Текст книги "Арина (Роман, повести)"
Автор книги: Василий Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Недовольный Антон взял меню, стал листать и разом повеселел: в разделе вин он увидел «Твиши». Это теперь редкое, хотя и сухое, вино Антон терпел – оно не было особливо кислым, наоборот, слегка сластило и пилось приятно. К тому же он слышал, что девушкам «Твиши» всегда нравится. И он попросил принести две бутылки такого вина.
Но девушка запротестовала:
– Что вы… хватит вполне одной.
Официантка ей тоже поддакнула, мол, верно, пока одной достаточно, а там видно будет.
Спорить с ними смысла, конечно, не было – разве женщин переубедишь? – и Антон, поджав недовольно губы, распечатал принесенную официанткой пачку «Столичных» и предложил сигареты девушке. Та резко мотнула головой, зыбкая волна прошла по ее светлым волосам, падающим на плечи. Потом достала из сумочки свои сигареты и, прикуривая, опять щелкнула зажигалкой. «Ишь ты, гордая, – мелькнуло у Антона и голове. – Чужие не курит».
В эту минуту к ним подошел длинноволосый парень и, расставив ноги циркулем, застыл у стола выжидательно, приглашая девушку танцевать. Она едва заметно сморщила нос, нехотя положила в пепельницу горящую сигарету и, глянув на Антона вроде бы с укором, поднялась из-за стола, прямая и тонкая, пошла рядом с парнем в банкетный зал, где ярился оркестр.
«Вот и пусть с ним танцует, – подумал Антон, – ей под стать такой волосатик лохматый. Тоже мне гордая душа, красотка недоступная, сама же подсела к нему на бульваре, а теперь от его сигарет нос воротит, вина ей сухого подавай. А в своей компании небось за милую душу водку хлещет да соленым огурцом закусывает. Видели мы таких, видели. Точно так они воображают, идут и словно бы земли под ногами не чувствуют, а сами зимой по вечерам в подъездах дешевый портвейн потягивают вот с такими волосатиками».
Когда длинноволосый привел девушку к столу, официантка принесла уже вино и черный кофе. Антон больше особо не церемонился, тут же налил вина ей и себе, сказал небрежно:
– За ваше здоровье, леди… правда, рабу вашему Антону неизвестно еще, как вас зовут…
– Ариной, – просто сказала девушка и подняла свой бокал с вином.
Антон подивился ее редкому нынче имени и сразу вспомнил школу, Пушкина, его няню Арину Родионовну и свою бабушку. И в который уже раз ему ясно все привиделось: и небольшая поляна в болотистом лесу, и зеленые бугры землянок в низкорослом ольшанике, и вполсилы горящий костер, и чугунный котел с партизанским варевом. Весь отряд с утра ушел на задание, в лагере осталось только двое: безусый парнишка, что прирос с автоматом к рыжей сосне, да молодая партизанка кашеварила без отдыха у чугунного котла. А когда вечернее солнце запуталось в макушках сосен и погасло до нового дня, в лагерь нагрянули каратели, без шума сняли охрану, оцепили лагерь и схватили партизанку прямо у котла. Она опоздала поднять лежавшую на траве винтовку, но успела зачерпнуть ведром из котла и плеснуть кипящим варевом в лицо подскочившему к ней фашисту. Тот сразу упал, вереща по-звериному, стал кататься по земле, но остальные вмиг скрутили партизанку и живую затолкали в котел.
В то время ей шел двадцать девятый год и она не была еще бабушкой. Антон знает ее по фотокарточке, где она снята в полный рост, в военной гимнастерке и пилотке со звездочкой. Она стала бабушкой через пятнадцать лет после гибели, когда появилась на свет сестра Антона. Но имя бабушки так часто повторялось матерью, что Антону порой казалось, будто он знал бабушку живой.
– Мою бабушку тоже звали Ариной, – вздохнул Антон, доставая новую сигарету, и стал рассказывать, как погибла его бабушка.
Арина слушала Антона серьезно и молча курила, а когда он закончил рассказ, с печалью проговорила:
– Вот были люди!.. Теперь почти не осталось таких. Время их рождало, война…
– Я хоть сейчас пошел бы на войну, – с горячностью выпалил Антон.
– Пусть никогда ее не будет, – Арина встряхнула головой, и волны опять прошли по ее белым длинным волосам.
Из банкетного зала стали расходиться гости. Первыми покидали свадьбу пожилые, потом пошла молодежь. А вскоре предупредительно замигали и огни в люстрах: кафе уже закрывалось. И этот мигающий свет будто что-то надломил в Арине, она вдруг опустила низко голову, невесело задумалась, стала нервно затягиваться сигаретой.
Когда официантка подала счет, Арина взяла его и достала кошелек. Антон с удивлением смотрел, как она вынула оттуда рубль, второй, высыпала на ладонь монеты. Она положила на стол еще копеек тридцать, а остальную мелочь опять опустила в кошелек. Тут Антон не выдержал, сердито сказал:
– Что вы чудите весь вечер? – Он отодвинул ее рубли и выложил на стол пятерку.
– Не смейте за меня платить! – вспыхнула Арина, и ее синие глаза сразу потемнели. Потом уже спокойнее добавила: – Не обижайтесь, я никому этого не позволяю.
Официантка, забирая со стола деньги, вопросительно посмотрела на Антона:
– С вас четыре двадцать.
– Все, мы в расчете, – торопливо проговорил Антон и вслед за Ариной поднялся из-за стола.
Когда они вышли из кафе, Арина сама взяла Антона под руку, повела к трамвайной остановке. У светофора постояли, пока не зажегся зеленый свет, затем медленно пересекли почти пустой в этот час проспект.
– Какой теплый вечер, даже не верится, что осень, – подходя к остановке, сказала Арина. – Хоть ночуй на улице.
– А давайте всю ночь гулять, до самого утра, – предложил Антон, вспомнив, что мать уехала и теперь ругать его некому.
– Нет, у меня ноги от каблуков устали, – отказалась Арина.
– Тогда я провожу вас домой. Вы где живете?
Взглянув на часы, Арина сказала задумчиво:
– Половина двенадцатого. Домой меня уже не пустят… Придется мне, пожалуй, опять ночевать на вокзале.
Антон, ничего не понимая, часто заморгал глазами.
– Почему не пустят? – удивился он.
– Меня мачеха из дома выживает. А делает вид, будто мою нравственность блюдет. После десяти ни за что не откроет. Я звоню, звоню, потом махну рукой и еду на вокзал ночевать.
– А часто вы ночуете на вокзале?
– Когда домой возвращаюсь поздно. После работы иногда в библиотеке занимаюсь. В такие дни прихожу часов в двенадцать. А мачеха не верит, считает, что я бываю в веселых компаниях… Я же говорила, она спит и видит, как бы меня замуж выдать, все разных стариков для меня выискивает. Сегодня утром вот из Тамбова приехал ее лысый родственник, так она уже за него сватает. Оттого я и домой не пойду…
– Отец-то у вас есть? – участливо спросил Антон.
– Есть, а толку-то, он у нее под каблуком. Жаль его, да что поделаешь. Он иногда, когда выпьет, подойдет ко мне, прижмется лбом к щеке, виновато скажет: «Ты прости меня, доченька, слабовольный я. Она совсем меня одолела, дыхнуть без позволения нельзя, а поделать с собой ничего не могу. Люблю я ее, больше твоей матери покойной люблю, ты не сердись, ради бога. Я ведь всегда слышу, когда ты поздно звонишь, а отпереть не смею. Подушкой закрываю голову, чтоб звонков твоих не слышать, чтоб сердце не оборвалось. Не дай бог тебе, доченька, мой характер, пропадешь ни за что: влюбишься – на край света за ним пойдешь».
Антон разволновался, схватил Арину за руки.
– Пусть сквозь землю провалится ваша мачеха, – сказал он. – Вы сейчас ко мне поедете, я ж говорил, что один живу, мать к сестре уехала. Пожалуйста, выбирайте себе любую комнату и спите на здоровье.
– Что вы, Антон, разве так можно?.. – усмехнулась Арина. – Это опасно… вдвоем в пустой квартире…
– Да чего вы боитесь? – смущенно пробормотал Антон. – Вот увидите, я не какой-нибудь…
– Нет, Антон, спасибо, – твердо сказала Арина. – Я ведь и к подруге могла бы поехать, но не хочу. Уж такая я несуразная, независимость люблю… Ну, прощайте, Антон. – Она чмокнула его в щеку, напряженно улыбнулась и тут же вскочила в подошедший трамвай.
Не зная, что делать, Антон потоптался на остановке, зачем-то посмотрел на кафе, где уже погасли огни, и понуро побрел домой. Шел он медленно, заложив руки за спину, будто усталый старик. Тополиные листья, угнетенные дымом и пылью, до срока крапленные желтым, изредка шлепались на асфальт тротуара, и Антону казалось, что вовсе не листья это, а крупные слезы деревьев, которые плачут по теплому солнцу и ушедшему лету.
Навстречу ему попадались молодые парни с девушками, старики со своими старушками, люди среднего возраста. Страшась разлуки с недолгим бабьим летом, они никак не хотели забираться в каменные стены домов и все бродили, бродили по улицам. Антон подумал, что и ему еще рано возвращаться, да и как он может пойти спокойно спать, когда знает, Арина сейчас ходит по вокзалу, ищет себе место на диванах, плотно забитых пассажирами. Он тут же свернул к остановке и минут через пять сел в первый трамвай, идущий в сторону Рижского.
Как он и ожидал, народу на вокзале было много. В сентябре там всегда людно: студенты едут на учебу, курортники катят к морю на бархатный сезон, отпускники домой возвращаются. И вот среди этих людей где-нибудь сиротски притулилась в уголке Арина, его случайная знакомая, гордая несчастная душа. Антон осмотрел диваны с пассажирами в одном зале, в другом, но Арины не обнаружил. Он еще раз прошел по всем залам, подольше задерживая взгляд на молодых девушках с белыми волосами, и опять ее нигде не увидел. «Ну куда пропал человек? – с досадой подумал Антон. – Может, по улице ходит или на сквере сидит?»
Он вышел из вокзала, постоял у подъезда, озираясь по сторонам. Не найдя и тут Арины, ушел на сквер, присел на скамейку под каштанами и закурил. От деревьев и цветов несло свежестью и прохладой, но все равно даже в сквере было тепло, и с трудом верилось, что перевалило уже за середину сентября.
– Ну за что ты меня любишь? – вдруг сказал где-то совсем близко мужской голос.
Антон напряг зрение, пригнулся и только тогда различил справа от себя, в кустах два силуэта – мужской и женский.
– За все, – тихо ответил женский голос.
– Это слишком абстрактно.
– Абстрактно?.. Ха-ха-ха!..
– Конечно.
– Ну тогда мне нравятся… твои глаза.
– А это уже детали.
– И вот уши-детали… Ой, какие теплые, как насиженные гнезда.
– Оторвешь! – негромко вскрикнул мужской голос.
– А еще руки, от которых всегда чуть-чуть пахнет бензином, а еще ты сам зна…
Антон прикрыл ладонями уши: ему неловко стало подслушивать то, что предназначалось только для двоих. Посидел так. Но долго сидеть с закрытыми ушами было скучно, и он осторожно, чтобы не скрипнула скамейка, поднялся, незаметно вышел из сквера.
После этих слов неизвестной девушки ему еще больше захотелось отыскать Арину. Он вспомнил ее синие широкие глаза, белые волосы, по которым гуляли волны, яркую родинку на щеке. И ему вдруг подумалось, что Арина, может быть, тоже могла бы сказать ему такие же нежные слова, какие только что говорила кому-то неизвестная девушка.
Он опять зашел в зал ожидания и стал заново осматривать диваны с пассажирами. Одну девушку с белыми волосами, которая подперла подбородок руками и крепко спала, Антон признал за Арину, и с его губ едва не слетели слова: «Вот вы где!» – но в последнюю секунду он понял, что обознался. Какая-то старушка, так замотавшая себя вязаным платком, что был виден только ее длинный острый нос, с приближением Антона всякий раз хваталась обеими руками за лежавший на коленях узел, а потом вертела головой, как сова, не спуская с него глаз, и что-то шептала сидевшей рядом женщине.
Эта подозрительность старушки вскоре образумила Антона. В самом деле, что он бродит из зала в зал, присматривается к пассажирам, будто вор какой. Да и нет здесь Арины, может, она на Казанский уехала, на Курский, чтобы он ее не нашел. В Москве ведь девять вокзалов, попробуй угадай, на каком она. А может, все-таки домой решила поехать и мачеха ей открыла. Или стоит сейчас Арина за дверью, трезвонит, трезвонит, а отец, слыша звонки, трудно вздыхает да плотнее закрывает уши подушкой.
Антон еще раз посмотрел в зал и только теперь заметил: все диваны заняты, нигде не было ни одного свободного места. Он обругал себя. Выходит, зря и искал тут Арину. Вот чудак! Она потому и уехала на другой вокзал, что здесь негде было примоститься. Понимая, что дальше искать ее нет смысла, он вышел на привокзальную площадь и сел в трамвай, поехал домой.
Народу в трамвае было совсем мало, билеты в той и другой кассе уже кончились. Но Антон все равно опустил три копейки и только потом сел, прижавшись щекой к стеклу, стал смотреть в окно. Ночь все-таки позагоняла людей в дома, улицы теперь были пусты, редкие трамваи и троллейбусы шли в одном направлении – в сторону депо.
Скоро Антону надоело глядеть на бегущие навстречу дома, которые ночью казались одинаковыми, он отвернулся от окна, стал прислушиваться к песне, что пели в конце вагона молодые парни. Гитарист, слегка пощипывая струны, мечтательно смотрел в окно, а сидевшие с ним рядом парни вполголоса пели о тайге, которую нельзя вовек забыть. Песня Антону нравилась, и, подъезжая к своей остановке, он пожалел, что ему не удалось ее дослушать до конца.
Выйдя из трамвая у кинотеатра «Космос», Антон постоял немного на площади, посмотрел на белый в ночи памятник Королеву и повернул к Звездному бульвару. Обогнув кинотеатр, он вышел к липовой аллее и пошагал вдоль нее. А когда поравнялся со скамейкой, где они сидели с Ариной, опять вспомнил эту девушку с широкими глазами, и какая-то неясная тревога заняла его душу.
Антон поужинал и собирался лечь спать, но тут он снова вспомнил Арину, и его сердце на этот раз слабо заныло. Ему стало как-то не по себе, что он сейчас ляжет в теплую, мягкую постель, а Арина будет всю ночь в полусне-полудреме маяться на жестком вокзальном диване, поеживаясь от холода в своем легком платьице. Закурив сигарету, он сел в кресло и подумал о том, что ему, собственно, ничего не стоит объехать все вокзалы и разыскать Арину, ведь она не иголка и не может затеряться бесследно. В конце концов он обшарит каждый вокзал и все равно ее найдет, а потом привезет к себе, и пускай она преспокойно спит в комнате матери. Рассудив таким образом, он набросил на плечи новый пиджак и, не мешкая ни минуты, вышел из дому.
Во втором часу ночи рассчитывать на автобус было пустым делом, но Антона это не остановило. У него еще оставалось рублей восемнадцать, так что вполне мог он раскошелиться на такси, благо машины с зелеными огоньками мыкались по городу круглосуточно. У ближайшего перекрестка он поймал свободную машину и через каких-нибудь десять минут уже был на Комсомольской площади, у трех вокзалов, где, по его разумению, вероятнее всего могла быть Арина. Она и на самом деле оказалась там. Едва он вошел в зал ожидания Ленинградского вокзала, как сразу увидел Арину, которая притулилась на диване между крупнолицей смуглой женщиной и худеньким стариком с узкой серой бородкой. Смуглая женщина, откинув голову на спинку дивана, вовсю спала, слегка похрапывая, а старик пока бодрствовал, читая толстую потрепанную книжку. Арина сидела прямо, чуть склонив на грудь голову, держа в руках черную сумочку, и, видимо, только что начинала засыпать. Ее сумочка постепенно скользила вниз, и Арина это чувствовала, то и дело перехватывала ее руками и снопа плотнее прижимала к себе.
Антон с расплывшимся в улыбке лицом остановился напротив и некоторое время молча глядел на ее чуть приоткрытые в полусне губы, на белые волнистые волосы. Старик с узкой бородкой тут же перестал читать и с любопытством уставился прищуренными глазами на Антона, слабо повел плечами. Этого его еле заметного движения, видимо, было достаточно, чтобы Арина проснулась. Она вдруг открыла широкие глаза и, увидев перед собой Антона и вроде бы не сразу признавая его, облаченного теперь в новый синий пиджак фасона а-ля капитан, вначале, кажется, застыдилась, во всяком случае ее прежде бледные щеки почему-то тотчас зарозовели.
– Антон?! Откуда вы взялись?.. – тихо, почти шепотом спросила она, видно боясь разбудить спящих рядом людей.
– Вот за вами приехал… – радостно сказал Антон, словно встретил близкую родственницу или очень хорошую знакомую, которую давно не видел.
Арина пристально посмотрела на него, но ничего не ответила, лишь молча отвела назад спадавшие на грудь волосы. Старик с узкой бородкой снова уткнулся в свою книжку, но, конечно, не читал, а украдкой косил глаза в сторону, с еще большим любопытством следя за Антоном.
– Я такси не отпустил… оно ждет там… – Антон суетливо кивнул в сторону выхода.
– Что за нужда вам всю ночь колобродить?.. – пожимая плечами, сказала Арина.
– А-а, пустяки, ерунда… – усмехнулся Антон и, подавляя свою робость, осторожно взял ее за руку, решительно предложил: – Ну поехали, прошу вас, поехали…
На сей раз Арина еле заметно, как-то затаенно улыбнулась и покорно встала, быстро пошла к выходу, огибая диваны, на которых чутко спали пассажиры. Антон пошагал с ней рядом, довольный тем, что все-таки увел ее из этого погруженного в непрочный сон человеческого муравейника, что выказал наконец свою волю, которую следовало проявить еще раньше, когда они вышли из кафе.
В два часа ночи они подъехали к его дому, поднялись на восьмой этаж, как можно тише прикрыли дверь лифта и, ступая осторожно, без шума, прошли в квартиру, чисто прибранную еще матерью. Мебель в ней была недорогая, но мать сумела ее так расставить, что квартира выглядела нарядной и просторной, соседки, часто забегавшие к матери по разным делам, всегда удивлялись: «Хорошо-то как у тебя, Аверьяновна!.. У нас ведь точно такая, а твоя почему-то кажется намного больше».
Антону хотелось, чтобы Арине квартира тоже понравилась, ради этого он зажег свет на кухне, во всех комнатах, у письменного стола включил торшер. Но Арину его иллюминация не порадовала, напротив, ее вроде раздражал яркий свет от множества ламп, и она, войдя в первую комнату, остановилась у самой двери, недовольно сощурила сонно-усталые глаза. Антону еще показалось, что Арина немного оробела и неожиданно сникла, во всяком случае она плотно прижала к груди свою черную сумочку, опустила голову и настороженно молчала. О чем она думала в эту минуту, что ее тревожило? Может быть, ей стало боязно, что среди глубокой ночи оказалась в квартире почти незнакомого парня, может быть, ее страшила и угнетала неизвестность?
Антона и самого вдруг охватила удручающая скованность. Когда они сидели вечером в кафе, затем гуляли по улице, он мог там, на народе, с ней говорить, казалось, о чем угодно, а сейчас у него вылетели из головы все мысли, прямо-таки отнялся язык. Впервые очутившись в пустой квартире наедине с незнакомой девушкой, Антон сразу растерялся и стыдливо прятал от Арины глаза. Потом он вспомнил, как она внимательно слушала его рассказ о бабушке, быстро прошел в глубь комнаты и, показывая на увеличенную им самим фотографию, что висела на стене в белой рамке, неожиданно сказал:
– Вот ваша тезка…
Арина долго стояла рядом с Антоном, изучающе разглядывала еще совсем молодую красивую женщину в военной гимнастерке, опоясанную ремнем со звездочкой на пряжке; темные густые волосы у нее выбились из-под пилотки и скручивались по вискам в кольца, на груди чуть повыше кармана светлел какой-то довоенный значок.
– Доброе лицо у вашей бабушки, – в тихой задумчивости проговорила Арина. – Глаза такие чистые, безгрешные… Знаете, а вы похожи на свою бабушку, у вас тоже открытое лицо. Вам можно сразу поверить. Я это поняла еще на бульваре, у «Космоса».
– А сами поехали на вокзал, – напомнил ей Антон – Вы вначале меня боялись, правда?
– Нет, нисколько, – мотнула она головой. – Я же говорю, я вам поверила. А вы стали меня жалеть…
У Арины уже не было той настороженной оробелости, какую Антон в ней заметил, когда они только что вошли в квартиру, во всех ее движениях появилась прежняя резковатость, она опять казалась гордо-независимой и простой. По разбросанным на письменном столе книгам и конспектам, по свернутым в трубки листам ватмана она сейчас же угадала, в каком он учится институте, а увидев грампластинки Карела Готта, радостно воскликнула:
– О, вы тоже любите Карела!.. Это чудо-соловей с серебряным голосом. Я могу его слушать бесконечно.
Такая, прежняя, Арина, которая не замыкалась в себе, была Антону понятнее, и он сразу почувствовал некоторую раскованность, к нему снова вернулась обычная веселость. Антону даже захотелось немедленно сделать Арине что-нибудь приятное, и он, недолго думая, придвинул радиолу к электрической розетке, перебирая на столе пластинки, спросил:
– Завести вам Карела?
– Бог с вами, Антон! – не на шутку испугалась Арина. – Уже два часа ночи. Вы всех соседей на ноги поднимете, они вас могут поколотить.
Понимая всю никчемность своей затеи, Антон уже готов был от нее отказаться, но по причине вдруг нахлынувшей на него дурашливости все-таки слабо настаивал:
– Я тихонечко-тихонечко.
– Все равно не надо, – снова возразила Арина и села в кресло, руки положила на плотно сжатые колени.
Стоявший у стола Антон только теперь увидел, какие длинные и красивые у Арины ноги. Его сестра Наталья до замужества все хныкала, страдала, что ее ноги слишком полны и коротки. Антона тогда смешила печаль сестры, он был уверен, у нее хорошие ноги. А сейчас он понял, как проиграли бы ноги Натальи, окажись она рядом с Ариной.
– Тогда я вас угощу чаем, – сказал Антон, вспомнив, что Арина в кафе ничего не ела, а только выпила два бокала вина и чашечку кофе.
– Спасибо, Антон, я ничего не хочу, – вежливо отказалась Арина. – Я вот только душ холодный приняла бы.
Антон сейчас же нырнул в ванную комнату, быстро сгреб в охапку висевшее там на веревке кой-какое белье, запихал его в эмалированный бак, прикрыл крышкой. Секунду подумав, отвязал еще веревку, спрятал ее туда же. Потом ополоснул горячей водой ванну, отыскал и повесил на крючок два чистых полотенца: одно большое, банное, другое маленькое, и, выскочив из ванной с повлажневшим от излишней суеты лицом, сказал:
– Пожалуйста, можете купаться.
Пока она принимала душ, Антон достал из шкафа свежие простыни, выстиранные и поглаженные матерью, из ящика для белья вытащил одеяло с подушкой, все это аккуратно положил на диван, который стоял во второй комнате, и, думая, что бы еще ему сделать, стал бродить по квартире. Один раз он приблизился почти к самой двери ванной, вслушиваясь в плеск падающих струй, представил Арину обнаженной, казалось, даже явственно увидел, как вода стекала с ее чуть покатых плеч, и, охваченный непонятным волнением, поспешно удалился в комнату. А через минуту вышел на балкон, поглядел на ночной бульвар, где в этот час было скучно и не по-городскому тихо. Огни в окнах домов не горели, уличные фонари светили тускло, деревья с кустами казались сверху черными, неживыми. И лишь вездесущие такси изредка сверлили темноту зелеными огоньками, на малый миг разливали шум по бульвару, как бы напоминая людям, что в этом огромном городе ночью никогда все не спят, кто-то обязательно бодрствует, кто-то куда-то торопится, кто-то кого-то ждет.
Корда он вернулся в комнату, Арина уже вышла из ванной и стояла в своем синем платьице посреди прихожей. На этот раз он все-таки уговорил ее выпить чаю, и они еще немного посидели на кухне. За чаем Арина рассказала, что она второй год работает медсестрой и скоро собирается уехать на Север, где, по ее словам, живут лишь отважные люди, рядом с которыми и слабый становится сильным.
– А вы разве слабая? – спросил у нее Антон.
– О себе судить трудно, – неопределенно ответила Арина. – Это виднее со стороны.
После чая он провел ее в комнату матери, пожелал спокойной ночи и тут же вышел. Арина закрыла за ним плотно дверь и, видимо, стала укладываться. Антон слышал, как за дверью шелестело белье, как поскрипывал диван, потом щелкнул выключатель, и все стихло.
Посидев немного в кресле, Антон снял с руки часы, которые показывали без десяти три, завел на половину восьмого будильник и принялся разбирать постель.
Утром Антон проснулся рано. Еще не зазвенел будильник, а он уже вскочил с постели, быстро натянул на себя рубашку с брюками и сразу подошел на цыпочках к двери, что вела в комнату матери, чутко прислушался. В комнате была полная тишина, живой душой там вроде и не пахло. Неужто Арина встала еще раньше и тайком ушла, не сказав ему ни слова? У него даже во рту пересохло от такой мысли. Затаив дыхание, он опять прислушался, но за дверью по-прежнему не было каких-либо признаков жизни. Начиная уже верить в столь внезапное исчезновение Арины и жалея об этом, Антон чуть приоткрыл дверь, осторожно просунул голову в комнату и сразу убедился, что ее там не было. Как и вчера, на диване аккуратной стопкой лежали свернутые им простыни, одеяло, наволочки и рядом белел маленький листок, вырванный из записной книжки. Он тут же взял его и пробежал глазами по строчкам, написанным мелким неровным почерком:
«Милый Антон! Спасибо Вам за все хорошее. Мне надо было уезжать в шесть. Так рано вас будить не хотелось. Я, вероятно, к вам еще зайду. Арина».
Прочитав записку, Антон сначала улыбнулся: ему было приятно, что Арина называла его «милым». А через минуту он уже хмурил брови: его резануло слово «вероятно». Выходило, что она колебалась, еще сама не была уверена, стоит ли к нему заходить. Подумаешь, ну и пускай не заходит. Она потому и убежала так рано, что решила забыть об этом случайном их знакомстве, покончить с его навязчивостью. Разбуди она его утром, пришлось бы ради приличия вести разговор о новой встрече, давать ему свой телефон, а так все решалось очень просто и вроде она оставляла ему какую-то надежду: я к вам, может быть, зайду. Но сама, конечно, и не подумает зайти. Ну что ж, это, разумеется, ее право, она вольна поступать так, как сочтет нужным. Вполне возможно, что Арина тут же забудет его адрес, если уже не забыла. Да в темноте она, наверное, и не разобрала номер дома.
Уже сидя за завтраком, он вспомнил, что Арина сказала, будто собирается уезжать на Север. И вроде скоро. Видимо, вот с этим она и связывала слово «вероятно», боялась, закрутится перед отъездом и не сможет к нему зайти. Но тогда и сердиться на нее глупо, она все честно написала. Только вот одно непонятно: какая нужда ее туда гонит, что она забыла на этом Севере? Да и как ей не боязно при своей хрупкости рваться из веселой, уютной Москвы куда-то на край света, в царство белых медведей, в объятья полярной ночи. Уж не собралась ли Арина к жениху? Ведь куда-то туда весной уехала с бородатым полярником студентка ихнего курса. Вот и Арина, может быть, завела себе полярника, какого-нибудь лихого морячка, что мутит холодные воды своей грузной посудиной. Недаром она уверена, будто там живут лишь смелые да сильные люди.
– Ну и попутного ей ветра! – вслух сказал Антон и, стараясь больше не думать об Арине, стал собираться в институт.
А через минуту он опять о ней думал. И через час думал, и на другой день, и на третий… Антон почему-то верил, что Арина к нему зайдет, и всю следующую неделю сидел вечерами дома. Он, как и прежде, с утра уезжал в институт, не пропускал ни одной лекции, но в библиотеке уже допоздна не засиживался, домой возвращался всегда засветло.
Дома он находил себе какое-нибудь дело, хотя занимался им рассеянно, без особой охоты и каждую минуту прислушивался к ходу лифта. Если его дверь хлопала на восьмом этаже, Антон сейчас же настораживался, ожидая звонка в квартиру. Но ему никто не звонил, и огорченный Антон окончательно терял интерес к своему занятию, начиная расхаживать по комнатам, вспоминал Арину, казалось, даже рядом слышал ее низкий, чуть глуховатый голос.
Укладываясь спать в первом часу ночи, он всякий раз зарекался ждать впредь Арину, но наступал новый день, и Антон опять после лекций торопился домой, опять весь вечер никуда не выходил из квартиры. Он как бы не по своей воле вдруг стал таким прилежным домоседом, что поверг в уныние Игоря Уланова. Когда он отказался пойти с Игорем в кино, чего раньше с ним никогда не бывало, тот увидел в этом недобрый знак и сейчас же прибежал к Антону, дабы воочию убедиться, не рехнулся ли, случаем, его старый друг. Но зато мать, дважды звонившая из Ташкента, напротив, не могла никак нарадоваться на своего «послушного сыночка», ее до слез тронуло, что Антон в семь часов вечера был уже дома, а не мыкался, как прежде, до полуночи по городу.
К концу второй недели своей самостоятельной жизни Антон вдруг обнаружил, что холодильник, который мать перед отъездом набила разными продуктами, основательно опустел. Ни сырокопченой колбасы, ни ветчины, ни любимого им с детства сыра, оказывается, там уже не было. И только на самой нижней полке сиротливо зеленела небольшая баночка зернистой икры. Антон достал эту баночку, повертел в руках, намереваясь открыть ее на завтрак, но потом передумал, поставил на место: он все-таки надеялся, что Арина может к нему неожиданно зайти, и хотел сберечь икру на тот случай.
Вдобавок ко всему у него на исходе был и сахар, кончался даже чай. Обшаривая закутки в буфете, он разыскал лишь совсем маленькую, двадцатипятиграммовую, пачку краснодарского чаю, по распечатывать ее пока не стал все по той же причине. Еще он наткнулся в буфете на пакетик растворимого кофе, в свое время кем-то подаренный матери, точно такой, какие обычно дают пассажирам в самолете. Заварив себе чашку кофе и бросив туда три кусочка сахару, Антон выпил его вместо завтрака и, чувствуя прежнюю пустоту в желудке, ругнул Костю Чурикова.
Потом, когда он ехал в автобусе, сидел на лекциях, его мысли все вертелись вокруг Кости, который, как вышло на поверку, резал его без ножа. Обещая вернуть долг дня через три, он до сих пор не отдал ему ни копейки. И что было удивительно, сам Костя об этом не заводил и речи, больше того, всю минувшую неделю он вроде бы от него прятался. В аудиторию Костя Чуриков теперь вбегал за несколько секунд до начала лекции, садился подальше от Антона, где-нибудь у самой двери, а в перерыве выскакивал в коридор первым и куда-то исчезал. Если ненароком он все же сталкивался нос к носу с Антоном, то молча и с поспешной торопливостью пожимал ему руку и тотчас отходил в сторону, начинал заговаривать с кем-нибудь из девушек. Со стороны можно было подумать, что Антон в чем-то провинился перед Костей и тот, естественно, сердился на него, не хотел с ним разговаривать.
Но сегодня Антон решил во что бы то ни стало поговорить с Костей и весь день усиленно охотился за ним. И как бы ловко Костя ни ускользал от Антона, после лекций он все-таки подстерег его у самого выхода из института. Когда тот с двумя студентками первого курса пробегал мимо, делая вид, что его не замечает, Антон придержал Костю за локоть и неожиданно для Чурикова спросил:
