Текст книги "Жил на свете рыцарь бедный"

Автор книги: Вера Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

«Еще хотелось бы знать, что они в нем все-таки нашли, причем обе», – сварливо подумал Мышкин, глядя ему вслед, – и тут же сам над собой от души поиздевался.

Как только за Алешей закрылась дверь, Мышкин вскочил и повернул ключ в замке. Секунду спустя он тяжело вздохнул и повернул ключ в обратную сторону. Запираться не имело смысла – если бы кто-нибудь постучал, он все равно не выдержал и открыл бы. «Нужно быстренько, быстренько все это обдумать, пока никто не пришел, – сказал он сам себе. – Прежде всего, этот разговор. Пойдем по обычной схеме… Допускаю ли я, что он – убийца?» Мышкин немного поразмыслил и ответил совершенно честно, причем ответ удивил его самого: «Не знаю». Он еще раз старательно перебрал в памяти свои и Алешины реплики и вынужден был признаться, что у него не сложилось никакого мнения, интуиция молчит. «Это потому, – подумалось Мышкину, – что разговора не получилось. И между прочим, скорее всего по моей вине. Как-то я на него с самого начала смотрел… не так. А как? А так! Черт знает как я на него смотрел! Похож – непохож, что они в нем нашли – как будто он не подозреваемый, а конкурент мой, ей-богу! Как будто я тут не убийство расследую, а отношения выясняю. Вот и не понял ничего. Конечно, при таком подходе ничего не поймешь! Ну, хорошо, интуиция молчит – попробуем рассуждать логически. Мотива не видно. То есть просто совсем не видно. Он пытался убедить меня, что это Дерюгин… Надо полагать, он действительно так считает – разумеется, если он сам не убийца… Иначе какой ему смысл подставлять Дерюгина? Если бы Катя была жива, тогда другое дело, тогда было бы понятно. Но теперь?.. Инцидент исчерпан… Делить больше нечего. Но вот что странно… Чего-то он все-таки недоговаривает… Интуиция мне, конечно, отказала, но не до такой же степени… Постеснялся признаться, что был возле дома… Малодушия постеснялся. Тоже, между прочим, странно. Тут, казалось бы, не до этических тонкостей… Когда я сказал, что против Дерюгина нет доказательств, он что-то хотел… но смолчал. Знает про пистолет и отпечатки? В таком случае это все-таки он… – Мышкин вздохнул и потер лоб рукой. – Хожу по кругу… Стоп! Но что-то там было такое… совсем из другой оперы… Что-то такое, что я его чуть не выгнал… и даже в общем-то выгнал… Что же это было-то, Господи? Я спросил… да, кажется, я спросил его, чем он занимается. Он ответил: русской прозой, писателями второго ряда… Что-то тут есть… – И тут его осенило. – Что там говорила Агния? «Мы познакомились из-за дурацкого квипрокво, устроители все напутали…» – Он вскочил со стула и забегал по комнате. – Ну конечно же! Вот она, точка пересечения! Только что же все это значит?»

Ему не удалось понять, что это значит, потому что по местному позвонил Гаврюшин, сообщил, что только что спровадил Зуева, и попросил разрешения зайти. «Придется отложить, – огорчился Мышкин. – Ну ничего. Теперь уж я не забуду».

– Ну как? – спросил он входящего Гаврюшина. – Сделали котлету?

Гаврюшин потянулся, как сытый кот, и кивнул.

– Как следует! – сообщил он с довольным видом.

– Вы, Женя, – как тигр после удачной охоты, – усмехнулся Мышкин, сознательно повысив сытого кота в ранге. – Расскажите, пожалуйста.

– Сначала он огрызался, – сообщил Гаврюшин. – И еще как! Но я его быстренько… Так и так, говорю, Роговы рассказали нам о вашем посещении… Так что, говорю, подумайте, не лучше ли нам поговорить серьезно. Он, надо сказать, позеленел… но сначала все-таки рыпнулся. «Роговы ваши, говорит, наркоманы, темные личности. Кто им поверит?» А я ему: «Ничего подобного. Проблемы с наркотиками только у Татьяны. И кстати, ее недееспособной тоже никто не признавал, а Илья – так вообще полноценный член общества. Так что, говорю, два свидетеля против вас. А кроме того, говорю, скажите, пожалуйста, откуда это вам известно про наркотики? Выходит, вы за ними следили? Очень, говорю, все это странно. То, что вы пытаетесь утопить Дерюгина, не подлежит сомнению. Вопрос в том, зачем вам это нужно. Чтобы выгородить себя или для других целей?» Вот тут он шухернулся, инспектор. То ли он допер, что сам под подозрением, то ли понял, что за Роговых тоже по головке не погладят… В общем, не вдаваясь в подробности… Чайковский его нанял, две недели назад. Можно было сообразить… Насчет аукциона-то вы правильно угадали. История такая… Этот Чайковский вроде бы сдался заранее – так вышло, что у Дерюгина были все козыри, но ему, Чайковскому, эта история была как кость в горле. Где-то он там просчитался и не мог успокоиться. Убивать он Дерюгина не собирался – у них там, знаете, свои отношения… правила… Он хотел убрать его с дороги на время, совсем ненадолго. Заметьте, что у Дерюгина с Зуевым отношения непростые – это, оказывается, кому надо, давно известно. И вот этот Чайковский каким-то образом выходит на Зуева и говорит: «Помоги мне!» То есть не говорит, ясное дело, а требует. «Ты, говорит, дерюгинский мозговой центр – вот ты и думай. Дерюгина ты хорошо знаешь…»

– Постойте, Женя, – перебил заинтригованный Мышкин. – Он его что, купил?

– А хрен его знает! – пожал плечами Гаврюшин. – Зуев говорит – не купил, а угрожал. У него сын… Может, и правда. А может, и купил. Хотя он вроде и так не бедствует.

– Понятно, – кивнул Мышкин. – И что же? Он согласился?

– Вот тут любопытный момент, – сказал Гаврюшин. – Он не отказался, но ничего не придумал. Не смог. Дрожал как овечий хвост – сам говорит. Все это, инспектор, как вы понимаете, его версия… Сына хотел за границу переправить, в какую-нибудь закрытую школу. Как раз договаривался, когда ездил. А все равно страшно. А тут вдруг такая история, такое совпадение. Неслабо, согласитесь. Зуев прямо-таки счастлив – с того самого момента, как у козловского подъезда народ сообщает ему, что Козлову убили и Дерюгин как раз сейчас там… Козлову ему, может, и жалко, но, с другой стороны, она его уже несколько раз посылала куда подальше… Я его спрашиваю, между прочим: «Чего же вас туда опять понесло?» Ну, тут он, инспектор, сказал матом, не для ваших нежных ушей. «А фиг его знает, говорит, зачем. Как магнитом тянуло, как медом намазано… Наговорил ей с три короба – будто у меня к ней дело…» Ну, не важно. В общем, он думал, проблема решилась сама собой. И тут – мы с вами, с нашим алиби, то есть не с нашим, разумеется, а с его. Ну, он и решил вмешаться и подправить… в меру сил и разумения. Конечно, думал, что Роговы побоятся высунуться… Повторяю, инспектор: это его версия. Очень может быть, что все вранье, от первого до последнего слова…

– Разумеется, – задумчиво кивнул Мышкин. – Но если это правда… то вот что любопытно… Получается, что он действительно думал, что это Дерюгин. Так ведь?

– Так, – подтвердил Гаврюшин. – Ну и что с того?

– Нет, это странно. Можно подумать, что убийство из ревности – самое обычное дело и встречается в наше время на каждом шагу. «От прав моих не откажусь или хоть мщеньем наслажусь!» И никого это не удивляет. Надо же! Между тем это случается не так часто и скорее в другом социальном слое, причем действующие лица, как правило, пребывают в состоянии опьянения.

– Дерюгин – горяч… – напомнил Гаврюшин. – Как нам разъяснили сведущие люди… Специально держит Василия, чтоб тот его охолаживал…

– Не совсем так, я думаю… На одних эмоциях таких денег не сделаешь. Не охолаживал, я думаю, а проверял расчеты. Это ведь не одно и то же… Ну, не знаю…

– Я вам больше скажу, – задумчиво добавил Гаврюшин. – Очень может быть, что он к Роговым шел, действительно считая, что они подкуплены и врут. Потому что иначе на что же он рассчитывал?.. Я ему говорю: «У нас есть основания полагать, что они говорят правду». Это я с ваших слов, инспектор, заметьте. Основания-то тоже, прямо скажем, не фонтан. Ну ладно… «А я, говорит, им не верю…» И все тут.

– Вот я и говорю, что это странно. Сплошные романтики кругом. Убийство из ревности не исключено, – я только хочу сказать, что это все-таки не самый стандартный вариант… И я не понимаю, почему их это не удивляет…

– Их? – насторожился Гаврюшин. – Что, «жених» тоже на Дерюгина катит?

– Ну да, – кивнул Мышкин и вкратце пересказал ему свой разговор с Алешей. Некоторые детали он при этом все-таки опустил – не потому, что хотел держать их в секрете, а потому, что не хотел обсуждать, не разобравшись. Рассказывая, он снова испытал острейшую потребность остаться в одиночестве, чтобы все как следует обдумать и сопоставить.

Гаврюшин, по-видимому, испытывал нечто подобное – во всяком случае, выслушав мышкинский рассказ, он вдруг объявил, что у него есть дела и кое-какие соображения, которые хорошо бы обдумать, поэтому он, пожалуй, пошел бы к себе и поработал, если, конечно, инспектор не возражает. Инспектор не только не возражал, но в ответ на это объявил с величайшим энтузиазмом, что он и сам тоже… ужасно устал и, пожалуй, возьмет да и поедет сейчас прямо домой. На том они и порешили и разошлись до следующего рабочего дня.

Аня возвращалась домой из библиотеки. Угрозыск угрозыском, а сессию все-таки нужно было сдавать. День, впрочем, прошел совершенно впустую. «И все из-за дурацкой мнительности, – ворчала она про себя, шагая по темной улице и стараясь дышать в воротник. – Надо же, холодина какая! Если мне и дальше будет мерещиться – пожалуй, вылечу из университета… или просто попаду в психушку…»

Сперва ей показалось, что девочки в библиотеке, на выдаче, смотрят на нее как-то… особенно заинтересованно. Но об этом она довольно быстро забыла и, может быть, и не вспомнила бы, если бы не буфетчица. Потому что буфетчица, безусловно, смотрела на нее с особенным выражением, просто ела ее глазами и даже, кажется, собиралась что-то сказать, но в последний момент передумала.

«Называется – мания преследования», – сказала себе Аня, входя во двор своего дома, и, вздрогнув, застыла на месте. В глубине, у подъезда, ей померещилась темная фигура. Секунду она стояла не двигаясь и изо всех сил вглядывалась в морозную мглу, пока не заслезились глаза. У подъезда царили полная тишина и неподвижность. «Вот я и говорю – мания преследования», – сердито сказала себе Аня и двинулась вперед – впрочем, все-таки с некоторой опаской. Темная фигура отделилась от стены в тот момент, когда она поравнялась с подъездом. Аня судорожно вцепилась в ручку двери и хотела закричать, но тут фигура повернулась так, что висевшая над дверью лампа осветила лицо, и она узнала Алешу. Она машинально рванула дверь на себя, инстинктивно желая одного – проскочить мимо, не видеть, не слышать, нету этого человека, нету… Но Алеша успел удержать ее за локоть.

– Аня, – сказал он, – ровно два слова…

Она растерялась, опустила голову и застыла.

– Аня, я был у Мышкина – это… в угрозыске…

– Я знаю, – прошептала она одними губами.

– Он сказал, что Катя тебе звонила… что она звала тебя прийти… вместе со мной…

Аня молчала.

– Я не знал… Значит, это из-за тебя… то есть ей нужно было, чтобы ты… на тебя было рассчитано?..

– Ну, я думаю, не только… – Эти слова Аня проговорила с великолепным издевательским великодушием. Что-то такое начинало подниматься у нее в душе, какая-то волна… раздражение? злорадство?

Алеша не почувствовал подвоха.

– Ну, может, не только… Наверное, не только, но все-таки…

– А я знаю, где ты был в тот день, – медленно проговорила Аня. – Куда ты ходил… Я шла за тобой… всю дорогу… Хотела поговорить… но так и не смогла решиться…

– А я знаю, как ты ее ненавидела… Там… Сологуб валялся… Серия «Серебряный вихрь»…

Оба умолкли, как-то дико глядя друг на друга.

– Прости меня, Анечка, – вдруг сказал Алеша. – Ради бога, прости… за все…

И вот тут она сняла варежку, задумчиво посмотрела на свою ладонь, а потом размахнулась и влепила ему пощечину, настоящую пощечину, увесистую пощечину оскорбленной женщины, испытывая при этом несказанное наслаждение. Потом она быстро развернулась и вошла в подъезд, но почему-то не поехала на лифте, а побежала вверх по ступенькам, приговаривая про себя: «И, как гром, его угроза поражала мусульман» – что было на первый взгляд совершенно некстати.

ГЛАВА 9

«Заболеваю я, что ли? Или просто промерз? – думал Мышкин, отпирая дверь своей квартиры и ежась от холода. – Сварю-ка я глинтвейн, вот что».

Он вылил в кастрюльку остатки красного вина из бутылки, нашел в шкафчике все необходимые специи и даже обнаружил в холодильнике два полузасохших апельсина. Минут через пятнадцать он сидел в своем любимом кресле, со стаканом глинтвейна в руке и при выключенном телефоне, что позволял себе крайне редко. На этот раз ему думалось гораздо лучше. Ощущение паники от грозящего провала почему-то прошло. Напротив, возникло что-то вроде вдохновения. «И все из-за чего? – мысленно одернул он сам себя. – Из-за крошечной детали, которая, может быть, еще и не сработает… А телефон, кстати, придется включить».

Он встал, сунул вилку в розетку, снял трубку и задумался. «Кому звонить – ему или ей?» Ему хотелось позвонить Агнии – именно поэтому он обошелся с собой сурово и позвонил Алеше. К телефону никто не подошел. Тогда он нажал на рычаг и с чистой совестью набрал номер Агнии.

– Я слушаю, – ответил знакомый ясный голос.

– Добрый вечер, Агния. Это Мышкин. У меня к вам один вопрос.

– Пожалуйста.

– Вы говорили про квипрокво… Крымов занимается Соллогубом?

– Ну да. – Он услышал по голосу, что она улыбается. – Только не тем, что я, не Тетерниковым, а настоящим Соллогубом, графом Соллогубом, через два «л», из девятнадцатого века… Слышали?

– Слыхал… – сказал Мышкин. – «Тарантас»… И кажется, что-то еще, но больше я не знаю…

– Правильно! А устроители напутали и поставили нас в одну секцию. Сунули его в двадцатый век. Да зачем вам это все? – с любопытством поинтересовалась она.

– Потом объясню, – сказал Мышкин. – Если сам пойму. Большое спасибо, Аня. Всего хорошего.

«А ведь у нее хорошее настроение, – подумал он, вешая трубку. – Голос веселый. Интересно, с чего бы?..»

Он снова выключил телефон и вернулся в свое кресло. «Так… Это совпало. И что с того? Это может ничего не значить, – сурово одернул он самого себя, с единственной целью – обуздать азарт, одолевавший его все сильнее, и рассуждать хладнокровно. – Может… Ладно, это мы, разумеется, учтем и временно вынесем за скобки… Будем временно исходить из того, что эта деталь имеет некоторый смысл… Что у нас получается? Если Сологубы перепутаны – другими словами, если имелся в виду граф Соллогуб, а на сцене оказался Федор Сологуб, он же – Тетерников… то кое-кого это скорее всего обеляет, зато, безусловно, вводит в круг третье лицо, причем лицо, информированное наполовину. Именно наполовину!.. И кто это, хотел бы я знать?» На секунду ему вновь стало не по себе. Вдруг показалось, что это – тупик и нужно не размышлять, а продолжать копить информацию. «Нет, – решительно сказал он себе, – это дело… – он немного подумал и нашел определение, которое показалось ему приемлемым, – концентрическое… Причем круги множатся и множатся, но не… сужаются… Не-ет, хватит! Даешь умственный прорыв! Так что не будем распускаться…»

Он размышлял до глубокой ночи и в конце концов отправился спать в состоянии полной растерянности. Вывод, к которому он пришел, оказался очень странным, чтобы не сказать – бессмысленным…

На следующий день выяснилось, что Мышкин все-таки идеализировал начальство. Впрочем, надо отдать должное Терещенко, он и так проявил чудеса терпения. С утра Мышкину пришлось выдержать беседу не то чтобы суровую – скорее наоборот, – но именно потому особенно неприятную. На этот раз Терещенко выбрал стилистику: «Ну что же ты, старик? Я на тебя надеялся…», и Мышкин решительно не знал, как на это реагировать.

– Знаете что, Геннадий Петрович, – сказал он в конце концов. – Дайте мне еще два-три дня в таком же режиме… А там я уже в случае чего сам приду сдаваться…

– В таком же – это в режиме благоприятствования? – уточнил Терещенко.

Мышкин кивнул:

– Ну, в общем, да…

– Ну, в общем, нет! – Терещенко хлопнул рукой по столу. – Я тебя еще столько же трогать не буду, хрен с тобой, но чтобы никаких «сдаваться»! Да что ты мне тут!.. Тебе самому должно быть противно. – И дальше понес нечто совсем уж несусветное. – У такого, как ты, висяков быть не должно!

– П-почему? – Мышкин даже заикнулся от изумления.

– П-потому! – передразнил Терещенко. – Потому что ты у нас как из книжки. А если в книжке сыщик – импотент… ну, в широком смысле… то на хрен такая книжка кому нужна! Ладно, иди…

Мышкин вернулся к себе в некотором обалдении. У дверей его поджидали Гаврюшин и верный Коля. Гаврюшин смотрел непроницаемо, Коля – сочувственно.

– Вломили? – лаконично поинтересовался Гаврюшин.

– Черт знает что он говорит! – в сердцах воскликнул Мышкин и тут же, спохватившись, умолк.

Все трое вошли в кабинет. Гаврюшин только открыл рот, собираясь что-то спросить, но не успел – в эту минуту зазвонил телефон. Мышкин снял трубку.

– Да, – сказал он. – Да, пожалуйста. Да, я на месте. Хорошо, жду.

– Это еще кто? – поинтересовался Гаврюшин, когда Мышкин повесил трубку. – Если, конечно, не секрет…

Мышкин обвел своих сотрудников недоумевающим взглядом.

– Нас собирается почтить своим присутствием лично господин Дерюгин, – растерянно сообщил он. – Сейчас приедет.

– Зачем – не сказал? – в возбуждении поинтересовался Гаврюшин.

– О чем-то хочет спросить… – Мышкин пожал плечами. – Скоро узнаем…

Дерюгин появился минут через двадцать. Мышкин отметил про себя, что выглядит он, пожалуй, даже хуже, чем в прошлый раз. Он заметно осунулся, глаза были пустые и усталые. Вообще он производил странное впечатление. Мышкин попытался сформулировать для себя, в чем дело, и понял, что имидж энергичного и уверенного хозяина жизни, видимо, приросший к Дерюгину, как вторая кожа, находился в странном противоречии с какой-то внутренней отрешенностью и рассеянностью, сквозившей в его взгляде и жестах. Увидев, что Мышкин не один, он заметно поморщился, но смолчал. Гаврюшин и Коля то ли не заметили его недовольства, то ли проигнорировали, что Мышкин внутренне одобрил.

– Я хотел спросить вас вот о чем… – начал Дерюгин, усаживаясь и обращаясь исключительно к Мышкину. – Удалось вам что-нибудь выяснить?

«Всего-то!» – хмыкнул про себя Мышкин, вслух же очень вежливо сказал следующее:

– Это сложный вопрос, Антон Антонович, согласитесь сами… Кое-что мы, конечно, узнали. Но я, как вы, вероятно, догадываетесь, не имею права этого разглашать…

– Хорошо, – мрачно кивнул Дерюгин. – Я спрошу иначе. Есть ли какой-нибудь шанс, что вы это дело раскроете?

Мышкин развел руками, пожал плечами – словом, сделал все, что делает человек перед тем, как ответить: «Кто знает… Мы приложим все усилия…» или что-нибудь в этом роде – и вдруг, к полному изумлению Гаврюшина, сказал совсем не то:

– Как вам сказать… Я думаю, разгадаем, – причем, что особенно поразило слушателей, довольно уверенно.

– Хорошо, если так! – Дерюгин удовлетворенно кивнул. – Я вам верю. Теперь вот что… Чего вам от Васьки надо?

– От Васьки – это от Зуева? – уточнил Мышкин.

– От него.

Мышкин немного подумал и решил раскрыть кое-какие карты – опять-таки к полному недоумению Гаврюшина, который был уверен, что сейчас Мышкин пошлет любознательного Дерюгина куда подальше – разумеется, в присущей инспектору деликатной манере. Когда этого не случилось, Гаврюшин почувствовал, что перестает понимать, что к чему.

– Видите ли… – осторожно начал Мышкин. – Дело в том, что Зуев для чего-то наведался к Роговым, соседям Козловой… Нас это, разумеется, заинтересовало.

– Это не он, – мрачно заявил Дерюгин. – Ни при чем он здесь. Под меня он копает – это да. Но убивать он ее не убивал…

– А почему, собственно, вы так уверены? – быстро спросил Мышкин, попутно отметив про себя, что информация про поход Зуева к соседям Дерюгина нисколько не удивила. «Параллельное следствие? – подумал он. – Следят друг за другом? Очень может быть…»

– Я его сто лет знаю, – твердо сказал Дерюгин. – Не тот тип. Васька расчетливый, сто раз отмерит, за то и держим. Исподтишка пакостить, подстроить что-нибудь… какую-нибудь такую комбинацию подлую… это пожалуйста, но убить не убьет. Да и на меня он попер, надо думать, не сам по себе… а по указке… – Глаза его мрачно сверкнули. – Я понимаю, – он заметил, что Мышкин собирается заговорить, и протестующе поднял руку, – сейчас вы скажете – это не доказательство. Но хоть подумайте… в эту сторону, чтоб время зря не тратить. То есть не в эту, а, наоборот, – в другую… Точно вам говорю – это не он.

– Я не это хотел сказать, – покачал головой Мышкин. – У меня тоже к вам вопрос… Почему вы сказали, что не знаете Катиного жениха?

– Сказал, потому что не знаю, – ответил Дерюгин по некотором размышлении.

– Вы подошли к нему как-то раз у Катиного дома… – напомнил Мышкин, словно рассказывая совершенно постороннюю историю.

Дерюгин взглянул на него исподлобья.

– Так вот оно что… – протянул он со странной, насмешливой интонацией. – Угадал, значит. Подходил, это верно… И даже припугнул его. Только я… не к жениху подходил. Я не знал, жених он или не жених. Просто подошел к тому, который к ней чаще других таскался. Я за ней, скажу вам честно, следил одно время… Значит, угадал… – повторил он. – А кто он и что, я и сейчас не знаю. Может, вы мне скажете?

– Извините, нет, – усмехнулся Мышкин. «Все это странно, – промелькнуло у него в голове. – Следить следил, а самого главного не выяснил. Чепуха какая-то. Врет? Пожалуй… Зачем?»

– Ладно, – сказал Дерюгин, поднимаясь. – Если у вас все, то у меня – тоже. Пойду я… Вы меня обнадежили. Спасибо, до новых встреч.

– До свидания, всего хорошего, – вразнобой ответили Мышкин, Гаврюшин и Коля.

– Ничего не понимаю, – сказал Гаврюшин, как только за Дерюгиным закрылась дверь, немало подивив Мышкина такой откровенностью. – Зачем он приходил? Узнать, как дела?

Мышкин молчал, о чем-то размышляя.

– Сказать, чтоб мы не трогали Зуева? – продолжал наседать Гаврюшин. – Зачем? Неужто он так в нем заинтересован? Он, говорит, под меня копает, и тут же – не замай! Это что ж такое?

– А может, он хочет указать нам на кого-то другого… – задумчиво проговорил Мышкин.

– Если хочет, то почему не указывает? – резонно поинтересовался Гаврюшин. – И на кого?

– Да, это вопрос… – неопределенно пробормотал Мышкин.

Гаврюшин уставился на него с величайшим подозрением во взоре и совсем было открыл рот, чтобы что-то спросить, но внезапно передумал, махнул рукой и встал.

– Я вижу, вы не настроены делиться, инспектор. Дело ваше… – бросил он, отчего-то краснея. – Я иду к себе…

– Да я… – начал было Мышкин, но Гаврюшин уже ушел.

Мышкин огорченно покрутил головой, глядя ему вслед.

– Чего это он? – робко поинтересовался Коля.

Мышкин пожал плечами:

– Видимо, он решил, что я что-то знаю, но не хочу говорить…

– А… а вы знаете? – неожиданно брякнул Коля.

– Что именно? – уточнил Мышкин. – Что вы имеете в виду?

– Я говорю… Вы знаете… кто убил? – выговорил Коля, замирая от любопытства.

Мышкин посмотрел на него совершенно отрешенным взглядом.

– А я, Коля, не знаю, знаю я или не знаю, – задумчиво сообщил он. – Вот в чем беда. Потому-то я и не знаю, что Жене сказать…

– Как это – не знаете, знаете или не знаете? – путаясь в словах, переспросил Коля.

– А вот так, – сказал Мышкин. – Так оно и есть. С одной стороны, мне кажется, я знаю, кто это сделал… а с другой – не получается у меня… не сходится… Не пойму, как это может быть. Все-таки ошибся, наверное…

Он сокрушенно покачал головой.

– Не расстраивайтесь! – внезапно воскликнул Коля, глядя на Мышкина сверкающим взглядом. – Все равно разгадаете, вот увидите!

– Почему? – искренне удивился Мышкин.

– А видно по вам! У вас вид такой! – бестолково, но убежденно объявил Коля. – И потом, вы… ну… вы – необычный…

«Ну надо же! – сердито подумал Мышкин. – В одну дуду с Терещенко! Что это они из меня литературу делают?!»

– Почему это я необычный? – возмутился он вслух.

– Конечно, необычный! – упорно гнул свое Коля. – Вы все знаете, вас все слушают, вам все рассказывают… И говорите вы необычно, не как все…

– Нормально говорю… – пробурчал Мышкин.

– Ну да… но не всегда.

– Ну хорошо, – вздохнул Мышкин. – Пусть так. Оставим это. Что я могу поделать, в конце концов… Вот что, Коля… Я, пожалуй, сейчас поеду… К Роговым…

– Опять к Роговым? – удивился Коля. – Про Зуева выяснять? Или они все-таки чего-нибудь наврали?

– Нет, они не наврали. Просто… нужно кое-что уточнить…

– Все, молчу, – замахал руками Коля. – Больше не спрашиваю. Только… вы мне потом расскажете?

– Вам – первому, – улыбнулся Мышкин. – Было бы что…

Коля покинул кабинет на цыпочках – от почтительности. Мышкин подвинул к себе телефон, собираясь позвонить Роговым, и вдруг снова впал в задумчивость. «Почему, собственно, я решил, что догадался? – придирчиво спросил он себя. – У этой версии есть кое-какие достоинства… например, в ней сходятся некоторые детали, которые иначе никак не сходятся… но ведь, откровенно говоря, недостатков в ней все-таки больше… Да не недостатков – дыр! Прежде всего – мотив. Он есть, он даже очевиден, но… неубедителен. Убейте меня – неубедителен! И потом… как раз то, что меня к этой идее привело, меня же от нее и отталкивает. Потому что уж слишком похоже… Чудеса, да и только. Съезжу все-таки…»

Он заставил себя встряхнуться и набрал номер. Говорить нужно было как можно спокойнее и приветливее – ему совсем не хотелось их пугать. Разумеется, они все равно испугались, и Мышкину пришлось несколько раз повторить, что у него нет к ним никаких претензий, что он просто хотел бы уточнить одну деталь и очень надеется на их помощь и, кстати, на их память, потому что совсем не факт, что они эту деталь запомнили…

Дверь открыл Илья. Мышкин проследовал за ним в комнату и сел на стул. Секунду спустя туда же вошла Татьяна. Она поздоровалась и встала, прислонившись к стене, глядя исподлобья.

– Я так понял, что вы хотите… – начал Илья.

– Я хочу чаю, – перебил Мышкин. – Если не трудно. Горячего чаю… и уже потом – информации…

Обстановка немного разрядилась, на что он и рассчитывал. Все трое перебрались на кухню, Татьяна захлопотала, заваривая чай и подавая чашки, Илья закурил, слегка приоткрыв форточку, Мышкин сел на табуретку и вытянул ноги.

– Сейчас вам захочется послать меня к черту, – сообщил он самым безмятежным тоном. – И я вас вполне пойму. И все-таки я прошу вас набраться терпения и рассказать мне еще раз, с самого начала, все, что происходило в тот день, когда погибла Козлова. Как к вам пришел Дерюгин, что вы услышали и так далее…

Роговы переглянулись.

– Вы нас подлавливаете? – с горечью пробормотал Илья. – Думаете, мы собьемся, позабыли что-нибудь…

Мышкин сделал протестующий жест.

– Клянусь! – торжественно сказал он. – Ей-богу, нет. Себя я подлавливаю, себя, а не вас, понимаете? Пытаюсь понять, не упустил ли я чего, и если упустил, то где…

Илья вздохнул и покорно приступил к очередному рассказу. Мышкин исподтишка поглядывал на Татьяну. Несколько раз ей явно хотелось вмешаться и поспорить, но она удержалась.

– Я сказал: «Да что ты, Антон? Может, это она сама куда-то ушла…» – говорил Илья. – И тут заиграла музыка…

– Какая? – быстро перебил Мышкин.

– Какая музыка? – растерянно переспросил Илья.

– Да.

– Новый альбом Киры Мун, – ровным, бесцветным голосом проговорила Татьяна. – Называется «Черный павлин». Катька его накануне купила, специально куда-то гоняла.

– Точно, – подтвердил Илья.

Мышкин дослушал историю до конца, изредка кое-что уточняя, и спросил:

– А что, кстати, сейчас происходит в Катиной квартире? Там кто-нибудь живет?

– Катькина мать живет, – снова ответила Татьяна. – Но это временно. Она ее вроде продавать собирается, не то менять…

Мышкин допил чай, поблагодарил Роговых за помощь и откланялся.

Перед дверью Катиной квартиры стоял человек. Он был в длинном сером пальто и в шапке, кроме того, Мышкин видел его со спины и поэтому Сначала не узнал. Но вот человек, нажав кнопку звонка, снял шапку и провел рукой по лысой голове…

Времени на размышления не было. Мышкин не успел сообразить, что лучше – подойти сейчас или перехватить его на выходе, или вообще дать ему уйти, а потом поговорить с Катиной матерью. Все это вихрем промелькнуло у него в голове, а ноги тем временем уже несли его вперед. Он очутился за спиной у генерала ровно в ту секунду, когда дверь открылась. В результате женщине, стоявшей в коридоре, предстала такая картина: огромный, немного сутулый, бритоголовый мужчина перед дверью, а сзади и чуть справа – еще один, державший над плечом первого раскрытое удостоверение сотрудника угрозыска. Неизвестно, какое это произвело на нее впечатление – во всяком случае, она отступила в глубь квартиры и впустила обоих. Вид у нее, впрочем, был чрезвычайно удивленный. Мышкину показалось, что удивление относится в первую очередь к его удостоверению и, может быть, к нему самому, из чего, по-видимому, следовало, что визит генерала удивил ее меньше или не удивил вовсе. «Они могли быть знакомы через девочек… по школе, могли встречаться на родительских собраниях, – подумал Мышкин. – Хотя Татьяна, кажется, говорила, что Катя была при бабушке, а мама тут была особенно ни при чем…»

Генерал повел себя странно. Несколько секунд он не оборачивался, хотя, безусловно, сразу понял, что он не один. Мышкину послышалось брошенное шепотом сквозь зубы слово «shit» – впрочем, могло и померещиться, потому что уж очень напрашивалось по контексту. Во всяком случае, когда генерал обернулся, на лице у него была улыбка – несколько похожая на оскал, но все-таки это усилие следовало оценить. «Черт, забыл спросить, как ее зовут», – вдруг сообразил Мышкин, глядя на изящную блондинку лет сорока пяти, не сводившую с них больших, серых, сильно накрашенных глаз. Очень обыкновенная была женщина, хотя и хорошенькая…

– Валентина Петровна, – внушительным басом заговорил генерал, тем самым решив проблему, – извините, бога ради. Мне нужно сказать товарищу… э-э… господину… пару слов наедине…

– Пожалуйста, – пожав плечами, сказала женщина.

Она провела их в комнату – другую, не ту, в которой случилась трагедия, та была плотно закрыта – и вышла. Мышкин огляделся. Комната была маленькая, меньше той, заставленная ящиками и коробками, – здесь явно готовились к переезду. Мышкин и генерал сели на стулья, сиротливо стоявшие у стены. Генерал помолчал, собираясь с мыслями, подъехал со своим стулом к Мышкину, наклонился к нему и заговорил.

– Я думаю, лучше сказать все как есть… – начал он. – Хотя, откровенно говоря, очень не хочется. Но раз уж так вышло – ничего не попишешь. Я… Я должен сделать вам одно признание… Как мужчина мужчине. Но поймите меня, господин Мышкин, я очень, очень надеюсь на вашу… как это говорится-то?.. дискретность, что ли?