Текст книги "Каспийская книга. Приглашение к путешествию"

Автор книги: Василий Голованов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Муравьев добрался до Хивы, едва не оказался пленником вместо посланника и в деталях описал жизнь Хивинского ханства – плодоносного и тщательно возделанного оазиса, укрывшего за песками окружающих его пустынь дикую азиатскую сатрапию, в страхе живущую под абсолютной, необузданной, психопатической властью хана Магмет-Рагима. Книга Муравьева напомнила мне о прямой, соединяющей Баку и Красноводск (ныне Турменбашы).

По этой прямой до сих пор ходил паром Баку – Красноводск.

С той стороны моря была Туркмения.

Я пытался проникнуть в Туркмению много раз. Первый – в 2003‐м с профессором Сарианиди, который на границе Туркмении и Афганистана с 1969 года искал загадочную страну Маргуш – остатки древнего царства Маргианы. И накануне развала Союза нашел. Громадный дворцовый комплекс, занесенный песками пустыни, а когда-то утопавший в садах, в зелени речной излучины Мургаба. Интересно, что города при дворце не было. Триста метров на триста – территория дворца – жилье, виноградники, сосуды, в которых хранилась хаома – питье жрецов изначальной арийской религии, Маздеизма. В трещинах каменных чанов сохранились семена конопли, эфедры. То есть это был не просто «опьяняющий напиток» магов, как пишет Мирча Элиаде, а галлюциноген с мощными эротическими свойствами…

Независимая Туркмения решила продолжить раскопки.

Я просил профессора Сарианиди вписать меня в археологическую экспедицию на один сезон. Я бы успел увидеть все, что хотел. Неподалеку от места раскопок был заповедник Бадхыз. Это место небывалой красоты, культовое место для всех путешествующих по Средней Азии в советское время. Считалось круто пожить там, застать пролет каких-нибудь розовых скворцов из Персии, пообщаться с заместителем директора заповедника Юрием Гореловым – человеком воистину легендарным, старым русским «азиатом»…

Но ничего не вышло.

Еще была возможность попасть в Туркмению по приглашению. Через знакомых я нашел биолога Виктора, который занимается дальневосточным и туркменским леопардом. Много раз бывал в Туркмении. Знает людей. Как оказалось, за определенную сумму можно купить приглашение от гражданина Туркмении. Ну вроде как ты едешь в гости. Он мне посоветовал двух братьев, с которыми можно было бы дней на десять съездить на Узбой – красивое, заросшее одичавшими тутовыми деревьями старое русло Аму-Дарьи – и дальше, на Кара-Богаз. Они охотники, степь хорошо знают, у них и машина есть.

Мне очень хотелось посмотреть на Кара-Богаз-Гол. Еще в детстве, узнав, что это словосочетание означает «черная пасть», я понял, что это, должно быть, очень странное место. Действительно, воды Каспия падают в залив через узкое горло с большим перепадом высот – Кара-Богаз значительно ниже моря и по существу представляет собой мелководную лагуну, в которой вода быстро выпаривается, оставляя на дне мощные отложения глауберовой соли. Во времена Николая Муравьева существовало поверье, что переплыть Кара-Богаз нельзя: вода здесь черными водоворотами уходит под землю. И птица не может перелететь через залив – слепнет от крепчайшего духа соли. А там все-таки от берега до берега больше 150 километров. Рыба туда, естественно, сваливается, но жить в такой соленой воде не может: поэтому по всему побережью лежат просоленные остовы осетров и минерализованные куски дерева. В смысле безжизненности, какой-то голой, самодовлеющей геологичности, это место является своеобразной метафорой ада…

Но тут же возникла проблема.

Я спросил Виктора: можно ли будет написать о поездке? Моим проводникам это не повредит?

– Наверное, повредит, – подумав, сказал Виктор. – Писать не надо.

И я отказался от этого варианта тоже.

Прошло несколько лет, пока методом многих проб и ошибок я не убедился, что человеку с российским паспортом самому попасть в Туркмению нереально. Бывает, что туркмены приглашают к себе специалистов из России. Но это не одно и то же.

В Баку я подумал, что на пароме я мог бы, переплыв Каспий, хотя бы увидеть туркменские берега: одно это могло бы стать приключением.

Туркмения была одной из тех стран, которая после распада СССР жестко отделилась от России. Основой абсолютного суверенитета новой Туркмении должны были стать вода, нефть и газ. Каракумский канал, обеспечивший республику водой, был прорыт сквозь полторы тысячи километров пустыни еще в 1959–1960 годах. Нефть и колоссальные месторождения природного газа тоже были разведаны в советское время. Продавая сырье, страна могла обеспечить себя всем необходимым. Завет отца нации Туркменбашы Великого, «Рухнама», должен был духовно увенчать это простое, но вполне жизнеспособное экономическое построение.

Туркменбашы Великий до развала Союза был Сапармуратом Ниязовым, секретарем Политбюро ЦК – святая святых советской партийной власти – где как раз и выковывались «вожди» республиканского значения. Опыт коммунизма помог ему: в 1991 году он провозгласил себя первым и пожизненным президентом независимой Туркмении, которому в его пустынной стране не подчинялся разве что ход светил. В честь горячо любимой матери, Губонсалан-эдже, в новом календаре Туркменбашы Великого был назван месяц апрель. Он захотел стать маршалом – и на китель ему легли золотые погоны. Он простодушно любил алмазы и бриллианты, кровных аргамаков и самые дорогие в мире автомобили и не стеснялся преумножать свое богатство. Тринадцать тысяч статуй, расставленных по всей стране, должны были засвидетельствовать, что Туркменбашы («глава всех туркменов») вездесущ и думает за всех. Он приказал снести столичный город Ашхабад, чтобы на его месте построить новый: настоящий город будущего из белого мрамора, с огромными жилыми домами, фонтанами и сосновыми рощами. Улицы его обычно так пустынны, что, кажется, будущее еще не наступило и жители еще не появились. Между домами – театры, выставочные залы – тоже, как правило, пустующие. Университет. Вместо 22 000 человек, как было в старое время, здесь учится теперь всего тысяча. Туркменбашы решил упростить путь юношества к среднему образованию, сократив его до 9 лет. И плюс два года – курс института. И два года практики. С тех пор никто в Туркмении не защитил ни докторской, ни даже кандидатской диссертации. Туркменбашы не знал отдыха: по его приказу под Ашхабадом были выращены леса, по городу проведена рукотворная река, выстроен новый прекрасный аэропорт, который очень быстро был оценен западными авиакомпаниями, совершающими дальние перелеты. Он хотел спасать пингвинов, прослышав, что они бедствуют в Антарктиде, и был полон решимости устроить для них антарктические условия в пустыне Каракумы, и если бы не помер – кто знает, может, и создал бы…

Чего только не рассказывают про Туркмению! По решению Туркменбашы до 2030 года для населения остаются бесплатными газ, вода, пищевая соль. Месячная плата за квартиру равна стоимости пачки сигарет. Цена на бензин – 2 цента за литр. После этого будешь ли всерьез думать о политике? Он призвал свой народ вернуться к традиционным туркменским добродетелям, к туркменской музыке и традиционным искусствам. По его приказу в Туркмении соткали самый большой в мире ковер. Он чувствовал себя отцом новой нации, он был им. И то, что его обращение к народу, «Рухнама», вдохновленное самим Аллахом, не было признано равным Корану, стоило свободы главному муфтию Туркменистана.

Может быть, в книге содержится и не бог весть какая мудрость. Но, как говорил пророк Мухаммад о Коране, держась за него, как слепой за веревку, ты пройдешь правильным путем… Туркмен не часто читает книги. Поэтому он должен прочесть главную – ту, где даны ответы на вопрос о правильной жизни. И кто сказал, что мудрость житейская должна быть сложной? Лучше, если она будет доступной. Старших надо уважать, исполнять их просьбы. Малышей – любить – иначе как вырастет нормальный человек? Одеваться опрятно, чисто… Девушек – украшать, как самые прекрасные творения природы… Вы скажете: но это же элементарно. Ну да, простая такая мудрость. Но Туркменбашы верил, что если кто-нибудь трижды прочитает его книгу целиком, то непременно попадет в рай. И в повседневной жизни станет по-настоящему мудрым. Так что в каком-то смысле вопрос прост – если тебя устраивает мудрость вот в таком формате – живи в Туркмении. А если ты ищешь истины сложные или неразрешимые – либо молчи, либо уезжай.

Невольно вспоминается роман Х. Кортасара «Выигрыши». В центре его – сообщество людей, которых случайно объединил выигрыш в лотерею. Выиграли они, как вы помните, морской круиз. Еще вчера – чужие люди, сегодня они вместе – и надолго – оказываются на одном корабле. Корабль вполне подходящий для дальнего плавания, но с самого начала их просят соблюдать одно условие: не ходить на корму. Почему не ходить? По определению. Потому что таковы правила. Туркмену бы и в голову не пришло идти на корму, раз правила запрещают. Но аргентинское вольное сообщество туристов такое положение не устраивает. Им невмочь сидеть на верхней палубе, пить коктейли, ухаживать за девушками, заводить и обрывать знакомства, спорить о проблемах современной физики или экологии, купаться в бассейне и так далее. Всем наплевать на маленькие радости жизни, всех гложет мысль: почему нельзя на корму? В конце концов туда пробирается, естественно, мальчишка, подросток. И находит там машинное отделение. А что еще может быть на корме? Там матросы, то ли финны, то ли шведы. Грубоватые и еще зачерствевшие в море люди. Они в соплю напаивают паренька и грубо насилуют его. Дальше рассказывать нечего: все, объединенные единым порывом, бросаются на корму, готовые взять ее штурмом, круиз превращается в бунт на корабле. Если бы этого дурацкого запрета не было, ничего бы такого не случилось. То есть все аргентинское общество целиком восстало против запрета не ходить на корму. А туркменское, думаю, не восстало бы. Мало ли забот помимо кормы? Дом, сад, семья, дети… Достаточно забот. Достаточно поводов быть счастливым. Так что в Туркмении все хорошо. Просто люди там как-то по-другому, более просто, что ли, счастливы. Более молчаливо. Вот какая издалека видится картина. И она, в общем, приемлема, тем более, если посмотреть вокруг: Туркмения ведь находится не в Европе. Она вообще находится в другом, по отношению к Европе, измерении. В мире осталось не так уж много мест, где целому государству возможно спрятаться, как бы выйти из игры в мировые проблемы и заниматься только своими собственными, оставив населению твердый наказ: нельзя ходить на корму…

Утром я первым делом позвонил в справочную, а потом, по цепочке, человеку в администрации порта, который мог решить вопрос о моем путешествии на пароме.

Я был уверен, что трудностей не будет. Возьму билет, поговорю с капитаном, потолкаюсь среди пассажиров, поглазею на море. Погляжу издалека на Туркмению. Из рубки, если надо. Мне этого будет достаточно.

Но вопреки всем моим фантазиям человек отрезал:

– Это невозможно.

– Почему?

– Вы будете считаться нарушителем визового режима. А ответственность падет на капитана.

Весь разговор по телефону занял одну минуту и не имел продолжения.

Я не учел, что судно будет в туркменских территориальных водах, зайдут погранцы. А у меня русский паспорт без въездной визы…

Я понял, что мне придется проститься со своей мечтой. С Туркменией.

Было одиннадцать часов утра.

Азер сказал, что будет в два.

Я вдруг подумал, что мог бы прогуляться и увидеть в порту хотя бы сам паром. Увидеть – и уж тогда окончательно распрощаться со своей мечтой.

Я вышел из Yaxt Club’a и не спеша пошел по бульвару в сторону порта.

Было прекрасное весеннее утро. Рабочий в синем комбинезоне, стоя на стремянке, чистил трубочки бездействующих в ранний час фонтанов. Бегуны мягко пробежали среди зацветающих деревьев по дорожке розового песка. Я шел все дальше, дальше, пока не забрел в неуютную, необустроенную еще часть бульвара, где, собравшись стайкой человек в двадцать, ловили рыбу русские мужики. При них была собака, привязанная к дереву. В Баку довольно много кошек, но собаку я видел впервые. И рыболовов тоже. Ни одного азербайджанца среди них не было. На рыбалку азербайджанец размениваться не будет. Он может заглянуть в будку чистильщика обуви и за разговорами полчаса следить, как тот надраивает его ботинки. Или провести полдня в парикмахерской, добиваясь, чтобы его черные волосы легли красивыми волнами и заиграли влажным блеском. Он может в грязной рабочей робе или в белом воротничке клерка по десять часов заниматься работой. Но рыбалка? Непонятное занятие: стоять с удочкой, ждать поклёвки, покуривать…

Близко – рукой подать – ворочались красные стрелы портовых кранов. Только что от причальной стенки отвалил сухогруз, на палубе которого был смонтирован штабель из разноцветных контейнеров. Я разглядел причал через забор. Он был совсем близко. Я перемахнул через этот забор и увидел площадку, где свалены грузы. Их разноцветная россыпь, красные стрелы портовых кранов на фоне серого неба и белая корма отвалившего сухогруза были так красивы, что у меня защемило сердце оттого, что моя мечта о морском путешествии не сбылась.

Я заметил рабочего в грязной робе, небритого:

– Где здесь паром на Туркмению?

Он не понял меня, потом из общего потока моей речи все-таки выудил несколько знакомых звуков и на хриплом тюркском наречии переспросил:

– Туркменистан?

Я кивнул.

Он ткнул вперед указательным пальцем крепкой руки.

Я дошел до каких-то ворот.

Возле них оказался шлагбаум и будка охраны. Охранники заметили меня издали и от скуки вышли наружу:

– Куда?

– Мне нужен паром на Туркмению.

– Сам едешь или машину везешь продавать?

– Сам.

– Виза есть?

– Нет.

– Нужна виза.

– Мне бы взглянуть на паром.

– Зачем?

– Да хочется увидеть его.

Охранники переглянулись и уставились на меня, как на сумасшедшего.

– Вход в порт запрещен.

Я развернулся и пошел прочь. Не знаю, чего я хотел добиться. Видимо, никак не мог привыкнуть к тому, что не ходить на корму – это просто правило, и все.

Еще одна неразрешимая ситуация.

Каждый день этой поездки приносил ощущение тупика.

Хотелось бы знать, чем в результате обернется такой расклад.

XIV. ИНАННА

Азер с Эмилем приехали в половине второго. Мы сразу поехали в Гала. Эмилю надо было как следует снять «эротические камни». Мы вытащили их на улицу, потому что в рассеянном свете помещения некоторые рисунки, выбитые на них, были едва различимы. Миф об Инанне был записан шумерами на глиняных табличках в XXI веке до нашей эры. На Апшероне он тоже записан, но иначе – рисунками. При этом гораздо раньше – не менее 4–5 тысяч лет назад. Культ Инанны в древности простирался по всему западному берегу Каспия и дальше по Северному Кавказу до Черного моря, но со временем стерся, оставив редкие следы в виде эротических рисунков на камнях. Но рисунки сохранили только ничтожную часть мифа. Инанна была шумерской богиней плодородия и любви. Завидная, но опасная – своенравная и переменчивая красотка! Любовь ее оспоривали бог полей Энкимду и бог-пастух Думузи. И вот момент, когда она выбирает между ними, соединяясь с обоими и при этом радостно поигрывая своими кольцами и лентами – он запечатлен на одном из камней. Еще на камне видно какое-то животное, что, возможно, предвещает скорый выбор богини в пользу покровителя стад Думузи. На втором камне избранный супруг уже в одиночку овладевает своей суженой, что должно повлечь преизобилье стад. А дальше в каменной летописи провал. И ничего невозможно понять, не зная «клинописного варианта» легенды. А там в проем между вторым и третьим камнем втискивается целое путешествие Инанны в ад, связанное для нее с нешуточной опасностью. Правда, миф такой древний, что и в клинописной записи есть пробелы, и мы не знаем, зачем было предпринято столь опасное путешествие. И хотя в аду владычествовала ее родная сестра Эрешкигаль, Инанна, уходя, попросила богов позаботиться о ее спасении, если через три дня она не вернется. Энки, бог мудрости, выковырнув у себя из-под ногтей грязь, слепил двух загадочных существ – Кургара и Кулатура, снабдил их водой жизни и травой жизни и отправил вслед за Инанной в подземное царство. Но Инанна к тому времени была уже мертва – сестра взглянула на нее «взглядом смерти», и этого оказалось достаточно, чтобы богиню плодородия просто подобрали с полу и повесили на крюк, где висят все другие мертвецы. Со смертью Инанны прекратилось всякое плодоношение, а Эрешкигаль, которая вот-вот должна была разрешиться каким-то адским ребеночком, стала испытывать непрекращающиеся родовые муки. Кургар и Кулатур, смягчив заклинательной формулой муки царицы подземного царства, вырвали у нее обещание исполнить их желание. Им вернули труп Инанны, они полили его водой жизни и окончательно оживили травой жизни. Инанна пришла в себя, процессы плодородия вновь запустились, и Эрешкигаль разрешилась от своего страшного бремени. Инанна, получив свободу, устремилась наверх, к полной любви и земных утех прекрасной жизни… Но на возвратном пути их остановили судьи подземного царства боги-аннуаки: Инанна не может уйти, не оставив себе замены, таков закон «страны без возврата», одинаковый и для богов, и для людей… Инанна вернулась в Урук, где застала своего мужа Думузи сидящим без печали на троне в царских одеждах. Неблагодарный! Он и не думал печалиться о ней! Инанна, обладая весьма зловредным норовом, устремила на него «взгляд смерти». Думузи бросился было за помощью к своей сестре Гештинанне. Та превратила его в газель, но в конце концов демоны настигли его и разорвали на части. На третьем камне как раз запечатлен был момент, когда Думузи пытается спастись бегством, обернувшись газелью. А на четвертом его грубо хватают среди его неисчислимых стад и вот-вот, значит, порвут и бросят в преисподнюю. Гештинанна сказала, что готова пойти в подземный мир за брата, но Инанна, оскорбленная легкомыслием мужа, изрекла суровый приговор: «полгода – ты, полгода – он». Это значило, что Гештинанна и Думузи теперь должны по очереди спускаться в царство мертвых. Когда Думузи уходит туда, степи высыхают…

А на пятом камне была Лилит – демоница с головой варана. За сорок лет со времени находки он рассыпался, от него ничего не осталось, кроме фотографий и прорисовок. Но и по этим прорисовкам видно, что Лилит черпала силу в кошачьей похотливости, не знающей стыда. Любопытнее всего, что все пять камней были найдены в 1969 году не в земле, а в обычном крестьянском хлеву, где они были составлены рядом и образовывали небольшой загончик. В нем под охраной «сил плодородия» держали новорожденных ягнят… Давно забылся миф об Инанне, заляпались навозом и стали неразборчивыми изображения на камнях, и все же крестьяне XX столетия, люди мусульманской веры и при этом – хотя бы в небольшой, пусть даже в крошечной степени – строители коммунизма – использовали эти тысячелетние камни, заключающие в себе «силу плодородия», для преумножения своих стад!

Когда Эмиль завершил съемку, мы отправились в Мардакяны – смотреть заказанный Фикретом ковер с эротическими рисунками. Изрядно поплутав в сплетении улочек, переулков и вообще каких-то лазов, непроезжих для автомобиля, мы только со второй или с третьей попытки нашли дом, где ткался ковер. За дюралевой калиткой скрывался дом и небольшой садик: ореховое дерево, яблоня в цвету и несколько грядок, покрытых молодой зеленью.

– Сюда, – командовал Фикрет. – Ковер еще на станке, так что нам надо будет его отодвинуть.

– Пошал-ста, пошал-ста, – приговаривала, пропуская нас в дом, хозяйка.

Станок стоял у стены. Вдвоем с Эмилем нам удалось приподнять тяжелую железную раму и поставить станок поперек терраски. Увы! Ковер и вправду был готов только наполовину.

– Света достаточно? – спросил Фикрет.

– Я сниму, когда всё будет закончено, – ответил Эмиль. – Сейчас нет смысла.

Я отступил на шаг и оглядел сотканную половину.

У ковра был характерный песочный цвет.

– Это – цвет земли Апшерона, – подтвердил Фикрет.

По краю шли «человечки», которых мы видели на берегу моря в гроте Келездаг. Их разведенные в стороны руки и ноги легко создавали оконтуривающий орнамент.

Так-так… Это, похоже, стада Думузи. А тут уже песнь песней: Инанна во всей своей красе испытывает силу претендентов.

– Это вы ткали? – спросил Азер.

– Вместе с дочерью, – отвечала женщина.

Скрипнула дверь комнаты и на терраску вышла стройная девушка в простом домашнем платье со схваченными платком каштановыми волосами. Увидев чужих, она остановилась, потом присела у чайного столика.

– Вот, – сказала мать, улыбаясь. – Моя помощница, Инара.

Я вздрогнул. Это была она. Та девушка из самолета. Та девушка из ночного двора. Та девушка из пира Хасан. В голове у меня зашумело. Это было невозможно… Но как бы то ни было – это она и была. Я почувствовал, как меня затрясло от волнения и странных предчувствий.

Теперь просто так уйти было нельзя.

– Может, немножко чаю? – кстати спросила хозяйка.

– Хорошо бы, – согласился Фикрет. – Такая жара, пить хочется.

Я не знал, отчего мне хочется пить: от жары или от волнения. На покрытом клеенкой столе появились чайник, печенье, колотый сахар, кизиловое варенье, ложечки.

Ложечки для варенья. Но как с нею заговорить?

Хозяйка стала разливать чай.

– У меня впечатление, – набрался я духу, – что мы с вами, Инара, не в первый раз встречаемся…

– Как это? – спросила она, опуская глаза, и тут я окончательно понял, что это она.

Голос у нее оказался низкий, грудной, вибрирующий интонациями, которые я не мог толком понять: то ли она решительно отстраняла меня, то ли, наоборот, приглашала быть смелее. Я достал фотоаппарат и пролистал снимки до начала. До девушки в глубине черного ночного двора. Потом повернул к ней экранчик дисплея и показал ей ее лицо в темноте.

– Это ведь не имеет значения, – улыбнулась она. – Скорее важно, что сегодня мы видимся в последний раз.

– Вот как?

– Если вас интересует, что я сама тку, мы можем после чая сходить в мою комнату, я вам покажу.

Восток – дело тонкое. И она больше моего осведомлена в тайном языке намеков…

– Смотри-ка, молодежь уже разговорилась, – сказал Фикрет, как всегда, улыбаясь своею доброй улыбкой.

– Молодежь! Да посмотри – у него вся голова седая! – поддел меня Азер.

Хозяйка взглянула на нас. Материнский взгляд был пристальным, но ничего подозрительного не определил.

Мы степенно допили чай, и тут она бросила:

– Ну что, пойдемте?

Комнатка в глубине дома. Кровать и шкаф – больше ничего. Еще несколько небольших тканых ковриков, похожих на какое-то школьное рукоделье…

– Инара, я вас спрошу, только не смейтесь, это серьезно, – сказал я, зачем-то взяв в руки эти коврики. – Вы не были ночью первого марта в Баку, в Ичери Шехер?

– Была, – сказала она. – Я возвращалась из Москвы, от тети, мне надо было переночевать, а там живут наши родственники…

– И на следующий день вы уехали домой?

– Наверно, я уже не помню, – сказала она. – Это уже месяц назад было.

Месяц назад… Так. Так. Не упустить эту нить. На пире Хасан мы с Азером оказались на следующий день.

– А пир Хасан – это вам ни о чем не говорит?

– Ну как же? Это рядом, пир Хасан… Вы хотите посмотреть? Поедете от наших ворот до конца, а потом по главной улице направо…

Мы замолчали. Я бессмысленно теребил ее поделки. Вдруг ее горячая рука дотронулась до моей:

– Постой, – сказала она. – Положи. Я знаю, что ты хочешь. Сядь…

Я сел на пол, поджав под себя ноги.

Она села напротив в той же позе.

– Протяни руки, смотри мне в глаза – ты ведь этого хотел, искал этого?

Правда, я хотел когда-то, чтобы мы сели вот так. Но откуда она..?

Я почувствовал, как к моим ладоням приклеились ее легкие тонкие длани, потом взглянул ей в глаза. Невероятное напряжение задрожало вдруг в точке ее зрачка, потом зрачки стали расширяться, темнота залила всю радужку и хлынула на меня. В глазах потемнело. А уже в следующий миг в тело мое впились тонкие иглы соломы и я, почувствовав ее под собою, вдруг заревел, заходил как бык, вспарывающий корову, краем налитого кровью огромного глаза видя ее рассыпавшиеся по соломе волосы и блестящую от пота шею в крупинках сена. Запах терпкий, едкий царил вокруг, то был запах хлева – и тут же они пошли наискось – белые бараны с синей отметиной на отросшей шерсти. Они обходили нас, тихонечко блея и осыпая пол своими черными горошинами. И вдруг все покрыл звук, от которого кровь стыла в жилах – то был рев идиота, испытывающего смертную тоску – и тут только я заметил, что рядом стоит еще один – мужчина с головой осла, и ее маленькая крепкая рука сжимает его громадный черный член, вылезший из пашины и сочащийся похотью, а другой рукой она так же держит плоть мужчины с головой верблюда, от которого исходит дикий, мускусный запах. Черное солнце лопнуло у меня во лбу, живот сотрясла дрожь, и вся сила жизни неудержимо хлынула из меня… Я понял, что отдал жизнь и умираю, услышал ее крик и из последних сил заревел в темной, пахучей глубине хлева, чувствуя, что рядом так же бессильно и благодарно, но бессловесно погибают в скользкой агонии мужчины с головами животных, тычась своими мягкими мордами в мою огромную бычью голову и плечи.

– Твоя практика – глупая, – бесстыдно засмеялась она, когда я очнулся.

Она поднялась с пола, поправляя челку темных волос, выбившихся из-под платка. – Так о человеке ничего не поймешь. Или тогда скажи мне: это ты узнал обо мне, или я узнала о тебе? Или это родилось между?..

– Понравилось? – спросил Фикрет, когда мы вернулись. Он имел в виду, видимо, ее коврики.

Я не нашелся, что ответить.

К счастью, все стали наконец прощаться, хвалить ковер, благодарить за чай…

Вечером, сидя на приморском бульваре, я мучительно пытался понять, что´ со мной произошло. Ничего ведь не было? Или было? Вот ведь вопросик. А если было – то что? Древние боги взяли меня в оборот? Причем не без моего, кажется, участия. Я нарывался – и она меня просто вскрыла – вот что произошло… Такое не объяснишь… Но тогда – кто она, эта девушка?

Я перевел дыхание.

Кажется, она сказала, что это наша последняя встреча.

Хорошо бы.

Теперь, конечно, я не стану искать случайной встречи с ней. Легкий холодок подмораживал сердце: я чувствовал в ней иную, тайную природу. Инара. Инанна. Не знающая сомнений, ненасытная и беспощадная.

Взяла меня.

Нечего сказать, отменно добавилось остроты в постные будни нашей экспедиции.

XV. НЕФТЬ

А что самое главное – после этого ничто меня не брало, будто вся эта поездка только затем и была нужна, чтобы случилась вот эта наша встреча лицом к лицу. Будто только это и было важно, а не экспедиция в неведомый Апшерон. Весь следующий день мы ездили по башням и крепостицам – и меня вообще ничто не трогало. Помню, только один вопрос меня озадачил: на чьи деньги все это построено? Потому что все тридцать три апшеронские фортеции, видом напоминающие замки в миниатюре, – это был, конечно, результат одного проекта, одного стратегического замысла. И пока Фикрет объяснял нам особенности и отличия одной «башни» от другой, я все думал: 1350–1400 годы. Примерно в одно время все они построены. Все тридцать три. Для этого солидные деньги нужны, рабочих рук уйма. Ни один ширваншах вместе со всеми своими вассалами не смог бы поднять такой проект: три десятка крепостей по берегам и внутри Апшерона, соединенных подземными ходами и при этом выполняющих роль сигнальных башен. Если наверху башни зажечь огонь, сигнал можно передавать по цепочке от Дербента до самого Баку, откуда бы ни появился враг – с суши или с моря. Масштабная, в общем, сигнально-оборонительная система. Так кто же дал деньги на нее? Ну не Тимур же Тамерлан? Хотя кроме него, получается, некому.

Потому что с Тимуром вышла вот какая история. Когда он пришел в Ширван, после индийского и персидского походов, денег и рабов у него было в избытке. Он бы мог еще за счет Ширвана увеличить свою казну или сложить несколько пирамид из человеческих голов – что было им заведено в назидание покоренным народам – но ширваншах Ибрагим I оказался хитрее. Он бежал в Дербент, собрал подарки и вышел навстречу Тимуру с посольством, церемонно поднеся хромому живорезу девять золотых блюд, девять белых карабахских скакунов, девять танцовщиц, девять верблюдов, девять кубачинских мечей и восемь рабов…

– А что же, – отшвырнул ногой золотое блюдо Тимур. – Девять рабов не нашлось у тебя?

– О, великий! – воскликнул ширваншах Ибрагим. – Девятый – я…

Тимур остался очень доволен. Он не стал разорять Ширван, а велел рабу своему Ибрагиму беречь от напасти Каспийский проход на дербентской линии и… Вот, скажем, не озаботился ли он заодно и более систематической фортификацией? Потому что на Апшероне не было ничего, что каким-то образом предохранило бы тыл Тамерланова войска во время похода на золотоордынского хана Тохтамыша…

Со временем я получил возможность сравнить историю ширваншаха Ибрагима I и Тимура с историей похода Надир-шаха в Дагестан в XVIII уже столетии. Здесь опять налицо два подхода к иноземному нашествию: дагестанцы, не щадя живота своего, резались с войском Надир-шаха, пока, имея вдесятеро меньше войска, не пересилили его в беспощадной войне и не изгнали прочь из Дагестана. Ширваншах Ибрагим I и не думал сопротивляться – но в результате сохранил и государство, и трон, да еще устроил всё к своей выгоде. Это к моим размышлениям о воине и о купце. Что до крепостей, которые – навряд ли все же случайно – были выстроены на Апшероне сразу после прохода Тимура, то самые красивые из них представляют собой как бы уменьшенную копию европейских замков. Скажем, замок в Мардакянах: главное сооружение – двадцатидвухметровая квадратная башня, обнесенная восьмиметровыми стенами. Внутри башни есть несколько уровней бойниц, колодец внутри стены, обвал этажей предусмотрен – то есть все для автономного жизнеобеспечения и долгой осады. Пространство внутри стен, конечно, невелико, но какое-то количество народу может укрыть, особенно если время налета ограничено, ну, несколькими днями…

Вопрос – налета кого? Полмира принадлежало уже Тимуру, и Тохтамыша он собирался добить одним ударом. Может быть, он хотел укрепить слабую окраину своей грандиозной империи, так сказать, на будущее? Но и в будущем никогда эти крошечные замки не использовались как крепости…

Удивительная экспедиция! Она еще не поставила перед нами ни одного вопроса, на который можно было бы однозначно ответить! Чтобы не кипятиться неразрешимыми мыслями, мы с Азером с высоты стен Мардакянской крепости оглядываем окрестности. И вот что я скажу: эти виды с высоты – они-то и стали откровением этого дня. Потому что когда идешь по улицам в тех же самых Мардакянах, ты думаешь, что там, за заборами – какой-то нормальный, комфортный сельский мир. Ведь когда-то это было живописное, очень уютное дачное место. Есенин тут во время своего приезда в Баку на даче проживал.