Текст книги "Каспийская книга. Приглашение к путешествию"
Автор книги: Василий Голованов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
– Да тут «Жигуль» пройдет, не то что джип, мне к морю надо!
– Надо – заедем, – бесстрастно сказал шофер. – Но только не здесь. Я об эту дорогу машину бить не стану.
Вот ведь сволочь какая. Мелькнуло желание на все плюнуть и идти до моря пешком. И, конечно, надо было так сделать. Надо было сорваться: тем более что у меня появился бы отличный шанс в одиночестве прогуляться по заповеднику, потом вернуться, поймать машину, доехать до Баку и улететь самостоятельно. Нельзя же давать обстоятельствам загонять себя в ситуацию, которой ты не управляешь. Нельзя, но я дал. Еще не понял этой главной истины. Я не признавался себе в малодушии, пытаясь поверить в то, что шофер, видимо, знает дорогу получше и мы сейчас, подкрепившись чаем, все-таки отправимся к морю. Просто не умещалось в голове, что, проехав в глубь заповедника всего километров пять, мы с этим делом, так сказать, закончили. Но этот злосчастный день как начался с компромисса, так компромиссами и продолжался.
Фархад слышал, как я цапнулся с шофером, и что-то шепнул мужикам с кордона.
Сразу наше чаепитие стало сворачиваться: они поняли, что если я уйду, им придется ждать тут до вечера. И кончилось тем, что мы спешно уехали из заповедника. С самого начала я ничего хорошего от этой поездки не ждал, но что будет такая подляна…
Правда, поехали не в Баку, а дальше на юг.
Фархад с нежностью заговорил о каком-то рыбном ресторанчике. Я в этот момент так себя ненавидел, что мне вообще было все равно, что дальше будет происходить. Переехали Куру. Я почему-то очень поэтически представлял себе эту реку:
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры… 57
Почему-то казалось, что эти струи прозрачные, нежные: а тут несся вал мутной, грязной воды в обрывистых глинистых берегах. Был паводок, в горах еще, видно, снег только начал таять. Скоро мы подыскали ресторан: с улицы это выглядело как затрапезная пивная, но Фархада здесь хорошо знали и с почетом проводили во внутренний зал для особых гостей. Фархад придирчиво отобрал продукт: по два осетровых бока, по паре карпов… Водочки…
– Ты не пьешь? Ну, тогда четыреста… И зелени какой-нибудь…
В ресторанчике этом рыбу жарили на гриле – получалось аппетитно, но тяжеловато.
– Когда я гляжу на рыбу, – эпически предварил наше гастрономическое путешествие Фархад, разглядывая первое огромное блюдо, – мой желчный пузырь сам собою начинает мелко подрагивать…
Нам предстояло какое-то невероятное пиршество. Если вы никогда по-настоящему не ели осетрины, а довольствовались худосочными ломтиками, что подают на фуршетах разных званых обществ, представьте себе обжаренный, сочащийся жиром кусок рыбы, приправленной лимоном, в который можно вонзить зубы и вгрызться в него – потому что он величиной с баранью ногу. И половины такого куска хватило бы, чтобы наесться. Но за осетриной следовал целиковый карп. Увидев рыбину, я стал отнекиваться, но Фархад сказал, что если я ему не помогу, то его желчный пузырь не выдержит. Съели по карпу. Шофер несокрушимо молчал, старательно выбирая изо рта кости и изредка цыкая зубом. Когда мы всё доели, душно отдуваясь, в комнату внесли второе блюдо с рыбой. Это было невероятно. Даже шофер сказал, что с него достаточно. Фархад настаивал:
– Выпей водочки, всё и войдет.
– Я не пью.
– Почему не пьешь?
– Не хочу.
– Что за глупость такая?
В конце концов я ушел на задворки ресторана: там стояла глиняная печь, тандыр, и хозяйка как раз натопила ее, выгребла угли и выпекала очередную порцию хлеба, ныряя в жерло печи и налепляя тесто на раскаленные стенки.
Мечтал я об одном – добраться до города и позвонить Азеру…
Когда я вернулся в зал, Фархад мирно спал, уронив голову на стол.
– Фархад!
По счастью, сильно пьян он не был. Водка и жирные субстанции рыбы обволокли его мозг, и теперь он с добрейшей сонной улыбкой поглядывал вокруг…
Я сказал, что хочу вернуться в гостиницу, забрать вещи и съездить к Азеру.
– Видишь ли, у нас на сегодня другие планы…
– К черту планы, у меня другой план, поехали.
– Нет, план у тебя не другой: у нас он общий. Сейчас мы поедем на свадьбу, где будет все руководство фирмы вместе с Ализаром. Ты же не хочешь обидеть коллектив?
Я подумал, что мне, пожалуй, наплевать на коллектив. После пережитого дня мне стало ясно, что если Азера в этом коллективе не будет, то я услугами фирмы больше никогда не воспользуюсь и от журнала «Баку» в командировку больше не поеду. Лучше вообще не бывать мне больше в Азербайджане, чем пережить еще денек вроде этого.
Задача выглядела так: попасть в город и избавиться от Фархада. Парень он был цепкий и хитрый. Я понял, что выскользнуть из его рук и повидаться с Азером будет не так-то просто. Недаром учился он на дипломата. Теперь я видел рядом с собой другого человека: уверенного в себе, чуть пьяного, жесткого или даже жестокого.
– Видишь ли, пока мы не посадим тебя в самолет, судьба нам быть вместе, – вдруг, разом протрезвев, сказал Фархад. – Ничего страшного, побываешь на свадьбе, посмотришь, как это устроено у людей…
Потом поглядел на шофера и резко скомандовал:
– Поехали.
Мы некоторое время ехали по дороге, глядя, как дятлы, все в одну сторону, пока шофер не произнес:
– Вот.
– Что – вот?
– Ты хотел море. Вот море.
Это было даже не издевательство. Что-то похуже. Он выбрал место, где море подступает вплотную к шоссе. Тут по берегу рос тростник и кто-то его поджег – остались обугленные кочки и серая, мертвая вода. Какой-то отвратительный суп из обгорелых стеблей, золы и пепла. Волны покачивали эту муть, оставляя на песке неровные черные линии. Чуть справа в глянцевито-сером море виднелась буровая. Слева уже проступал сквозь дымку дрожащего, разогретого воздуха Баку.
Я уже не корил себя за малодушие: наоборот, с каким-то даже удовлетворением воспринимал удары судьбы. Это была расплата.
Я походил туда-сюда, прикидывая, как передать всю безысходную тоску этого обезображенного человеком побережья. Но так и не смог ничего сфотографировать.
– Готово? – не без злорадства спросил шофер, заметив, что я держал в руках фотоаппарат.
Я издал горлом неопределенный сдавленный звук: так шипит загнанный в угол зверек, готовый от ярости броситься на противника.
Шофер понял это и ухмыльнулся.
Вечерело, когда мы подъехали к гостинице.
– Сколько времени тебе нужно, чтобы собрать вещи? – спросил Фархад. Ему не хотелось пешком подниматься на второй этаж.
– Знаешь, Фархад, – сказал я, – ни на какую свадьбу я с вами не поеду. Делать мне там нечего. Если хочешь, скажи Ализару, что я захотел побыть один. И приезжайте за мной к девяти – отвезете в аэропорт.
Фархад посмотрел на меня и вдруг засмеялся себе в кулак, потом, продолжая посмеиваться, постучал этим кулаком себе по лбу и сквозь смех проговорил:
– Ну что ты, Василий? Куда же мы без тебя? Ализар захочет посмотреть в твои глаза. Если я приеду без тебя, он не обрадуется. У меня неприятности будут – и ты это понимаешь.
– У меня сегодня весь день одни неприятности, – сухо сказал я. – Но я ведь не жалуюсь…
– Ай, да. Молодец. Чем же ты заниматься будешь?
– Телевизор смотреть, – соврал я.
– Ну, тогда мы тебя здесь подождем…
– Ну, тогда ждите! – хлопнув дверцей, я вышел из машины.
Вошел в номер и одетым бухнулся на кровать. Как ни крути, я все равно в западне: гостиница Yaxt Club находится на искусственном острове, который соединен с берегом двухсотметровой дамбой. Длинная дамба, незамеченным по ней не проскочишь. Конечно, Фархад после рыбки и водочки может и задремать. Но этот, ковбой, точно не упустит… А иначе с этого острова никак не ускользнешь. Даже если вызвать такси, оно не проедет к гостинице без специального пропуска…
Я сел и набрал номер Азера.
– Привет, – сказал он. – Ну что, ты освободился?
– Черта с два. Меня тащат на какую-то свадьбу, где будет все руководство во главе с Ализаром.
– А-а, долгожданная свадьба сына нашего бухгалтера…
– Мне наплевать, чья она. Мне важно где? Где, ты знаешь? Что я должен сказать таксисту, чтобы он довез меня до твоего восьмого микрорайона?
– Послушай, – сказал Азер. – Они не хотят, чтобы я виделся с тобой. Но сам ты дорогу не найдешь. Договоримся так: в восемь часов ты выйдешь в холл ресторана, а я просто тебя заберу… О, кей?
Я быстро собрал вещи. Проверил, на месте ли диктофон, фотоаппарат, тетрадь с записями, паспорт. Надел свежую рубашку. Подумал и надел еще легкую куртку, хотя было тепло.
Едва я спустился по лестнице, как дверь черного «Мерседеса» приоткрылась и из-за двери выглянул Фархад:
– Надоело телевизор смотреть?
Я молча подошел к машине, кинул рюкзак и сумку на заднее сиденье, сел, закрыл дверь.
– Поехали.
– Ну, вот так-то лучше, – помягчев, сказал Фархад.
Через некоторое время мы оказались у ресторана, со всех сторон окруженного машинами. Уже смеркалось. Мальчишки за горстку мелочи подыскивали для подъезжающих место для парковки. Для нас оно нашлось лишь метрах в ста от ресторана. Фархад кинул мальчишкам бумажку и сказал:
– Вылезай, приехали. Только вещи в машине оставь.
– Деньги, документы и аппаратуру я всегда держу при себе, – как можно спокойнее сказал я.
– Ну, пожалуйста.
Мы прошли в ресторан. Десятки мужчин в элегантных костюмах и дам в тяжеловатых длинных платьях толпились в холле и прихорашивались перед зеркалом. Так. Вот сейчас нельзя ошибиться. Единственный шанс нельзя упускать.
– Послушай, Фархад, – сказал я. – А куда мы в таком виде, после заповедника? Неудобно…
– Всё учтено, – сказал Фархад, одновременно тоже поглядывая на себя в зеркало и оправляя свою одежду. – Никто тебе и слова не скажет.
– Но я хотя бы куртку сниму…
– Ну, разумеется…
Я подошел к гардеробу и сдал куртку, рюкзак и сумку. Хорошо бы еще, чтобы в холл выходил туалет. Точно, вот он.
– Ну что? – спросил Фархад. В его голове – это читалось по глазам – уже клубились иные какие-то соображения, помимо мыслей обо мне. Он стал менее внимательным. Иначе не упустил бы из виду, что я избавился не только от куртки, но и от вещей.
А дальше…
Просторный зал, круглые столы в четыре или в пять рядов. Десятки столов, и за каждым – человек по восемь. Справа от входа в зал, на концертной сцене, под ослепительным светом ламп – чтоб их было всем видно – сидят жених и невеста. У них до отчаяния счастливые лица. А рядом бьет музыка: целый оркестр народных инструментов. И под эту музыку топчутся, поводя руками, с одной стороны женщины, а с другой – мужчины. Почему-то мне бросилось в глаза, что никто не танцует вместе. Женщины – отдельно, мужчины – отдельно.
– Куда нам? – спросил я, потому что зал оказался огромный и яркий свет со сцены не добивал в глубину, там царил полумрак, и только видно было, что сотни людей сидят, закусывают и выпивают. Опять же – мужчины за своими столами, женщины – за своими.
– А вот, а вот, проходите, проходите, – вдруг оказался рядом с нами кругленький пожилой человек в черном смокинге. Я только тогда понял, что это – отец жениха, бухгалтер фирмы, когда он прямиком подвел нас к столику, за которым сидели все мужчины из офиса «АзТрейд»: Ализар, Али-бей, еще кто-то, и два свободных места было оставлено – видимо, для меня и для Фархада.
Посредине стола возвышалась горка в несколько ярусов, на которой были сервированы яства. На первом ярусе – мясо и балыки, слезящимися кусками нарезанная рыба – горячего и холодного копчения осетринка и севрюжинка – красная и черная икра в огромных серебряных емкостях. На втором – ананасы, клубника, гранаты, апельсины, зелень… На третьем ярусе были еще сласти: шоколад, конфеты, засахаренные фрукты…
Я понял, что не смогу обжираться второй раз за день, хотя повсюду рядом двигались сотни крепких жующих мужских челюстей и причмокивающих, подведенных помадой женских губ.
Ализар поглядел на меня своими голубыми глазами и спросил:
– Что предпочитаете: коньяк, водку, вино?
– Гранатовый сок.
– Вот как? – удивленно поднял он брови. – Как съездили?
– Отлично, – сказал за меня Фархад.
– Увидели то, что хотели? – упорно спрашивал Ализар.
– Сходили в рыбный ресторан, – сказал я.
Фархад, видимо, ждал, какова будет развязка всей этой истории. Поскольку я не высказал неудовольствия, он с облегчением налил себе коньяка:
– Ну, что же? Где наш Байрам? Надо поздравить его со свадьбой сына! Надо выпить за его здоровье!
Ализар согласился и все выпили.
– Что вам положить? – приветливо обратился ко мне Али-бей.
– Немного салата… Мы уже наелись сегодня на два дня вперед…
Чувствовал я себя чертовски неловко. Почему-то никто не разговаривал друг с другом. Выпили, что ли, мало? Или не принято? Ощущение было такое, что большинство людей никого не знало за пределами своего столика. Да и за столиками не разговаривали, как чужие. Общение заменили горы еды и музыка, которая оглушающе звучала без перерывов. Возле сцены, на которой все так же неподвижно сидели молодожены с застывшей улыбкой счастья, под музыку, переступая с ноги на ногу, как куры, танцевали какой-то птичий танец женщины… Я поднялся из-за стола, чувствуя легкую дурноту от всего этого.
– Ты куда? – придержал меня за рукав Фархад.
– В туалет.
– А…
Я вышел в холл. Прямо посредине холла, ни от кого не таясь, прохаживался Азер в своей неизменной джинсовой куртке.
– Поехали?
– Надо взять вещи. Вот номерок. Возьми…
Я на минуту исчез в туалете.
Иногда бежать необходимо, чтобы не потерять самого себя.
Когда я вновь вышел в холл, Азер помахал мне рукой из-за стекла входной двери:
– Машина ждет…
Я готов был вскричать: «Свобода»!
Так полегчало на душе.
Но сегодня мне задали хорошую трепку. Еще бы понять: зачем. Просто, чтобы я не был так привязан к Азеру. Друг моего врага – мой враг. Это Восток все-таки. Мы ехали по городу, среди вечерних огней. Азер улыбался тому, как мы ловко обделали это дельце, и с удовольствием курил…
– Слушай, а что это за свадьба? Никогда не видал более странного зрелища…
– Странного? У нас все свадьбы такие.
– Что, и у тебя такая же была?
– Я давно не женился…
– Но эта?!
– Да ничего особенного: 600 человек, по 50 манатов на человека – вот и весь расчет.
– Тридцать тысяч евро… Но там люди даже не знали друг друга…
– Василий, нельзя все в жизни мерять своей меркой…
– Это точно.
Я рассказал, как мы съездили в заповедник.
– Ты понимаешь, – сказал Азер. – Фархад неплохой парень. Но Ализар – нудный. Он голову проест, если что-то не так будет исполнено. Так что, уехав со мной, ты его обидел. Ты еще почувствуешь это на себе. В следующий раз.
– Не хотел его обижать, но не жалею, что так получилось.
Мы въехали в район пятиэтажек, несколько раз крутанулись по улицам, потом вышли на каком-то углу.
Азер расплатился с таксистом, и мы пошли к дому.
Во дворе школы за забором сидели благообразные ребята с курчавыми бородами.
– Господа ваххабиты, – ухмыльнувшись, сказал Азер. – Образцовое общежитие имени товарища Мухаммеда Абдал-Ваххаба. У нас же свобода вероисповедания. Даже для дураков.
– А почему ты о них так?
– Потому что стоит им где-нибудь завестись – обязательно какая-нибудь неприятность случается…
Я еще не встречался с ваххабитами, но фразу эту запомнил.
Азер жил в квартале пятиэтажек, которые в Москве называют «хрущевками». Здесь, на восьмом километре бакинского пригорода, хрущевками они давно перестали быть. Все первые этажи давно пристроили себе дополнительную комнату, иногда с отдельным выходом. Подчас такая пристройка оказывалась не комнатой, а магазином. На верхних этажах люди приращивали жилплощадь за счет балконов: короче, из-за этих пристроек каждый дом совершенно изменил свою первоначальную геометрию и напоминал в своем нынешнем виде старинный комод с массой различных по величине ящичков, выдвинутых на разное расстояние.
На улице ватага мальчишек мыла чью-то машину, поминутно пробуя ее редкий сигнал под названием «крик ишака».
– Ночью соберутся ребята лет по восемнадцать-девятнадцать, начнут хвастаться, у кого машина круче раскрашена, да у кого сигнал необычнее: такого наслушаешься…
– Не раздражает?
– Сам таким был.
Мы помолчали.
– Ализар сказал, за что увольняет тебя?
– Нельзя слишком обязывать начальство… – усмехнулся Азер. – Дети, жена… Привези-отвези. Невольно оказываешься слишком близким и незаменимым человеком. Это, в конце концов, раздражает. Ализар даже не понимал, за что так злится на меня. Но мне это давно уже ясно…
Он помолчал.
– Слава богу, все это теперь в прошлом. Моя проблема в другом.
– Какая проблема?
– Женщина, которую я люблю, она настоящая бизнес-вумен, понимаешь? И у нее никого нет: ни детей, ни мужа, ни племянника. А энергия – колоссальная. И она готова не только меня оглаживать, но и содержать на все сто. Но когда она платит за меня в ресторане – я не могу. Я не хочу, чтобы она покупала мне одежду – я сам себе все, что надо, куплю. Я вообще не хочу, чтоб она думала об этом.
– Да, – сказал я. – Мир вещей и жратвы. Это крест Азербайджана.
– Значит, ты просёк.
– А что тут просекать? Вспомни, ты, что ли, это рассказывал: как арестовали какого-то начальника муниципалитета и после ареста вывезли у него две машины то ли денег, то ли золота…
– Да, было…
– Понимаешь, неважно, что там вывозили – деньги, золото, одну машину или две, – он все равно постоянно жил этим, думал только об этом… Это болезнь. То ли времени, то ли сознания… Тяжесть… А я люблю легких людей: таких, как Эмиль, как ты, как Фикрет…
Как-то на удивление быстро летело время. Мы договаривались, что будем переписываться, перезваниваться, но я понимал, что расстаемся мы надолго – вернувшись, я сяду писать и закроюсь для общения, а Азер… Уедет ли он в Германию, или вновь попытает счастья в России, или останется здесь, где после сегодняшнего разрыва ему придется несладко?
Перед отъездом Азер дал мне томленой простокваши с нарезанной зеленью. Удивительно вкусное кушанье, мама делает. Ну и всё. Вот так мы и пообщались с другом напоследок.
Потом вызвали такси и поехали в аэропорт.
– Фархад сказал, что должен посадить меня на самолет. Не столкнемся мы с ним в аэропорту?
– Нет. Для них ты теперь неблагодарная и паршивая овца. Никому ты не нужен. Так им легче.
– Да и мне, признаться, тоже.
Азер засмеялся:
– И мне…
В аэропорту мы завернули в бар.
– Ну что, по пятьдесят коньяка на прощанье? – спросил я.
– Давай, – сказал Азер. – Но плачу я.
– Плати, – сказал я. – Я заплачу за вторую.
– За тебя, – сказал Азер.
– Ну и за тебя. Чтоб всё сбылось.
Мы чокнулись, выпили.
– Знаешь, об одном я жалею: что я только раз повидал настоящий каспийский берег. Не верю, что красивых берегов не осталось. Если бы мы с тобой поехали, мы бы нашли.
– Приезжай, я свожу. Знаю одно место…
Мы еще помолчали. Я молчал о том, что если и окажусь в Азербайджане, то не скоро. А друг мой Азер? Кто скажет, где он будет через год-другой, друг мой Азер? Но ничего, как-нибудь сыщемся…
Я чувствовал, что мне пора улетать, пора отправляться дальше по берегу Каспия-моря, и Азеру пора сделать свой выбор, устроить маму и тоже отправляться по жизни дальше. По привычке налегке.
– Слушай, – говорю я. – Давай еще по одной – за легкость?
– Давай.
ВОСХОЖДЕНИЕ В СОГРАТЛЬ
I. ВИКА И ТЕРРОР
Напоследок перед отъездом я стер из мобильника все телефоны (бывшей жены, мамы, брата, места работы, всех, вообще, близких людей, кроме Ольги), потом снял со связки ключ от квартиры, где я прописан, чтобы если меня «возьмут» с паспортом (Кто «возьмет»? – Этого я не знаю. Кто бы ни взял. Вдруг.), они не получили бы вместе с адресом квартиры сразу и ключ, которым она отпирается. Вот опять: они. Кто – они? Опять не знаю. Но думаю, что если случайно сделать неверный шаг, попасть не в свой коридор, опасность реальна. Кому бы я ни говорил об этой поездке, все реагировали одинаково. Мой друг Аркадий проникновенно сказал: «Учти, Дагестан – это единственная республика, где до сих пор похищают людей». Я знал, что убивают. Но похищают? Ничего не слыхал об этом. Оксана: «Ты сумасшедший, что ли? Там же железную дорогу взорвали! Чего тебя туда несет?» Железную дорогу действительно взорвали, но я не могу объяснить ей, что несет меня туда мой замысел, моя книга. Что если я не перешагну свой страх, проект можно считать закрытым. Может быть, в моей «кругосветке» вокруг Каспийского моря и можно пропустить какие-то страны. Но не Дагестан. Отказаться от поездки в Дагестан – значит сдаться. Потому что Дагестан – это именно та территория, на которой разлом между Востоком и Западом особенно очевиден и по-настоящему драматичен. Напряжение такое, что вот уж лет десять, как брызги крови из этой небольшой республики долетают до Москвы. Как назло, 9 мая в Каспийске, где находится суворовское училище и где, вероятно, по случаю праздника был устроен парад, тоже был взрыв, весть эта молнией долетела до Москвы и чрезвычайно взволновала мою 77‐летнюю маму. Она позвонила. Я попросил ее: «Ничего мне не говори. Пожелай мне удачи – и всё». Прекрасно помню тот день перед отлетом: мы с Ольгой ходили на рынок, в честь Дня Победы на улицах шло народное гулянье, было несколько ветеранов войны в медалях, дети то окружали их, то бросались рисовать цветными мелками на асфальте цветы и солнышки. И все было так понятно, так дорого… Потом была ночь и отчаянная бессонница, когда мысли крутятся, крутятся бессмысленно и беспощадно в твоей голове, и сна – ни в одном глазу. Чтобы сбить этот коловорот беспокойных мыслей, у меня было полфляжки коньяку. Стояла уже глубокая ночь, я вышел на крылечко, плеснул коньяк в чашку, выпил, сел в кресло и долго каким-то странным взглядом смотрел на наш двор, на кусты жасмина, налитые весенней свежестью, на все это, столь, оказывается, любимое…
За неделю до отъезда я позвонил своей подруге Вике Ивлевой. Она журналистка. Хорошая. И она была в Дагестане: поэтому я и спросил ее – как она все это видит, эту тему? Потому что в Москве слово «Дагестан» прежде всего связывается с несколькими ужасными террористическими актами, которые были совершены в метро и в других людных местах по каким-то религиозным, типа, мотивам 58. Это, конечно, не так. Террор имеет отношение к деятельности международных террористических организаций, он имеет отношение к социальной психологии, к специфической психологии секты, в которую так или иначе вовлекаются так называемые шахиды, он имеет отношение к той ненависти, которую сознательно или бессознательно испытывает к обществу множество выбитых из колеи, несостоявшихся, невостребованных людей. Но религию к этому я приплетать бы не стал. Я слишком ценю ислам как самоотверженную попытку богопознания и никогда не соглашусь с тем, что «политический исламизм», сведенный к проповеди смерти, вообще имеет к исламу хоть какое-то отношение. Есть фанатики и активисты и среди православных. Но их место там же – за пределами собственно религиозного опыта. С появлением так называемых «русских ваххабитов» это стало окончательно ясно.
И ислам, и христианство, и иудаизм – это религии родственные, проросшие из одного корня. Специалисты называют их «авраамическими», по имени, естественно, Авраама, который первым из всех пророков узрел явление Господне и, как написано в древней книге Бытия, «заключил завет» с Богом. Каждая из этих религий за многие века прошла свой путь, в каждой накоплено немало драгоценного опыта переживания Бога: что, собственно, и составляет всю суть религии. И ни ислам, ни христианство, ни иудаизм никогда не утверждали ничего другого, кроме того, что помимо земной материи, помимо чувств и страстей, логики и физики, скрытый от людей непросветленностью их духовной оптики и все же предугадываемый, предощущаемый, как свет в глубине сердца, существует Бог, всеобщий организующий принцип, который пронизывает собой все этажи мироздания.
И все же мне не хотелось погибнуть из-за дурацкой случайности, оказавшись не в то время и не в том месте.
Ибо если в Москве произошло несколько терактов за несколько лет, то на территории Дагестана что-нибудь взрывается каждый день, а то и не единожды…
Поэтому я и пошел за советом к Вике.
– Не пиши ничего про террор, – неожиданно веско сказала мне Вика. – Глубоко понять эту тему ты все равно не сможешь, а пустые слова здесь не нужны…
– Хорошо, – сказал я. – Отбросим террор. Что для тебя Дагестан?
– Знаешь, – сказала она, – это горы. Потрясающе красивые горы. Люди. Какие изделия из серебра! С таким вкусом с серебром не работает ни один мастер в Москве. А может, и в мире. Вот: напиши про мастера. Ты увидишь… поверь, это чудеса. Ты не представляешь, какие там сохранились ремесла! И это с XII, c XIV века… А потом ты поселишься в доме мастера и узнаешь истинное отношение к тебе людей. Это важно…
Вика была в столице Табасарана59, в селении Хучни.
– Что там делают, в Хучни?
– Ну, во‐первых, там делают великолепные ковры…
Я посмотрел на нее немного печально. Ковры-то, вероятно, действительно великолепные. Но на Востоке немало мест, где делают великолепные ковры: Азербайджан, Афганистан, Иран, Туркмения, Узбекистан… Все они тоже торгуют коврами отличного качества. Нетрудно понять, что такого количества ковров давно уже не нужно. А значит, мастерам Табасарана, как и всем художникам-традиционалистам, живется несладко.
Вика подтвердила это, но сказала, что давно нигде не встречала такой открытости, такого доброжелательства, такого радушия. И она говорила это не по своей восторженности. Она смелая и умная женщина. Была внутри четвертого блока Чернобыльской АЭС с взорвавшимся реактором, в лагерях таджикских беженцев в Афганистане, в Африке была, в Руанде, сразу после чудовищной межплеменной резни, когда люди озверело несколько дней убивали друг друга мачете для рубки сахарного тростника, умудрившись забить этими сельскохозяйственными, в сущности, орудиями около миллиона человек (на что весь мир смотрел по ТВ с полнейшим равнодушием). И вот она со всем своим опытом, включающим, разумеется, и чувство опасности, прямо свидетельствовала мне о Дагестане как о спокойной, дружеской, безопасной стороне.
– Правда, – сказала она, – у тебя, как у мужчины, могут возникнуть свои проблемы во взаимоотношениях с местными.
– Но ты же решила свои, женские, проблемы общения?
– Да.
– Так почему ты думаешь, что я не справлюсь со своими?
Я не хотел ударить в грязь лицом. Да и оптимизма во мне здорово прибавилось после этого разговора. К тому же она дала мне координаты Али Камалова – председателя Союза журналистов Дагестана. Мы с Викой дружим с университетских времен. И она, как подруга, позаботилась, направила к нужным людям, в нужный туннель, где вероятность нарваться на неприятности была сведена к минимуму.
После этой встречи я, наконец, засел в интернете и на ощупь приступил к составлению маршрута.
По правде сказать, первый опыт меня обескуражил.
Я стал прощелкивать населенные пункты в горном Дагестане и очень скоро добрался до селения Ботлих на границе с Чечней: население чуть больше 3000 человек, национальность – ботлихцы, говорящие на ботлихском же языке (диалект аварского). Вероисповедание: ислам, сунниты. На фотках были почему-то сняты бронетранспортеры и мечеть… Внезапно на экран вывалилась надпись: «Знакомства в Ботлихе» и изображения, достойные порносайта. С предложениями соответсвующих изображениям «услуг». Я совершенно обалдел. Только приехав в Дагестан, я узнал, что в Ботлихе долго стояла мотопехотная бригада, гарнизон, естественно, обсели бл…ди, а рядом аул, эти ботлихцы, исповедующие традиционный ваххабитский ислам, и им, я имею в виду местных жителей и военных, надо как-то уживаться рядом, хотя я так и не смог представить себе, как это возможно. Бронетранспортеры и проститутки – так, значит, пришла в аул русская культура. И привычный ход жизни надломила. Там даже сложился в среде местной молодежи какой-то первобытный хип-хоповый стиль, который тоже называется «ботлих». Я нашел текст одной песни в переводе на русский язык. Аттила бы заплакал, услышав такое: «А вы, сучки, становитесь раком…» И это местный парень поет, какой-то то ли Мустафа, то ли Ибрагим, короче, абсолютное животное. И аудитория, видимо, ему под стать.
Вопрос: как все это должно восприниматься местным населением? Я думаю, однозначно: как преддверие Апокалипсиса.
Я представил себе, каково будет по неведению или в силу дурного стечения обстоятельств попасть в этот Ботлих, и понял, что к составлению маршрута надо подойти максимально серьезно.
До этого я лишь один раз, лет семь назад, был Дагестане, по случаю, о котором в своем месте, конечно, расскажу. Но это была очень короткая пробежка в Дербент, и никакого общего представления я тогда не составил. Поэтому пришлось поработать над досье. Благодаря ему я накануне отъезда уже довольно отчетливо представлял, как буду действовать.
II. НАВИГАТОР В ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ
Триста семьдесят пять километров морского побережья, которыми Дагестан привязан к каспийской теме, еще не отвечают на вопрос: Дагестан – что это и где? Ну, во‐первых, это не отдельное государство, а часть России, в которую Дагестан входит как федеративная республика 60 и, таким образом, имеет свою столицу, президента, парламент, министерства, программы школ и университетов и т. д. На юге Дагестан граничит с Азербайджаном и с Грузией, на западе соседствует с Чечней, на северо-западе, где горы сходят на нет и во всю ширь открывается степь, он смыкается со Ставропольским краем, а на северо-востоке – с Калмыкией. С востока омывается Каспийским морем.
Когда-то, говоря о Дагестане, обязательно вспоминали о том, что это самая «многонациональная» республика Советского Союза. Количество народностей, населяющих этот небольшой кусочек земной поверхности, действительно впечатляет. В конце ХIХ века их было 50. Сейчас многие родственные народности слились, образовав более крупные этносы, однако таких этносов все равно не менее двадцати. Наиболее многочисленны аварцы (29,4%, около 750 тысяч человек). По языку им в какой-то мере родственны другие народы нахско-дагестанской языковой семьи – как и аварцы, это по преимуществу горцы – даргинцы, лезгины, лакцы, табасараны, чеченцы, рутульцы, агулы и цахуры. Но родство их столь дальнее, что между собой эти народности общаются на русском языке. К тюркской группе принадлежат населяющие северные степи Дагестана кумыки и ногайцы, на юге – азербайджанцы. На языках иранской группы говорят таты и горские евреи (таты-иудаисты), проживающие на горном участке границы с Азербайджаном. Русские, украинцы (считая терских казаков) и белорусы также вброшены в этот невероятный этнический и языковый котел. Что интересно? То, что все это существует давно и в относительной гармонии. За многие века каждый народ нашел свое место, свою нишу, свое ущелье, свое «материнское лоно». И несмотря на разницу языков, различие в способах правления, несхожесть материнских ландшафтов и обычаев, научился жить дружно с соседями. Это, как говорят французы, savoir-faire 61, особая «политтехнология» Дагестана, соревноваться с которым в этом отношении в России могла бы, пожалуй, только современная Москва, в которой мирно уживаются даже те народы, которые у себя на родине находятся в состоянии близком к войне или хранят свежую память о войне, совсем недавно пережитой: армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы, вьетнамцы и китайцы, турки-месхетинцы и узбеки 62, киргизы и казахи, курды и иракцы, чеченцы и русские. Ничего не поделаешь: мегаполис требует мира, он очень быстро и очень настойчиво навязывает приехавшим правила мирного сосуществования, иначе жизнь в нем будет невыносима. Но если для Москвы, в отличие от других мегаполисов мира, это явление совсем новое, датируемое двадцатилетней всего лишь историей, то для Дагестана так, в единстве «своего» и «чужого», изначально явлен Божий мир. В нем на площади в 50,3 тысячи квадратных километров сходятся три культурные матрицы.
