Текст книги "Мужчина для сезона метелей"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
10
Так кто они, женщины Борзовы, везучие или не очень?
Как посмотреть. Навскидку – все живы и здоровы. Уже кое-что. Личная жизнь – на самом деле она не в том порядке, какой принято считать образцовым. Но похоже, фыркнула Гутя, этот непорядок сегодня – почти всеобщий порядок. Каждая вторая женщина – без мужа. Они что, все кем-то прокляты?
Ерунда. Может быть, женщины стали слишком требовательны. А может сами не знают, чего хотят, или хотят того, чего не заслужили?
Алексей, ее работодатель, предлагал ей… себя. Казалось бы, почему нет? Почти свободен, у него прибыльное дело. Это он дал ей работу. Но иногда Гутя думала, что Алексей склонял ее к особенным отношениям… корыстно, чтобы надежнее хранить коммерческую тайну. Однажды она со смехом спросила его об этом.
Он кивнул и удивил ее.
– Не исключен и такой момент тоже. Уплывет тайна – потеряешь бизнес. Но не бери в голову, Гутек, это не наш случай. Ты всегда мне нравилась, сама знаешь.
Это правда. Они учились в одной школе, а он за ней бегал. После школы стараниями своей матушки перебрался в Москву. Его мать сумела устроить его служить в кремлевский полк. Он укладывался в стандарт: рост, фигура – все как надо.
Но погоны быстро разонравилась, и он, уже с новыми связями, занялся делом. Гутя не знала, как это произошло, но ее бывший одноклассник начал заниматься биологически активными добавками.
– БАДы, чтоб ты знала, помогают сохранить здоровье, – объяснял он в первый раз, прогуливая Гутю по двору, в котором гонялся за ней мальчишкой.
– Как это? – спрашивала она с откровенным недоверием в голосе. Она закончила медицинский, вернулась домой с дипломом врача, хотя и санитарного. Ни о каких добавках им лекций не читали.
– Очень просто: нехватка меди – и р-раз! – смерть от разрыва аорты или сосудов мозга. Недостаток ненасыщенных жирных кислот – получите инсульт.
– Послушай, ты говоришь так, будто каждый знает, чего у него и сколько. Ты сам хотя бы раз делал специальные анализы, чтобы выяснить, какие микроэлементы в норме, а какие нет?
– А мне зачем? Я здоров, Гутек. – Он весело хохотал.
– Не ешь, значит, сам никаких своих добавок, – сделала Гутя правильный вывод.
– У меня всего достаточно. Если мне чего-то не хватает, – он впился глазами ей в губы, – то тебя.
В то лето его отправили в родной город на разведку – прикормить местных людей, а потом подыскать базу для производства добавок.
Алексей нашел бывшее оборонное предприятие. Судя по недавно поменявшемуся забору – вместо деревянного, промытого до серости дождями и снегом, в небо вознесся черными пиками чугунный кованый, больше двух метров высотой, предприятие поменяло свой профиль. Что происходит за тем забором – мало кому доподлинно известно. Но именно там, знала Гутя, делают биодобавки, которые она развозит по области.
– Вообще-то, Августа, – сказал Алексей, когда пришла новая партия БАДов, – на Западе с наемным работником заключают особое соглашение, чтобы защитить коммерческую тайну.
Они сидели в его офисе, который он снимал в бывшем горисполкоме.
– Так в чем дело? – спросила она осторожно.
– Но с тобой не стану, моя августейшая особа. Знаешь, я все больше убеждаюсь, что имя наделяет человека чем-то особенным. Августа, по-моему, в этом городе нет другой женщины с таким именем.
Она пожала плечами. Что ей до других? Это имя из глубин рода. Как имя ее матери – Полина. Но ее собственное – со смыслом, как рассказывала бабушка. По семейному преданию, в их семье была женщина, которая, взяв имя Август, мужское имя, принимала участие в войне со шведами. Почти как великая французская Жанна или кавалерист-девица. А потом, вернувшись домой, завела псовую охоту. Держала борзых собак.
– Поэтому я тебе просто объясню, как поступают западные дельцы. На моем месте они заключили бы с тобой письменное соглашение о конфиденциальности. Если ты при увольнении прихватишь с собой клиентскую базу данных, то это не просто печально для компании, а полный крах. Еще они подписывают договор о нераспространении негативной информации. То есть ты обязуешься не говорить ничего дурного о моей компании, не важно, правда это или нет.
– На всю жизнь? – удивилась Гутя.
– Вопрос правильный, – согласился он. – Нет, западный суд признает срок не более чем два-три года.
– Выходит, если я захочу уйти от тебя в другую компанию, то я не смогу? Я должна сидеть без денег и ждать, когда закончится срок? – Она насмешливо посмотрела на него. – Мы не в…
– Знаю, знаю. Мы не в Париже, мы не в Чикаго. Поэтому я просто разъясняю тебе принципы мировой практики. У нас с тобой к тому же могут быть отношения другого свойства. – Он выразительно посмотрел на нее.
– Вместо бумажных – телесные, – бросила она.
– Ты все правильно понимаешь, Августа.
– Хорошо, что у тебя мало сотрудников, а то остался бы без сил.
Он засмеялся.
– Я не сказал тебе еще об одном – работодатели обязуются выплачивать компенсацию.
– Ну да! – Августа оживилась. – Давай подпишем. Я хочу деньги за молчание!
Он встал со стула, тот крутанулся ему вдогонку, он подошел к ней и обнял сзади. Тесно прижался к спине.
– Я твоя компенсация, – пробормотал он. – Хочешь получить сейчас или…
Она повела плечами, оттолкнулась и подалась вперед.
– Или, – бросила она, но он не убрал руки, они скользнули ниже, собрались нырнуть в разрез блузки. – Или, – громче сказала она и наклонилась к столу.
Алексей отстранился.
– Надеюсь, ты поняла меня правильно, – хрипло заметил он.
Гутя повела плечами, возвращая треугольник выреза черного пуловера на место, но ничего не сказала.
– Хорошо. – Алексей вернулся за стол. – Продолжим наш деловой разговор…
– Погоди, а если я стану говорить дурно о конкурентах, ты мне прибавишь премию? – внезапно спросила она.
– Я думаю, договоримся, – усмехнулся он.
– А как на Западе?
– Там, – он вздохнул, – там действуют жестко, иногда клиентам подсовывают некачественный товар специально, чтобы вызвать отвращение к продукции конкурента.
– Что, прямо со смертельным исходом?
– А почему бы нет? У бизнеса жесткие нравы. – Он усмехнулся. – Но мы не станем так делать.
Она вздрогнула, снова подумав о снегоходе, на котором разбился Сергей. Нет, нет, конечно, не станем, снова подумала Гутя. Ничего другого – тоже.
– Мы запустим новый проект. Я тебе говорил – добавки для животных. В области полно ферм – звероводческих, свиноферм, крупного рогатого скота. Ты станешь менеджером, согласна?
– Согласна, – сказала она и подумала, что больше никем для него не станет. Потому что рядом с ним ничего не испытывала ни раньше, ни теперь… Ничего такого, что чувствовала рядом с Сергеем…
Гутя продолжала щелкать пультом, гоняя фигурки по экрану. А Полина? Ее мать? Она-то как – счастливая женщина? Или не очень? Полина хороша собой, у нее прекрасная работа. Но с матерью рядом тоже нет мужчины, который ей нужен.
Бабушка? И с ней – пролет. Но… Гутя поморщилась – неужели такой силой обладают слова какой-то разозлившейся студентки?
Не-ет, что-то Тамара Игнатьевна не договаривает. Надо ее как следует потрясти.
Она прислушалась. Бабушка говорила в телефон:
– Пишу. Улица Свободы… дом… та-ак… квартира восемь. Не знаю, как тебя благодарить, дорогая. Очень, очень ты мне помогла. Да, да… все в порядке. Я думаю, мы с ней найдем общий язык. Конечно, помогу ее дочке с русским языком. Выучим грамоте. Давление меряю, а как же. Таким аппаратом – одно удовольствие. – Она смеялась. – Ну конечно, как измерю, половину таблетки или треть даже приятно съесть. Ага, и снова измерить. – До Гути вновь донесся смех.
Бабушка остановилась на пороге.
– Как здорово смотреть без слов, верно? – Она кивнула на экран. – Все кажутся такими милыми. – Она засмеялась, указывая на экран.
– Что-то узнала?
– А как же. – Тамара Игнатьевна выпрямилась. – Мне пора заняться частным сыском. У меня, оказывается, в городе полно агентов.
– Значит, Тимоша нас покидает? – спросила Гутя.
– Не спеши, у меня пока промежуточный адрес.
Гутя закрыла глаза и изобразила полную потерю сил.
– Пойди спать. Выспись. Завтра тебе никуда не надо?
– Нет, – сказала Гутя. – Никуда не надо и ничего не надо.
– А мне придется сегодня выходить в свет, – сказала она.
– В ночной клуб? – насмешливо спросила Гутя.
– Но еще не ночь, – фыркнула Тамара Игнатьевна. – Сегодня юбилейный вечер в медучилище. Я иду туда, заметь, из-за твоего Тимоши.
– Вот так, да? Тимошу кое-кто украл, а он, оказывается, мой! О времена, о нравы! – Гутя воздела руки к небу.
– Ты не актриса, перестань цитировать вечных.
– Ладно, не буду. Может быть, тебя встретить? Позвони.
– Я надеюсь, меня проводят. – Она вздернула подбородок.
– Ох, – выдохнула Гутя. – Снимаю свое предложение с торгов.
– Можно подумать, ты на аукционе, – засмеялась Тамара Игнатьевна.
– Я пробую пожить их жизнью. – Она кивнула на экран.
– А кто-то недавно смеялся над дурным влиянием сериалов.
– Миру мир, – сказала Гутя. – Желаю хорошо провести время.
Гутя заснула перед телевизором, пригревшись на диване, куда она перебралась из кресла.
Тамара Игнатьевна вернулась в сонный дом почти в полночь. Гутя открыла глаза.
– Привет, уже вернулась?
– Посмотри, какие все-таки благодарные люди живут в провинции. Ты только взгляни на букет.
– Кто подарил? – зевнула Гутя.
– Мои бывшие выпускницы.
Августа посмотрела на рыжие игольчатые хризантемы.
– Скольколетний юбилей праздновали? – потягиваясь, спросила она.
– Сто тридцать пятый.
– Ого, и они… пришли?
– Кто? – Тамара Игнатьевна замерла с вазой в руках.
– Ну, твои выпускники.
– Дорогая, ты думаешь мне двести лет, да?
– А при чем тут ты? – Гутя сонно потрясла головой. – Я про них.
– Ладно, иди спать, – бросила Тамара Игнатьевна.
Но, уловив тень обиды в голосе бабушки, Гутя заставила себя проснуться.
– Прости, я на самом деле того… Редкий цвет, да? – Она кивнула на букет.
– Да-а… А в Москве? – Тамара Игнатьевна обрадовалась, что Гутя окончательно пришла в себя. Ей хотелось говорить… – Там о тебе забудут, как только получат диплом.
Гутя покачала головой.
– Да здесь теперь то же самое. Те, кто закончил институт не при царе Горохе, а в новые времена, не принесут тебе цветов через столько лет.
– Ну и не надо, сами купим, – с неожиданной легкостью согласилась Тамара Игнатьевна. – Но я все равно довольна, что сходила на эту встречу. Оказывается, меня еще можно узнать. Они мне так сказали.
– А их самих-то можно? – насмешливо поинтересовалась Гутя.
Не отдавая себе отчета, Гутя кинулась на защиту своей необыкновенной, как она считала, бабушки. У кого в городе есть такая яркая, из разноцветных ниток, вязаная скандинавская шляпка кастрюлькой? Тамара Игнатьевна надвигает ее на лоб, так, что тугой вязаный жгут охватывает лоб веночком. Такая только у Тамары Игнатьевны Борзовой. Поскольку в шляпке преобладают тона густых сливок, она надевает ее с коротким мутоновым жакетом такого же цвета. Из-под него спускается узкая черная юбка, подол которой прикрывает голенища белых сапожек на меху. Тамара Игнатьевна, пристально осматривая себя в зеркале, не без удовольствия, продолжала:
– Узнать? Моих выпускниц? – Тамара Игнатьевна засмеялась. – Одну, скажу прямо, идентифицировала с трудом.
Августа встала у нее за спиной на цыпочки, пытаясь рассмотреть себя. Прядь, которая торчит и колет шею – так задумано или так вышло? Решив наконец, что имеет дело с замыслом парикмахера, выпрямилась и опустила руки.
– Покрупнела? – спросила Гутя. – Где, к чему прилагает свои медицинские усилия? – насмешливо спросила она.
– Она в известном тебе месте. – Тамара Игнатьевна повернулась к Гуте. – Там, откуда ты сбежала.
– Неужели? – Гутя, словно в ужасе, отшатнулась. – Понятно. Бедная девушка приняла то, о чем мне тоже говорили, близко к телу: будешь работать у нас – с едой никаких проблем. Я не поняла, но мне объяснили – берешь ящик сгущенки на экспертизу, а возвращаешь бумагу с подписью. Не мы в магазины, а они к нам. Да я тебе рассказывала. – Она махнула рукой.
– Я помню, – кивнула Тамара Игнатьевна, снимая шейный платочек, по краскам повторявший шляпку. – Все эти годы она работает в химической лаборатории на санэпидстанции.
– Понятно. Значит, не жалеешь, что пошла на тусовку?
– Ни капли, – с горячностью сказала Тамара Игнатьевна.
Августа удивленно подняла брови, но промолчала. Тамара Игнатьевна не сказала Гуте о главной причине, по которой она пошла на эту встречу. Ее бывшая коллега, чья дочь работает на вокзале, оказалась меркантильной особой, она поставила условие:
– Ты мне – компанию, я тебе – имя проводницы и ее телефон. – Вожделенные цифры уже записаны на отдельной странице, под кодовым словом «Тимоша».
– Но если честно, – сказала Тамара Игнатьевна, – меня удивила не эта студентка, а другая. Очень способная девочка, и, я бы сказала… тонкая.
– И что она?
– Служит сиделкой.
– При старушке, у которой крутой внук? – спросила Гутя.
– Нет, она служит не у старушки. У молодой женщины, которой здорово не повезло.
– Она попала в автокатастрофу? – тихо спросила Гутя и медленно повернулась к бабушке.
– Нет, в житейскую. У Марииной подопечной редкая для молодых болезнь – что-то вроде рассеянного прогрессирующего склероза. – Она покачала головой. – Он не лечится. Его невозможно приостановить.
– Она одинокая женщина? – Особенного сочувствия в голосе не было. Катастрофы со здоровьем – это не ее печаль.
– Она замужем, у нее двое детей, состоятельный отец. Мария говорит, в свое время он занимал высокий пост в городе. Многие знают его имя – Фомин, а раньше, когда он был в силе, называли Фома упрямый. Но мягкий человек на его посту не удержался бы. С телефонами прежде творилось что-то ужасное.
– А как же муж? Как он живет с женой… с такой женой? – удивленно спросила Гутя.
– Трудно себе представить, – вздохнула Тамара Игнатьевна. – Но по словам Марии, он молод и хорош собой.
– Поразительно. – Гутя покачала головой.
– Она говорит, у этой женщины всегда был непростой характер. А теперь… – Она поморщилась. – Мария, глотнув шампанского, призналась, что у клиентки фантазии часто выходят за пределы… нормы.
– Она… пристает к Марии? – Потрясенная Гутя открыла рот.
– Ну, ты шустра, дорогая. – Она засмеялась. – Мне такое в голову не пришло.
Гутя фыркнула.
– Послушай, – сказала Гутя, – а не надо ли ей немножко наших БАДов? Таких, которые усмиряют желания плоти? Спроси свою Марию.
– Ты готова делать свой бизнес на лету. – Тамара Игнатьевна нахмурилась. – Останови свою прыть.
– Но без такой, как ты выражаешься, прыти незачем лезть в тот бизнес, в котором я кручусь. Если я прозеваю и упущу клиента, его подхватит кто-то другой. Алексей знаешь, что мне обещал? Что в конце года он подведет итоги по продажам, и если все так, как сейчас, то мне грозит… – Она надула щеки, потом спустила их и засмеялась.
– Ты прямо как Петруша! – фыркнула Тамара Игнатьевна. – А потом удивляешься, откуда он набрался своих ужимок.
– …то мне грозит, – повторила Гутя, – бесплатная поездка на море. Не на синее, а на Красное! В Египет! Плохо ли нырнуть с аквалангом и рассмотреть рыбок?
– А он себя тоже наградит? – с иронией спросила Тамара Игнатьевна. – Он тоже нырнет с тобой?
– Фу, какая. – Гутя скривила губы и отвернулась. – Вы, уважаемая Тамара Игнатьевна, думаете только об одном.
– О чем же?
– Как меня удержать в чистоте и невинности, – насмешливо бросила Гутя.
– Только не с ним. Я тебе говорила – он мне не нравится. – Тамара Игнатьевна сдернула с головы шляпку.
– Он как кто тебе не нравится? Как работодатель? – потребовала уточнить Гутя.
– Как друг сердца. Как работодатель – бывают в сто раз хуже.
– Понятно. Так что твоя Мария? С чем пристает к ней хозяйка?
– Требует разыгрывать сцены, – коротко ответила Тамара Игнатьевна.
– Развлекать больную?
– Нет, морочить голову мужу.
– Он… любитель… чего-то… – Гутя снова открыла рот, потрясенная догадкой, – непристойного?
– Ты опять не о том. – Тамара Игнатьевна поморщилась. – Понимаешь, эта женщина решила освободить мужа от себя. Мария говорит, иногда ей кажется, что она участвует в каком-то страшном спектакле.
– Она, эта больная жена, хочет… – Гутя сощурилась, точно всматривалась в чужую жизнь, потом втянула носом воздух, словно желая уловить запах чужой жизни. Чем она пахнет – лекарствами? Духами, которыми опрыскивает себя эта женщина, чтобы сохранить привлекательность для мужа? Вином?
Не пахло ничем, сплошная стерильность.
– Видимо, – продолжала Тамара Игнатьевна, – она хочет отвратить его от себя. Оттолкнуть, но так, чтобы он, оставляя ее, не испытывал угрызений совести. Что больнее всего для мужчины? Обман. А какой самый страшный обман для него, страдающего столько лет от ее недуга? Обман всех надежд таится уже в самом недуге.
– Ну-ка, ну-ка, продолжай. – Гутя с удивлением смотрела на бабушку. – Она заставляла Машу одеваться, как она, и… ходить? Чтобы он думал, будто это… она, жена?
Тамара Игнатьевна кивнула.
– Подозрительность, знаешь ли, – первый шаг в сторону от того, кого подозреваешь. Ладно, потом поговорим, а то я уже взмокла в шубе. Сейчас разденусь.
– Мама! – позвал Петруша из комнаты.
Ну вот, и сын проснулся.
– Посмотри, что делает Тимоша!
– Иду, иду.
Петруша в пижаме сидел на ковре и любовался хомяком.
Она уже открыла рот, чтобы предупредить мальчика – не привыкай, его придется отдать. Но удержалась. Все равно, пока не найдут хозяев, он останется у них. Может, месяц, а то и два. Для мальчика в шесть лет – огромный срок. Как для нее – два года. А потом – мало ли что…
Гутя сама не знала, что имеет в виду под простонародной мудростью – мало ли что. Но что-то важное всегда обещала эта фраза. Она – о непредсказуемости событий, это ясно.
– Ты теперь, как хомяк, тоже не спишь ночами? – спросила она. Гутя наклонилась, стараясь рассмотреть, есть ли вода в мисочке. – Ему ничего не надо?
– У него есть все, – солидно ответил Петруша. – У меня теперь тоже – все.
Августа улыбнулась. Интересно, что он имеет в виду под словом «теперь»? Но не спрашивать же об этом ночью?
– Всем спать, – скомандовала она и пошла в спальню.
11
Он смотрел на себя в зеркало, желая не ошибиться ни в одной детали. Какого мужчину собирается увидеть Надежда Викторовна Фомина? Каким представила его себе, когда услышала голос по телефону? А звонок, надо сказать, должен был ошеломить ее.
Дмитрий усмехнулся и поправил бандану. Повернулся боком, чтобы посмотреть на себя в профиль. Футбольный мяч, к тому же кожаный, мог соперничать с идеальной формой головы.
Годится, похвалил он себя. Вызывающе современно, впрочем, как и то, что сделала она, заразив вирусом и вылечив от него своих интернетских клиентов.
Толстовка цвета стали небрежно болталась на бедрах, но не накрывала ягодицы, которые казались особенно тугими, обтянутые черной кожей, как на бандане. Очень мужественно, похвалил он себя снова. Такой рисуют заднюю часть кентавра. Только он явится к ней не как соединение коня и мужчины, а мужчины и Лекаря.
Когда Доктор предложил назваться Лекарем, Дмитрий Серов сначала не понял почему. Но потом, когда эскулап объяснил, что физика мозга, которую Дмитрий изучал в инженерно-физическом институте, и то, чему он научился у него, не являются в полном смысле медициной, согласился.
– Что ж, если на самом деле твои подозрения, назовем пока это так, окажутся верными, я сам выпишу тебе диплом, – пообещал Доктор.
– Похлопочите о гранте. Чтобы я смог подозрения превратить в озарения, – улыбнулся Дмитрий.
– Грант выпишет тебе она, если сумеешь помочь. Причем бесценный. Ты понимаешь, чем для тебя станет успех с ней?
– Понимаю. Сумею. А как насчет приюта для меня в старинно-печальном городе Вятке? Туда царь ссылал вольнодумцев, а теперь они сами едут. Но где-то они должны жить?
– Вольнодумец может занять квартиру моей сестры – стоит пустая с самого лета. Она у сына в Питере. Так что девушка с полным набором в твоем распоряжении. Дом стоит, между прочим, в чудесном месте – на берегу оврага. Ты будешь числиться стажером в госпитале для ветеранов войны. Я договорюсь.
Почему с такой наглой уверенностью он заявил Доктору, что сумеет помочь его пациентке? Он сам не знал. Но хотел суметь – то, что рассказывал ему наставник о ней, Дмитрия заинтриговало.
Он снова оглядел себя и одобрил. Надежде Викторовне осточертели люди в белом. Он к ней явится в черном.
Можно понять, что человека тошнит от докторов, как его от формалина, когда он служил лаборантом у Доктора. Дмитрий был уверен, что для его практики не нужен этот вонючий химический препарат. Но Доктор принудил его узнать все запахи болезни. Только тогда, уверял он, можно научиться отделять болезнь от здоровья.
Дмитрий понимал, как противно обонять тех, кто приходит от чужой болезни к твоей. Врач – всегда посланец недуга, не важно, что сам здоров. А он явит ей воплощение здоровья. Она увидит перед собой настоящего мачо.
Он посмотрел на свои высокие ботинки. Что ж, полный парад, ничто ни с чем не спорит. Все вместе – глаз не оторвать. Засмеялся и вышел.
Фомины жили в самом центре, на улице, которая не то вытекала из главной площади – Театральной, – не то втекала в нее. Внизу всегда был большой гастроном, который стал первым супермаркетом в городе.
Он въехал во двор, поставил свою синюю «девятку» напротив подъезда, запер и направился к двери.
Мария, сиделка хозяйки, открыла на звонок, поздоровалась и ушла на кухню. Тотчас на пороге прихожей появилась женщина.
Он замер и, не мигая, смотрел на нее. Она молчала. Он понимал, что добился нужного эффекта. Потрясти, показать невиданное, взбудоражить – тогда надежда, даже ушедшая в самые глубины, может всплыть в верхние слои души.
Длинные пальцы неподвижно лежали на поручнях. Они не прыгали, не дергались, не впивались… Это говорило ему о главном – силы воли в этой женщине немерено.
– Здравствуйте, – сказал он.
Она улыбнулась и быстро протянула ему руку. Ему пришлось сделать шаг к ней, чтобы пожать.
Не суетится перед Лекарем, а это значит, в ней нет бездумной веры в успех без собственных усилий, как и веры в него. Он для нее не символ исцеления. Уже хорошо.
Дмитрий принял ее руку в свою, она отозвалась теплом.
– Хорошо от дождя, да? Удобно? – Она посмотрела на его кожаную голову и засмеялась.
Он понял, о чем речь, кивнул. Потом она бросила взгляд на кожаные штаны.
– Тоже удобно, я вас понимаю. Не стирать, не гладить.
Он усмехнулся:
– Это не маскарад. Я к вам по дороге. Еду на тренировку. В клуб: Потому прошу прощения за свой нелекарский наряд.
– Да что вы! Мне интересно посмотреть на людей, которые живут так, как им хочется. Проходите. – Она быстро развернулась и вкатилась в большую гостиную.
Дмитрий слышал, что в этом доме есть огромные квартиры, но эта удивила его. Даме повезло, подумал он, шагая следом. Можно кататься без всякой опаски.
– Я похож на такого, да? – спросил он. – Кто живет как хочется?
– Конечно. Если вы позволяете себе одеваться вот так, то да…
– Я же не на троллейбусе. – Он кивнул на окно, за которым взвыл троллейбус, одолевая подъем. Улица шла в горку. – Я на машине, лечу мимо тех, кого мог бы удивить, – сказал он.
– Понимаю. Но вам так удобно. Правда? Прямо скажем, не все рискнут… Я угадала? – Она повернулась к нему лицом.
Он увидел в ее глазах желание услышать подтверждение.
– Нет, – сказал он, – не угадали.
– Разве? Неужели ошиблась? – Она свела брови, словно удивляясь – всегда права, а сейчас – нет?
Лекарь хотел с первого раза показать, что прав он. Заставить с этим согласиться.
– Ошиблись, но только в том, что вы решили, будто я специально нарядился вот так, отправляясь к вам.
Она уставилась на него не понимая.
– А почему вы решили, что я…
– Вы так подумали. Логично для человека, который видит посторонних только в телевизоре. Ему интересно посмотреть на что-то необычное, и ему показывают.
Женщина с сомнением посмотрела на него, но кивнула:
– Да, пожалуй, вы правы.
Она смотрела в его глаза, серые, как у совы. В них не читалось ни сочувствия, ни сожаления. Спокойный интерес, не более того. Дмитрий заметил, как пальцы с силой впились в поручни кресла, он увидел, как быстро бьется жилка на виске, сотня ударов в минуту, не меньше. «Неужели так трудно отказаться от своей правоты и уступить ее другому?» – подумал Дмитрий.
Он не догадался о причине возбуждения. Он не знал, что, ожидая его прихода, она размышляла – в который раз – о том, какой мужчина какому сезону подходит. И вдруг, увидев его, узнала – вот он, мужчина для сезона метелей.
Такой человек поможет ей заполнить мозг, который казался ей компьютером со стертым жестким диском, новыми файлами. Этот человек сказал ей по телефону, что он специалист по биофизике мозга. Такого она еще не слышала ни от кого. Поэтому согласилась – приезжайте.
– Итак, – начала она, развернувшись к нему всем телом. – Вы хотели меня осмотреть, – сказала она.
– Да, – коротко ответил он.
Надя подняла руки и стала расстегивать блузку. Он почувствовал, как сердце дернулось.
– Погодите. – Лекарь поднял руку. – Это… не обязательно.
– Что – не обязательно? Вы… способны осмотреть… через одежду? Только не говорите, что вы ясновидящий или владеете техникой рейки, что вы биоэнергетик. – Она говорила, застегивая только что расстегнутые пуговицы. – Я в это не верю.
– Нет, – сказал он, – я хочу посмотреть ваш позвоночник. На вас тонкая блузка, она не помешает.
– Ах так… – Она развернулась спиной к нему.
– Мне нужно положить вас на что-то твердое, – сказал он.
– Кладите на пол, – скомандовала она и протянула к нему руки, как ребенок.
Лекарь подхватил ее, вынул из кресла. От нее пахло чем-то свежим – мылом или туалетной водой, подумал он. Потом ее волосы коснулись его виска, он понял – пахнет шампунем.
Она была такая легкая, податливая. Опуская ее на пол, Лекарь испытал волнение, его потянуло тоже лечь… «Сверху?» – насмешливо спросил он себя.
Мгновение ушло, прихватив с собой несвоевременные мысли. Он опустил ее лицом вниз.
– Вы можете приподнять блузку, – проговорила она сдавленным голосом.
– Понял, – отозвался он.
Его пальцы побежали по позвонкам, они то ускоряли бег, то замирали. Она лежала спокойно, будто это происходило не с ней.
Даже при том, что он узнал от Доктора, он никак не ожидал увидеть особу, от которой исходила энергия такой силы. Нет, ничто не увяло в этом теле. Он заметил полные губы – свидетельство работы гормонов. Ее блестящие глаза. Румяные тугие щеки. Хороший сон и аппетит тому причина. Она тщательно одета. Пожалуй, слишком тщательно для ее возраста. Обычно подбирают кантик на блузке к полоске на носках дамы большей спелости, чем эта. И еще те, кто долго не появлялся на публике, для кого выход в мир – победа над собой, напомнил он себе.
Нечто похожее он замечал у служителей церкви. Его знакомый архимандрит украшал свою речь, устную и письменную, бородатыми банальностями из мирской жизни. Он вставлял их в таком количестве да так не к месту, что, казалось, учит наизусть, потом вписывает. А все из желания дать понять – мы тоже кое-что знаем о мирской жизни.
– Надежда Викторовна…
– Просто Надя, – перебила она.
– Надя, вы никогда не хотели расстаться с жизнью? – спросил он тихо.
Он увидел, как темный пучок волос на шее закачался.
– Нет. Всерьез – нет. Была мысль, однажды, вначале. Недолго. Потом – нет.
– Хорошо. Значит, на этом желании вы не сосредотачивались.
Он снова прошелся по позвоночнику. Потом взял ее за плечи, поднял. Усаживая в кресло, встретился с ее глазами. Они изучали его.
Лекарь увидел лоб, почти не тронутый морщинами, – неожиданно для женщины в ее состоянии. Ее губы, словно нарисованные помадой, алели, но они естественного, щедрого цвета.
Дмитрий заметил, как меняется ее настроение: полное недоверие уходит, об этом подавали сигнал глаза, в темной глубине уже нет опасливого холодного света.
Пожалуй, ей будет легче бороться с собой, чем было ему, несмотря на физическое состояние. Надю любили в детстве, ее никогда никто не бросал.
Дмитрий прислушался к себе – все хорошо, все нормально. Он изжил прошлую боль безвозвратно. Проверил на самом себе и теперь может точно сказать, что болезнь – это недостаток жизни. Жить – значит все ближе подходить к самому себе, понял он, знакомиться с самим собой, быть готовым отказаться от старого «я», чтобы родить свое новое «я».
Он научит ее этому, такая – поймет.
– Что же? – спросила Надя, натягивая плед повыше.
– Мы сможем работать вместе, – неопределенно ответил он.
– Пожалуй. – Она кивнула, будто он задал ей вопрос.
– Мне нужно многому научить вас.
– Жесткий диск чист. – Надя улыбнулась. – Разрешаю загрузить компьютер новыми файлами. – Она постучала себя костяшками по лбу. – Может быть, начнем с того, какие причины спровоцировали мой рассеянный склероз?
Лекарь покачал головой, черные острые хвостики банданы рассекли воздух.
– Бьюсь об заклад, у вас нет рассеянного склероза, – сказал Лекарь.
– Но я много читала о нем. Как пишут специалисты, это прогрессирующее заболевание центральной нервной системы у довольно молодых людей. Как я. – Яркие губы скривились. – Никто не знает истинной причины. Может быть, что-то знаете вы? Я выяснила, как мне кажется, главное – иммунная система имеет отношение к запуску патологических процессов. Происходит разрушение миелина… – она перевела дух, – повреждение волокон нервных клеток. Поражаются проводники систем мозга. Решающее значение для прогноза – первые пять лет. Если в это время случаются частые обострения и болезнь прогрессирует, то прогноз неблагоприятный.
– Вызубрили параграф из медицинской энциклопедии, – усмехнулся он. – При рассеянном склерозе в спинном мозгу возникают мертвые зоны. Но я прошелся по вашему позвоночнику. Их там нет.
– Вы считаете, нет? Тогда, может быть, у меня миопатия?
– Миопатия – это прогрессирующая мышечная дистрофия. Медленно атрофируются мышцы тазового пояса и спины. Наследственное заболевание. Не ваше.
Он внимательно следил за ней, за каждым движением. Он хотел увидеть то, что с некоторых пор искал у всех людей – тело подает сигналы о том, что не так, как надо, в самой жизни человека.
Причину рассеянного склероза в молодом возрасте пока еще никто не сумел найти, он это знал. Но не сомневался, что она заключена в какой-то тревожащей и упорной мысли. Такой, которая многие годы не дает покоя и которой этот человек не хочет поделиться ни с кем.
Даже себе запрещает, не говоря о других, касаться какой-то болезненной для него темы. Тем самым, предполагал Дмитрий, блокирует энергетические центры, что способно ввести человека в состояние, похожее на рассеянный склероз. Становятся скованными движения, слабеют мышцы, происходит оцепенение тела, а оно переходит на внутреннее мироощущение. Человек меняется, застывает на одной точке.
