Текст книги "Жил на свете рыцарь бедный"

Автор книги: Вера Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Ну… если он не стриг, тогда… в общем, можно и не фотографировать… В общем, не слушайте меня, Коля. Это все ерунда. Сфотографируйте в любом случае, а завтра повезете фотографии Роговым. Я вам все объясню.

Ресторанчик успел надоесть Мышкину хуже горькой редьки, и, проводив Колю, он сам с удовольствием его покинул. Минуты две он постоял во дворе, соображая, что делать дальше, и вдруг, вопреки первоначальному плану, решил не возвращаться в контору, а ехать прямо домой. Все равно было уже поздно. Ему хотелось все спокойно обдумать. «И кроме того, – сказал он себе, – настал черед «жениха».

Обдумать спокойно не получилось. Стоило Мышкину добраться до дому и устроиться в своем любимом кресле, мягком и глубоком, в своей «берлоге», как он называл это кресло, как его охватило беспокойство. Сперва оно было бесформенным, как облако или туман, однако потом Мышкин сделал над собой усилие и разглядел в этом облаке кое-какие очертания, хоть и смутные. Он вынужден был признаться себе, что «дело Кати К.» занимает его до чрезвычайности и что он испытывает острейшую потребность докопаться до истины.

Разумеется, то же самое можно было сказать о любом деле, которое ему приходилось вести. Разница состояла вот в чем. Мышкин отнюдь не считал себя сверхчеловеком и, берясь за какое-нибудь дело, всегда теоретически допускал возможность неудачи, но в данном случае эта мысль почему-то была для него совершенно невыносима. У него было странное чувство, что он начал разгадывать эту загадку давным-давно, сто лет назад, и должен наконец довести дело до конца. А между тем чем дальше, тем больше он сомневался в успехе. Пожалуй, он сомневался в нем больше чем когда-либо. Слишком много версий услужливо подворачивалось со всех сторон, одна другой «аппетитнее». И при этом чего-то упорно не хватало – какой-то зацепки, основной идеи, а без нее все мероприятие представлялось Мышкину блужданием по темному лесу с завязанными глазами.

Он временно оставил попытки проанализировать полученную за день информацию и вместо этого попытался представить себе Катю Козлову живой – как она ходит, улыбается, кокетничает, говорит гадости Агнии…

Рассказ Агнии об их отношениях произвел на него сильное впечатление. Слушая ее, он готов был внутренне согласиться с тем, что Катя Козлова воплощает абсолютное зло, но сейчас, восстанавливая в памяти то, что он видел по телевизору – наклон головы, улыбку, жесты, а главное – свое впечатление, он подумал, что это тоже неполная правда, слишком просто. Живая, теплая, наглая жизнь, с одной стороны, – и хрупкое изваяние, чистый дух – с другой… Какие-то нити натянулись между ними, и не просто между ними, а между разными формами жизни, что-то перепуталось и стянулось намертво, и, кажется, нельзя никого винить…

«Неужто нельзя было развязать, а можно только разрезать?.. – подумал Мышкин и сам удивился этому вопросу. – Да с чего я взял, что кто-то резал? Почему я упорно сворачиваю именно на этот сюжет?» На этот раз ему представилась Агния – гордо вздернутый подбородок и восклицание: «Я-то в ней совершенно не нуждалась!» «Ты-то сам за кого? – вдруг, усмехнувшись, спросил он сам себя. – За ту или за другую? «Мне нравятся очень обое»… тоже мне!.. – И, немного поколебавшись, ответил, без особой, впрочем, уверенности: – Я… кажется, за Агнию… все-таки… То есть я был бы за Агнию, – поправился он, – если бы был уверен, что стреляла не она. А я не уверен…» Он встал и принялся мерить шагами комнату – два шага туда, два шага обратно, – машинально повторяя про себя: «Что-то там своею кровью начертал он на щите…» – и вдруг спохватился, что пора звонить «жениху». Он извлек из кармана данный Агнией листочек, развернул его и набрал номер.

– Слушаю вас, – ответил приятный мужской голос.

– Я хотел бы поговорить с Алексеем Крымовым, – сказал Мышкин. – Говорит майор Мышкин. Из уголовного розыска.

В трубке помолчали.

– Я Алексей Крымов, – произнес голос спустя несколько секунд. – У вас, вероятно, есть ко мне вопросы?..

– Да, мне хотелось бы с вами поговорить, – подтвердил Мышкин. – Как насчет завтра?

– Хорошо, завтра. Куда мне приехать? К вам или в какое-нибудь… нейтральное место?

«Ну уж нет! – мысленно воскликнул Мышкин, представив себе сегодняшний ресторанчик. – Надо и честь знать!»

– Приезжайте к нам, – сказал он вслух. – Закроемся у меня в кабинете. Тоже будет вполне… нейтрально…

– Да-а? – с сомнением протянул голос. – Ну хорошо, как вы скажете. В котором часу? Можно не с утра, а, скажем, часа в два?

– Вполне, – сказал Мышкин. – Буду вас ждать. До завтра.

Он положил трубку и попытался представить себе своего будущего собеседника. «Похож на меня, только красивее… ну да, и моложе, разумеется… но, видимо, сильно похож, если Агния так отреагировала. Вот дикое совпадение!» В эту минуту зазвонил телефон.

– Подстриг! – без предисловий сообщил Коля. Мышкину потребовалась пара секунд, чтобы отключиться от «жениха» и сообразить, что речь идет о зуевских усах. – Не очень сильно, но все-таки… Другой вид. Я сфотографировал… Завтра поеду к Роговым, но подумал – надо сразу вам позвонить. Все-таки интересно, что вы угадали!

– Угадать-то было несложно… – пробормотал Мышкин. – Ну ладно, круг пока не расширяется – и на том спасибо. А то какие-то самозванцы мистические… Спасибо, Коля! Надо, впрочем, еще послушать, что Роговы скажут. Жду вас завтра, сразу от них.

– А как же! – сказал Коля. – Обязательно. Спокойной ночи.

ГЛАВА 8

Приехав на следующий день на работу, Мышкин в очередной раз подивился терпению начальства. Он знал, что Терещенко пару раз беседовал с Гаврюшиным, расспрашивал, как идут дела, однако его, Мышкина, никто не трогал. Минут через пятнадцать после его прихода появился Гаврюшин – подтянутый, сосредоточенный и почему-то довольно мрачный. Мышкин сразу же принялся пересказывать ему все, что успел выяснить за вчерашний день, и как раз дошел до финального аккорда – Колиного звонка про усы, когда появился сам Коля.

– Уже съездили? – удивился Мышкин.

– А я прямо с утречка, – бодро откликнулся Коля. – Он, конечно. Сомнений нет. Оба сразу узнали.

– Так, – сказал Гаврюшин. – Это серьезно. Напоминаю: пистолет он мог достать с помощью Натальи. Мотив у него вполне мог быть – это мы, я думаю, выясним. Его имя было у Козловой в органайзере, она ждала в тот день его визита. Недурно для начала? Или мало, по-вашему?

– Плюс давление на свидетелей, – задумчиво согласился Мышкин. – Что само по себе… Странно, конечно, что он не побоялся так светиться… если это его рук дело.

– Так ведь смотрите, что получается, – сказал Гаврюшин. – Предположим, ему позарез нужно убрать Дерюгина. А из-за этого алиби выходит, что все мероприятие псу под хвост… Ну что?

– А по-вашему?

– Жесткий разговор… для начала. А там – как пойдет.

– Хорошо. Помнится, он нас в прошлый раз адвокатом пугал…

– Да пусть хоть десять приводит! – внезапно вышел из себя Гаврюшин. – Я ему покажу – адвоката!

– Неплохо бы до этого с Натальей поговорить, – предложил Мышкин.

– Верно, – согласился Гаврюшин и тут же потянулся к телефону.

Наталья оказалась дома. Сперва она пыталась отказаться от встречи, сославшись на занятость, но Гаврюшин разговаривал совсем не так, как Мышкин, – коротко и сурово, как бы не предполагая возможности отказа, – и это сработало.

– Сейчас прибудет, – удовлетворенно сообщил Гаврюшин, нажимая на рычаг и тут же набирая следующий номер. – Господина Зуева, пожалуйста, – сказал он в трубку тем же железным голосом. – Василий Михайлович? Добрый день. Капитан Гаврюшин беспокоит… Да, оттуда… тот самый. Тут обнаружились кое-какие обстоятельства… хотелось бы с вами обсудить… Это пожалуйста. Но знаете, Василий Михайлович, я бы на вашем месте не стал настаивать. Повестку я вам обеспечу моментально, а может, и еще что-нибудь… Нет, я не запугиваю. Просто говорю – есть обстоятельства… В общем, я бы на вашем месте не рвался… чтобы официальным путем… Впрочем, дело ваше. Как хотите… Нет, не прямо сейчас. Через два часа. Договорились.

Гаврюшин положил трубку и бросил на Мышкина гордый взгляд. Мышкин ответил ему взглядом, искренне восхищенным. Коля тихо сидел в углу, о чем-то размышляя.

– Повестку ему, видишь ли! – возмущенно фыркнул Гаврюшин. – Официальным путем! А про адвоката молчит чего-то. Видать, забыл. Кто с ним говорить будет?

– Вы, Женя, – попросил Мышкин. – Если, конечно, не возражаете. У меня – «жених». Кстати, вы насчет Орловского выясняли?

– Выяснял. Помер Орловский, царство ему небесное… Два года назад. Спился…

– О Господи… – вздохнул Мышкин.

Домработница Наталья появилась минут через двадцать.

– Добрый день, – сказал Мышкин. – Садитесь, пожалуйста.

Девушка провела рукой по светлым волосам, стряхивая снежинки, и села на самый краешек стула, озираясь довольно затравленно. Мышкин открыл рот, чтобы ее утешить и успокоить, но поймал выразительный гаврюшинский взгляд и тут же стушевался. Ему ужасно захотелось куда-нибудь выйти.

– Вот что, Наталья Петровна… – внушительно начал Гаврюшин. – Нам необходимо прояснить некоторые обстоятельства. Вы понимаете, что лгать здесь нельзя?

Девушка сделала какой-то протестующий жест, но Гаврюшин не дал ей ничего сказать.

– Любая ложь – понимаете? – любая! – может объективно оказаться пособничеством, – продолжал он.

– Да я и не собираюсь! – все-таки прорвалась Наташа. – Почему вы сразу так?

Мышкин сказал себе, глядя в окно: «Вообще-то он прав…»

– Я вас просто предупредил, – пояснил Гаврюшин. – Значит, так. Прежде всего, сообщаю вам, что Екатерина Козлова была убита из пистолета, который принадлежит Антону Дерюгину и был вынесен из дерюгинской квартиры…

Он собирался продолжать, но Наташа неожиданно его перебила.

– Я не брала его… – проговорила она дрожащим голосом. – Вот и он тоже спрашивал… – она указала на Мышкина, – знаю ли я, где лежит… Не брала я. Катька меня просила, а я не взяла… Не хотела связываться.

– Козлова просила вас достать пистолет? – насторожился Гаврюшин.

– Не вообще достать… а забрать у Антона. Якобы он этому угрожал… жениху ее… Как будто Антон другого не мог купить!..

– Вы ей поверили?

– Сама не знаю… – Она покачала головой. – Скорее нет. По-моему, это Катька так… фантазировала… для романтики. Но… – Она неожиданно умолкла.

– Что?

– Нет-нет, ничего… Просто… Это ведь я так думала, а другие, может, и по-другому…

– Зуев когда-нибудь говорил с вами об этом пистолете?

– Как это – говорил о пистолете? Чего о нем говорить? Но вот Василий-то как раз думал, – она неожиданно покраснела, – что Антон может… запросто. Он мне говорил: «Вот увидишь, он кого-нибудь из них шлепнет – не одного, так другого»… то есть… другую, – закончила она, сбившись.

– Значит, вы виделись с Зуевым в течение последнего месяца? – пристально глядя на нее, спросил Гаврюшин.

Она покраснела еще больше и опустила глаза.

– От него не отвяжешься, – почти прошептала она. – Так-то я Антону жаловалась, а тут ему стало не до меня…

– Как вы думаете, кто мог вынести пистолет из квартиры Дерюгина?

– Не знаю я! Вот ей-богу, не знаю!.. Да мало ли кто… Тот же Васька мог… Хотя Васька, может, и не рискнул бы. Сама Катя могла… Я, правда, с тех пор ни разу не видела, чтоб она к нему заходила, но мало ли… Я ж за ней не следила…

Она замолчала, словно натолкнувшись на невидимое препятствие, и приложила руки к щекам, и Мышкину невольно подумалось, что, пожалуй, все-таки следила… отчасти… хоть и совсем не в той мере, в какой требовалось Зуеву.

– Еще один вопрос, Наташа, – негромко начал он. – Как вам кажется… причем поймите меня правильно – я спрашиваю о ваших личных впечатлениях… так вот, как вам кажется, Козлова могла вернуться к Дерюгину, или это было совершенно исключено?

Наташа задумалась.

– Как вам сказать… – проговорила она, старательно взвешивая каждое слово. – Я думаю, могла… Мне она ничего такого не говорила, но мне самой так казалось. Смотрю на нее – и думаю: вернешься, никуда не денешься. Там деньги, там власть, там шик… Она ж без этого не могла. Тут, правда, любовь… Так она говорила. А я думаю: любовь любовью… Но вообще-то я ничего не знаю, – неожиданно заключила она.

– Ладно, – вздохнул Гаврюшин, подписывая пропуск. – Пожалуй, хватит. Спасибо, всего хорошего.

Девушка вскочила, растерянно переводя взгляд с одного на другого.

– До свидания, – хором сказали Коля и Мышкин.

Она кивнула, подхватила сумочку и поспешно удалилась.

– Никакого толку, – резюмировал Гаврюшин. – Ждем Зуева. Пойду настроюсь. Буду делать котлету.

– Знаете что… – вдруг сказал Мышкин. – Задайте ему, пожалуйста, вот какой вопрос. Не было ли у него впечатления, что Козлова собирается к Дерюгину возвращаться?

– Спрошу, – коротко ответил Гаврюшин. – Значит, вы уверены, что Роговы не врут? Ну смотрите, инспектор… Подведет ваше психоложество – останемся в дураках…

Он развернулся на каблуках и вышел из кабинета.

– Выходит, – робко начал Коля, преданно глядя на Мышкина, – есть шанс, что это Зуев? Я к тому… что ведь она наврала… ну вот насчет алиби-то, про библиотеку…

– Ох, Коля, погодите… – отмахнулся Мышкин. – Ничего я пока не знаю. Голова кругом. Сейчас «жених» придет. Еще один… И между прочим, она-то мне как раз на него и указывала…

– У него же мотива вообще никакого… – растерянно проговорил Коля и тут же с размаху хлопнул себя по лбу. – Так вот почему вы спрашиваете, не собиралась ли Козлова к Дерюгину возвращаться!

– Ну, в общем… И поэтому тоже… – неохотно пробормотал Мышкин. – Давайте чай пить.

Некоторое время они пили чай, разговаривая о посторонних предметах, – больше всего о политике. Причем, к обоюдному удовлетворению, выяснилось, что взгляды их в основном совпадают, – но, говоря о суде присяжных, они чуть не рассорились, потому что Мышкин утверждал, что да, система несовершенная, с множеством слабых мест, но все остальные, кажется, еще хуже, а Коля спорил до хрипоты, доказывая, что «никуда эта система не годится, наши дураки такого наворочают! да вы посмотрите, что в Америке делается!..» – и так далее. Потом Коля ушел, чрезвычайно довольный содержательной беседой, а Мышкин остался ждать Алексея Крымова.

Ровно в два часа раздался стук в дверь. «Действие третье, – сказал сам себе Мышкин. – Те же – и Дон Жуан». К собственному удивлению, он обнаружил, что немного волнуется.

Дон Жуан оказался стройным молодым человеком, с очень светлыми волосами и чуть более темными усами и бородкой. «Признак породы», – мысленно процитировал Мышкин, вспомнив Печорина. Глаза у молодого человека были чуть удлиненные, темно-серые и очень выразительные. Вообще он был, безусловно, хорош собой. Мышкин, разумеется, рассматривал его с особым пристрастием и даже пожалел, что не может одновременно взглянуть на себя в зеркало. Ему показалось, что между ними нет решительно никакого сходства. Он, во всяком случае, представлял самого себя как-то совсем по-другому. «А ведь им, наверно, виднее, – подумал он, имея в виду Агнию и Наташу. – Очень интересно…»

Алексей переступал с ноги на ногу, явно смутившись под его пристальным взглядом. «Тьфу, что это я! – спохватился Мышкин. – Уставился что твой Феликс Эдмундович. Еще подумает, что это у меня метода такая…»

– Садитесь, Алексей Дмитрич, – сказал он, сделав над собой усилие и перестав есть посетителя глазами. – И приступим.

– Спасибо, – ответил Алеша, садясь на указанное место. – Я вас слушаю.

Опять наступил ненавистный Мышкину момент начала беседы с совершенно незнакомым человеком. Первый вопрос был как барьер, который следовало непременно взять с места. «Как бы это сформулировать?..» – с тоской подумал Мышкин – и сформулировал неудачно.

– Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с Козловой, – попросил он – и тут же мысленно плюнул.

Алеша, разумеется, не мог упустить такой возможности.

– Простите… что именно вас интересует? – переспросил он с подчеркнуто невинным видом, ударив на слове «именно».

Мышкин рассердился на себя и на него разом и сказал более решительно:

– Для начала, скажем, так… история ваших отношений. Когда и как вы с ней познакомились?

– Это было… немногим больше месяца назад, – на этот раз он говорил серьезно и печально. – Нас познакомила… – он слегка замялся, – одна наша общая знакомая. Мы встретились у нее в доме. Случайно.

«Случайно! – хмыкнул про себя Мышкин. – Как бы не так! Он, впрочем, кажется, искренне в это верит. Ну и пусть себе верит».

– Скажите… Вы собирались пожениться?

– Да.

– Поймите мой вопрос правильно, Алексей Дмитрич. Меня интересуют конкретные планы, – уточнил Мышкин. – Понимаете? Не общие соображения о том, что вам назначено быть вместе, а, скажем, точные сроки, практические решения…

– Понимаю, – кивнул Алеша. – Сроки были. Мы собирались пожениться весной. Так она хотела. А практически… Ну что практически? Квартиру, думали, нужно другую…

– А кстати, почему вы просто к ней не переехали? Не в штампе же дело, надо думать?

Алеша пожал плечами:

– Как вам сказать… Она говорила, что хочет чуть-чуть отдохнуть… Что ей надоело переезжать из одного брака в другой и теперь хочется просто романа… Потом… как раз насчет квартиры… что маленькая очень, тесно… А главное, она хотела подождать, пока Дерюгин остынет… – Он горько усмехнулся.

– Вы с ним сталкивались? – быстро спросил Мышкин.

– С Дерюгиным? Почти нет… Один раз.

– Расскажите…

– Подстерег меня однажды, у ее дома. Подошел вплотную, взял за грудки… сначала молчал… мне показалось – час, а наверное, минуты две, а потом изрек: «Я тебя уничтожу, с-сука». Довольно спокойно сказал, между прочим, без всякой экспрессии. Так, констатация.

«Дерюгин соврал, сказав, что жениха не знает, – на ходу отмечал Мышкин. – Зачем?»

– А вы?

– А я сначала перепугался до смерти, а потом со страху обнаглел и говорю ему: «Вы думаете, она к вам после этого вернется?» На «вы», главное, он мне – «сука», а я его – на «вы»! И смех и грех! Он посмотрел на меня диким взглядом, а потом вдруг отпустил и ушел.

– Вы рассказали об этом Кате?

– Да. Тут же и вывалил все, по свежим следам, под впечатлением. Слабость, конечно. И глупость. Напугал ее только…

– Как она отреагировала?

– Самым естественным образом. Перепугалась, побледнела, ахала… потом мы с ней разыграли, как по нотам: «брось меня, комиссар!» – «ни за что!» – или как там?..

Мышкин внимательно посмотрел на него – он был абсолютно серьезен, даже мрачен.

– А дальше?

– Да ничего, собственно. Она сказала: надо придумать, как его обезвредить…

– Придумала? – перебил Мышкин.

Алеша уныло махнул рукой:

– Да что она могла придумать! Меня, правда, успокаивала. Однажды вдруг говорит: «Не бойся, он нас не тронет!» Это примерно за неделю… – Он горько усмехнулся.

«Интересно, – подумал Мышкин. – Наталья говорила что-то похожее. Надо вспомнить… потом, когда он уйдет…»

– А в тот раз… – продолжал Алеша. – Погоревали – и сменили тему. Нельзя же все время об одном. Хотя… она, конечно, нервничала.

– Скажите, – Мышкин прикинул и решил идти напролом, – вам никогда не приходило в голову, что она может все переиграть и вернуться к Дерюгину?

– Из страха? – с недоумением переспросил Алеша.

– Да нет, даже не из страха. Просто передумать…

– Нет. – Алеша сощурил глаза. – Это мне в голову не приходило. А почему вы спрашиваете, если не секрет?

– Вопрос совершенно естественный, – вздохнув, пояснил Мышкин. – И ничего в нем нет оскорбительного… Согласитесь сами, девушка с такими запросами, вкусившая сладкой жизни… и вдруг от всего отказывается. Я не говорю, что это невозможно. Я говорю, что это не совсем обычно. Вот и все. Отсюда и мой вопрос про Дерюгина.

– Вы правы, – быстро и взволнованно проговорил Алеша. – Это странно. Я бы тоже так думал на вашем месте. Но… это так. Хотя я понимаю, что поверить трудно. Вы ее не знали, – он провел рукой по лицу, и Мышкин как-то сразу увидел, что вид у него измученный и под глазами – круги. – Вы ее не знали… – повторил Алеша. – Она была… уникальная. Господи, этого ведь не объяснишь… Я бы сам в такое не поверил… Она говорила… впервые речь человеческую услышала… Говорила, ей всегда и со всеми было скучно… а со мной – нет… У нее раньше простая схема была – или для души, или для… – Он смешался и на секунду умолк, но тут же оправился. – Для души ей как-то вообще не попадалось… Ну и потом, – добавил он, неожиданно усмехнувшись, – она все-таки рассчитывала, что я тоже в люди выйду… в какой-то мере.

«Что ж, это возможно, – подумал Мышкин. – Может, ей какие-нибудь конгрессы мерещились, симпозиумы, мировая слава… Кто ее знает, что она могла себе напридумывать. А он, однако… трезво судит…»

Надо сказать, что Мышкина на протяжении всего этого разговора не оставляло чувство легкого разочарования. Он сам скорее всего затруднился бы объяснить, откуда оно происходит. Отчасти, вероятно, дело было в том, что он заранее ожидал от этой беседы и от самого «жениха» чего-то необыкновенного – разряда молнии, который разом все потрясет и разом все осветит. Прежде всего, сам «жених» просто обязан был оказаться личностью необыкновенной. Как-никак именно его не поделили между собой две замечательно красивые женщины, и очень возможно, что именно из-за него дело дошло до смертоубийства. Однако ничего такого Мышкин в нем не обнаружил. Ну красивый. Ну голос приятный, интонации, речь интеллигентная… Стихи, наверное, хорошо читает… и говорит о них хорошо… «А чего тебе, собственно, надо? – одернул он самого себя. – Не так уж мало… И потом, не тебе судить. Тут могут судить только женщины. Может быть, что-то в нем есть такое, что тебе недоступно и не может быть доступно… Учти опять-таки еще одну вещь: может, он сейчас вообще на себя не похож – растерян, подавлен, выбит из колеи. Нельзя требовать от людей невозможного… Опять же я, может быть… не совсем беспристрастен… самую чуточку, но все-таки… А может быть, все не так, – вдруг подумалось ему. – Что, если это действительно… фантом?.. С Агнией все понятно – ее подкупило его внимание, тут много не надо, а Катя поверила в ее выдумку… и потом… уж очень он непохож на дерюгинское окружение, мог сработать принцип контраста… Нет, это все-таки странно. Скорее я ошибаюсь и чего-то не чувствую».

Все это пронеслось в голове у Мышкина за несколько секунд и нисколько ему не помогло, а наоборот – отвлекло от дела. Он провел рукой по лбу, отгоняя посторонние мысли. К разочарованию от личности добавлялось еще одно: отчего-то ему казалось, что этот разговор станет поворотным пунктом во всей истории, однако пока ничего похожего не происходило. Надежды оставалось все меньше, хотя разговор еще не был кончен.

Плавного перехода к вопросу об алиби не получалось. Его, впрочем, никогда не получалось. Мышкину всегда хотелось ввернуть его как бы между прочим, и никогда из этого ничего не выходило. «Значит, и нечего тянуть», – сказал себе Мышкин и спросил:

– Скажите, пожалуйста… где вы были в тот день, когда погибла Козлова?

Он ожидал возмущения, обиды, вообще какой-нибудь бурной реакции, но Алеша, к его удивлению, отвечал как ни в чем не бывало, словно не замечая в вопросе никакого подтекста.

– Я вернулся с конференции… Ночь не спал – я в поездах не сплю, устал как собака. Помылся, поел и лег спать. И проспал целый день…

– Вы не собирались навестить ее в день приезда?

– Она сказала, что ее целый день не будет. Мы договорились, что она позвонит вечером, когда вернется.

– Как вы узнали о том, что случилось?

– Сказали по телевизору. Мать была у меня… Она включила, пока я спал…

– Ваша мать… она была у вас весь день?

– Да, с утра… Приехала часов в девять, кажется, – я уже спал…

– А знаете, это очень странно… – сказал Мышкин. – Во-первых, у Кати в дневничке было записано, что она в тот день ожидает визита некоего «А». Ну, это, допустим, могли быть и не вы. Тот же Антон мог быть… Но тут еще вот что… Катя звонила Агнии, звала ее в гости и говорила, что вы непременно придете. Я это знаю от Агнии.

– Катя звонила… Агнии?! Звала в гости?! – Алеша изумился до такой степени, что, казалось, упустил из виду основной смысл происходящего и не осознал, что его уличают во лжи. – Но… зачем?

Он уставился на Мышкина широко раскрытыми, непонимающими глазами, как будто ждал от него решения непостижимой загадки. Именно в эту минуту Мышкину пришло в голову, что очень может быть, это и есть те самые глаза…

– Это сложный вопрос, – ответил он, внимательно глядя на Алешу. – И, если хотите, мы его обсудим. Но… не сейчас. Сейчас не об этом речь.

– Я понимаю, – быстро сказал Алеша, отводя глаза. – Ну хорошо… Дурак я… Даже врать толком не умею. Был я там… Но только снаружи, у подъезда.

– Когда вы пришли? – перебил Мышкин. – В котором часу?

– Около половины четвертого… не помню точно… У подъезда милиция, «скорая», люди толкутся. Я подбежал, спросил, в чем дело, – тут же все рассказали, с восторгом, наперебой… – Он передернулся. – Я постоял сколько-то там, как в столбняке… и ушел.

– А почему вы сразу не сказали? Зачем пытались меня обмануть, я не понимаю? – с искренним недоумением поинтересовался Мышкин. – Что здесь скрывать?

Алеша опустил голову и помолчал.

– А знаете, – сказал он несколько секунд спустя, – стыдно как-то. Не поднялся, не вошел… Как будто сбежал. Смылся. Струсил.

– А почему, кстати, вы не вошли? – продолжал наседать Мышкин, которому это объяснение показалось на редкость несолидным.

Алеша снова помолчал, как будто что-то обдумывая.

– Я же говорю – струсил, – выговорил он наконец, тяжело вздохнув. – Боялся ее… увидеть… Вопросов ваших боялся. Вы бы сразу спрашивать начали – правда ведь? – а я не мог… я думал, вообще не выдержу…

– Вы знали, что Дерюгин там… в доме? – наугад поинтересовался Мышкин.

Алеша чуть заметно вздрогнул.

– З-знал… – сказал он с запинкой. – Просветили… добрые люди.

Его реакция показалась Мышкину странной. «До такой степени боится? – подумал он. – Что ж, не исключено…»

– Уточните, пожалуйста, в котором часу вы вышли из дому, – попросил он.

– Без чего-то три… или в три… примерно… Мать может подтвердить.

«Не сомневаюсь», – сказал про себя Мышкин, и тут Алеша словно опомнился.

– Я не понимаю, – вдруг заговорил он резко и быстро, почти захлебываясь, – вы что, меня подозреваете, что ли? Всерьез? Это же бред какой-то, безумие! Зачем? Зачем, я вас спрашиваю? Зачем мне ее убивать? Я ее любил, как… как я не знаю кто… как ненормальный. Я раньше вообще не знал, что это такое… и что такое бывает… Впрочем, это вас, конечно, не убеждает… Ну, тогда скажите мне хоть с практической точки зрения – зачем?

«А врать не надо!» – сурово прокомментировал про себя Мышкин.

– Успокойтесь, – сказал он уклончиво. – Сами подумайте: есть указания на то, что вы там были, вы это отрицаете… Это странно, согласитесь сами. Есть вещи чисто технические… Ладно… оставим это. Скажите-ка мне вот что… Кого подозреваете вы? Вы ведь наверняка кого-то подозреваете… Кто, по-вашему, мог это сделать?

– Как – кто? – На Алешином лице отразилось непритворное удивление. – Дерюгин, конечно!

Они уставились друг на друга и некоторое время сидели молча, пытаясь сообразить, что к чему.

– Почему? – выговорил наконец Мышкин. – Почему вы так уверены?

– Не пойму я, – тоскливо пробормотал Алеша. – Вы что, серьезно спрашиваете? Да потому, что он от ревности с ума сходил! Я ему тогда сказал: «Вы думаете, она после этого к вам вернется?» – и попал в точку. Нечаянно. Он понял, что меня убивать смысла нет. А оставить все, как есть, тоже не мог. И убил ее. Это же… просто. У вас что, доказательств против него не хватает или вы… его боитесь?

И снова померещилось Мышкину что-то смутно знакомое…

– Доказательств не хватает… – пробормотал он. – А ваши аргументы – это, знаете, все же не доказательства. Мог и другой кто-нибудь быть.

Алеша открыл рот, собираясь что-то сказать, но ничего не сказал и только махнул рукой.

На протяжении всего этого разговора Мышкина подмывало задать один совершенно неуместный и бестактный вопрос. Ему хотелось спросить: как это вышло, что вы променяли одну на другую? В этом вопросе не было ни малейшего укора, никакого подтекста, никакого «как вы могли!». Тут было совсем другое. Ему хотелось проверить самого себя. В общем-то он понимал этого Алешу, но сам своего выбора все-таки не сделал… А ему почему-то очень хотелось понять, какой бы это был выбор. Он сам не понимал, зачем ему это понадобилось. Вопрос не имел ни малейшего смысла хотя бы потому, что выбирать было не из кого: одной из конкуренток не было в живых, другая не имела к нему ни малейшего отношения. Конструкция была чисто умозрительная. Собственно, задачку поставила сама покойница. «Все должны любить Настасью Филипповну», – припомнилось ему. Разумеется, ничего подобного он не спросил, а вместо этого, по какой-то странной ассоциации, задал совсем другой вопрос, без видимой связи с предыдущим разговором.

– Вы ведь филолог? – для чего-то поинтересовался он.

Алеша кивнул.

– А чем вы занимаетесь, если не секрет?

Алеша явно удивился, но не стал спрашивать, какое это имеет отношение к делу, а просто ответил:

– На данном этапе – прозой девятнадцатого столетия. Русской.

– Всей сразу? – в свою очередь удивился Мышкин.

– Нет-нет. – Алеша покачал головой. – Не Толстой, не Достоевский. Даже не Гончаров и не Лесков. Литературная среда, атмосфера, писатели второго и третьего ряда. Всякое такое…

И в третий раз Мышкину что-то померещилось… На этот раз ощущение было настолько острым, что ему захотелось немедленно выгнать собеседника и сосредоточиться, пока еще оставался шанс понять, что это было. «А что мне, собственно, от него еще нужно? – как-то вяло подумал он. – Да пожалуй, все…»

– Ладно, Алексей Дмитриевич, – сказал он. – Довольно на сегодня, я думаю…

– На сегодня? – насторожился тот. – Меня… еще вызовут?

– Точно не знаю, – честно признался Мышкин. – Скорее всего да.

– Понятно, – уныло пробормотал Алеша. – Всего хорошего.

Он принял из рук Мышкина подписанный пропуск и понуро направился к выходу. Уже взявшись за ручку двери, он вдруг застыл, как будто о чем-то вспомнив, и обернулся к Мышкину.

– Скажите… – пробормотал он с совершенно растерянным видом. – Это правда, что Катя звонила Агнии и… приглашала в гости? Вы это… не для того, чтоб меня… поймать?

– Не для того. Так говорит Агния, – терпеливо повторил Мышкин. – Не думаю, чтобы она это сочинила. Да и зачем? Впрочем, вам виднее…

– Н-нет, она не сочиняет… – покачал головой Алеша. – Но ведь это безумие? – добавил он с какой-то странной, беспомощно-вопросительной интонацией.

– У них были сложные отношения, – уклончиво проговорил Мышкин. – Вы тут, может быть, кое-что проглядели…

– Я не проглядел… Я не хотел… видеть… Ну ладно. – Алеша устало махнул рукой и вышел из кабинета.