Текст книги "Рыцарь бедный"

Автор книги: Василий Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Далее разъяснялось, что подписка на ставку за Чигорина вовсе не являлась пожертвованием, а самой обычной спекуляцией: «Условие подписки заключается в том, что если Михаил Иванович выиграет матч со Стейницем, то подписные деньги не только возвращаются полностью, но еще и с барышом, который определится за вычетом из выигранной ставки расходов по поездке, пропорционально подписанной сумме; если же Михаил Иванович проиграет, то, само собой, деньги пропадают».

Таковы были условия тогдашнего шахматного спорта! Маэстро изображали собою гладиаторов, сражающихся для пополнения кошелька расчетливых богачей. Чигорин с полным правом мог сказать словами персонажа современной пьесы Островского: «Жестокие, сударь ты мой, у нас нравы!»

Правда, к чести меценатов надо добавить, что в случае поражения их чемпиона они не тащили его в суд, не ругали, не пугали, а просто, вздыхая, проводили пожертвованные деньги по графе «убытки», давая себе зарок никогда больше не связываться с такими делами.

Но поскольку шансы Чигорина котировались высоко и были перспективы поднажиться на нем, свет оказался не без «добрых» людей. Пятьсот долларов обеспечили три любителя из самой Гаваны. Остальная сумма была собрана в России, но, по-видимому, в обрез, так как Чигорин отплыл в начале декабря в США не на солидном лайнере из Гавра, а на каком-то захудалом суденышке из Копенгагена. Это был еще встречавшийся в те времена курьезный гибрид парусного корабля и парохода. Никаких удобств на нем не было, и Чигорин, выехавший из Петербурга переутомленным и нетренированным, не мог даже рассчитывать во время путешествия отдохнуть и заняться подготовкой к труднейшему соревнованию.

Сэкономив на чигоринском билете, «меценаты» оказали плохую услугу самим себе. Плавание вместо предполагавшихся шестнадцати дней заняло на неделю больше. Как сообщала газета «Новое время»: «Во время 23-дневного переезда из Копенгагена в Нью-Йорк 20 суток кряду продолжалась бурная погода, переходившая за это время два раза в сильную бурю, причем в первый раз на пароходе разорвало паруса, а во вторую бурю, продолжавшуюся несколько дней, выломало на пароходе двое железных дверей, поломало на палубе разные предметы, разорвало снасти, поотрывало койки и пр.». В письме, посланном из Нью-Йорка, Чигорин писал, что «в продолжение всего переезда через океан он совершенно не мог спать и, как человек, не привыкший к морю, каждый момент ждал, что пароход пойдет ко дну».

Не раз во время плавания Михаилу Ивановичу приходили на ум строфы из поэмы «Поэт и гражданин» Некрасова. Знаменитый русский поэт, который очень любил шахматы, призывал все подчинить одной цели – борьбе против крепостничества:

 
Но гром ударил, буря стонет,
И снасти рвет, и мачту клонит, –
Не время в шахматы играть,
Не время песни распевать!
 

Для немолодого, не привыкшего к капризам океана нервного человека такое длительное и тревожное путешествие было мучительным и сыграло роковую роль в матчевой борьбе Чигорина с чемпионом мира.

Поскольку пароход пришел в Нью-Йорк с большим опозданием, Чигорину не пришлось отдохнуть, и он вынужден был немедленно отплыть на Кубу. «В Гаване, – как рассказывал Чигорин в интервью, данном после возвращения на родину, – я тоже не мог как следует отдохнуть, потому что местное шахматное общество торопило начало матча, желая, чтобы его открыл испанский губернатор, собиравшийся уезжать. Местный климат и пища сразу же оказали вредное влияние на мое здоровье, и я принужден был играть наполовину больным. Мне случалось порою до того дурно чувствовать себя во время игры, что я почти забывался, и мне стоило страшных усилий сосредоточить свое внимание на игре. Некоторые партии я проиграл просто зевками. Однажды, явившись на очередной сеанс матча, я выглядел настолько нездоровым, что распорядители отложили сеанс и послали меня домой лечиться. Но отложить матч не было никакой возможности, пришлось бы тогда совсем его бросить».

Подчеркнув прекрасную организацию соревнования и заботливое отношение к нему организаторов матча, Чигорин остановился на огромном общественном интересе к матчу. «Зрителей всегда было множество, – рассказывал он, – так что наш матч положительно был злобой дня в Гаване. Даже извозчики интересовались исходом нашей игры. Мне нельзя было никуда показаться – ни на гулянье, ни в лавку, чтобы не быть окруженным людьми, мне совсем неизвестными, закидывавшими меня градом вопросов… Меня ласкали, как могли, и, видимо, все симпатии были на моей стороне».

В заключение интервью Михаил Иванович сказал, что его «самое дорогое желание» сыграть со Стейницем новый матч в Петербурге и что тогда он будет «чувствовать себя на двадцать процентов увереннее в победе».

Действительно, знойный климат Гаваны был противопоказан Чигорину, уроженцу русского Севера, никогда не бывавшему не только в тропиках, но даже в Крыму. Но климат, как мы увидим дальше, не был единственной причиной его поражения. Стейниц же уже не раз месяцами гостил на Кубе и, хотя ему уже было 53 года, переносил жару легко и играл на полную мощность, демонстрируя превосходную теоретическую подготовку и тонкий психологический подход к своему противнику.

Даже режим питания у Стейница был строго продуман. Как сообщал корреспондент американской газеты, Стейниц перед каждой партией матча с Чигориным выпивал стакан разболтанных сырых яиц, утверждая, что это стимулирует ясность мысли.

Сохранилась фотография того времени. За неудобной старинной шахматной доской, даже без свободных краев, на которые можно было бы облокотиться и положить карандаш и бланк для записи партии, сидят Стейниц и Чигорин. Чемпион мира – низкорослый, плотный, приземистый человек, сама поза которого свидетельствует об основательности и уверенности в себе. Крупное лицо с большой окладистой бородой и начинающими седеть рыжеватыми бакенбардами. Часами он способен неподвижно сидеть, невозмутимый, как Будда, бесстрастно обдумывая ходы и ничем не выдавая малейшего волнения.

По другую сторону доски мы видим претендента на шахматную корону. Чигорин сидит в напряженной позе, с глазами, устремленными на доску, взвинченный, как охотник, заметивший дичь. Типичное лицо русского интеллигента девятнадцатого века с зачесанными назад волосами и небольшой бородой. В противоположность спокойно сцепленным рукам партнера его руки раздвинуты, как будто он готов правой рукой сделать ход, но левой удерживает ее от поспешности.

Один флегматичен и невозмутим, другой страстен и нервен.

Матч игрался на большинство из двадцати партий.

Сил Чигорина хватило только на хороший старт: он выиграл первую, третью, шестую и седьмую партии, но затем проиграл три партии подряд и резко снизил наступательный порыв, а на самом финише снова потерпел три поражения.

Матч, начавшийся 20 января 1889 года, окончился 24 февраля победой Стейница со счетом 10½:6½, или +10, –6, =1. Чигорин все нечетные партии играл белыми.

При изучении партий матча поражает большое количество грубых ошибок, допущенных Чигориным, тогда как Стейниц не допускал ни просчетов, ни просмотров и играл с большой выдержкой и уверенностью в себе.

Надо признать, что победа Стейница была не случайной, а заслуженной, несмотря на то что Михаил Иванович играл явно ниже своей силы. Стейниц как в матче с Цукертортом, так и в поединке с Чигориным проявил себя не только первоклассным маэстро, но также прекрасным спортсменом и тонким психологом.

Почему победил Стейниц

Свойства идеального чемпиона мира можно схематично изобразить в виде квадрата, в котором, как известно, все стороны равны. Одна сторона квадрата – природное дарование, вторая сторона – разносторонняя теоретическая подготовка, точность расчета и мастерство анализа – то, что в сочетании с талантом и создает искусствоигры. Первые две стороны квадрата и характеризуют шахматиста– художника.

Третья сторона квадрата – это безупречная спортивная форма, под чем надо разуметь превосходное здоровье, железные нервы и, как следствие этого, волю к победе, выдержку и веру в себя.

Четвертая и последняя сторона квадрата – это спортивная практичность: продуманный режим, правильный выбор места соревнования, объективная оценка обоюдных шансов на победу, умение понять сильные и слабые стороны самого себя и противника, дабы использовать такое знание для подготовки победы.

Такие две стороны квадрата характеризуют шахматиста– спортсмена.

Чемпион мира, стало быть, должен быть и художником и спортсменом.

Каковы были чисто спортивные козыри Стейница перед матчем с Чигориным? Во-первых, он имел огромный опыт подобных соревнований, сыграв уже 22 (!) матча с шахматистами самой разной силы и стилей. В том числе он сыграл четыре матча на Кубе: первый раз в 1883 году и три перед поединком с Чигориным. Это были своего рода генеральные репетиции, причем в том же самом месте и при том же самом климате. Он мог не опасаться ни жары, которую привык легко переносить, ни незнакомой пищи.

Чигорин же имел небольшой опыт матчевых встреч – только с Шифферсом и Алапиным, причем матчи эти игрались уже давно и в условиях, отличных от кубинского соревнования.

А ведь между турниром и матчем большая спортивнаяразница!

В турнире шахматист встречается подряд со многими соперниками, в матче – с одним и тем же. Уже одно это показывает необходимость привыкнуть к определенному стилю боя, к творческим особенностям и даже к чисто бытовым привычкам противника – изучить его. Например, когда Ботвинник во время своих матчей отходил от доски и, прохаживаясь по сцене, поправлял галстук, зрители уже знали, что замечательный советский гроссмейстер доволен своим положением на шахматной доске.

Капабланка в тяжелые моменты партии накренял стул и почти припадал лицом к столу. Зато, когда у него было хорошее положение, он расхаживал по сцене и бросал благосклонные взгляды на публику. Таких «примет», помогающих определить настроение противника, можно привести очень много, и они, конечно, дают возможность наблюдательному партнеру ориентироваться в ходе партии.

В матче вы изучаете одного противника детально, в турнире – многих, но не так основательно.

В турнире, если вы идете во главе его и неожиданно проиграете партию, это не значит, что вы утратили лидерство наверняка. Ведь в том же туре ваши соперники тоже могут проиграть или сделать ничью, и картина турнирной гонки не изменится. В матче же потерянное очко стоит дорого: так как не только вы его утратили, но оно перешло в актив вашего противника. В турнире можно потерпеть два–три поражения подряд и потом наверстать упущенное. В матче же, если противники имеют равное или почти равное количество очков, проигрыш двух–трех партий подряд означает верный проигрыш всего матча. Этим и объясняется то, что исход почти всех матчей на мировое первенство вырисовывался еще до финиша. Крайне редко судьба мировой шахматной короны решалась в последней партии матча, тогда как в турнире победитель часто выясняется лишь в последнем туре.

Большая разница даже в таком с виду мелком вопросе, как ничья в турнире или в матче. В турнире ее можно делать без опасений – в порядке «передышки» или просто чтобы не рисковать в яростной схватке потерей лидерства. В матче же ничья выгодна тому из противников, кто имеет преимущество в очках, поскольку приближает заветную победу. А при равенстве очков ничья выгодна играющему черными, так как он ею «выигрывает цвет», то есть в следующей партии имеет преимущество выступки и дебютную инициативу.

В матче Чигорина со Стейницем и сказалось знание чемпионом мира всех этих как будто несущественных, но на самом деле имеющих большое значение в шахматной практике «мелочей», которые Чигорин недооценивал.

Стейниц был прекрасно подготовлен теоретически, поскольку он следил за достижениями теоретиков всего мира и испытал во встречах с Цукертортом и другими первоклассными маэстро все – как старинные, так и новые – дебюты. Стейниц внимательно изучил дебютный репертуар и стиль игры Чигорина и приготовил наименее знакомый противнику и наиболее неприятный для того дебютный репертуар.

Стейниц учел также основную творческую черту Чигорина – отвращение к ничьим. Он знал, что в равной позиции Чигорин начнет искать выигрыш во что бы то ни стало, рискнет необоснованно нарушить позиционное равновесие и навредит самому себе больше, чем самый опасный противник.

И действительно, из семнадцати партий матча Стейниц – Чигорин только одна партия закончилась вничью, именно – последняя!

Отвращение Чигорина к осторожной борьбе, к ничьим, к отказу от творческого риска хорошо было известно и его позднейшим «товарищам по оружию». Вот что говорил немецкий маэстро Тейхман, встречавшийся постоянно с Чигориным в турнирах начала нашего века:

«Единственное, что мешает практическим успехам Чигорина, – это стремление создавать в каждой своей партии бессмертный памятник шахматного искусства, не учитывая ни своего положения в турнире, ни психологии куда более практично рассчитывающих противников. Эта черта Чигорина стоила ему большого количества очков и еще гораздо большего – полуочков!»

Полвека спустя Ботвинник иначе выразил ту же мысль: «Слабостью Чигорина являлось то, что он не всегда учитывал психологию партнеров, недостаточно интересовался психологическим элементом в шахматной борьбе. Чигорин, проводя задуманные им стратегические планы, нередко шел напролом, не чувствуя настроения партнера, не считаясь с возможной опасностью. Вот почему в решительные моменты борьбы у него и получались иногда творческие катастрофы».

Вероятнее всего, однако, что Чигорин шел «напролом» не из-за недооценки психологии, а совершенно сознательно, полагая, что силой своего таланта совершит «чудо» и преобразит даже худшую позицию в выигрышную. Михаил Иванович был чужд всяким «спортивно-тактическим» расчетам вроде изучения дебютного репертуара противника, чтобы избирать именно те дебюты, в которых тот слаб, или играть практически незнакомые тому варианты. Характеру Чигорина было несвойственно стремление к достижению победы не чисто шахматными средствами, и ему даже было бы неприятно поймать противника на заранее заготовленный вариант. Он походил на древнерусского князя Святослава, который гнушался нападать на врагов врасплох я поэтому сам предупреждал их: «Иду на вы!»

Чигорин не допускал даже мысли о том, чтобы по спортивным соображениям (например, чтобы сохранить лидерство в матче или «выиграть цвет») сознательно играть «на ничью» и вообще уклоняться от острой борьбы «до последней капли крови».

По размерам и многогранности своего яркого дарования, по «рентгеновской» глубине комбинационного зрения, по искусству позиционного маневра, по точности расчета и мастерству анализа Чигорин явно превосходил чемпиона мира в двух стадиях партии – в миттельшпиле и эндшпиле.

В дебютной эрудиции Чигорин также превосходил Стейница, но только в области открытых начал, в которых оба противника первый ход делают королевскими пешками на два поля вперед. Особенно силен Михаил Иванович был в старинных дебютах, бывших в большой моде почти до конца девятнадцатого столетия: в королевском гамбите и в гамбите Эванса, сразу ведущих к головоломной борьбе. Именно на них он вырос и сформировался как шахматный маэстро.

Но закрытые и полуоткрытые дебюты, ведшие тогда к осторожной маневренной борьбе, были в восьмидесятых годах ахиллесовой пятой Чигорина. Он не был теоретически и практически знаком ни с ферзевым гамбитом, ни с дебютом ферзевых пешек, которые уже занимали видное место в дебютном репертуаре Стейница и Цукерторта и были практически освоены чемпионом мира в их матче.

Уступал Чигорин Стейницу также в состоянии здоровья. Нервная система Чигорина и связанные с нею спортивная выдержка и хладнокровие были явно не на высоте, что сказывалось в торопливых, непродуманных ходах, в просмотрах и грубых ошибках – «зевках».

Чемпион мира при подготовке к матчу учел все эти спортивные недостатки Чигорина, о которых ему заранее «любезно» сообщил из Петербурга Алапин, добровольно и охотно взявший на себя непривлекательную роль осведомителя. Детальное знакомство со спортивным и творческим обликом Чигорина в сочетании с плохим физическим состоянием русского маэстро, утомленного морскими треволнениями и страдавшего от непривычной жары, принесло Стейницу победу в матче.

Предопределила исход борьбы хитрая дебютная тактика чемпиона мира. Играя белыми, Стейниц всегда делал первый ход королевским конем, а второй – ферзевой пешкой. Это начало в те времена носило название дебюта Цукерторта. Теперь оно в зависимости от дальнейших ходов может перейти в дебют ферзевых пешек, ферзевый гамбит и т. п.

Стейниц с самого начала, зная чигоринский стиль и темперамент, думал не об атаке, даже не о получении дебютного преимущества, а лишь о непробиваемой обороне королевского фланга. Позже у одного из последователей Стейница А. И. Нимцовича такая тактика, примененная уже не только к королевскому флангу, а вообще к любому угрожаемому пункту, получила оригинальное название – «избыточная защита» и была им разработана в целую систему. Выражаясь образным языком, Стейниц начинал войну с Чигориным со строительства неприступных «противотанковых укреплений»!

Будь Чигорин таким же спортивным психологом и умей поступаться своими принципами, он мог бы перехитрить Стейница. Если бы он довольствовался созданием столь же крепкой равной позиции с вероятной быстрой ничьей, он бы добивался упомянутого выше «выигрыша цвета», то есть, играя черными, сводил бы партию вничью с тем, чтобы белыми играть на выигрыш.

Любопытно, что почти сорок лет спустя аналогичная ситуация повторилась в другом матче на мировое первенство: между великим мастером позиционной стратегии, преемником Стейница и Ласкера – Капабланкой и прямым творческим преемником Чигорина – Алехиным. Но Алехин оказался практичнее Чигорина. Впоследствии он так писал о своей матчевой тактике:

«Играя черными, я применял тот же метод упрощения, какой при защите применял Капабланка… К середине матча я находил, что игра черными „на ничью“ не представляет никаких трудностей».

Но можно ли упрекать Чигорина? Ведь в такой спортивной непрактичности опять сыграла роковую роль его шестилетняя оторванность от международного шахматного спорта, когда Чигорин почти не встречался на равных с сильными противниками, а подавляющее большинство партий играл в турнирах-гандикапах, где дебютная теория не имела никакого значения.

Те же немногие противники Чигорина, которые встречались с ним на равных, когда им приходилось играть белыми, обычно применяли такие же классические открытые дебюты, что и Чигорин: гамбит Эванса, королевский гамбит, итальянскую, шотландскую и испанскую партии, защиту двух коней.

Полуоткрытые дебюты тогда были разработаны мало и вошли в широкую практику значительно позже. Закрытых дебютов ни белыми, ни черными Чигорин до матча со Стейницем почти не применял.

Поэтому, когда Стейниц белыми избирал дебют Цукерторта, Чигорину приходилось в порядке импровизации, за доской, решать сложные и новые дебютные проблемы. Но это требовало хорошей спортивной формы, которой у него не было. Чигорин, видимо стремясь к экономии сил при разыгрывании дебюта, избирал один и тот же невыгодный для черных вариант, связанный с немедленным выводом своего ферзевого слона и дальнейшим разменом его на королевского коня Стейница, что только усиливало пешечное прикрытие белого короля.

В результате из восьми матчевых партий, в которых Чигорин играл черными, он проиграл семь (!), а выиграл только одну. Невероятный, сверхнеудачный результат!

Психологически интересно, что подобный провал не был результатом незнания Чигориным правильных принципов защиты в закрытых началах, а следствием какого-то пренебрежения к ним. Еще в 1880 году, играя черными против Алапина, Михаил Иванович блестяще (даже с точки зрения наших дней) разыграл в ферзевом гамбите систему, лишь тридцать лет спустя названную иностранцами «ортодоксальной защитой», перехватил инициативу и быстро добился победы.

В лондонском же турнире 1883 года, играя уже белыми против Мэкензи, Чигорин сам начал партию закрытым началом – дебютом ферзевых пешек и тоже в превосходном стиле выиграл.

Но самое любопытное, что, печатая эти партии со своими комментариями в журналах «Шахматный листок» и «Шахматный вестник», Чигорин дебюты и там и там окрестил «неправильным началом»!

Со второй половины девяностых годов, когда Чигорин стал постоянным участником международных турниров, он в ответ на ферзевый гамбит разработал надежные и стратегически оригинальные дебютные системы и набирал в ферзевом гамбите, играя черными, нормальный процент очков.

Современник Чигорина, австрийский мастер Г. Марко, остроумный шахматный комментатор, сделал в 1907 году такое образное примечание к партии, где Михаил Иванович на первый ход ферзевой пешки ответил ходом королевского коня:

«Теория в какой-то мере является намордником, который мы стараемся надеть на противника, чтобы защититься от его укусов. Понятно, он делает то же самое. Но намордники бывают разные: плетенные из кожи, редкие проволочные сетки, густые проволочные сотки. Нет хуже намордника, чем ферзевый гамбит! Самым ярым врагом намордников является Чигорин. Его могучая боевая натура жаждет кусаться и быть искусанным. Но ферзевый гамбит не дает для этого черным почти никакой возможности. Поэтому и в данном начале Чигорин стремится избежать шаблонных путей». Интересно, что в наши дни чигоринским ходом конем, который казался Марко странным, начинаются самые употребительные защиты.

Чигоринские «староиндийские» схемы в ответ на первый ход белой ферзевой пешки, его система контригры в ферзевом гамбите, известная ныне как «славянская защита», даже рискованная «защита Чигорина» и сейчас, как и семьдесят лет назад, постоянно встречаются в турнирной практике и вошли в золотой фонд мировой шахматной теории.

Но все это было открыто и разработано Чигориным поздно, слишком поздно для собственного применения и решающего успеха!

Невольно удивляешься, как люди, сочинявшие слезные циркуляры о необходимости материальной помощи Чигорину и, несомненно, благожелательно относившиеся к своему чемпиону, не подумали о том, чтобы создать возможность для русского претендента на мировое первенство хотя бы месяц отдохнуть на лоне природы и там заняться изучением партий Стейница и шлифовкой тех дебютных вариантов, в которых Чигорин не имел никакого спортивного опыта. Даже если бы петербургские болельщики организовали несколько тренировочных партий Чигорина с применением против него белыми закрытых начал (ведь известно было, что Стейниц часто избирает их), то даже это значительно помогло бы Чигорину.

Немалая вина, конечно, лежит и на самом Михаиле Ивановиче, проявившем полную беспечность и явно пренебрегшем физической и теоретической подготовкой к важнейшему соревнованию. Возможно, что он надеялся всем этим заняться на пароходе, но, как мы знаем, там было «не до жиру, быть бы живу».

Даже в «коронном» дебюте Чигорина – гамбите Эванса, избиравшемся им в матче восемь раз, он добился лишь пятидесятипроцентного результата, что лучше всего свидетельствовало о плохой форме русского маэстро, и одержал еще победу в третьей матчевой встрече, где был применен дебют «испанская партия».

Несмотря на неудачный исход матча, обаятельная личность Михаила Ивановича и красота его игры завоевали сердца гаванских поклонников шахмат. Они к тому же воочию убедились, как тяжело отразился на спортивной форме русского маэстро знойный климат Кубы, но надеялись, что он все же акклиматизируется и тогда заиграет «вовсю».

Они справедливо надеялись также, что первый поединок Чигорина со Стейницем должен для русского чемпиона стать «глубокой разведкой» и что в новом единоборстве он учтет не только обнаруженные у себя недостатки, но и специфику творчества своего грозного противника, и на этот раз добьется успеха. Именно так в наши дни поступал Ботвинник, готовясь после временной потери шахматной короны к матчам-реваншам против Смыслова и Таля.

Кубинцы предложили немедленно организовать новый матч между Чигориным и Стейницем до пяти выигранных партий, причем соглашались внести за Чигорина ставку в 500 долларов. Однако Стейниц не пожелал искушать судьбу и отказался играть с Чигориным вторично.

Вместо этого Чигорин и Стейниц в компании с местными маэстро сыграли между собой три консультационные партии, давшие союзникам по одной победе при одной ничьей.

Отдохнув в Гаване, Чигорин отправился на международный турнир в Нью-Йорк, сопровождаемый самыми дружескими пожеланиями кубинцев. Вот что рассказывал Чигорин: «Несмотря на неудачный для меня исход матча со Стейницем, я был приглашен снова приехать в Гавану для встреч с местными маэстро или с таким иностранным партнером, которого я себе подберу. Я выбрал Стейница и уже заручился его согласием дать мне реванш».

Но это согласие было чисто принципиальным, а кубинцы хотели вновь принять Чигорина уже в следующем году, и он обещал им спустя некоторое время назвать желательного для себя партнера.

Авторитет восстановлен!

Международный турнир в Нью-Йорке начался спустя ровно месяц после окончания матча Стейниц – Чигорин – 25 марта 1889 года и продолжался 54 дня.

Двадцать участников играли в два круга. Среди них, кроме Чигорина, были представлены сильнейшие европейские шахматисты: австриец Вейс, англичане Блекберн и Гунсберг, ирландец Мэзон и сильнейшие американские маэстро.

Стейниц также был приглашен, но он берег свои силы и вообще не очень любил турниры, так как в них играл слабее, чем в матчах. Он предпочел быть одним из руководителей турнира, освещал его ход в американской печати, а по окончании соревнования подробно прокомментировал все партии в турнирном сборнике.

Регламент турнира был очень тяжелым: играли ежедневно с часу до пяти часов дня и после двухчасового перерыва с семи до одиннадцати часов вечера. Это был по существу десятичасовой рабочий день, так как к двухчасовому перерыву партии откладывались в сложных позициях, и они занимали мысли участников даже во время обеда.

По воскресеньям доигрывались неоконченные партии, а по четвергам во втором круге переигрывались ничьи.

Казалось, что при подобной турнирной нагрузке переутомленный Чигорин не имеет ни малейших шансов на высокое место, тем более что почти все противники были ему незнакомы. Но он успел немного отдохнуть во время переезда с Кубы в США, а матч со Стейницем оказался превосходной тренировкой.

В середине турнира Михаил Иванович дал блестящую «серию» из девяти побед подряд и вместе с Максом Вейсом оказался во главе турнирной таблицы: каждый из них набрал по 29 очков. Третьим был Гунсберг, которому посчастливилось выиграть обе партии у Чигорина, четвертым – Блекберн, пятым – Берц. Как видно, европейцы поддержали марку Старого Света!

Согласно регламенту, Чигорин с Вейсом должны были сыграть матч из четырех партий за первый (1000 долларов) и второй (750 долларов) призы. Но Чигорин был так переутомлен длительным турниром, в котором уже сыграл 42 партии, что не имел сил для дальнейшей острой борьбы; а Вейс – спокойный, опытный и осторожный маэстро – только и мечтал о том, чтобы поделить славу со знаменитым русским. Все четыре партии матча кончились вничью, и Чигорин с Вейсом поделили первый и второй призы. То, что ненавидевший ничьи Чигорин вынужден был идти на них, говорит о его состоянии красноречивей больничного листка!

По окончании турнира Чигорин провел в Манхэттенском шахматном клубе сеанс одновременной игры вслепую против восьми сильнейших нью-йоркских шахматистов. Любопытно, что в числе участников сеанса был и американский маэстро Дж. Берд, занявший в только что закончившемся международном турнире среднее одиннадцатое место. В турнире Берд обе партии проиграл Чигорину и решил взять реванш хотя бы в сеансе!

Чигорин в этом трудном выступлении добился превосходного результата, выиграв пять партий при двух ничьих и лишь одном поражении.

Как ни странно, Михаил Иванович не был удовлетворен своей победой в нью-йоркском международном турнире, хотя все считали это блестящим успехом. Свои чувства Чигорин откровенно выразил в письме, посланном из Нью-Йорка в Петербург еще до окончания матча с Вейсом своему знакомому Хомутову. Из письма видны причины, помешавшие русскому маэстро занять «чистое» первое место, и подоплека странного, если учесть острый стиль Чигорина, четырехничейного счета в матче с Вейсом:

«Дорогой Петр Иванович. Вот и турнир окончился, и не совсем удачно. Многого, скажешь, захотел: довольствуйся дележом с Вейсом первого и второго призов. Я и сам более ничего не желаю, ибо стремлюсь (и Вейс стремится) поскорее сделать последнюю (четвертую) ничью и отправиться восвояси…

В турнире я достаточно пижонил, один раз даже „сфокусничал“ и проиграл с выигрышного положения. Ничья с Мэзоном (которую я не хотел оканчивать по причинам, Вам уже известным) доставила бы мне первый приз. Ничью с Гунсбергом (последняя партия) тоже я проиграл. Из-за чего? Из-за различных историй и сплетен. Вот народец-то собрался. Чисто странствующие „музыканты“ (понимаете какие) – шахматисты. Как это мне еще удалось встать наравне с Вейсом! Придется еще порассказать Вам кое-что впоследствии. Теперь нет и времени.

Первые две партии за первый и второй призы играл как следует, на выигрыш. Сделал ничьи (случайные), третью – прямо на ничью и я, и Вейс. Почему, спросите Вы? Условия этого матча донельзя глупы, скажу кратко. Победитель – выигравший две партии; первые четыре ничьи не считаются; но, далее гласит правило, если один игрок имеет одну выигранную партию, то он может требовать окончания матча, если было четыре ничьи. То они, т. е. ничьи, не считаются, то в счет идут. Теперь вот и извольте рисковать дебютом (гамбитом). Проиграл и матч, и первый приз, и славу потерял.

Какой же чудак, спрашивается, будет рисковать? Скажу еще: мы донельзя устали. Никакой охоты и ярости к игре. Денег 250 рублей (половина разницы между первым и вторым призами) на полу не подымешь. Стейниц раньше настаивал, что необходимо выиграть две партии. Мудреца не послушались. Много глупостей наделано было в этом турнире».

Обращает на себя внимание упоминание о партии с Мэзоном, которую почему-то Чигорин отказался оканчивать. Разгадку этого надо искать в следующих строках книги Рудольфа Шпильмана «О шахматах и шахматистах», в которой он рассказывал о некрасивых трюках, к которым прибегали профессиональные шахматисты, чтобы «заработать» очко.