Текст книги "Жил на свете рыцарь бедный"

Автор книги: Вера Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Скромность, – подсказал Мышкин.

– Ну да, ну да, – закивал генерал. – Скромность и сдержанность. Я вас, можно сказать, просто умоляю… Если жена узнает, будет ужасно, но если дочка – это вообще страшно себе представить… Я от этой девочки разум потерял, – сообщил он после секундной паузы. – Просто потерял разум, знаете, как это бывает? Вы меня понимаете… как мужчина… Она приходила… к дочке… А я каждый раз прямо на стенку лез… Ну вот… Терпел, терпел… и не выдержал. А она, ей-богу, с каждым разом все лучше и лучше, просто с ума сойти. У нас дома колье было, бриллиантовое, старинное… Бабки моей… Я ей подарил… В сумочку сунул, с запиской, пока она у дочки сидела… А сумочка – в передней…

– Она приняла? – не удержался Мышкин.

– Она-то? Еще как! По телефону позвонила. Смеялась… Ну вот… Тогда мне, верите ли, было наплевать… на все наплевать. А тут жена говорит: «Давай, говорит, дочке колье подарим, к окончанию университета…» Я этой… матери Катиной… целую историю сплел – якобы оно ворованное, денег обещал – и заплачу! – чтоб она его нашла и мне вернула. Вы по своим делам к ней пришли? – неожиданно прервал он самого себя.

Мышкин кивнул:

– По своим.

– Ага, ну ладно, ну ладно, – засуетился генерал. – Тогда я в другой раз… – И прежде чем Мышкин успел что-либо предпринять, вскочил и пулей вылетел в коридор, а затем и из квартиры, на ходу крикнув: – Извините, Валентина Петровна. Вам сейчас не до меня. Я в другой раз зайду. Не забудьте, что я вам говорил!

Мышкин не стал его преследовать. Он остался сидеть в одиночестве, обдумывая услышанное. В комнату заглянула Катина мать. Вид у нее был совершенно растерянный.

– А… вы?.. – начала она – и умолкла, явно не зная, что спросить.

– Садитесь, Валентина Петровна, – устало вздохнул Мышкин. – И объясните мне, ради бога, в чем дело. Зачем он приходил?

– Да я не знаю… – пролепетала она. – Просто… поговорить…

– Поговорить? – переспросил Мышкин. – И часто он к вам захаживал… в последние двадцать лет?

Она промолчала.

– Знаете, Валентина Петровна, – сказал Мышкин, – вы мне лучше правду скажите… Потому что… вы, может быть, не понимаете… но тут дело пахнет очень серьезными вещами… Нехорошо это дело пахнет… Утаиванием улик и, может быть, прямым пособничеством… Придется вызвать вас для дачи официальных показаний…

Он действовал наугад, произнося суровым тоном набор клише, известных всякому человеку по книжкам и фильмам. В книжках и в фильмах люди обычно пугались и рассказывали все, что знают. Он очень надеялся, что механизм сработает и она отреагирует так, как предписано в детективах. В голове у него, правда, вертелась еще одна фраза, с которой, вообще говоря, следовало бы начать: «Речь все-таки идет о вашей дочери…» Но она почему-то не выговаривалась.

– Он позвонил мне… – медленно и ровно проговорила женщина. – Позвонил и попросил найти одну… вещичку. Это он так сказал – «вещичку». Бандероль. Он сказал – конверт она, конечно, могла и выкинуть. Но на всякий случай описал – и конверт, и марки. А внутри – ну или не внутри, а сама по себе – должна была быть видеокассета. Вот ее-то он и хотел. «Кавказская пленница». Чтобы на этикетке в верхнем углу – галочка, зеленым фломастером…

Мышкин не стал спрашивать, согласилась ли она, и если согласилась, то почему. И так все было более или менее ясно. «Либо подкупил, либо припугнул, – решил он. – В конце концов, методы его работы меня в данный момент не касаются… как и ее моральный облик…» Он сразу задал другой, главный вопрос:

– Нашли?

Она снова замялась.

– Валентина Петровна, поймите, это – улика, – напомнил Мышкин, снова постаравшись придать своему голосу как можно больше суровости. «А вдруг нет?» – ехидно прошептал внутренний голос. Мышкин постарался не обращать на него внимания.

– Нашла, – вздохнула она, испуганно глядя на него. – То есть не то что нашла… А я знала, где оно… она… ну, словом, бандероль эта…

– Знали? – удивленно переспросил Мышкин.

– Ну да, – подтвердила женщина. – Недели две назад приезжает она… – Голос ее внезапно прервался, она отвернулась, откашлялась и продолжала: – Приезжает Катя… и говорит: «Мать, вот тебе пакет. Спрячь его где-нибудь и никому не показывай. Да тебя никто и не спросит. Сама можешь посмотреть, но я тебе не советую… Ничего там для тебя интересного… и потом… спокойнее спать будешь, лучше тебе в эти дела не мешаться и лишнего не знать». Денег мне дала… Мне деньги очень нужны… – вдруг с какой-то дикой наивностью добавила она. – И унеслась. Я подумала – и не стала смотреть, от греха подальше. Я вообще-то не очень любопытная. Кто его знает, думаю, может, лучше мне и правда не знать. На случай, если кто спросит… Я и вообще про это дело забыла. Лежит себе и лежит… А как он позвонил и спросил, я тут же и вспомнила…

Мышкину не особенно верилось, что она могла не поинтересоваться загадочной «вещицей», но это, в сущности, не имело особого значения.

– Давайте, – решительно сказал он, протягивая руку. – Извините, Валентина Петровна. Ничем не могу вам помочь… – Он хорошо понимал, что в этот самый момент вынимает у нее из кармана кругленькую сумму.

Она вышла из комнаты и через минуту вернулась, неся в руках большой распечатанный конверт. Мышкин внимательно взглянул на нее. Ему хотелось понять, почему она его послушалась. Теоретически она могла не только не давать ему кассету, но и вообще ни о чем не рассказывать… Что на нее подействовало? Магические формулы типа «улика», «официальные показания» или сама мысль о возможном пособничестве убийце собственной дочери? Мышкин наверняка попытался бы разобраться с этим вопросом, будь у него чуть больше времени и, главное – свободного места в голове. Ему же необходимо было решить другую проблему.

– Валентина Петровна, – решительно сказал он, прикинув, сколько времени займет поездка домой или на работу – до ближайшего видео, – могу я посмотреть эту кассету прямо сейчас, у вас?

– Да ради бога. – Она пожала плечами. – Мне уйти?

– Ну да, вы же понимаете… Так будет лучше.

– Да ради бога, – равнодушно повторила она и вышла, плотно притворив за собою дверь. Секунду спустя она загремела посудой на кухне, явно подавая Мышкину сигнал о том, что находится на безопасном расстоянии. Мышкин включил телевизор и поставил кассету.

Ровно через тридцать минут он аккуратно вытащил ее и упаковал обратно в футляр. Кое-что прояснилось… Во всяком случае, он мог считать, что нашел ответ на вопрос, занимавший его с самого начала этой истории… и даже несколько раньше. «Интересно, а колье-то было на самом деле или нет? – ни с того ни с сего подумалось ему. – Может, и было. Одно другому не помеха…»

«Время загадывать загадки… и время их разгадывать… – торжественно объявил он самому себе. – Надо разгадывать скорее, пока время не кончилось…»

– Валентина Петровна, – позвал он.

Она не слышала – в кухне лилась вода. Мышкин заглянул в кухню и попросил:

– Валентина Петровна, можно я зайду в ту комнату… в другую?..

Она заметно вздрогнула.

– Идите. Там незаперто, просто дверь закрыта. Я туда не хожу. Так с тех пор и не заходила. Как паковаться буду, не знаю…

Мышкин вошел в комнату и огляделся. Все было, в общем, как в прошлый раз, только, разумеется, ощущение было совсем другое… Все как будто затянулось патиной, что выражалось материально в заметном слое пыли, лежавшем на всех предметах. В нижней части музыкального центра было отделение для компакт-дисков, которых у Кати было великое множество. Мышкин присел на корточки и принялся методично перебирать их один за другим. Минут через пять он распрямился, держа в руках квадратную пластиковую коробочку со вставленной внутрь яркой этикеткой. «Черный павлин», – было написано на этикетке. – Кира Мун». Мышкин зачем-то повертел его в руках, разглядывая со всех сторон, и сунул в сумку – туда, где уже лежала видеокассета. Потом он несколько раз прошелся по комнате, внимательно разглядывая мебель, и наконец опустился на колени перед зеркалом…

ГЛАВА 10

– Лимон хотите? – спросил Мышкин, подвигая Ане блюдечко.

– Да, спасибо. – Она опустила в чай ломтик лимона, надавила на него ложкой и некоторое время наблюдала за тем, как съедается, тает на глазах темно-коричневый цвет. Потом она старательно размешала сахар, но пить не стала, а отодвинула чашку в сторону.

– Все это время я думала, что это он… – тихо сказала она. – Алеша… Я почти не сомневалась… Понимаете?

– Я догадывался, – кивнул Мышкин. – Но, откровенно говоря, до сих пор не понимаю почему. Ведь у него как раз, казалось бы, не было никаких причин. Вы что, видели что-нибудь?

– Здесь у вас можно курить? – спросила Агния. – Я в форточку…

– Не надо в форточку. Так курите, – разрешил Мышкин.

Некоторое время она курила молча, а потом заговорила каким-то совершенно не своим, глухим голосом:

– Я все те дни была совсем невменяемая… просто совсем… Знаете анекдот: «Опять эта проклятая неизвестность…»?

Мышкин покачал головой:

– Не помню…

– Ну, в общем… муж подозревает жену в неверности и начинает за ней следить. Говорит, что уезжает в командировку, а сам вечером возвращается, влезает на приставную лестницу и заглядывает в окно спальни. Там его жена, с мужчиной. Они пьют вино, ставят музыку, танцуют, потом гасят свет – и все, мужу больше ничего не видно. Он слезает с лестницы и говорит: «Ах, черт возьми! Опять эта проклятая неизвестность!» Так вот… это про меня…

Мышкин улыбнулся и кивнул.

– Ну вот… все я знала, все понимала… и все-таки… не то что не верила, нет… алкала новых доказательств… Нет, не знаю, как объяснить. Чистой воды мазохизм. Я за ним ходила, как тень, как хвост… страшно вспомнить, ей-богу… – Она передернулась. – Катька, может, и замечала, между прочим. То-то, должно быть, радовалась… – Она сморщилась, как от боли, и на секунду замолкла, а Мышкин с грустью отметил про себя, что все перегорит и быльем порастет и она думать забудет о своем Алеше, а вот чего она не забудет – так это Катиной радости и своего унижения.

– И в тот день тоже… – продолжала она. – Я пошла за ним, как всегда… Но… как раз в тот день меня одолела еще одна идея. – Она усмехнулась. – Мне вдруг приспичило с ним побеседовать. То есть мне вообще-то с самого начала так казалось… что если поговорить как следует, назвать все словами, разобраться… то все каким-то чудом изменится, весь этот кошмар рассыплется… Он все поймет, что ли… Сама не знаю. Бред, одним словом. Такая идиотка была!..

«Она говорит так, – подумал Мышкин, – как будто все это было сто лет назад, в другой жизни… Как говорят о неразумном младенце…»

– Мне кажется, это было в другой жизни, – задумчиво проговорила Аня, словно подслушав его мысли. – И как будто это была не я. Я с тех пор очень изменилась, честное слово. По-моему… В общем, в тот день я решила поговорить… во что бы то ни стало. Как-то у меня вдруг… совсем сил не стало. Ну вот… и дотащилась за ним до самого ее подъезда… но так и не решилась… Но не ушла, а так там и топталась, как приклеенная… Думала, вдруг он выйдет один – и я решусь…

– И что, Аня? Что вы увидели?

– Увидела… Увидела, как он вошел в подъезд… а потом выскочил оттуда… весь зеленый и на себя непохожий. Пронесся в двух шагах от меня, но не заметил…

– Догонять не стали?

– Да я его просто сразу из виду потеряла… Бесполезно…

– В котором часу, помните?

– Без двадцати четыре. Я посмотрела на часы.

– Что вы тогда подумали?

– В тот момент я подумала, что она его выгнала. Или что он ее с кем-то застукал и убежал. Что-то в этом роде… Вид у него был… ужасный. Ну а додуматься до правды, как вы понимаете, было довольно трудно. А потом, уже вечером, когда в новостях сказали… тогда я уже подумала… Там ведь еще и про время сказали…

– А знаете, – сказал Мышкин, – все-таки это странно, и даже очень. Почему вы, к примеру, не подумали, что он увидел труп и впал в невменяемое состояние? По-моему, это как-то более естественно…

– Вы не понимаете. – Аня покачала головой. – В последний раз, по телефону, Катя рассуждала, не вернуться ли ей к Дерюгину. Я подумала – вдруг она сказала ему что-нибудь в этом духе… а он не смог вынести…

– Но вы же его знали… – гнул свое Мышкин. – Вам казалось, что он способен на убийство?

– И опять-таки вы не понимаете. С того момента, как все это закрутилось… вся эта история с Катей… я стала воспринимать его как… как оборотня… Вот! Именно оборотня! А что можно знать про оборотня заранее? И потом… у меня все время было какое-то такое чувство… что вот-вот случится какая-нибудь дикость, что-то совершенно ни на что не похожее. Конечно, глупо – вы правы. Но не очень-то я могла рассуждать…

– Ну хорошо, – сказал Мышкин. – Переходим к наиболее неприятному вопросу. Почему вы ничего не сказали? Зачем, извините, наврали про библиотеку?

– Ну… во-первых, я не хотела, чтобы информация шла от меня, – медленно проговорила Аня, глядя в сторону. – Не хотела, чтобы вышло, что это моя месть… Я надеялась, что вы и без меня разберетесь… Это раз. И потом…

– Это, конечно, очень лестно, – не удержался Мышкин. – Но ведь мы могли и обмануть ваши ожидания… Всякое бывает, знаете…

– А мне было все равно. – Она повернула голову и, явно пересиливая себя, взглянула ему прямо в глаза. – Понимаете? Не то чтоб меня так уж волновало, накажут убийцу или нет. И вообще… Я не была уверена… так ли уж мне нужно, чтоб его наказали именно за это. Я его не за это ненавидела, а за другое…

«Ничего себе! – подумал Мышкин. – Уж не хочет ли она сказать, что его одобряла? То есть не то что его одобряла, а что… такой поворот событий ее скорее устраивал?.. Напрасно она… Все-таки есть вещи, о которых лучше молчать – хотя бы… я не знаю… из щепетильности, что ли».

– А если бы мы ошиблись? – пробормотал он вслух.

– Нет, если бы арестовали кого-нибудь не того, я бы все рассказала. И потом, вы не дали мне договорить… Была вторая причина. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал… чтобы все узнали о моих страданиях… О том, что я за ним ходила… Ни за что не хотела! Ужасно унизительно!

– Ну, Бог с вами, Агния, – вздохнул Мышкин. – Я, честно говоря, расстроен, потому что все это как-то… Ну, нехорошо это все-таки, согласитесь сами… Но все равно, как только я понял, как было дело, я решил сразу вам рассказать, потому что я догадался, о чем вы думаете и кого подозреваете.

– А как вы догадались? – с совершенно детским любопытством спросила она.

– Как я догадался, что вы подозреваете Крымова? Ну, это несложно. Азбука. Вы придумали себе ложное алиби. Так? Вы лгали. Зачем? Если вы не убийца, то естественно предположить, что вы кого-то покрываете. Из всех действующих лиц на эту роль – на роль «покрываемого», я хочу сказать, – хоть как-то подходит Алеша. Хотя… признаюсь, ваше поведение не казалось мне вполне естественным.

– Да я не об этом. – Она покачала головой. – Я спрашиваю, как вы догадались… вообще? Как вы догадались, что я ее не убивала и кто убийца?

– А вот это длинная история. – Мышкин отхлебнул чаю и задумался. – И объяснить все это… довольно трудно. Не знаю, откуда начать. Значит, смотрите… Кто-то положил на видное место этого Сологуба. Разумеется, это могла быть случайность. Давайте, однако, предположим, что это не так. Предположим, его взяли вы…

Она молчала и смотрела на него во все глаза.

– Вы пришли к Козловой с вполне определенным намерением, вошли в комнату, случайно увидели новое издание вашего Сологуба, автоматически сняли его с полки и перелистали. Потом вы дождались удобного момента – например, когда Козлова сядет к вам спиной, надели перчатки, взяли пистолет, о котором заранее знали от самой же Козловой, и сделали свое черное дело. А перед самым уходом спохватились и протерли томик Сологуба… Сходится?

– Кошмар… – с отвращением проговорила она.

– Вот! – воскликнул Мышкин. – Именно кошмар. Мне эта версия тоже ужасно не нравилась. Не говоря уж о том, что одна деталь так и оставалась невыясненной. Допустим, Катя как-то добыла пистолет. Но зачем ей понадобилось добывать его именно в таком виде – с отпечатками одного Дерюгина? Она что, замышляла какой-то заговор против него? Какой? И при чем здесь вы? – Он выдержал эффектную паузу.

– Ну же! – жалобно проговорила Аня.

– Возьмем другой вариант, – невозмутимо продолжал Мышкин. – Это были не вы. И, как мы уже договорились, это не была случайность. В таком случае все могло быть наоборот. Это мог быть человек, который хотел подставить вас. Но… дело в том, что я не видел такого человека. Разве что сама Катя, но… Катя-то здесь уж точно ни при чем – не могла же она заранее придумать способ обвинить вас в собственном убийстве… В общем, этот Сологуб никак не давал мне покоя. И тут вы упомянули квипрокво… Сначала я не обратил внимания… то есть, может быть, и обратил, но как-то… не осознал… А когда Крымов сказал, что занимается русской прозой второго ряда, я вдруг вспомнил ваши слова и понял, в чем дело. И подумал: а что, если Сологубов перепутали дважды? Понимаете? Не только на вашей конференции, но и у Козловой в квартире? Кто-то слышал звон… Кто-то, кто хотел подставить не вас, а Алешу, но ошибся, потому что был… э-э… небольшой эрудит… Кто это мог быть? Кто отвечал этим двум требованиям? Кто ненавидел Алешу и был небольшой эрудит? И тут, знаете, вариантов было не так уж много. То есть были, конечно, но немного…

– Но ведь все-таки были… – задумчиво проговорила Аня. – Мало ли у нее было обожателей!.. Любой из незадачливых мог взбеситься, взревновать и вообще рехнуться…

– Да, конечно, – согласился Мышкин. – Вы правы. Я этого не исключал. Но… тут, видите ли, был еще один момент, который меня, впрочем, совершенно запутал. Этот момент упорно подталкивал меня к определенному решению – и так же упорно от него отталкивал…

– Совсем загадки… – пробормотала Аня.

– Да… Может, я про это никому, кроме вас, и не скажу, – вдруг добавил он задумчиво. – Помните, с чего началось ваше пари?

– Еще бы мне не помнить!.. – прошептала она. – С Достоевского…

– Да! И вот еще одна странность – почему-то мне самому взбрело в голову рассматривать «Идиота» как пособие по криминалистике. Еще раньше… давно… Ну, это трудно объяснить. Смотрите – если «прочитать» убийство Козловой под таким углом зрения, все встанет на свои места. И убийца, казалось бы, очевиден. Но…

– Я понимаю, – перебила она в большом возбуждении. – Алиби!..

– Алиби, конечно, тоже, – согласился Мышкин. – Но, хотите верьте, хотите нет, алиби меня даже не так мучило… Тут еще кое-что. Знаете, говорят, что в мире существует всего сколько-то там сюжетов – немного… семнадцать, что ли?.. Некоторое разнообразие жизни создают действующие лица. А тут, что же? Один к одному – и убийца тот же самый, и мотив у него тот же самый… Уж слишком похоже – вот что меня смущало. И мотив. Главное – мотив! Между прочим, Алешу вашего и еще кое-кого… вы его не знаете… почему-то ничуть не удивляло убийство из ревности… Про меня тут иногда говорят, – он усмехнулся, – что я, «из книжки». Это еще вопрос, кто из нас «из книжки». Я-то, оказывается, еще не самый большой романтик! Мне как раз все время казалось: уж слишком мотив романтический, литературный… для такой фигуры. И главное опять-таки – в точности тот же самый… Ну а потом я получил кое-какую дополнительную информацию и кое-что проверил…

– Постойте! – перебила Аня, глядя на Мышкина широко раскрытыми от удивления глазами. – Так что же… это не из ревности, что ли?

– Это сложный вопрос, Аня. Я думаю так… Из одной ревности ее, может, и не убили бы… Но и без ревности тоже, может быть, не убили бы…

– Как же это так?.. – растерянно начала Аня, но тут в дверь постучали, и в кабинет гуськом вошли Гаврюшин и Коля.

Увидев Аню, Коля вздрогнул и даже слегка попятился. Потом он спохватился и застыл на месте, чуть вытянув шею, приоткрыв рот и пожирая ее глазами. Он заметно покраснел – то есть покраснели лоб и уши, потому что щеки у него были румяные от природы. Мышкин старался на него не смотреть, чтобы не смущать еще больше. Зато Гаврюшин был великолепен. Что-то происходило с ним в этот нелегкий день, какая-то странная каша варилась в душе… Тут было и уязвленное самолюбие – потому что никогда еще ему до такой степени не хотелось раскрыть преступление самому, а Мышкин между тем уже перестал скрывать, что знает, в чем дело, – тут была и обида на жизнь, и зависть, и одновременно какое-то странное смущение, неизвестно откуда взявшееся, и какой-то совсем уж непонятный подъем, и над всем этим – стремление ничего этого ни в коем случае не обнаружить. Вся эта адская смесь почему-то чрезвычайно украсила его внешне. Как-то он был особенно подтянут, элегантен, глаза горели, выражение лица получилось умно-ироническое. «Пожар способствовал…» – подумал Мышкин и перевел взгляд на Аню. Аня не смотрела на Колю. Она смотрела на Гаврюшина. Не то чтобы как-нибудь особенно… но все-таки. Мышкин тяжело вздохнул.

Анино присутствие сбило с толку и Колю, и Гаврюшина, которые, собственно, пришли за тем, чтобы добиться от Мышкина решительного ответа и объяснений. При Ане это, разумеется, было невозможно, чем Мышкин и воспользовался.

– Извините, господа, – сказал он после нескольких незначащих фраз, – и дамы, конечно, тоже… У меня важная встреча. Я думаю, что я знаю, как было дело… Но некоторые детали все-таки неплохо бы уточнить.

«А вы тут разбирайтесь друг с дружкой сами», – чуть не добавил он, но, разумеется, удержался. Аня, Коля и Гаврюшин покорно вышли следом за ним в коридор. Мышкин воспользовался их замешательством, сделал прощальный жест и убежал.

Насчет встречи он не солгал. Правда, до нее оставалось еще полчаса, но ему как раз хотелось пройтись пешком. Мороз неожиданно спал, золотой середины, как всегда, не было – сразу же все потекло и закапало, и все-таки на улице было неплохо. Впервые за много дней можно было не нестись, упрятав нос, от точки до точки, а спокойно идти и даже брести нога за ногу. Под ногами, конечно, была жуткая каша – в компенсацию за приятные ощущения, – но даже она не портила прогулки, потому что еще не успела осточертеть.

Встреча была назначена на бульваре, у памятника. Алеша уже стоял там, о чем-то размышляя, и машинально водя пальцем по постаменту.

– Здравствуйте, – сказал он Мышкину. – Пойдем куда-нибудь или попробуем… здесь сесть? – Он с сомнением взглянул на мокрые скамейки.

– Давайте ходить, – предложил Мышкин. – Как вы?

– Давайте. – Алеша кивнул.

– Вот о чем я хотел спросить вас. – Мышкин сразу взял быка за рога. – Почему вы не сказали мне, что были тогда у Кати в квартире?

Алеша ошеломленно молчал. Он сделал неверный шаг, ступил в подтаявший сугроб и набрал полный ботинок снегу, но совершенно этого не заметил.

– Вы видели его? – негромко спросил Мышкин.

– Видел, – сквозь зубы проговорил Алеша. И еще раз: – Видел. – И тут его словно прорвало. – Я его видел, – повторил он в третий раз. – Потому и молчал. Можете меня презирать, если хотите, – пробормотал он и вдруг стал похож на мальчишку. – Я его боялся. Но как! Никогда в жизни я так никого не боялся. Еще с той встречи… Потому что я ни разу в жизни не сталкивался с такой ненавистью. С прямой ненавистью… С неприкрытой… Меня никогда никто не ненавидел. Вы понимаете?

Мышкин кивнул.

– Вы ушли оттуда, а потом не выдержали и вернулись… Так? Стояли в толпе у подъезда и видели, как я приехал…

– Да.

– Вы надеялись, что его прямо сейчас же… выведут?..

– Да.

– Вы действительно подумали, что это… он?

– Конечно! А что я еще мог подумать? Я же не знал… про соседей. Я думал, во-первых, что это он, а во-вторых, что я – свидетель. И что теперь-то уж он меня наверняка прикончит. Без вариантов. Особенно если его заподозрят. Я до того боялся, что иногда думал: уж скорее бы… Скорее бы прикончил, – для чего-то уточнил он.

– Но все-таки больше вам хотелось, чтобы его арестовали… только без вашего участия… Поэтому вы написали нам письмо… Так?

– Никогда в жизни не писал анонимок, – мрачно сказал Алеша. – И ни за что не поверил бы, что напишу…

«Нет, все-таки он как-то… не тянет… – критически заметил про себя Мышкин. – Впрочем, не судите сами… Я ведь не был на его месте. Кто знает, как поведешь себя, если припечет…»

– Что он делал, когда вы вошли? – спросил он.

Алеша заговорил крайне сбивчиво:

– Он стоял… там… А она… такая… что я как-то сразу все понял… Тем более, что он ведь уже угрожал. Правда, не ей, а мне… но я подумал, что он сменил концепцию…

«О Господи!» – пронеслось в голове у Мышкина.

– Где именно он стоял? Пожалуйста, постарайтесь восстановить в памяти всю картину, как можно подробнее. Я понимаю, как вам тяжело, но это очень нужно…

– Да чего там, собственно, вспоминать… – пробормотал Алеша. – И так перед глазами стоит и, боюсь, уже никуда не денется… Он стоял… – Алеша прикрыл глаза. – Ну да… у этой штуки… у музыкального центра… – он внезапно замолк, словно наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, и посмотрел на Мышкина совершенно изумленным взглядом. – Позвольте… По-моему, он музыку хотел поставить!.. У него в руках была пластинка. Ей-богу! Что за бред? Не понимаю… Как это я забыл? Не забыл, наверное, а вытеснил – потому что уж очень неуместно… Знаете, как бывает?

Мышкин кивнул.

– А… что это он делал, если не секрет? – обмирая от ужаса и любопытства, поинтересовался Алеша.

– Не то что секрет… – сказал Мышкин. – И все-таки… я вам лучше потом скажу. В другой раз.

– А знаете, что я вам хотел сказать… – Алеша сделал паузу и вдруг залился каким-то совершенно диким и неуместным смехом. – Агния-то мне… пощечину влепила!.. – давясь, выговорил он.

– Да что вы говорите! – обрадованно воскликнул Мышкин. – Ну слава Богу!

Алеша прямо-таки согнулся пополам от смеха.

– П-почему – слава Богу? – еле выговорил он.

Мышкин сконфузился.

– Я не то хотел сказать… – смущенно пробормотал он, глядя в сторону. – Не про вас, а про нее… про то, что она, может быть, оживает… Драться, конечно, необязательно, но держать все чувства в клетке – тоже, знаете…

Алеша пристально смотрел на него, кивая, как китайский болванчик.

– Ну что ж, – пробормотал он. – Никуда не денешься… Остается попробовать начать новую жизнь…