Текст книги "Любовь под облаками"
Автор книги: Вера Ветковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Вечером Варя объявила Роману свой приговор, который его не слишком обрадовал. Но все же это лучше, чем немедленное расставание. Они пока не разводятся официально, чтобы не травмировать родных. Варя даже остается в бабулиной квартире. Она не скрывала – только ради Прасковьи Ивановны.
– Отныне мы не муж и жена, как ты понимаешь, – объявила она жестко. – Даже не верю, что у нас может склеиться. Я хочу, чтобы ты привык к мысли о скором прощании, научился жить один. Будешь чаще ночевать у матери, но заходить к нам, когда пожелаешь, видеться с Сережей. Время – лучший советчик. Оно подскажет, как нам мирно и безболезненно расстаться.
Сама Варя не сомневалась, что рано или поздно мужа захомутает новая подруга и он, смущаясь и запинаясь, попросит у нее развода. Но Роман совсем иначе представлял себе эту отсрочку. Кажется, ему дали шанс. И он докажет Варваре за это время... Что именно он собирался доказать, было пока не ясно. Но во всяком случае никаких мечтаний о свободе у него не было. Зачем она ему, эта хваленая свобода? Без Варьки и сына он уже не представлял себе жизни.
Утром Варя с ребенком вернулась домой. Да, эта квартира стала ее домом. Она поняла это, переступив порог. Прасковья Ивановна со слезами бросилась ей навстречу: они с Раечкой потеряли надежду, чего только не передумали. Из кухни бурей вылетела Раиса и выхватила у нее Сережу.
– Варенька, дорогая, какое счастье, ты вернулась! – воскликнула свекровь. – Ты помирилась с этим негодяем? Я тебе все объясню, детонька.
– Все в порядке, Раиса Андреевна. Вы же видите – я здесь, – уклончиво отвечала Варя.
– Эта стерва не давала ему проходу, сама вешалась на шею. У нашего осла просто не хватало характера ее отвадить. Уверяю тебя, об измене у него и мыслей не было, он слишком глуп для этого, – затараторила Раиса. – Спроси у Марианны, она подтвердит. – И вдруг, пригрозив почему-то пальцем Прасковье Ивановне, свекровь добавила: – Я и его самого скоро выгоню из дому!
Услышав эти страшные слова, бабуля зарыдала в голос. Ей жалко было непутевого внука, его забубенную головушку. Варя обняла бабушку, утешала ее. Раиса продолжала метать громы и молнии. А Сережа, с которого так и забыли снять комбинезон, с удивлением наблюдал за этой сценой широко раскрытыми светлыми глазенками. Этот двухлетний человечек был удивительным созданием. Он никогда не плакал, не капризничал, умел сам с собой играть и часто с неодобрением следил за жизнью взрослых, полной нелепостей и абсурда.
Женщины обнялись, расцеловались и все вместе отправились на кухню пить чай. Варя рассказала, что они втроем гуляли на бульваре, потом Ромка простился с ними у парадного и помчался к третьей паре в институт. Бабуля перекрестилась и торжественно взглянула на невестку. Раиса подумала и тоже перекрестилась. Молодые вместе гуляли с малышом, вместе приехали домой – это был верный знак полного примирения.
Наконец-то в квартире наступила тишина. Ушла свекровь. Бабуля прилегла у себя в комнате, измученная событиями последних дней. Сладко спал Сержик. Только Варе предстояла трудная и не совсем безопасная работа. Нужно соблюдать предельную осторожность, чтобы не услышала за стеной бабуля и не проснулся Сержик.
Варя растащила широкое супружеское ложе на две ровные половинки, отгородила себе уголок старинной ширмой и отерла лоб. Никогда ей не приходилось переставлять мебель. Бабуле она скажет, что этот монстр занимал всю комнату, а ей нужно место для швейной машинки и стола. Варя решила всерьез заняться портняжным ремеслом.
Глава 19
Олег Градов вернулся домой часов в девять вечера. В дверях он споткнулся о Галинину сумку.
Олег отодвинул ее ногой.
В квартире было тихо, темно.
Он вошел в комнату, щелкнул выключателем.
Галя сидела в кресле. Она даже не шелохнулась, увидев Олега, только повела глазами в его сторону и сразу устало прикрыла веки.
Кисти рук безжизненно свисали с подлокотников кресла.
Олег стоял в дверях и молча рассматривал жену.
Лицо ее обуглилось, почернело, как будто она вернулась с похорон близкого человека. Оно выражало крайнее утомление и такую безысходную печаль, что у Олега, который сейчас испытывал то же самое, дрогнуло сердце от жалости.
– Здравствуй, – сказал он.
Галя пошевелила губами, будто силясь что-то произнести в ответ.
В комнате была разлита та же безнадежная тишина, что встречала Олега в последние дни.
Он сел в кресло напротив нее и произнес:
– Ну как, отдохнула?
Галя открыла глаза, посмотрела на него отсутствующим взглядом, разлепила губы и прошелестела в ответ:
– Я жила у своего любовника.
– Я знаю.
Эти слова дались ему с трудом.
До последнего в нем теплилась надежда, что Галя вернется и каким-то образом сумеет объяснить ему свое отсутствие в Величкове. И только проговорив «я знаю», он до конца осознал, что это означает крах, разрыв.
– Откуда ты знаешь? – как будто издалека прозвучал вопрос.
– Я съездил в это самое Величково, – отозвался Олег.
– Понятно.
Говорить теперь стало не о чем, и все-таки Олег спросил жену:
– Почему ты так плохо выглядишь?
– Зачем тебе? – устало отмахнулась Галя. – Ты выглядишь не лучше меня...
– Я мужчина.
– Ты как будто хочешь предложить мне помощь? – через силу усмехнулась Галя.
– Если ты в ней нуждаешься.
Галя засмеялась сухим, безжизненным смехом:
– Чем показывать мне свое благородство, лучше бы, что ли, избил меня. Вот это была бы самая лучшая помощь.
– Ты отлично знаешь, что я на это не способен.
Галя прикрыла глаза рукой:
– А жаль. Знаешь, ты лучше его, несравнимо лучше. Но я его люблю.
Олег отправился на кухню, чтобы проделать все то, что он обычно делал, возвращаясь из рейса, – сварить себе кофе.
«Похоже, на ее долю тоже надо сварить кофе», – подумал он.
Что-то здесь было непросто. Кажется, самая банальная ситуация измены, подлого предательства, ножа в спину, но ощущение у него было такое, будто рукоятка этого ножа торчит под ее лопаткой.
Он вернулся с двумя чашками кофе, одну поставил перед Галей, вынул из кармана куртки, которую даже не успел снять, пачку сигарет, протянул ей:
– Кури в комнате, если хочешь...
Галя отняла от лица руку и посмотрела ему прямо в глаза:
– Мне нельзя. Я беременна. От него.
Вот даже как...
Теперь впору было Олегу зажмуриться, чтобы ничего не видеть, и заткнуть уши, чтобы ничего не слышать. На это что-то надо было отвечать, и он произнес:
– Кто он?
– Зачем тебе?..
– Выпей кофе, – сказал Олег. – Приди немного в себя. Если хочешь, все расскажи мне, если нет – не рассказывай. С тобой что-то не то, Галя...
Олег вышел на балкон покурить.
Он, как ни странно, почувствовал, что с того момента, как встретил несчастный, затравленный взгляд Гали, в нем произошла какая-то спасительная перемена.
Не потому, что вид ее страданий мог утешить его, насытить его мстительное чувство. Он был не из тех, кому страдания другого человека, даже подло поступившего с ним самим, могут доставить удовольствие.
Олег как будто прозрел, понял про себя самое главное...
Когда он думал только о себе, все это плохо кончалось. Его призвание – думать о других. Влюбившись в Галю, он забыл об этом, повел себя как последний эгоист, не смог отказаться от своего чувства и принес ему в жертву чувства Тани, Олежки. Вот и расплата. Все правильно, все справедливо. Другого он не заслуживал.
А сейчас, чтобы как-то смыть с совести эту застарелую вину, следовало акцент страданий переместить в сторону другого страдающего существа, Гали, которая тоже, думая о самой себе, поддавшись чувствам, попала в какую-то ловушку, в бедственное положение – Олег это чувствовал нутром.
Он старше ее, мудрее, опытнее, и, в конце концов, он – мужчина.
Произнеся про себя эти простые, доступные здравому человеческому рассудку мысли, он как будто обрел второе дыхание и, когда за его спиной возникла Галя, сказав: «Дай все-таки покурить...» – он обнял ее за плечи и мягко ответил:
– Тебе нельзя курить...
Галя, наверное, почувствовала в этом почти дружеском объятии самоотречение.
Уткнувшись в его плечо, она тихо заплакала.
– Ничего, ничего, – покачивая ее, как ребенка, пробормотал Олег. – Все плохое пройдет, хорошее останется, – говорил он, и в то же время в его сердце бился ужас: «Как я теперь буду жить с ней? Как я теперь буду жить без нее?» – У тебя будет ребенок. Если захочешь, я останусь с тобой...
– Как я могу принять такую жертву, – с горечью произнесла Галя, – зная, что не могу, понимаешь, не могу, черт меня побери, отказаться от него...
– Знаешь, Галя, – чувствуя в сердце ноющую боль, нарочито бодрым голосом сказал Олег, – будем решать возникшие проблемы поэтапно. Сначала одну, потом другую. Сейчас проблема состоит в том, чтобы ты поела, успокоилась, выспалась, наконец...
– Я не засну, – снова заплакала Галя.
– Думай не о себе, о ребенке. Это существо с ноготок уже, возможно, способно страдать твоими страданиями, хотя в нем еще ничего не оформилось. Горе – штука ядовитая, Галя...
– По себе знаешь?
– Меня в сторону. Пока подумаем о тебе. Иди ложись, я постелю себе на кухне.
Но не тут-то было.
В дверь позвонили уже знакомым Гале звонком – не отнимая пальца от кнопки.
– Это он, – проговорила она.
– Врезать ему как следует? – Олег сделал бы это с наслаждением, измолотил бы этого типа, нагло звонившего в его квартиру, может, тогда из его сердца вышла бы эта колючая игла.
Галя вцепилась в него.
– Нет. Нет. Он тоже ужасно несчастный, – пролепетала она.
– Пусти, я открою дверь.
– Не затевай драку, умоляю тебя!
– Ладно. Пусти, я хочу его видеть...
...Вацлав снял палец с кнопки.
Взгляд его устремился на Галю, стоявшую за спиной мужа.
Его вообще не смутило то обстоятельство, что ему открыл дверь муж его любовницы.
Внимательно поглядев на Галю и как будто убедившись в справедливости собственных догадок относительно пережитого ею с момента их ссоры горя, Вацлав перевел угрюмый взгляд на Олега.
– Пойдем поговорим, – предложил он, кивнув в сторону лестницы.
– Пойдем поговорим, – кивнул в сторону кухни Олег. – Галя, Галя, пойди в комнату, приляг...
Слезы высохли у нее на глазах. Пошлость этой сцены была просто невыносимой, от нее за версту разило третьесортной драмой. Уже из-за этого одного Галя ни за что не допустила бы объяснений между двумя мужчинами. Но еще ее пугало, что Олег может ненароком сообщить Вацлаву о ее беременности. Он ведь не знал, что она не посвятила в это своего любовника.
– Прости, Олег. Никто ни с кем сейчас не будет разговаривать. Я этого не хочу. Вацлав, ступай домой. – Она давно уже ни с кем не говорила таким властным тоном. – Мы завтра с тобой поговорим.
Олег ушел на кухню, прикрыл за собой дверь. Все было так непонятно, хрупко, странно, что, казалось, любое ее движение грозит гибелью.
– Пошли жить ко мне, Галка, – сказал Вацлав.
Еще сутки тому назад она была бы счастлива услышать эти слова.
– Завтра, Вацлав, – повторила Галя терпеливо. – Прошу тебя, уйди!
– Да, мужик он ничего, – кивнув в сторону кухни, мрачно сказал Вацлав.
– Зря ты пришел все-таки. Ты обещал, что больше не кинешься за мной.
– Это я обещал, – Вацлав бросил взгляд на часы, – вчера около одиннадцати часов вечера. А сейчас почти полночь... Я очень завишу от положения светил на небе.
– А я здорово завишу от люстры в моей гостиной, – отозвалась Галя. – Все, все, завтра поговорим!..
Утром Олегу стало плохо с сердцем, и Галя, заметив, что он задыхается, вызвала «скорую помощь», а потом, отыскав в записной книжке телефон, позвонила на работу Тане.
Таня вошла в квартиру одновременно с врачом «скорой помощи». Обе жены Олега, бывшая и настоящая, встретились впервые, но встреча эта произошла при столь чрезвычайных обстоятельствах, что в ту минуту они даже не сумели друг друга как следует разглядеть.
Таня с врачом из «скорой» помогли Олегу спуститься вниз.
У машины вышла небольшая заминка: Галя и Таня обменялись немного растерянными взглядами – кому из них ехать вместе с Олегом в больницу. Таня наконец предложила:
– Садитесь, мы тут поместимся...
В больнице Галя осталась в вестибюле, а Таня в своем «белом халате пошла вместе с Олегом.
Через час она спустилась вниз и сообщила:
– Он на четвертом этаже, четыреста первая палата...
– Что с ним? – робко спросила Галя.
– Предынфарктное состояние... Сейчас ему немного легче, но лучше его не беспокоить. Навестите мужа вечером. И захватите из дому все, что нужно в больнице, – тапочки, книгу, стакан, расческу, зубную щетку...
– Ему правда легче?
Тане очень хотелось спросить, не произошло ли у Олега с Галей что-то такое, что могло спровоцировать сердечный приступ, но она удержалась от расспросов.
– Правда. Не беспокойтесь, Галя. Я со своей стороны сделаю все, что могу. Все будет нормально.
– Спасибо, – пробормотала Галя.
Много позже, перебирая в памяти события тех дней, Галя поняла, что Олег тогда как в бою прикрыл ее собственным телом, заслонил своим сердцем.
Несколько дней Галя безвылазно провела в больнице возле Олега. Он как будто понимал, что рядом с ним она в безопасности, не гнал ее от себя. Таня иногда сменяла ее возле кровати, давая ей отдых, но Галя домой не шла, укладывалась спать в коридоре на кушетке и проваливалась тут же в сон. Если бы не Таня, она бы, наверное, в те дни умерла от истощения. Таня почти насильно кормила ее бульонами и фруктами, которые приносил Олежка. Таня же заставляла ее выйти в больничный дворик немного проветриться.
На Галю в те дни действительно нашло какое-то отупение. В больницу несколько раз приезжал Вацлав, который, безуспешно пытаясь найти ее дома, догадался, что что-то произошло, приехал во Внуково и там все узнал.
Галя на его появление почти не отреагировала, так сильно она была утомлена, зато Таня, как-то увидев его сидящим на корточках перед Галей и чего-то от нее добивающимся, кажется, поняла. Она продолжала кормить Галю своими бульонами, как больную, но уже не пыталась ее утешить...
Олегу стало легче. Его отправили для реабилитации в пригородный санаторий, и тогда Галя вышла на работу.
Одно теперь она знала твердо: больше ни за что не станет заговаривать с Вацлавом на тему их общего будущего.
Эта тема – табу. Она не в силах рвать себе душу ссорами с ним, потому что внутри нее ребенок, потому что – работа. Пусть все идет как идет. Прежде она презирала состояние плывущего по течению человека, теперь в этом заключалось ее спасение – ждать выздоровления Олега, ждать отъезда Вацлава. Куда и когда – об этом она также не станет спрашивать, объяснения с ним чреваты излишней болью.
Олег в больнице сказал ей одну мудрую вещь, дал совет, который впоследствии она очень оценила.
– Не уходи сейчас к нему, подожди, – сказал он ей. – Я видел его, у этого человека нет твердой почвы под ногами. Вряд ли у тебя с ним что-то получится. Держись, Галя, за стены, очень тебя прошу, держись за стены своего жилища... Ты сейчас вряд ли поймешь справедливость моих слов, но я прошу тебя, чтобы ты выполнила эту мою просьбу. Прошу, как старший товарищ.
Он еще мог шутить.
– Даю тебе слово, – взволнованно пообещала она. – Но больше ни о чем меня не проси пока, хорошо?
Срок беременности был еще очень мал, чтобы на работе могли что-то заметить, а токсикоз, которого она опасалась, пока не давал о себе знать.
Они с Вацлавом продолжали встречаться в его логове.
Вацлав, в свою очередь, как будто угадав перемену в ее настроении, больше не поднимал вопроса о том, чтобы она переехала к нему жить.
Отношения их снова сделались ровными, спокойными, как в начале отпуска, хотя она постоянно чувствовала в нем какую-то озабоченность, возможно связанную с его предполагаемым отъездом неизвестно куда...
Галя все гадала, когда это произойдет, но про тот вечер, когда они виделись в последний раз, не подумала, что он – последний.
Вацлав в тот вечер был как-то особенно тих, настолько нежен с ней, что она уже было решилась сообщить ему о своей беременности, но что-то удержало ее и на этот раз.
К несчастью, что-то удержало...
Сделай она это – возможно, все сложилось бы иначе.
Галя не подумала сакцентировать свое внимание на том, что последние дни он настойчиво расспрашивал ее о графике командировок. Она связала эти расспросы с желанием видеть ее и не придала им значения.
– Завтра ты точно никуда не летишь? – переспросил он ее в последний вечер.
– Да сколько можно повторять: завтра у меня свободный день. Я приду к тебе.
– Приходи обязательно. – Он спрятал лицо в ее колени. – Обязательно приходи...
Галя действительно не могла знать о том, что на следующее утро ей позвонят из служебки и попросят заменить бортпроводницу, которую врач снял с полета по медицинским показаниям...
Она никогда не узнает о том, что в опустевшем доме Вацлава ее ждала записка, написанная его резким, стремительным почерком: «До встречи на вилле!»
Глава 20
...Галя вошла в салон и начала обычное приветствие, обегая взглядом лица пассажиров, – и вдруг ее точно ударили кулаком в сердце...
В дальнейшем, возвращаясь мыслью к этой минуте, она благодарила судьбу за то, что заторможенность, происходящая от беременности, и профессионализм помогли ей не выдать своего потрясения: если бы глаза ее на несколько секунд дольше задержались на лице Вацлава, все могло окончиться гибелью многих людей и ее собственной...
Она не изменила интонации, продолжала свое обращение к пассажирам, говорила о погоде за бортом, об аварийно-спасательных средствах.
Ее изумило не столько присутствие Вацлава в самолете, сколько выражение крайнего ужаса, потрясения в его глазах.
Ужас был такой, точно и ей, и ему грозила неминуемая смерть, не меньше.
Что могло это значить?
Галя заставила себя думать.
Он твердо знал, что сегодня она не полетит в рейс.
Он спрашивал и переспрашивал ее об этом, ее даже несколько удивила его настойчивость.
Дальше. Она вспомнила, как долго он не мог вчера проститься с ней, все пытался удержать подольше, был нежен, как никогда, прятал лицо в ее коленях. Они вчера даже не были близки, он только обнимал ее и гладил. Необычность его поведения очень удивила Галю, но тогда она отнесла это на счет странностей Вацлава; к тому же она была поглощена мыслью об их будущем ребенке и о том, как воспримет эту новость Вацлав.
Галя продолжала сообщать информацию, теперь уже сосредоточенно всматриваясь в лица пассажиров.
Стоп! Это было как озарение.
Она увидела прямо перед собой в первом ряду у прохода того человека, с которым Вацлав встречался на Курском вокзале. Крупной, грубой лепки арабские черты, вывороченные губы, рубец на скуле...
Это был он, тот, кого Вацлав называл учителем.
На коленях у него «дипломат». Рядом с ним, у прохода, – пустое место. Вацлав сидит во втором ряду, наискосок, у прохода.
«Для прикрытия, – промелькнуло в ее голове. – Они – сообщники».
Она ни секунды не сомневалась теперь, что все ее подозрения относительно этого человека и его страшного влияния на Вацлава оказались справедливыми.
Так что они затевают?
Вацлав часто, слишком часто шутил насчет угона самолета.
Галя продолжала перечислять наличие спасательных средств: кислородные маски, аварийно-спасательные жилеты.
Теперь она глазами выискивала в первом салоне лица других сообщников, если таковые имелись. Она надеялась их вычислить по каким-то особым приметам, которые продиктовала бы ей профессиональная интуиция. Они должны отличаться от других пассажиров… Нет, пока ничего такого она не видит.
Галя закончила обращение.
Теперь весь вопрос в том, когда они начнут задуманную акцию и успеет ли она предупредить экипаж. По поводу их замысла у нее не было сомнений.
Самолет набирал высоту.
...Информацию экипажу угонщики захотят передавать через нее, Веру или Валеру. Валера на кухне, Вера – тоже, сейчас выйдет с газетами, надо ее задержать.
Галя заставила себя произнести: «Счастливого полета» – и скрылась за шторками, отделяющими салон от кухонного отсека и кабины пилотов.
– Никуда не выходите отсюда, – бросила она Вере и Валере. – Мне кажется, на борту не все спокойно.
– Может, я посмотрю? – сразу предложил Валера.
Он знал, что Галя не паникерша.
– Нет.
Галя вошла в кабину летчиков и, наклонившись к самому уху Стратонова, сказала:
– Глеб, у меня ощущение, что в самолете террористы, одного из них я знаю, другого один раз видела, он, кажется, бывший уголовник. Что делать?
Стратонов, обернув к ней жесткое лицо, спросил:
– Твой знакомый разбирается в самолетах?
– Кажется, нет.
Глеб немного подумал.
– Выйди, объяви пассажирам, что у нас неполадки, надо срочно сесть...
Это была хорошая мысль.
Галя пошла в салон.
И сразу увидела направленное на нее дуло пистолета.
Этот, похожий на араба, свободной рукой поманил ее к себе. Галя приблизилась.
– Не делай резких движений, девочка. Снесешь записочку командиру. Только возвращайся быстрее.
– Хорошо, – спокойно сказала Галя, – только, пожалуйста, не тревожьте пассажиров.
Галя вернулась к экипажу и сказала, протянув записку Стратонову:
– Поздно, я не успела сказать о неполадках. Стратонов пробежал взглядом записку и обернулся к радисту:
– Володя, отстучи – на борту террористы. У них взрывное устройство. Они требуют, чтобы мы изменили курс и приземлились в Ивано-Франковске и чтобы туда доставили миллион долларов... Галя, иди в салон, приглядись, постарайся понять, двое их или больше.
Галя на минуту задержалась на кухне. Выхватив из кармана карандаш, она написала на полях «Комсомольской правды»: «Вацлав, вчера не успела сказать: я жду ребенка».
Взяв в руки пачку газет, вошла в салон, взгляд снова ухватил наставленное прямо ей в грудь оружие.
– Командир передал земле ваши требования. Мы ждем ответа. Могу я разнести пассажирам газеты?
– Еще раз предупреждаю, не делай резких движений.
Проходя мимо Вацлава, Галя положила на его колени газету и пошла дальше... Валера сзади толкал тележку со стаканами минералки... Через несколько минут Стратонов сказал Гале:
– Передай, что в Ивано-Франковске сесть не сможем по метеоусловиям, предлагаем Львов.
Галя вернулась со словами:
– Тот, что ведет со мной переговоры, знает сводку погоды, требует Ивано-Франковск – у них там свои люди в аэропорту, которые, если что, зафиксируют появление группы захвата и сумеют дать им знать об этом.
– Хорошо, – сказал Стратонов, – сядем в Ивано-Франковске, группа захвата сейчас вылетит из Москвы... Только этого передавать не надо, – успокаивающе подмигнул он Гале. – Ты что-то бледна.
– Забыла нарумяниться.
Она вернулась в салон. Выслушав ее, «араб» сказал:
– Позови-ка ко мне свою подругу, которая там, на кухне.
– Зачем?
– Делай что тебе говорят, твоя подруга будет сидеть в этом кресле, рядом со мной, а ты с мужиком обслуживай пассажиров. Имей в виду, я не один.
Усаживая Веру, которая с первых слов Гали поняла суть происходящего, рядом с этим типом, Галя подняла глаза на Вацлава и встретила его напряженный, серьезный взгляд. Он чуть заметно прикрыл веки, давая ей понять, что прочитал записку.
Это могло быть спасением.
Теперь многое зависело от того, как поведет себя Вацлав. Нет ли еще одного террориста за его спиной или где-то по соседству с ним?
– На борту самолета террористы, – сказала она в кухонном отсеке Валере. – Один из них посадил Веру с собой.
– Зачем? – вырвалось у Валеры.
– Он держит ее на мушке, приставил дуло пистолета к боку. Валера, он предупредил, чтобы мы не делали резких движений. Иди накорми пассажиров, я – к экипажу.
– Передай, Галя, Москва даст им то, что они требуют. – Такими словами встретил ее Глеб. – Мы можем справиться с ситуацией своими силами, как по-твоему?
– Один из них держит Веру на мушке, – ответила Галя. – Этот на все способен, Глеб. Пусть никто из экипажа не трогается со своего места. Они могут непредсказуемо отреагировать на это... Ко мне и Валере они уже привыкли...
Она не стала делиться с Глебом своей надеждой на Вацлава.
Это была слишком слабая надежда.
За месяцы общения она разное передумала о нем, но и представить не могла, чтобы он действительно оказался способным на такое. Может, она все-таки плохо его знала? Наверное, плохо. Наверное. И все же – нет, он не может быть убийцей! Его опутали, загипнотизировали, убедили в том, что это игра такая, поманили возможностью личного риска. Своей жизнью Вацлав сколько угодно готов рисковать, об этом она догадывается, – но чужими жизнями... Жизнями мужчин, женщин, детей, ее, наконец, жизнью и жизнью их будущего ребенка...
В глазах у нее стояло как знак спасения это его едва уловимое движение ресницами. Дал он ей только понять, что прочитал записку и принял ее к сведению?..
В глубине ее души все больше разгоралась надежда, что Вацлав что-то предпримет, чтобы спасти их всех.
Галя пыталась размышлять трезво.
Она не знает, какого типа у них взрывное устройство и в чьих оно руках: в «дипломате» у того, что держит Веру на мушке, у Вацлава или у кого-то третьего? Если бы у Вацлава! Неужели он был так уверен, что их затея выгорит, что пассажиры не пострадают и они, террористы, получив деньги, заставят экипаж вести самолет в Стокгольм или Анкару... Так, кажется, шутил Вацлав. Она тогда думала, что это шутка. Так вот каким образом он мечтал оказаться на вилле... Все эти мысли проносились в ее мозгу со скоростью, за которой не мог угнаться жест, – пока Галя все это думала, она дошла с бутербродами до половины салона. Валера был во втором салоне, и, промелькнуло в голове у Гали, он там находится уже достаточно долго... Не дай бог Валера что-то захочет предпринять... Размышляя об этом, она внимательно всматривалась в лица пассажиров, включила все свое внимание, всю интуицию. Спокойные, обычные лица людей, озабоченных своими делами, – им и в голову не приходит, что в эти минуты все они, может быть, на волосок от смерти...
Между первым и вторым салонами она столкнулась с Валерой.
– Там все спокойно? – спросила Галя.
Валера не ответил, и это не понравилось Гале; он протиснулся мимо нее и покатил свою тележку вперед по проходу.
Дальнейшее произошло в считанные секунды. Проходя мимо неподвижно сидящей в кресле Веры, Валера бросился на «араба». В ту же секунду Галя увидела метнувшегося вперед Вацлава, оттолкнувшего в сторону вскочившую на ноги Веру... «Дипломат» оказался в проходе. Галя подскочила к нему, схватила... Валера, отброшенный «арабом» к проходу, ударился головой о стену, но поднялся, пытаясь помочь Вацлаву, навалившемуся на «араба»... Раздался звук выстрела, Валера ударил «араба», пытавшегося высвободиться из рук Вацлава, в лицо, тот, оглушенный, сполз с кресла. Галя бросилась в кабину пилотов, позвать кого-то на помощь. Следом за ней из кабины вылетел штурман, вместе с Валерой они потащили потерявшего сознание «араба» к кухонному отсеку, на ходу крикнув:
– Кто-нибудь, поскорее, веревку, пояс, что-нибудь!
Пассажиры повскакивали со своих мест, началась паника...
И тут Галя увидела Вацлава, сжимающего рукой кровоточащую рану на груди, медленно, медленно оседающего на пол. Галя подскочила к нему, она упала вместе с ним, прижавшись ухом к месту, где была рана, но собственная кровь стучала ей в голову, и она не могла понять, бьется у Вацлава сердце или нет, а потом кто-то оторвал ее от него и сказал:
– Этот мертв.
Самолет шел на посадку...
Галя открыла глаза: в сознании ее всплыл знакомый цветной лоскут. Крупные белые ромашки по синему застиранному полю – халатик матери. Затем до нее донеслись голоса из репродуктора, работавшего на полную мощность, сквозь них тренькала ложечка в стакане. Мать стояла спиной к ней, заваривала чай, наверное... Галя силилась разлепить губы, позвать маму, но голоса не было. Она снова закрыла глаза и попыталась вспомнить... стронуть с памяти тяжелые завалы... Все как в детстве. Как после продолжительной болезни. Как будто ей лет десять-двенадцать, она выплывает из небытия после воспаления легких, над ней – встревоженное лицо матери. Беспамятство окутано запахом лекарств, малины, меда; голоса матери, сестры кружат по комнате... Но это не ее комната! Значит, она в больнице? Значит, дело зашло слишком далеко, ее на «скорой помощи» отправили в больницу, и время вычло Галю из своего потока – как надолго? Что произошло до этого? Она перекаталась на снежной горке? Упала с плота в осенний пруд? Переела мороженого? И тут звуки музыки один за другим стали выбирать ее память, брошенную на дно реки, как сети, и тянуть, тянуть на поверхность. Дни Галиной жизни стремительно всплывали, лопаясь в сознании зримыми картинами, пока мелодия не восстановила все прошедшее:
Под небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой.
А в городе том сад,
Все травы да цветы.
Гуляют там животные
Невиданной красы...
Мать уже убавила звук репродуктора, но было поздно – волна памяти разметала последние остатки спасительной дремы: ледяная рука сжала ее сердце, выбросила на страшный, без воздуха и трав берег...
«Этот мертв...»
Галя разлепила губы, выдохнула:
– Нет!
Сколько раз она смотрела фильмы, в которых герои, услышав роковую весть, кричали, шептали, вопили это слово, надеясь заслониться им от реальности, – тогда это казалось ей смехотворным штампом. «Нет!» – бессильный вопль души перед разверзшейся бездной. «Нет!» – это ладонь на глаза, которые больше не хотят видеть. Но музыка беспощадно и ласково сдувала ледяное слово с запекшихся Галиных губ, и не было спасения от правды. Вацлава больше нет на свете. Вацлава больше нет. Значит, и ее больше нет, не должно быть. Это она своим невниманием, эгоизмом столкнула его в яму, она могла спасти его, вытащить из бредовых фантазий, но, поглощенная собственными переживаниями, и пальцем не шевельнула, чтобы спасти любимого человека...
Галя неподвижно лежала на кровати, но тело ее как магнит притягивал квадрат окна. Она думала: «Вот выйдет мама из палаты, тогда...»
А в небе голубом
Горит одна звезда.
Она – твоя, о ангел мой,
Она твоя всегда...
Кто любит – тот любим,
Кто светел – тот и свят.
Пускай ведет, ведет тебя
Дорога в дивный сад...
Из ее раскрытых глаз ручьями потекли слезы.
– Деточка, – услышала она голос Ольги Петровны, – ты пришла в себя! Слава богу! Доченька моя! Что же ты плачешь? Все позади! Все живы, все остались целы и невредимы!
Все живы?!! Безумная надежда загорелась в сердце Гали. Может, Вацлав только ранен...
– Вацлав... жив? – прошелестела она.
Мать склонилась над ней:
– Что ты сказала, дитя?
– Вацлав... – более внятно произнесла Галя.
– Кто это Вацлав? – не поняла мать.
– ...жив? – договорила Галя.
– Говорю тебе, все живы, только один бандит погиб, а второй уже в тюрьме, – ответила мать. – Что же ты плачешь? Выпей чаю, детка! Ты была в шоке, мы все за тебя так боялись... Варя дежурила возле тебя, Вера тоже... Глеб приходил. Кстати, Глебушка просил, чтобы ты не беседовала со следователем до того, как он сам не поговорит с тобой, Глеб то есть... Он о чем-то хочет предупредить тебя... А следователь уже дважды наведывался...
