Текст книги "Музейная пыль (СИ)"

Автор книги: Вера Клеменская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

На всякий случай ещё и зажмурившись, я надела кольцо на правую руку. На другой палец. Ты ведь этого хотел, да? Так почему же не решился сразу? Мне было бы сейчас легче. Или нет? Я окончательно запуталась…

Тёплый комок шевельнулся в районе солнечного сплетения. Вздрогнув от неожиданности, я обеими руками сжала всё такую же безжизненную ладонь. Ни за что не отпущу! Никогда!

– Не смей уходить, слышишь?!

Горло стиснуло спазмом. В груди полыхнуло, словно на затаившийся там уголёк плеснули бензина. На мгновение потемнело в глазах, показалось, что я вот-вот просто сгорю изнутри. Но боли не было и не было страха.

Рука в моих ладонях дрогнула. Тело под простынёй судорожно выгнулось, стон оборвался кашлем. И я, едва очнувшаяся, совершенно растерянная, увидела алые пятна, расплывающиеся по белоснежной наволочке.

На секунду или две я оцепенела. Страх, только что отступивший, словно решил расквитаться со мной за недавнее пренебрежение. Но в последнее время мы с ним свели уже очень близкое знакомство, так просто я не поддалась. Нужно было не статуей тут торчать, а действовать.

Вскочив на ноги, я понеслась к выходу, по пути лихорадочно соображая, где может быть целительница или хоть кто-нибудь. К счастью, искать не пришлось, Тереза налетела на меня в дверях. Ещё пару секунд мы простояли практически в обнимку, а потом она выругалась, вытолкнула меня в коридор и захлопнула дверь.

Я осталась перед дверью. Сунуться обратно или даже заглянуть не решалась. Хорошо знала, как любят целители, когда им мешают работать. Могут сгоряча такой дрянью приложить, что небо с овчинку покажется. Но просто торчать тут одной, в полной растерянности и неведении тоже было невыносимо.

Кое-как отмёрзнув от места, я добрела до ближайшей лавочки метрах в двух от двери, опустилась на неё и без сил уткнулась лбом в собственные колени, обхватив их руками. Не знаю, сколько просидела так, время, кажется, перестало существовать, как и весь остальной мир. Очнуться меня заставил взволнованный, даже скорее испуганный вопрос:

– София? Что произошло?! Он…

На этот раз голос его всё-таки дрогнул, он не смог договорить. Опустился передо мной на колени, схватил за руки, едва я выпрямилась, заглянул в глаза. А я поняла, что тоже не могу говорить. Ни слова не вытолкну из себя. Смогла только головой покачать.

Советник резко поднялся и шагнул к двери. Дойти не успел, она открылась раньше и на пороге появилась целительница. Лицо её было почти одного оттенка с бледно-зелёной стеной. Чуть покачнувшись, Тереза оперлась о дверной косяк и тряхнула головой, будто проснуться пытаясь.

– Рина, – устало сказала она медсестре, подбежавшей с поста, – капельницу подготовь. Киффара, полуторку.

Медсестра кивнула и торопливым шагом направилась, видимо, в процедурную. Я резко вскочила со скамейки, всё ещё не в состоянии говорить. Спросить было необходимо, но слишком страшно.

– Не знаю, что ты сделала, – медленно выговорила Тереза, добравшись до скамейки и тяжело на неё опустившись. – Но могла бы сначала меня позвать.

– Я не знала… – в панике выдохнула я.

– Не бойся.

Целительница закрыла глаза, прислоняясь к стене. Выглядела она как жертва трёхмесячного, не меньше, заключения в карцере на хлебе и воде. Но уголки губ очень подозрительно подрагивали.

– Что с ним?! Тереза, скажи! – потребовал советник.

– Проспит часов шесть, – всё-таки улыбнулась целительница. – Через недельку встанет, наверное. Вопрос в том, как не дать ему встать раньше, потому что после таких ранений это крайне нежелательно.

С минуту я переваривала услышанное. А потом поняла, что задыхаюсь. Слёзы хлынули потоком. И я, кажется, наконец-то свела очное знакомство с самой настоящей истерикой. Последним, что осталось в моей памяти, стали слова Терезы:

– Рина! Сделай три кубика… а, чёрт, ей же нельзя!

* * *

Очнулась я в уже знакомой палате. За окном было темно, как в погребе, только на тумбочке горела довольно тусклая лампа, да из коридора пробивалась полоска слабого света. А на стуле рядом сидела мама и преспокойно вязала крючком какую-то салфеточку. Картина выглядела настолько внезапно идиллической, что я даже глаза попыталась протереть. Руки едва слушались.

– Проснулась, – буднично констатировала мама, не отрываясь от своего занятия.

– Ага, – согласилась я, уступая слабости и снова закрывая глаза. – Как ты…

– Да вот, добрые люди сообщили. От тебя же не дождёшься.

– И что они тебе сообщили?

Ответ на этот вопрос, признаться, пугал меня до дрожи. Я так и не придумала, как и в чём конкретно буду признаваться, а о чём уж лучше промолчу. Но теперь, кажется, поздновато было для таких размышлений. Правда уже всплыла, хоть и в неизвестных пока объёмах.

– Ну… – многозначительно протянула мама, – Олли у меня ещё получит. Потом. Ладно ты девчонка глупая, но ему-то уж тридцать стукнуло, а всё такой же болван. А вот ты мне лучше расскажи, что с женихом своим делать будешь?

Я застонала. Совсем забыла, что есть ещё и Рауль, которому тоже придётся кое-что объяснить. И, кстати, очень даже интересно, что там с Уолтером. Взяли его, или засранцу удалось ускользнуть?

– Бедный мальчик, – вздохнула мама. – Даже не знал, что тебя заставили. Нам-то ты почему ничего не говорила?

– Боялась, – созналась я. – Так ты что, говорила с Раулем?

– Да ты хоть представляешь, что в Форине сейчас творится? Весь город на ушах. Заговор в правительстве, звёзды какие-то уничтожены, два министра арестованы, а баронессу какую-то чуть ли не казнить собираются, вроде она муженьку своему мозги промыла, чтобы на себе женить.

– Так ей и надо, – буркнула я.

– Криминальные разборки какие-то грохнули, половину центра оцепляли, даже национальная гвардия поработала. И как ты только угодила во всё это?

– Тяжелая наследственность, – процедила я мрачно. – С Раулем-то что?

– Да ничего, – пожала плечами мама. – Не знал, говорит, что тебя согласиться заставили. Прощения просил. А за что? Он-то чем провинился, если ничего не знал?

– Будто ты уже простила ему выходку с подменой, – не удержавшись, фыркнула я.

– Простила, конечно, – отмахнулась мама, откладывая вязание. – Хороший мальчик, между прочим. И чем только тебе не угодил?

– Издеваешься? – почти простонала я, но про себя порадовалась: выходит, кое-какие подробности нашей с позволения сказать помолвки Рауль всё же додумался не выкладывать.

– Дурочка ты, Софи, – вздохнула мама, гладя меня по руке. – Я ведь сразу всё поняла, ещё когда он привёз тебя вечером, помнишь? Что Рауль? Милый, конечно, но тебе ведь в оперу ходить нравилось, а не с ним. А с этим ты на край света пошла бы, лишь бы за руку держал.

– Серьёзно? – усмехнулась я. – Прямо поняла? Мы же едва знакомы были.

И это было правдой, между прочим. Как и то, что уже тогда я в самом деле шла за ним. Каждый раз в конце концов шла, как ни пыталась поначалу отбрыкаться. Так что мама, может, и впрямь не ошиблась.

– А думаешь, надо сто лет друг друга знать? – тоже усмехнулась мама. – За мной знаешь какой парень ухаживал? Ух! И красавец, и при деньгах, три магазина у него было в нашем городе. Тоже уж замуж собиралась, но встретила отца твоего. Не то, что минуты – секунды иногда хватает. Взгляда одного. Всякое было, и на чердаке жили, и по всей стране помотались. Думаешь, жалею?

– Не думаю, – невольно улыбнулась я.

– Вот и правильно, – кивнула мама. – Срок-то какой?

– Не знаю, – растерялась я, когда, наконец, сообразила, о чём вопрос.

Надо было, конечно, у Терезы спросить, но не догадалась, не до того было. Хотя если подумать, вариантов прямо обидно немного, в сущности всего два и есть. И второй был слишком недавно, чтобы уже что-то обнаружилось.

– Допрыгалась, – констатировала мама.

– Думаешь, жалею? – позволила я себе лёгкую язвительность.

– Не думаю.

Я невольно усмехнулась. Вот если бы меня два дня назад кто-нибудь спросил, хочу ли я и готова ли, без колебаний ответила бы, что нет, ни в коем случае. Просто поразительно, как сразу меняются жизненные приоритеты, стоит осознать – по-настоящему осознать – как легко потерять всё то, что имеешь. Не просто испортить, а именно потерять безвозвратно.

– И что теперь делать будешь?

– Не знаю, – улыбнулась я.

Вот можно подумать, я тут последние дни только тем и занималась, что планы на будущее строила. Вроде готовилась, а свалилось всё как кирпич на голову. И ещё вишенкой на закуску припечатало. Понятия не имела, что буду делать после диплома, его-то успею ещё защитить.

– Есть хочешь? – поинтересовалась мама, в своём привычном духе мгновенно переходя от философских материй к вещам совершенно земным и банальным.

– Хочу, – кивнула я, поразмыслив пару секунд.

Слабость и оцепенение постепенно проходили. Не сталкивалась раньше с целительской магией, но по описанию было похоже, что перепало мне её как следует. Это же надо: столько времени держалась, и на самом финише опозорилась…

– Сейчас, – пообещала мама, поднимаясь. – Попрошу девочек разогреть.

Едва она вышла из палаты, я схватила с тумбочки давно замеченный там телефон. Кто-то его заботливо зарядил, спасибо тому доброму человеку. Часы на экране показали третий час ночи. Да уж, выспалась от души. Но если честно, ещё хотелось.

Заглянув в вызовы, я чуть не ахнула. Шестнадцать пропущенных от мамы. На семнадцатый её звонок кто-то ответил, и отвечал целых двадцать четыре минуты. Очень даже любопытно, кто это попал под столь щедрую раздачу… Надо было, конечно, самой позвонить ей, но врать я тогда была не в состоянии, а выложить правду – тем более.

Минут через десять мама вернулась с целым подносом явно не больничной еды. Я уловила одуряющий аромат курицы в пряных травах и запечённого перца. У меня прямо слёзы счастья на глаза навернулись от одной мысли, что можно будет всё это слопать. Всё, никаких больше сомнительных историй, только скучная жизнь, в которой я буду нормально есть каждый день.

* * *

– Доброе утро, – улыбнулась я, просачиваясь в дверь.

Утро, положа руку на сердце, было такое себе, уже и до обеда недолго осталось. Но наевшись ночью от всей души, я опять заснула, и вот, проснулась всего полчаса назад. Обнаружила на столике записку и завтрак, тоже не больничный. Записка оказалась от мамы, в ней она сообщала, что раз тут больше никто не умирает, она отправляется отдохнуть в гостиницу, потом навестит старую подругу и вернётся после обеда.

Завтракая вкуснейшими блинчиками с шоколадом, я невольно улыбалась. Хотя бы кое-что в этом мире ещё оставалось прежним, и в том числе моя мама. Ведь докопалась до правды, прилетела в такую даль, но стоило убедиться, что трагедия отменилась, тут же убежала к подружке, поболтать-посплетничать. Интересно, в нашей стране найдётся хоть один город, где ей не к кому будет вот так убежать?

Покончив с едой, я не без некоторой опаски встала с кровати. Чувствовала себя не то, чтобы прямо бодрой и полной сил, но во всяком случае с ног больше не валилась. А значит, пора было сходить и поздороваться. И вот, пришла. Поздоровалась.

– Доброе утро.

Поколебавшись секунду, я всё-таки села на стул, придвинув его чуть ближе к кровати. Зажала ладони между коленей и замерла, чувствуя невероятную растерянность. Серьёзно, не представляла, что делать и говорить дальше, потому что никакие обычные, так скажем, алгоритмы применить не получалось.

Чёрт возьми, да мы даже не целовались ни разу! Ну, в смысле так, как делают нормальные люди, когда начинают отношения и всё такое. Потому что в постели и за два шага до неё – не считается. Не строили планов, не говорили особо о личном. Вот и получалось так, что с одной стороны ближе вроде бы некуда, а с другой…

– Не пугай меня так больше, – попросила я, чтобы не сидеть молча.

– Иди сюда.

Как зачарованная, я выполнила просьбу. Осторожно села на краешек, потом прилегла, уткнулась носом в его плечо, медленно вдохнула, выдохнула, больно прикусила губу, чтобы сдержаться. И всё равно поняла, что плачу.

– Ну хватит. Всё ведь закончилось.

– А если бы… если бы…

Договорить я не сумела. Мне самой было теперь слишком страшно представлять, что было бы тогда. Научилась бы со временем как-то жить с этим?

– Больше так делать не буду, – пообещал он неожиданно серьёзно.

– Врёшь, – буркнула я.

– Вру, – согласился он. – Или нет.

Я вздохнула. Жизнь – сложная штука, никогда не угадаешь, каких сюрпризов от неё ждать. Расскажи мне кто-нибудь ещё месяца два назад, что я окажусь в такой ситуации – покрутила бы пальцем у виска. А сейчас вот пожалуйста. И самое интересное, что чего-чего, а сожалений я не испытываю.

– Я люблю тебя.

Ну вот, и я это сказала. Было не так уж и трудно, чего там. Всегда боялась этих слов. Раньше. Дурочка была. Пыталась так защититься от боли. Но теперь точно узнала, что гораздо больнее их не сказать, и жить потом с этим.

– Я тоже тебя люблю. И перестань уже плакать.

– Не перестану, – мотнула головой я и шмыгнула носом.

Перестать я в самом деле не могла, как и объяснить, почему продолжаю. То ли измотанные нервы отказывались пока возвращаться в нормальное состояние и начинать уже реагировать на действительность адекватно, то ли… Господи боже, и как это я так вляпалась?! А ведь надо ещё как-то об этом сказать. И это посложнее предыдущего признания будет.

Я-то для себя всё решила, но всегда, да и сейчас тоже, была уверена, что такие решения в одиночку не принимаются. А мы этого как минимум не планировали. Да чего там, даже близко не подходили к той точке, где это хотя бы начинают осторожно обсуждать.

– Ну что ещё случилось?

Я опять шмыгнула носом, зарываясь лицом в подушку. Вот скажу сейчас, как есть, а он… А он скажет, что ему такого счастья вовсе не надо. Связался на свою голову с безмозглой неуравновешенной девчонкой. Ещё и безответственной вдобавок.

– Софи, ты меня пугаешь, а мне сейчас и так не особо хорошо. Говори давай.

Слёзы потекли с новой силой. Не скажет он ничего подобного, это уж точно. Придумываю тут себе глупости, совсем крыша едет. А у кого бы на моём месте, интересно, не поехала?

– Софи! Кто умер?

– Никто, – всхлипнула я. – Ну… то есть… Кто-то умер, и мне жаль, правда, но я не знаю, кто…

Господи, что я несу?! Дико стыдно было за этот бредовый лепет, но поделать с собой ничего не получалось. Когда-то я была довольно смелой, но теперь совершенно не могла взять себя в руки.

– Ты поэтому плачешь?

– Нет.

– О господи… – простонал он. – Ты хоть поспала?

– Поспала, – подтвердила я. – И даже поела.

– Тогда успокаивайся.

– Не могу.

– Софи, слёзы – это запрещённый приём, ты ведь знаешь? И использовать его надо только в самых крайних случаях. Сейчас один из них?

– Да, – выдохнула я.

– Ты меня пугаешь. Рассказывай, а то я, знаешь ли, много могу ужасов напридумывать. Рассказать парочку?

– Н-не надо, – запнувшись, попросила я.

– Так не вынуждай.

Я попыталась погрузиться в медитацию. Чёрта с два у меня это вышло.

– Не начнёшь рассказывать ты, начну я.

– Я беременна.

Ну вот, я это сказала. Выпалила и зарылась в подушку поглубже, будто это могло меня от чего-то спасти. Будто вообще нужно было от чего-то спасаться. Разве что от собственных эмоций, но от них так не спрячешься. Ох, дайте мне успокоительного, литра три…

– Значит, уговаривать тебя перестать плакать бесполезно.

– И что теперь делать? – пробормотала я, порядком озадаченная таким ответом.

– А что, есть много разных вариантов?

– Ну… не знаю…

Варианты вообще-то да, имелись разные. Целых три как минимум. Конечно, третий, в котором мы делаем вид, что больше друг друга не знаем, после недавних признаний выглядел не особо логичным, но и его я не была полностью готова исключить. Зато однозначно исключала второй. На убийство не пойду.

– Если ты не хочешь этого, тебе ведь не нужно моего согласия.

Вынырнув из подушки, я уставилась на него во все глаза. Никогда ещё в моей голове не рождалось сразу столько всяких интересных и по большей части крайне жестоких способов расправы с человеком. Удушение подушкой было среди них самым гуманным.

– Да как ты… – начала я.

– Что, неприятно, когда о тебе думают вот так? – перебил он.

– Иди ты!

Я попыталась вскочить, но не тут-то было. И удержал он меня не рукой, конечно. Это было… досадно, между прочим. Никогда особо не любила обнимашки и вот это вот всё, а сейчас так хотелось…

– Как меня вообще угораздило с тобой связаться? – проворчала я, укладываясь обратно. – Стукнуть бы тебя как следует…

Злость постепенно проходила, сменяясь стыдом. Я бы обошлась без этого жестокого урока… или нет? Любить – это ведь не просто три слова сказать, это ещё и доверять человеку надо, и не немного, не местами. По-настоящему доверять. Я и доверяла на самом деле. Просто никак не могла выбраться из панциря прошлой обиды, вот и защищалась, совсем не думая, что, пытаясь избежать боли сама, причиняю её ему. И кто я после этого? Ещё кого тут с кем связаться угораздило…

– Всё, всё, – прошептал он. – Хватит плакать, малышка. Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду. Никогда, обещаю.

– Я тоже, – всхлипнула я. – Тоже не буду так больше, правда.

– И реветь перестанешь?

– Попробую.

– И замуж выйдешь?

– Выйду, – брякнула я, и тут же прикусила язык, снова выныривая из подушки. – Чего?! А где…

Сама не знаю, о чём хотела спросить. Где кольцо? Так вот оно, уже на пальце. Где цветы, свечи и шампанское? Да ну её к чертям, эту избитую типа романтическую чушь, всё равно она никогда мне не нравилась, даже в пятнадцать лет. К тому же с шампанским я вообще пролетаю, во всяком случае на ближайшие месяцев восемь точно.

– Ну? – поощрил он. – Чего бы тебе хотелось?

– Торт хочу, – неожиданно сама для себя призналась я. – С заварным кремом и ягодами.

Мама всегда пекла такой на дни рождения Роджа, и я его не особо любила, всегда предпочитала шоколадный. А теперь вот вспомнила и захотела именно такой мягкой сладости с кислинкой. С чего вообще вдруг? Просто капризничаю?

– Я бы тебе пообещал, – усмехнувшись, ответил Сантер. – Но ведь пока дойдёт до выполнения, ты пять раз передумаешь и чего-нибудь другого захочешь.

– Ага, – согласилась я. – Это обязательно.

– Вот тогда и посмотрим.

– А ты вообще серьёзно спросил? – уточнила я на всякий случай.

– О чём?

– Ну…

– Софи, вот честное слово! Нет, пошутил. Серьёзно, конечно. Просто планировал это несколько позже.

– Ты? Планировал? – ошалела я. – И когда только успел?

– Думал, когда всё это закончится, будем встречаться и всё такое. Сама ведь говорила, что нормальные люди так делают. Чтобы ты успела определиться, чего хочешь в жизни. А потом можно было бы уже и планы строить на дальнейшее.

– Ты правда это говоришь? – поразилась я. – Или к остальным симптомам у меня ещё и галлюцинации добавились?

– Говорю. Я не настолько ненормальный, как тебе могло показаться. Что, разочарована?

– Нет, – вздохнула я, чувствуя, что вот-вот снова начну плакать.

– Так, убери-ка сейчас же глаза с мокрого места!

– Не могу, – улыбнулась я, немного приподнимаясь, чтобы дотянуться до его губ.

И вот почему, почему стоит мне только во вкус войти, как тут же что-нибудь идёт не так?! На этот раз, например, постучали в дверь. Вежливо так, негромко, но всё равно чертовски невовремя!

– Войдите, – обречённо отозвалась я на очередной стук.

Логично было предполагать, что пришла медсестра или врач, но на пороге появилась Илона. Огляделась, потом остановила сердитый взгляд на совершенно безмятежной некромантской физиономии, упёрла руки в бока и выпалила:

– Как ты мог?! Вот тебе не стыдно, да?! Так трудно было позвонить или хоть на сообщение ответить? Да я чуть с ума не сошла, пока сюда летела!

– Трудно было, да. А тебе, кажется, следовало бы лететь не сюда, разве нет?

– Да помирились уже, – отмахнулась Илона. – Не съезжай с темы.

– Иль, правда было трудно. И кстати, я даже не знаю, где мой телефон.

– Прости, – неожиданно быстро сдалась Илона. – Просто передай потом привет тому придурку, который его забрал. Я уж думала, только на похороны и успею.

– Ну, по состоянию на вчерашнее утро оно примерно так и было, – пожала плечами я.

– Вот и я о чём, – устало вздохнула Илона, проходя и усаживаясь на стул. – И я, кажется, не вовремя?

– Да нет, – мужественно сообщила я.

Положа руку на сердце, мне очень хотелось выставить её за дверь и вернуться к прерванному занятию. Но поступить так было бы с моей стороны крайне некрасиво. Начну с этого, а дальше что? Буду названивать по триста раз на дню, требовать не отходить ни на шаг, ревновать к продавщице из булочной и вообще к каждому столбу и даже тени того столба? Фу, вот ещё!

– Извини, – всё равно сказала Илона, явно обращаясь ко мне. – Просто… ну… я ведь тоже волновалась. Как только эта дрянь отпустила, сразу звонить бросилась, а телефон выключен. Поначалу подумала – дела, всё такое, да и что могло страшного случиться? Вернулась домой, с Рейном поговорили, и тут такие новости: задержание, четверо погибших. Я опять звонить, конечно. И вот…

– Четверо? – вздохнул Сантер. – Значит, Элиот не выжил?

Илона покачала головой.

– По дороге в больницу умер, – сказала она после небольшой паузы. – Жаль. Тут на весь город один целитель, и тот на свадьбу дочери уехал некстати. Спроса на услуги нет, сам знаешь.

– Знаю, – поморщился Сантер. – Чёртовы фанатики.

Я вспомнила его давний рассказ. В самом деле, подавляющее большинство жителей Плейна, насколько я знала, принадлежали к ортодоксальной церкви. Которая весьма не приветствовала магию, даже и целительскую. Получается, Тереза специально сюда примчалась?

– Ты-то сама как? – спросила я, пытаясь закрыть тяжёлую тему.

– Паршиво, – созналась Илона. – Чувство такое, будто из души вокзальный туалет сделали. А ты им всю дорогу ещё и улыбалась, пока они… Вот скажи, обязательно было подыгрывать?

– Обязательно, – вздохнул Сантер. – Иначе они бы поняли, что мы знаем или во всяком случае догадываемся, что именно они задумали.

– Кстати, – вскинулась я, – а каков был план? В смысле, зачем понадобился Алтарь?

– План был объединить в одних руках почти всех военных подрядчиков, а потом устроить провокацию и развязать войну с Джаниром. Разумеется, победить в ней благодаря шпионским возможностям Алтаря и прибрать к рукам фактически две страны. Много власти, много денег – в сущности, ничего свежего и оригинального.

– Амбициозно, – оценила я.

– Трудно сказать, насколько выполнимо, – довольно скептически заметил Сантер. – Но не оценить масштаб задумки в самом деле трудно.

– Да, да, – проворчала я. – Помню, ты говорил, что у тебя широкие взгляды на этику.

– Не настолько.

– Но теперь-то всё? – с надеждой уточнила Илона. – Всех переловили?

– Откуда мне знать? – фыркнул Сантер. – Я ещё даже новостей не видел.

– Думаешь, в новостях о таком расскажут? – усмехнулась я.

– Нет конечно. Это я так, описал степень своей информированности.

– Будем надеяться, что всё закончилось, – вздохнула я.

– Для тебя уж точно закончилось.

– Всё? – деланно возмутилась я. – Запираешь дома? Прогулка два часа в день под строгим надзором и больше никакой самодеятельности?

– Чувствую, это было бы правильным решением, – откровенно рассмеялся Сантер. – Но знаешь, жить всё-таки пока хочется. Хотя если подумать…

– Что?! – уже всерьёз собралась возмутиться я.

– Есть же ещё твоя мама.

– О господи… – застонала я.

Мама точно меня запрёт. Будет выпускать строго от звонка до звонка, если вообще ещё будет, кормить по часам, таскать по врачам… Вот какой, спрашивается, негодяй сдал меня ей?! Ещё пару месяцев точно можно было бы не признаваться и жить спокойно!

– И учти, – продолжил бессовестно веселиться Сантер, – я с ней спорить не буду. Во-первых, спорить с тёщей всегда себе дороже. А во-вторых, отец уже попытался. Долго потом пребывал в прострации и уверял, что такие действия вообще-то подпадают под конвенцию о запрете пыток.

– Ты хочешь сказать, – хихикнула я, – что мама устроила господину советнику допрос со всеми специальными методами?

– Точно. И господин советник, как видишь, не выдержал и сдал всех.

– Так что, – поинтересовалась Илона, – вас можно поздравить?

– Нам можно посочувствовать, – буркнула я.

Надзор и контроль это, между прочим, ещё только самая вишенка на чудном тортике ожидающих нас неприятностей. Потому что помимо этого мама теперь займётся ещё и организацией свадьбы. Все мои мечты втихушку расписаться у судьи, а потом попросту поставить семейство перед фактом благополучно улетели под кошачий хвост. Придётся отрабатывать полную программу, с роднёй и остальными ритуалами. Ужас…

– Брось, – отмахнулась Илона. – Просто сцепи зубы и переживи один день. Я же пережила. И вообще, скажи спасибо, что тебя ещё и репортёры не будут караулить везде вплоть до туалета. Это, знаешь, особенно чудесно, когда у тебя проклятый токсикоз, и ты бегаешь туда каждые полчаса.

– Уж поверь, – с чувством ответила я, – мои пятиюродные тётушки ничем не лучше.