Текст книги "Прощай, пасьянс"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

8

– Фе-ед-о-ор! – наконец услышал он голос жены. – Где ты? – Она махала рукой перед его глазами, взгляд которых остановился в прошлом. – Ты где? Ох, слава Богу. Лиза, он снова к нам вернулся! – Мария смеялась. – Далеко ли уплыл? Уже в самой Америке, верно? – допытывалась Мария.

Федор очнулся и посмотрел на сестер, которые сидели за одним столом с ним.

– Верьте или не верьте, ваше дело. Но я путешествовал в прошлое.

– Куда же? – спросила Лиза. Федор вздрогнул, снова не в силах согласиться с тем, что если не видеть, то можно подумать, это говорит его жена. Тот же голос, низкий и незабываемый. Те же интонации. Спокойные, но требовательные.

– В собор Парижской Богоматери.

– Вот как? Что же ты там увидел на сей раз? – Это спрашивала Мария, вне всякого сомнения, потому что он видел, как двигаются ее алые полные губы.

– Все то же самое, – сказал он.

– Не вредно снова съездить в Париж. Увидеть иную картину. – Сестры сказали это хором. Они часто так говорили, он просто забыл об этом за то время, пока Лиза была замужем за Жискаром.

– Не думаю, что увижу что-то более потрясающее, чем двух хитрых девиц, которые влезли на скамеечку, чтобы оказаться выше всей толпы.

– Это была табуретка для ванны, – заметила Лиза. – У нас в парижском доме была ванна на высоких лапах.

– Как будто на звериных, – поддержала ее Мария. – Чтобы в нее залезть – без скамеечки никак.

– А придумала наша тетя, она очень практичная. Она сказала: зачем идти туда, если из-за людских голов все равно ничего не увидишь? – объяснила Лиза.

– Наш батюшка хохотал до слез, когда узнал о такой проделке. Но потом, успокоившись, похвалил. Он всегда хвалит всех за находчивость. Он сказал: а кто запрещает брать с собой скамейки на коронацию императора? Я не видел таких указов. А если не видел – значит, можно.

Мария добавила:

– Когда ты сделал мне предложение, батюшка подумал и сказал… Помнишь, да, Лиза? – Мария повернулась к сестре.

– Конечно, помню.

– Да, он сказал, что отныне издал бы указ о том, что юные девушки обязаны брать с собой скамеечки на коронацию императоров. Чтобы их могли заметить будущие женихи.

Федор засмеялся:

– Мудрейший человек ваш батюшка!

– Он всегда был таким, – сказала Мария.

– Он и сейчас такой, – согласилась Лиза.

– По-прежнему весь в книгах? – поинтересовался Федор.

– А в чем же ему быть? Ты вот из купцов, да? Поэтому что с тобой ни делай, сколько языков ни выучи, а все твои старания будут направлены на торговлю. Верно? – спросила Лиза, в упор глядя на Федора.

Ему показалось, она стала больше отличаться от Марии. В лице появилась дерзость. Что ж, жизнь кладет отпечаток и на одинаковые лица. Вон взять цветы мака, который словно лес-подрост стоит стеной у их забора, и сравнить с тем, что выбился за его пределы. Тот уже с иными бутонами, другого оттенка. Но ничего, решил Федор, здешний воздух снова уравняет лица сестер. А также мысли и настроения.

Он вдруг почувствовал некоторую печаль, подумав о том, что они могли бы родиться разными. Тогда он лишился бы чего-то особенного. Какой-то игры, что ли. Может, потому, что всякий раз, когда он безошибочно узнавал Марию, его сердце переполнялось гордостью – как чутка его любовь.

– Верно, – сказал, Федор, поднося ко рту пышный пирог с черемуховым маслом. – Как верно и то, что ты никогда не ела таких пирогов, Лиза. Даже в Париже.

– С черемуховым маслом? – в раздумье повторила Лиза. – Такое бывает?

– Только в нашем купеческом городе Лальске.

Лиза покрутила перед глазами пирог, который протянул ей на серебряной тарелочке Федор, стараясь получше рассмотреть его и уловить запах.

– Расскажи, Федор, как его делают, – подталкивала Мария.

– Ты на самом деле знаешь как? – Лиза вскинула тонкие брови. – А не только ваша повариха Глафира?

– Знаю, – ответил Федор и подмигнул жене.

– Тогда рассказывай.

– Нужны размолотые в муку черемуховые ягоды. А еще тыква, сливочное масло и сметана, – перечислял Федор, отложив свой пирог на край серебряной тарелки… – Срезаешь верхнюю часть тыквы, очищаешь изнутри от семечек и волокон, накрываешь, будто крышкой, срезанной верхушкой и ставишь париться в русскую печь.

Лиза кивала, откусывая от пирога небольшие кусочки.

– Дальше, – требовала она.

– Можно подумать, ты станешь делать такое масло и печь пироги, – засмеялась Мария.

– Может быть, я собираюсь произвести фурор в Европе своими пирогами. Ты не подумала об этом?

– Ты снова собираешься в Европу? – спросила Мария и настороженно посмотрела на сестру.

– Возможно. – Лиза пожала плечами. – Кто знает… Но не в ближайший год, – поспешила она добавить. – Это так же точно, как точно то, что я хочу узнать остальные подробности приготовления черемухового масла, Федор.

– Вынимаешь из духовки тыкву, – охотно продолжил он, – отделяешь от кожуры, соединяешь ее с черемуховой мукой, сливочным маслом, сметаной и ложкой меда. Все хорошо перемешиваешь и ставишь на холод. А когда печешь пироги, добавляешь в муку. Вот такие пироги, – закончил он.

– Замечательные пироги, – похвалила Лиза.

– Давай бери, – угощал ее Федор. – А то ничего тебе не оставлю.

– Не оставишь? – с сомнением повторила Лиза, ее губы уже приготовились сложиться в насмешливую улыбку от пришедшей в голову мысли, которая сейчас явилась совершенно некстати. Потом она быстро спохватилась: нет, ту мысль, которая постоянно вертится в голове, надо затолкать подальше, поглубже. Сейчас он говорит только о черемуховых пирогах.

– Он пугает тебя, Лиза, – поспешила на помощь сестра, которая уловила интонацию Лизы и поняла, о чем та подумала. Потому что и она сама неотрывно думала о том же.

Мария порозовела. Федор заметил и принялся ее успокаивать:

– Да, конечно, оставлю я ей всего, чего она хочет.

Мария порозовела еще сильнее.

– Не веришь? Ты думаешь, я такой жадный? – не отступал Федор.

Мария вскочила со стула.

– Пойду скажу Глафире, чтобы достала орехов из ларя в кладовой.

– Вот правильно. Угостим Лизу нашими орешками. Неси!

Лиза готова была расхохотаться. Ей показалось, она снова сидит в Париже, в театре, смотрит на сцену, где между героями идет диалог с подтекстом, который понятен не всем. Она поспешила перевести разговор.

– Глафира все еще у вас служит? – спросила Лиза, тоже потянувшись за пирогом, как и Федор.

– А что ей сделается? Она год от года становится лучше. Мария дает ей указания, а ты сама знаешь, какие вы, Добросельские.

– А какие мы, Добросельские? – кокетливо спросила Лиза, слегка наклонив набок головку, увенчанную короной из кос.

– Вы-то? Малоежки да вкусноежки, – засмеялся он.

– Верно, – величественно кивнула Лиза. – М-м-м. Пожалуй, ты мог бы оставить меня ни с чем, но я все равно получу свое. Ты нас, Добросельских, знаешь!.. – Лиза снова ступила на скользкий путь. Она засмеялась и дерзко посмотрела на Федора.

Мария вошла, смеясь в точности как сестра. Но она смеялась о чем-то своем. Услышав слова Федора, замерла на пороге. А он говорил:

– Да бери же, бери! Я готов отдать тебе все, Лиза. Я тебя так же люблю, как Марию.

Внезапно обе сестры побледнели, слов не нашла ни та ни другая, но Федор не обратил на это внимания.

В комнату следом за Марией влетела Гуань-цзы. Кошка улеглась на китайский пуфик, который Степан Финогенов привез вместе с ней. Правда, тогда Гуань была совсем молоденькой, по сути, котенком. Ему подарил ее китаец, который пришел в восторг от выбора шапки с золотым шариком. Он сказал, что если у Степана такой размах, то ему полагается своя гетера. Но поскольку женщину он не может ему подарить, то дарит кошку.

Гетеры есть для всех, рассказывал он Степану, а тот своим сыновьям. Гетеры есть домашние, правительственные, которые, в свою очередь, делятся на дворцовых гетер и гетер для чиновников, а также есть гарнизонные и лагерные. Поскольку у «Степ На», как называл китаец Степана, есть теперь шапка чиновника девятого разряда, то ему полагается гетера для чиновников. Гуань-цзы – так называются гетеры этого разряда. Он поднес ему сиамского котенка. Не мог же Степан отказаться от такого дара? За обратный путь из Китая в Россию котенок превратился в своенравную грациозную кошечку Гуань-цзы. Все это знал Федор, он не знал только одного, что отец его называл Севастьяну гетерой – Гуань-цзы…

Но сейчас он обратил внимание на другое:

– Вы посмотрите на Гуань! Она не сводит глаз с Лизы. Давно не видела. Забыла. Отвыкла. Так что она, как ни рядитесь, дорогие мои сестры Добросельские, всегда поможет мне различить вас, если я вдруг запутаюсь, переевши пирогов.

Федор засмеялся, а сестры дружно повернулись к кошке. Гладкая, с коричнево-бежевой шкуркой, она напряглась так, что видно было, как от дыхания трепещет ее тело. Она пожирала глазами Лизу, как будто видела в ней то, чего не видел никто.

Мария почувствовала, как у нее похолодели руки.

– Но сегодня утром она была с нами обеими ласкова, – говорила она, но думала о другом: Гуань-цзы на самом деле может их выдать.

– Кис-кис-кис, – тихонько позвала ее Лиза. – Гуань-Гуань-Гуань.

Кошка не двигалась.

– Цзы! – приказным тоном произнесла Лиза, и едва умолк последний протяжный звук «ы-ы», как та уже летела в воздухе. И вовсе не для того, чтобы выскочить за дверь, а чтобы опуститься на колени Марии.

Все ахнули.

– Вот это поле-ет, – протянула Лиза. – Ей могли бы позавидовать парижские танцовщицы.

– Моя милая, моя Гуань, моя Гуань-цзы, – приговаривала Мария и гладила рукой по короткой шерсти. Она чувствовала, как успокаивается животное. – Лиза хорошая. Она такая же, как я… Ты полюбишь ее снова. Ты забыла ее, да?

– Ох! – Лиза всплеснула руками. – У меня есть подарок для Гуань. Очень милая ленточка на шею.

– Давай неси. Подлижись к Гуань.

Лиза сбегала к себе в комнату и принесла желтую бархатную ленту. Мария держала кошку, а сестра завязывала ленту на шее. Кошка не сопротивлялась, только шевелила кончиком носа, как будто принюхивалась к незнакомому запаху. Но этот запах смешивался с привычным запахом Марии, и она понемногу успокоилась.

– Какая ты теперь красивая, Гуань, – покачал головой Федор. – Как женщины умеют украшать себя! Диву даешься! Стоит повязать всего-то кусочек ткани…

– Ткани? – возмутились сестры. – Ты, удачливый купец, должен понимать разницу между тканью и вещью из нее.

– Сдаюсь. В тканях понимал мой батюшка. Я – только в мехах.

– Тогда ты должен восхищаться мехом Гуань, – засмеялась Лиза.

– У нее не мех. У нее кожа с волосами.

– Ты намекаешь, что так же, как у нас, да? – Мария поджала губы.

– Нет, у американских индейцев это называется скальп.

– Ты хорошо подготовился к путешествию в Америку, – заметила Лиза.

– Ох, Федор, только не плыви к тому берегу, где живут индейцы, ладно?

– А зачем ему плыть к ним? – изумилась Лиза. – У них своих мехов полно.

– А может, он захочет им отвезти соленых рыжиков, – засмеялась Мария, снова поглаживая кошку.

– Рыжиков? Ты везешь в Соединенные Штаты Америки соленые рыжики?

– Они тебе разонравились? – деланно изумился Федор. – Лучшее средство от тошноты наутро, – заметил он. – После застолья.

– И вообще от тошноты, – не думая, добавила Мария и сразу поймала на себе хитрый взгляд Лизы.

– Я запомню, – пообещала она.

Мария порозовела.

– Не волнуйтесь, мои красавицы, я плыву к восточному побережью. В порт Брайтон. А индейцы живут на западном. К ним как-нибудь после. Могу и вас с собой прихватить.

Гуань зашевелилась, потом, словно пробуя лапой воздух, помахала собранными в кулачок когтями.

– Что это она делает? – спросила Лиза.

– А вот сейчас увидишь, – пообещала Мария.

В одно движение Гуань оттолкнулась задними лапами от коленей Марии и опустилась на Лизины.

– Она признала тебя! – захлопала в ладоши Мария.

– Теперь, Федор, она не сможет тебе сказать кто из нас Мария, а кто – Лиза.

– Господи, да неужели и у них, у животных, важны подарки?

– Я думаю, у всех живых существ, Федор.

– Значит, могу не сомневаться, Лизавета, что шуба, как у Марии, тебе придется по душе.

Лиза вытаращила глаза.

– Фе-едор! Да это же царский подарок; дарят при восхождении на престол, не меньше.

– Такие подарки дарят любимым женщинам, поверь мне и не отказывайся. Ни от чего не отказывайся, от сердца тебе дарю, прошу тебя…

Лиза взглянула на Марию и потом, словно зная решение сестры, кивнула:

– Хорошо, Федор. Я не отказываюсь ни от каких подарков. Но они и отдарков требуют, верно?

– Не откажусь. Кто откажется получить поцелуй сестры-близняшки любимой женушки! – Федор подошел и поцеловал Лизу в щеку.

Лиза вспыхнула, как ни старалась сдержаться.

– Не красней, милая, – засмеялся Федор. – Поцелуй все равно что отцовский.

– Да, похож, – согласилась она. – Только очень неожиданно. – Она положила руку на голову Гуань-цзы.

– А что же, батюшка предупреждает? Ну-ка, сейчас я вас примусь целовать? – Смешливое настроение находило на Федора в последнее время все реже, Мария с восторгом наблюдала за ним. Он стал еще краше, хмурая складка пропала между светлых бровей, глаза сияли, словно небо при ярком солнце.

Ах, как хотелось ей, чтобы всегда у него было такое настроение – беззаботное и радостное.

Будет, сказала она себе. Совсем скоро.

– Ну, милые сестры, с вами хорошо, с делами скучно, но денежно, как говорил мой батюшка. И как вы мне сказали – уж не помню, кто из вас, ты, Мария, или ты, Лизавета, – прикинулся он забывчивым, – коли я купец, то и дела свои купеческие должен делать, хоть меня на божницу посади. – Он перекрестился. – Вы же, профессорские дочки, занимайтесь своими делами. – Он поднялся, одернул рубаху из шелка и помахал им рукой.

– Ты сегодня допоздна? – спросила Мария.

– Не позднее вечера, – засмеялся он.

Сестры остались сидеть за столом, слушая стук каблуков по лестнице. Потом до слуха их донеслось ржание любимого жеребца Федора. А следом – топот копыт и тишина. Казалось, самый громкий звук, который раздавался в комнате, это дыхание Гуань-цзы.

– Я бы выпила кофе, – сказала Лиза.

– Правда? – рассеянно спросила Мария, которая думала совершенно о другом.

– Да. Я пристрастилась к нему с Жискаром. Научилась варить так, как не сварит никто. Ты будешь?

– Я буду делать все, что ты.

– И я буду делать все, что ты, – ответила Лиза. – Не волнуйся. Мы хотим это сделать. Мы должны это сделать. Иначе это будем не мы.

– Мы сделаем, – кивнула Мария. Она подняла глаза на сестру. В них стояли слезы. – Расскажи, как наш батюшка? Он тоже тоскует о внуках?

Лиза расхохоталась так громко, что Гуань соскочила с ее колен.

– Видно, что ты давно не видела нашего батюшку. Он весь в своей, то есть в русской, истории. Там живут все его дети и все внуки. Ты думаешь, он дал бы нам такую волю после смерти матушки? Разве оставил бы нас на руках своей бесшабашной, ни на кого не похожей сестрицы? Да если бы не его дело, мы бы с тобой наверняка прошли через Смольный.

– А может, это было бы хорошо? – спросила Мария.

– Воспитательное общество для благородных девиц. Привилегированное учебное заведение для дочерей дворян и знати, – противным голосом произнесла Лиза. – Какая ерунда! Мы были бы совсем другими.

– Но там теперь учатся и девочки из мещан. Я читала в газете, что Смольный вошел в ведомство императрицы Марии Федоровны.

– Скажу тебе одно: если бы мы с тобой учились в Смольном, ты никогда бы не вышла замуж за купца, даже за такого богатого, как Федор.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что голова была бы устроена по-другому, вот почему. Да и папа не разрешил бы, если бы запер нас там. Понимаешь, почему мы с тобой такие, какие есть?

– А какие мы есть?

– Свободные, своенравные, вот какие. Как Гуань-цзы.

Мария фыркнула:

– Сравнила, тоже мне. Но скажи – почему?

– Потому что нам учителя преподавали науки. А мы уже сами прикладывали их к нашей жизни.

Мария прикусила нижнюю губу, подумала, потом улыбнулась:

– Пожалуй, ты права. Если уж мы с тобой друг на друга так сильно влияем, то учиться в большой толпе народа – это значит, как камень, шлифоваться всеми и под всех.

– Вот именно! Разве я бы смогла, выучившись в Смольном дамскому поведению, явиться на дуэль?..

– Ох, Лиза! Когда я об этом узнала, я чуть не помчалась к тебе. Меня только Федор удержал. Расскажи, как все было! – Глаза Марии блестели азартом.

Лиза покачала головой:

– Не сейчас. Но расскажу непременно. Со всеми подробностями, которые никто, кроме меня, не знает. А сейчас я пойду на кухню и займу место Глафиры.

– Умоляю тебя, только не навсегда! – Мария сделала несчастное лицо.

– А… что такое? – не могла сообразить Лиза.

– Мы тогда все умрем голодной смертью. Как те, кто отправился в экспедицию на Северный полюс!

Лиза засмеялась:

– Тоже читала в «Вестнике Европы»? Ладно, так и быть. Я только сварю кофе и верну твою Глафиру на место. Кстати, а если мы закажем ей на обед окрошку? Я по ней так соскучилась.

– Согласна. Квас у Глафиры отменный. Она варит его с хреном.

– То, что надо! – Лиза засмеялась. – Он от хрена ядреный. Азарту придает.

9

– Ну и как вам эта ласточка? – Федор кивнул в сторону моря и посмотрел на жену, потом на ее сестру.

Они втроем стояли на берегу Северной Двины и смотрели на бригантину, которая казалась воплощением всего самого прекрасного на свете. Это легкое двухмачтовое судно с прямым парусом на грот-мачте и косым на бизань-мачте – самой задней мачте судна – завораживало взгляд своей обманчивой эфемерностью.

– Верно, она похожа на ласточку, – согласилась Мария. – Но хватит ли ей сил доплыть до столь дальних берегов? – В голосе Марии звучало беспокойство.

– А ты спроси ласточку, как она долетает до края света? И причем каждый год.

Мария кивнула:

– Правда.

– Твоя бригантина, я думаю, такая же быстрая, как ласточка, – добавила Лиза. – Я вижу. Я насмотрелась во Франции на самые разные суда. Хороша! – похвалила она искренне. – Очень надежна, – тоном опытного морехода заключила она, повернувшись к сестре.

Федор рассмеялся.

– А ты мог бы взять нас с собой? – внезапно спросила Мария, обратив лицо к мужу. Ей вдруг стало страшно от того, что они задумали с Лизой. Если бы Федор взял их с собой, то все бы само собой отменилось.

– С собой? – изумился Федор. – Нет! – ответил он без всяких колебаний.

– Ну, конечно, Мария, он боится, что мы увидим, как его мучит морская болезнь, – фыркнула Лиза.

– Откуда ты знаешь? – изумился Федор, быстро взглянув на Лизу.

– Знаю. Потому что она мучит всех людей. Только некоторые сознаются, а некоторые перекладывают эту немочь на других.

– А почему ты считаешь, что я таков?

– Я могла бы морочить тебе голову и говорить, что у меня ведьмин дар. Но я не стану. – Она сделала паузу, взглянула на лицо сестры, которая уже приготовилась смеяться, потом на Федора. – Все очень просто. Ты ведь сам признался, когда я сказала про морскую болезнь. Своим вопросом.

– Ты умна, Лизавета.

– Мог бы сказать про пиратов, которые шалят…

– Откуда ты знаешь?

– Опять же я могла бы сказать, что сама додумалась. Но не буду. Я читала про это в «Вестнике Европы». – Она довольно засмеялась.

– Что ты там еще такое интересное вычитала?

– Нечто совершенно удивительное. Трудно поверить. – Она покрутила головой. – Пишут, будто бы в Америке англичане хотят устроить дорогу, по которой станут ездить с помощью силы пара.

– Какой вздор печатают! – покачал головой Федор.

– Ты узнай, Федор. Может, и правда что-то такое есть, – сказала Мария, всматриваясь в бригантину, которая увезет ее мужа очень далеко, в те края, где все не так, как у них.

В душе ее не было покоя, но не было и того волнения, которое она испытывала перед тем, как им решиться с сестрой на то, на что они уже мысленно решились. Она мало спала в последние ночи, и не только потому, что ночи эти были слишком коротки для их любви с мужем. После того как он засыпал у нее на плече, она, поглаживая его волосы, думала, что будет ему за радость, когда она скажет перед самым отплытием, что она понесла…

Сейчас, глядя на величественное судно, она больше не сомневалась – у Федора будет сын. Но никто никогда не узнает, как им достанется этот сын.

А Федор краешком глаза, устремленного на бригантину, наблюдал за женой. Он видел, каким серьезным вдруг стало ее лицо, но объяснил это просто: величие бригантины может привести в трепет любого.

А сама Мария его ввергает в душевный и телесный трепет. С самого первого мига. Так как же он проведет без нее столько месяцев? Как будет он спать, не зарываясь лицом в ее длинные медовые волосы? Не обнимая сметанно-белое тело? Не чувствуя над собой полета ее рук? Как он заснет, не положив голову на ее плечо?

Он едва не застонал от охватившей его тоски. Нечем ему было успокоить себя, кроме одного – той цели, ради которой он избрал столь долгий путь и столь далекий край. Едет он туда ради того, чтобы еще долго-долго беззаботно и сытно жила Мария вместе с ним, даже если не случится того, о чем они мечтают днями и к чему стремятся всеми ночами…

Внезапно Федор понял суть отцовской жестокой мудрости. Не сделай он свою волю такой, не ограничь его во времени, вряд ли собрался бы он на такой подвиг, на какой собрался… Если бы Павел не дышал ему в спину, не оторвался бы он от жены на столь долгий срок. А теперь, подгоняемый алчным дыханием младшего брата, подпираемый тридцатью годами возраста и пятью годами брака, он совершит то, о чем станут говорить. Кто знает, может, даже напишут в «Вестнике Европы».

Так спасибо, батюшка, за мудрость. Ее поймешь только со временем. Когда перестанешь воспринимать ее только с одной стороны, видеть в ней лишь простую жестокость к себе.

– А может, и не вздор, – внезапно проговорил Федор.

– Это о чем ты? – с любопытством поинтересовалась Мария.

– Да о дороге, про которую рассказала Лиза. Чужую мудрость не сразу поймешь. А когда поймешь и в нее поверишь, куда как интереснее жить на свете! – Он улыбнулся, Мария тоже поспешила улыбнуться, чувствуя, что свершился какой-то перелом в мыслях мужа. И этот перелом к лучшему.

Ветер своей свежестью омыл ее разгоряченное лицо. Внезапно она бросилась к Лизе, обняла ее крепко и сказала, оборачиваясь к Федору:

– Посмотри-ка на нас. Если бы мы не разделились в утробе матушки, то одна Добросельская была бы вот такая…

Федор склонил голову набок.

– О двух головах? – Его глаза блеснули озорством.

– Фу, ты бы тогда не подошел к нам возле собора.

– Неправда твоя. Я бы все равно прорвался. Хотя на вас смотрело бы еще больше народу, чем на самого императора.

Сестры засмеялись.

– Шутишь, – заметила Лиза. – Смеешься.

– Я рад, что вас две. Я знаю, что у меня есть в этом своя корысть.

– Какая? – Мария похолодела.

– Я могу спокойно плыть и не волноваться о любимой жене. Потому что она в моем доме со своей половинкой.

У Марии отлегло от сердца. Господи, а она-то чего ждала?

– Мы будем молиться за тебя, Федор, в лальских церквах, – сказала Лиза.

– Мой дед для того их и строил. Я тоже построю, когда вернусь.

Мария и Лиза выпустили друг друга из объятий. Они смотрели теперь на судно, которое скоро уйдет в море.

– Красивая, – снова пробормотала Мария.

– Есть в кого, – усмехнулся Федор. – Моя ласточка. Ласточка-домушница, – засмеялся он и погладил жену по плечу.

– Это английская бригантина, верно? – спросила Лиза.

– Откуда ты знаешь?

– Вижу по мачтам.

– Верно и это. Хороша, а груза может понести… – Он покачал головой. Глаза Федора сощурились. – Верите, нет? Семьдесят мест груза входит.

– Ты… назвал ее как-нибудь? – спросила Мария, поднимая глаза на мужа. Ее щеки разгорелись от ветра.

– Нет пока. Хотел спросить вас. Я знаю, женщины такое придумают, что никакому мужскому уму не под силу.

– Да ты ведь уже назвал ее, – указала Лиза.

– Нет. Когда это?

– Ты сам сказал – «Ласточка», – настаивала Лиза.

Федор повернулся к Марии, словно чего-то от нее ждал.

– «Моя ласточка», ты сказал, – уточнила она. – Вот так и назови.

– «Моя ласточка», – повторил Федор. – А что, звучит недурственно. Красивое имя, – задумчиво проговорил он, поражаясь, как точно названо судно. Он хорошо помнил тех ласточек, за которыми они наблюдали с Марией, лежа на свежескошенной траве. – Мне нравится. Велю написать мастеру на боку бригантины.

Мария наклонилась и поцеловала мужа в правую щеку, а Лиза – в левую.

Федор обнял обеих.

– Ну, что я говорил? Никто лучше женщин не придумает такого, чего в голову никакому мужчине не придет.

– Но ведь ты сам сказал! – смеялись они.

– Сказать – одно, а убедить мужчину, что он сам того хочет, может только женщина.

– Как верно ты говоришь, – сказали Мария и Лиза вместе. А Федор еще крепче обнял обеих. Ах, как бы он хотел перед отплытием вот так же обнимать двоих. Только вместо Лизы…

– А ветерок-то свеж. Не гляди, что лето, – заметил он дрожь в теле жены.

– Да нет, ничего. Просто я волнуюсь…

– О чем? Сколько раз на своем веку я ходил с товаром в Англию, ходил в Голландию, бывал в богатом Гамбурге. А если бы я не был в Париже, разве нашел тебя? Видишь, я везучий.

– Я знаю… – Голос ее был едва слышен. – Но сейчас время другое… Пираты… Где-то идет война…

– Время всегда одно, – бросил Федор. – Войны идут всегда. И всегда будут идти.

– Почему?

– Закон природы. Возьми тех же пчел, они ближе к осени тоже истребляют друг друга.

– Это правда? – спросила Лиза с недоумением.

– Конечно, – подтвердил Федор. – Пока люди ходят по земле, так и будет. – Он усмехнулся, но вовремя удержался и не добавил, что войны идут даже в одной семье. Как у них с Павлом. – Время – это год, месяц, неделя, день, ночь, час… Они такие же, как всегда. Так что не о чем волноваться.

Мария покачала головой, не соглашаясь:

– Но ведь в Европе война еще не угасла.

– Ты читала «Вестник»? – спросил он жену. Потом повернулся к Лизе: – Ты привезла?

– Нет, мы у тебя в шкафу нашли. Тебе же его присылают с почтой.

– Ну да, совсем забыл. – Он засмеялся. – Даже открыть некогда. Не до того. Я первый из купцов Финогеновых плыву к американским берегам. Есть от чего в голове помутиться.

– Далеко-то как все же, – вздохнула Мария.

– Сама говоришь – война в Европе еще не угасла. Я хочу ее обогнуть. – Он подмигнул жене, глаза его стали голубеть от того света, который шел изнутри. Как нравилось ей смотреть в такие глаза цвета летнего неба.

Мария открыла рот, ее губы стали полными, как будто приготовились к крепкому поцелую. Но при Лизе он не станет ее целовать в губы.

Берег был бы совсем пустынный, если бы на причале не суетились грузчики, которые подносили кули с товаром, чтобы загрузить в трюм бригантины. Федор неожиданно наклонился, его горячие губы накрыли полные губы Марии. Их зубы стукнулись друг о друга, и в тот самый миг послышался громкий глухой звук. Федор быстро поднял голову и крикнул:

– Эй, полегче, мужики! С бочкой-то побережней!

– А что в ней? – спросила Мария. Дубовая бочка средних размеров явно выделялась из остального груза, которым была заполнена бригантина. – Порох?

– Да нет, – засмеялся муж. Помолчал, потом глаза его озорно блеснули: – А ты отгадай!

Мария испытала внезапный прилив азарта. Она на минуту почувствовала себя снова озорной и своенравной девушкой, которую полюбил Федор.

– Ну… – Мария надула губы и поправила шаль, как будто она мешала ей сосредоточиться. Кружевная шаль была хороша, а Мария в ней еще лучше.

Федор не сводил глаз с жены, чувствуя, как и всякий раз, когда смотрел на нее, неодолимое влечение к ней. Ему вспомнились слова отца: «Опоили тебя, не иначе опоили! – Он качал головой, когда сын его занемог от любви к Марии Добросельской. – Не нашего она поля ягодка. Узка костью да широка умом». Он помнит, что даже не пытался бороться с собой, справиться, хотя его отец сильно старался. Как же жаждал он, чтобы старший сын женился на дочери купца Попова, на Елене. Но, кроме Марии Добросельской, никто больше не был ему нужен.

Никто не опоил его, видно, просто небу виднее, на кого указать. Смущали, правда, другие слова отца, и когда тот понял, что смущают, только их и твердил:

– Видишь, две девки вместо одной родились. Это не к добру. Была бы одна большая да белая, а то две да обе худые. Как ты их отличишь-то?

– Кровь моя отличит, – смеялся Федор, отмахиваясь нарочито беспечно от отцовских слов.

Но иногда ему казалось, что кровь не сможет указать ему точно, где Мария, а где Елизавета. Вот и сейчас, когда Лиза отошла от них – и этим-то моментом он воспользовался для жаркого поцелуя, – он посмотрел на нее издали и не мог поверить своим глазам. Его жена шла там, не Лиза…

Однажды, после долгих и мучительных вопросов к самому себе, он решил, что ему следует положиться на Марию. Ее любовь не допустит путаницы. Мария любит его и никогда не позволит ошибиться.

Странное дело, но то, что у его жены есть сестра-близнец, придавало ему азарта в жизни. Он не такой, как все. У него жена особенная, и не только потому, что происходит из рода опальной в свое время знаменитости. Опальных тут – весь Лальск, всяк по-своему, те же новгородцы бежали сюда. А потому, что Господь удвоил ее, потому что хороша получилась. Выходит, судьбой отмечен Федор Финогенов, а значит, ему можно то, о чем другие не помышляют.

С такой верой он и делал свои дела.

– Соленые огурцы, – пробился голос жены через плотную пелену мыслей. Федор вздрогнул, с некоторым недоумением глядя на Марию. – Ты спрашивал, что в бочке, которую мужики вкатили на палубу.

– В бочке? – Он перевел взгляд на бригантину.

– Ну да. В той пузатой дубовой бочке.

– Ах вон ты про что! – Он засмеялся. – Нет. Не угадала.

– Так что же в ней лежит?

– Рыжики. Соленые. Вот что, – раздался голос Лизы, которая направлялась к ним.

– Ох! – только и хватило у Марии сил на одно короткое слово. – Ты придумаешь. Неужели в Америке нет рыжиков?

– А если и есть, то наши все равно вкуснее, – заявил Федор. – Пускай нашими похрустят.

Мария улыбалась:

– Правда? На самом деле?

– Он не шутит, Мария, я вижу, – вступилась за Федора Лиза. – Кто говорил, что они хороши? От тошноты? А Федор боится морской болезни. Все сходится, Мария. Верно, Федор?

– Еще как верно.

– Не страшно тебе, Федор? – тихо спросила Лиза.

– Не страшно только дуракам. А все умные, преодолевают страх.

– У России совсем недавно появился свой представитель в Америке, – сказала Лиза. – Знаешь?

– Знаю, – сказал Федор.

– Слава Богу, – обрадовалась Мария.

– Но наши люди побывали там, когда его еще не было, – сказал он и пожал плечами. – Правительство пошло купцам навстречу: двадцать шестого сентября тысяча восемьсот пятого года вышел особый указ. Министр коммерции, граф Румянцев, позволил слободскому купцу Ксенофонту Анфилатову отправить в Америку свои корабли. Без взимания таможенных сборов. Даже пособие выдали ему в двести тысяч рублей. Ксенофонт отправил туда два корабля.

– Два-а? – Глаза Марии расширились, в них зажегся азартный огонек, который нравился Федору больше всего.