Текст книги "Моторы заглушили на Эльбе"

Автор книги: Василий Белых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Впереди – Радом

Бывает, под напором огромной массы постепенно накопившейся воды возведенная с большим трудом и такая, казалось бы, прочная плотина вдруг рушится, и вода неудержимым потоком устремляется в образовавшуюся брешь. Там, где участки плотины еще стоят на месте, река, обтекая их, смешивает все живое и мертвое в бешеном водовороте. А выйдя на простор, сметает на своем пути все препятствия, все преграды.

Нечто подобное происходило на огромном пространстве вдоль Вислы, где в наступление перешли войска трех наших фронтов.

Разбитые в тактической зоне обороны части противника откатывались на запад. Неотступно преследуя их, советские войска в ожесточенных схватках уничтожали и пленяли разрозненные группы врага, потерявшие единое управление. Но впереди был Радом – крупный промышленный центр Польши, узел железных и шоссейных дорог, важное звено в системе вислинского оборонительного рубежа, подготовленного гитлеровцами. Было ясно: упорно обороняя этот город, враг попытается остановить наступление советских войск. Упредить его быстрым выдвижением наших частей, не дать противнику возможности стянуть необходимые для обороны силы – такая задача стояла перед соединениями 69-й армии. Выполнению этой задачи сопутствовал успех соседей, особенно 8-й гвардейской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова, наступавшей севернее: ее левофланговые соединения 14 января овладели городом Едлинск.

Подвижная группа армии—11-й танковый корпус генерал-майора И. И. Ющука – по параллельным маршрутам стремительно выдвигалась к Радому, нацелив острие трех танковых бригад для удара по городу с северо-запада, востока и юга. За танковым корпусом наступали передовые отряды 25-го и 61-го стрелковых корпусов. Вслед за 36-й танковой бригадой, наступавшей вдоль шоссе Зволень – Радом, взаимодействуя с ней и используя ее успех, двигался передовой отряд 77-й гвардейской стрелковой дивизии – стрелковый батальон гвардии майора Ремизова, усиленный 1205-м самоходным артиллерийским полком и рядом других подразделений.

Следом за нашим полком двигались дивизионы артиллерии, саперная рота, за передовым отрядом – главные силы дивизии, стрелковые полки, свернутые в колонны. Мы с Колобовым и его адъютантом П. П. Зотчевым ехали на автомашине впереди колонны самоходного полка, за нами – машина Ремизова со средствами управления.

К Ремизову подъехал командир высланной вперед конной разведывательной группы. Он доложил, что, по данным разведки, наиболее уязвимы участки обороны в южной и западной окраинах города. По-видимому, отступавший противник не успел здесь как следует закрепиться. Доложив генералу Аскалепову данные разведки, Ремизов повел передовой отряд в наступление на южную окраину города из-за левого фланга 36-й танковой бригады. Самоходчики оставили шоссе и вышли на самостоятельный маршрут южнее. Посланные вперед и на фланги разведгруппы доносили о действиях противника. Занятые фашистами деревни обходили: ведь следом наступали главные силы дивизии. А передовой отряд шел безостановочно к цели. К вечеру 15 января с частью сил 65-й танковой бригады он вышел на южную окраину Радома. Завязался жаркий бой.

На плечах отходившего противника танковые бригады во взаимодействии с передовыми отрядами стрелковых дивизий ворвались на окраины города.

Оборонявшиеся фашистские войска активно поддерживала дальнобойная артиллерия, укрытая на огневых позициях западнее города. Снаряды ее ложились то на одном, то на другом участке сражения.

На НП передового отряда 77-й гвардейской стрелковой дивизии прибыл заместитель командующего 69-й армией генерал Н. И. Труфанов, руководивший передовыми войсками. Едва он оставил «виллис» и вошел в дом, где размещался НП, как начался новый артналет противника. Снаряд угодил прямо в машину генерала, разнеся ее на куски, загорелся и дом. Пришлось всем перейти в траншеи, отрытые еще гитлеровцами вблизи деревни. Из этого нового, наскоро оборудованного НП генерал Труфанов отдал приказ войскам: в ночном бою взять Радом!

На НП командира полка прибежал мой ординарец Михаил Швецов. Запыхавшийся, возбужденный, он доложил, что правее наступавших подразделений видел аэродром, вокруг которого уложены авиабомбы, соединенные электрокабелем. Видимо, противник намеревался взорвать аэродром, но сделать этого еще не успел. Доложив М. И. Колобову и посоветовавшись с ним, я дал задание Швецову и рядовому Зиганшину, ординарцу капитана Романова, взять саперные ножницы и разрезать кабель, разъединив тем самым электроцепь. Радист по специальности, Михаил знал, как обращаться с электропроводкой. Он взял саперные ножницы, а у химиков резиновые перчатки (меньше риска), Хасан Зиганшин с автоматом прикрывал действия товарища. Переползая вдоль электропроводки, Михаил разрезал ее в нескольких местах. Сияющие от радости, возвратились они на НП и доложили командиру полка о выполнении боевого задания по сохранению аэродрома. Оба были представлены к награде.

Начало темнеть, но бой не утихал. Штурмуя город, советские войска сжимали засевших в нем гитлеровцев огневым кольцом.

Подходили основные силы стрелковых дивизий, занимали назначенные генералом Труфановым участки, готовились к ночному штурму.

Доложив командиру полка, я направился в боевые порядки подразделений.

Самоходки стояли рассредоточенно, огня не вели. Экипажи находились на своих местах.

Я подошел к машине старшего лейтенанта Давыдова, подробно расспросил, как батарея совершила марш. Молодой комбат горячился.

– Что ж – постреляли малость и утихли. Командиры-стрелки что-то там долго решают. А мы – сиди и жди их команды.

– Не кипятись, Давыдов, – успокоил я его, – впереди серьезное дело, а чтобы лучше и с наименьшими потерями его решить, надо и командирам-стрелкам, и тебе подумать. Подумать перед боем всегда не лишне.

Оставив Давыдова, я пошел к экипажу Сытытова.

– Плохо без лейтенанта Марычева, – с горечью признался Сытытов, когда я забрался в боевое отделение самоходки. Старшина рассказал мне, как дрались они в ночном бою за Зволень. Было видно – злости и трезвого расчета у людей этого экипажа стало больше, к тому же прибавилось желание отомстить за смерть командира.

– Все кажется нам, – продолжал Сытытов, – что мало сделали. Надеюсь, пойдем за Радом в ночной бой. Пусть враг не ждет от нас пощады. Спасибо комбату Давыдову: не отпускает от себя, чувствуем его поддержку.

Когда, попрощавшись, я направился к другому экипажу, западнее города глухо ударили орудия. «Снова дальнобойная…» Оглушительной силы взрывы потрясли воздух и землю в расположении батареи Давыдова. Все произошло так внезапно, что я не успел даже упасть, и первое, что увидел – разбитую и объятую пламенем САУ комбата Давыдова, Скорее туда, к товарищам, если кто-нибудь из них еще жив, спасти! – было первое желание. Но в то же мгновение САУ взорвалась, в воздухе засвистели осколки. «Рвется боекомплект», – промелькнула мысль, и я крикнул Сытытову:

– Отведите в сторону свою машину!

Взревел мотор, самоходка на сотню метров откатилась назад и остановилась. На месте машины Давыдова бушевал огонь. Еще несколько секунд стоял я в оцепенении, но, сообразив, что глупо и бесполезно так стоять, плюхнулся на дно канавы.

Выстрелов дальнобойной артиллерии врага больше не было слышно. «Пальнул, сволочь, наугад, а сколько беды наделал!» – мысленно выругался я. Кто-то полз ко мне по канаве. Я поднял голову и увидел Сытытова.

– Живы, товарищ майор?

– Жив, как видишь.

– Когда вы упали в канаву, Тавенко крикнул: «Замполита убило!» Я и поспешил к вам.

– Со мной все в порядке. Возвращайтесь к своей самоходке, а я пойду в экипаж лейтенанта Новожилова, пусть принимает командование батареей.

По врагу, как возмездие за его новые злодеяния, ударили одновременно сотни орудий. Едва утих длившийся несколько минут шквал артиллерийского огня, на штурм города пошли танковые бригады 11-го танкового корпуса и дивизии 25-го и 61-го стрелковых корпусов. Ударом с трех сторон противник был расчленен и опрокинут. Опасаясь полного окружения, немцы в панике отходили на запад, бросая оружие и боевую технику.

Поддержанная танкистами и самоходчиками 77-я дивизия в ожесточенном бою овладела вокзалом, захватив большие трофеи. Сметая на своем пути отдельные очаги сопротивления врага, она стремительно вышла на юго-западную окраину города. Но жаркие схватки с обреченными остатками вражеского гарнизона продолжались до рассвета. К утру еще один город был вырван у врага советскими солдатами и возвращен законному хозяину – польскому народу.

Командира батареи Тимофея Ивановича Давыдова и его боевых товарищей, павших смертью храбрых в ночном бою, – офицеров А. И. Горелкина и Ф. Ф. Фатхутдинова, наводчиков В. В. Ларионова и И. Г. Подобеда, механика-водителя В. И. Кушеметова и заряжающего Г. П. Хорькова – хоронили в только что освобожденном Радоме, на его восточной окраине, у шоссе. Возле братской могилы выстроились бойцы батареи. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья мерзлой земли и бросали в яму. На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой. На пирамиде – квадрат белой доски, на ней – выжжены имена и фамилии незабываемых друзей-однополчан.

– На вашей могиле, – звучал в морозном воздухе голос майора Пузанова, – клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое вашей горячей кровью знамя до полной победы над фашистским зверем!

– Клянемся! – ответил строй.

– Пройдут годы и десятилетия, – продолжал парторг, – а память о вас не померкнет в нашем сознании. Не забудет вас и человечество, ради свободы которого вы отдали свои молодые жизни! Тропа к вашей могиле не зарастет никогда!

Гулко ударили выстрелы прощального салюта. Воины заняли места в боевых машинах, стоявших колонной вдоль шоссе. Их теперь четыре. Пятая, сгоревшая, осталась навечно в памяти этих солдат. Взревели моторы. Лейтенант Новожилов, ставший во главе батареи, взметнул флажки: «Делай, как я!» Ускоряя движение, колонна устремилась на запад, туда, где гремел бой.

К исходу дня 16 января стрелки-гвардейцы и самоходчики вышли на западную окраину большой деревни Волянув, разгромив на подступах к ней сопротивлявшуюся большую группу противника. На достигнутом рубеже задержались на всю ночь. Стрелковые полки закрепляли занятые позиции. Подошли машины с боеприпасами и горючим, походные кухни самоходчиков. Непрерывное боевое напряжение, бессонные ночи вконец измотали воинов. Обслужив машины и наскоро перекусив, экипажи распределяли между собой время для короткого отдыха, устраивались прямо в боевом отделении самоходки и быстро засыпали. Назавтра предстоял новый марш-бросок.

Мы, политработники, использовали короткую передышку для бесед с офицерами, сержантами и солдатами, инструктировали партийный и комсомольский актив, особенно парторгов и комсоргов батарей, назначенных из резерва вместо погибших и раненых. Несмотря на усталость, настроение у бойцов было приподнятое. В только что полученных газетах был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего о переходе в наступление войск 1-го Белорусского фронта. В числе отличившихся упоминались войска генералов Колпакчи и Баринова. Верховный благодарил солдат, сержантов, офицеров и генералов за их подвиг на Висле. А по радио передали новый приказ: Москва салютовала войскам, штурмом овладевшим городом Радом. Весть эта молнией облетела подразделения. Бойцы поздравляли друг друга.

Вместе с почтой Тося привезла пачку бланков с текстом благодарственного письма для вручения воинам, отличившимся в бою при прорыве вражеской обороны на Висле. Прихватив с собой эти бланки, я направился в штаб полка. Штабную машину нашел в центре деревни у большого дома. Из нее доносился стук пишущей машинки. Приказ ли печатался, донесение ли, наградной лист? Человек выполнял простую, будничную работу. Он не стрелял по врагу, не бросал гранат, не утюжил гусеницами танка окопы, но делал, по сути, большое и очень нужное дело: как летописец грандиозных событий, запечатлевал на бумаге короткие рассказы о подвигах, что уже совершены, или же волю командира в приказе, зовущем в бой.

Тихо приоткрыв дверцу, я увидел щупленькую девушку, увлеченную работой. То была Даша Хлебникова. Войти я не решился и так же тихо закрыл дверцу – надо было подумать, как ей сообщить о гибели Давыдова. Она же наверняка спросит об этом. «Скажу, как было», – решил я и, резко открыв дверцу, вошел в машину.

– Товарищ майор! – Даша поднялась с места, вскинув брови и широко открыв большие темно-голубые глаза. Она стояла в нерешительности, не зная, как ей быть дальше.

Я не стал говорить обычное «Как дела?» и, чтобы несколько оттянуть тяжелый разговор, сказал:

– Прошу вас, Даша, на весь личный состав полка заполнить бланки благодарственных писем.

В ответ она кивнула головой и взяла пачку бланков. Помолчали. Я ждал вопроса, а она все не решалась его задать.

– Где офицеры штаба и писарь? – спросил я, чтобы прервать неловкое молчание.

– Майор Биженко уехал к командиру полка, а старший лейтенант Куницкий дал мне перепечатать разведсводку и куда-то вышел… Товарищ майор, – наконец решилась Даша, – говорят, вы были там, когда погиб Давыдов. Как это произошло? Когда проезжали через Радом, я была на его могиле. – Губы Даши задрожали, и она заплакала.

Говорить слова утешения было бесполезно – пусть поплачет. Кто-то приоткрыл дверцу машины, но, видимо поняв, что происходит, закрыл ее. Когда девушка немного успокоилась, я рассказал о гибели ее любимого. Выслушав внимательно, она обронила: «Я, наверное, уеду из полка, так мне будет легче».

Даша снова села за машинку, а я принялся писать донесение начальнику политотдела корпуса. Такие донесения я составлял в конце каждого дня, иногда, когда позволяла обстановка, докладывал по телефону. Потом пошел в дом, чтобы отдохнуть часок-другой: еще до рассвета необходимо было отправиться в боевые порядки батарей.

У дома стоял часовой. В передней комнате на скамейке была развернута рация. Возле нее, облокотясь на стол, сняв полушубок и ослабив ремень, сидя дремал радист. Из боковой двери вышел мой ординарец и проводил меня в комнату, где на полу была устроена постель. В комнате уже спали штабной писарь старшина Я. В. Хохлов, радистка Лена и Тося. Уснул я, как всегда, быстро, но вскоре меня разбудил Михаил. «На улице стрельба, почему – неизвестно», – сказал он. Вынимая на ходу пистолет, я бросился из дома, следом за мной выскочил Михаил с автоматом в руках. Мы побежали на выстрелы. В конце улицы стояла толпа. Когда мы подбежали, выстрелы уже прекратились, но шум не утихал. Выяснилось, что под покровом темноты группа заблудившихся фашистов строем вошла в деревню, не подозревая, что она занята советскими войсками. Они столкнулись с нашими бойцами и кинулись наутек. По ним открыли огонь. На шум выбежали из домов солдаты и, сообразив, в чем дело, переловили растерявшихся пришельцев. Командир стрелкового подразделения указал, куда направить пленных. Бойцы разошлись по своим домам.

Я отправился в штаб. Застал там майора Биженко. Он только что прибыл от командира полка и оформлял на бумаге отданный устно боевой приказ. Рассказав о происшествии в деревне, я высказал мнение, что такие случаи – только начало и что не мешало бы издать приказ об усилении охраны подразделений ночью, повышении боевой готовности на случай встречи с блуждающими группами разбитых частей противника. Мы, политработники, подкрепим приказ беседами о бдительности. Биженко пообещал оформить такое распоряжение от имени командира полка.

– Не лишне усилить и охрану штаба. Когда я пришел сюда часа два-три тому, в машине была только Даша, – продолжал я. – Правда, у дома стоял часовой, но этого мало.

Биженко ознакомил меня с обстановкой, передал приказ командира и сообщил, что в восемь утра стрелковая дивизия возобновит преследование противника. Для разведки его обороны по реке Радомка решено выслать разведгруппу – взвод разведчиков на двух САУ нашего полка и бронетранспортере. С ними – комсорг полка Николай Сапоженков: он выпросил у командира полка разрешение пойти в разведку.

Мне не сиделось в штабе, я ушел в батареи.

В последующие дни мы провели в подразделениях беседы на тему «Бдительность – важнейшее условие победы, железный закон войны».

Трудные километры

Весь день шли напряженные бои. Лесисто-болотистая местность затрудняла маневр. Хотя передовой отряд ушел вперед, на пути главных сил еще встречались отдельные группы немцев. Разбитые 1-й танковой армией, наступавшей правее, остатки фашистских частей отошли в леса радом-лодзинского направления, в полосу наступления 25-го стрелкового корпуса. Туда же устремились и остатки частей, не добитых танковыми бригадами подвижной группы армии, наступавшими левее Дивизии генерала Аскалепова.

Уничтожая разрозненные подразделения противника, стрелки-гвардейцы и самоходчики шаг за шагом освобождали польскую землю, продвигались вперед. Самоходно-артиллерийский полк побатарейно был придан батальонам, где каждая САУ поддерживала определенный взвод. Самоходки следовали непосредственно в цепи стрелков и вели огонь по их целеуказаниям. Не одного солдата-стрелка спасли от свинцового ливня, а кое-где и от мин, самоходки. Увереннее шагал боец рядом с бронированной машиной.

У деморализованного врага начали сдавать нервы. Завидев наших бойцов, гитлеровцы тотчас открывали беспорядочный огонь. Тогда стрелки залегали, давали по фашистской огневой точке трассирующую очередь, а самоходчики метким выстрелом накрывали ее, заставляя врага или навсегда замолчать или поднять роуки. Но и самоходку на каждом шагу подстерегала опасность. И прежде всего со стороны «панцер-фаустов». Тогда наступал черед стрелка идти на выручку самоходчику: фаустник для стрелка – первейшая цель! В любой ситуации первый выстрел – по фаустнику! Солдаты-гвардейцы понимали: уничтожишь фаустника – сохранишь самоходку, а с ней ты – сила.

От фаустника в боях не пострадала ни одна самоходка. Это нас радовало. Не напрасно, значит столько было вложено труда в подготовительный период и так много уделено внимания взаимодействию в бою стрелков и самоходчиков.

«С десантом на броне самоходки ворвались в деревню и атаковали врага в огородах и садах, – писали в солдатской газете „Боевое знамя“ пехотинцы сержанты Сидоров и Северинов. – Здесь нам пришлось оберегать самоходки со всех сторон. Мы следовали за ними бегом, не отступая ни на шаг. Через пролом в заборе одному фашисту удалось подобраться к нашей машине и выстрелить в нее фаустпатроном. Но враг промахнулся. Рядовой Плетнев заметил гитлеровца и уничтожил его».

Леса кончились. Пехотинцы «оседлали» самоходки и колонной, вслед за передовыми отрядами, ушли вперед. К вечеру на новом рубеже завязался бой. Он длился всю ночь.

Меня вызвал командир полка. Когда я вошел в домик, где он остановился, Колобов поздоровался и сказал:

– Я только что от генерала Аскалепова. Предстоит бой за город Иновлудзь.

У командира полка собрались его заместители и командиры батарей. Колобов развернул карту. То же самое сделали остальные.

– Разгромленные в предыдущих боях части противника, – излагал обстановку командир полка, – поспешно отходят, чтобы занять оборонительный рубеж по реке Пилица. В полосе нашего наступления могут оказаться подразделения гитлеровцев, разбитых правым соседом – первой танковой армией: шестнадцатого яйваря она с ходу форсировала Пилицу и заняла город Нове-Място. Приказано сформировать усиленные передовые отряды, которые, упредив противника, должны занять подготовленный им для обороны рубеж. Командир дивизии генерал Аскалепов включил в состав передового отряда и наш полк. Задача отряда – с ходу форсировать Пилицу и овладеть городом Иновлудзь. Готовность к выполнению задачи – восемь ноль-ноль восемнадцатого января…

Все склонились над картами. Уточняли данные о местности, противнике, своих соседях. Затем Колобов коротко рассказал о наступлении войск фронта.

– Официального сообщения еще не было, – сказал он, – но есть сведения, что освобождена Варшава. Успешно наступает правый сосед нашей армии – гвардейцы Чуйкова и их подвижные силы – танковая армия. Это создает благоприятные условия для нашего стремительного продвижения к городу Лодзь. Надо рассказать об успехах войск фронта всему личному составу…

Вдоль деревни, на правой обочине дороги, стояли самоходки. Стрелки-гвардейцы из подразделений передового отряда вели оживленный разговор с самоходчиками. За время обороны плацдарма на Висле, подготовки к наступлению и непрерывных боев пехотинцы и самоходчики сблизились, подружились, хорошо узнали друг друга. У каждого нашлись земляки. Слово это на фронте приобрело несколько иной, более широкий смысл, чем в те далекие времена, когда земляками считались только уроженцы одного села, уезда, губернии. С того момента, когда мы переступили линию границы, утратила прежнее значение география места рождения, жительства, призыва в армию. Главное – все мы были представителями великого советского народа и, значит, все были земляками.

Я разыскал парторга и комсорга полка, рассказал о поставленной командиром задаче, новостях на фронтах. Затем мы пошли в подразделения, чтобы сообщить об этом солдатам. Особую радость у воинов вызвала весть об освобождении Варшавы. Еще во время обороны плацдарма на Висле наши бойцы и командиры живо интересовались судьбой восставшего города, с болью в сердце воспринимали сообщения о зверствах гитлеровцев, клеймили позором провокатора Бур-Коморовского и его авантюру.

Побывал я и у заместителя командира стрелкового полка по политчасти подполковника Ахматова; встретился с политработниками стрелкового батальона, выделенного в передовой отряд. Такие встречи и взаимный обмен мнениями, планами стали нередки. Нужда в них обычно возникала накануне совместных действий при выполнении задачи на том или ином этапе боя. Взаимное информирование помогало координировать политическую работу, перенимать новое, передовое в ее организации, лучше узнавать того, с кем идешь на задание.

Первой тронулась и скрылась за поворотом улицы батарея капитана Дмитрия Филюшова. Мы с Колобовым и Шляхтиньш стояли у обочины. Командир полка любил наблюдать батареи на марше. Самоходчики, завидев командира, по привычке подтягивались, лица их светлели. И нередко можно было услышать сердечные слова: «Смотрите, батя провожает нас…» В этом неуставном «батя» лучше всего выражались любовь и преданность солдата своему командиру, готовность безоговорочно и с душой выполнить любой его приказ, уважение к его военным знаниям и боевым заслугам.

Шляхтин подсел на машину, замыкавшую строй батареи, и мы с Колобовым уехали догонять середину колонны, где находился командир передового отряда. При подходе к городу Иновлудзь колонна разделилась и батареи по разведанным переправам форсировали реку с ходу. Сбив в коротких схватках заслоны оборонявшихся гитлеровцев, передовой отряд с разных сторон вступил в город. Еще при подходе к нему разведдозор, высланный вперед, донес; что в лесу северо-восточнее города обнаружено большое скопление сил противника.

Командир передового отряда поставил задачу стрелковой роте и батарее Филюшова первыми выйти на северозападную окраину Иновлудзя и организовать оборону.

Самоходчики Филюшова заняли огневые позиции по обе стороны шоссе. Стрелки и пулеметчики цепью залегли впереди, неподалеку от самоходчиков. Фашисты, видимо, уже прослышали, что в городе советские войска, однако не знали их численности и решили прорваться вдоль шоссе на запад. Противник наугад открыл огонь по окраине города. Самоходчики не отвечали. Тогда, вообразив, что путь свободен, вражеская колонна тронулась дальше. Наши стрелки тотчас открыли по ней залповый огонь. Ударили и самоходчики. Фашисты остановились и, перестроив боевые порядки, снова с упорством обреченных пошли в атаку. Их встретил шквал огня. От метких выстрелов наших орудий взлетали в воздух обломки разбитых машин, повозок, падали сраженные гитлеровцы.

Сколько времени длился бой, Филюшов не заметил. А гитлеровцы исступленно лезли на огонь его батареи, до тех пор пока им во фланг не ударила наша подошедшая артиллерия и не поднялись в атаку подразделения главных сил. Фашисты заметались, бросились назад, в лес. Но и там не нашли спасения. А передовой отряд свернулся в колонну и ушел вдоль шоссе.

Наступление развивалось успешно. Деморализованные гитлеровские вояки блуждали по лесным дорогам, в панике отступали к Лодзи и дальше – к реке Варта. Еще во время обороны пулавского плацдарма на Висле советские солдаты наслышались об этой реке: о ней ежедневно кричали на русском языке громкоговорители, установленные противником. Подручные Геббельса старались внушить нашим бойцам и командирам мысль о непреодолимости и неприступности глубокоэшелонированной обороны на берлинском направлении между Вислой и Одером. Солдаты, сержанты и офицеры знали (об этом не раз говорили им старшие начальники), что гитлеровцы создали между Вислой и Одером семь оборонительных рубежей, каждый из которых включал в себя несколько хорошо подготовленных оборонительных полос. С этим нельзя было не считаться. Но мы знали и то, что наши силы и возможности неизмеримо выросли. Страна дала советскому солдату для победы все: новейшую боевую технику и вооружение, вдоволь горючего и боеприпасов, военного снаряжения. Мы научились бить врага по всем правилам современной военной науки. А наше желание приблизить победу было неукротимым и всеобъемлющим. Каждый знал, что путь к родным и близким, к мирному труду лежит через Берлин, к которому он, советский солдат-освободитель, приближается с каждым днем, с каждым шагом.

Политработники и их многочисленные помощники – парторги и комсорги, коммунисты, агитаторы – неустанно разъясняли бойцам обстановку, смысл и требования приказа командования. Это было особенно важно при действиях в передовом отряде, где от каждого требовались инициатива, смекалка, умение при необходимости пойти на разумный риск.