355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вера Ветковская » Любовь под облаками » Текст книги (страница 11)
Любовь под облаками
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 22:15

Текст книги "Любовь под облаками"


Автор книги: Вера Ветковская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Первые два месяца после рождения Сереженька кричал каждую ночь. Днем он спал, жадно ел, таращил глазенки, а ночью начинался оглушительный, не прекращающийся до утра ор. Возле маленького тирана хлопотали бабуля, Варя, Ольга Петровна и Раиса, но рабочих рук все равно не хватало. Варя превратилась в тень, измученная бессонницей и хлопотами с новорожденным. Но она никому не жаловалась и не считала, что переживает какие-то непомерные трудности в жизни. Обычная для женщины полоса – пеленки, кормления каждые два часа, бессонные ночи.

Зато Романа эта полоса как будто напугала. Он заметно приуныл. Ворчал, когда малыш будил его ночью. Раиса уговорила сына ночевать у нее и самоотверженно дежурила возле внука. Иной раз Роман, склонившись над кроваткой, «разговаривал» с сыночком:

– Маленькое чудовище, из-за тебя мы все ходим очумелые. Ты почему перепутал день с ночью?

И хотя разговор был явно шутливый, Варя укоризненно качала головой, а эмоциональная Раиса разражалась криком:

– Несчастный ребенок! Как не повезло ему с папашей! Отойди от кроватки, урод! Готов выбросить младенца на мороз, только бы никто не тревожил твой сладкий сон.

Порой Варе казалось, что Роман смотрит на малыша как на зловредное существо, самовольно вторгшееся в их безоблачную жизнь. Отцовские чувства не спешили просыпаться в нем. Мало того, Варя замечала что-то похожее на ревность: все женщины в доме обожали маленького крикуна, нежничали с ним, сюсюкали и совершенно не обращали внимания на Романа. Его иногда даже забывали накормить.

Как-то днем бабуля, которую Варя давно отвыкла называть по имени – Прасковья Ивановна, привела в гости свою приятельницу, маленькую согбенную старушку. Раиса их поджидала и тут же провела в комнату, где спал Сереженька. Удивленная Варя последовала было за ними, но свекровь не пустила ее, приложив палец к губам.

Варя заглянула в полураскрытую дверь и ужаснулась. Черная старушка, склонившись над кроваткой, бормотала:

– Куры белые, куры серые, снимите криксы-плаксы с младенца Сергея...

Перед старушкой стояло блюдо с сырыми яйцами. Варя так и рванулась в комнату спасать малыша, но свекровь вдруг решительно загородила ей дорогу и даже оттеснила своим мощным бюстом за дверь.

– Не волнуйся! Терентьевна – лучшая знахарка в Московской области, – шептала она.

Вскоре Терентьевна с бабулей удалились в другую комнату, и Раиса отнесла им поднос с чайником и пирожными. А Варя наконец вошла к сыну. Сержик безмятежно спал. Она с облегчением вздохнула, но все же решила поговорить со свекровью и категорически запретить эксперименты над ребенком. Вскоре вернулся из института Роман. Теперь Варе было кому пожаловаться на Раису и выплеснуть свое возмущение.

– Я так испугалась. До сих пор не могу в себя прийти! Этот наговор, видите ли, раньше читали в курятнике, под насестом, а нынче довольствуются сырыми яйцами. Ну не дикость ли!

Роман не только спокойно отнесся к странному лечению, но даже расхохотался и пожурил Варю:

– Варвар, ты чересчур современная и городская женщина. Это же Терентьевна, ее все знают. Она с детства лечила меня от всяческих хворей. Полюбуйся на результат! Сейчас даже интеллигентные люди ездят к деревенским знахарям – настоящим, конечно, а не шарлатанам.

Он снисходительно погладил Варю по голове и прижал к себе. Проснулся Сержик, и они вместе подошли к кроватке. Всякий раз, когда Роман брал малыша на руки, Варя не могла скрыть беспокойства и порывалась отнять сына. Небрежно приподняв ребенка на одной ладони, Роман разглядывал его с любопытством и легкой брезгливостью и рассуждал:

– Едва ли даже Терентьевна поможет. Он ведь не плачет, как все нормальные младенцы. Не попискивает, а ревет как бегемот.

И снова Варю кольнула обида. Никак она не могла привыкнуть к таким шуткам. Раисе Андреевне она решила не высказывать своих упреков. Сначала посоветовалась с матерью.

– Какая дикость, сектантство, шаманство! – ужаснулась Ольга Петровна. – Не могу я понять Раечку. Такая интеллигентная, умная женщина, писательница, коренная москвичка, а суеверна, как деревенская баба. Шагу не может ступить без предрассудков. Вчера говорит мне: «Оля, неужели вы стираете в такой день – ведь сегодня Параскева Пятница, это же большой грех!»

Тихомировы не были абсолютными атеистами. Покойная бабушка ходила по праздникам в церковь. На Пасху сама Ольга Петровна пекла куличи, а девочки с удовольствием красили яйца луковой шелухой и цветными нитками. Но знахарям и колдунам они не верили. К причудам Раисы Ольга Петровна относилась снисходительно, пока дело не коснулось ее родного внука. Они решили деликатно и мирно поговорить с Раисой – не навредит ли ребенку эта темная, безграмотная врачевательница.

Варя проводила мать и прилегла на тахту, готовая вскоре вскочить и бежать к кроватке. Ромка уже давно спасался от бессонницы у матери. И вдруг она словно провалилась в глубокую темную яму, а проснулась только рано утром вместе с Сереженькой. Бабуля уже возилась на кухне, стараясь не греметь посудой. Варя тут же позвонила матери:

– Мамочка, ты еще не ушла? Представь себе, он ни разу не проснулся ночью. Я только что встала вместе с ним.

Варя была несколько сконфужена и озадачена. Ольга Петровна тоже молчала на другом конце провода. Конечно, она признавала, что есть в народе хорошие лекари и экстрасенсы. Но ведь легко нарваться на невежественного знахаря. Так и случалось с ее легковерными знакомыми.

Сереженька больше не кричал по ночам. Но Ольга Петровна так и не поверила до конца в силу наговора. Когда-то она была очень идейной комсомолкой, комсоргом курса. Идеалы молодости слишком прочно укоренились в ней, и переделывать себя было не так-то просто.

А Варя поверила. Словно раздвинулся горизонт ее представлений о мире. Раньше этот горизонт был довольно узким. Она боялась шарлатанства и не верила в народную медицину. Женщины в их семье всегда были здравомыслящими и осторожными. И вдруг Варя словно попала в другой мир и в отличие от матери оказалась более гибкой: не отрицала того, что было ей непонятно, а пыталась разобраться и понять.

С этого дня Варя еще больше сблизилась с бабулей. Прасковья Ивановна ей много рассказывала о своей давней подруге. К ней не иссякал поток страждущих не только из Москвы и Подмосковья, но и издалека. Каждая знахарка, оказывается, специализируется на определенных болезнях – какая ей сила дана. Терентьевна больше помогала от детских болезней.

– Наша врачиха, Лидия Юрьевна, сама к Терентьевне посылает. Раньше нельзя было прямо сказать – съездите к бабке, так она на ушко шепнет, – посмеивалась Прасковья Ивановна. – Есть такая болезнь, «детская» называется, когда ребеночка судороги сводят. Врачи эту болезнь не лечат, а только бабки заговаривают.

Евдокия Терентьевна еще не раз к ним заходила. Варя уже не волновалась, спокойно оставляла ее с малышом. А потом пила вместе со старушками чай в комнате Прасковьи Ивановны. Теплели ее отношения со свекровью и свекром, который часто заходил их навестить. К новым родственникам она не просто привыкла, притерпелась, а привязалась. А вот в отношениях с мужем стали появляться первые трещинки, набегать легкие облачка, постепенно превращавшиеся в темные тучи.

Варя не переставала удивляться, как быстро и незаметно закончилась их сказка. Сказку съели будни. Наверное, права ее мудрая подруга Марианна: семейная жизнь и тяготы быта убивают самое сильное и глубокое чувство.


Глава 13

От каких незначительных вещей, случайных поворотов и встреч зависит иногда человеческая жизнь!

В тот поздний августовский вечер Галя, возвращаясь домой, нечаянно проехала свою остановку и вышла только на следующей. Но вместо того чтобы перейти через дорогу и дождаться обратного автобуса, она двинулась обратно через березовую рощу по тропинке, петляющей между оврагами. Галя вошла в рощу, которая в этот час напоминала густой лес, и, несмотря на всю храбрость, ей сделалось не по себе, тем более что, пройдя метров сто, она краем глаза заметила фигуру человека, идущего следом за ней.

Галя ускорила шаг, подавив желание нырнуть в чащу и спрятаться за какое-нибудь дерево или в овраг, но тут из оврага, о котором она только что подумала как о мере предосторожности, возникли две мужские фигуры и направились прямо к ней, отрезая путь к новостройке, виднеющейся вдали.

По тому, как они двинулись к ней, можно было угадать их намерения... Сердце застучало часто-часто, словно хотело вырваться из груди и каким-то чудом увести ее обратно, на автобусную остановку.

– Куда бежим, красотка? – Один из мужчин, обритый наголо, преградил ей дорогу, в то время как другой, маленький, но плотный, с ухмыляющейся физиономией, рванул с ее плеча сумочку.

Галя сделала шаг в сторону, но сильная рука сдавила ей горло, и она не могла даже закричать. В голове промелькнуло: «Их трое!» – потому что уже слышались шаги позади нее.

Ее потащили прочь от тропинки, подхватив с двух сторон под руки. Извернувшись, Галя закричала, и тут вдруг третий, приблизившись, негромко произнес:

– Отпустите ее.

Галя, почуяв в нем неожиданного спасителя, изо всех сил рванулась к нему.

Маленький, квадратный угрюмо бросил:

– Шел бы ты домой, мужик.

– Отпустите, сказал.

Хватка бритого верзилы ослабла. Галя выкрутилась из его рук, оглянулась.

Она увидела, как маленький, издав воинственный клич, бросился на ее спасителя, вцепился в его рубашку. Тот едва приметным движением отбросил его. Второй кулаком нацелился на Галиного заступника, но, получив удар в скулу, упал, покатился вниз по склону оврага.

– Возьми свою сумку, – как ни в чем не бывало сказал парень Гале. Он отдал ей сумочку и независимо пошел вперед, сунув руки в карманы.

Галя нагнала его, пошла за ним след в след, испуганно озираясь, но погони не было.

Молча они дошли до того места, где тропинка разветвлялась: одна вела к старым хрущобам, другая к новому микрорайону.

Парень, не оглядываясь, направился к хрущобам.

– Неужели вы меня не проводите? – жалобно крикнула вслед ему Галя, все еще дрожа от страха.

Он остановился, обернулся и едко заметил:

– Еще чего! Это ты обязана проводить меня!

Его наглость ошеломила Галю.

– С какой это стати? – ядовито осведомилась она.

– Из-за тебя мне порвали рубашку, – возмущенно сказал ее спаситель. – А это, между прочим, моя лучшая рубашка... Ты должна зайти ко мне, зашить ее, а потом уж топать на все четыре стороны...

– А если я не пойду? – почти забыв пережитый ужас, спросила Галя.

– Совесть есть – пойдешь, – кратко отозвался парень и снова двинулся вперед.

Галя, секунду помешкав, устремилась за ним.

Молча они прошли оставшуюся дорогу по роще и вышли к пятиэтажным домам. Парень быстро шагал впереди, Галя, как привязанная, следом. Обошли хрущобу – впереди замаячило старое трехэтажное строение с освещенными окнами. Парень вошел в подъезд и стал спускаться в полуподвальное помещение. Галя остановилась:

– Я не пойду.

– Как угодно, – сказал он, останавливаясь на площадке. Открыл дверь и тут же исчез за ней.

Галя тогда сама не понимала, почему ей захотелось войти к нему... В ту минуту еще не поздно было повернуться и уйти – тогда бы жизнь ее продолжила катиться по накатанным рельсам, тихая, уютная жизнь, но дверь, за которой скрылся этот нахал, как будто притягивала к себе... То ли из чувства гордости, то ли из желания взглянуть в лицо своему спасителю, Галя сбежала по ступенькам вниз и стукнула в дверь кулаком.

Она тут же распахнулась – и оба они как будто отшатнулись друг от друга... Потом Галя вспомнила, что он тоже отпрянул от двери, увидев ее лицо, освещенное льющимся из коридора его квартирки светом... И она была поражена его лицом. Странное, необычной лепки, тонкое, нервное, угрюмое лицо, с огромными прозрачно-светлыми глазами, в котором было что-то мальчишеское, беззащитное, неустоявшееся. И вся его фигура, высокая, стройная, застывшая на пороге, – весь его облик как будто мгновенно отпечатался в ее сознании. Что-то хрупкое было в этом существе, несмотря на его физическую силу, в которой Галя уже имела возможность убедиться... Этот взгляд светлых, лазурных глаз смутил ее.

– Ну, чего тебе? – грубовато спросил он, но в грубости она вдруг расслышала нотку страшного одиночества, загнавшего его в эту нору, в этот подвал.

Галя шагнула в коридор.

– Ты сказал, рубашку надо заштопать, – сказала она.

– Валяй, проходи.

Галя вошла в крохотную комнатку, в которой стояли лежанка, покрытая выцветшим байковым одеялом, старый, потрескавшийся шкаф, этажерка, стол и колченогие табуретки. Все, наверное, собрано с помоек, подумала она. Этот парень в синей джинсовой рубашке и холщовых брюках прекрасно смотрелся бы в изысканно обставленной гостиной у камина, но вместе с тем и такая убогая обстановка странным образом подходила к нему. На фоне этой нищеты он казался куда более загадочным и обаятельным, чем, возможно, в роскошном зале какого-нибудь особняка...

– Нитки-иголки есть?

Парень молча снял с этажерки коробочку из-под леденцов, в которой оказались катушки с иголками и ножницы.

– Снимай рубашку.

И в этот момент, когда он стал, глядя на нее уже с какой-то непонятной робостью, точно пересиливая себя, расстегивать рубашку, по телу Гали пробежала дрожь, когда она увидела эти хрупкие, мальчишеские ключицы и вместе с тем сильные плечи, грудь... Галя отвела взгляд и долго пыталась вдеть нитку в иголку.

– Давай я.

Их пальцы встретились, и та же непонятная дрожь снова пронзила Галю.

– На. – Он протянул ей иголку с ниткой. – Чайник пойду поставлю.

Он скрылся на кухне, которой она еще не видела.

И тут с ней опять произошло что-то непонятное.

Ей захотелось зарыться лицом в эту рубашку.

Желание это было настолько сильным, неистовым, что Галя, как бы желая оградить себя физической болью, ткнула в палец иглой. Капнула кровь – прямо на рубашку. Парень вошел, увидел Галю, слизывающую кровь с пальца, присел перед ней на корточки и взял ее руку. Склонился над ее кровоточащим пальцем. Поза его выражала недоумение: откуда эта кровь... Он медленно поднял лицо – Гале показалось, она падает, падает, падает в эти удивительные глаза. Остановить это головокружительное падение можно только одним – прижаться к его губам...

Это было дикое, безумное желание, впору снова уколоть палец. Секунда, другая – она хриплым голосом произнесла:

– Я испачкала твою рубашку.

– Ничего, – серьезно сказал он, испытующе глядя на нее.

– Я застираю, – предложила Галя.

– Сам застираю.

Он снова склонился над ее рукой, слизнул с пальца капельку крови – и она сразу остановилась. Галя удержала в себе стон рвущейся из груди нежности. Но он отбросил ее руку, отошел, сел на свою лежанку, потер лоб, как будто что-то вспоминая.

Галя принялась зашивать рубашку. Парень исподлобья смотрел на нее.

– Как тебя зовут? – спросила Галя, чтобы сказать что-нибудь.

– Вацлав, – ответил он.

– Это польское имя. Ты поляк?

– Возможно.

– Как это – возможно?

– Не знаю точно, кем был мой отец по национальности, – отозвался он. – Мать была латышкой.

– Почему «была»?

– Она умерла пять лет назад.

– Ты москвич? – продолжала спрашивать Галя, не понимая, зачем ей это нужно.

– Нет, я жил неподалеку от Риги, – сказал Вацлав. – Палец не болит?

– Нет.

– Как твое имя?

– Галя.

– Галя, – повторил он с удовлетворением. – Галя, значит. Отличное имя. Жену одного прекрасного художника звали Галей.

– Сальвадора Дали, – догадалась Галя.

Вацлав кивнул:

– Он называл ее Гала. От слова «галактика».

– Знаю. Прежде ее звали Галя Дьяконова.

– Да, когда она была женой поэта, – продолжал Вацлав. – Видно, все-таки в Сальвадоре поэзии было больше, чем в Поле Элюаре. Гала – это красивее, чем Галя... Итак, тебя зовут Галя. Ты, конечно, москвичка?

– Почему «конечно»?

– Вас сразу видно, – проворчал Вацлав, – москвичек... Впрочем, провинциалки, наводнившие столицу, еще более самоуверенные и самовлюбленные телки.

– Ладно. – Галя начала злиться. – Я зашила твою рубашку, а ты сам ее застираешь. Я пошла.

– Там у меня чайник вскипел, – сказал Вацлав миролюбивым тоном.

– Это предложение? – поинтересовалась Галя.

– Должен же я как-то отблагодарить тебя за труды.

– Я трудилась, потому что ты выручил меня из беды. Я пойду.

– Ну иди, – пожал плечами Вацлав.

Галя, подцепив пальцем сумочку за ремешок, двинулась к двери. Ей хотелось, чтобы он остановил ее. Она была уверена, что он это сделает. Но она не могла себе позволить замешкаться у двери.

...Галя шла к своему дому, едва сдерживая слезы. Все в ней рвалось назад, поэтому шла она быстро-быстро, боясь повернуть обратно, бегом броситься в это логово... Ноги несли ее вперед, сердце тянуло назад. Столкновение этих двух сил было в ней настолько мощным, что она остановилась во дворе своего дома. Обернулась. И увидела Вацлава.

Он тоже остановился и смотрел на нее исподлобья, не решаясь сделать еще несколько шагов, чтобы приблизиться к ней.

И тогда, совершенно забыв себя, Галя рванулась к нему и, чтобы освободиться наконец из плена этих колдовских лазурных глаз, припала к его губам...

Она не знала, сколько времени пробыла в этой спасительной темноте страсти, обнимая его, не отрывая рта от его губ, не помня, что у нее есть дом, что у этого дома есть окно, выходящее прямо во двор, где они сейчас стояли, сжимая друг друга в объятиях, что из окна может случайно выглянуть ее муж... Галя отрывалась от Вацлава, чтобы снова почувствовать этот полет – счастливый и вместе с тем трагический. Это было самое удивительное путешествие в ее жизни, из которого – она уже знала – не может быть возврата.

– Пойдем домой, – наконец сказал Вацлав, и ей в голову не пришло, что он может подразумевать под этим словом ее дом...

Пошатываясь как пьяные, они побрели в его логово.

Как только за ними закрылась дверь, они оба оказались на полу, сцепившись в объятии, перекатываясь друг через друга, яростно целуясь. Потом, как будто на секунду опомнившись, как завороженные посмотрели друг на друга, словно пытаясь вспомнить, кто они и что с ними происходит. Бешеная волна страсти схлынула, выбросив их на берег нежности: Вацлав на коленях приблизился к Гале, тоже стоявшей на коленях, осторожно стал расстегивать на ней платье, а она нем рубашку... Раздев, он на руках отнес ее на лежанку и упал рядом с ней...

– Который час? – под утро спросила Галя.

– Зачем тебе?

Галя вспомнила об Олеге, но как-то вяло, как о какой-то своей обязанности: чувство раскаяния совершенно не тревожило ее.

– Я – замужем, – объяснила она Вацлаву. – Дома меня ждет муж.

– Мне наплевать, – равнодушно проговорил Вацлав.

Его слова задели Галю.

– Тебе все равно, замужем я или свободна?

– Абсолютно, – подтвердил он, с интересом наблюдая, как она прикусила губу от досады. – Я не собираюсь жениться на тебе.

– Чтоб ты провалился! – вдруг с ненавистью прошипела Галя. Вскочив, она стала лихорадочно одеваться. – Не вздумай меня искать.

Вацлав перехватил ее уже у двери, развернул к себе.

– Да, я не мог бы жениться на тебе, – яростно выдохнул он. – Но я люблю тебя, идиотка.

– Сам идиот, – пыталась вырваться из его рук Галя.

– И ты меня любишь, вот в чем дело. И не пытайся уйти, ты все равно меня любишь!

– Я – люблю?! – Галя расхохоталась ему в лицо.

– Любишь. Замолчи. А то я стукну тебя!

– Валяй. Я тебя не люблю. Это был порыв плоти, не больше.

– Не больше? – сузил глаза Вацлав.

– Не больше, – подтвердила Галя. – Отпусти меня, кретин.

– Убирайся. – Вацлав распахнул дверь настежь. – И не смей ко мне приходить!

– Можешь быть уверен, не приду, – на ходу бросила Галя.

Чтобы осознать, что ты кому-то изменила или кого-то предала, требуется какое-то время.

Но все произошло так быстро и неожиданно, что Галя и не помышляла о вине. Зато ярость, охватившая ее после того, как Вацлав заявил, что не женился бы на ней, была настолько сильна, что совершенно отрезвила и высветила в уме все возможные последствия ее поступка. Таких оскорбительных слов ей еще не доводилось слышать.

Эта же ярость пробудила в ней хитрость – она хладнокровно обдумала предстоящую встречу с мужем, который сейчас наверняка не находит себе места от беспокойства. Галя сделала то, что сделала бы на ее месте любая искушенная в обмане женщина.

Она позвонила из автомата Вере.

– Мой муж не разыскивал меня? – спросила она, даже не поздоровавшись.

– Это ты, Галя? Почему он должен искать тебя у меня?

– Я не ночевала дома.

Пауза.

– Чего ты от меня хочешь? – снова подала голос Вера.

– Олег не станет перепроверять, но на всякий случай знай, что я ночевала у тебя...

– Хорошо, – сухо пообещала Вера. – Хотя мне это неприятно.

Галя повесила трубку.

Ей было безразлично, что думает о ней Вера. Она и не собиралась ей ничего объяснять. Впрочем, Вера не станет ничего спрашивать! Да и есть о чем говорить! Нечаянно споткнулась, упала, встала, отряхнулась, пошла дальше. Очень нужен ей этот самоуверенный псих. Она и думать о нем не станет. Она вычеркнула этот позор из своей памяти. Ничего не было. Это не измена. Измена такой не бывает. Измена – это страдание, смятение, боль, а она чувствует себя превосходно! У нее любящий муж, которому и в самом деле пора родить ребенка, он так этого хочет, да и зачем тянуть, она уже и правда не девочка!

– Что случилось? – этим вопросом встретил ее Олег.

Галя чмокнула его в щеку:

– Прости, родной, зашла к Вере на часок, а меня вдруг сморил сон... думала, она догадается тебе позвонить, а она утром сказала, что не звонила...

– Почему же ты сама утром не позвонила?

– Думала – зачем тебя будить?

– Как я мог заснуть...

Галя обнимала Олега, действительно родного и любимого человека. Ей ужасно хотелось спать, лечь рядом с ним. Но Олег уже собирался в рейс. Это после бессонной ночи! Галя нежно поцеловала его на прощанье... Подошла к кровати, стала раздеваться и только сейчас заметила, что не хватает пуговицы возле талии, должно быть, оторвалась, когда тот верзила схватил ее в роще... Ну все, все, проехали...

Галя уснула.

И сразу, как только прикрыла веки, увидела Вацлава...

Ей снилось, будто они сидят в какой-то огромной комнате, заставленной коробками, ящиками с уложенными в них вещами, сумками, пакетами... Сидят неподвижно, а пол под ними ходит ходуном, как палуба корабля, попавшего в шторм. И вдруг неожиданно в комнате появляются люди в одежде цвета хаки, хватают их с Вацлавом, растаскивают в разные стороны... Они кричат... Тянутся друг к другу... Вацлава поволокли к выходу. И вдруг оказывается, что все происходит не в комнате, а в салоне самолета. Она видит, как люди, навалившись на Вацлава, толкают его к открытой настежь двери. Бешеным потоком воздуха Галю отбросило... Подняв голову, она увидела, что Вацлава уже нет в салоне...

Галя проснулась от порыва ветра, распахнувшего окно, кинулась закрывать его – и тут ей стало ясно как день, что она сходит с ума по этому человеку...

Дрожащими руками Галя включила плиту, сварила кофе.

Но не смогла сделать даже глотка.

Ее буквально подкосили воспоминания о Вацлаве, о только что увиденном страшном сне, из которого он поняла, что он уже врос в каждую ее клетку, пронзил ее навылет; куда бы она ни пошла, ни улетела, к кому бы ни кинулась – ее будет преследовать невыносимая тоска по нему.

Галя бросилась на кровать и забилась в истерике, мотая головой из стороны в сторону: не хочу, не хочу, нельзя! Но горло перехватил аркан, другой конец которого был намотан на руку Вацлава, на его тонкое запястье – ее тянуло в его логово!

– Нет! – вслух произнесла Галя. – Нет. Ни за что. Нельзя так себя унижать! Нет! После того, что он наговорил мне! Никогда!

Сказав «никогда», она содрогнулась: не знала, как дотянуть до вечера, не видя его, что уж говорить про «никогда».

– Боже мой! – снова заговорила она сама с собой. – Я как побитая собачонка хочу ползти к своему хозяину... Господи, удержи меня! Господи, пусть меня парализует! Господи, что мне сделать? Привязать себя к кровати, ударить в сердце ножом? Где спрятаться от него?

Галя лежала и смотрела в потолок, по которому полз квадрат света... Он переместился к стене, пополз по ней, исчез... Наступили сумерки.

«Должно быть, страшная я сейчас, – думала Галя. – Хорошо, что уже стемнело. День прошел. Стемнело, и я никуда не пойду, потому что это опасно, смертельно опасно. Надо пережить день, два, три... Может, все пройдет. У меня есть Олег».

Она поднялась, подошла к окну.

В сумеречном небе уже зажглись первые звезды – синие, фиолетовые, граненые, в оперении изливающегося из них света. Если б ее каким-то чудом занесло на одну из них – как бы она тосковала по Вацлаву! Она бы не вспомнила саму Землю, мать, сестру! Только его. Их разделяло бы безвоздушное пространство, вечная ночь...

Взгляд Гали опустился на кроны деревьев во дворе, на фонарь, отбрасывающий сноп света, и ее как будто с головы до ног окатили кипятком.

Вацлав стоял под фонарем и переводил взгляд с окна на окно.

Остатки разума покинули ее.

Вместо того чтобы отступить в комнату и спрятаться, Галя рванула на себя раму.

Вацлав моментально повернул голову на этот звук и, увидев ее в окне, ни секунды не мешкая, направился к ее подъезду.

– Что он делает? – вслух произнесла Галя. – А если бы Олег был дома! – Ноги уже несли ее к двери.

Вацлав положил палец на кнопку звонка и не снял его, когда Галя открыла дверь.

Другую руку он протянул к, ней, разжал ладонь. Из-за слез, застилавших глаза, Галя не могла разглядеть, что там у него на ладони.

– Твоя пуговица, – сказал он. – Я пришел вернуть тебе пуговицу... Если ты скажешь мне, что ты не любишь меня, то я убью тебя.

– Чтоб ты провалился! – Стиснув зубы, Галя вцепилась в него, как утопающий – в куст ракиты. – Я тебя бесконечно ненавижу!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю