Текст книги "Другое небо (Ложные стереотипы российской демократии, Анализ Чеченского кризиса)"

Автор книги: Вазиф Мейланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Идея исламского государства, равно как идея православного государства, равно как идея коммунистического государства, несовместима с идеей свободы, с идеей демократии, со структурой демократии. Потому призывы к созданию исламского государства антиконституционны (если мы в Дагестане конституционно закрепляем принцип демократии) и потому политические партии, призывающие к созданию исламского государства, должны быть запрещены как антиконституционные (т. е. на том же основании, на котором в Германии закрещена компартия). Повторю: между исламским государством и демократией нет симметрии: ДЕМОКРАТИЯ ДОПУСКАЕТ ИСЛАМ, и не просто допускает, а гарантирует права верующих – мусульман, демократия не позволяет только закрепления конституцией верховенства людей одной религии, одного мировоззрения или одной нации. У нас опыт жизни, не пережитой никем в мире – 74-х летней жизни в условиях коммунистического тоталитаризма, так неужели ж нам обязательно из одной болезни впадать в другую, из одного тупика обязательно втягиваться в другой тупиковый ход, чтобы опять, обязательно на собственном опыте, убедиться в том, что одна несвобода не слаще другой?

М-Р. Магомедов ставит в один ряд Саудовскую Аравию и Турцию: он хочет в неявной форме легализовать в сознании дагестанцев идею исламского государства. Саудовская Аравия – исламское государство, недемократическое, теократическое государство. Турция – демократическое государство с церковью, отделенной от государства. Саудовской Аравии ислам приносит деньги. Турция на исламе денег не делает. Саудовская Аравия делает деньги на нефти ( с помощью западной технологии: ислам исламом, а включенность в мировое хозяйство – включенностью в мировое хозяйство), Турция живет не сырьем, а интеллектом, предприимчивостью, открытостью миру. Понятна причина консервации исторического политического устройства Саудовской Аравией – она на продлении своего прошлого и живет. А Турция – динамичная страна, одна из первых среди развивающихся стран мира, развивающая свою культуру, свою традицию. Я ни в коей мере не осуждаю исторически сложившийся образ жизни Саудовской Аравии (хотя признаюсь: я бы предпочел видеть ее конституционной монархией) – я всего лишь утверждаю, что Турция и Саудовская Аравия -страны не одного ряда, не одной цивилизации.

Магомедов называет июньскую демонстрацию мусульман "мирной" и тут же признается, что демонстранты "вышли на площадь с явным намерением насиловать правительство". Так было применено митингующими насилие или нет? Магомедов уходит от ответа. Но признается: "мусульмане в произошедшем конфликте несут на себе гораздо меньше вины, чем спровоцировавшее их на это (на что??) правительство". Если демонстрация была мирной, то о какой вине речь? Я, безусловно, осуждаю штурм демонстрантами зданий парламента и правительства. Плох руководящий слой Дагестана? А кто в этом виноват? Не дагестанцы ли, бездумно побросавшие свои бюллетени за кого попало, не устраивавшие митингов с требованием роспуска безобразничавших избирательных комиссий? Сегодня приходится расплачиваться за вчерашнюю пассивность, за бездумное отношение к важнейшему в жизни общества делу – выборам власти. Плох правящий слой? Но менять его следует только законным путем. (Собственно, я об этом писал в вышедшей 18 мая статье "Жить ли нам в режиме революций?") Мы в обществе, где властвует равно обязательный для всех закон, еще не жили. Надо начать с уважения к некоммунистическим, человеческим законам. Надо понять: каковы будут отношения между людьми в Дагестане, такова будет и жизнь в нем. Доброжелательность – категория экономическая: без нее экономика не работает. Надо понять: сегодня законы в России уже не коммунистические. Сегодня можно и должно добиваться исполнения закона, например, о выводе парткомов с государственных учреждений. Исполнение уже одного этого закона много изменит нашу жизнь.

Если бы дагестанцы обладали большим чувством гражданского достоинства, они сочли бы нетерпимым то обстоятельство, что 2 тысячи человек навязывают свою волю правительству, не спрося мнения остального миллиона взрослых людей, от которых они составляют 0,2 процента. Демонстрировать, выражать ненасильственным образом свое мнение имеет право любая группа людей, любой человек, но заставлять правительство имеет право только референдум. Кучка людей навязывала нам свою волю в течение 74 лет. Мы сыты этим образом жизни.

Магомедов советует тщательно подсчитать все расходы на поездку в Мекку. Я выяснил, что таковые подсчеты были сделаны муфтием Исаевым, они не были им преданы гласности (думаю, что ему это было легко сделать в "Исламских новостях" или в "Дагправде"). Ну, вот, я их опубликовал – каким же путем предлагает Магомедов уменьшить стоимость поездки? Менять доллары по льготной ставке, т.е. просто дарить деньги одной части населения за счет другой его части? Нет? Договариваться с королем Саудовской Аравии? О чем? Чтобы он платил за пребывание наших паломников в Саудовской Аравии? Тогда не будет хаджа, будет поездка по приглашению. Вот если верующий собрал необходимые деньги и добрался до Мекки, то тогда (только тогда, не раньше) король может сделать прибывшего паломника своим гостем.

Думаю, именно поэтому король объявляет о решении взять на себя расходы по пребыванию паломников в Саудовской Аравии только после взлета самолетов с территории Союза. Король знает Коран.

М.-Р. Магомедов предлагает правительству взять на себя организацию хаджа.

Да неверно это! Это все та же философия несвободы: не на себя берем, а как решит правительство. Это все равно, как если бы тюремщик выпускал заключенного, а тот ему говорил: нет, ты сам меня веди.

Ну, а чего, все-таки, следует требовать от правительства? Обеспечения равных со всеми прав. Так как продажа валюты нормирована, то обеспечьте мне мою долю валюты. Сейчас уезжающим насовсем продают только 200 долларов, паломникам государство было готово продать 910 долларов...

Магомедов считает, что это правительство должно на площади оглашать списки идущих в хадж. Нельзя это поручать правительству! Сама мысль, что человек идет в хадж по отбору правительства кощунственна. Мы опять сами делаем правительство господином наших жизней и судеб. Мы ищем возможности уйти от ответственности – каким бы ни был список, недовольных будет тьма -и направить энергию возмущения на правительство. Дело не только в том, что правительства выбираются не для того, чтобы составлять списки верующих, достойных, по мнению правительства, идти в хадж, а в том, что само требование этого – это просьба вернуться в тоталитарное государство, где власть решает кому куда идти. Отбор паломников – внутреннее дело верующих. Церковь должна быть отделена от государства.

Только такое устройство общества обеспечивает духовную свободу всех его граждан.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СЪЕЗДА.

ПЕРВЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

"Взгляд", No3, май 1991 года.

Первый день 3-го съезда депутатов Дагестана был отдан обсуждению вопроса "о повышении государственного статуса Дагестана". На мой взгляд наиболее глубокими были выступления против выхода Дагестана из Российской федерации. Я, выступая на съезде против выхода Дагестана из РФ, сказал о том, что в Дагестане и Союзе пока торжествует не демократическое, а национальное мышление, оно-то – неизбежно – и приведет – в случае отделения Дагестана – к обострению межнационального соперничества и к межнациональным конфликтам (я привел модель корабля и баркаса). Привожу сказанное в выступлении и не вошедшее в статью "Жить ли нам в режиме революций?": "Я хочу свободы, а не суверенитета. В некотором смысле, чем меньше суверенитета у государства, тем больше свободы у человека: Советский Союз в 1938 году был суверенным государством, а люди в нем были несвободны. Несколько дней тому назад Советский Союз признал над собой юрисдикцию международного суда ООН по правам человека, т. е. поступился частью своего суверенитета во имя суверенитета личности: у государства свободы стало чуть меньше, и ровно настолько же стало больше свободы у человека.

Чем больше уровней контроля над "суверенным" государством, тем защищеннее, т. е. тем свободнее, человек в нем".

Скандальным было выступление на съезде редактора газеты "Дагестан" М.-Р. Магомедова. Противникам отделения Дагестана от Федерации он в качестве аргумента привел слова... Ленина: "Раб, не сознающий, что он раб, еще не потерян, но раб, сознающий рабство и не желающий от него избавляться -холуй..." Это место в речи Магомедова вызвало возмущение части депутатов, председательствующий М. Магомедов потребовал от выступающего вести себя прилично – не оскорблять депутатов, не прибегать к непарламентским выражениям, на что Магомедов (М.-Р.) с важностью ответил: "я же цитирую Ленина". Отвечая на один из моих аргументов ("я хочу, чтобы мы изменились в относительно старой структуре") Магомедов сказал: "Говорят, что мы должны измениться в старой структуре, но в том-то и дело, что новым человеком можно стать только в новой структуре!"

Давайте разберем речь Магомедова. В своем выступлении я сказал: "Говорят, суверенитет даст нам большую свободу. Кому это "нам'"? Суверенитет даст большую свободу дагестанскому государству, а не личности". Магомедов как будто не слышит этих аргументов, как будто не понимает, что суверенитет повышает статус государства, а не личности. Магомедов как будто не понимает, что снятие внешнего контроля над действиями государства (суверенитет) угрожает личности порабощением ее своим собственным государством – как это было в сталинском государстве, как это есть в саддамистском Ираке. Когда же возможен разговор о суверенитете? Когда есть внутренний контроль общества над действиями государства – он-то и может заменить внешний контроль. Внутренний контроль общества обеспечивается не только и не столько структурами демократии (которых в нашем обществе еще нет: свободное телевидение, например, налаживается пока только в РФ), сколько демократическим сознанием, демократическим менталитетом общества, чего -как я сказал в своем выступлении – нет ни в Дагестане, ни в республиках. Я и в самом деле думаю, что Магомедов не вник в кажущееся ему простым понятие суверенитета, он совершил элементарную ошибку, отождествив суверенитет государства с суверенитетом личности, свободу государства со свободой человека. Но свободы у государства может и не быть, а человек в нем может быть свободен. Пример (не раз приводившийся мною): штат Висконсин – он несуверенен, а люди в нем свободны. Ошибается в рассуждениях о суверенитете не одни Магомедов, вчера директор Российского телевидения Олег Попцов сказал явную глупость: "Суверенитет повышает достоинство республики". Сталинское мышление: опять разговор о достоинстве государственных образований, а не о достоинстве личности. А надо, а пора говорить о достоинстве личности, только личности, а не государств.

II-й аргумент Магомедова – "новым человеком можно стать только в новой структуре". На мой взгляд и это утверждение Магомедова является глубоким заблуждением. В старой структуре, при живом Сталине, Мандельштам стал свободным настолько, что смог написать о диктаторе:

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей,

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подковы кует за указом указ -

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Ноябрь 1933 года.

Свобода завоевывается не воздыманием рук несвободными людьми, а личным противоборством старой структуре мысли и поведения. Свобода не завоевывается скопом, ее обретают поодиночке. Общество, не понимающее этого, будет несвободным в любой структуре.

Высказывание М.-Р. Магомедова является лишь доказательством того, как мало освободился Магомедов от философии несвободы – ведь это центральная идея марксизма-ленинизма: внешние обстоятельства меняют человека, а не человек внешние обстоятельства. Я исповедую иную философию: я считаю, что человек способен измениться в старых обстоятельствах, а ЗАТЕМ изменить и сами обстоятельства. Марксизм-ленинизм – та философия, что для того, чтобы измениться, необходимо ждать, пока изменятся "объективные" обстоятельства, лишала людей в этой стране смелости изменяться без разрешения государства.

Люди у нас (и в Дагестане, и в Союзе) не изменились – в этом причина всех сегодняшних бед. Свободу и новизну надо обретать в старых структурах -это трудно, но только то, что так обретено, и есть свобода.

Старые же, несвободные (т. е. не уважающие свободу другого) люди в структурах, созданных для людей иного общественного сознания, несут беду и себе и другим: идут средневековые национальные войны в суверенных Армении, Азербайджане, Грузии. М.-Р. Магомедова держит в несвободе не Новая Федерация, а отравившая его философия подчиненности внешним обстоятельствам жизни. По поводу цитаты из Ленина: в одном из толстых журналов мелькнула рецензия на книгу западного автора "Гении оскорбления словом" – в такого рода гениях автор числит Ленина, Маркса, Троцкого. Ленин, до революции писавший в нелегальные газеты, позволял себе выражения, которые в подлинно-свободной печати непозволительны. Само стремление спрятаться за Ленина – свидетельство несуверенности Магомедова: цитирующий обязан брать на себя ответственность за цитируемое.

Ленин был глубоко непарламентской личностью. Непарламентской, не готовой к новой демократической структуре личностью выказал себя и М.-Р. Магомедов.

ПРЕДИСЛОВИЕ К БРОШЮРЕ "ИЗ ПЕРВЫХ РУК"

Эту работу я писал в момент наиболее трудный для себя: два года я жил голодом, мне добавили полгода заключения в тюрьме, заняв – единственный -непримиримую позицию (отказ от работы на весь срок заключения), я отделился и от политзаключенных (они работали, а я нет – у них были иные проблемы, не мои). Советской власти необходимо было сокрушить меня – оказывателя "отрицательного влияния на заключенных", укрепителя их духа примером открытого неповиновения насильникам. Советская власть объявила мне голодовку: карцер да карцер. "Питание" через день и полная изоляция. Мне приходилось говорить (конечно, мысленно) только с самим собой. Тогда-то я и воззвал – из глубины. Мне дороги эти слова, сложенные в тюрьме – ими я побеждал всемирных насильников. Они хотели сломить меня. Это на меня давила громада армии, военно-морского флота, авиации, Суда, Прокуратуры, МВД, КГБ, советских писателей, советских обывателей – итог был для тюремщиков неожидан: давление рождало во мне мысли. Они перед вами.

Я считаю, что эти-то мысли и изменили мир. Неважно, что о них знали только политзаключенные Чистопольской тюрьмы. Меняли мир они, а не прожекты, сочиненные на воле, за чашечкой кофе.

Сегодня мне говорят: "Люди не понимают, почему в Вас нет чувства мести, считают, что Вы должны отомстить тем, кто Вас посадил". Да, во мне нет чувства мести. Я сделал то, что всегда мечтал сделать: я устоял против насилия и тем изменил мир. Параграф 5-й этой работы уже тогда, в 84-м, ответил на задаваемый мне сегодня вопрос: я не ждал часа укусить, потому что ни в одну минуту не чувствовал себя униженным: еще в тюрьме я, смеясь, любил говорить: "забавно: самый страшный нарушитель, я, выйдя, буду иметь меньше всех зла на эту власть, потому что я выйду победителем, – и что ж мне держать зло на побежденных". Так и получилось.

Одно, быть может, и лишнее, замечание. В последнем абзаце работы я говорю о Ленине не потому, конечно, что высоко ставлю его, а потому, что он служит мне всем в этой стране понятным примером действия субъективного фактора в истории.

27 сентября 1990 года.

Почему я сегодня издаю свою работу 83-го года? Объяснюсь. Собрав свои старые и новые работы, я увидел, что центральной темой их были: роль личности в истории и механизм нового в истории. В человеческой истории все движется человеком: не класс первым произносит новое слово, не народ, а человек, единица, личность. Я привожу эту работу 83-го года в качестве доказательства: изменения в жизни начинаются не на торжественных форумах, не на съездах, а в тюремной камере. Это так же, как великая река начинается с невидимого глазу лесного родника. Общество вдруг не зашагает в ногу. Механизм нового в том и состоит, что сначала один шагает в ногу, а все общество не в ногу. Изменения начинает частный, ни в какие партии не входящий человек, возлагающий на себя одного бремя спасения рода человеческого. Никем не облеченный властью, никому не ведомый, доступный всем судам и приговорам...

Личность, а не партия.

Правота, а не признанность.

Не назначенность, а предназначенность.

В работе я пишу: "Чего ж не публикуете секретный доклад Хрущева на XX съезде?". В этом году он опубликован – потому, что семь лет назад я поставил вопрос, на который можно было ответить только публикацией.

Механизм нового. Он ведь еще и в том, что часть из обоснованного мною в 83-м уже вошла в жизнь (и это ответ на вопрос "чего же вы добились?.."), а части еще предстоит делаться нормой жизни. Так, актуальной сегодня считаю я последнюю тему предлагаемой вам работы: "Непревосходимое понятие – человек" (?24). В 24-м параграфе я перечисляю понятия, которыми в прошлом тщетно пытались превзойти понятие человека, – сегодня этот ряд следует дополнить еще одним понятием – "человек национальный".

Для меня высшей идеей является идея человека. В центре истории -личность. Мне чужды и марксисты, растворяющие идею личности в понятии класса, и националисты, растворяющие идею личности в понятии нации, народа, и ленинисты, растворившие идею личности в идее партии.

Сегодня я борюсь с национальным мышлением, для которого идея нации (народа) выше идеи человека. Публикуемая работа показывает – сегодняшние мои высказывания обдумывались невчера.

В тюрьме я назвал эту работу "Говорю с коммунистами". Но перечитав ее сегодня, я вижу, что полемизирую не только с коммунистами – с политзаключенными тоже: "Говорю, не имея за спиной авианосца", "Можно ли изменить психологию народа?", "Неумолимый ход истории", "Чем вернее социальная теория, тем быстрее она становится неверной", "Время превалирования субъективного фактора в истории", "На что стоит губить свое здоровье", "Непревосходимое понятие – человек" – это все полемика с политзаключенными, и в первую очередь с политзаключенными. Не так все просто: приходилось (и приходится) полемизировать не только с "чужими", но и со "своими" тоже.

"Книги имеют свою судьбу". Ну, наверное, не только книги. Эту работу я написал и хранил в камере Чистопольской тюрьмы. На прогулке я перебрасывал ее в соседние прогулочные дворики – знакомым из других камер. Я читал ее соседям по камере. Интс Цалитис, первый раз севший по политической статье в 1948 году, прочитав эту работу, сказал мне: "Я хочу передать ее на волю".-"Было бы очень неплохо, – ответил я, – ибо сам я, может быть, не сумею ее вынести". Я и не смог: когда я, в июле 85-го, уезжал из тюрьмы в лагерь, схоронив специально изготовленную капсулу с текстом исполненным микрописью на папиросной бумаге в телогрейке, то перед посадкой в воронок меня даже не стали обыскивать – просто сменили всю одежду на новую. А Интс вынес. Он ее вынес! Я вновь увидел строки, сложенные мною в тюрьме, только через четыре года, в 89-м, по возвращении из ссылки.

Эта работа – документ. Ее доказательная сила быть может в первую очередь в том, что она написана не сегодня, а тогда, семь лет назад, в тюрьме, в другую эпоху. Надо было уже тогда так писать, чтобы сегодня стало можно говорить.

Надо было уже тогда не только писать.

Иисус не был ни нобелевским лауреатом, ни трижды героем социалистического труда, а влияние на мир оказал. Потому и оказал, что не был. Ибо оказал влияние примером, а примером может послужить только находящийся в равных со всеми внешних условиях, не защищенный от мира званиями и регалиями человек.

29 сентября 1990 года.

Махачкала.

АЛЕКСАНДР ГИСЦЕВ

"ИИСУС" ОТМЕНЯЕТ "НЮРНБЕРГ" *

Газета "Трибуна" No2(31), 7 февраля 1991г.

Критика без библиографии.

Наконец-то читатели узрят воочию то, что от них скрывали много лет. Скрывали и власти и автор.

В последние 2 года, себя от читателя, скрывал автор – Вазиф Мейланов. Скрывал до тех пор, пока его слова и мысли оказались девальвированы большой массой диссидентской публицистики, прозы, поэзии.

Тем не менее мы с нетерпением ждали книгу Мейланова, а получили...

Удивление и разочарование вызывает труд В. Мейланова "Из первых рук", как внешним оформлением, так и содержанием.

Лучше было бы, если бы он был получен из десятых рук 2 года назад. Лучше было бы не только из-за того, что мысли 7-ми летней давности были бы свежее на целых 2 года, но и потому, что в ней не было бы предисловия написанного, видимо, в конце 1990г. Даже оставив на совести автора, его часто повторяемые утверждения: "я сделал", "я устоял", "я изменил мир" и, допустив, что так оно и есть, сразу замечаешь полную чашу "дегтя" способного испортить не брошюру, но целую книгу.

Тем более, когда знаешь, что еще год назад автор придерживался другой точки зрения.

Итак, цитирую. Мейланов – в 91 г. пишет: "Сегодня мне говорят: "Люди не понимают, почему в Вас нет чувства мести, считают, что Вы должны отомстить тем, кто Вас посадил". "Да, во мне нет чувства мести. Я сделал то, что всегда мечтал сделать: я устоял против мести, и тем изменил мир".

Параграф 5. "уже тогда в 1984-м, ответил на задаваемый мне сегодня вопрос: я не ждал часа укусить, потому, что ни в одну минуту не чувствовал себя обиженным, униженным: еще в тюрьме я, смеясь, любил говорить: "забавно: самый страшный нарушитель, я, буду иметь меньше всех зла на власть, потому что я выйду победителем, – и что же мне держать зло на побежденных", так и получилось".

Это – сегодняшний Мейланов.

"Вчера", – в конце 1989 г. он писал: "Я требую создания "Суда" по образцу Нюрнбергского, для суда над компартией этой страны и над советским государством по вине и, руками которых я был продержан в заключении 7,5 лет, а затем, 1,5 в ссылке.

Я обвиняю компартию и советское государство в преступлениях против человечности: в частности, в заключении меня на 7,5 лет в тюрьме за слово"...

"Я не прощаю машине зла, я не прощаю винтикам этой машины, придававшим, преступлению, против человека, видимость законности, я не прощаю расчеловеченным расчеловечивателям. А ведь нас заставляют прощать и Вы миритесь с извращением всех понятий. Это недобровольное безвыборное "прощение" и растлевает вас...

Я требую суда над преступниками и преступными структурами...".

Четкость мысли и законченность фразы. Не то, что словесные пируэты из Предисловия. Толстовщина, да и только. Так хочется охладить "победителя"-всепрощенца: не победил он (Вазиф).

Его тюремщики из КПСС-КГБ остались на своих местах. Его официальный палач прокурор Кехлеров "завтра" будет управлять Прокуратурой РСФСР и, смеясь, будет читать, что Вазиф в тюрьме еще "смеясь" простил его. Как Иисус. А он, Кехлеров опять готов его (Мейланова) "распять", как Иисуса. Пророк Исайя сказал по этому поводу так: "Если нечестивый будет помилован, то не научится он правде, – будет злодействовать среди правых (Библия. Исайя 26,10).

То, что Мейланов лишь через 2 года после тюрьмы смог создать брошюру тоже не говорит, что он победитель. Он до сих пор не реабилитирован. Ему не дают работу "побежденные" или коммунисты.

Механизм нового (перестройки), в нашей стране состоял не в том, что вначале некто (Мейланов, Цалитис, Сахаров) шагал в ногу, а в том, что три (3) генсека шагнули в гроб в течения 3-х лет.

А это скорее диалектика природы, чем роль личности в истории".

И еще, притянув к себе единомышленника Платона и став на защиту Анны и Марины, нам не следует забывать, что теории хороши практикой.

А практика в пятилетке – это изменение "души" посредством внешнего воздействия на нее. Без того, не было бы ни Платона, ни Мейланова. И потому-то нужен "Нюрнберг", а не христианские постулаты.

А.Г.

МОЯ ПОЗИЦИЯ

ОТВЕТ РЕДАКТОРУ "ТРИБУНЫ"

"Взгляд", No2, 12 апреля 1991 года.

Во 2-м номере газеты "Трибуна" за этот год аноним, скрывшийся за инициалами А.Г., выступил с критикой моей брошюры "Из первых рук". Автор легко угадывается по стилю и содержанию заметки – ему я бы не стал отвечать, но он обращается к читателям, обращусь к ним и я.

Аноним (Александр Гисцев) обвиняет меня в отсутствии жажды мести моим тюремщикам (партии, КГБ, прокуратуре и т.д). Он видит противоречие в моем требовании суда над компартией и советским государством и отсутствием у меня чувства мести. Ну а я счел бы себя не в праве требовать суда над компартией и партийным государством, если бы мною двигало чувство мести. Месть и Суд несовместимы.

Я ставлю целью изменение общественного сознания: я хочу, чтобы общество не прощало своим институтам преступлений и против одного-единственного человека Я хочу, чтобы не я, а само общество вынесло приговор кехлеровым и тельпизовым. Я считаю, что только юридический суд над государством произведет необратимый перелом в общественном сознании. В том-то и сила, и глубина моего непрощения, что причиной его не месть, не злоба, не ненависть. Да, я за то, чтобы все те, кого я считаю преступниками, получили – ПО СУДУ – положенное им. Но всего важнее мне пустить на слом саму машину, штампующую кехлеровых. Не месть движет и двигала мною до ареста и в тюрьме, а страсть вернуть эту страну и этот народ в человечество. Месть не созидает. А вот суд, имеющий целью разобраться в происшедшем, быть человечным и с преступниками, выслушать, понять и воздать им за преступления против самой идеи человека, – такой суд созидает. Такой суд создал Новую Германию.

Да, во мне нет чувства мести, но это не значит, что я прощаю. Это всего лишь значит, что Я НЕ ПРОЩАЮ НЕ ИЗ ЧУВСТВА МЕСТИ. Народ состоит не из одних кехлеровых, тельпизовых, ибрагимовых, джарулаевых, григорьевых. Народ состоит и из терпящих бедствие рабочих, землепашцев, из стариков, юношей, девушек. Этому народу я хочу не отомстить, а помочь. Я не прощаю и из желания не допустить новых преступлений государства – против только начавших жить, против тех, что начнут. Я стремлюсь продолжить человеческую историю на бесконечность ("Из первых рук").

Это коммунисты на всех политзанятиях внушали дагестанцам: Мейланов нас ненавидит из чувства мести. Это Д. Халидов и М.-Р. Магомедов год назад говорили мне, что моя непримиримость – "синдром большевизма"; т. е. я непримирим, потому что, как большевики, долго сидел в тюрьме и оттого всех ненавижу. Это обыватели говорили (и говорят еще): "Мейланов? Но ведь его взгляды, наверное, деформированы обидой на общество, несправедливо с ним обошедшееся?". Неверно все это. А бедный Гисцев упрекает меня за то, что это неверно, за то, что коммунисты оказались неправы.

Я и в тюрьме, я и голодая, не думал о мести – читайте "Из первых рук".

О моем требовании Нюрнбергского Суда над советским государством. Больше года тому назад Гаджи Абашилов, не называя прямо моего имени, обвинил меня чуть ли не в том, что я хочу повесить членов политбюро и развеять над землей прах Горбачева. Уже тогда в дискуссии, завязавшейся после одного из митингов в Вейнеровском парке, я объяснил Абашилову, что ничего подобного я не только не предлагал, но и, по логике, не мог предлагать. Я сказал ему: "На будущем процессе я буду обвинителем – не судьей. Не я буду выносить приговоры, и уж, наверное, среди них не будет смертных приговоров. Я изложу факты, а уж судить... я согласен, чтобы в судьях был даже кто-нибудь из рядовых, честных коммунистов. Мне важно, чтобы был сам суд. Чтобы преступления партийного государства перед личностью были осуждены юридическим, а не литературным судом. В исследовании и осуждении, а не в жестокости приговоров, моя идея".

Гисцев пишет: "Механизм нового (перестройка) в нашей стране состоял не в том, что вначале некто (Мейланов, Цалитис, Сахаров) шли в ногу, а в том, что три генсека шагнули в гроб в течение трех лет". Прекрасно! То есть, не диссиденты инициаторы изменений в обществе, не то, что я в восьмидесятом вышел на площадь и пять лет до Горбачева, и два с половиной года при нем отказывался исправляться принудительный трудом, несмотря на перевод в тюрьму и морение голодом, а просто три старца умерли подряд, открыв дорогу генсеку-преобразователю, это он, генсек, инициатор изменений, это он, по доброй воле, заговорил о демократии, это "партия и ее генеральный секретарь инициаторы перестройки". А Вы напишите, "А. Г.", все это в "Правду", там Вас поймут (и "диалектику природы", и Ваше коммунистическое принижение "роли личности в истории"). Ну, а у меня иной взгляд на историю – далекий от взглядов газеты "Правда" и совпавшего с нею Гисцева.

Гисцев пишет, что я не победитель, потому что "до сих пор не реабилитирован". Я знаю, что Вы, А.Г., добивались и добились от КПСС реабилитации. И эти Ваши домогательства я считаю Вашим поражением: чего Вы без конца просите их оправдать Вас? Это унизительно и обессмысливает все Ваши филиппики против КПСС.

Моя позиция иная: я требую суда над судом, над компартией и государством. Мне – компенсацией за девять лет заключения – не нужна бумажка о том, что я был прав. Я и без них это знаю. А вот они, похоже, сами, без моего на то согласия, собираются меня реабилитировать. С чего бы это? Да с того, что эта бумажка не мне, а им нужна: они ею себя хотят реабилитировать. Я не помогаю им в этом, и в этой своей неуступчивости тоже вижу одну из своих побед.

Ослепленный ненавистью тем большей, чем на большие моральные компромиссы он идет, личной обидой, желанием отомстить всем и вся, Гисцев допускает знаменательную (по Фрейду) ошибку в цитировании меня: "Я устоял против мести и тем изменил мир". Перечтите мое Предисловие, бедный человек, там вместо слова "мести" стоит слово "насилия": "Я устоял против насилия и тем изменил мир". Но теперь, смеясь над Вашим текстом, я говорю: "Вы правы, правы: я устоял и против мести".

Гисцев пишет: "Так и хочется охладить "победителя"-всепрощенца: не победил он (Вазиф). Его тюремщики из КПСС–КГБ остались на своих местах". Я сказал в "Из первых рук" в чем я вижу свою победу: я не уступил насилию. Семь с половиной лет государство пыталось заставить меня работать ("стать на путь исправления"). Как пыталось? Морило голодом. Не месяц, не два, не год, не два – семь с половиной лет. В бесчисленных постановлениях на помещение в карцер одна и та же фраза: "Мейланов сознательно не желает исправляться". Я выстоял, внешнее воздействие оказалось не властно над моей душой. Это я считаю победой.