Текст книги "Прощай, пасьянс"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

17

В трактире на пристани сидели двое и молчали. Мужчины уже много о чем поговорили, но, кажется, так и не сказали главного – не объявили друг другу ясно, без затей, для чего они явились на эту встречу. По реке за окном катились темные буруны, еще месяц-другой, и Лала переменится, покроется ледком, вначале совсем тонким и слабым. Казалось, сам Господь натягивает хрупкую пелену, а потом сам же и крушит ее – проверяет на крепость. Этот лед поползет по реке, он устремится туда, где столпятся битые льдины других рек, соединившись в глыбы, не желая расставаться вовек, делиться, и в конце концов ухнут в свинцовые объятия моря.

Павел Финогенов не хотел больше смотреть на воду, потому что она напоминала ему о Федоре, который уплывал все дальше и дальше, заставляя его ожидать желанного финала со все нарастающим нетерпением. Действительно, чем ближе подходил заветный для него и роковой для Федора срок, младший брат все труднее справлялся с собственным нетерпением. Он не знал, как ему дожить до следующей весны. Особенно теперь, когда в руках у него была эта бумага.

Павел наблюдал за Анисимом, который читал бумагу сейчас. Потом он сложил ее по прежним сгибам, протянул Павлу.

– Ты видишь? – Павел схватился руками за голову. – Как я мог подписать то, что она мне подсунула? А? – Глаза его округлились и стали особенно злыми. – С-сука парижская! Стерва! Подстилка! – Он в ярости хватил кулаком по столу, стаканы в подстаканниках мелко задрожали, как мелко и противно дрожали зубы самого Павла, когда он получил письме и копию бумаги, которую сам подписал.

– Тихо, тихо, – осадил его Анисим. – Давай-ка все сначала.

– Да зачем все сначала? Я хочу, чтобы поскорее наступил конец!

– А какой ты конец-то хочешь? Сам хотя бы знаешь? – начал заводиться Анисим.

– Знаю! Чтобы деньги были у меня! Да поскорее!

– Так какой же черт водил твоей рукой? – с досадой бросил Анисим.

– А ты на что? Ты рядом был? Был.

– Не был.

– Как не был?

– Уж чего-чего, а третьим я в вашей постели не был, – ухмыльнулся Анисим. – Это уж извини. Занятие не в моем вкусе. – Павел опустил плечи. – Значит, так, мадам Шер-Шальме…

– Шельма! – прошипел Павел.

– Это сейчас она тебе шельма. А то была милая мадам Шер-Шальме. Коль она тебя подловила, то знай еще одно, Павел.

– Что? – Он уставился на Анисима в ожидании чего-то еще более опасного, чем то, что уже обрушилось на него.

– Может, пока ничего худого в том для тебя нет… – Анисим умолк на мгновение. – Но свои люди…

– У тебя везде свои люди, – прошипел Павел, и в этом шипении ясно звучала злоба.

– На том стоим, – ухмыльнулся Анисим. – А как иначе?

– Ладно, это я так, считай, от зависти, – хмыкнул Павел. – Говори дальше.

– Свои люди мне шепнули важную новость. – Павел открыл рот. Он боялся сейчас любой новости, важной или неважной. – Что за мадам Шер-Шальме установлено секретное наблюдение. – Анисим отвел глаза от Павла, позволяя ему пережить страх без стороннего взгляда. Потом он повернулся и увидел, что Павел не мигая уставился в одну точку. – Что ее имя числится в списке московского полицмейстера по особым делам. – Анисим пригнулся пониже и зашептал через стол, не отрывая глаз от совершенно бледного лица Павла: – Напротив ее славного имени у них стоит помета: «Поставщица французских мод для московского барства, снабжающая щеголей и щеголих всякими заморскими товарами из огромного магазина своего, известна правительству по особым делам». – Он говорил так складно и без запинок, будто читал по бумаге, а не пересказывал по памяти.

Павел открыл рот и хватил глоток воздуха.

– Брось, Павел. Не спеши обмирать. – Анисим выпрямился на стуле и поднял стакан в серебряном подстаканнике. – Может, это нам только на руку. Пошевели мозгами, что из этого можно выкроить.

– Ну а если в том списке записаны все, кто у нее бывает? – Голос Павла звучал так, словно ему уже зачитали приговор.

– Пока не слыхал ничего такого. Не сообщали, – покачал головой Анисим. – Давай-ка лучше разберемся с твоей бумагой. – Он вздохнул, отпил из стакана глоток чая и отставил его подальше, почти вплотную придвинув к стакану Павла, тоже недопитому. – Что-то у нас чай сегодня не идет. – Он кивнул на стаканы. Павел непонимающим взглядом скользнул по ним, кивнул на всякий случай, но глаза его были пустые. – Значит, ты спьяну подписал бумагу на поставку мехов, которых у тебя нет и быть не может.

– Я думал… Я ей говорил, что…

– Ты ее умасливал, я понимаю. – Глаза Анисима тоже стали маслеными. – Эх, женщины… Ну ладно. Значит, ты возмещаешь ей ущерб в том случае, если не поставляешь означенные меха. Выгоду-то она упустит, если она объявила, что у нее есть те меха, которых у тебя самого нет, и набрала под них заказы. – Он покачал головой. – Что ж, этот шаг мадам можно понять. Она коммерсантка лихая. Подловила тебя, как птенчика опытный птицелов, на семечки. – Анисим хохотнул. – Но сумма-то, сумма какова! Где ты столько денег возьмешь? – Он ткнул пальцем в цифры.

– Она такая, какую я получу, когда завладею долей Федора.

Анисим крякнул.

– Так что же хорошего? Ты ей отдашь все и снова останешься ни с чем?

– Это лучше, чем пойти в острог.

– Ох, Павел! Верно называют младших детей поскребышами. Грубо, но верно. Мозгов на них родители уже не наскребают. Негде взять, все другим раздали.

– Ты тоже против меня, да? – Глаза Павла затравленно блеснули.

– С дураком свяжешься – значит, сам такой, – процедил Анисим сквозь зубы, отодвигая свой стакан от стакана Павла. Ему надоело их мелкое дрожание от столь тесной близости.

Сейчас Анисиму незачем было услужливо держаться с Павлом. Если то, что он заподозрил, окажется верно, то Павел ему вовсе не нужен. Сам Федор Финогенов доставит деньги, куда ему скажут, на блюдечке. Отдаст да еще станет горячо благодарить. Он поверит, что все то, что случится, устроил его младший брат. Придет ли ему в голову, что весь план задумал он, Анисим? Да с чего бы ему такое привиделось? Со сна, что ли?

А план его хорош. Безотказен. Анна, сама того не ведая, подсказала ему верный ход.

Анисим вздохнул и с открытой насмешкой посмотрел на Павла. Лицо младшего Финогенова было таким, каким бывают лица у людей, дошедших до края. Не важно, кто загнал их на этот край – сами себя или обстоятельства жизни. Павел еще и трус, подумал Анисим. Он готов расстаться с деньгами, которыми пока еще не завладел, причем расстаться без всякой борьбы. Он готов отдать их мадам Шер-Шальме, только бы она не пустила в ход бумагу, на которой он поставил свою подпись. Анисиму стало жаль Павла, он попробовал навести его на мысль о том, чтобы попытаться воспротивиться обстоятельствам.

– А тебе не приходит в голову, что какие-то деньги ты все же можешь отбить? – задал он вопрос своему напарнику.

– Отбить? У Шер-Шальме? – Глаза Павла едва не вылезли из орбит. Но и сейчас не пропало его сходство с соболем. Только походил он теперь на зверька, которого охотник поймал в капкан и душит насмерть. – Она не отдаст!

– Она-то – нет. Просто так – нет. – Анисим продолжал смотреть на Павла. «Ну же, болван, ведь я дал тебе козырь. Ты можешь ее шантажировать той новостью, которую я тебе сказал. О списке полицмейстера», – мысленно подталкивал он его.

Но нет как нет.

– Тогда у кого мне их отбивать?

Анисим засмеялся.

– Как будто не знаешь! – фыркнул он. – У брата.

– Но я и так все заберу!

Как самонадеян! Анисим уже открыл рот, чтобы расхохотаться. Павел уставился на этот рот, который походил на дырку в густых темных с серебром волосах. И… его передернуло.

– Послушай. Твой брат станет возвращаться из Америки. Мягкую рухлядь, как ты понимаешь, он поменяет на твердое золото и много еще на что. Я слыхал, там в ходу настоящие серебряные двадцатидолларовые монеты. Наверняка Федор привезет и их.

Павел молча смотрел на него.

– Он будет везти товар. Много! – разжевывал ему Анисим. – На таможне его могут не пропустить….

– Федор все делает чисто, – перебил его Павел. – Комар носу не подточит.

– Охо-хо! Да он-то делает чисто, да! Но ведь можно сделать иные бумаги, которые не чисты. Подменить! Твоя дурья башка способна хотя бы до этого додуматься, а?

– Подменить? – спросил Павел, казалось, до него что-то начинало доходить.

– Да. Под-ме-нить! – прошипел Анисим. – На таможне. В Архангельске. Понял?

Павел смотрел на Анисима не мигая.

– У… у тебя есть свои люди на Архангельской таможне?

– Есть.

– Они…

– …согласятся. За свою долю.

– А ты?..

– И я за свою. Да и бригантина, сам знаешь, тоже денег стоит. Ее тоже могут отнять, чтобы покрыть штраф за контрабанду…

Павел молчал. Но лицо его становилось иным. Оно розовело, губы утрачивали жесткий рисунок, а уголки губ поднимались вверх.

И было с чего. Всего минуту назад он видел себя в остроге, а сейчас – снова в Москве. Он видел себя не на Кузнецком мосту, он видел себя среди других людей.

Павел шумно втянул воздух.

Он видел себя среди гостей подмосковного Люблино, личным и дорогим гостем знаменитого хлебосола Михаила Алексеевича Дурасова. Славного своими оранжереями, в которых благоухают померанцевые и лимонные деревья. Где, как рассказывают, царит Флора даже в лютые московские морозы. В его пруду резвятся стерляди и разевают жадные рты судаки. А в речке корячатся чудовищных размеров раки.

А его театр! Его артистки! А антракты между сценами! Слуги разносят подносы с фруктами из зимнего сада. Пирожные источают аромат свежести, неодолимо взывая к неге. Там лимонад, самый лучший чай, ликеры и мороженое – словом, истинный праздник жизни.

Павел втянул воздух, словно ощутив ароматические курения, о которых рассказывали те, кому случилось ступить в тот рай.

– Хорош план. Но поскорее бы…

– Нетерпелив, мой батюшка, – усмехнулся Анисим. – Что ж, все верно, ожидание особенно тягостно в молодости. Потом привыкаешь – самому становится незаметно… Незаметно, как летят дни и ночи. – Он усмехнулся. – Вот и хочется, чтобы они не пролетели мимо.

– Ах, как хочется, как хочется! – Молодой человек заерзал на стуле. Тот предупреждающе заскрипел, и седок унялся.

Не обращая внимания на собеседника, Анисим продолжал:

– Потому что с годами хорошо понимаешь – торопя события, ты торопишь не что иное, как… – вздохнул он, – свою смерть.

– Фу, как страшно говоришь, братец мой! – Павел поежился.

– Ничего страшного. Мы все умрем. А чем скорее получим желаемое, тем скорее и помрем, – безжалостно подтвердил Анисим свою мысль и с некоторым удовольствием заметил, как снова поежился его визави. – Ты, мой милый, скоро сам станешь повторять, как я тебе сейчас: молодость не вечна. Чужие слова никого не учат, они лишь о-за-да-чи-ва-ют, – с расстановкой проговорил он.

– О-задачивают? – перегруппировал буквы иначе молодой человек и засмеялся. – Задачи не по моему характеру. Не люблю арифметику.

– Потому ты и не купец, – ухмыльнулся Анисим. – Все купцы хорошо считают. Как твой брат.

– Я никогда не стану купцом. – Павел отодвинулся от стола вместе со стулом. Ножки его угрожающе заскрипели.

– Тебе и не надо будет, если мы все сделаем так, как задумали. А когда ты станешь банкиром, к тебе купцы свои денежки сами понесут.

Легкая, едва заметная усмешка тронула яркие губы молодого человека, Анисим заметил это и усмехнулся. Когда в банке будет душно от них, он присоветует Павлу, как ими распорядиться…

– Несправедливость надобно пресекать в корне, – говорил Анисим. – А за обиду – мстить, – добавил он, обводя глазами трактир. Ему нравилось заведение, в котором они сидели, здесь подавали чай в стакане с серебряным подстаканником. Было тут чисто и опрятно, не хуже, чем в каком-нибудь заграничном заведении. Есть, есть своя правда в том, что выход к морю открывает человеку другие берега, он узнает, что на них живут не одни чухонцы.

В ответ на его слова Павел кивнул, соглашаясь без всякого спора.

– Конечно. Батюшка меня так любил, так любил, все про это говорят. А что мне с того? – Он скривил свои алые губы. – При нем у меня было все, что душеньке угодно.

– Ума у тебя не было! – с внезапным раздражением бросил Анисим. – Пока жив был батюшка, спешил бы прибрать кое-что к рукам.

– А кто знал, что его хватит удар?

– Такое со всяким может случиться. В одночасье. Но ведь батюшка твой не вчера отошел в мир иной. Было время подумать и позаботиться о себе.

– Да о чем ты говоришь, Анисим? Я думал, что если у брата не будет наследника, так о чем мне страдать? Батюшка думал точно так же. Видишь, нет никакой ошибки.

Анисим засмеялся:

– А ну если он уже зачат, наследник-то?

– Ты шутишь? – Павел замер в скрюченной позе, как парализованный. Он хотел положить ногу на ногу, но не успел и теперь сидел в растерянности.

– Шучу, – кивнул Анисим.

– Стращаешь меня. Нарочно. – Молодой человек опустил глаза и смотрел на дно стакана, на котором осели темные размокшие чаинки.

– Ну ладно, нечего печаль нагонять. Мы с тобой уяснили – у тебя есть свой интерес, а у меня – свой. Они сходятся. Значит, мы в деле нашем сойдемся. Теперь мне пора.

Анисим вспомнил о своем доме на заимке в лесу; на душе, пришлось ему признаться самому себе, потеплело. Там ждет его Анна.

– Ты все-таки опечалил меня своей шуткой, – не отставал от Анисима Павел.

– Да что ты? – бросил Анисим, он сам теперь думал только об Анне. Вернее, о ночи с ней. О том, какой сладкой будет и нынешняя, предстоящая ночь. Хорошо у них получается с Анной. Жарко… Ему нравилось, и, судя по всему, ей тоже. Иначе не застряла бы она у него в лесу так надолго.

– Хоть ты и говоришь, что пошутил, – не унимался Павел, – но теперь я ничего с собой поделать не смогу. Стану присматриваться к Марии.

– Интересно, а как ты их отличишь? Ты уж тогда к обеим присматривайся, – посоветовал Анисим.

– Смеешься, да? – В голосе Павла опять прорезалась злоба. А Анисиму сейчас хотелось неги и покоя. И потом, ему-то какая забота сестер отличить? Анна ему нужна и для этого дела тоже. Он с ней поиграет во всякие игры до тех самых пор, пока ему будет надо. Она ему не только поможет отличить Марию от Лизаветы, а сделает дело поважнее.

То, чего никто, кроме нее, не сумеет. При его надзоре и руководстве, разумеется.

– Как их сам Федор отличает? – Павел пожал плечами. – Я бы перепутал… И уестествлял обеих.

– Ты бы уж точно, – насмешливо кивнул Анисим. – Но не Федор.

– А что это ты о нем с таким почтением говоришь? Как будто не на него мы собрались пойти с вилами? – Уважительная интонация в голосе двоюродного брата задела Павла.

– Ой ли с вилами? Отчего ж не с рогатиной?

Павел уставился на него в изумлении.

– Знаешь?

– А то нет, что ли, – засмеялся Анисим. – Интересуешься, почему говорю про Федора так, как говорю? Это дело объяснимое: люблю иметь в противниках сильного человека.

Павел выдернул стакан из подстаканника и сдавил его рукой.

– Понятно.

Знал бы сейчас Анисим, как гулко бьется сердце Павла. Слабаком считает? Ладно, пускай, но он все равно не признается, почему подписал ту бумагу мадам Шер-Шальме. Не просто только по пьянке. Он знал, что деньги эти нужны тайному обществу поклонников Бонапарта. Того, в которого он влюбился без памяти, увидев его в соборе Парижской Богоматери. Они нужны были обществу, чтобы расплачиваться с теми, кто рисовал тайные планы Москвы, ее улиц и переулков, проходных дворов. Павел не знал, для чего именно нужны эти планы. Он готов был платить, но никак не думал, что мадам выставит его на такие большие деньги.

– Анисим, может, еще чаю? – Вспомнив о своей тайне, которая возвышала его над всеми, у кого ее не было, Павел помягчел. – Ты еще будешь чаю?

– Нет. Напился.

– Как хочешь. Я, пожалуй, возьму еще стаканчик. Эй, милый, с тремя сахарами! Да с медом! – крикнул он.

– Мозги не слипнутся? – заботливо спросил Анисим. – А то забудешь все на свете. Запомни, у тебя есть только один шанс, чтобы разжиться деньгами. Этот. Мои люди в нужных местах не вечны.

– Понял. Но, Анисим, зря беспокоишься. От сладкого чая да еще с медом мои мозги станут текучими, как сам мед. – Павел подмигнул Анисиму. Было видно, как переменилось его настроение. Что было тому причиной, он не понял, но считал, что разговор с ним принес ему облегчение.

– Ну, ну, желаю удачи. Ладно, прощай, пока, Павел. У меня есть дела. – Анисим взял свой малахай и вышел.

У него и впрямь было одно дело. Когда он думал о нем, то сердце его сладко ныло. Неужто он способен на это? А ну как и впрямь самого себя удивит?

Он шел по улице, ступая по замерзшей земле, рисовал себе немыслимую еще недавно картину. Семья. В ней Анна – женой, а Софьюшка – дочерью. Он говорил Анне, пока шуткой, мол, пошла бы на такое? Она ответила: «Когда стану твоей женой, тогда поговорим».

А что ему искать на старости лет? Искать. Да кого искать-то? Не искать, мужицкая башка, надо, а выбирать, говорил он себе. Вон их сколько, разных женщин. Все одинаковы, что тут, в Лальске, что в Москве.

Московские, конечно, больших денег требуют. Здешние – меньше. Но если Анна поможет заполучить деньги у Федора, почему не поощрить ее? Не взять в жены, не дать ей дочь? Готовую, между прочим.

Софьюшка хорошая девочка. Если бы мать ее не умерла, не стал бы он, может, так о ней печься. Пускай бы Севастьяна растила ее вместе с другими подкидышами на деньги Финогеновых. Для чего и дом открыт… Не одна у него Софьюшка на свете, наверняка, но когда увидел Софьюшку, так на него похожую, – мимо проходил, в ограде заметил, – защемило сердце. Говорят ведь, если дочь на отца похожа, то ей счастье обещано самой судьбой. Так почему ей его не дать?

Закрадывалась, конечно, среди этих благостных мыслей еще одна, которая напрочь отбрасывала их все. Хорошо рассуждать сейчас, в преддверии зимы, о теплом доме, о семейной благости. Но как зима наступит, они с Павлом поедут обратно в Москву. Станет ли он там вспоминать об Анне и о дочери? Станет, но только потому, что их с Павлом денежное дело откладывается до весны, до того мига, как причалит бригантина к двинскому берегу.

Сейчас он направился к ярмарочным рядам, нынче в Лальске богато – чего только купцы не навезли. В Китай, правда, теперь не ездят, далеко и долго. Уехать-то уедешь, а пока проездишься – дома невесть что будет. А то, бывало, большой караван каждый год отправлялся в Китай. Обратно он выступал уже зимой и возвращался лишь на третий год.

Анисим решил купить Анне все, что надо для рукоделия. Ниток побольше, канву для вышивания, пяльцы. Не хочет без дела сидеть у него на заимке. Ну и Софьюшке что-нибудь. Ленты, может. Орехов, конечно. И чернослива. Любит. Надо же, его дочь, не отвертишься. Чернослив для него лучше всех лакомств.

Народ роился возле каждого торговца, шумел, ворчал, отбивал свои деньги. Анисим выбрал все, что ему надо, он уже направился вон из рядов, как почувствовал, что кто-то дернул его за рукав.

– Ба, кого вижу! Анисим!

Перед ним стояла Севастьяна. Легка на помине, подумал с досадой Анисим.

– Здравствуй, Севастьяна.

– Кому это ты пяльцы покупаешь? И нитки-то какие! – протянула она, кивая на покупки Анисима.

– Какая глазастая! – бросил он, глядя на то, что было у него в руках.

– Не слепая же, – засмеялась Севастьяна. – Иголку, может, и не заметила бы. А это… – Она испытующе смотрела на Анисима.

– Софьюшке. Кому еще-то? Небось уже знаешь, я у нее был.

– Она будет рада-радешенька. Как раз сегодня я ее хвалила, – подольстилась Севастьяна. Она сразу заметила, как подобрело лицо, укрытое бородой. – Как это ты женщин умеешь выбирать? Все они у тебя мастерицы, все работящие. – Она внимательно следила за его лицом. – Наверняка в мать Софьюшка, отменной мастерицей станет.

Анисим хмыкнул:

– А может, в меня?

– Неужто и ты вышиваешь и кружева плетешь? – Севастьяна не отрываясь следила за его лицом.

– Кто сказал, что я кружева плету? – Он протянул руки с покупками.

– Да я к слову… Да все мы, если разобраться, всю жизнь кружева плетем. – Она махнула рукой. – А Софьюшка и кружева настоящие, льняные, очень ловко плетет. Шкурки сшивает – тоже заглядишься. Даже самые тонкие, горностаевые.

– А ты, как всегда, слово со словом ловко сплетаешь, – усмехнулся Анисим.

– Кому что Богом дано. – Она пожала плечами. – Ну, так ты сейчас к нам? Нет? А то вместе пошли бы.

Очень надо, подумал Анисим.

– Нет, я еще кое-чего присмотрю. – Он уже повернулся к боковому проходу, желая затеряться в других рядах.

– Можешь ее наставницу чем-нибудь одарить. Праздник ведь подходит.

– Тебя, что ли? – Он рассмеялся и провел языком по губам. На усах остались капельки влаги.

– Нет. Тем, чего мне надо, ты не одаришь. Анисим сощурился и снова провел языком по губам.

– Неужто слаб? Не могу?

– Да нет теперь на свете того, кто мог, – насмешливо бросила Севастьяна. – Прощай, Анисим.

Севастьяна отошла от Анисима и направилась вдоль крайнего ряда торговцев, желая издали проследить за тем, что еще купит он. Если она права, то он купит сейчас что-то из женских вещей.