Текст книги "Мужчина для сезона метелей"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

24

Николай в последнее время замучил себя вопросами. Самый главный один, его задают люди чаще других: что делать?

Ничего не делать, философски отвечал он, понимая, что решение все равно останется за женой. Надя всегда делала и поступала так, как считала необходимым.

Он ей не нужен. В той жизни, в которую вступила она, он лишний.

Очень складно и мудро Надя объяснила причины. Согласиться с ними? Ее доводы имеют под собой основание, если посмотреть с позиции стороннего человека. Но… он, а не кто-то чужой давал клятву верности: быть вместе в горе и в радости.

Нет, не такими возвышенными словами – их произносят во время венчания. Но громко сказанные в загсе, вполне торжественные, исходившие из влюбленного сердца, они имели тот же смысл. Он, как честный и порядочный человек, готовился исполнить обещанное. Чего бы это ему ни стоило.

Но Надя считала по-другому, она не хотела жертвы от него. Она отталкивала мужа, придумывала самые болезненные способы… Особенно вначале.

Николай понимал: Надя делает это от отчаяния. Но все, с помощью чего жена старалась отвратить его от себя, мало-помалу начинало работать. Вспомнить хотя бы случай с переодеванием Марии в ее юбку. Он едва не лишился чувств, когда за створкой двери гостиной из рифленого стекла он увидел… что жена ходит! Он чуть не разбил дверь, чтобы обнять Надю, поднять на руки и вопить от счастья. Но то был обман. Сцена едва не закончилась скандалом.

А крик, которым она оглушила его вскоре после этого?

– Они не твои дети, чтоб ты знал! Тебе незачем о них заботиться! Я сама! Уходи!

Тот крик даже не обидел Николая, но разозлил до крайности. Он собирался ответить, с языка приготовились соскочить слова: если бы не инвалидное кресло… До сих пор он обливается потом от ужаса, вспоминая… Но он удержался, выдохнул только два слова:

– Ты лжешь.

– Нет! Ты помнишь, я ездила в Финляндию… – не унималась она.

– Значит, – перебил он ее тогда, чувствуя, как покраснела даже шея, – ты хочешь сказать, это у вас семейное, да? Девочки – от твоего дяди, да?

Собственный хриплый смех до сих пор стоит в ушах. Она вспыхнула. Больно, ах, как больно у нее сжалось сердце, а пальцы с новой силой впились в бедро, он все заметил. Николай готов был вырвать себе язык. Но не мог совладать с собой, он двинулся на нее. Ударить?

Ее руки вынырнули из-под пледа, легли на поручни. Он увидел в этом жесте предупреждение.

– Ты лжешь, – выдохнул он снова и отступил.

– Нет. – Жена покачала головой, а пальцы, снова скрывшись под пледом, впились в колени, которые, понимал он, ничего не чувствуют. Пальцам, наверное, стало больно.

– Я докажу, что ты лжешь. – Он со свистом выдохнул.

– Неужели ты думаешь, что после генетической экспертизы мы останемся вместе? – Сердце билось быстро, словно хотело удушить его. – Тебе все равно придется меня оставить.

Только после Николай догадался, что Надя готовилась к этому выпаду. Может быть, репетировала с Марией – он поймал на себе сочувствующий взгляд безмолвной Надиной тени. При нем она почти не произносила ни слова. Надя пыталась найти то, что сильнее оттолкнет его. Она солгала о том, что теперь было для него самым важным в их жизни. О дочерях.

Николай помнит, как внезапно обмяк. Он увидел то, что Надя призывала его увидеть, а он упирался.

Он увидел перед собой… инвалида.

Надя поймала перемену в его глазах – наверное, в тот миг угас злой блеск. Она увидела печаль. Боль. Она не хотела, чтобы мужчина смотрел на нее такими глазами.

На самом деле до этого момента он видел в ней женщину, а потом – нет.

Чувство, возникшее в тот миг, ему было знакомо. С ним он уезжал из Дивногорска от родителей в последний раз. Он смотрел на них с палубы катера, увозившего его в Красноярск. Судно еще не набрало скорости, он отчетливо различал мать – отсюда она казалась худенькой девочкой с хвостиком на затылке, похожей на юную журналистку, прикатившую из Москвы. Отец с бородой – он, напротив, ощущал себя солидным охотником-промысловиком, после того как ушел из филиала НИИ, с должности мэнээса. Он добился желаемого – свободы.

Как будто что-то закончилось, думал тогда Николай. Но что? – спрашивал он себя. А то, что он уезжал от них, вот таких, навсегда. Потому что в следующий приезд они станут другими, и он тоже – другим. Каждую секунду все меняется, и все меняются. Для него это не просто слова, которые обычно произносят с легкой усмешкой. Теперь он знал непоправимый смысл этих слов. Еще вчера у него была жена Надя, которую он любил, которая любила его, а сегодня…

У него были дочери, которых они любили оба, а сейчас…

Николай словно стоял на зыбкой кочке посреди нескончаемого, топкого болота. Куда ни ступишь – везде трясина. Но самое страшное… нет, даже не страшное, скорее тягостное: они с женой оба – другие люди.

Надя сказала ему однажды:

– Когда я училась на биофаке, я писала курсовую работу о глубоководных рыбах. Знаешь, они не выживут в верхних слоях, точно так же, как мелководные – на глубине. Мы с тобой, Николай, теперь, как эти рыбы. Двое могут быть вместе только на одной глубине. Иначе – смерть.

Ей не жаль отпустить его. Жаль – его самого, понял он. Она не хотела, чтобы он остался один в чистом поле, как Надя говорила об одиноких людях. Она сказала, что заметит, когда он увидит ту женщину, которая может ему подойти.

Он смеялся, злился – какая самонадеянность. Но убедился: Надя знала, что говорит. Видимо, понял Николай, болезнь обостряет чувства. Она заметила в тот же день, когда он увидел Августу, что он встретил кого-то.

По его глазам, устремленным мимо нее? По возбужденному настроению? Или ответам невпопад на вопросы, на которые он отвечал всегда сразу и быстро? Может быть, по резкости, которую он позволял себе с ней после знакомства с Августой?

Она права, это следует признать – основой их брака была чувственность, жажда тела, игра тела, радость тела. Ничего такого больше нет и не будет.

Надя нашла журнал, который он взял на бензоколонке. Он знал, что искал там. Прочел весь, что-то смущало, вгоняло в краску своей неожиданностью, но больше – собственная реакция на новое для себя. Не зря говорят: самое возбуждающее средство – чтение эротических текстов.

Он примерил на себя все варианты возможных удовольствий и понял: ни один из них ему не годится. Он не сможет сделать с Надей то, что делают другие мужчины с другими женщинами. Как не мог купить себе резиновую Надю.

Николай не раз уверял ее: он помнит, что она нужна ему любая. Но он ошибался в самом себе. Нет, не любая. А только та, в которую он влюбился. Без жизни чувственной все, что раньше было ценным, поблекло, как золотое кольцо, которое он купил ей в подарок в лавочке для туристов в Арабских Эмиратах. Надя искупала кольцо в соленом море, и золото позеленело… Это правда.

Теперь, когда он совершил прорыв, как он назвал свидание с Гутей, Николай взглянул на свою жизнь иначе. Он увидел, что Надя говорит правду, он не нужен ей. Тогда зачем навязываться?

Он заметил, как меняется она при появлении Лекаря. Подумать только, Надя согласилась поехать с ним в загородный клуб. Лекарь… А… если он поставит Надю на ноги, что тогда? Но ответом ему стало лицо Августы, ее серые огромные глаза, полные желания, когда она открывалась для него в той избушке.

Ничего тогда.

Надя ждала разговора с Николаем с таким нетерпением, от которого уже отвыкла. Ей хотелось все расставить по местам как можно скорее. Окончательно.

Она пробежала глазами по экрану компьютера, потом отвернулась от монитора и посмотрела на балконную дверь. После туч, которые не пропускали солнце три дня подряд, оно проглянуло и так сильно било в южное окно, что обмануло доверчивого шершня. Эта крупная оса, а они давно живут на балконе, проснулась и билась в нагретое стекло. Шершень сердился, жужжал, требуя впустить его. Хочет в гости, усмехнулась Надя.

Нет уж, у них и так будут гости. Николай сказал, что Нина Александровна, его мать, по делам собирается в Москву и заедет к ним. Свекровь не была давно, пожалуй, с тех пор, как родились девочки. Она звонила. Надя вздрогнула – тот странный звонок со слезами… И слова о каком-то проклятии.

Она поморщилась. Надо же, так и не поискала в компьютере фамилию женщины, которую она назвала. Вытеснила в дальний угол памяти, Надя умела это делать. Но она точно помнит, что записала в свой толстый черный ежедневник. Надо найти и пробить фамилию по Интернету, Нина Александровна наверняка заговорит о ней, когда приедет.

Надя взяла ежедневник и принялась листать в обратную сторону. Вот, Борзова Тамара Игнатьевна. Она что, однофамилица Августы? Надя почувствовала, как пальцы, нависшие над клавишами, задрожали. Наверняка Нина Александровна сказала, что та женщина преподавала в университете русскую литературу. А она училась в Москве.

Надя набрала имя и фамилию и ждала, когда компьютер, пошевелив мозгами, выдаст ей ответ. Он выдал, она пробежала глазами по параграфам и…

Борзова, но… Августа. Чем она знаменита? Прочитала текст и похолодела.

Это… что же… случилось по ее вине тоже?

Надя почувствовала, как голова клонится к столу. Хотелось, как в детстве, положить голову на руки и закрыть глаза. Как страус, голову в песок, говорила мать. А отец качал головой: страус прячет голову не от страха, засовывая ее в песок, он прислушивается – не идет ли кто-то.

Она не могла дотянуться головой до стола – она не могла согнуться в талии. Она снова уставилась в экран компьютера и снова прочитала.

Сергей Михеев погиб при тестировании снегохода «Сноу кейв». У него осталась жена – Августа Борзова и сын пяти лет.

Ровесник ее девочек.

В кабинет вошла Мария.

– Я хочу пойти в магазин. Обойдетесь без меня? – спросила она, хотела что-то сказать еще, но, взглянув на лицо Надежды, торопливо спросила: – Вам плохо?

Надя покачала головой:

– Ничего. Ты можешь узнать что-то… об одной семье. Борзовых, может, слышала?

– Борзова? У нас была литераторша с такой фамилией, – сказала она.

– В медучилище? – вскинулась Надя. – Как это? Она живет… здесь?

– Конечно. Я видела ее на юбилее училища. Она прекрасно выглядит. Но, я слышала, у ее внучки недавно погиб муж. Он разбился на снегоходе.

Надя кивнула:

– Хорошо. Иди, я обойдусь без тебя.

Все верно, думала она, вступая в любую игру, никогда не угадаешь, чем она закончится. Это неправда, что победители знают о своем триумфе заранее. Если он им обещан, тогда это не игра. Тебя просто одарят победой.

Итак, по порядку, призвала она себя. По рекомендации дяди Александра она отдала деньги в траст бизнесмену из Финляндии. Он купил на них снегоход «Сноу кейв».

Она не прогадала: получила хорошие проценты. Еще перстень в подарок. От дяди. Он сказал, что это – пожелание быстрых ног. Борзая, изображенная на перстне, – символ скорости.

– Вы верите, что я пойду когда-то? – снова услышала она свой вопрос, заданный дяде.

– Верю. И ты верь.

Она помнит, как вертела в руках старинный перстень, его отдал дяде Александру тот самый бизнесмен в знак благодарности… Но только ли за деньги, на которые был куплен снегоход «Сноу кейв» – «Снежная пещера», ставшая, как здесь написано, могилой для Сергея Михеева. А снегоход «Лайф», то есть «Жизнь», занял место на обширном северном рынке. На нем она с таким восторгом рулила, когда за спиной сидел Лекарь.

Надя снова посмотрела в окно. Шершень больше не стучался в стекло. Солнце сместило свои лучи, а он или устремился за ними, или решил досыпать до прихода настоящей весны.

Но… внезапно пришло ей в голову, смерть Сергея Михеева расчистила путь Николая и Августы друг к другу. А вдруг есть какая-то доля правды в словах свекрови о том, что если соединятся два рода, проклявшие друг друга, то злое слово утратит силу? Значит, их девочки, внучки Нины Александровны, выйдут из-под удара?

Надя почувствовала, как взмокла блузка на спине. В чем дело? Ведь ни в какую мистику она не верит.

25

Николай вошел к ней в комнату в девять. Она дождалась, пока он поужинает, сама ничего не ела после шести вечера, опасаясь растолстеть при своем образе жизни.

Он вошел в гостиную и спросил:

– Ты хотела поговорить со мной? Вот он я.

– Да, – сказала она, откатилась к окну, развернулась лицом и начала: – Знаешь, когда я была подростком, у меня была собака. Она не состарилась, но смертельно заболела. Ветеринар сказал, что она не жилец. Я плакала, я хотела ее удержать на этом свете – на уколах, на таблетках. Но отец сказал мне то, чего я не забыла до сих пор. «Отпусти ее, Надя. Она уже не здесь. Не мучай ее тело». – Надя не отводила глаз от глаз Николая. – Наш брак почти умер, ты знаешь. Я предлагаю – давай отпустим его. А сами останемся живы.

Он молчал, ожидая, что еще скажет она.

– Помнишь, я уже предлагала отпустить тебя. Но я была не права в одном – отпустить надо нас обоих. – Она усмехнулась. – Себя я уже отпустила. Я давно не с тобой. Теперь очередь за тобой.

– А с кем ты, Надя? – Николай подался вперед. – Ты… с этим… Лекарем? – вырвалось у него.

– Нет, Николай. Сама с собой. – Она улыбнулась. – Той любви, которая была у нас раньше, не будет. В нашем браке было много физиологии, правда? А теперь ее нет. Заменить ее нечем, я о нашем с тобой случае, не вообще. Сколько бы ты ни рубил дрова, – она усмехнулась, – тебе не испытать того, что со мной… Прежде.

– Но ты… попра…

– Нет! Не надо так говорить со мной. Ты не доктор, ты даже не лекарь. Я изменилась, Николай, мои представления о жизни – тоже. У меня есть коляска, мозги, мои желания, только мои. Я знаю еще одно – что мне не нужно в моей новой ситуации.

– Что или кто? – тихо спросил он.

– Твое самопожертвование, Николай, мне не нужно.

– Но, Надя, ты моя жена… У нас дети.

– Они нашими и останутся. Они скоро поедут учиться в музыкальную гимназию, к дяде Александру.

– Ты решила сама? Без меня? Одна? – вспыхнул он.

– А что ты можешь предложить взамен? Мои родители не слишком молоды. Я ничего не могу сделать для девочек, кроме как заработать деньги. Я… я не могу даже посадить их к себе на колени. А ты? Что ты можешь сделать для них? Да, ты свозил их в Финляндию, ты привез их домой, ты справился. – Она нахмурилась. – Они говорили мне… вы, кажется, что-то потеряли. Но все ерунда, не важно. Все вещественные потери – мелочи. – Она махнула рукой.

Николай молчал. Не говорить же сейчас, что на самом деле они потеряли в поезде?

– Если бы мы с тобой дожили до возраста моих родителей и нас объединяла бы только кухня, – она усмехнулась, – я бы иначе отнеслась к тому, что произошло с нами. Но впереди так много времени. По крайней мере у тебя. Если оставить все по-прежнему, наша жизнь превратится в кошмар. Никто не знает, как дальше будет развиваться моя болезнь. Любовь – это договор двоих, когда проходит чувственная эйфория. А если договор, то надо учитывать форсмажорные обстоятельства. Обстоятельства непреодолимой силы.

– Но мы можем преодолеть…

– Нет, вдвоем с тобой не получится. Я хочу попытаться одна.

– Я… совсем тебе там не нужен? – тихо спросил он.

Надя почувствовала, как сердце подскочило и перекрыло горло.

– Ты нужен себе самому, – твердо ответила она.

– Так что же, в несчастье надо бросать друг друга? – спросил он, отчаянно сопротивляясь желанию согласиться с ней.

– Нет, но я считаю, что, если произошло несчастье, не надо его приумножать. То, что я предлагаю, – единственный вариант для нас. Для тебя и меня. Не важно, как это выглядит со стороны, что подумают или что скажут люди. Спросим себя: будет ли так лучше всем нам? Я отвечаю за себя: да. Скажи честно и ты – только не надо говорить то, что положено сказать жене преданному мужу. Ты ведь согласен со мной?

Николай долго молчал, смотрел на Надю, она его не торопила.

– Да. – Потом взял ее руку в свои и поцеловал. – Спасибо, Надя.

– Она… достойная женщина. Я… виновата перед ней. Невольно, – поспешила она добавить.

– Ты… перед ней? – Он похолодел. – Ты что-то… ты говорила с ней? – Его глаза раздраженно блеснули, он приподнялся на стуле.

– Нет, нет, не волнуйся. Я никогда ее не видела… – в жизни, добавила она про себя. – Но… так вышло, что вот это навороченное кресло я заработала… – она похлопала по поручню, – на ее горе.

Николай откинулся на спинку, казалось, он теперь опасается даже дыхания своей жены. Она видела, какими ледяными стали его серые глаза, но чувствовала себя от этого еще спокойнее и увереннее. Все хорошо, все правильно, Августа – та женщина, которая ему нужна. Она ему дорога, это видно.

– Но она стала свободна – для тебя, Николай, – добавила Надя тихо. – Понимаешь?

– Что… ты… сделала? – требовательно спросил он.

– Я – ничего. Ее муж погиб, тестируя снегоход. Ты об этом знаешь. Эта машина… снегоход, я имею в виду, куплена отчасти… – Надя вдохнула побольше воздуха, – на мои деньги.

– Дальше. – Он сложил руки на груди и стиснул пальцами предплечья. Она увидела отполированные ногти. Эта она заставляла его пользоваться маникюрными ножницами, пилочкой и кусачками, терпеть не могла заусенцы на мужских руках, небрежно остриженные ногти. Ткань рукава вдавилась в мышцы.

– Дядя Александр свел меня с финским бизнесменом, который отдал какой-то фирме снегоход на тестирование. Эта фирма, сказали мне, хочет выйти на наш рынок. Я отдала деньги в траст под большие проценты. – Она вздохнула. – Я не интересовалась, для чего им деньги. Мне нужна была эта коляска.

– Ты сдала деньги в траст? Ты рисковала… – его голос дрожал, – деньгами наших детей?

– Я рисковала столь значительной суммой, потому что другая никому не нужна. Но дядя Александр страховал риски.

– Ты вынула деньги из оборота? – спросил Николай.

– Нет.

– Но тогда откуда? Снова твой отец? – вырвалось у него. Но он быстро поправился. – Это было его… желание? – как можно мягче спросил он, давая понять Наде, что не собирается ничего дурного говорить о ее любимом отце. Надя давно признавалась, что еще в детстве мечтала выйти замуж за отца. Потом, смеялась она, поняла, как это глупо.

– Я заработала их. Сама. – Она чуть не сказала, как именно – на компьютерных вирусах. Но он – не Лекарь, не оценит. Тот сразу понял, каков предел допустимого у Надежды Викторовны Фоминой. Что обещало успех. – Потом добавила: – Теперь можно предположить, что катастрофа была запланирована.

– Августа тоже так считает. – Николай расцепил руки и положил их на колени. – Ей выплатили страховку мгновенно, – сказал он. – Но недавно она увидела страшную рекламу, – он нахмурился и покачал головой, словно сам увидел ее, – другой снегоход парит над поверженным «Сноу кейв». Августа уверена: все было подстроено.

– Надо быть дурочкой, чтобы поверить, будто страховка – новая форма ведения бизнеса в нашем городе, – фыркнула Надя. – Это плата за смерть. Она для того, чтобы жена не пыталась докопаться до сути.

– Но она хочет раскрутить… А если докопается… – Он поднял руки и стиснул пальцы.

– Нет. Не докопается. Ты же не станешь ей помогать?

Он опустил голову.

– Да, чуть не забыла, – сказала Надя, – мне позвонила какая-то женщина насчет хомяка. Я удивилась… Стоп! Так вот что вы потеряли в поезде? Да? – Она испытующе посмотрела на Николая.

– Его. – Николай с облегчением усмехнулся, он рад был поменять тему. – Недоглядел. Его украли, точнее, поменяли.

– То есть? – Надя вскинула тонкие брови.

– На то, что можно съесть. – Он засмеялся. – Вместо хомяка я вынес из поезда трехлитровую банку варенья. Кизилового.

– Ну да! – Надя подхватила его веселый тон. – Но я ничего не знала, не поняла… В общем, я предложила привезти того, которого она назвала Тимошей, в воскресенье. Я хочу устроить семейный обед. Девочки обрадуются. Погоди, – она осеклась, – а они не потащат его к дяде Александру?

– Они собирались, – сказал Николай, – я обещал им парочку хомяков.

– Но ты еще не купил… им… семейную пару?

– Нет. Они почему-то верят, что Тимоша к ним вернется.

Надя улыбнулась:

– Хорошо. Николай, я думаю, мы обо всем договорились, да? – Он молчал. – И теперь хочу сделать тебе подарок. – Надя засунула руку в карман и вынула перстень. – Вот. Эта собака называется борзая. А фамилия Гути – Борзова, верно? – Она улыбнулась. – Я думаю, она оценит, когда увидит у тебя такой перстень.

– Какой интересный… – Николай крутил перстень в руке, подносил к глазам. Серебро потускнело, но фигура собаки отчетливо видна.

– Тебе нравится? – спросила Надя. – Вижу, нравится.

– Это… намек? – спросил он, сжимая в руке перстень.

– Надень, я хочу посмотреть, – сказала Надя.

Он разжал руку, собака смотрела прямо на него. Он вздрогнул.

– Надевай же. – В голосе Нади он услышал нетерпение.

Николай попробовал на безымянный палец левой руки.

– Маловат, – сказал он.

– Тогда на мизинец, – бросила Надя.

Он подчинился. На мизинец перстень сел плотно.

– Отлично, – похвалила она.

– Ты думаешь, теперь я быстрее… убегу?

– Смотря куда, – фыркнула она.

Он отвел руку подальше от глаз.

– Вообще-то я не носил никогда таких украшений…

– Это не украшение, – оборвала она его. – Это символ.

– Но чего?

– Откуда мне знать? – Она пожала плечами.

– Но ты где-то взяла его?

– Не я… Мне его… дали.

– Кто, не хочешь сказать?

Она снова пожала плечами и отвернулась.

– Мне сказали, что оно очень… старое.

– Похоже. – Николай кивнул.

– Я… Вот бы мне стать такой же резвой, как эта борзая. – Она хотела высказать сомнение, но осеклась. Лекарь не разрешал ей произносить такое.