Текст книги "Музейная пыль (СИ)"
Автор книги: Вера Клеменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
– Не бойся, – сказала она, заметив мою нерешительность. – Ничего не добавляла. Только что в автомате внизу купила.
Я взяла бутылку, покрутила в руках. Она в самом деле не была распечатана. Справиться с крышкой удалось не сразу. Руки, что странно, не дрожали, но сил осталось слишком мало. Удивительно, как ещё не выронила.
– Слышала что-нибудь? – спросила я, сделав пару глотков.
– Нет.
Она покачала головой. От ссадины на её лице осталась только небольшая розовая полоска. Ладонь украшала такая же. Значит, успела навестить целителя. Я в очередной раз поразилась её спокойствию и самообладанию. Теперь готова была верить, что она не шутила, когда заявила твари, что видела и пострашнее.
– Совсем ничего не говорят?
– Совсем.
Я положила бутылку на диван рядом с собой и закрыла глаза. Плохо это, очень плохо. Будь наоборот, вовсю бы обсуждали. А раз молчат…
– Мне пора, меня ждут, – тихо сказала Оливия. – Ты не бойся, всё хорошо будет, вот увидишь.
На это я смогла только криво улыбнуться. Все говорят одно и то же. И конечно, всё будет хорошо. Мир не рухнул, люди и дальше будут учиться, работать, влюбляться, ссориться и жить, счастливо и по-всякому. Всё – будет. Но что будет со мной?
Снова потянулись бесконечные минуты неизвестности и ожидания. Суета за дверью почти прекратилась, кажется, местное управление Секретной Службы вернулось к обычной рутинной работе. И я всё-таки задремала в наступившей тишине.
Разбудил меня нарастающий смутный шум. По коридору шла, похоже, целая толпа. Чей-то хрипловатый голос частил так, что слов было не разобрать. Другой, низкий и властный, отвечал ему в редких паузах чётко, но односложно, в основном отделываясь тремя словами: да, нет и потом.
Кое-как протерев глаза, я посмотрела на часы. Оказывается, проспала почти два часа. Шея затекла порядком и теперь ныла, противно и занудно. Поясница её полностью поддерживала. Попытка встать не удалась, головокружение мигом усадило меня обратно. Нащупав бутылку, я глотнула ещё воды. Легче не стало.
Дверь распахнулась, и я увидела за ней целую толпу. Большинство маячили чуть позади, одинаково держа папки перед грудью словно в попытке ими заслониться. На самом пороге оказались только двое: долговязый лысеющий мужчина лет сорока и тот самый импозантный маг с сапфировыми запонками. Максимилиан Роадс. Отец Сантера. Сердце трепыхнулось и замерло, в глазах снова потемнело.
– Но господин советник… – почти простонал долговязый.
– Что, господин пока что начальник управления? – до боли знакомо приподнял бровь Роадс-старший. – Я где-то неясно выразился? Ваше заявление должно лежать у меня на столе к обеду. Ещё вопросы?
Толпу во главе с долговязым как ветром сдуло, только двери вдалеке захлопали. Я с трудом сглотнула, сжимая обеими руками бутылку. Не просто так он появился здесь лично. Что-то случилось. Скорее всего – что-то ужасное.
– София?
Я кивнула. Бутылка выпала из разом ослабевших пальцев и покатилась по полу. Последним усилием воли я задушила подступившую истерику. Нужно было продержаться ещё чуть-чуть… Боже, сколько раз я говорила себе это за последние сутки?!
– Как вы?
Он подошёл, подобрав по пути бутылку, сел рядом, взял меня за руку, осторожно коснулся большим пальцем кольца. Задержал на нём взгляд, слишком долгий и внимательный для случайной задумчивости. Я задумалась бы над этим. Если бы могла.
– Просто скажите, что с ним, – едва выговорила я. – Где он?
Несколько секунд молчания были красноречивее любых слов. Я с трудом перевела дыхание, удерживаясь на самой грани. Хотелось просто лечь, свернуться клубочком и лежать так в темноте бесконечно долго.
– Поехали.
Он встал, наконец-то выпустив мою руку. Я тоже вскочила, слишком поспешно. Качнулась от навалившейся слабости, с трудом устояла на ногах лишь благодаря подхватившей меня под локоть руке. Только что у меня ничего не было, но вдруг появилась надежда. Уж наверняка опознание в морге обошлось бы без меня.
– Вы ели хоть что-нибудь?
– Вчера, – криво улыбнулась я, пережидая головокружение.
Вчера в обед, когда всё ещё было хорошо, я ела мамины бутерброды. И тогда мне казалось, что моя жизнь ужасна, потому что мне и брату грозила тюрьма. Господи, это был такой глупый страх… Не понимала я, чего на самом деле стоило бояться.
– Надо поесть.
– Потом, – мотнула головой я. – Скажите мне что-нибудь, пожалуйста. Иначе…
– Поехали, – только и повторил он, шагая к двери.
И я сдалась, просто пошла следом. По коридору, которого, оказывается, совсем не помнила, вниз по лестнице и снова по такому же коридору. На проходной охранник, вскочив и вытянувшись в струнку, распахнул перед нами стеклянные створки, и мы вышли на крыльцо. От прохладного и свежего воздуха опять закружилась голова, пришлось ненадолго остановиться, чтобы не упасть.
Нас ждала машина. Строгая, чёрная, безликая, представительского, что называется, класса. Покорно забравшись на заднее сиденье, просторное, пахнущее дорогой кожей, я уставилась в окно на серый город. Погода выдалась пасмурная, прямо под стать моему состоянию.
Плейн оказался совсем не похожим на Форин. Здесь не было толп народа, ярких вывесок, сияющих витрин дорогих магазинов и роскошных ресторанов с огромными окнами. Дома в основном были не выше трёх этажей, а улицы – узкими. Казалось, город наполовину застрял где-то в Мрачных Веках, и только фонари и светофоры напоминали о современности.
Ехали мы недолго, минут десять, и остановились перед старинным зданием из серого камня, с узкими окнами. Надпись на вывеске над дверью была слишком мелкой, не рассмотреть издали, но пара мужчин в белых халатах, куривших чуть в стороне от входа, и так вполне красноречиво сообщала о том, что здесь находится.
– Он жив?
– Да.
Это была хорошая новость? Судя по тому, как прозвучал ответ, скорее наоборот, но я заставила себя уцепиться за неё. Жив – и это самое главное, со всем остальным можно как-нибудь справиться.
Двери. Тяжёлые, деревянные. Старинные, наверное. Охранник на входе, так же торопливо вскочивший и только что не взявший под козырёк. Лифт, старый и дребезжащий, мерзко пахнущий хлоркой. Коридор, узкий и освещённый так ярко, что слёзы из глаз выступили. Старая белая дверь с закрашенной стеклянной вставкой. Жалюзи, помятые, неполный комплект. И тонкие пальцы на светло-зелёной ткани.
Дальше я смотреть не могла. Остановилась, вцепившись в дверной косяк до боли в пальцах, и заставила себя перевести взгляд на высокую женщину в белом халате, стоявшую посреди палаты.
– Что скажешь, Тереза?
Больше это был не голос господина советника. Он не дрогнул, нет, но эта дрожь была настолько близка к поверхности, что я ощутила её почти физически. Женщина чуть мотнула головой, словно просыпаясь, бросила на меня короткий взгляд, потом отвернулась и тихо сказала:
– Мне жаль, Макс.
Мир вокруг утратил краски, стал чёрно-белым. А потом всё затопила сплошная непроглядная темнота.
* * *
К сожалению, я не умерла. Мёртвые не чувствуют боли и тем более столь настоятельной потребности уединиться с белым другом. А я как раз сейчас ощущала то и другое.
– Ну вот что ты наделала? – поинтересовался откуда-то издалека голос той самой женщины, Терезы, кажется. – Зачем сразу так дёргаться?
Открыв глаза, я глянула на свою руку. Ну конечно же, капельница, чем ещё это могло быть, в больнице-то? Ненавижу эти штуковины, с самого детства, когда после той противной криворукой медсестры шишки месяц сходили.
– Мне… мне в туалет надо, – с трудом выговорила я.
– Сейчас.
Тереза убрала проклятую иголку и положила пальцы на место укола. Кожи коснулось тепло, и саднящая боль почти моментально исчезла. Надо же, целительница, и очень хорошая, судя по всему. Какая честь…
Я села, осторожно, опираясь на руки, и спустила ноги с кровати. Одежда была на мне, а вот ботинки сняли. Но на полу обнаружились кем-то заботливо приготовленные тапочки.
– Где здесь туалет?
– Налево, в конце коридора.
Я встала, постояла пару секунд, чтобы убедиться, что могу держаться на ногах. Слабость была ужасная, но хоть голова больше не кружилась. Может даже и дойду.
– Идём, – вздохнула целительница, беря меня под руку.
Какие-то десять метров туда и обратно показались мне путешествием на край света. Вернувшись в палату, я с облегчением опустилась на кровать. Сначала просто села, но потом всё-таки прилегла, обхватив себя руками.
– Поешь, – скорее скомандовала, чем попросила целительница, присаживаясь у меня в ногах.
Я тупо посмотрела на накрытый полупрозрачной розовой пластиковой крышкой поднос, стоящий совсем рядом, на тумбочке. Есть не хотелось, разве что воды выпить пару глотков.
– Нельзя так с собой.
Я даже не шевельнулась. Были бы силы, давно закатила бы истерику. Хорошо, что их совсем не осталось. Обязательно поем. Потом когда-нибудь. Когда пойму, что могу жить дальше. А случится ли это вообще?
– Мне с ложечки тебя кормить?
– Обойдусь, – буркнула я.
Хоть бы заплакать, но слёз не было, только глаза попусту жгло. А в ушах раз за разом слабеющим эхом повторялось последнее слово. Короткое, простое, самое важное. Люблю. Он сказал это. А я не сказала. И уже не скажу. Ему не скажу. Никогда. Дура! Господи, как я могла быть такой дурой?!
– Ты хоть знаешь, что беременна?
Я села так резко, что потемнело в глазах. Пришлось опереться на руки, чтобы не упасть. Потом ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не сплю. Мелькнула отстранённая мысль, что такие новости стоило бы сообщать как-то… потактичнее, что ли. Начать издалека, подготовить, и уж только потом в очередной раз мир с ног на уши переворачивать.
– Это точно? – только и спросила я.
И вдруг осознала, что больше всего боюсь того, что сейчас целительница скажет, что пошутила. Применила, так сказать, шоковую терапию, чтобы вывести пациентку из ступора или как там называют подобное состояние.
– Точно, – кивнула она.
У меня вырвался нервный смешок, а потом слёзы хлынули потоком. Надо же, какая ирония: я ведь опасалась, что это может случиться, но заставила себя верить Лорел. Все-то у неё проверенные и хорошие, надёжные, мать их, поставщики. То ли она меня обманула, то ли эти надёжные и проверенные – нас обеих. Но это теперь уже так неважно…
Я не была к такому готова, совершенно не была. Ни в один из моих ближайших жизненных планов ребёнок не вписывался. Но всё равно эти планы уже покатились к чертям и потеряли всякую важность. Я больше не представляла, как буду жить. Зато теперь хотя бы знала, зачем.
– Так будешь есть?
– Буду, – согласилась я, вытирая слёзы.
Глава 18
– Родителям моим сообщите? – спросила я, доев кашу и взяв булочку.
– По закону я обязана, – кивнула целительница.
– Ладно, – кивнула я, запивая ванильную сдобу успевшим остыть чаем.
Мама оторвёт мне голову, когда узнает. Замуж по залёту – это она ещё простила бы, но теперь из более-менее приемлемой схемы выпадал самый важный пункт. И мало мне точно не покажется. Я даже не представляла, как она отреагирует. Но мне, признаться, было на это исключительно плевать. Я приняла решение, и ничто не заставит меня его поменять.
– С другой стороны, – по губам целительницы скользнула чуть лукавая улыбка. – я ведь не работаю в этой больнице. Так что мы можем пока сохранить это между нами, девочками. Ну, почти.
– В каком смысле – почти? – озадачилась я.
– Знаешь… – она немного помялась, но всё-таки продолжила: – Когда Макс спрашивает о чём-нибудь, ну, знаешь, по-настоящему спрашивает, ему очень трудно не ответить.
Я не сдержала невесёлый смешок. Кажется, начинала понимать, почему Сантер так избегал общения с отцом. Ведь это же как есть господин советник, тот, кто задаёт вопросы и отдаёт распоряжения. Но и он – живой человек. Это я тоже теперь знала.
– Ну, – ответила я, ещё немного поразмыслив, – пожалуй, он имеет право знать.
Доев булочку, я запила её остатками чая, поколебалась немного и принялась за пудинг. Никогда его не ела, раньше эта штуковина напоминала мне исключительно консервированные сопли в сахаре, а вот сейчас показалась ничего такой. Интересно, это потому что я сутки не ела, или… или скоро начну и колбасу с вареньем есть? Поди знай…
– Расскажете, что произошло? – всё-таки спросила я, вернув баночку на поднос.
Сама не знаю, насколько была к этому готова. После отдыха и еды, кажется, начала соображать немного лучше и чуть отодвинулась от грани нервного срыва. Пришло время послушать правду.
– Об обстоятельствах я вряд ли тебе расскажу, – после небольшой паузы ответила целительница. – Меня там не было. Могу только примерно объяснить.
– Хотя бы, – пожала плечами я.
– Знаешь, что такое магическое эхо?
– Имею представление.
– Ни один некромант, тем более тёмный мастер, не любит выпускать его. Если, конечно, у него не поехала крыша на почве обретения всесилия, – негромко продолжила целительница. – И делает это только в самых крайних случаях, когда выбора совсем не остаётся. Тут, полагаю, был как раз такой случай.
Я мотнула головой, пытаясь собраться с мыслями. Насколько мне было известно, эхо активно используют целители, могут применить боевики, например, чтобы выбраться из западни или наоброт, пробраться куда-нибудь. Оно ведь, в отличие от бренного тела, не сковано такими мелочами материального мира, как стены и двери. Но никакой опасности это не представляет. Чем же, интересно, так особенны некроманты?
– Да, – повторила целительница в странной задумчивости. – Это был самый крайний случай. Все остальные были уже мертвы, выбора не оставалось. Или отпустить тварь и позволить ей несколько месяцев, а может, и лет гулять на свободе, каждую ночь убивая людей, или закрыть ловушку.
– Он её закрыл.
Мои губы искривились в горькой усмешке. Ну конечно же, разве могло быть иначе? В чём бы я ни пыталась себя убедить, в глубине души всегда понимала – он тот человек, который не будет отсиживаться в сторонке. Он пойдёт и сделает всё, что нужно, чего бы это ни стоило. Потому ли я его любила? Чёрт знает…
– Да, – вздохнула целительница. – Закрыл. Извини, я путано рассказываю. Дело в том, что после расщепления тёмному мастеру очень сложно собрать ауру вновь и вернуться в своё тело. Поэтому обычно они используют специальные артефакты, чтобы создать связь и упростить эту задачу.
– А он такого не захватил, – снова грустно усмехнулась я.
– Очевидно, нет.
– То есть, он не может вернуться?
Я хотела задать этот вопрос спокойно, но не смогла. Ведь если так, должен же быть какой-то способ всё исправить! Просто обязан быть! И если так…
– Не совсем.
Целительница отвернулась, но я успела заметить слёзы, блеснувшие в её глазах. Даже стало интересно, какие отношения их связывали. Хотя сейчас это, пожалуй, в любом случае больше не имело значения.
– Слишком много сил было затрачено. Он уже не может вернуться по-настоящему и… просто угасает. Вот так. Пара дней, и всё будет кончено.
– А если использовать артефакт?
– Поздно.
– Но должен же быть способ! Должно быть хоть что-то!
Не удержавшись, я вскочила. Почему все так запросто сдаются?! Нужно попробовать сделать хоть что-нибудь, что угодно! Нельзя же просто сидеть и ждать конца! И я не стану!
– София…
– Я… – мне пришлось сделать паузу, чтобы перевести дыхание. – Я найду способ его вернуть.
– Это невозможно.
– Это вы так говорите, – отчеканила я, торопливо надевая тапочки. – Где он? Я должна его увидеть.
– Идём, – сдалась целительница.
* * *
Сама не знаю, на что я надеялась. Здравый смысл подсказывал, что Тереза скорее всего сказала мне правду. Но сейчас я не готова была её принять, более того – не собиралась делать этого, вполне сознательно. Какой бы ни была правда, это не имело значения. Иногда значение имеет только вера, и это как раз тот самый случай.
Осторожно присев на краешек кровати, я сжала в руке прохладные пальцы. Если в умных книгах нет ответа, это не означает, что его не существует. Означает только, что его нет в книгах. Он может быть совсем в другом месте.
Есть две части ауры, и одна из них угасает, и не может соединиться со второй. Как сделать так, чтобы они всё-таки соединились? Если связь не была создана заранее – никак. Вот это объясняла мне целительница. Господи, неужели она не ошибается?
Я осознала, что плачу. Слёзы просто катились из глаз, расплываясь тёмными пятнами на простыни. Есть целая куча артефактов, влияющих на ауру. Какой мог бы сгодиться тут? Сколько я ни перебирала варианты, ответ не находился.
– Можно?
Я смогла только кивнуть, не поднимая лица. Можно, почему же нельзя? Нет никакой разницы, сидеть мне тут одной или вдвоём с кем-то. С тем, кто тоже имеет право быть сейчас рядом.
– Я хотел бы поговорить с вами.
– Говорите, – пожала плечами я. – Я слушаю.
Пауза висела довольно долго. Всё это время я продолжала изучать бледное спокойное лицо. Пульс на мониторе монотонно отсчитывал секунды. Господи, я никогда особо в тебя не верила, не ходила в храм, не молилась… Господи, но мог бы хоть ты помочь? Ведь это неправильно, что всё так вышло…
– У меня один сын, – наконец заговорил советник. – Наши отношения не сложились, но на самом деле он всё, что у меня есть. Остальное далеко не так важно. И если его не станет, что останется? А вы… я понимаю, вы ещё очень молоды…
– Чего вы хотите? – не удержалась я, начав понимать, к чему идёт разговор.
– Если вы не захотите вот так поставить крест на своей жизни, я хотел бы попросить вас… я мог бы взять на себя заботу о ребёнке. Поймите, для меня…
– Вы сошли с ума, – только и сказала я, оборвав фразу на середине.
Снова повисла пауза. Мне она была нужна, чтобы справиться со вспышкой негодования. Я прекрасно понимала, откуда взялась такая идея. С чего бы, спрашивается, господину советнику полагать, что я хоть чем-то отличаюсь от тех девиц, которые столько лет сменяли друг друга без особых задержек? Тем, что оказалась последней? Ну, так это дело случая. Обижаться не стоит, это глупо.
Далеко не каждая решится вот так просто перечеркнуть свою жизнь. Жить с клеймом на репутации, отказаться от карьерных перспектив, от возможности в будущем выйти замуж… словом, будущее сулило много всего прекрасного. Большинство на моём месте выбрали бы простое решение.
– И всё же…
– И всё же, – снова перебила я, – это мой ребёнок. И я буду растить его сама. Но если вы хотите… хотите участвовать в его жизни, возражать я не буду. Не знаю, почему у вас не сложились отношения с сыном, он мне не рассказывал, но я дам вам шанс.
– Понимаю, почему он вас выбрал.
Поднявшись со стула, советник подошёл к окну и застыл, глядя куда-то поверх крыш домов. И мне отчего-то захотелось всё же спросить, что произошло, почему всё сложилось именно так. Но спрашивать не пришлось.
– Я был немного младше, чем сейчас вы, когда он родился, – тихо и медленно начал он. – А через три года не стало Джесси. Я сам был ещё мальчишкой, не знал, что делать. Родителей у меня не было, некому было помочь. Приходилось оставлять его с соседкой, пока я был на работе, но ей пришлось переехать. И тогда я совершил самую большую ошибку в жизни.
– Женились снова? – хмыкнула я.
– Точно. Она была моей коллегой, вдова с дочкой, ровесницей Санни. Я думал, так будет лучше. Но чужие дети не нужны никому.
– Потому вы и развелись?
– В общем, да, – с горьким смешком ответил он. – Решение я принял буквально через месяц, когда всё понял про эту женщину. Но лучшего варианта не было, так что я решил подождать пару лет. Но осуществить задуманное не успел.
– Почему? – удивилась я.
– Проверка. И результат, которого я больше всего боялся – первая категория.
Я только хотела спросить, что же в этом такого ужасного, но не успела. На миг показалось, что пальцы в моей руке дрогнули. Позабыв обо всём, я с надеждой сжала их, заглядывая в застывшее лицо. Ничего, показалось…
– Тогда-то и объявился он. Рейфел Деверо.
– Но ведь он, насколько я понимаю, родной дедушка? – уточнила я подозрительно.
– Точно, дедушка. Родной. Так и есть. Пять лет отсутствовал, и вот, заявился к нам и предложил отдать ему внука по-хорошему. Или он всё равно его заберёт, по-плохому. Я выставил его вон. Поверьте, София, у меня были причины так поступить.
– Как же так? – растерялась я, откровенно потрясённая таким поворотом.
Раньше я, признаться, полагала, что отец сам отдал Сантера деду, чтобы не мешал делать блестящую карьеру. И надо признать, не прогадал, вот каких высот добился. Правда, ценой отношений с сыном, но чем-то приходится жертвовать. А теперь мне заявляли, что всё было наоборот.
– А вот так. Думаете, ему внук был нужен? Вот ещё, ему нужен был инструмент для реализации собственных амбиций. То, ради чего он женился на одной из Оллиасов. Он хотел получить Деверо, который наконец-то возглавит древнейший некромантский клан из существующих. С дочерью не вышло, Джесси родилась с пятой категорией. Знаете, как таких раньше называли?
– Знаю. Выродками, – с отвращением процедила я.
Да, именно этим мерзким словом в прежние времена называли детей без способностей к магии, родившихся у сильных магов в старых кланах. Неудачные отпрыски, неспособные продолжить семейное дело. Ненужный мусор, от которого или избавлялись, или оставляли на положении прислуги.
– Именно. Но вдруг оказалось, что бесполезная дочь всё же кое-что смогла. И вот за этим кое-чем он и заявился в тот день. Но по-хорошему не получилось.
– И что он сделал? – спросила я уже с внутренним содроганием.
– Он пошёл в суд. Там я узнал о себе много нового и интересного. Например, что довёл до петли первую жену и довожу до того же вторую пьяными скандалами и побоями. Что избиваю и детей. Не знаю, чего я ожидал. Я был никто, третий помощник пятого заместителя, мальчишка без связей и денег. А против меня – великий и ужасный Рейфел Деверо, герой, знаменитость, у которого того и другого было в избытке. Угадайте, София, на чью сторону встал суд?
– Думаю, это очевидно, – заметила я мрачно.
– Абсолютно. Мне пришлось подписать соглашение. Отказавшись, я ничего не добился бы, он так же забрал бы Санни, только вдобавок уничтожив мою репутацию и карьеру.
– А он… он это знает?
Я так и не решилась сказать о нём в прошедшем времени. Этого не будет, ещё достаточно долго. Способ должен существовать, и я его найду.
– Я ему не рассказывал.
– Почему?
– Я работал. Много, очень много. Все силы бросил на то, чтобы продвинуться по службе, добиться высокого положения. Представьте, я правда видел в этом выход: в шансе однажды встретиться с Деверо на равных и вернуть сына. И знаете, этот день настал. Но оказалось, что моему сыну уже шестнадцать, и я ему не нужен. Есть вещи, которые нельзя сделать потом.
– Да уж, – согласилась я.
– Не знаю, что рассказывал ему дед. Сомневаюсь, что правду, на него это было бы не похоже. Но дед был рядом, а я – нет. В конечном итоге я виноват во всём сам. Нужно было бороться, искать способы его видеть несмотря на запрет. Вместо этого я мотался по стране, выслуживаясь перед начальством, получая повышение за повышением. Я сам его потерял, какой смысл оправдываться?
– Вам самим придётся в этом разобраться, – вздохнула я.
– Да, пожалуй.
У меня не было желания принимать чью-либо сторону. Правда всё это или нет, тут все наделали ошибок. Но это уже прошлое. Оно может и подождать, пока есть более важные дела в настоящем. И сейчас следует сконцентрироваться именно на них.
Но сконцентрироваться не получалось, мне слишком хотелось узнать остальную часть истории. Не оставляло чувство, что нужно докопаться до чего-то важного. Что, возможно, в прошлом есть ответ на самую главную загадку настоящего.
– Надеюсь, вы простите мне такой вопрос, – медленно, всё-таки до последнего сомневаясь в том, что делаю, начала я, – но что случилось с его матерью?
Тишина достигла гранитной плотности. Да, это было очень бестактно с моей стороны, но чувство… скорее предчувствие необходимости получить все ответы никуда не исчезло.
– Джесси сбежала из дома, едва закончила школу, – всё-таки услышала я в ответ после доброй минуты молчания. – Отец выбрал ей мужа, но она не согласилась на такую роль. За это он оставил её без гроша, предоставил самой себе. Она работала в ночном клубе, куда ещё пойти девушке без образования и крыши над головой, чтобы выжить? А я пришёл туда с однокурсником, отметить удачную сессию. Это было… как солнечный удар. Больше мы не расставались. Она хотела пойти учиться, хотя бы на медсестру, но забеременела. И когда родился Санни, ей пришлось вернуться в клуб, иначе мы бы просто не выжили. Я учился и работал днём, она – ночью, мы сменяли друг друга.
Он снова ненадолго замолчал, а я успела подумать, как глупо на фоне этой простой и вообще-то обыденной истории выглядят мои собственные опасения. Ведь меня из дома не выставят, не заставят выживать вот так. Ну, поругают. Но не бросят, это точно.
– Там на неё положил глаз один богач. Она ему отказала. Он был настойчив. Она уволилась. Тогда я уже закончил учёбу, получил первую нормальную должность, и мы могли прожить без такой её работы. Но зря мы думали, что, перестав её встречать, мерзавец отступится.
– И что он сделал? – спросила я, уже начиная догадываться, какой ответ услышу.
– Он пошёл к Карверам, – глухо прозвучало в ответ. – И заказал себе куклу. Куклу из живого человека. Не знаю, слышали ли вы про эту историю.
– Слышала, – с трудом сглотнув, почти прошептала я.
Вот, значит, о чём сожалел Дин Карвер, сменивший имя и всячески старавшийся скрыть, что имеет отношение к этой семейке. Он-то наверняка знал, чем так чудовищно прославились родственнички. И знал, кто был их жертвами.
– Её погубила моя фамилия, – с какой-то злой горечью продолжил советник. – Знай эти мрази, что она Деверо, не посмели бы её тронуть, ни за какие деньги. Всем известно, что Деверо и тем более Оллиасы такого не прощают, достанут откуда угодно, даже из могилы. Особенно из могилы. Но она была Джессика Роадс.
– И она вспомнила?
– Да, вспомнила. Даже со своей пятой категорией она была потомком десятков поколений тёмных мастеров, и кое-какое наследие ей перепало. Это она пошла в полицию. Не было никакого журналиста, тот стервятник объявился потом. Вся история всплыла без него. Тогда-то мне и привелось впервые встретиться с её отцом.
– Возжаждал мести? – хмыкнула я недоверчиво.
– Само собой. Но для начала решил рассказать дочери, какое она ничтожество. Жалкая слабачка, неспособная себя защитить, к тому же связавшаяся со мной, таким же ничтожеством, неспособным защитить её – как-то так он тогда выразился. Прежде, чем я вышвырнул его вон. Мне казалось, мы это переживём. Но она слушала это долгие годы, всю свою жизнь, и от нового удара в такой момент сломалась. Она повесилась, вот что с ней произошло.
У меня не нашлось слов. Если всё, что я сейчас услышала, было правдой… господи боже, да это настолько кошмарно, что вряд ли придумано! И глупо спрашивать, что разбило вдребезги эту семью.
– Не осталось даже записки, – неожиданно продолжил советник. – Мне не осталось ничего. Только кольцо, древнее, родовое. Она носила его на цепочке, никогда не надевала на руку, не знаю, почему. Это был подарок её матери, и она оставила его сыну, повесила на шею на прощание. Теперь это кольцо у вас, София. И вот что я знаю точно – просто взять его нельзя, можно только отдать, а такое не отдают случайной девушке. Вы много для него значили.
Я потрясённо уставилась на свою руку. Да, и в этом он весь: ничего не сказать, но многое сделать. Просто взять и сделать. Впрочем, он ведь и сказал, в конце концов всё-таки сказал. Это я промолчала. Это я о чём-то спорила с собой и выдумывала идиотские отговорки, хотя даже моя мама всё уже поняла.
– Вам нужно отдохнуть, София. Вы устали.
Подняв заплаканное, снова заплаканное – когда только успела – лицо, я посмотрела в окно. В такое время не спала даже в детском саду, вообще никогда не любила спать днём. Да и особой усталости не чувствовала, для неё не осталось места.
– Я пока останусь.
– Мне нужно закончить кое-какие дела, – устало вздохнув, сообщил советник. – Через два часа вернусь, и давайте сходим куда-нибудь пообедать. Здешняя еда уж слишком диетическая.
– Давайте, – согласилась я.
Оставшись в одиночестве, я позволила себе горькую усмешку: даже сейчас дела оказались всё же важнее, чем остаться здесь. А потом устыдилась, вспомнив слова целительницы. Все остальные погибли, так она сказала. Сколько их было – тех, у кого не осталось даже призрачной надежды? Потому-то и полетела голова начальника управления, проморгавшего такое на своей территории. Все местные знали, а он не потрудился толком проверить и предупредить коллег. И вот чем это обернулось.
В голове снова и снова крутилась услышанная история. Её кошмарные подробности наваливались непомерным грузом, но я всё равно пыталась сообразить, что всё это значило. Вот кожей чувствовала, что разгадка рядом, а ухватить не получалось.
В мистические озарения и послания свыше я не верила никогда. Интуиция – всего лишь логика, которую мы не осознаём, но она всё равно продукт работы разума. Нужно просто немного успокоиться и собраться с мыслями, тогда я пойму, зачем мне понадобилась эта исповедь. Всё, что я услышала, было уже в прошлом. Только одно оставалось в настоящем – кольцо. Задумчиво глядя на свою руку, я пыталась сообразить, в чём же его роль и загадка.
Оно всё ещё оставалось на моей левой руке, с тех пор, как я переодела его в аэропорту. А до этого было на правой. Не носила… никогда не носила на руке… только на цепочке, на шее… Но мне он его надел на руку. На правую. И велел переодеть на левую, когда… Получается что? Получается – это важно, как его носить, носить ли вообще. Но важно почему? Для чего?
Мысли метались из угла в угол, как напуганные летучие мыши по тесной пещере. И мне самой уже хотелось метаться по палате или даже в коридор выбежать. Вот только не было сил разжать пальцы, отпустить его руку. Как будто он уйдёт сразу, едва я это сделаю. Я сидела неподвижно, снова глотая слёзы и пытаясь собраться с мыслями.
Зачем же ты мне его подарил? Чтобы найти? Чтобы не потерять? Никогда не потерять? Найти всегда? Где бы я ни оказалась, куда бы ни сбежала. Оно теперь моё, навсегда со мной, достаточно только о нём подумать… и видит бог, в этой жизни я уже не смогу перестать о нём думать. А раз так…
Затаив дыхание, я стащила кольцо с пальца и ненадолго сжала в кулаке. Было ли оно тёплым, или мне так только казалось? Понять я не могла, но верить хотелось. В нём словно таилась частичка душевного тепла, оставшаяся мне на память. А только ли на память?
