Текст книги "Рыцарь бедный"

Автор книги: Василий Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Выбор сделан

Чигорин получил первый в своей жизни крупный приз – 125 рублей, равнявшийся его более чем четырехмесячному жалованью. Ольга Петровна тоже была довольна. Но – увы! – именно этот первый крупный материальный успех повел к трагическому финалу первой любви Чигорина.

– Молодец, Миша, – целовала Ольга мужа. – Вот что значит перестать возиться с журналом! Тогда и от шахмат можно пользу иметь. Я так рада, так рада. Нам деньги ой как нужны! Давай их мне и решим, что надо купить в первую голову. А к чаю принесу торт!

Однако у Чигорина был не радостный, а виноватый вид.

– Деньги? Хм… Денег у меня, Оля, нет.

– Как? Почему? Ты что – долги отдал? Могли и подождать. Есть более неотложные нужды.

– Вот, вот! Ты знаешь, ведь я снова должен выпускать журнал, а то за прошлый год недодал подписчикам шесть номеров. Нехорошо. Ну и я…

– Ну и ты?!

– Внес весь приз в типографию за бумагу и печать. Скоро выпущу первый номер.

Ольга Петровна долго смотрела на мужа. Она была так ошарашена, что даже не могла говорить.

– Больше не могу, – наконец прошептала она.

– Что ты говоришь? Не слышу.

– Больше мочи нет, – качая головой, так же тихо повторила она. – Капля камень точит! Я долго ждала, терпела, надеялась. Не жизнь, а мученье! Вечная нищета, долги, насмешки родственников, соседей. Знаешь, как тебя все называют: «Блажной»! И ничего не скажешь против. Они правы! Ты не злой, хороший, но тебе шахматы дороже семьи. А я еще молода, жить хочу. Ночами не спала, тебя поджидая, но ты неисправим!

Чигорин горько улыбнулся.

– «Неисправим»? Какое выражение! Точно я конокрад, или взломщик, или горький пьяница! Разве я не люблю тебя, не пекусь о тебе и дочке! Пойми и ты меня. Есть же обязанности перед обществом. Обещал выпустить журнал, взял подписные деньги и обманул людей, их ожидания. Все равно, что занял без векселя, на честное слово – и сбежал. Какое дело читателю-шахматисту до моих семейных дел? Обещал, значит, подай, я и то полгода отсрочки взял. Нет, Оля, я всегда был и буду честным человеком. Не сердись, Оля, пойми меня. Поздравь даже. Уж одно то, что я взял первый приз, что стал лучшим игроком России – разве не шаг вперед, не прыжок! Послушай, что говорят люди.

– Лю-ю-ди? – презрительно протянула она. – Нешто шахматисты люди, нешто ты человек? Нешто вы думаете о чем, кроме проклятых деревяшек? Нет, нет, я твердо решила. Не проси. Завтра же перееду к родителям и ребенка заберу с собой. Развод! Ты возьмешь вину на себя. Ты виноват! Ты меня доехал!

Чигорин вспыхнул.

– Хорошо! Развод так развод! И вину возьму. Но и развод тоже денег стоит. И больших! Да и содержать вас придется. Или ты за другого собираешься?

– Тебе-то что? Может, и за другого, за Федор Федоровича, например. Такой ласковый, душевный. Вот хоть и в шахматы играет, а карьеру делает. Тебя по службе давно обскакал. Ни много ни мало – титулярный советник! С таким шахматистом можно жить. А на девочку нашу буду тебе присылать счета: за одежду, обувь, питание.

– Ладно, – упавшим голосом согласился Чигорин. – Невелика твоя любовь была, если ты за моей спиной шуры-муры заводила да нового мужа подбирала… – Он помолчал. – А может, передумаешь, Оля? Попробуй еще, последний раз. Я ведь и то бьюсь как рыба об лед…

– Нет, нет. И разговору не может быть! Подумать только: получил после голодовки и нищеты большую сумму и бросил собаке под хвост!

Она хлопнула дверью перед носом мужа и стала выдвигать ящики комода, собирая пожитки. Михаил Иванович тоскливо прошелся по комнате и присел к письменному столу.

Там лежала пачка свежих гранок очередного номера журнала, которые он принес, и были расставлены небольшие дорожные шахматы со свертывающейся деревянной доской – верные спутники его жизни и дома и в поездах. Он попытался читать гранки, но работа не шла.

Как быть? Что делать?! Оля уходит и ребенка забирает! Точно куски живого мяса от души отрывают. Ведь я их люблю и они меня, хотя… У нее, видно, уже давно задумано. Ее не уговоришь…

На глазах Чигорина выступили слезы. Он встал, схватился за голову и бросился на кровать…

Через несколько дней Ольга Петровна, несмотря на неоднократные попытки примирения со стороны мужа, все же уехала с ребенком к своим родителям. Чигорин остался один. Он отправил не нужный ему теперь домашний скарб к жене, оставив себе только самое необходимое, и переехал в меблированные комнаты на Офицерской улице.

В маленькой комнатушке, где ему был обеспечен ночлег, стол для работы, кипяток для чая по утрам и вечерам и прислуга для уборки, снова началось, столь привычное для него прежде существование холостяка. Только труд, труд и труд!

Но Чигорин по-прежнему неуклонно продолжал наступление на всех фронтах!

Выиграл третий матч у Шифферса с убедительным перевесом: +7, –4, =2.

Первый раз в жизни гастролировал в Москве, выиграв там три матча у Шмидта – первый со счетом +6, –0, =2, второй: +4, –2, =0, третий: +3, –0, =1. Четвертую серию партий, закончившуюся вничью, трудно назвать матчем, так как все они были сыграны за один вечер.

Уже в это время у Чигорина появился спортивный недостаток, преследовавший его всю жизнь, иногда ведший к «досадным промахам» (ныне классическое выражение спортивных обозревателей), а то и к грубым «зевкам» в лучшем, нередко – даже в выигрышном положении. Этим недостатком была неоправданная торопливость игры, являющаяся порой следствием такого достоинства, как быстрота мышления, хотя это не одно и то же. Этот недостаток встречается и в наше время даже у самых выдающихся мастеров.

«Семь раз примерь, один раз отрежь», – говорит мудрая древняя пословица, изобретенная, конечно, не портным, а математиком или шахматистом.

Почему проявляется иногда такая торопливость? В уме мастера выкристаллизовался в ходе упорной борьбы четкий план победы, и ему кажется, что противник зря тянет безнадежное сопротивление. «Все предусмотрено! Все ясно! – думает мастер. – Правда, он отвечает не совсем так, как я ожидал. Ну, неважно! Еще удар, и он сдастся!» Делается поспешный ход, и вдруг выясняется, что хитрый противник именно на это и рассчитывал, найдя глубоко скрытый шанс спасения или поставив коварную ловушку.

Чтобы держать свой пылкий темперамент в узде, Михаил Иванович применял оригинальный прием: во время серьезных состязаний сидел за доской спокойно и прямо, а в острые, напряженные моменты партии осторожно садился на кисти рук, расположенные на сиденье стула, чтобы удержать себя от поспешного касания фигур руками.

И все же журнал скончался!

С журналом дело по-прежнему не ладилось. В 1879 году Чигорин вынужден был дать двенадцать номеров в восьми выпусках, причем в сдвоенном номере за февраль – март он под рубрикой «От издателя» обратился к подписчикам с отчаянным призывом.

Михаил Иванович писал, что издает журнал без всяких корыстных целей, а исключительно из любви к шахматному искусству. Он доказывал, что сумма подписки не покрывает даже стоимости типографских работ и бумаги, не говоря уже о том, что редакторский и литературный труд Чигорина не оплачивался совсем, да и на гонорар посторонним авторам не шло ни копейки.

В 1878 году у журнала было всего 120 подписчиков при подписной цене в 6 рублей, а для безубыточности издания необходимо было не менее 250 подписчиков. Об оплате своего труда Михаил Иванович и не заикался.

«Единственный способ» спасти журнал, по мнению Чигорина, заключался в том, чтобы состоятельные любители шахматной игры выписывали не один, а несколько экземпляров журнала.

Но даже такое откровенное и страстное обращение к подписчикам не привело к необходимому минимуму. Количество подписчиков увеличилось лишь до 168, и выписывали они 191 экземпляр, причем некий Кондратьев из Тифлиса – сразу одиннадцать, то есть больше двадцатой части всего крошечного тиража.

Выяснилось, что ориентация Чигорина на людей, обладающих средствами, которые якобы будут выписывать много экземпляров, оказалась ошибочной. Вероятно, следовало попытаться решить проблему доходности или, по крайней мере, безубыточности журнала иным путем: печатать больший тираж (например, тысячу экземпляров) и рассылать сотни и десятки номеров на комиссию в Москву и другие крупные города, не говоря уже о Петербурге. Да и в шахматных кружках и в книжных магазинах можно было организовать продажу на комиссионных началах. Ни Соловцов, например, ни Хардин не отказались бы, не рискуя собственным кошельком, помочь распространению журнала среди знакомых шахматистов и членов своих шахматных кружков.

Несмотря на отдельные недочеты и эклектичность журнала, все же он был интересен и необходим, являясь единственным русским шахматным органом. «Шахматный листок» давал картину мировой шахматной жизни, освещал, как мог, отечественные соревнования, помещал статьи по истории и теории шахмат, и в нем даже пробивались публицистические нотки.

Например, находим в нем такое оригинальное иносказание, как-то проскочившее цензуру:

«Я говорю о сходстве, которое существует между ходами фигур и положением партии, с одной стороны, и способностями человека и превратностью судьбы, с другой. Слон олицетворяет ловкость и смелость; Ладья – благоразумие и размышление; Конь – хитрость и энергию; Пешка – равенство и честолюбие; Ферзь – силу, преданность, могущество и заботливость об общих интересах; Король – ограниченный в своих ходах, облеченный титулом повелителя, пользуется своею властью только при содействии окружающих его фигур и осуществляет принцип, господствующий у народов, наиболее цивилизованных: „Король царствует, но не управляет“.»

И переводные материалы не все были плохи.

Так, в № 7–8 «Шахматного листка» за 1879 год был помещен перевод большой статьи Деланнуа, получившей первую премию на шахматно-литературном конкурсе в США. На 17 (!) страницах петита решался вопрос: «Какой нации будет принадлежать пальма первенства в шахматной игре?» и, разумеется (иначе не было бы премии!), торжественно «доказывалось», что пальма первенства обязательно достанется американским шахматистам.

Привожу забавный фрагмент из статьи Деланнуа, в которой автор оценивает шахматные возможности тогдашней России:

«…На севере живет народ изобретательный, умный, энергичный и обладающий удивительной памятью – я говорю о РУССКОМ народе. К сожалению, ему недостает качеств, наиболее необходимых для гениального вдохновения. Уединение, бесконечность бесплодных степей, необозримые хвойные леса, напоминающие вбитые колья, медно-красное солнце, свинцовое небо, кругом картины, украшенные изморозью, реки и целые моря, покрытые льдом, меховые шапки, скрывающие женские головки, медвежьи шубы, плотно охватывающие мужчин, невообразимая грязь, фантастические упряжки на снежных дорогах, полицейские, вооруженные комьями снега, чтобы при случае оттереть отмороженный нос прохожего (! – В. П.), – все это представляет печальные картины, и, несмотря на счастливые способности русских, у них нет священного огня. Они проявляют иногда огонек, но не пламя».

Использовал Чигорин в «Шахматном листке» и стихотворные цитаты. В № 9–10 за 1879 год «Хроника» начинается стихами Некрасова:

 
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там – во глубине России –
Там вековая тишина…
 

«Тишина», конечно, Чигориным подразумевалась в смысле шахматной апатии. Любопытно, что эту полюбившуюся ему цитату он привел еще дважды (шесть и пятнадцать лет спустя) в редактировавшихся им шахматных журналах. «Тишина», как видно, оказалась очень стойкой.

Чигорин использовал факты из жизни великих шахматистов прошлого, чтобы подчеркнуть необходимость большего внимания к современным.

В биографии знаменитого французского шахматиста и оперного композитора Филидора сообщалось, что ему в конце жизни английскийшахматный клуб назначил пожизненную пенсию с обязательством взамен проводить не менее четырех месяцев в году в Лондоне.

А в зарубежной хронике журнала была такая заметка, в конце которой таился горький намек:

«Пример, достойный полного сочувствия

Английские любители шахматной игры, узнав, что вдова капитана Эванса, известного изобретателя дебюта, находится в нищете и в старости (ей 78 лет), открыли в пользу ее подписку и сделали значительный сбор. Счастлива страна, где заслуги ценятся!»

Наиболее важный для журнала теоретический отдел был очень неровен. Анализы модных в то время открытых дебютов были полны и разносторонни. Полуоткрытые дебюты были освещены скупо и сухо, а такой капитальный закрытый дебют, как ферзевый гамбит, занял всего 19 строк! Приводился без комментариев только один симметричный вариант, не дающий белым ни преимущества, ни активной игры.

Слабым местом журнала были статьи. Исследование на шаблонную тему «О влиянии шахмат на характер» печаталось из номера в номер на десятках страниц. Сухо, схематично и с излишними подробностями были разработаны интереснейшие темы: «Шахматы на Востоке» и «Шахматы в средние века», занявшие 25 страниц убористого текста.

Но оригинальные анализы, теоретические дискуссии, примечания к партиям давались Чигориным четко, живо, глубоко и являлись солью его журнала. За пять лет в «Шахматном листке» было помещено свыше пятисот превосходно прокомментированных русских и иностранных партий, составлявших поистине «золотой фонд» столетия.

Как издатель Михаил Иванович поражал своею непрактичностью. Так, справедливо сетуя на плохое распространение «Шахматного листка», зная, что ему самому дозарезу не хватает подписчиков, Чигорин помещает сообщение, что знаменитый Цукерторт вместе с журналистом Гоффером готовятся издавать журнал на английском языке «Чесс мансли», и пишет в рекламном стиле: «Талант Цукерторта, живой интерес, который он умеет придать своим анализам партий и дебютов, позволяют надеяться, что новый журнал сразу станет наряду с лучшими шахматными журналами».

Чигорин даже приводит подписную цену на «Чесс мансли» – 10 шиллингов (5 рублей – на рубль дешевле чигоринского журнала!) и сообщает адрес издателя. Форменное харакири!

Много места на страницах «Шахматного листка» приходилось Чигорину отводить полемике с Шумовым, причем он вносил в нее излишнюю резкость и страстность. Например, поводом для нападок Шумова явилось то, что Михаил Иванович впервые в русской шахматной литературе стал применять сокращенные обозначения фигур перед их ходами. С тех пор это вошло в обиход и применяется и в советской печати. Диву даешься, что хотя и консервативно настроенный, но опытнейший шахматный журналист, каким был Шумов, не только не оценил полезного чигоринского нововведения, а даже стал охаивать его на страницах «Всемирной иллюстрации». Это в свою очередь вызвало гневную отповедь Чигорина в «Шахматном листке», что усугубило неприязнь Шумова к его издателю.

Вскоре Михаил Иванович – этот неугомонный правдолюб – дал Шумову повод для уже вполне обоснованной обиды в такой заметке:

«Шахматные отделы в русских иллюстрированных журналах:

Нам давно уже хотелось сказать несколько слов о шахматных отделах наших иллюстрированных журналов. Ближайшее ознакомление с ними дает положительнейшее доказательство плачевного состояния у нас этих отделов. Собственно говоря, шахматные отделы существуют только в трех журналах: во „Всемирной иллюстрации“, в „Ниве“, и в „Живописном обозрении“. Лучше всех дело ведется в первом из этих журналов, хотя далеко не так хорошо, как можно было бы вести».

Но особенно отношения обоих русских маэстро ухудшились после того, как Чигорин с обычной прямолинейностью отметил в № 7–8 «Шахматного листка» за 1879 год, что Общества любителей шахматной игры, «президентом» которого по-прежнему числился Шумов, «собственно говоря, не существует». Эту чистейшую правду нужно было высказать потому, что Михаил Иванович как раз в это время вел агитацию за создание нового, самостоятельного шахматного клуба и за объединение сначала петербургских, а потом и всех шахматистов империи.

Огромная загруженность Чигорина службой, журналом, игрой в турнирах и матчах и по переписке не мешала ему заботиться об общественных интересах. Медленно, но целеустремленно и настойчиво пробивал он гранитную скалу: бюрократические и финансовые препятствия. И наконец 31 октября 1879 года, в день, когда Михаилу Ивановичу исполнилось двадцать девять лет, он получил своеобразный подарок: был утвержден устав «Петербургского общества любителей шахматной игры», за создание которого так долго ратовал Чигорин в своем «Шахматном листке».

На общем собрании членов новоявленного общества председателем был избран некий Корбут (крупный чиновник, игравший роль шахматного «свадебного генерала»), а секретарем общества и его фактическим руководителем – сам М. И. Чигорин.

Однако общество сразу не могло начать свою деятельность, так как, по сообщению «Шахматного листка», «нет полагающихся шестидесяти членов, а пока их тридцать семь!» Но и это препятствие Чигориным было преодолено, и двадцать три новобранца были им найдены. 11 января 1880 года новый шахматный клуб начал свое существование в отдельном помещении на одной из центральных улиц Петербурга.

Шумов немедленно начал поход на чигоринский шахматный клуб. На страницах «Всемирной иллюстрации» он, по выражению Михаила Ивановича, «сетовал», что «петербургские любители не идут в старый клуб, соединенный с Немецким собранием».

Понять чувства Шумова можно: «президент» бывшего шахматного общества даже не был свергнут в порядке «шахматно-дворцового переворота», да и его шахматное общество формально еще не стало «бывшим», а просто перестало привлекать людей. Но Чигорин-то в этом не был виноват!

Шумов сразу попытался дискредитировать чигоринский шахматный клуб, естественно не располагавший такими же условиями, как богатый «Шустер-клуб», и иронизировал в печати, что «просторные комнаты любителям не по вкусу» и им, дескать, «нужно тесное помещение, напоминающее железную клетку Тамерлана». И тотчас состряпал очередную «скахографическую» (вернее – символическую) задачу, в которой черный король (петербургский шахматный любитель) загонялся белыми фигурами (Чигориным и другими руководителями нового общества) в «клетку Тамерлана» (тесное помещение чигоринского клуба), где черному королю делался мат.

Не мудрено, что Михаил Иванович, раздраженный несправедливыми и непрерывными нападками Шумова на два дела, которым он посвятил свою жизнь: журнал и шахматное общество, пришел наконец в ярость и разразился громовым посланием Шумову в № 3–4 «Шахматного листка», в котором, что называется, отвел душу.

Чигорин привел ряд фактов и высказываний, характеризующих враждебное и несправедливое отношение Шумова к нему, подчеркнул, что сам он «не сходил на почву личных дрязг», и закончил свою филиппику так: «Было время, когда вам все поклонялись, и, правду сказать, было это понятно. Но вы, по русской пословице, старитесь, в то время как молодое растет и, разумеется, обгоняет вас. Не вы один подчинены этому закону: как вам известно, та же судьба постигла даже Андерсена. Но вам до Андерсена, как до звезды небесной, далеко. Тот умел понимать свое положение, а у вас чего-то не хватает для этого. Понятно, что выходит. Сунетесь вы сыграть с одним из „новых“, вас побьют, захотят „новые“ что-нибудь сделать, вас не спросят. Вот вы и кипятитесь: и люди выходят не хороши у вас, а дела их еще того хуже…»

Надо сразу признать, что реплика Чигорина производит тяжелое впечатление. Она показывает, что нервы молодого маэстро в борьбе с житейскими невзгодами стали явно сдавать. Конечно, Михаил Иванович правдиво охарактеризовал враждебное отношение Шумова к нему и правильно подметил, что это – результат глубокого разочарования старого и больного маэстро в современниках. Не каждый способен с достоинством пережить свою славу! Но нужно ли было на всю Россию вещать горькие истины про своего маститого коллегу и предшественника? Своими несправедливыми нападками на Михаила Ивановича Шумов вредил только самому себе. То же можно сказать по поводу справедливых нападок Чигорина на Шумова!

Они оттолкнули от Михаила Ивановича много общих друзей его и Шумова и отняли у журнала немало подписчиков, для которых долгие годы Шумов был крупным авторитетом. Впервые публично проявился крупный недостаток чигоринского характера: резкость без должного такта и нарушение из-за страстного темперамента обычных норм общежития.

Столь же показательно в этом отношении было обращение «К нашим читателям» в первом номере «Шахматного листка» за 1880 год, которое, как последнюю попытку привлечь подписчиков, надо признать сверхоригинальной, но достигающей противоположной цели.

Отвечая на упреки по поводу запаздывания журнала и выхода частых сдвоенных номеров. Чигорин в запальчивом тоне объясняет, что в этом виноваты сами читатели, которые крайне неаккуратно, с многомесячным запозданием вносят подписную плату, лишая его средств на издание журнала.

«Могут ли требовать опоздавшие подписчики, чтобы мы не опаздывали? – логично ставит вопрос Чигорин и продолжает: – Наш журнал – другое дело, чем все остальные издания: мы издаем его для любителей, любящих нашу игру, как и мы сами, но плоха любовь без дела… Обиднее всего, что и неподписчики, но любители, как мы слышали, тоже претендуют… Лучше бы поддержали наше издание, подписавшись, так и увидели бы, что если бы побольше любви к делу со стороны подписчиков и любителей игры, теперь только берущих на себя нетрудную роль судей наших, то и нас не пришлось бы ни в чем упрекать… Конечно, мы не разумеем здесь тех подписчиков, от которых мы видели только полное доверие и участие к нашему делу. Их, конечно, мы можем только благодарить», – под конец спохватился Чигорин.

Ясно, что подобные взаимные упреки никогда не достигают цели, как и публичное разделение подписчиков на «злых» и «добрых», «хороших» и «плохих». Те же справедливые и логичные аргументы можно было изложить в совершенно ином – спокойном и корректном тоне. Снова нервы и темперамент Михаила Ивановича сослужили ему плохую службу!

Получился порочный круг: подписчики не были аккуратны в высылке денег, так как журнал не выходил аккуратно; неаккуратность журнала была вызвана неаккуратностью в подписке.

Но и после этого «откровенного разговора» положение не изменилось. Ценой отчаянных усилий Чигорин выпустил за первое полугодие 1880 года шесть номеров журнала, из которых только один (за март – апрель) был сдвоенным.

Затем, очутившись перед выбором: совсем прикрыть журнал или опять приостановить его на полгода из-за отсутствия средств, Михаил Иванович испробовал последнее средство: пригласил в соиздатели богатого владельца крупной типографии Голике, пытаясь обеспечить, так сказать, журналу техническую базу. Но Голике был чужд чисто шахматным интересам и решил лишь попробовать, нельзя ли журнал сделать доходным, учитывая столь редкую оказию, что ни гонорара авторам не надо выплачивать, ни компенсировать редакторский труд. Однако хлопот и при этом было много, и вскоре Голике пришел к выводу, что игра не стоит свеч. Остальные номера за 1880 год вышли все сдвоенными.

Устал от борьбы и Чигорин. Материалы, опубликованные в четырех номерах «Шахматного листка», вышедших в 1881 году, носят печальный характер прощания с читателем. В № 1 Михаил Иванович поместил свой большой литографированный портрет – по просьбе поклонников его таланта. Следующие номера выходили в жирной траурной рамке. Правда, это объясняется официальным трауром по случаю убийства Александра II народовольцами, но получалось впечатление, будто журнал заранее возлагает венок на собственную могилу!

Выпуском этих номеров Чигорин закончил свое первое крупное наступление на шахматно-литературном фронте. Внешне ему не удалось добиться успеха, но на самом деле созданный им журнал за пять лет существования глубоко всколыхнул русское шахматное «болото», помог возникновению многих шахматных клубов и кружков в Петербурге, Москве и провинции, воспитал тысячи квалифицированных шахматистов, которые впервые систематически осваивали теорию игры. Всего за пять лет – с сентября 1876 года по апрель 1881 года вышло пятьдесят два номера «Шахматного листка».

Очень способствовал чигоринский журнал сближению русских шахматистов с зарубежными шахматными союзами, для которых он стал единственным источником солидной информации о шахматной жизни России.

Семя, брошенное Чигориным в «каменистую» шахматную почву, не погибло!

В новом шахматном обществе, обладавшем скромным, но самостоятельным помещением, не зависящим от прихотей случайных покровителей, тоже были созданы нормальные творческие условия. Там удалось в 1880 году и в начале 1881 года провести ряд интересных соревнований, в которых Чигорин доказал свое превосходство над всеми соперниками.

Правда, организованный в начале 1880 года большой турнир-гандикап закончился победой Шифферса, а Чигорин оказался вторым. Но весной того же года Михаил Иванович с разгромным счетом: +7, –1, =3 выиграл матч у Шифферса, а затем со счетом: +7, –3, =0 – у Алапина.

На стыке 1880 и 1881 годов состоялся турнир, где в два круга встретились восемь сильнейших шахматистов Петербурга. Первые два места поделили Чигорин и Алапин, набрав по 11½ очков, но матч между ними за первый приз снова закончился победой Чигорина со счетом 2:1.

Ни у кого не осталось сомнений, что Михаил Иванович является сильнейшим шахматистом России. Пришла пора помериться ему силами с иностранными корифеями.

И Чигорин решил наконец дебютировать в международном турнире.