга Петровна устремила на старшую дочь растерянный взгляд:
– Как это бросил?
– Как собаку, – ответила Галя. – Мамулечка, я попросила салата. Да, Саша бросил меня, но аппетит у меня не пропал.
Варя поднялась из-за стола:
– Ладно, вы тут без меня... В магазин не надо, мамулечка?
Ей не ответили, и Варя, наскоро пригладив волосы, выскользнула за дверь.
Галя вздохнула и отложила вилку:
– Мама, не надо так смотреть на меня.
– Прости, доченька, но ведь это шутка... насчет Саши...
– Нет, не шутка, – мрачно отозвалась Галя, которой очень не хотелось сейчас объясняться с матерью.
– Как! – запричитала Ольга Петровна. – Такой порядочный мальчик! Он тебя бросил? Бедная моя девочка!
Галя скривила губы в усмешке:
– Мамулечка, я вовсе не бедная.
– Бедная, бедная, – всхлипнула Ольга Петровна, – я представляю, как тебе трудно делать вид, будто ничего не произошло... Мужественная моя девочка...
Галя решила, что оттягивать с объяснением незачем:
– Дело в том, мама, что я встретила другого человека.
– Другого? – опешила Ольга Петровна. – Какого такого другого?
– Другого, очень хорошего, – поспешила заверить ее Галя. – Удивительно прекрасного. Он летчик международного класса. Зовут его Олег.
Ольга Петровна мгновенно перестроилась. Летчик международного класса – звучит внушительно. Тем более удивительно прекрасный... Саша действительно несколько пресный. Страстно влюбиться в него невозможно.
– Но ты, – приступила к своей любимой теме Ольга Петровна, – серьезно влюбилась в этого человека?
– Мне кажется, да.
– Кажется или «да»?
– Кажется, да, – терпеливо повторила Галя.
– О нем я не спрашиваю, – уже испытывая большую симпатию к этому неизвестному Олегу, сказала Ольга Петровна, – он, конечно, тебя обожает...
– Абсолютно верно, – согласилась Галя. – Только есть одно маленькое «но».
Ольга Петровна замахала руками, точно не желая слышать никаких «но»:
– Нет-нет, я уверена, что ты его любишь! Иначе не может быть! Летчик! Вы будете летать вместе, как влюбленные у Шагала...
– Как влюбленные, – повторила Галя, – и все же есть маленькое «но»...
– Ну говори, что за «но»?
– Он женат, мамулечка.
Оживление стекло с лица матери.
– Это «но» вовсе не маленькое, Галя, – дрогнувшим голосом сказала она.
Галя никогда не боялась своей матери, наоборот, мать всю жизнь испытывала перед ней трепет. Но сейчас она призвала на помощь всю свою волю, чтобы не показать, насколько сильно реакция матери напугала ее.
– Доченька, это нехорошо.
– Нехорошо, мамулечка, – подтвердила Галя. – Но что поделаешь?
– У него есть дети? – тем же тоном спросила Ольга Петровна.
– Сын. Почти мой ровесник.
– Значит, его отец почти мой ровесник, – грустно предположила Ольга Петровна.
– Ему сорок пять.
– Но жена, наверное, любит его...
– Любит, мамулечка...
Ольга Петровна умолкла.
Ей никогда в голову не приходило, что ее Галя, такая уравновешенная, серьезная девушка, способна увлечься женатым человеком и более того – попытаться разрушить его семью, причинить боль жене и сыну своего избранника. Это так не походило на нее. Так не подходило к ней.
– Мама, я все понимаю, – тихо сказала Галя, – но что теперь поделаешь? Это любовь с первого взгляда.
Из всех людей на планете, наверное, одни влюбленные умеют жить настоящей минутой.
Они как бы выпадают из общего потока времени и превращают эти минуты, часы, дни в непрерывный праздник. Причем в отличие от прочих людей им не требуется какая-то особая атмосфера для создания праздника, роскошно обставленная квартира или шикарный ресторан, тщательно продуманные наряды, изысканные угощения, прекрасная музыка – они могут обойтись без всего этого, одним подножным кормом. Конечно, все вышеперечисленное любви не помеха, но если этого нет – влюбленные, как ласточки, вьют гнезда в самых труднодоступных вялому воображению местах: в городском парке, насквозь пронзенном летним ливнем; на крыше высотного дома, чтобы стать причастными вечности, мерцающей им с ночного звездного неба; на пустырях, где буйно цветут пижма и цикорий, старательно скрывая строительный хлам, мотки проволоки, трубы; в подъездах, где постоянно хлопают двери... А уж скамейки в аллеях, садах, дворах – какой поэт не воспел их в своих стихах!
Олегу казалось, что он экстерном проходит всю эту школу, в которой не удалось поучиться в юности, – только сейчас постигает азбучную истину растений, музыку ветра, географию парков, обсерваторию высоток, ботанику райского сада, в котором растут запретные плоды...
Случалось, он припарковывал машину где-то на окраине, и они с Галей пересаживались в трамвай, чтобы немного побыть среди людей, – в такие минуты они особенно остро ощущали свою обособленность, избранность, ни дать ни взять – любимчики фортуны! Случалось, подолгу застревали в Измайловском парке: ударившись в детство, беспечно катались на всех видах качелей и каруселей, брали напрокат лодку, чтобы покататься и поплавать в пруду. Что уж говорить про крыши, которые оказывались у них под ногами, тогда как настоящая крыша влюбленных – небо – гостеприимно раздвигала над ними расшитый созвездиями полог.
Иногда они просто гуляли, взявшись за руки, на манер всех влюбленных, ели мороженое, заходили в кинотеатры и усаживались в последнем ряду, целиком абонируемом любящими. Им было радостно оттого, что они пополнили собой это безумное, счастливое племя. И удивительно, как влюбленные пары всегда отличают друг друга в толпе, как приветствуют друг друга понимающими улыбками, сочувственными взглядами, как оказывают друг другу мелкие услуги... Включившись целиком и полностью в эту праздничную атмосферу, Олег не раз подбрасывал влюбленных до дому и охотно принимал в качестве дара цветок или леденец на палочке. Зато те, в свою очередь, не раз доводили Олега и Галю под своими зонтами до ближайшей станции метро, хотя им было не по пути, – в тех случаях, когда машина, как беспризорная сирота, оставалась где-то на окраине.
Олег должен был признать, что страна влюбленных действительно существует. И в ней много союзников – поливальщики улиц, дворники, с которыми Олег делился сигаретами, официантки, с улыбкой обслуживающие их.
Особенно ему было приятно, что все вокруг принимали их с Галей за мужа и жену.
– Видишь, – торжественно произнес он однажды, – никому в голову не приходит, что ты годишься мне в дочери.
Галя внимательно посмотрела на него. Прежде ей не приходило в голову, что Олега может мучить мысль о разнице в возрасте...
– Ни в коем случае! – сказала она с улыбкой. – Разве отец смотрит на дочь такими глазами! Ты бы видел себя сейчас!
– А какие у меня глаза?
– Они у тебя сияют... И вообще... такие... Ну, словом, кто бы тебя сейчас о чем ни попросил, ты бы все от радости сделал!
– Правда? А у тебя знаешь какие?
– Знаю, прекрасные.
– Прекрасные, – согласился Олег. – Но еще и лукавые. Это глаза женщины, которая позволяет любить себя... Вот я лечу в них вниз головой как в бездонный колодец... а ты сидишь себе за столиком и потягиваешь сок.
– Женщина не должна никуда лететь очертя голову, – важно заявила Галя. – Ну, что ты вдруг опечалился?
Олег сокрушенно вздохнул:
– А все же мне бы хотелось, чтоб ты тоже потеряла от меня голову...
– Тех, кто теряет голову, мужчины не слишком ценят, даже наоборот, – таинственно понизив голос, сказала Галя.
– Вот как? Это говорит тебе твой опыт?
– Это говорит мне моя женская сущность.
– Ты представить себе не можешь, до чего я тебя обожаю!
Олег понимал, что этот восторг не может длиться вечно, но когда он, оставшись один, думал о грядущем объяснении с Таней, у него начинало побаливать сердце, чего прежде никогда не было. Он продолжал эпизодически наезжать в Верховье, но каждый раз что-то удерживало его от объяснения с Таней – то возникала необходимость что-то сделать по хозяйству, то приезжал Глеб Стратонов, в общем, разговор с женой откладывался.
Как-то, приехав из Верховья домой, в ожидании Галиного звонка Олег принялся перебирать старые фотографии, грудой лежащие в секретере. Таня все мечтала когда-нибудь составить семейный альбом, но руки не доходили. Олег неожиданно наткнулся на них – и как будто погрузился в свое прошлое, казавшееся ему теперь далеким-далеким, как морское дно...
...Вот фотография дворовой компании: они с Таней десятилетние, вместе с друзьями-приятелями, запечатлены на фоне развешанного белья. Компания выстроилась полукругом – Олег на одном его конце, Таня – на другом. Вся компания двенадцатилетних в том же составе делает бумажного змея. Между ним и Таней пять девчонок, сидящих в разных позах на траве, поглощены сооружением змея... Вот четверо болтают ногами, сидя на заборе: Олег и Таня снова по краям... Но с каждым новым снимком расстояние между ними сокращается – вот они совсем рядом, вместе сажают дерево на субботнике... Таня держит вишенку, а Олег копает ямку. Теперь эта вишня здорово выросла... Вот они сфотографированы стоящими под руку – шестнадцатилетние. Таня совсем маленькая, миниатюрная, а Олег – рослый парень, выше ее на целую голову... А здесь он уже обнимает ее за плечи. Он учится в летном училище, она – в мединституте. Между ними нет еще близких отношений, но всему двору известно, что Таня Олега ждет... Следующий снимок – свадебный. Таня в белом кружевном костюме, Олег в летной форме... И пошла жизнь – Таня с Олежкой на руках, Таня, Олег и Олежка на море – они выглядят таким счастливыми! Таня, Олег и Олежка в Измайловском перке на лодке – а он совсем забыл, что бывал там с семьей... Таня, Олег и Олежка на участке в Верховье – снялись на фоне нескольких штабелей кирпича. Таня, Олежка и Глеб Стратонов на речке – снимал Олег. Таня, Олежка-подросток и Олег на веранде своего только что выстроенного дома. Стратонов, Таня и Олежка-юноша садятся в машину. Целая жизнь запечатлена в этих кадрах. Жизнь, которая уже прошла. Хорошая жизнь – на снимках все действующие лица улыбаются. И вот сейчас наступает момент, когда Олег должен все это объявить недействительным – счастье, покой, уют, взаимное доверие.
Какие для этого найти слова?
Хорошо влюбленным, за них лепечет любовь.
А виноватые должны были бы объясняться жестами, как глухонемые, для них не изобретено специального языка.
И Олег, угрюмо тряхнув головой, как будто отгоняя наваждение, спрятал свое прошлое обратно в секретер и попытался подумать о будущем.
Им с Галей, наверное, придется снять квартиру. Об этом уже следует позаботиться, поговорить с приятелями. Лучше всего действовать через знакомых. Но как им, знающим их семью как образцовую, все объяснить? Тоже сложность. Из Шереметьева его погонят. В Шереметьеве ему поставят диагноз: аморальное поведение. Если б Галя просто была его любовницей, на это бы там посмотрели сквозь пальцы. Но то, что он хочет бросить семью, чтобы жениться на любимой женщине, – аморально. Он и не держится за Шереметьево. Будет летать по родимой стране. Вступит в кооператив, получит квартиру. Все постепенно устроится.
Лишь бы только Таня нашла в себе силы стойко перенести их разрыв.
