Текст книги "Каспийская книга. Приглашение к путешествию"

Автор книги: Василий Голованов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Кусок фрикадельки застрял у меня в горле. Что это? Психиатрия? Но тогда тяжким недугом охвачена вся республика… Можно объяснить убийства милиционеров, месть, но эти взрывы, когда погибают неповинные люди… Или этот псих с пистолетом полагал, что борется с продажей спиртного, запрещенного шариатом?

Я выпил пива и расплатился.

– Где это взорвали, интересно? – обеспокоенно проговорила хозяйка. Она ведь тоже торговала спиртным.

Я зашел в соседний магазин и, прихватив круглый хлеб на завтрак, направился к воротам в захламленный и заставленный машинами двор, который был своего рода чистилищем перед лазейкой в коридор, где были наши номера. Но неожиданно перед самыми воротами нос к носу столкнулся с Али.

– Я что-то тебя не понимаю, – едва взглянув на меня, раздраженно фыркнул он. – Ты уезжаешь в Согратль на два-три дня – а сегодня ты уже здесь… Какого, с позволения сказать, черта?

– Какого черта?! Я скажу, Али… Все дело в том, что у меня мозги дымятся от этой страны! Я схожу здесь с ума… Я не понимаю Дагестан! – выпалил я.

Али помолчал.

– Я тоже не понимаю, – вдруг сказал он грустно. – И никто не понимает.

XVIII. ИГРА ВНЕ ПРАВИЛ

Утром тщательно, вещь за вещью, я уложил сумку. Выловил по комнате все, что должно было быть положенным в рюкзак в последнюю очередь: вещи, которые могли понадобиться мне по прилете в Москву. Куртку, бейсболку, зонт…

Потом заварил чаю покрепче и съел хлеба.

Было еще слишком рано, чтобы звонить Али, но я понимал, что даже он вряд ли поможет. Ильяс оказался хитрее – заказал билет заранее и вчера вечером улетел. А Сулиете с трудом достали один билет через ФСБ. Так что сегодня рассчитывать мне придется, скорее всего, только на себя. Почему-то со вчерашнего дня меня не покидало ощущение, что я сделал что-то не то, и в результате вся поездка вывернулась наизнанку. Я больше не чувствовал себя в безопасности. Вчерашний вечер закончился в номере у Сулиеты, и так я узнал, что как раз в тех местах, где они снимали с Ильясом, была попытка взорвать погранзаставу (погранцов, в отличие от милиции, обычно не трогают). Кончилось все тем, что взрывом убило мирных жителей. Я пошел спать, когда Сулиета села писать статью, которую Али собирался опубликовать в сегодняшней газете. Что-то беспокоило их. Что-то неладное творилось в Дагестане…

Я вышел на улицу, поймал такси и попросил довезти меня до ближайших авиакасс.

Шофер был разговорчивый, слово за слово, и я пожаловался ему, что билетов, кажется, нету. Он не поверил, но сказал, что у него есть друг, летчик, который может достать, если только он не в рейсе.

– Давайте, если билетов не будет, позвоним этому человеку, – сказал я, отлично понимая, что без «знакомств» мои шансы убраться отсюда равны нулю.

Он был не против, только хотел, чтобы я сначала проверил, как там, с билетами. Все не верил, что билетов нет. Но я уже понял, в чем дело. День национального единства. В каком-то смысле мне повезло: я своими глазами увидел, как этот праздник отмечается впервые. Причем пробила это дело молодежь. И праздник удался: весь Дагестан собрался на главной площади Махачкалы в национальных костюмах, и люди просто ходили от стенда к стенду, от шатра к шатру и разглядывали, опознавали друг друга, угощались национальными кушаньями, пили чачу, водку, чихирь и удивлялись: это, значит, ногайцы… А это – кумыки… Аварцы… Даргинцы. Лакцы. Терские казаки… А вместе – это мы… Дагестан. И на этот праздник пригласили кучу народу. Из Москвы в Махачкалу я летел с актерами какого-то московского театра, который собирался на сцене Русского драматического в Махачкале показать «Тетушку Чарли» Брэндона Томаса. Там еще был молодой актер, карикатурно похожий на Джонни Деппа в фильме «Мертвец». Но все дело было в том, что он не осознавал карикатурности своего сходства и на полном серьезе то и дело поправлял челку и темные очки, надеясь, что за их стеклами не видно его глаз, бесконечно ищущих чужого «узнавания». Для верности он называл одного из своих приятелей «Никто»… И теперь, когда праздник кончился, все эти люди повалили назад. Поэтому шансов у меня было маловато…

Я зашел в кассовый зал и сразу подошел к свободному окошку.

– Один на Москву. Сегодня…

– Нет билетов.

– Послушайте, столько рейсов, хоть один-то билет должен быть…

– Понимаете, это не я вам отказываю, – сказала женщина-оператор за кассой. – Это компьютер выдает информацию. Сами смотрите: на сегодня нет. На понедельник, на вторник – тоже нет. Так что – до среды… Будете брать?

– Нет, – сказал я. – Попробую как-нибудь по-другому выбраться отсюда.

До среды… О, черт!

Я вернулся к шоферу и попросил, чтобы он позвонил своему другу. Он набрал номер. Долго не было ответа, потом он соединился, они что-то обсудили, и шофер напрямик сказал, что «тут одному хорошему знакомому нужен билет до Москвы». Молчание. В эту секунду я прикидывал, сколько нужно будет ему отстегнуть за эту фразу.

– Не может он помочь, – сказал, заканчивая разговор, шофер. – Сейчас он уже в маршрутке едет. Летит во Владикавказ, оттуда в Турцию. Вчера бы… Он бы сделал. Хороший мужик. Только бухает перед рейсом. И водку пьет, и пиво…

Я чувствовал себя зверем, попавшим в загон.

Вот оно: не то!

По дороге назад мой таксист сказал, что как раз возле Дома прессы есть стоянка междугородних автобусов Махачкала – Москва. Отправление – в семь вечера. Едешь ночь – день – ночь, а под утро – в Москве.

Перспектива ехать автобусом 36 часов не очень-то улыбалась мне. Чтобы проехать такое расстояние, нужен свободный режим передвижения. Как в автомобиле. Тут останавливаешься, тут обедаешь, тут разминаешься или гуляешь по степи… А автобус едет и едет, и ты в своем кресле постепенно превращаешься в закостеневший, саднящий кусок страдающей плоти. Хуже может быть только поезд, который тащится в Москву через Астрахань двое суток. Двое суток люди спят, пьют, молятся, ссорятся, нянчат кричащих детей – и ты воленс-ноленс наблюдаешь все это. А когда нервы у тебя не выдерживают, ты идешь в вагон-ресторан, заказываешь обед, пива и сутки от Астрахани до Москвы думаешь, сидя на вонючем унитазе с коликой в кишках, что у тебя: обычный понос, дизентерия или все-таки холера?

Когда я подъехал на такси к Дому прессы, рядом остановилась машина, в которой сидел Али с верным Шамилем за рулем. Али направлялся, видимо, к Сулиете. И тратить на меня время ему не хотелось.

– Куда ты идешь? – остановил он меня. Глаза его были суровы.

– Я иду в свой номер. Но коль уж встретил вас, хочу спросить: есть ли вероятность улететь сегодня?

– У меня куча дел, а теперь ты хочешь, чтобы я и твоими делами занимался?!

– А на кого мне еще рассчитывать здесь? Я уже выяснил – билетов нет.

– Шамиль! – обернулся к шоферу Али. – Возьми его паспорт. Попробуй сегодня на Москву…

– Или на Питер, – сказал я.

– При чем здесь Питер? Ты что, в Питер собираешься? – опять посуровел Али, видя в этом какую-то блажь.

– Нет, просто из Питера я за сорок минут долечу до Москвы, а если нет – всего семь часов поездом.

Питер… Если ты попал в Питер, считай, что ты уже в Москве. Даже если у тебя нет денег, в Питере ты наверняка отыщешь кого-нибудь из друзей. Они накормят тебя, напоят и уложат спать-почивать… А наутро дадут денег, посадят в поезд и отправят в Москву. Я вдруг понял, что любой город России, будь то Воронеж, Астрахань, Смоленск, Курск – любой город, куда можно перенестись на самолете или усилием воли, мне сейчас милее Махачкалы. Но не скажешь же этого Али?

– Хорошо, – приказал Али Шамилю. – Еще на Питер…

У Сулиеты мы дожидались возвращения Шамиля. За ночь Сулиета написала статью. Она молодец, сильная женщина. И она оказалась-таки права: все взрывы происками профессиональных боевиков не объяснишь. Их слишком много. Значит, есть своего рода «самодеятельность». Возможно, как реакция на страшную коррупцию и цинизм властей. Разумеется, далеко не «лучшие люди» снаряжают и взрывают бомбы. Но трагедия отчаяния налицо. Сулиета предложила мне свежие оппозиционные газеты. Я взял их и ушел в свой номер, чтобы не мешать их общим с Али делам.

Через некоторое время вернулся Шамиль. На Москву билетов, естественно, не было, а на Питер в воскресенье не было рейса.

– Возможности еще остаются? – спросил я Али.

– Когда будем провожать Сулиету, будь здесь. Может быть, удастся что-то сделать в аэропорту.

Я вышел из гостиницы. Так. Тошнота во всем теле становилась все сильней.

Сейчас я пойду в кафе и позавтракаю, вернее, пообедаю… Это раз…

Но тут я вспомнил фразу: «Лагман будете есть завтра…» и подумал, что не стоит искушать судьбу. Придется перекусить в другом каком-нибудь месте.

Автобус.

Двухъярусные современные автобусы Махачкала – Москва стояли возле гипермаркета «Пирамида», буквально через дорогу. Я решил разведать этот вариант как крайний. Автобусов было два. Они стояли бок о бок. Громадные белые автобусы. Возле одного прохаживался менеджер, который показался мне довольно симпатичным и сговорчивым парнем.

– Сколько времени вы в пути?

– Вы будете в Москве следующей ночью.

– А сколько стоит билет?

– Вам какое место: сидячее, лежачее?

– Сидячее.

– Две тысячи.

– Так. А бар в автобусе есть? Пиво?

Он взглянул на меня как на сумасшедшего:

– Бара нет. А пиво пить можно… немножко.

– В каком смысле «немножко»? Туалет-то есть у вас?

– Нет, ни у одного из наших автобусов нет туалета… Но остановки – каждые два часа… Вас зарегистрировать? Вы едете?

– Нет, пока не решил…

– Ну возьмите тогда визитку: вот этот, нижний телефон.

– Спасибо, – вяло отреагировал я. Но визитку взял.

Поначалу я отверг этот вариант. Тридцать шесть часов без туалета… Без каких-либо признаков удобств…

Если бы Европа, которая произвела эти автобусы, знала, до какой степени скотства и дискомфорта можно их довести…

Опускаю скучные подробности этого дня. В полчетвертого мы – я имею в виду всех мужчин – погрузили обширный багаж Сулиеты Аслановны в громадный джип Али и поехали в аэропорт. Особых надежд у меня не было, но все-таки… Вот Сулиета у стойки. Посадка уже заканчивается. Али даже не попросил Шамиля взять мой паспорт, чтобы в случае чего сразу купить билет.

Но что это? Что-то не так, там, на регистрации.

– У вас билет на вчера, – объясняет растерянной Сулиете девушка за стойкой. – Вот: 17 сентября.

– Этого не может быть, – взрывается Али, – мы пробивали этот билет через правительство, через КГБ…

– Но он вчерашний.

– Шамиль! – Али полоснул своего оруженосца сабельным взглядом…

Ясно было, что налицо ошибка: Шамиль, я убежден, сделал все правильно, но кассирша неверно расслышала, компьютер выдал билет на вчера – и это безнадежно. А самое главное, бывают то ли секунды, то ли минуты, когда в это невозможно поверить. Кажется, еще можно позвонить кому-то, чтоб исправить ошибку, отменить, разрешить…

Теперь уж точно никому не было до меня никакого дела! Али метнулся к начальнику аэропорта. Шамиль походочкой спешившегося кавалериста прохаживался возле багажа Сулиеты.

Терять больше было нечего. Я нащупал в заднем кармане джинсов визитку автобусной компании и набрал нижний телефон. Занято. И тогда я набрал средний.

– Зарезервируйте за мной одно место.

– Сидячее, лежачее?

Отступать было некуда. Еще утром я знал, что не останусь здесь. Всем своим существом я уже ехал, вырывался, улетал…

– Сидячее.

Судьба моя решилась.

Али вернулся от начальника аэропорта ни с чем. Вздувшаяся синяя вена пересекала его лоб, как молния. Почему-то он решил направить острие этой молнии в меня:

– А еще ты!!!

Что-то щелкнуло, механизм моего движения запустился, я поднял сумку и закинул на плечо рюкзак:

– Али Ахмедович, благодарю вас за прием. Если что-то было не так, извините. И прощайте: я уезжаю автобусом.

Я хотел взять такси, но Али удержал меня.

Мы доехали обратно до Дома прессы, Али сделал вялую попытку пригласить меня на ужин, но я сказал, что мне надо спешить к отправлению автобуса.

Первым делом я пошел в аптеку и купил мужской памперс (не своего размера, но это не имело значения). Потом в последний раз зашел в свой номер, снял трусы и надел на себя памперс. Первый раз в жизни. Ощущение было странное, но терпимое.

Потом я пошел на автобусную остановку и стал обустраиваться в автобусе с понравившимся мне менеджером и шофером. Но не тут-то было! Я ведь позвонил не по нижнему, а по среднему телефону! И поэтому, оказывается, должен был теперь ехать в другом автобусе, менеджер и водитель которого были далеко не столь сговорчивы и приветливы, а по мере того как я настойчиво обустраивался в другом автобусе, свирепели все больше. Один из них подошел ко мне:

– Вы ведь нам позвонили? Где ваш телефон?

От неожиданности я протянул менеджеру мобильник, и он – раз-раз-раз – с какою-то неимоверной скоростью нашел последний номер, который я набирал.

– Вот, наш номер. Мы забронировали вам место. Через пятнадцать минут отправление!

Я поднялся и подошел к менеджеру полюбившегося мне автобуса:

– И что, ничего нельзя изменить?

– Нет, так уж получилось. Я же вам предлагал сразу…

Понятно. Они – конкуренты. И не встревают в дела друг друга.

Я понуро пошел в нелюбимый автобус, сел в кресло у столика по ходу движения, заплатил две тысячи.

Не то.

– Паспорт, – огрызнулся их менеджер.

– Что?

– Паспорт!

Забрали паспорт и деньги и куда-то исчезли.

Первый, любимый автобус тем временем отправился.

Наш тоже заревел двигателем.

– А паспорт? – стал волноваться я. – Где паспорт?

Шофер посмотрел на меня с нескрываемым раздражением. А ведь мне с ним ехать 36 часов…

В самый последний момент принесли паспорт с какими-то бумажками. Это, значит, билет и регистрация от погранцов.

Минут через пять мы тронулись. Рядом со мной оказался высокий мужчина лет сорока, назвался Борисом. Я был рад, что нас только двое, а не четверо за этим столиком и мы не сидим друг напротив друга и не дышим друг другу в лицо. Да и ноги можно вытянуть.

– Ты не местный? – догадался Борис.

– Из Москвы.

– А я лезгин, – произнес он, чтобы скрепить знакомство. Он не сказал, откуда он – из Махачкалы, из Дербента или вообще из Азербайджана. У лезгин главное – национальность. Это еще Сулиета рассказывала. Для самоидентификации лезгину нужно только одно – знать, что он лезгин. Я – лезгин. Он – лезгин. Мы – лезгины.

Потом на каком-то круговом перекрестке автобус остановился и довольно долго стоял. Шофер звонил по телефону и уточнял что-то. Через несколько минут подъехал белый джип, и из него в автобус перешли две девушки. Стройные, гибкие, на удивление красивые, но при этом красота их была как-то вызывающа и отозвалась пульсациями кундалини под памперсом. Менеджер задернул прозрачную занавеску, отгораживающую кабину от салона, одна села на место второго водителя позади шофера, а вторая – на кресло рядом с ним и положила ноги на торпедо. Никто не сказал ей ни слова. Когда они достали сигареты и закурили, уже не нужен был ум Шерлока Холмса, чтобы понять, что это бл…ди, которых везут в Москву на работу. Но при этом и шофер, и его помощник всю дорогу относились к ним очень бережно и даже почтительно. Может быть, это были их сестры. Или подруги. А может, ехали они в Москву по вызову какого-нибудь обосновавшегося в столице дагестанского босса. Поразвлечь его. Мне было наплевать, но не то продолжало преследовать меня.

Остановка подрастянула время. Целый час мы выскребались из Махачкалы на трассу, ведущую в Кизляр и дальше, через Калмыкию – в Волгоград. Неожиданно я с ужасом ощутил, что мне пора слить остатки чая и кофе, которые я влил в себя за сегодняшний день. Разумеется, я не собирался испытывать памперс. Что, если он протечет? Или не протечет, а просто наполнится мочой, как губка? Я вспомнил, как менял памперсы своим детям, когда они были маленькими. Нет-нет, этот памперс – как последний патрон, на самый крайний случай! Но я не хотел показаться некорректным. Они сказали – остановки через каждые два часа. Пусть будет через два. Я подожду. Я замер на сиденье, как птица, которую заметил было, но потерял из виду охотник. Я притупил сознание так, что чуть не заснул; я мимикрировал и менял форму, чтобы надувшийся внутри пузырь не ощущался так чувствительно. Но я выдержал. Я дождался, хотя это было нелегко. Потом подошел к шоферу и сказал: вот, вы обещали остановки каждые два часа, а остановки что-то все нет…

– Мы обещали? – сурово переспросил водитель. – Мы ничего не обещали.

Я вспомнил, что разговаривал с другим менеджером, с другим экипажем. Эти, пожалуй, из вредности не остановят, специально, чтобы я обоссался при них, при бл…дях, при Боре и всех остальных.

– А какая ближайшая остановка?

– Кизляр.

– Через сколько?

– Через час.

Через час…

– Ситуация предельно деликатная, – обратился я к другому парню, второму водителю, который, дожидаясь своей смены, наслаждался общением с девушками. Они болтали о чем-то, беспрерывно курили и хохотали. Тут я их разглядел повнимательнее: та, что закинула ноги на торпедо, сделала это не случайно. Ноги были что надо. Точеные ноги в чулках со стразами. И на лицо она была очень хороша: глаза огромные, волосы цвета воронова крыла, правильное, я бы даже сказал, хорошее лицо, если б увидел ее в других обстоятельствах. Вот она – Красотка Дагестана. Вторая была русская, пообыкновеннее. Ничего такого особенного в ней не было: просто симпатичная девчонка. Но знаете, как женщины влияют на мужчину? Я вдруг решил не отступать. Мне надо выйти – пусть останавливают. Ничего с ними не сделается.

– А что, сильно поджимает? – спросил второй водитель, будто только что расслышал мою реплику.

– Не поджимало бы, не подошел бы.

Вскоре я понял, почему он так сказал.

И хотя ему хотелось даже больше, чем мне, водитель остановил автобус только минут через десять. Второй водитель выпрыгнул вслед за мной.

Кризис миновал.

Ближе к Кизляру мы решили с Борей, что купим знаменитого кизлярского коньяка, а он должен был указать, где продают хороший шашлык.

Кизляр. О, господи! Едва мы выбрались из автобуса, как я понял, что главное – не потеряться. В темноте по правую сторону шоссе на площадке было не меньше сотни автобусов, возле которых стояли, курили и приседали тысячи человек. Другие осаждали пластиковые кабинки туалетов. Огни магазинчиков и кафешек манили к себе людей, желающих перекусить, но за двадцать минут, отведенных нам экипажем, решительно невозможно было успеть все. Мы бросились на поиски кизлярского коньяка, который должен был скрасить нам впечатления от этой ужасной дороги. Если вам плохо, если вы уходите в себя и мимикрируете, чтобы только не замечать окружающего и не быть замеченным, выпейте кизлярского коньяка – и вам станет хорошо, так хорошо, что вы опять сможете смело взирать на окружающее с оптимизмом. В первом магазинчике засели исламисты, которые не торговали спиртным. О черт! Мы бросились к другому магазинчику – через шоссе. Здесь было пиво, но не было коньяка. Каждая ошибка отнимала у нас драгоценное время. Мы опять побежали наискось через шоссе и, наконец, нашли прилавок, за которым красовалась целая батарея коньячных бутылок. Но этот прилавок осаждала огромная очередь мужчин, которым тоже хотелось скрасить свою дорогу. В борьбе за кайф – не до сантиментов. И я понял, что влезть в эту очередь не дадут. Просто набьют морду. Благо, торговали здесь только бутылками, и очередь шла быстро. На две минуты мы слились с толпой в едином алкании.

– Какой будем брать? – спросил я Бориса.

– Вот тот, самый большой.

– Самый дорогой?

– Да, да.

Наконец я бережно принял бутыль с драгоценным напитком в руки свои и уложил в рюкзак.

– Теперь шашлык, – сказал я Борису.

Он стал бестолково метаться по парковке среди автобусов и ларьков – видно, потерял свою шашлычную. Случайно мы натолкнулись на палатку, где какой-то мужик жарил куриные ножки и шашлык на вертеле, посыпал все это резаным луком, выдавливал кетчуп и выдавал белую лепешку величиной с чайное блюдце. Я хотел спросить, что мы будем – курицу или шашлык, но, обернувшись к Борису, вдруг убедился, что он исчез. Вот незадача! Без него я и автобус свой не найду – такими зигзагами мы бежали.

– Два шашлыка, – сказал я, когда подошла моя очередь. – Один без лука и без кетчупа.

Хозяин нанизал небольшие маслянистые кусочки мяса на шампуры и стал поджаривать. Я понял, что надо опять завязать все нервы в узел: время стоянки неуклонно приближалось к концу. Я попробовал определить, в какой стороне наш автобус и, по счастью, вспомнил, что напротив было переполненное людьми кафе «Дорожное».

– Один без лука? – неторопливо проговорил хозяин.

– Да, один без лука. И без кетчупа.

Быстрым движением он содрал с шампуров кусочки шашлыка в бумажные тарелки и, заправив порцию Бориса луком и кетчупом, выдал все это мне с двумя лепешками в придачу. Бежать с таким хозяйством в руках было трудно, но я все-таки справился с задачей и стал искать автобус. Тут будто из-под земли опять возник Борис, ткнул пальцем в пространство, и мы побежали к автобусу, который уже распускал вокруг себя клубы ядовитого дыма.

Когда мы уселись, наконец, за столик и перевели дыхание, Борис спросил:

– Я потерял тебя, куда ты делся?

Потерял… По-видимому, Борису довольно было того, что он – лезгин. Тратить на этом основании деньги он не собирался.

– Ладно, – сказал я. – Все сложилось. Пора приступать.

Мы выпили по 25 коньяка и подступили к шашлыку. Есть хотелось зверски.

Шашлык оказался просто мелко нарубленными и обжаренными бараньими ребрами. Ребрами без мяса. До сих пор удивляюсь, как хозяин умудрялся нанизывать эти кости на шампуры: видимо, в сыром виде их обволакивала кожистая пленка, под которую он и продевал стержень шампура. Остатки этой пленки, запекшиеся на костях буроватой массой, мы и пытались зацепить зубами. Как голодные псы, мы сгрызли все, что смогли.

Потом выпили еще.

Потом наблюдали, как наш сосед через проход, попросив у экипажа коробку с видеофильмами, смотрит американские боевики. В одном из них гигантский негр супербоксер обязательно насмерть забивал на ринге своего противника. После того как бездыханное тело уносили, этого негра подновляли, припудривали и выпускали на другой ринг, где противник, поначалу казавшийся грозным, в результате получал-таки свой смертельный удар, его уносили, негру зашивали рассеченную бровь, припудривали и все начиналось сначала. Я посоветовал мужику поставить какой-нибудь другой фильм. Он нашел в коробке диск без обложки и поставил его. Минуты три мы оторопело смотрели на происходящее: в этом фильме сюжета вообще не было. Просто все дрались, как сволочи. Я взял коробку и сам стал в ней рыться. Неожиданно нашел «Зеленую милю» с Томом Хэнксом в главной роли.

– Вот, – сказал я, – отец, это фильм действительно хороший. Если ты посмотришь, то не пожалеешь.

И мы с ним посмотрели «Зеленую милю». Я люблю этот фильм, потому что моя Ольга показала мне его, когда мы только с ней познакомились. Я вспомнил Ольгу и вдруг ощутил, как мучительно соскучился по ней. Я налил сразу граммов сто коньяку и выпил. Борис заскучал от кинопросмотра, тоже выпил и пошел спать куда-то на второй этаж.

А я не мог заснуть. Теперь, когда коньяк посбивал все запоры с моей души, я хотел думать о любимой.

Я мог бы позвонить ей, но она поняла бы, что я плох.

Я не хотел, чтобы она раньше времени узнала об этом, равно как и о том, как и куда меня занесло.

Черная ночь висела над нами. Беспроглядная калмыцкая степь простиралась вокруг.

Я вдруг понял, что слишком уж заигрался в свои мужские игры и давно, уже несколько дней, не говорил ей, что люблю ее. А если бы и говорил? Она была бы рада? Да, была бы рада. Но почему-то, когда она однажды сказала, что после восьми лет совместной жизни мы могли бы и пожениться, я сказал, что не хочу. Не в смысле «не хочу», а просто – после двух разводов считаю это бессмысленным.

А ведь она сказала об этом не просто так, верно?

Она хотела близости, хотела чего-то, на что имела право, раз уж все эти восемь лет разделяла со мной мои привычки, нервы, чересполосицу нашего быта, эти командировки и эту книгу, с которой вынуждена была делить меня с самого начала. Восемь лет назад книга уже была: семечко, когда-то запавшее мне в душу в дельте Волги, уже проросло и даже дало первые побеги. Все это она приняла и таким меня любила. Детей общих у нас не было. Но разве по ее вине? Разве я променял бы детей на свои любимые тексты, будь я проклят?! Но она любила их, эти мои тексты. Она нянчила их, как младенчиков. Она видела, что творится со мной, когда я рожаю их. И все эти восемь лет, покуда я все глубже уходил от нее в свой неведомый Восток… И последние два года, когда меня швырнуло к рабочему столу и приковало к нему, как невольника к колодке… Все эти годы… За восемь лет прошло восемь лет, любимой моей больше не тридцать четыре, а мне – не сорок три. И текстов написано уже так много, что мне надо прикончить книгу, пока она не прикончила меня. Скорее. Тогда почему же я медлю? Мне страшно спросить себя: а что будет, когда я закончу? Когда книги не будет? Чем будет жива наша любовь? Рожать ребенка в нашем возрасте – безрассудство. Но мне кажется, что даже на безрассудство она готова ради меня…

А я?! А я?!

Почему я не сделал, как она хотела? Скотина! Она хотела только укрыться мною, раз уж больше нечем, только ощутить тепло моих рук и убежище сердца, убежище любви, о которой я самозабвенно умствовал ночью в Согратле…

Я почувствовал, как слезы текут у меня по лицу.

Я люблю тебя, Олюша… Я люблю тебя…

Через несколько минут приступ непереносимого раскаяния прошел.

Я понял, что мне срочно надо покурить.

Сделать это проще всего казалось на втором ярусе автобуса, куда ушел спать Борис. Лишь бы кто-нибудь не заорал, почуяв табачный дым. Они очень чувствительны ко греху, эти святоши. Я встал со своего места и повернул к лестнице наверх. По пути я разглядел стоящие с обеих сторон вдоль прохода ящики высотою сантиметров 90. Точнее, это были не совсем ящики, потому что одна стенка у них отсутствовала и была завешена шторкой. Таких «антресолей» было штук шесть. Я не выдержал и, затаив дыхание от любопытства, приоткрыл занавеску. Там, как в склепе, в одежде и, по-моему, даже в платке, не подавая признаков жизни, лежала женщина. Из простонародья. Городская, сельская – разобрать было нельзя. Она глубоко спала. Эти гробы, значит, и были «лежачими местами». Странно, что за все время пути ни один человек не высунулся из своего гроба, не зашуршал оберточной бумагой, чтобы развернуть приготовленную в дорогу снедь, не чихнул, не кашлянул, не прочитал молитву и не отодвинул хотя бы малость занавеску, чтобы впустить внутрь домовины толику свежего воздуха. Мне стало не по себе среди этих склепов, и я вернулся на место.

Надо было как-то нетривиально подойти к вопросу о куреве.

Решение пришло само собой.

Если во всем автобусе имеют право курить только сидящие впереди бл…ди – надо отправляться к ним.

Я взял сигарету и зажигалку и просунулся в кабину.

Одна, как сидела в кресле, положив красивые ноги чуть не на приборную доску, так и продолжала сидеть, о чем-то тихо разговаривая со вторым водителем. Другая дремала на сиденье прямо за спиной шофера. Рядом было еще одно сиденье, пустое. Услышав шорох, она приоткрыла глаза:

– Тебе чего?

– Ничего. Тебя как звать-то?

– Наташа.

– Дай-ка, Наташа, я рядом с тобой посижу…

Она не возражала. Видимо, привыкла ко всему. В том числе и к тому, что подвыпившие мужики начинают клеиться еще в дороге. Она, видно, ждала, что я скажу что-нибудь в продолжение, но я сразу понял, что лучше места не найти, если только действовать быстро: водитель меня не видел, ночной ветер, залетающий в приоткрытое окно, развеет дым. Я отломил у сигареты фильтр, чтобы была крепче, согнулся, чиркнул зажигалкой и всосал первую затяжку. Подержал ее в легких и так же незаметно выдохнул под себя.

Наташа молча смотрела на меня изумленным взглядом.

Я повторил маневр. Голова слегка закружилась, но зато воспоминания об Ольге не казались больше такими душераздирающими. Когда я выдохнул дым, водитель стал поглядывать по сторонам и принюхиваться. На третьей затяжке он в бешенстве заорал:

– Эй, кто там курит?!

Меня он не видел, хотя я сидел прямо у него за спиной.

Второй водитель, привлеченный криком первого, тоже не сразу понял, что я делаю согнувшись под сиденьем, но когда я выдохнул дым в третий раз, до него дошло, и он зарычал, как раненый зверь:

– Выбрасывай сигарету на х…!

– Вот, бросаю, – сказал я и, пока тянулся к окну, чтобы выбросить окурок на улицу, затянулся в последний раз.

Это его взорвало.

– Слушай, ты пьян, сейчас я выкину тебя в степь – и конец!

Водитель за рулем обернулся и увидел меня. Лицо его исказило нехорошее выражение: я давно не нравился ему, и теперь он дождался своего часа. Он аккуратно притормозил.

– Послушайте, мужики, – сказал я, с трудом подыскивая аргументы. – Не надо так. Тут непростая сложилась ситуация…

– Ситуация будет непростая, когда мы выкинем тебя за борт…

Я понял, что это не шутка.

Я вмиг вообразил себя в ночной степи без денег, без паспорта, без телефона, без материалов, собранных в командировке и даже без коньяка. Это было ужасно.

– Но учти, – сказал я. – Я писатель. А ты и все вокруг – просто персонажи моего текста. И лучше сразу решить, кем ты в нем хочешь остаться…

Это так всех удивило, что все улеглось.

– А я заценила, как ты четыре раза пыхнул, пока они сообразили, что к чему, – сказала Красотка Дагестана.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Марика.

– Ну вот и хорошо, Марика. Не будем продолжать эту тему. Мне надо было курнуть. Но больше я не хочу никого беспокоить.

Я действительно ушел на свое место и приготовился даже лечь, поджав ноги, в надежде заснуть.

Но тут внезапно раздался легкий звон: на телефон пришла СМС-ка от Ольги.

«Мой милый, где ты, что с тобой? Нет вестей от тебя целый день. Все в порядке? Люблю».

Получить такое послание после того, как я заглянул в свою грешную душу, после того, как черти-водители чуть не выбросили меня в ночь в ста пятидесяти километрах от Элисты – ближайшего города на этой трассе – было все равно, что получить отпущение грехов.

На глаза опять навернулись слезы.

Где-то там, за две тысячи километров отсюда, от этого автобуса, этой черной ночи, этих гробов в салоне, всего того бреда, в который я попал сразу же, как только уехал из Согратля, Ольга ждала меня. Она меня любила. Единственный человек на всей Земле продолжал отслеживать траекторию моего движения по земной поверхности. Я знал, что пальцы не слушаются меня, тем более в темноте салона, и текст ответного сообщения наверняка с головой выдаст меня Ольге. Он скажет ей даже больше. Она слишком хорошо меня знает, чтобы не понять, что за попыткой такого прорыва стоит нечто большее, чем отсутствие билетов на самолет. Но душа моя ожила.