Текст книги "Мужчина для сезона метелей"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Не будем говорить о психическом здоровье, – с изрядной долей яда заметила она. – Нет, я не сошла с ума. Но я не хочу, чтобы ты лишился разума. А это случится, если ты останешься со мной до конца моих дней. Я буду жить долго, очень долго, я знаю. Понимаешь, что станет с тобой?

Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но она не хотела слушать его. Надя подняла руку, как поднимает палку инвалид, переходя через дорогу в неположенном месте перед потоком машин, здоровые водители тормозят – некуда деться.

– Я знаю, ты не можешь завести любовницу. Но ты не можешь и весь остаток жизни «рубить дрова» в ванной каждое утро. – Она усмехнулась.

Николай дернул шеей, словно жесткий воротник рубашки душил его. Она заметила, как напряглись жилы на гладко выбритой коже, как заметалось адамово яблоко – вверх-вниз, вверх-вниз.

Она знала, о чем говорит. Надя подслушала разговор Николая с приятелем. Сначала не поняла, про какую рубку дров идет речь. Но потом до нее дошло… Она увидела Николая в кресле, расслабленного после сауны, с рюмкой виски в руках. Он говорил по телефону то, чего не сказал бы без аппарата-посредника.

Надя, больше не сказав ни слова, развернулась и покатила на кухню. На столе лежали помидоры. Большой и самый спелый тяжело и кругло лег в руку. Она вынула из кармашка пледа платок с вензелем «Н» на уголке, вышитом гладью, вытерла помидор и поднесла к губам. Она впилась зубами в подвижную плоть, сок брызнул и окропил белую блузку. Красный томатный сок не отличить от крови. Если сейчас закрыть глаза, а он войдет и увидит ее, залитую красным, испугается или обрадуется?

Еще сегодня утром она сказала бы – испугается и ужаснется. Но теперь – нет. Она знала точно. Не только потому, что сейчас произошло между ними. Причина в другом – он уже встретил женщину… Но пока не догадывается, он даже не может предположить, что из этого последует.

Но она знает…

На полу растекались разбитые яйца дяди Вани, Надя оторвала веточку от помидора, бросила и угодила точно в солнечный желток разбитого яйца.

Она усмехнулась и откусила от помидорного бока кусочек. Как странно, французы называют помидор фруктом, а не овощем. Свежая порция красных брызг рассеялась по белой блузке.

Николай не вошел в кухню. Она услышала стук входной двери.

Он поехал искать в Интернете… эту женщину?

Надя усмехнулась. Она скорее ее найдет.

Она ела помидор, он казался бесконечным, огромным. Потом выехала на балкон, под ветку клена и набрала номер его мобильника.

Николай долго не отзывался. Наконец она услышала сухое: «Да».

– Прости, – сказала она. – Я… нарочно. От разочарования.

– То есть? – спросил он, в его голосе слышалось недоумение.

– Не люблю, когда врут.

– Кто врет? О ком ты? – Теперь в голосе была досада.

– Написано про одни яйца… – она сделала паузу, – а внутри куриные. – Она захихикала.

Тишина стала ей ответом. Интересно, ждала она, отключится или…

– Там ясно написано, что яиц десять, – наконец услышала она, как он цедит сквозь зубы. – Ты думала, что у дяди Вани из деревни Сосновка их больше, чем у других?

– Я забыла, сколько их у других, – бросила она и отключилась.

Никогда она не говорила с ним так грубо, никогда не шутила так пошло, но сейчас – должна. Иначе не получится то, что задумала.

Надя засунула мобильник в карман юбки и закрыла глаза. Клен тихо шелестел, создавая иллюзию свободной и счастливой жизни. Прошлой. Счастливой уже потому, что она могла ходить по земле. По улице, по комнате сама, на своих ногах. Приходить, уходить. А не заставлять уходить от нее того, кого выбрала когда-то сама себе в спутники.

Но она выбрала его в другой жизни и для другой жизни. От которой не осталось и следа.

Надя подъехала к столу и включила компьютер. Сейчас она посмотрит, кого ищет ее муж. Та-ак, он совсем зарылся в сайтах. Значит, женщина не оставила ему свой телефон.

Кто она?Продавщица зеленого лука, который он привез? Или свежего хлеба? Нет, не его стиль. Не его вкус. Скорее всего кто-то еще… Кого-то подвез? Возможно, он и прежде подвозил, даже когда они ехали куда-то вместе.

Готов ли Николай завести роман на стороне? Другой на его месте давно бы завел. Но он – нет. Что делает ее задачу сложнее во сто крат.

Все правильно, сказала себе Надя, допивая чай и завершая свое исследование прошлого. Все она сделала правильно в тот августовский день. Правильно то, что делает сейчас. И что еще сделает.

Мужчины, внезапно пришло ей в голову, как платья, каждый хорош на свой сезон. Николай – для сезона жары. Этот сезон она уже пережила.

Сейчас у нее… Как у нее сейчас на душе? Точно так, как за окном. Метель. Значит, ей нужен мужчина для такого сезона. Или не нужен вообще.

А что делают с платьями, которые ей не годятся? Кто как, а она всегда отдает их. Недавно Мария отвезла в церковь битком набитую дорожную сумку.

Конечно, мужчина – не платье, но если он тебе больше не нужен – отдай. Той, кому подходит такой, для сезона жары…

Она усмехнулась – если бы Николай прочитал ее мысли, что бы он о ней подумал? Ужаснулся, это точно.

Но как ему объяснить, что она не та, которая выходила за него замуж, которая родила девочек? Она другая. Даже не та Надя Фомина трехлетней давности, которая с трепетом в душе кидалась к докторам.

Она освободит его от себя, а себя – от него. Уже скоро. У нее есть помощники, которых она направляет. Один наблюдатель уже отчитался, Лекарь. А Мария…

На коленях зазвонил мобильник. Легка на помине, это Мария. Надя быстро бросила в трубку:

– Докладывай.

– Прокатились в машине, она рулила. Потом вместе пошли, наверное, к столу… Ой, погодите, Надежда Викторовна, она пропала… Николай Степанович один. Он идет к выходу, – прошептала она прямо в ухо своей хозяйке.

– Куда она подевалась? – строго спросила Надя.

– К ним подходил сотрудник, может, к нему…

– Наблюдай дальше.

Надя отключилась и улыбнулась. Все идет так, как надо. И дойдет до конца, который она наметила.

Надя закинула голову, собираясь с облегчением закрыть глаза. Но взгляд зацепился за что-то. Она не поняла – что нового для нее в декоративной тарелке, которая столько лет подряд висит на стене. Ее подарили на свадьбу друзья Николая. Резцом на дереве вырезано солнце с лучами, от чего вся композиция напоминала осьминога.

Она наклонила голову набок, прикинула – чем не мишень? Для метательных ножей, которые привез ей Лекарь.

Надя взяла со стола коробку, открыла и вынула один нож. Он был острый, с деревянной ручкой, она прицелилась и кинула.

Лезвие впилось в плотное дерево и тихо зазвенело. Попала в самый центр солнца. Надя метнула второй, он уткнулся рядом. А что, громко засмеялась она, почему ей не стать легендой мужского клуба «Клинок»?

Она метнула все ножи, а их было семь, и ни разу не промахнулась. Позвонить Лекарю? Похвастаться?

Не-ет, пускай увидит сам. Она проделает это у него на глазах. Интересно, какое у него будет лицо?

Надя подкатила к тарелке-мишени, выдернула все ножи и положила обратно в коробку. Она чувствовала себя сейчас такой живой, как… Как прежде чувствовала себя после других игр. Которыми они занимались с Николаем, пока она не осела в этом кресле.

Лекарь – мудрый человек. Подкинул ей способ наслаждения…

7

– А-а-а! – завопила Гутя. Одеяло взвилось облаком, погналось за белой молнией и настигло ее в высоком ворсе ковра. Накрыло.

Гутя села в постели и замерла, впившись взглядом в одеяло. Под ним… кто?

Бледно-желтый ночник, очертаниями похожий на зернышко сладкой кукурузы из банки, слабо освещал спальню. Гуте показалось, что край одеяла шевельнулся. Внезапно она вспомнила, как за ужином Петруша кладет на ладошку влажное кукурузное зернышко, вынутое из салата с крабовыми палочками. Да он же унес его с собой из-за стола! Для этого… бр-р-р, мышонка?

Гутя быстро спустила ноги с кровати, босиком протопала в спальню сына и обомлела. Мальчик спал, а у него под рукой лежал белый комочек.

– Мышь! – завопила она. – Белая мышь!

На пороге возникла Тамара Игнатьевна так быстро, словно в этой семье играла роль недреманного ока. Она привалилась к косяку в своей желтой пижаме с зелеными сердечками. Сложив руки на груди, спросила:

– Мышь, да? Хороша ты наша санитарная докторица. Можно подумать, никогда не видела белых мышей, – добавила она. – А в институте, в лаборатории?

– Я… я видела… Серых. На санэпидстанции. А… в лабораторию я не ходила, я боялась. Ба-бабушка, – неожиданно по-детски обратилась она к Тамаре Игнатьевне, – это… мышь? Или нет. – Гутя начинала догадываться – в доме что-то происходит.

– Или, – ответила Тамара Игнатьевна. – Это, к твоему сведению, хомячок. Зверек такой, посмотри как следует.

– Но он только что был на моей постели.

– Ночной, любит погулять в темноте. Очень домашний. Видишь, как нежно прильнул к Петрушиной руке.

– Но…

– Может, не станем будить ребенка. – В голосе Тамары Игнатьевны появилась строгость. – Давай-ка разберемся утром.

Гутя кивнула и побрела обратно в спальню. Она заснула быстро, как всякий человек, осознавший, что ему больше не о чем волноваться.

А утром, за завтраком, она потребовала рассказать ей все. Она хотела знать, каким образом хомяк проник в дом. Почему ей об этом ничего не известно.

Петрушино личико, и без того маленькое, убывало прямо на глазах, а рот становился все шире. Гутя почувствовала, что кухня вот-вот содрогнется от громкого рева.

– Только не реви, – предупредила она. – Я жду подробностей.

– Ну-у… – протянул Петруша, Гутя поморщилась: этот протяжный звук – первые ноты, предвестники концерта.

Она оглянулась на Тамару Игнатьевну. Гутя давно заметила, что, если нет заинтересованных поклонников рева, концерт не начнется. Желающих послушать не было – Тамара Игнатьевна, не глядя на Петрушу, повернулась к Гуте.

– Откуда у нас миленький беленький гость? – повторила она вопрос.

– Го-ость? – Гутины глаза теперь не уступали в размере открытому рту сына. – Да я чуть с ума не сошла! Он прыгнул на меня, как… как… И так посмотрел…

– Залюбовался, я думаю, – насмешливо бросила Тамара Игнатьевна. – На тебя давно никто не смотрел… – она сделала значительную паузу, – а ты, надо сказать, красиво спишь. Манит прилечь рядом и смотреть нежные сны. – Она засмеялась.

– Ну ба-абушка, – проканючила Гутя, а Петруша надсадно захохотал и схватился за живот. В голосе матери он узнал собственные нотки.

– Видишь, даже ребенку смешно, – заметила Тамара Игнатьевна. – Зря, между прочим, ты так пренебрежительна с гостем. Он мужчина, его зовут Тимоша. Можешь познакомиться поближе. Пригласить? Вообще-то днем он спит.

– Ты… вы… – Гутя смотрела то на бабушку, то на сына, – знаете, как его зовут?

– Если бы мы не знали, что он из хорошей семьи, разве мы… разве он оказался бы у нас в доме? – Тамара Игнатьевна сощурилась так, как никто не смог бы, даже после долгой тренировки. Гутя пробовала, давно, конечно, но такого эффекта не добилась. Правый глаз закрывается до узкой щелочки, левый устремляется за ним, но сильно отстает, поэтому лицо кажется удивленным и насмешливым одновременно.

– Где вы его взяли? Говорите – украли? – Гутя хотела получить ясный ответ. – Если бы вы подобрали его на улице, вы бы не знали, как его зовут.

Тамара Игнатьевна вздохнула.

– В логике тебе не откажешь, – кивнула она. – А почему, интересно, не допустить, что нам его подарили?

– Полина никогда бы не сделала такого подарка. Кто еще мог вас осчастливить? В Москве, я сама убедилась, люди не щедрые. – Она поморщилась, Тамара Игнатьевна согласно кивнула. – А здесь, – она пожала плечами, – вряд ли кто-то ждал вас у дверей с таким подарочком. В нашем городе ценят полезных животных – собак и кошек.

– Стало быть, считаешь, мы украли Тимошу. Хорошо. – Тамара Игнатьевна покорно вздохнула. – Но, Августа, имей в виду, поводы для воровства бывают разные.

Гутя захихикала, как вредная девчонка.

– Например, неизлечимая болезнь, которая называется клептомания. Изучала в институте. – Она наклонила голову набок, оглядывая парочку напротив.

– Мы оба практически здоровы, верно, Петруша? – Тамара Игнатьевна положила руку на голову мальчика и погладила. Он поднял подбородок, увидел хитрые глаза, подмигнул. Его любимая праба засмеялась.

– Что смешного? – бросила Гутя.

– Ты прямо как американский пастор, – сказала Тамара Игнатьевна. Гутя неопределенно хмыкнула, не зная, как отнестись к сравнению, а бабушка объяснила: – Один калифорнийский пастор, я слышала по радио, прочел небывалую проповедь о кражах.

– Прихожане рыдали, – фыркнула Гутя. – Уверена. Но вы бы – нет.

– Он призвал принести в церковь все украденные вещи, не важно когда и не важно где. Что ты думаешь? Приготовленные корзины оказались битком набиты полотенцами из отелей, компакт-дисками, пачками сухого печенья. Там лежало даже сто тридцать пять долларов. Их принесла дама, магазинный работник, она регулярно крала продукты…

– А если бы мы принесли туда Тимошу, – подхватил Петруша, – то он съел бы печенье, а потом сгрыз доллары. Понимаешь, мам?

– Здорово соображаешь. Тебя бы в адвокаты. Все объяснишь, – хмыкнула Гутя.

– Неплохая мысль, – заметила Тамара Игнатьевна. – Юристы в роду Борзовых не помешали бы. Столько дел!

Гутя вздрогнула. Бабушка сама не знает, как права. Перед глазами возник грузовик с рекламой на задней стенке, рука с перстнем… Она поморщилась.

– Не станем отвлекаться от главного, – тихо напомнила Гутя скорее самой себе, чем бабушке и сыну.

– А в тебе, по-моему, пропал прокурор, – насмешливо бросила Тамара Игнатьевна.

– Вы сегодня же отдадите зверя хозяевам, – отчеканила Гутя.

– У-у-у… – Бабушка улыбнулась. – Насколько я понимаю, это приказ? Хорошее дело – строгость, но где мы их найдем? Не чувствую в себе задатков сыщика. Я никогда ни за кем не бегала…

– Все бегали за тобой, – засмеялась Гутя,а Тамара Игнатьевна кивнула. – Я знаю. Но этот ваш мужчина Тимоша должен вернуться к себе домой. – Гутя потыкала пальцем в сторону окна.

– Ма-ам… Ну ма-ам… – проныл Петруша.

– Августейшая особа приказывает. – Тамара Игнатьевна вздохнула и снова погладила по голове своего правнука. – Будем искать. Таков удел всех подданных ее величества. – Она вздохнула еще раз, нарочито шумно. – Ты серьезно, что ли? – спросила внучку другим тоном. – Да таких хомяков народится…

– Дело не в хомяках, – прервала ее Гутя, – не в их плодовитости, а в том, что красть – это плохо.

– Но ему у нас хорошо… – канючил Петруша.

– Петр, представь, не ты, а у тебя украли любимого хомяка.

Мальчик закрыл глаза, нахмурился. Он пытался, но не получалось.

– Я бы его никогда не проворонил.

– А хозяева, значит, проворонили? – накинулась на него Гутя.

– Тихо. – Тамара Игнатьевна подняла руку, призывая к миру в доме. – Дорогуша, сейчас крадут не только хомяков. – Она многозначительно посмотрела на внучку. – Читаешь газеты? Смотришь телевизор?

– Я хочу, чтобы мой сын никогда не крал, – стояла на своем Гутя.

– Ага, – бабушка засмеялась, – чтобы он никогда не крал хомяков, да? В общем-то, – она подмигнула Петруше, – риск того не стоит. – Мальчик улыбнулся, хотя ему еще не понять всей глубины намека. Тамара Игнатьевна объяснила: – Не станем ссориться с матерью.

– Моя дорогая бабушка, мой дорогой сын, – торжественно и с некоторым облегчением произнесла Гутя. – Я хочу, чтобы вы нашли хозяев и вернули им их собственность.

– Ох, Августа, ты стала какая-то… негибкая, – проворчала бабушка. – Она привлекала Петрушу к себе. – Хочешь всех построить, да?

Гутя махнула рукой:

– Как же, вас построишь. Ладно, ищите, а мне пора.

Гутя вышла из комнаты, в прихожей сняла с вешалки красную куртку, перекинула ремешок сумки через плечо, потом заглянула в гостиную. Доставая из кармана ключи от машины, уже другим, мирным тоном, сказала:

– Вернусь поздно.

– Не гони на автобане, – насмешливо бросила Тамара Игнатьевна.

Это был домашний пароль-оберег, дороги за городом в колдобинах, какой там автобан!

Августа выехала за город, белые от снега поля тянулись вдоль шоссе с одной полосой в каждую сторону. Уступая лихим наездникам, съезжала на обочину, всю в застывших рытвинах. Колеса «шестерки», выбравшись из ямы, тут же снова проваливались.

Черт побери, чего она привязалась к ним из-за хомяка? Ну, напугал он ее ночью, да, но это ее проблемы. Она что, на самом деле так сильно переживает, что сын увел у кого-то зверька в поезде? Бабушка и Петруша ездили к Полине в Москву. В соседнем купе оказалось семейство с Тимошей. Отец и две девочки-двойняшки.

– Совсем не похожи друг на друга, – в один голос удивлялись и прабабушка и внук. А чему особенно удивляться? Двойняшки – не близнецы.

Судя по рассказам, девочкам тоже лет по шесть. Но ее-то мужик хорош! Гутя улыбнулась. Увел!

Железнодорожный переезд оказался закрыт. Снова. Гутя с досадой посмотрела на часы. «Черт, – выругалась она, – прикатила». Сто лет ездит этой дорогой, знает, что в четверг, в десять утра, он всегда закрыт. А поезд прогромыхает в десять пятнадцать, если не опоздает. Она много раз пыталась выяснить, почему переезд закрывают так рано. Узнала – дежурная принимает лекарство за два часа до еды, ровно в десять.

«Может, заманить тетеньку в клиентки? Но какую добавку ей предложить?» – от нечего делать размышляла Гутя. Обычно она вынимала детектив, клала на руль и читала, пока не поднимется шлагбаум. Но сегодня ей не хотелось. Она сама-то что делает – толкает в детективы старушку с ребенком. Совсем обалдела, внезапно испугалась она.

Да разве причина в них или животном? Она в ней самой, Гутя понимала. Если подумать, на что тратит свою жизнь? Что везет в сумке, которая трясется в багажнике? Микроэлементы, витамины, биологически активные вещества, которые будто бы поставят на ноги тех, у кого проспиртована каждая клеточка? Или тех, кто бревном лежит в постели не первый год? Кто однажды лег, тот не встанет, учил профессор в институте.

«Ладно», – одернула себя Гутя. Все равно она везет им кое-что – надежду. Вот главная пилюля, уложенная в коричневый баул под кожу. Недавно ее осенило поменять сумку в клетку на более пристойное вместилище. Чтобы придать солидности препаратам, которые продает. На самом деле с клетчатым баулом она похожа на челноков с турецко-китайскими трусами и майками. Она догадалась об этом по взгляду Сушникова, а потом его вопрос подтвердил – совершенно правильно прочитала его взгляд.

В общем-то она развозит надежду не самим пьяницам, а их близким. С некоторых пор, уловила Гутя удивительную перемену, деревенские сыновья прониклись особенным уважением к своим старикам. Гутя слышала, как горько они оплакивают их, так надрывно, что трудно поверить в искреннюю печаль от расставания навсегда.

А потом нашла ответ – причина вполне коммерческая – вместе с ними уходит пенсия. А она в деревне – единственный надежный и регулярный доход. На эти деньги они… пили.

Своей догадкой Гутя воспользовалась. То, что она предложила старушкам, возвысило их в собственных глазах. В пенсионный день они покупали у нее БАДы, потом добавляли их в еду, надеясь, что мужики навсегда отрезвеют.

Наконец переезд открылся, Гутя перекатилась через рельсы следом за крытым грузовиком с надписью на борту: «Вы меня звали? Я еду». А ей, подумала она, стоит написать по-другому: «Вы меня не звали. А я еду».

Но это не вся правда, поспешила она успокоить себя. По крайней мере сегодня она едет туда, куда ее звали. Но начинала она именно так – купила базу данных, как теперь называются нужные тебе адреса, в сельской администрации. В ее списке все, кому за шестьдесят и у кого сыновья попивают. В трех селах.

Она посмотрела на часы. Нормально, есть время. Самое главное – успеть к трем часам: после перерыва на обед откроется сберкасса – по старинке местные люди так называют Сбербанк.

В этой деревне у Гути перевалочная база у Татьяны Федоровны Ушаковой. У этой женщины обнаружился собственный интерес, совпавший с ее интересом. Зять Ушаковой зимой нанимал бригаду для рубки леса. На весь сезон ему нужны работники с ясной головой и руками, в которых топор не дрожит. Татьяна Федоровна придумала по-деревенски простую и финансово ясную схему – в каждую получку, прямо возле окошечка сберкассы собирать с лесорубов на БАДы.

– Ты сегодня какая-то не такая, Августа. – Полная высокая дама с интересом посмотрела на Гутю. – Прямо девочка, чистая-пушистая. Как тебе красное-то идет. А мех… Песец, что ли? – Она протянула руку и пощупала пушистую оторочку.

– Песец, – кивнула Гутя и откинула капюшон. – Девочка, говорите? – переспросила она с приятным чувством. – Если бы… – Она вздохнула.

– Думаешь, похожа на бабу? Ни капельки. – Дама засмеялась.

– Можно подумать, не знаете, сколько мне лет. – Гутя фыркнула.

– Да знаю. И сколько твоему сыну – тоже, вдовушка ты моя. – Она протянула руку и обняла Гутю за плечи. – Все знаю, но я говорю, не кто ты есть, а на кого похожа. Ладно, заработаешь денег, может, в тело войдешь. – Она убрала руку с Гутиного плеча.

– Что-то мне не хочется. – Гутя засмеялась. – Чем больше тела, тем труднее его носить. На себе же. Вон, – она кивнула, – с меня сумки хватит, неподъемная. Но ее дотащишь до места и освободишь. А излишки тела с себя не снимешь.

– Я знаю одного крепкого мужичка, – она подмигнула, – он тебя на руках станет носить. Ты для него пушинка, не тяжельше. Никаких сумок не понадобится. – Она улыбнулась ярко накрашенными губами.

– Мало кому нравятся женщины в теле, – заметила Гутя и подумала, что окажись она могучей женщиной, Сушников не предложил бы подвезти. Мужчина всегда хочет быть сильнее. Это у деревенских людей сохранилось уважение к женской физической силе – на ней весь дом, значит, та, которая в теле, справится со всем и не переломится.

– Раздевайся, чаю попьем. Пирожков испекла с грибами. Поешь…

Когда Августа уехала, Тамара Игнатьевна посмотрела на Петрушу и сказала:

– Ну что, начнем раскручивать?

– У-у… – недовольно загудел мальчик.

– Мать, в общем, права, – сказала Тамара Игнатьевна. – Если исходить из библейских заповедей, – добавила она. – Не укради…

– Бип-бип… – повторил Петруша.

– Нет, я не про игрушки в машинки. Библия – это такая книга… Ладно, тебе еще рано. Потом как-нибудь. В общем, украли мы с тобой, а нас застукали. Сейчас позавтракаешь, я уберу со стола и кое-кому позвоню.

Каша была гречневая, Петруша не упирался, быстро очистил тарелку, и Тамара Игнатьевна приступила к делу.

Она знала, с чего начать. У проводника остаются копии билетов, в которых указаны номер паспорта и фамилия пассажира, что позволяет надеяться на удачу – найти адрес и телефон Тимошиных хозяев. Но для этого нужны знакомые на железной дороге.

Тамара Игнатьевна достала из стола записную книжку, полистала. Вот чертов хомяк, поморщилась с досадой. А она сама? Неужели не знала, что Августа заставит вернуть животное? Поддалась Петруше. Впрочем, мальчика тоже нельзя обвинять. Он в общем-то спасал хомяка от проводницы.

А дело было вот как. Уже утром, когда полусонные пассажиры стаскивали белье с матрасов, отыскивали куда-то завалившиеся полотенца – в поезде они исчезают невесть куда, проводница разносила квитанции на белье, не спрашивая кому надо, а кому нет. Она вошла в соседнее купе и завизжала:

– Мышь!

– Нет, это хомячок, его зовут Тимоша, – услышала она голос девочки.

– Он не кусается, – добавила ее сестренка.

Их отец в это время брился в тамбуре перед большим зеркалом.

Вторая проводница, не спеша несшая свое тело по узкому коридору, была старше и смелее.

– Лови! – скомандовала она.

Когда две крупные женщины разворачивались в тесном купе, пытаясь поймать зверька, Петруша юркнул между ними и схватил пластиковый пакет с банкой. Он видел, что Тимоша метнулся туда, прячась от начальниц.

Тамара Игнатьевна вышла в коридор на шум. Чтобы скрыть огорчение от неудачи, проводницы сделали вид, будто никого не собирались ловить. Одна из них сказала:

– Перевозка животных без клетки запрещена. – И строго посмотрела на девочек. – Мышей тоже.

На женщин в форме глядели четыре невинных сине-серых глаза.

– Мы-ши? Какие мыши? – спросили сестренки хором.

– Белые. Если ваши мыши, не дай Бог, конечно, перегрызут провода, соображаете, что будет? – говорила проводница, втягивая носом воздух, вероятно, все еще желая уловить специфический мышиный запах. Она, сощурившись, посмотрела на пол, на коврик. На нем – четыре пары ботинок. Она посмотрела на верхнюю полку, но там – ничего.

Пассажиры в шлепанцах стояли в очереди в туалет, который закроется через полчаса – скоро Вятка, конечная станция.

– Где они?

– Нет, нет мышей, – затараторила одна девочка. – Это я умею по-мышиному. Вот послушайте. – Девочка в сиреневой короткой юбочке тонко пропищала.

Проводница отмахнулась.

– Я заберу…

– Но никаких мышей нету, – кинулась на помощь девочка в синей юбочке.

– Я заберу чашки. – Проводница потянулась к столику. – Ого, не унесешь без подноса. – В ее голосе послышалось удовольствие.

– Я помогу. – Девочка в сиреневой юбочке взяла чашку, из которой ее отец пил чай вечером и ночью. Он долго не спал.

– Выходит, померещилось? – В голосе проводницы слышалась насмешка. Она любила пассажиров-чаевников, ей понравился мужчина из этого купе. Он побил все рекорды сезона, больше его никто не выпил чаю. А значит, заплатит за все. – Понесли, – скомандовала женщина.

Девочка пошла за ней следом, а сестренка юркнула в купе к Петруше.

– Не выходи, – предупредила она, – не выноси.

Петруша кивнул.

Тамара Игнатьевна не вмешивалась в детские игры, но ей понравилось, что мальчик кинулся на помощь. Она заметила, как быстро он познакомился вчера с девочками, они разрешили ему вынуть хомяка из банки. Они везли его в трехлитровке из-под соленых огурцов.

А потом, в суете, уже перед выходом из поезда, Петруша отдал сестренкам полиэтиленовый пакет с банкой варенья, а сам унес банку с хомяком.

– Петруша, ты можешь вспомнить хоть что-то, что они рассказывали о себе? – пыталась направить его по следу, впрочем, уже сильно остывшему, Тамара Игнатьевна.

– Не-а. – Он качал головой.

– А папа? Их папа что-то говорил о себе? Или они рассказывали про него?

– Не-а, – повторял мальчик. – Они говорили только про хомяка. Домашние хомячки живут три года. Днем они спят, а ночью гуляют. Им нужна коробка с опилками или сеном. Или банка. Они закапываются в ней, прячут еду, играют, – выпалил он с большим чувством, от которого даже порозовел.

– Ясное дело, – вздохнула Тамара Игнатьевна. – Что ж, тогда разделим наши усилия – я иду по следу, а ты содержи Тимошу в полном порядке. Чтобы был здоров, весел и не похудел. Если даже на поиски уйдет год, то, учитывая молодость Тимоши, можно надеяться, что настоящие хозяйки успеют насладиться его обществом.