Текст книги "Мужчина для сезона метелей"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

18

«Зачем думать о нем? – говорила себе Гутя, собираясь ложиться спать. – Никогда не видела незнакомых мужчин? Первый на земле, да? Или последний?»

Она сдернула с кровати оранжевый плед, под ним была белая простыня. Сняла, будто шкурку с апельсина, улыбнулась.

Может быть, причина в другом? Впервые после смерти Сергея она отличила этого мужчину от… остальных мужчин. Усмехнулась – глупости.

Гутя взбила подушки, она спала на четырех небольших – две под головой и две рядом, как при Сергее.

В этих мыслях о Сушникове есть для нее что-то новое, это точно. Она представить себе не могла… до сих пор, что ей вообще захочется думать о каком-то мужчине.

Алексей – работодатель, и сколько бы ее бывший одноклассник ни намекал, чего именно хочет от нее, Гутя делала вид, будто не понимает. А когда он произносил слова, в смысле которых нельзя ошибиться, отмахивалась и говорила: «Отстань. Ничего ты не получишь, сам себя ты, грешник, мучишь».

Про грешника – цитата, она слышала, как бабушка читала Петруше книжку, а ей в уши насыпались слова.

Но мужчина на «лансере» зацепил ее. При всей внешней вылизанности чувствовалось в нем что-то такое, отчего хотелось обнять его, приласкать. Как Петрушу? Нет, по-другому. Он не вызывал материнских чувств. Но какая-то задумчивая растерянность в нем заметна. Он словно скрывал что-то под своим идеальным обликом. Русые волосы лежали волосок к волоску, похоже, женская рука не ворошила их ни ночью, ни утром. Хотя в это трудно поверить…

А может быть, с помощью идеальной аккуратности он хочет отгородиться от чего-то? Может, раньше… пил? – внезапно пришло Гуте в голову. Ну вот, приехали… она плюхнулась в кресло. Пора заканчивать с БАДами. Если день изо дня развозить средство от запоев, то слишком трудно будет поверить в существование мужчин без вредных привычек, а стало быть, у нее возникнет искаженное восприятие мира и людей, его населяющих.

Среди близких знакомых у Гути никогда не было пьяниц, раньше в голову не пришло бы заподозрить в человеке такой грех, если бы не БАДы. «Ты, – сказала она себе, – похожа на врача, для которого все вокруг – пациенты».

Ладно, скоро она закончит работать с БАДами. Надоело. Тем более что бабушка предлагает устроить ее в свое медицинское училище, которое теперь называется колледж, преподавать санитарную гигиену. Открылось коммерческое отделение, поэтому зарплату обещают человеческую. А поскольку Петруша на будущий год идет в школу, пора вводить себя в рамки приличной матери первоклассника.

Бабушка молодец, не зря устроила такой многолюдный день рождения. За столом узнаешь больше, чем по телефону. Гутя охотно помогала ей накрыть стол по всем правилам. Даже полистала домашнюю энциклопедию, чтобы расположить в идеальном порядке приборы, как на картинке. Никогда не знала, что складка на скатерти должна проходить по самой середине стола, делить его надвое, теперь не ошибется до конца жизни.

Пожалуй, Гутя впервые занималась столом с таким тщанием. При Сергее к ним часто набегали гости или налетали, как порыв ветра, никого не волновали скатерти, а только то, что на столе. Полупоходная, непредсказуемая жизнь.

Гутя не противилась – ее собственная энергия словно поглощалась мужем, а теперь она удивлялась самой себе – выходит, она другая? Поначалу Гутя испугалась себя такой. Она, оказывается, любит гонять на машине, а Сергей никогда не разрешал ей садиться за руль.

– Ты черепаха, детка, я сам тебя покатаю.

Оказывается, она болтушка.

– Ты молчишь, детка, это нормально, я сам все скажу.

Она не обижалась на него, напротив, даже гордилась – Сергей старше на десять лет, у него полгорода знакомых, а он выбрал ее.

– Августа, где ты? – услышала она вопрос бабушки.

– Я здесь, – подала голос из кресла. Потом встала и со вздохом пошла к ней. – Я знаешь, что подумала…

– Что? – спросила Тамара Игнатьевна с любопытством.

– Какая же я все-таки… оглобельная, – сказала Гутя с явным отвращением в голосе.

– Какая, какая? – переспросила Тамара Игнатьевна, будто не расслышала.

– Оглобельная, – повторила Гутя. – Прямая как оглобля. Понимаешь?

Тамара Игнатьевна засмеялась:

– Догадалась наконец. Я сама такая.

– Мне кажется, моя честность – глупость. На самом деле, какая разница хомяку, где жить. Надо исходить из интересов хомяковой личности. Ему нужно что? Тепло, еда, забота, любовь. – Она смотрела на Тамару Игнатьевну пристально, словно заставляя ее соглашаться и не спорить. – Каждая Божья тварь достойна счастья, ведь так?

– Но если так, то прежние хозяева хомяка тоже Божьи твари. И вообще, Августа, уже поздно пятиться назад. Ты меня втравила в это дело, и я теперь как танк – только вперед. Не остановишь, пока не кончится горючее – на чем они ходят? На солярке, мазуте? – Тамара Игнатьевна смеялась.

– Какая ты грамотная, бабушка. Знаешь, что не на бензине. Но чтобы вовремя остановиться, важно не то, на чем ходят, а чем тормозят. А ты, значит, как танк без тормозов? Как моя машина до ремонта?

– Что! Ты же говорила, у нее не в порядке что-то еще, кажется… шаровые, я правильно произношу?

– Да, я говорила, что у нее не в порядке шаровые опоры. Чтобы ты не волновалась. Не важно – проехали и это. Но моя машина без тормозов заставила меня притормозить. Хотя делать этого, может быть, не стоило.

– Ты имеешь в виду – прокатиться с тем мужчиной?

– Да, – сказала Гутя. – Что-то я слишком часто о нем думаю. Наверное, от незанятости мозгов. Пора расширить ассортимент БАДов. – Она усмехнулась. – Взять у Алексея какие-то новые добавки. А то привязалась к тебе с хомяком. На самом деле всего и всякого столько крадут, а вы с Петрушей выступили почти спасителями животного. Вообще, – она поморщилась, – мои старомодные представления о честности пора сдать на свалку. Зачем ты меня так воспитала, а? – спросила Гутя.

– Я? Тебя воспитала? – с возмущением в голосе воскликнула Тамара Игнатьевна. – Да ты родилась такая! Не представляю, между прочим, почему. Я сама не была образчиком честности. Ни в каком смысле. – Она усмехнулась. – Да и Полина… – пожала плечами.

– Могу себе представить, как трудно приходилось с тобой мужчинам. Такая красотка! – Гутя шумно вздохнула. – Я недавно его листала. – Гутя кивнула на толстый альбом с бархатными корочками.

– Ты вообще-то похожа на меня. Правда, немного, – заметила Тамара Игнатьевна.

– Вот именно, что немного, на какую-нибудь осьмушку. Это не красота. – Гутя махнула рукой.

– Конечно, матушка твоя на меня похожа больше…

– Но если ее с тобой молодой сравнить, – возразила Гутя, – ты ей дашь сто очков вперед.

– Возможно, – засмеялась Тамара Игнатьевна, – не отказываюсь, когда меня хвалят. Не смущаюсь. Я привыкла.

– Все правильно говоришь. Так и надо.

– Но я не сказала тебе вот о чем, Августа. Новость должна поднять тебе настроение хотя бы на градус.

– Ну, говори, – равнодушно сказала Гутя, затягивая на талии пояс бледно-розового махрового халата. – Один градус при минусовой температуре не сильно утеплит. Все равно – что хорошего?

– Я почти уверена, что уже знаю адрес, по которому мы должны отвезти хомяка Тимошу.

– Интересно, где это? – Гутя смотрела на бабушку с удивлением: она не знала, радоваться или печалиться.

– В самом центре города, – объявила Тамара Игнатьевна.

– Понятно. Что ж, давайте отвезем и… покончим с этим.

– Я должна выяснить, не ошиблась ли проводница. Она сказала, что копии билетов того рейса она сложила вместе с документами от предыдущего. Но уверяет, что прекрасно помнит, когда ругала за хомяка и кого. Пассажиров из пятого купе. Она не может ошибиться. Потому что пассажир-мужчина из этого купе выпил за вечер пять чашек чая. – Тамара Игнатьевна засмеялась. – Такое не забывается.

– Да за это она должна была полюбить его! – воскликнула Гутя.

– Она говорит, что отец хомяка был чаевником.

– Отец хомяка, – повторила Гутя. – Смешно. Ты, конечно, бабушка, молодец. Частный детектив.

– И заметь, честный, как стало модно подчеркивать, – настаивала Тамара Игнатьевна.

– Согласна. Ты – честный частный детектив. Но может… пускай Тимоша живет у нас? Век у него короткий, а переезды могут вообще укоротить его – стресс все-таки.

– Срок у хомяка-долгожителя три года, – сказала Тамара Игнатьевна. – Я узнавала.

– Вот видишь, зачем его возвращать хозяевам почти перед похоронами?

– Какая ты грубая, – поморщилась Тамара Игнатьевна. – Петруша с ним прекрасно обходится. Нежно. Мы договорились с ним, что, как только мы отдадим Тимошу, я куплю ему двух сразу. Хомяка и хомку.

– Ого! – удивилась Гутя невиданному размаху. – Может, троих сразу? Будет целое хомячье стадо.

– Не волнуйся, о третьем они сами позаботятся. Мы все о них прочитали, можем тебя просветить. Хомяки плодовиты.

– А где они сейчас? – спохватилась Гутя. – Я про Петрушу и Тимошу?

– В постели, – коротко бросила Тамара Игнатьевна.

– Оба! – воскликнула Гутя. – В одной!

– Ты какая-то странная. Петруша – в своей, Тимоша – в своей. Тебе не кажется, что ты совсем забросила сына? – нарочито строго упрекнула Тамара Игнатьевна. – Утром улетаешь, вечером прилетаешь.

– Я тоже думаю – пора кончать такую жизнь. Ребенка не вижу.

На самом деле ее испугала новость, которую она случайно поймала в одном журнале. Она ей сильно не понравилась и подтолкнула подумать насчет перемены работы. Оказывается, генетически модифицированный сорт пищевой добавки L-триптофана отправил на тот свет почти сорок человек и сделал инвалидами пять тысяч американцев. А кто скажет точно, что заложено в тех добавках, которые она развозит? Ей стало не по себе.

– Иногда мне кажется, – услышала она голос Тамары Игнатьевны, – что главное дело моей жизни – воспитывать всех детей в роду Борзовых. Полину, тебя, твоего сына… Мне это не в тягость, знаешь, во мне нет ничего от бабушки, я – мать от рождения. Но мне кажется, тебе пора расстаться со своими БАДами. Ты, конечно, неплохо зарабатываешь, но ведь на самом деле не думаешь, что с твоей помощью все пьяницы протрезвеют навсегда?

– А что мне тогда делать? – спросила Гутя.

Тамара Игнатьевна фыркнула:

– Ну… хотя бы продавать биотуалеты вместе с расходными материалами – специальной жидкостью и шампунем, который пахнет розами.

– О-ох, – простонала Гутя. – От вас, Тамара Игнатьевна, – как можно строже начала она, – всегда услышишь что-то приятное. – Гутя поморщилась. – Шутите, да?

– Да нет, нисколько. Рассказываю, что бывает. Моя бывшая коллега в восторге: ее зять – дилер голландской фирмы по всему Нечерноземью. Его люди и сам, конечно, хорошо зарабатывают на них. Могу составить протекцию, тем более что ты – санитарный врач.

– Благодарю, – бросила Гутя. – Но я пока не готова. – Она скрестила руки на груди, словно отгораживаясь от такого предложения. – Лучше я подумаю о твоем первом, самом пристойном, предложении – преподавать в колледже.

Обычно вечерняя пикировка с бабушкой была для Гути расслабляющей гимнастикой, после которой спокойно спится. Но сегодня что-то мешало. Как будто словесный пинг-понг мешает вспомнить о чем-то важном, потом подумать. Для этого ей нужны покой и уединение, но традиция вечернего чаепития с разговорами не позволяла уйти из кухни и побыть одной.

Наконец Гутя легла на диван, она приняла позу одалиски, как называла ее Тамара Игнатьевна: на боку, пола длинного халата откинута, обнаженное бедро открыто. А голова покоится на трех тугих подушках в гобеленовых чехлах.

Гутя лениво щелкала кнопками пульта, гоняя по экрану картинки с разных каналов. Она спрашивала себя: неужели никогда больше не увидит его? Ну и что? Зачем ей его видеть?

Жаль. Почему жаль? Да потому что он похож на того, кого она всегда хотела видеть рядом с собой. Спокойный, невздрюченный, как Сергей. Прожив достаточно много времени без него, сама с собой, Гутя поняла, что на самом деле мощная энергия мужа подавляла ее. Никогда больше она не собиралась оказаться рядом с похожей атомной станцией. Она ему была не просто женщина, жена, мать его ребенка, но еще и подружка для игр, причем опасных. Только рассматривая свою жизнь издали, Гутя поняла, что Сергей никогда не боялся за нее, потому что никогда не испытывал страха за себя. Он отказывал всем в этом естественном чувстве.

Тест за тестом – машины, лыжи, парапланы… Чего только не испытывал он. То, что с ним случилось, могло произойти везде – на земле, в воздухе, на воде. Когда ей сообщили о его гибели, она не удивилась, как будто ей сообщили результат: снегоход не прошел тест. Потом – испугалась. Но не того, что случилось с Сергеем, другого. Того, что если бы она поехала с ним, то Петруша остался бы сиротой.

Потом до нее дошло – это был последний тест, и странное чувство облегчения на миг – больше не будет никаких тестов. А уже следом – мысль: это последний, опасный взлет экстремала Сергея Михеева. Ее мужа.

Гутя наблюдала за Петрушей с тревогой – чей характер он перенял, с облегчением замечала, что мальчик тянется к животным, ему нравятся тишина и покой.

Она тоже хочет тишины, покоя? – спросила себя Гутя. Может быть, ей заняться биодобавками для животных? Вложить часть денег от страховки в эту новую сферу, а потом, когда Петруша вырастет, он сможет…

Размечталась, Петруше только шесть. Что будет, как – никто не знает. А если вложить деньги и они пропадут?

Гутя снова щелкнула пультом, на экране появилась картинка Москвы. Кремль, Красная площадь, снег. Как на открытке и так же уютно. Или на самом деле переехать к матери в Москву? Поселиться по месту прописки? Там ведь и ее дом тоже.

Гутя хорошо знала историю московской жизни Борзовых. Отсчет начинался с прабабушки, со старого дома в Никольском. Она застала ее на этом свете, в детстве часто сидела у нее на коленях – полных, теплых.

Никольское близко от Москвы, особенно эта близость стала очевидной всем в начале девяностых годов прошлого века, а подтверждением тому – цена за сотку земли. Борзовы очень удачно продали дом, когда начался ажиотаж – на месте подмосковных хижин, опережая друг друга, росли дворцы.

Борзовы купили квартиру в Измайлово, но очень скоро оказались окнами на шумный оптовый рынок. Развешанные тряпки полоскались на ветру, на солнце, на дожде, под снегом. Тягучие голоса торговцев, рев автобусов и надсадный вой буксующих машин вселяли естественное желание – сбежать. Но прошел слух, что рынок снесут, на его месте построят элитный спортивный комплекс. Стало быть, цена на квартиры в окрестностях поднимется. Борзовы, призвала Тамара Игнатьевна, надо затаиться и ждать.

Они сами от себя не ожидали, что окажутся такими тонкими специалистами по купле-продаже недвижимости. Но, как выяснили совсем недавно, пытаясь не отстать от моды и вникнуть, кто были их предки, убедились – в который раз! – что таланты не всходят на ровном месте. В роду обнаружились крепкие люди – можайские купцы.

Поехать жить в Москву? – снова спросила себя Гутя. Мать предлагала: «Перебирайся, устроишься на работу… Петруша будет учиться в московской школе. Есть знакомые в престижной гимназии».

Может быть, на самом деле – взять и поехать? Тогда не надо думать о мужчине, с которым они снова встретились – на покатушках. Это хорошо, что Славик отвлек, она не успела дать свой телефон.

Вспомнив об этом, Гутя почувствовала тянущую боль в сердце. Ага, не дала, а сама каждый день ждет, что он позвонит.

Гутя вскочила с дивана и кинулась в кухню.

– Послушайте, Тамара Игнатьевна, – торжественно-шутливо произнесла она. – А что, если я поеду к Полине, устроюсь в Москве на работу и…

Тамара Игнатьевна чуть не поперхнулась чаем.

– Вперед, дорогая. Если хочется – почему нет? Всякий опыт полезен, если он не смертелен.

19

Единственное, от чего Николай не захотел отказаться в своей нынешней жизни, так это от охоты. Николай перенял мужскую страсть у отца, который брал его с собой в лес, на озера, еще мальчиком. Когда ему исполнилось десять, отец подарил ружье, что противозаконно. Но кто станет исполнять законы в глухой красноярской тайге?

Его отец приехал в Дивногорск строить великую ГЭС, он сделал свое дело и остался там. Женился на молоденькой журналистке из местной газеты, она охотно ходила с ним в тайгу, даже стреляла рябчиков и самое неожиданное – попадала в них. Так мог ли сын таких родителей не жаждать – до дрожи – попасть в цель?

Сушниковы-старшие до сих пор живут в Дивногорске. Николай давно не был у них – не ближний свет. Мать мечтала, что Николаша станет журналистом. Причем не таким, как она – обычным сотрудником отдела писем в городской газете. Не-ет, маститым – ее любимое слово – из старых, как символ собственной мечты. Несбывшейся.

– Знаешь, когда я прилетела в Дивногорск, – рассказывала она ему много раз, – ГЭС еще только строили. Сюда прилетали корреспонденты целыми обозами, даже у меня, представляешь, брали интервью. – Мать делала паузу, потом набирала побольше воздуха и продолжала: – Приезжал маститый журналист из столичного издания.

Николай читал восторженные, как говорил отец, «всхлипы» этого деятеля пера о гидростанции на Енисее. Ничего общего с правдой его «сочинялка», как назвал он текст, не имела.

Но Николай благодарен этому невежде – если маститые так пишут, то ему нечего делать в журналистике. О чем он откровенно заявил матери, которая дулась на него два дня.

Сын огорчил мать, но порадовал отца – Николай закончил механико-математический факультет Московского университета. Потом женился и уехал в Вятку.

Когда начались перемены, отец жены помог открыть фирму, которая, к радости родителей-сибиряков, давала хорошие доходы. Они не спрашивали сына, каков именно доход, но, судя по подаркам, которые он им делал, неплохой.

Первое ружье у Николая сохранилось, хотя в руках побывало немало других. На севере области у него есть свое место на озере, где его всегда ждет егерь.

Он шел на лыжах и не мог отделаться от мысли, что на этот раз он отправлялся на охоту с чувством чего-то недоделанного, незавершенного. Конечно, причина ясна – не дозвонился до Августы. Он заполучил ее телефон наконец, но дома ее не было. Ему это не нравилось – а если она уехала в Москву, причем навсегда? Она ясно сказала, что прописана там.

Много раз Николай пытался осадить себя: «Что за причуда, Сушников? Ты просто повелся тогда, летом. Жара, по городу бродят полуодетые красотки, все, что есть в тебе мужского, требовало объекта внимания. Присмотрел самую одетую, – ухмылялся он, – какой скромник», – ехидничал над самим собой.

Да, черт побери. Он действительно выбрал самую одетую. К тому же она совершенно не похожа на тот тип женщин, который всегда считал своим – песочные часы. Как Надя. Ее он увел со дня рождения приятеля. Тот перестал замечать его и не замечал, пока не узнал, что с ней случилось. А когда узнал, он, увидев Николая в одном официальном коридоре, первым протянул руку и сказал:

– Я благодарен твоему упорству, Сушников. Если бы ты не увел Надю, сейчас я бы мучился с ней, а не ты. Желаю удачи.

Николай остался стоять в коридоре, а тот уходил по красному ковру, топча под ногами лучи утреннего солнца, в свой кабинет, ручка которого отливала золотом и бросала пучки света прямо в глаза.

– Козел! – с отвращением бросил Сушников, развернулся и пошел к лестнице.

Так чем его разобрала Августа? Тем, что похожа на девочку? Или просто разбудила спавшее любопытство? Но к чему именно? К женщине? К жизни? А разве это не одно и то же?

Но случилась еще одна встреча – почти зимой, никакой жары, кроме жара, причем не только в сердце. Надо признаться, это правда.

Ничего, успокаивал он себя, дозвонится и скажет:

– А я взял лося. У него рога… Хотите посмотреть?

Рога…вспомнилось, как Надя произнесла это слово, когда перед прошлой поездкой, последней в сезон охоты на копытных, он сообщил, что едет на лося.

– Значит, у меня скоро будут рога? – Он с усмешкой спросила она его. – Очень ветвистые?

– Обещаю, – кивнул Николай, не отзываясь на двойной смысл ее фразы.

– Желаю бить без промаха, – сказала она. – Не промахнись ни в чем.

– Как скажешь, дорогая, – позволил себе насмешливый тон. Он это редко делал. Надя не обратила внимания, вернее, не выказала этого.

Рогов не было, потому что лоси откочевали северней, объяснил егерь.

Перед нынешней поездкой на охоту Николай отдал ей финансовый отчет по фирме.

– Может, хочешь на дискете? – спросил он, заметив, как Надя ловит листки, разъехавшиеся на ее неподвижных коленях, – шелковистый плед и гладкая бумага. Им нечем уцепиться друг за друга.

– Нет, я почитаю на бумажном носителе, – отмахнулась она. – Дам отдых глазам от экрана.

– Ты снова сидела в Интернете? – быстро спросил он. – Что искала?

– Так, – она пожала плечами, – наблюдала жизнь. Точнее, подсматривала за чужой жизнью. Столько разных… – она засмеялась, – и очень разнообразных сайтов завелось. Знаешь, в каждом несчастье можно усмотреть счастье. Как хорошо, что со мной произошло это, когда появился Интернет. Если бы в прошлой жизни… – Он молчал. – Когда едешь?

– Завтра. На неделю.

– Ни пуха ни пера.

– К черту, к черту.

– Как скажешь. – Она хрипло засмеялась.

– Ладно, я приму душ и найду что-нибудь поесть.

– Мария сварила кашу, но если тебе ее не хочется, приготовь себе мясо. Мужчина не может без мяса, я знаю. Хотя… оно возбуждает. А тебе зачем? Может, тоже обойдешься кашей?

– Я разберусь, – бросил он и пошел на кухню.

Николай не знал, почему сегодня злится на нее, его цепляет каждое слово, он слышит подвох, издевку в интонации, во взгляде.

Николай вынул из поддона два антрекота и поставил их в микроволновую печь, перед тем как пойти в ванную. Включил таймер. С сытостью, знал он, придет и успокоение. В конце концов нельзя есть раз в день.

– Потом зайди ко мне, ладно? – попросила Надя.

Он что-то услышал в голосе жены, непривычное, но отмахнулся.

Надя сидела и ждала, постукивая журналом по ручке кресла. Она не могла дождаться, когда Николай поест и вернется к ней. Журнал в прозрачном целлофановом пакете с едва прикрытой красоткой на обложке жег колени, а с языка готовы сорваться слова, много слов.

Она заметила журнал под креслом, в котором Николай обычно читает перед сном. Она увидела глянцевый уголок, он блестел, а она, как сорока, падкая до всего яркого и сверкающего, подкатила к креслу, большими деревянными щипцами, которые всегда были при ней, прицепленные к коляске, – их сделали по ее чертежу, подцепила его.

Ого! Эротический журнал. Николай читает такие?

А как же, усмехнулась она, если пакет вскрыт. Она полистала. Три сотни голых девочек в разных позах, с телефонами.

Он что же… подыскивал кого-то?

Внезапно в ней вспыхнула злость. Но она быстро погасила ее. Почему нет? Ведь он ничего себе не отрезал, она усмехнулась. А когда он смотрит на нее и видит жалкие попытки? Точнее, видел, прежде, в начале болезни, когда она надеялась, что ее новый облик не отвратит его, и хотела завлечь… Наверняка у него опускались не только руки, пришла в голову пошлая мысль.

После того как Лекарь начал заниматься ею, случилось удивительное – как будто кран, регулирующий работу гормонов, включился. Теперь снова Мария покупала ей в аптеке тампоны.

Листая этот журнал, Надя чувствовала свою реакцию на то, что видит, на слова, которые читает. Она воображала себя участницей забав, которые могли бы доставить удовольствие им с мужем, а здесь прочитала, как это делается…

Но, понимала она, Николай боится ее. Она ловила себя на мысли, что напрасно дразнит мужа. Но ничего не могла с собой сделать, она решила показать Николаю журнал и спросить, услышать, что скажет и как скажет.

Николай вошел.

– Ты хотела что-то спросить у меня? – Сытый голос стал спокойнее.

– Да, – сказала она, игриво улыбнулась и тихо спросила: – Ты выбирал себе… киску?

Николай замер, глаза показались ей изумленными, причем вполне искренне.

– Ты о чем, Надя?

– Правда, не знаешь, о чем спрашиваю? Значит, еще не все прочитал, – хмыкнула она. – Я отдам тебе журнал. Вот этот. – Она постучала пальцами по глянцевой девочке на обложке. – Здесь три сотни. Черненьких, рыженьких, беленьких и… гм… лысых… кисок. Некоторые прикрыты, некоторые побриты, а некоторые – нет.

– Но почему ты называешь их так странно? – Николай искренне недоумевал, силясь понять, о чем она на самом деле. Он уловил особенный блеск в глазах жены.

– Я называю все своими именами. Или ты никогда не читал эротические романы? Между прочим, в этом журнале такой печатают с продолжением. Правда, автор не указан. Слушай, а может, ты, занимаясь, гм… сублимацией – ты ведь не купил себе резиновую женщину? – она хохотнула, – сочиняешь эротический роман с продолжением? А это твой авторский экземпляр? Я помню, ты когда-то писал стихи, даже читал их мне…

Он почувствовал, как его лицо напряглось.

– Давай продолжим о животных, – сказал Николай. – Разберемся с кисками.

Надя рассмеялась:

– Ты на самом деле не знаешь, что называют этим словом?

Он молча смотрел на нее.

– Это есть у всех животных, но у женщин оно вот здесь, и это называют «киска». – Указательный палец нацелился поверх пледа, ниже талии. – Я думаю, теперь ты понял, что это, да?

Николай почувствовал, как его лицо вспыхнуло.

– Ну ты даешь. – Он развернулся и вышел из гостиной.

В тот вечер он не выходил из кабинета, она не навещала его.