Текст книги "Русское крестьянство в зеркале демографии"

Автор книги: Вениамин Башлачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Порядки рынка Самары

Большинство крупных хлебных фирм Петербурга, Москвы, Нижнего Новгорода имели в Самаре своих доверенных лиц. Доверенные лица нанимали на сезон «покупщиков», которые, собственно, и покупали зерно на базаре. И чем богаче была та или иная фирма, тем больше у нее было и покупщиков. В Самаре от каждой хлебной фирмы выступало от 3 до 10 покупщиков. Покупщиками были, преимущественно, местные жители. Нанимаясь за 300 рублей на сезон, они торопливо сновали по базарам, стараясь купить подешевле заданное ему количество хлебного товару.

Журнал «Хутор» отмечает, что сама продажа и скупка зерна проходила чрезвычайно быстро. В каких‑нибудь полчаса скупали весь хлеб.

Любопытны порядки, которые были установлены на базарах Самары.

В сезон продажи хлеба в базарный день в 6 часов утра поднимался флаг – это сигнал начала торговли. Если кто из покупщиков начинал покупать хлеб раньше официального открытия торга, то есть до поднятия флага, того подвергали штрафу.

Но лишь только поднимали флаг, тут уж покупщики не зевали. Поспешно обходили возы с зерном и заключали сделки.

Представляете, какая суматоха творилась в это время. Ведь возов много. Стоят они – как попало. И обойти их, и купить хлеб надо быстро.

Чтобы передать «колорит торговли хлебом» тех времен, почитаем статью в журнале «Хутор».

Сделка

«Каждый покупщик имеет от хлебной фирмы книжку ярлыков на печатных отрывных бланках:

1. Сколько возов куплено.

2. Цена товара.

3. Кто купил /подпись покупщика/.

Подойдя к возу, покупщик просовывает в открытое для сей цели отверстие и вытаскивает «пробу» товара. Посмотрев «пробу», начинает торговаться.

И на базарной площади происходит такого рода «деловой разговор»:

– Сколько хочешь, братец?

– Гривен восемь, почтенный! /то есть 80 копеек за 1 пуд пшеницы/.

– Нет, дорого, милый! Семьдесят семь копеек дам!

– Да ну, почтенный, прибавь!

– Нет, товар твой неважный! Да ну, ладно, семьдесят семь копеек дам!

– Да ну, почтенный, семьдесят девять напиши! /то есть на ярлыке/.

– Нет! – и покупщик отходит.

– Ну, ладно, пиши уж!

И торговая сделка состоялась. Покупщик вырывает из книжки ярлык, пишет на нем условия сделки и отдает ярлык продавцу. Сам же торопиться идти далее, к другому крестьянину».

Роль участников и чиновников в торгах

Кроме покупщиков от хлебных фирм, на базаре действовали по собственной инициативе местные кулаки. С началом открытия сезона кулак приходил к покупщику, чтобы поздравить того с «почином», да и предложить тому, кстати, свои услуги. А услуги его заключались в добывании сведений в каждый базарный день – у какого крестьянина выгоднее купить сегодня зерно.

За такие услуги кулак получал от покупщика по пятачку с воза, Так что еще до открытия торга, такой «посредник» шустрил по базару, вступая в разговоры с крестьянами и выведывая у них: какая партия зерна, какова цена.

Кулак и крестьянам предлагал свои услуги: привести к ним хорошего и покладистого «покупщика». За это он выговаривал с крестьянина по гривеннику с каждого проданного воза.

Совершенно очевидно, что, несмотря на огромное количество народа и возов с хлебом, при кажущемся хаосе базара, на торгах существовал вполне толковый и четкий ход торговли. Каждый знал и понимал свою роль, для каждого была важна сноровка в своем деле. Ясно, что крестьянин хотел продать свой хлеб – подороже, а покупщик – купить подешевле. И кулаку нужен был именно результат торгов. Услуги такого кулака практически не влияли на цену. Ведь, если на возу 20–50 пудов по 77–80 копеек, то 10 копейки за его услуги – это не более 0,5% с воза

Ясно, что при таком порядке торгов никому не надо было стоять в очереди у чиновников. И вся функция чиновников сводилась к поднятию флага и к штрафам за нарушение порядка.

После сделки возы с зерном двигались дальше по заведенному порядку.

Крестьянин, получив от покупщика ярлык, направлял возы с зерном на берег Волги, к барже или к указанному амбару.

Если до баржи или амбара было далеко, то партию зерна по дороге вполне мог перехватить другой покупщик. Набивая цену по 1 копейке за пуд, он перекупал возы с зерном. Поэтому нередко случалось, что к барже или амбару вместо – положим 300 возов закупленных покупщиком, доходило 250 или и того меньше. Ясно, что крестьяне на это легко соглашались и были совершенно правы. Дополнительные рубли в крестьянском хозяйстве никогда не мешают.

С воза на баржу

Когда крестьянин доставлял партию зерна к указанной барже, то сдавал ее командиру баржи, по местному – «водоливу».

Прежде всего, надо было определить количество пудов в партии зерна. Для этого водолив взвешивал несколько возов в разбивку, а затем по их среднему весу определялся вес всей партии зерна. Если средний вес воза выражался пудами и сверх них число фунтов было меньше 10, то фунты в расчет не принимались. Если же фунтов было больше 10, то они шли в счет.

У водолива имелась от хлебной фирмы книжечка с печатными бланками. Приняв хлеб, водолив вписывал в книжку количество принятого зерна и цену из ярлыка покупщика и за своей подписью отдавал ярлык крестьянину, взамен хлеба. По ярлыку «водолива» крестьянин получал деньги в конторе фирмы.

Как видите, во всей этой цепочке не было ни одного лишнего звена. Каждый участник четко знал задачу и не было нигде очереди к чиновнику. Следовательно, не было и условий для взяточничества. Все оплаты были – или за товар или за услуги.

Существовали другие методы закупки хлеба.

Закупка хлеба жеребъевкой

Чистополь – уездный город Казанской губернии. Как хлебный рынок, Чистополь был центром торговли на реке Каме от Вятского до Уфимского краев. Зимою, сюда в Чистополь съезжались для купли-продажи хлеба и покупщики, и продавцы.

В Чистополе покупщики, после официального открытия базара, как и в Самаре, осведомлялись у крестьянина о цене. Но далее торг шел иначе.

При объявлении цены продавцом, один из покупщиков назначал цену, установившуюся в данное время на базаре. Кому из покупщиков цена казалась высокой, тот переставал участвовать в торге. Надбавка к цене могла последовать от любого покупщика. И как только цена устанавливалась и никто цену не повышал, тут покупщики, желающие участвовать в торге, кидали между собой жребий. Но если жребий пал на покупщика, которому крестьянин не хотел по какой‑либо причине продавать свой хлеб, то этот жребий и цена для крестьянина были не обязательны. Он мог продать свой хлеб тому из покупщиков, которого считал более благонадежным или тому, с кем был уже знаком.

Так что в Чистополе большая часть перепитий конкуренции при торгах падала не на крестьянина, а на покупщиков. Однако и при жеребьевке бывали злоупотребления. В отличие от продавцов хлеба, покупщиков было значительно меньше и они могли вступить в сговор. При этом крестьяне вынуждались продавать свой хлеб по цене, которую установят покупщики.

В Уфе практиковалась покупка хлеба вне базара, на дороге за околицей, на постоялых дворах. Покупщики ждали крестьянские обозы вне базара и предлагали им продать товар. Уловка заключалась в том, что крестьянин еще не знал той цены на хлеб, которая сложилась уже на базаре. Ловкие покупщики умудрялись внушить крестьянину, что на базаре тот получит меньше, и покупали у него всю партию зерна. Неопытные или издалека приехавшие крестьяне попадались на удочку таких покупщиков.

Как видите, методы торговли в Поволжье в начале ХХ века были разнообразнейшие. Недаром на Руси бытовало: «Что ни город, то норов».

Главное, что позволяет утверждать эта информация о торговле хлебом, – это полное отсутствие влияния чиновников на процесс торговли. Весь ход торгов определяли сноровка участников торга. Изматывающей бестолковости стояния в очередях, так свойственное последующему советскому времени, – тогда в начале века просто не могло быть.

Его величество рынок России!

Закупка хлебного товара в Поволжье происходила, главным образом, к концу навигации и зимой. Миллионы крестьян и тысячи покупщиков в десятках городов искали наиболее подходящий для себя вариант. Одни, чтобы продать выращенный хлеб, другие, – чтобы купить.

Круг покупателей зерна на волжских пристанях был разнообразнейший. Только волжским мукомолам требовалось свыше 35 млн. пудов одной только пшеницы в год. Ясно, что приволжские купцы были кровно заинтересованы удержать местный хлеб у себя, а не выпускать его весь за границу.

Но и Петербург был крайне заинтересован в хлебе. Только в Европу он ежегодно отправлял около 30 млн. пудов разных хлебов. Да в Финляндию требовалось поставлять более 8 млн. пудов.

Так что конкуренция за волжский хлеб была не шуточная. Поэтому цены на хлебные товары на том или ином базаре складывались под влиянием большого ряда причин. И от размера урожая, от его качества, от условий подвозки, погрузки-разгрузки, от времени ледостава и от погоды, от спроса заграничных рынков и еще от многих и многих причин.

Ясно, что в таких меняющихся условиях никакая армия чиновников не установит единые «справедливые» цены. Поэтому в России было множество хлебных фирм, большинство из которых в главных торговых центрах хлебом в Поволжье имели своих доверенных лиц. Каждое доверенное лицо получало от своей фирмы задание закупить определенное количество хлеба. Так что по всем базарам Поволжья сновали в поисках наиболее дешевого хлеба тысячи покупщиков. А крестьяне, наоборот, искали тех, кому выращенный хлеб продать подороже. Так что баланс цены на хлеб в данном месте, в данный момент времени устанавливал «хлебный рынок».

Так что, когда сегодняшние «идеологи» утверждают, что русский крестьянин никогда не жил в условиях рынка, то это или незнание проблемы, или заведомая ложь.

Последуем за погруженным на баржи, зерном.

Транспортировка хлеба от Волги до Невы

Закупленный осенью и зимою хлеб на берегах Волги в период навигации грузился в баржи и перевозился к месту назначения. Одна его часть перевозилась осенью до ледостава, другая – весной и летом после открытия навигации.

Баржи на Волге в начале века бывали колоссальных размеров – 70 сажен в длину и 27 сажен в ширину. В одной такой барже могло смело поместиться до 250 тыс. пудов зерна.

Фрахт от Самары до Рыбинска в начале ХХ века был 3–4 копейки с пуда. В 1906 году он увеличился до 5–6 копеек. Дойдя до Рыбинска волжские баржи перегружались в малые, так называемые, «системные суда». Эти суда – «тихвинки» и «сомины» были предназначены для плавания по каналам от Волги до Ладоги, далее в Петербург. Их грузоподъемность была от 10 до 30 тысяч пудов. Фрахт от Рыбинска до Петербурга был в начале ХХ века 6–7 коп. с пуда. К 1906 году увеличился до 8–11.

Пройдя систему каналов, суда через Ладожское озеро попадали в Неву, а затем становилось у причала Калашниковской пристани Петербурга. Здесь была хлебная биржа и многочисленные амбары для хранения хлебных товаров.

Калашниковская хлебная биржа обслуживала весь Прибалтийский край, вместе с Петербургом и Финляндией. Если хлеб с баржи был продан на бирже заграничному покупателю, то баржа с Калашниковской пристани спускалась на Васильевский остров на Румянцевскую пристань. Затем на буксире подводилось к кораблю – для перегрузки хлеба.

Выше мы рассматривали процесс купли-продажи на волжских пристанях. Почитаем, как описана в журнале «Хутор» торговля в Петербурге.

Порядки на Калашниковской бирже

«На Калашниковскую хлебную биржу приходят и приезжают для закупки хлебного товара и русские, и немцы из остзейского края, и чухны – из Финляндии. Вот почему, когда бы вы не пришли на биржу, там всегда много народу. Первая от входа зала называется на местном жаргоне «толкучкой». Здесь вы встретите смешанную публику: и петербургского булочника, и мелочника, и провинциального помещика, приехавшего продать партию овса.

В следующих залах расставлены столы-конторки, за которыми сидят мучники. Всего насчитывается 57 столов-конторок, которые сдаются от биржи мучникам в аренду, по 30 руб. в год, по жребию. За этими столами-конторками располагаются 114 хлеботорговцев. Из них 80 – «крупчатников», торгующих белой мукой, то есть пшеничной «крупчаткой». Каждый стол представляет собой хлебную лавку, только в уменьшенном виде – хранятся только пробы, имеющихся в кладовых, хлебных товаров.

Ежедневно, по утрам мучные торговцы являются на биржу, иногда в сопровождении своих приказчиков, и садятся за столы – в ожидании покупателя.

Покупатель, в большинстве случаев булочник или хлебопек, приходя на биржу, прекрасно знает, за каким столом какая фирма находится.

Зная качество товара заранее, или осмотрев пробу, покупатель покупает или заказывает нужное количество товара и тотчас оформляет сделку на бумаге. Если товар покупается в зерне, то 1/2 пробы остается у продавца, а 1/2 пробы вручается покупателю – для сравнения, когда товар будет доставлен по назначению.

Пробы зернового товара, для поиска покупателя, ходят по рукам в холщовых мешочках. У иного хлеботорговца за пазухой лежит целый ворох пакетов. У других пакеты с зерновыми пробами тщательно завязаны в узелке. Там и сям видно, как «пробу» высыпают на руку, внимательно разглядывают и пробуют даже «на зуб». Сделка купли-продажи закрепляется взаимным рукобитьем».

Как видите, процедуры торговли на бирже четкие. Никакой суеты, никакой недоговоренности. Потери времени на сделку минимальные. Ударили по рукам и сделка закреплена!

Очень важно отметить, что для потребностей Петербурга, прежде всего мука, покупалась на бирже большей частью в кредит. Уплата денег производилась в субботу. Поэтому в этот день торга на бирже не было. Приказчики в субботу объезжали булочные и хлебопекарни за расчетом. Так что неделю совершай сделки, а пришла суббота – гони монету!

Размеры торговли на хлебной бирже

Ясно, что господствующее положение на бирже занимали «крупчатники». По стоимости и количеству товара пшеничная мука на Калашниковской хлебной бирже занимала первое место.

Первые 10 крупнейших мучных фирм продавали в Петербурге и Прибалтийском крае, вплоть до Риги, 10 млн. пудов крупчатки в год. Это следующие фирмы: М. Башкиров, Я. Башкиров, Н. Башкиров, Борель, Вейнштейн, Галунов, Парамонов /из Ростова-на Дону/, Рейнеке, братья Шмидт и Штихоблоков. Все они имели свои паровые мельницы.

Следующие 10 фирм, в их числе: Бугров, Блинов, Дегтяроев, Богуславский, Волков, Степанов, Мельников, Меркулов – сбывали туда же еще 5 млн. пудов крупчатки в год.

Общая же продажа пшеничной муки достигала 30 млн. пудов ежегодно. Причем следует отметить, что для потребления в Петербурге и Прибалтийском крае покупалась лучшая пшеница и сбывались лучшие сорта муки.

За пшеничной мукой по объему продаж следовал овес. Кроме вывоза за границу овес в большом количестве требовался для гужевого транспорта Петербурга и его окрестностей, а также для войска и для Финляндии.

Для местных потребностей в Петербурге ежегодно продавалось до 14 млн. пудов овса. Кроме того, около 15 млн. пудов отправлялось за границу.

По происхождению овес разделялся на подмосковный и низовой. На Калашиковской бирже преобладал низовой, приходивший с рыбинскими караванами из Поволжья.

Рожь и ячмень на Калашниковской бирже в основном шли за границу. Для местного потребления этот хлебный товар закупался мало.

Следует отметить, что кроме биржы, мучные товары, крупчатка и ржаная мука в больших количествах покупалась непосредственно на мучных складах, расположенных на Калашниковском проспекте и Калашиковской набережной.

Здесь нелишним будет выдержка из публикации того же журнала:

«Почти все мукомольные фирмы из Нижнего Новгорода, Саратова имели на Калашниковской набережной в Петербурге свои мучные склады и магазины. В обширных магазинах белые мешки с крупчаткой складывались целыми поленницами, от пола и до потолка. По набережной Калашниковсчкой пристани и по проспекту то и дело громыхали ломовики с кулями и мешками разных хлебных товаров. По всему было видно, что здесь – царство хлеба, уголок Волги…»

Предлагаю читателю открыть географическую карту и проследить путь хлеба: Оренбург, Самара, Волга, Рыбинск, каналы, Ладога, Петербург.

Согласитесь, – это была великая, двумя веками отточенная, система торговли в условиях русской зимы, когда все покрывается льдом, и короткого периода лета, в который русские крестьяне все же успевали вырастить хлеб. Нельзя не поразиться отточенности транспортировки хлебного потока, – как в пределах годового цикла, так и по просторам русской равнины. Это американцы могут круглый год транспортировать хлеб по Миссисипи, причем вниз по течению. По русской Волге транспортировать надо верх по течению, причем только в навигацию, когда река свободна ото льда.

Но и эта великая Волжская система была лишь третьей по величине, уступая Одессе и Либаве. Глядя на все эти системы, совершенно очевидно, что не была Русская равнина «зоной рискованного земледелия». И не знала Россия и Европа – это что за эффект «недостаточная клейковина русской пшеницы»?!

Нравится – не нравится, но надо признать прямо: Поволжье – это было царство хлеба.

Выводы

Первый. Русская равнина была территорией обширной торговли хлебом.

Второй. Хлебный поток из Поволжья в Петербург осуществлялся на баржах вверх по течению Волги.

Третий. На хлебном рынке существовал четкий порядок, исключающий чиновничье самоуправство.

Теперь пора переходить к теме, которая из века в век вела к неизбежной гибели Царской России.

Глава 11. Про «язвы» царской власти

В этой главе:

   • О дворянстве

   • О распределении дворянства

   • Как превращались в «нахлебников»

   • Ну, и кто их мог прокормить?..

   • Как увеличилось число дворян?..

   • Почему такой прирост дворян?..

   • Что не делает чести русским царям

   • О жестокости дворян

   • О гнусности политической арифметики

   • О проектах дворянских

   • К чему стремились крестьяне, к чему – цари

   • «Ценностная матрица» Царской России

В главе 1  было показано, что «надстройка» которую «кормили» крестьяне, за два столетия увеличилась до 20% от всего Русского мира.

Существенную часть «надстройки» составляли дворяне. Конечно, «надстройка» состояла не только из дворян, но именно дворянство в значительной степени влияло на процессы в русском крестьянстве.

О дворянстве

Публицисты нередко расписывают дворян как: «гордость Земли Русской» и утверждают, что именно они и развивали Россию. Понятие дворяне появилось во времена Московского княжества – как служилые люди двора московского князя.

Название дворянин определяло отношение к царю.

Царь за службу давал дворянину землю с жившими на ней крестьянами – поместье. Отсюда и произошло понятие – помещик.

Утверждать, что все дворяне добросовестно и бескорыстно служило царю – несерьезно.

Во времена Московского княжества был принцип: дворянин владел поместьем, пока служил царю. Позднее поместья стали передаваться по наследству.

Но отношение к службе не бывает одинаковым.

О распределении дворянства

Напомню, в главе 4 было рассмотрено гауссово распределение крестьянства. Распределение дворянства тоже полезно представить в гауссовой форме.

Для этой главы важнее всего рассмотреть ДИНАМИКУ настроя дворянства XVII–XIX веков по их желанию «служить – кормиться». Для этого выделим две крайние группы дворян.

Первая – это те, которые стремились добросовестно служить и воевать, рискуя своей жизнью. Их так и обозначим «служилые».

Выше было показано, что в крестьянском мире были «халявщики». Но ведь и среди дворянства неизбежна какая‑то доля «халявщиков», обозначим их как «нахлебники». Это вторая группа, которые выискивали разные причины, чтобы не служить.

Рассмотрим эти две группы дворянстве XVII–XIX веков, диаграмма 11.1

Светлая кривая показывает распределение при таком устройстве законов государства, которые побуждают дворян к добросовестной службе.

Темная кривая показывает распределение дворянства при таком устройстве законов государства, которые побуждают дворян отлынивать от службы.

Гауссово распределение у здорового государства должно сдвигаться в сторону «служилые». Лишь такое распределение соответствует развитию государства. В Царской России распределение дворянства сдвигалось в сторону «нахлебников». А такое распределение ведет не к развитию, а к загниванию.

Как превращались в «нахлебников»

Ясно, что все цари постоянно требовали, чтобы дворяне добросовестно ему служили. Дворяне клялись царям в верности. При изменах и других серьезных проступках царь отбирал поместье. Но это было редко. Царь чаще прощал, чем наказывал.

Положительная роль Петра I была в том, что он заставил всех дворян служить. Пока он был жив, его крутой нрав приводил дворян в чувство ответственности. После Петра I дворяне все время добивалась все большей и большей «свободы».

Сначала они добились, что поместья стали передаваться по наследству. Вот тут‑то и возникли настроения, что дворянин владеет поместьем – лишь за лояльность к царю. И уже этого достаточно. Поэтому принцип передачи поместья в наследство резко способствовал росту числа дворян «нахлебников».

В 1730 году дворяне добились права свободно распоряжаться своими имениями.

В 1740 году был разрешен выбор между военной и гражданской службой.

В 1762 году дворяне добились у Петра III освобождения от обязательной службы.

Вот как описывает это современник тех лет А. Т. Болотов: «Не могу изобразить какое неописуемое удовольствие произвела сия бумажка в сердцах всех дворян. Все прыгали от радости»[66]66
  Водарский Я. Население России за 400 лет – М. «Просвещение», 1973, с. 75.


[Закрыть]. —

«Сдвиг» светлого графика к черному на диаграмме 11.1 показывает «сдвиг» в настрое дворян от времен Петра I во времена Петра III.

Добившись Указа об освобождения от обязательной службы, число «нахлебников», которые хотели иметь, но не служить неминуемо резко увеличилось.

Если без эмоций, то до 80% дворянской «элиты» хотело лишь одного, чтобы их «кормили».

Ясно, что у крестьян желания «кормить» паразитов – не прибавилось. Совсем не удивительны речи крестьян-повстанцев в армии Пугачева: «Если барин больше не обязан служить царю, то и я больше не обязан служить барину»!.. И были правы.

Но царский двор и помыслить не мог, чтобы лишить дворян крепостного права. Даже Екатерина II. Напомню, она легкой рукой освободила «от крепости» крестьян духовенства.

Когда же Радищев в своей повести «Путешествие из Петербурга в Москву» – лишь чуть-чуть коснулся мерзости и унижений со стороны дворянского крепостничества, то приговор Екатерины II был предельно краток: «Бунтовщик хуже Пугачева».

Конечно, и во времена Петра III, и Екатерины II, и после них были сотни выдающихся дворян. Было и несколько тысяч добросовестно служивших дворян.

Но к концу крепостного права число «нахлебников» перевалило все мыслимые и разумные пределы.